88 клавиш

     «Великий, в том числе и пианист, Александр Николаевич Скрябин, сетуя на слишком маленькую для пианиста кисть свою (с трудом брал октаву), придумал ей специальную конструкцию, наподобие «испанского сапога», работающего, правда, на растяжение; провинившаяся рука гения, разумеется, на долгое время пришла в негодность, зато появился любопытный цикл пьес для левой руки, а мировая музыка, искусство таким курьезом только выиграло. Сколько жертв для 88-и клавиш! Здесь же, сука, 32 сраные буквы (ё пошла к черту), а без даже не правой - левой руки – хоть плачь!», - добавил он еще кой-чего покрепче «суки» и закурил.

     Петр Петрович был писателем, народившемся, так сказать, на стыке эпох мануального письма и компьютера (как-то перескочив через печатную машинку). Набирать тексты на клавиатуре он научился, используя лишь пару пальцев правой руки и один левой, то есть весьма посредственно, но вот от традиционных бумаги и шариковой ручки отвык навсегда. Однако компьютер развратил ленью не только правую руку (а ведь именно ей когда-то держали перо писатели), но и левое полушарие его мозга. Имея за спиною своей три весьма вместительные, до потолка, книжные шкафа с авторами классической литературы и в достатке энциклопедий со словарями всех мастей, он давно уж к ним не оборачивался, предпочитая ресурсы интернета. Сеть штука удобная, но дошло до того, что когда она по каким-то причинам зависала, он просто переставал писать, пускай даже если на такой момент не нуждался ни в каком справочном материале для своей писанины. Всегда весьма аккуратный, внимательный к этическим нормам письменной лексики, вербально он позволял себе довольно многое, часто даже и сетуя, что из-за воспитания или докучливого цензора не может иной раз впечатать крепкое русское словцо в какой значимый монолог своего литературного героя.

     Сегодня же Петр Петрович матерился с самого утра с особой эмоциональностью, размашисто крестя направо и налево и суку-создателя, и суку-провидение, и суку-случай, и суку-искусство, и суку-язык, и даже совсем уж ни в чем не виноватую, но за какие-то грехи выброшенную им из русского алфавита суку-букву «ё». Дело в том, что вчера, сокращая путь от винного магазина (бессменного источника своего вдохновения) к своему дому, он решил срезать через детскую площадку, огороженную декоративным забором не больше метра высотой, но, будучи мужчиной, как это называют любители иноплеменных слов, корпулентным, да и уже в летах, зацепился на переносе левой ногой за предательскую пику ограды и… грохнулся всем своим почтенным центнером об асфальт, машинально подложив под падение левую руку. Возможно, он услышал бы и хруст ломающейся кости, но боль от обиды, вызванной веселым смехом ватаги детишек, да и вообще нелепостью всего своего вида, заглушила его. Будучи (как уже упоминалось) человеком воспитанным, да еще и при детишках, Петр Петрович не посмел построить полных фраз, ежесекундно срывавшихся с его языка, и от них оставалось лишь протяжное, похожее на вой раненной навылет волчицы «ё-о-о-о! у-й-ё-о-о-о! твою-ё-о-о-о!».

     Последовавшее затем посещение больницы: хамство охраны приемного покоя; непримиримость защитников живой очереди; индифферентная к его страданиям скука фельдшерицы, что накладывала гипс – все это не добавило к его настроению, плюс боль теперь сделалась натуральной и перманентной. Приговорив с вечера больше положенного народной анестезии и потому раздавленный с утра похмельем, в добавок к ноющей левой руке, Петр Петрович теперь остервенело, словно журавль по тарелке, клевал клавиатуру своего компьютера средним пальцем руки здоровой, удивляясь и злясь: как оказывается нужна ненужная эта рука современному писателю, что не ведает про перо. Ведь повесть его, про «кризис пожилого возраста» (по его мнению такая дефиниция определенно была открытием), что начал еще в прошлом году, была теперь в самом разгаре, и образы рвались наружу, пенились эмоциями, фонтанировали репликами, пестрели диалогами, потрясали глубиною мысли и чувства, а тут…

     «Бессмысленно! Ну просто ничего невозможно создать в литературе одним пальцем! - он в сотый раз крепко выругался, с тоскою посмотрел на торчащую из вазы, скорее всего давно засохшую шариковую ручку, перевел унылый взгляд на пачку нераспечатанной, купленной зачем-то невесть когда писчей бумаги, вздохнул и снова подумал о Скрябине. - 88 клавиш, семь с хвостиком одинаковых в сущности октав, всего семь нот и пять полутонов… Насколько же совершеннее, мудрее, проще язык музыки! И переводить ведь не нужно! И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык! Ничего, сука, не нужно пояснять, редакторов обхаживать, спонсоров облизывать. Ведь левой одной – и в скрижалях искусства! А кабы он сломал левую? Чего б тогда он сотворил бы одной правой! Не то, ох не то поприще я взял!  32 буквы…, это долбанное ё еще! Писателей – как собак нерезаных! И всяк не меньше, чем как о Гоголе, сука, мнит о себе! А ты поди-т-ка вот одной рукой, одним пальцем, мать твою!».

     Страшно болела голова, ныла сломанная рука, от бессонницы ломило все тело, но, главное, - страдала несовершенством мира душа… Петр Петрович выключил компьютер, надел сандалии, кепку, перекинул через плечо сумку и отправился за бессменной музой своего вдохновения, водкой, навеки зарекшись срезать путь через детские площадки и перелезать через любые препятствия, даже когда они и не больше метра высотою.