Дуэль почти с самим собой

Между мной и тобой была зыбкая
грань из прозрачной слюды, чьих-то
трепетных крыльев:
безнатужных и хрупких, топорных,
простых, как следы от дождя
на сентябрьской пыли.

Этот тонкий листок, шелестел как
фольга, в неуместных порывах
со спорящим ветром.
И встречались глаза с криком туч,
и гроза, отражалася в зеркале
огненным светом.

Небо молча текло, как безропотный
мул, совершающий ход свой, в
груди теоремы.
Солнце темечко жгло под прицелами
дул, уводивших паломников вглубь
Вифлеема.

И сходились лучи в проржавевший
сарай, где дожди ночевали в
безропотной неге,
а над крышею фосфором, вымазал
край, чтоб гнездо не забыть,
пролетающий лебедь.

Он на крыльях отметины ставил
клеймом, на возвратном конверте,
что индексом смазан
и в прицельную мушку, влетая
крылом, начинал понимать,
что уже кем-то связан.

Антология воздуха билась в груди,
паровая машина судачила
сплетни.
Отрывалися звенья пуховой сбруи,
а над ними кружились голодные
слепни.

Пух вплетался в венки телеграфных
столбов, чтобы в строчках взрослели
холодные перья,
с атмосферой сливался размытый
остов, обезвоженный дробью
и мертвенной трелью.

Рты кричали назад и махали рукой,
возвращая ладоням сюжет
пересказа,
в пересохшей гортани - застрял
бледный вой, а по телу пошли
синусоидами спазмы.

В паутине волокон хранилися сны,
как мозаики осколочных
повествований.
Возникали кристаллы из пустоты,
сплошь обвиты плющами
воспоминаний.

И накручивал воздух канатами
нерв на катушки исписанных
историй.
Отрастали мгновенно, быстрее
всех, желторотые перья,
стремясь на волю.

Всё тянулось спирально куда-то
вверх, по накатанной лился
от солнца гелий.
И стреляя, в порыве своих утех,
поражался стрелок - эхом
собственных целей.