Жаневви 2. Оттенки любви. Глава 4

        Второй и третий день был намного спокойней. Мужчины уносились рано утром, получали удовольствие и пока женщины просыпались, возвращались назад. Виен видела из окна, их головокружительные спуски и каждый раз охала, хотя прекрасно понимала - лучше их никого нет. Время спуска мужа было настолько ранним, что охотников практически не было, а к тому времени, когда собиралось большинство, они уже отправлялись завтракать, кататься на снегоходах, да и Дэн с Ев шли осваивать ее первые лыжни, на спуск для новичков. Вечером же засиживались в кафе, гуляли по освещенным дорожкам. Отпуск, был отпуском – много свободного времени, много походов и много времени вдвоем. Виен в основном молчала, отвечала коротко, односложно. Несколько дней из ее жизни, последних и трудных, каким-то образом исчезли из памяти. Она помнила ссоры с Жаном, что заболела, помнила, как несколько раз приходила в себя. Но не могла вспомнить, кто был рядом, кто не отходил от нее те несколько, страшных суток. Остался страх, осталось воспоминание боли и то, как отказались легкие дышать, но что случилось конкретно – было под завесой, такой же плотной, как и сегодняшний вечер. А вечер был превосходным! Потеплело, и снег повалил, большими, ленивыми хлопьями. Все, все вокруг спряталось за «марлевую штору». Было так ленно, от всего этого великолепия, что и думать не хотелось. Снежинки падая, крутились, соединялись в пары, затем к ним пристраивались еще и еще, и уже хороводом, вальсировали к их ногам.  Деревья, и без того белые, начали пушистица и напрягаться. Мохнатые, тяжелые ветки клонились к сугробам, которые росли прямо на глазах. Снег скрипел под ногами, и кружился, кружился, кружился. Жан шел рядом, тихонько пел. Он часто ей пел, когда был в отличном настроении, когда чувствовал, что она это одобрит. Он пел отлично. Эд явно удался голосом в него. Но главное было то, что он всегда пел старые, добрые песенки, ее детства и юности. Как в его голове вмещались все сочинения, с 60 – до 90, она не знала, да и знать не хотела. Виен нравилось, когда он для нее поет. А еще он любил и часто читал ей Ахматову. Ну, не то чтобы только ее стихи предпочитал, но в основном. И если бы кто залез к нему в рабочий портфель, то нашел бы там, зачитанный до «дыр», сборник стихов именно Ахматовой.
«То змейкой, свернувшись клубочком,
   У самого сердца колдует,
   То целые дни голубком
   На белом окошке воркует.
   То в инее ярком блеснет,
   Почудится в древе левкоя…
   От радости и от покоя»....
Перейдя от песни к навеявшим строкам, Жан думал о предложении сына, которое Дэн ни один раз ему повторял, что память Виен надо подтолкнуть, что обязательно надо воскресить все мелочи, иначе будет хуже. Иначе она, рано или поздно, но вспомнит все и, вероятнее всего обвинит их в том, что пытались все скрыть. Дэн мотивировал это своим опытом, что после того, как он сам испытал временную амнезию, он имеет право делать такие заявления. Жан же тянул. Тянул, жалея ее, а еще больше от того, что не хотел все пережить еще раз, даже путем простого воспоминания. Ев же вообще избегала этих разговоров. Никто, даже Дэн не знал, что она пережила в те минуты, когда… Она так и не смогла называть вещи своими именами. Но малейший намек на разговор об ЭТОМ, заканчивался тем, что она хлопала дверью, с такой силой, что содрогался дом.  Или смотрела на Дэна так, словно тот нарушил строжайший запрет и он, поднимал руки к верху, прекращая попытки поговорить.
Прошел еще один вечер, без каких либо изменений, за ним пронесся день – насыщенный и веселый. И опять они вдвоем брели по вымершему городку, где даже звуки доносились не навязчиво тихо. 
- Ты смотри, сколько сегодня иллюминации! – сказал Жан, минув кафе, где они поужинали и расстались с детьми. – Домой, так сказать, или еще прогуляемся, глянем на ночные красоты?
- Сегодняшние великолепия чем-то отличаются от вчерашних? Сомневаюсь. Да и сидеть в домике не хочется! Веди уже, экскурсовод. Я же вижу, любопытство гонит глянуть, что там светится. Не идти же за детьми на танцульки, переросла я такое.
- Ты медвежонок – бурчун!
- Ну, спасибо и на этом! Я и так знала, что ты от меня в восторге, но что бы до такой степени!
- Виен!
- Молчи, или пой. Это у тебя лучше получается. А хочешь, почитай стихи, это больше будет ласкать мой слух, чем то, что ты сейчас делаешь потуги, воспеть морозную красоту.
- Не хочу петь.
- А за деньги?
- Кафа! Ты меня поражаешь.
- Это не я, это обстановка! Значит, не хочешь петь, не хочешь стихи читать, в такой пухнастый вечер, хочешь отпугнуть эту сказку обыденностью?
 Жан вздохнул и чуть сильней сжал ее руку:
«Цветущий сад любви увял,
По мокрым листьям бродит осень.
Берёз макушки ветер мял,
За облаками спрятав просинь.
За осенью придёт зима,
Хрустящий снег цвет заметает,
Но мы всё вытерпим с тобой,
И вновь проснёмся и оттаем!
Сад не увял, он только спит,
Нанизывая сны на спицы!
И муза дней моих летит,
Из тёплых стран с пером жар-птицы!»
Виен остановилась, приоткрыв рот, смотрела на него, забыв даже дышать, а когда легкие с болью начали распирать ребра, и голова закружилась, выпалила:
- Это ты так видишь нашу с тобой жизнь?
- Не я, милая моя Кафа, это интернет, это Михаил Аникеев. Уж не знаю, что он пережил, излив такие строки, но они отложились в моей голове. Прости, если обидел.
- Обидел? Ты меня обидел? Жан, таким нельзя обидеть!   И сколько можно просить прощения, не ведомо за что. – Она пошла вперед, достигнув потока света, оглянулась: - Как же в точку, в самую сердцевину: «И вновь проснемся и оттаем…»  Чего стоишь? Мы идем или нет, к свету? 
 За деревьями открылась небольшая поляна, которую они за все дни пребывания здесь не замечали. Вокруг нее, все деревья, пяточком, были увешаны лампочками. Виен даже не сразу заметила, что внутри этого прямоугольника что-то есть. И лишь подойдя совсем близко, ахнула:
- Какая прелесть! – Снежные замки, несколько ледяных статуй и всевозможных снеговиков, на каких хватило человеческой фантазии, разместились здесь. – Я и не видела этого. Неужели вчерашний снег так возбудил чью-то фантазию? И всего за сутки!
- Мир не без талантливых людей! А глядя на все это, убеждаешься, что хорошей молодежи много.
- Мне нравится! – Виен стояла в центре необыкновенной выставки и крутилась. - А помнишь, как Эд устроил  подобное для дочек?
- Конечно, помню! Я тогда оттянулся, как говорят наши внучки, по-полной! Как подросток, с удовольствием.
- Оттянулся? – засмеялась Виен. – Хорошо! Нет, правда, обалденно красиво! Надо прийти днем, хочу нафоткать, для наших.
 Жан уже пытался снять на телефон, получалось не очень, но было все достаточно хорошо видно.
- Да, молодцы, кто это сделал. Кстати, Ви, а ты помнишь, что именно в тот раз, у Вел проснулась ревность?
- Помню. И ты ее выгуливал, успокаивая и убеждая в любви Эда.
- Я ее не выгуливал, а славно гулял в ее обществе. Да и любовь Эда не нужно подтверждать.  Дэн вот, иногда провоцирует Ев, но видимо только потому, что дочка ему позволяет. А вот поговорить с Валери мне было приятно, мне вообще показалось, что именно тогда мы с Вел нашли общий язык.
- Не правда, они в тебя влюбились еще до свадьбы, я-то уж знаю.
- Что ты говоришь?! Вот это приятное открытие. Я-то думал они меня, ну, ни то, что не любят, а не совсем одобряют.
- Жан! Мы все иногда не одобряем некоторых действий друг – друга. Но это не значит, что между нами пропадает любовь.
- Права, Кафа, ты как всегда права!
- Красиво! – повторила Виен. – Ев надо сказать, пусть посмотрят!
 Они присели на скамью и продолжали, беседуя, рассматривать фигурки.
- Подъем! – неожиданно сказал Жан и обняв ее за талию, поднял. – Долго сидеть нельзя, даже при такой температуре, как сейчас.
- Типа, нам это как-то отзовется!
- Испытывать зачем?  Поднимайся, ленивица!
- В дом не пойду! – заявила Виен. – Погуляем… - Как-то неожиданно замолчала, замерла и наклонила голову вперед. Смотря вниз, в темный угол, вытаскивая из его недр нечто, не понятное еще Жану. Затем отпустила руку мужа, словно увидела что-то омерзительно страшное, побелела, даже ее нагулянный румянец, сник, не оставив и следа. Подняла к Жану  глаза, полные кошмара и тут же вернула свой взор туда, куда не следует смотреть. Именно так в кино, герой знает, что не надо этого делать, но делает! Жан развернулся, перекрывая собой вид:
- Кафа! Что с тобой? – Он начал волноваться,  испуг вылезал из глубин, затоптанный большими усилиями, прикрытый ненавистью к… тем… двоим, и любовью к ней. Своей любовью, выдержанной, усиленной ее чувствами к нему.
- Цы! – положила она палец себе на губы. – Он там! 
Жан невольно оглянулся, даже не предполагая того, что может увидеть, думая, что прячется чей-то ребенок, играя с друзьями в прятки. Он даже забыл, что время позднее, для детских игр. Белые статуи и замки, сливались, отбрасывая тени, на изваяния во втором ряду. И, в самом конце, в не освещенном уголке, стоял скромный, по сравнению со всеми, маленький и неловко сделанный, гномик. Жан отвел от него глаза и сразу вернул внимание обратно. «Неловко» - это он придрался к создатель, его сделали, чем замки, но старались! Вот и башмачки на ногах, и камзол с воротничком и шапочка. Гном сложил руки на своем кругленьком животике и косился на них, бесцветными глазками. Рассмотрев его, как следует, Жан понял, что в его одежду даже добавили красок, не сочных, но достаточно оттеняющих одежонку.
- Виен, это снежный ком, обработанный умелой рукой. Мы можем говорить дальше, он не будет предъявлять претензий.
 Только она уже не слушала. Она все вспомнила! Еще минута и ее разорвало лавиной слез.
Всю ночь Виен держала его за руку и рыдала. Успокаивалась, благодарила, запрещала звать Дэна и опять плакала. От своего пережитого страха, от того, что по-свински поступила с Вел, которая практически ее спасла. От того, что уехала, не сказав никому спасибо. От того, что у нее хорошие – все, все. А она ходячая катастрофа! И наконец, от того, что бедная Ев, увидев ТАКОЕ, вынужденная была ехать с ней, в ненавистный мороз!
Жан пытался вставить слово, то успокаивая, то опровергая сказанное ею, но усилия его были напрасны. Виен не слышала его, да она и не могла сейчас никого слышать. Набравшись терпения, он просто ждал, когда же этот поток закончится. И он закончился. С первыми проблесками рассвета. Виен наконец устала, ссутулившись сходила в ванную комнату, умыла распухшее лицо, всхлипнула пару раз глядя на себе в зеркало и не получив удовлетворения, приняла душ. Вернулась слегка посвежевшей, легла и позвала мужа:
- Жан! Только не перебивай меня, пожалуйста! – Он улыбнулся, за последние несколько часов ему этого просто не удавалось. – Пообещай, да, именно пообещай. В следующий раз, когда со мной случится подобное, ТЫ будешь держать меня за руку, что бы я спокойно ушла. Молчи! ТЫ отпустишь меня, пожалуйста!
- Виен, я могу пообещать, тем более что это будет не скоро.
- Мне все равно когда это будет – завтра или через столетие. Обещай, ТЫ проводишь меня.
- Обещаю! Даже скажу больше – мы уйдем вместе!
- Нет! Я так не хочу. Ты проводишь меня, облегчишь страдание детей, а заем сделаешь, как сочтешь нужным. – Она смотрела на него такими страдальческими глазами, что ему ничего не оставалось, как сказать:
- Да!
 Виен кивнула:
- Хорошо! И последнее. Вы кремируете мое тело. – Брови Жана поползли вверх. – Именно – кремируете.  В этом теле столько болезней и негатива, что я не могу позволить заразить землю. Пепел же бросите в море. Я его всегда любила. – Впилась в мужа и взглядом, и ногтиками.
- Обещаю! Ты бы поспала.
- Значит, составишь бумагу.
-  Тебе моего слова мало?!
- Нет, твое слово крепко как кремень. Это надо мне. Я же начала забывать… - тут у нее вырвался болезненный стон, душещипательный.
- Виен, что опять? Ну, все же позади.
- Нет, это только так кажется. Если вызвали женщину с косой, то ей нужна жертва, вот же, ничего не закончилось. Успеть бы приехать в свой дом. Не хочу почить на чужих простынях.
- Какой же ты у меня глупыш, Кафа! – Жан обнял ее и почти сразу услышал спокойное посапывание. – Жертву, говоришь?! Так она и получит ее! Тот, кто вытащил ее из преисподней, сам уйдет. Уйдет! – Твердо заявил Жан, приняв для себя окончательное решение. И на этот раз, серьезно отложил все размышления об оставшейся проблеме, до возвращения домой. Поднялся, поприветствовал спустившегося за ним сына, вкратце рассказал о прошедшей ночи и остался с женой.
       Следующий день ушел на восстановление сил и принятие пережитого как факт. Стараясь улыбаться и не повторяться, Виен провела день, полностью отдавшись в руки Жана.
Ев же упорно покоряла лыжи и услышав от Дэна, что с МА все хорошо, не приставала с общением.  Достаточно умело скользя по ровной местности, она решилась на спуск для новичков и – покорила его!   
- Завтра! – сказала сама себе Ев. – Я не скажу, а покажу маме, завтра!
Последующий день принадлежал множеству «спасибо» от Виен. Затем она с замиранием сердца наблюдала, как дочь неслась вниз и, увидев ее глаза, заключила:
- Не надо со мной нянчиться, я не ребенок. Приехали покорять горы – дерзайте! Шуруйте все! Я посижу на солнышке, погуляю, не заходя далеко. Телефон есть! Иди, Жан, иди с детьми!
****
9:30 утра. Виен проснулась без груза на плечах. Вышла на улицу, надела очки, присела на скамью. Мелькнул костюм мужа, за ним Дэн, как всегда, с бешенной скоростью и с пика, который брали единицы. Проплыла Ев, намного уверенней, чем накануне. Лыжников было мало, Виен даже отметила, что намного, чем в прошлые дни. Поднялась, решила пройтись  к подъемнику. Ев помахала ей рукой и, запрыгнув на ходу, поехала вверх:
- Выбражуля! – улыбаясь, сказала Ви ей в след.
- Добрый день! – Виен обернулась. Пожилой, полноватый мужчина, подходил к ней. Она вспомнила, что видела его в день приезда, именно он отдавал ключи мужу. – Ваши наверху?
- Да! Любят раненько побегать. Скоро спустятся, а что?
- Мобильный с ними? Пусть возвращаются сейчас же. Предупреждение получили, о возможной лавине. Я инструкторам сказал, но многие же летают сами, вот бегаю, возвращаю.
- Спасибо, я сейчас же созвонюсь. – Виен полезла за телефоном, а он потопал дальше. – Да, ты побегаешь! – хмыкнула она и отвернулась от медленно передвигающегося мужичка, даже не вдаваясь в анализ, было понятно – он каждый день, бросает заворот не одну порцию согревающего. Виен, прежде чем давать звонок, быстро нашла мужа, он оттолкнулся и понесся вниз. Набрала Дэна.
«Слушаю!» – Сразу же ответил зять.
- Дорогой, забирай Ев. Предупредили о лавине.
«Окей! Сейчас же иду за ней».
- Постарайся быстрей, она уже подъезжает вверх.
«Не волнуйся, лечу!»
Виен не нашла глазами мужа и набрала его. Видимо он был на виражах, но вот в трубочке раздалось его:
«Слушаю!»
- Лавина надвигается. Не поднимайся больше.
«Спасибо, не буду. Дождусь детей и мы домой».
Виен пошла вперед, с каждым шагом ускоряясь. Люди недовольно возвращались, так и не поднявшись, кто парами, кто группами. Неожиданно она увидела, как Ев, совсем одна, понеслась с горы.
- Не успел! – Проговорила Виен с замиранием сердца и не услышала своих собственных слов – гул и большой снежный скат. Вилена дрогнула, но смогла понять, что лавина прошла выше спуска новичков и дальше, чем спускались одиноко застрявшие на вершине лыжники. Затем показался Дэн, он не бросил дочь, не понесся спасаться как все остальные, он полетел за своей Генией. В груди Виен все похолодело. – Спокойно! – говорила она себе. – Спокойно, не буди бурю. Лавина прошла в стороне, и она крохотная. Это даже не лавина, а так, скатилось пару комков.  Сейчас, дети появятся, сейчас, и все закончится благополучно! Сейчас...., появятся…