Проклятое волшебство. Темное предзнаменование. Гла

Меня оглушила отвратительная симфония женского писка, донесшегося с холма.
Прижав ладони к ушам, я не могла отвести загипнотизированного взора с приближающихся к нам огненно-пылающих звезд, оставляющих за собой красноватый след. Они становились больше с каждым неуловимым мгновением, поражая и ужасая своими размерами.
— Всем сохранять спокойствие!
Преподаватели всполошились и, размахивая руками, пытались угомонить подорвавшихся бежать во все стороны адептов.
— Вот это да-а-а, — Тиминлей находился в состоянии нерушимого покоя. Его будто вообще не заботила мысль, что на нас падали звезды!
До меня и самой не сразу дошла суть происходящего, точнее ее катастрофический масштаб. Лишь через крошечный промежуток времени, показавшийся целой жизнью, когда яркие, светло-багровые шары, на которых невозможно было смотреть, не сощурившись, стали невообразимо гигантскими, я почувствовала охватывающую мое окаменевшее тело панику. Мощными потоками оно спускалось вниз, к кончикам пальцев, от макушки головы. Ледяной, всепоглощающий страх схватил в тиски повергнутое в трепет сердце. Надсадный крик застрял непроходимым комком в пересохшем горле, и я не могла его ни сглотнуть, ни выплюнуть.
— Надо убираться, — не глядя, я нащупала пальцами ладонь Тиминлея и потянула его за собой.
В голове выстроился экстренный план действий. Первым делом нужно скрыться в безопасном месте, хотя надоедливый червячок сомнений, росший в геометрической прогрессии, склонял меня к твердому убеждению, что спасения нет, ведь сюда надвигался с недосягаемых небес рой звезд колоссальных размеров. 
Чтобы не добить себя окончательно, я не стала возводить теории относительно того, почему вдруг поток небесных тел, траектория движений которых была хаотичной, образовал некое подобие клина и устремился к Академии.
— Бежим! — крикнула я Тиминлею.
Будто опомнившись, фей, наконец, зашевелился.
— Они падают! — воскликнул он изумленно.
— С добрым утром! — не удержалась и съязвила я, будучи в состоянии острой нервозности. — Давай, вырасти деревце какое-нибудь. Надо сматываться отсюда…
— Ага, — рассеянно кивнув, Тиминлей похлопал по карманам своих штанов и, сунув руку в один из них, вынул зеленое семя ромбовидной формы.
Конечно, было бы быстрее, если бы Тиминлей распустил свои очаровательные крылья и спустил нас, но безопаснее все-таки будет воспользоваться в качестве транспорта растением.
Семя оказалось зачатком гигантского, размером с яблоню, плюща.
— Садись, — Тиминлей плюхнулся на один из его плотных угловато-лопастных листьев.
Я с некоторой опаской приземлилась на соседний лист и, крепко вцепившись в его края, чуть взвизгнула, когда плющ зашевелился и понес нас к краю скалы. Отчаянно пытаясь сохранить равновесие, я зажмурилась, когда громадное растение пружинисто прыгнуло вниз.
Мгновенное ощущение полета, и я ощутила мягкое приземление. Плющ вновь стал крохой-семечком, когда мы спрыгнули с листьев.
— Бежим в Академию? Или на холм, к остальным? — встревожено спросил Тиминлей.
— Надо найти ректора, — даже при Тиминлее я не могла называть своего опекуна по имени.
Но есть ли у нас время на поиски? На эвакуацию?
Что случится, когда звезды упадут?
Академия исчезнет.
Адепты погибнут.
Все будет кончено.
Битири этого не предсказывал…
— Ай, — я согнулась пополам от резкой, пульсирующей боли в левом виске.
— Рин? — испугался Тиминлей, положив руку на мое плечо.
О нет. Только не сейчас.
Я прекрасно знала эту боль. Безумную, неконтролируемую и раздражающую боль, отнимающую способность думать о чем-то, кроме ее острых зубов, вгрызающихся в мою плоть, ее когтей, рвущих нервы, и яростном, заливистом смехе, заглушающем мои собственные мысли.
Эта боль — верное сопутствие пробуждающемуся монстру во мне.
И сейчас я предельно ясно чувствовала каждым миллиметром своего естества, как зло прорывается наружу. 
— Внимание! Преподаватели и студенты-выпускники! Нужно создать защитный купол! — сквозь яркие всполохи боли я расслышала в процветающем хаосе знакомый голос ректора. — Пожалуйста, преподаватели и выпускники, подойдите сюда для создания защитного купола! Все остальные — укройтесь в стенах Академии! Профессор Джад, проследите за этим.
Как бы мне хотелось помочь, хоть чем-нибудь, но будет лучше, если я просто не стану путаться у своего опекуна под ногами и мешать ему в обеспечении Академии безопасности.
Хотелось кричать.
Громко и непрестанно.
Неистово взвыть, протянув дрожащие пальцы к бледнолицей судьбе, чьи губы тянутся в насмешливой улыбке, и молить ее о снисхождении. Молить боль о том, чтобы та ослабила ядовитые оковы, обвившие мои запястья и щиколотки и разъедавшие кожу с омерзительным шипением. Молить свои легкие, чтобы приняли в себя воздух, от отсутствия которого мне казалось, будто я погружаюсь в беспросветную тьму, и мутный свет подкравшейся ночи не спешил ускользать от меня за грань реальности, в неизведанное, недоступное мне измерение.
А зло внутри заливалось победным смехом, и моя ведьминская сущность жалостливо скреблась о стенки сознания, взывая о помощи.
Но почему именно сейчас?..
Эффект зелья, которое помогало мне контролировать зло, должен закончиться лишь через неделю. Обычно его хватает на две или три, но последние дни моей жизни были не самыми сладкими и далеко не спокойными. Преподаватели будто с цепи сорвались, устроив нам хорошенькую встряску в виде контрольных работ, тестов, зачетов — устных и практических. Я изрядно вымоталась, проходя через все круги ада и потратив кучу нервов, лишившись здорового сна, лишь бы все сдать и не заработать хвосты.
Вероятно, почувствовало угрозу, монстр внутри меня решил во что бы то ни стало пробить возведенную крепость и вдохнуть запах свободы.
Не позволю. Не могу позволить злу одержать над собой вверх.
Мне нужно это зелье. Но оно находится в кабинете ректора. Даже я не могу попасть туда без его разрешения.
Что же делать?
— Что за фигня с тобой, Рин? — обхватив мои плечи, Тиминлей повел меня к холму.
Лучше ему оставаться в неведении. 
— Самой бы знать, — на шумном выдохе вымолвила я.
Ложь.
Но, сказав правду, я стану врагом своего единственного друга.   
— И почему я тебе не верю? — пробормотал Тиминлей.
Корчась и морщась от мучительной боли, я пыталась идти ровно, но ощущение, что мои кости вот-вот начнут ломаться и выворачиваться в разные стороны, вынуждало ступать с крайней осторожностью. Малейшее движение отзывалось взрывами огненных фейерверков в различных точках тела, сгорающего в агонии.
Я хотела предотвратить превращение в дархара — в это уродливое, отвратительное существо, не знающее о пощаде, свирепо и безжалостно уничтожающее все на своем пути.
— Эй, это не звезды!
— Что за...
— Атакующие пульсары!
— Гигантские!
— Нас атакуют!
— Кто?!
— Сохраняйте спокойствие!
— Сваливаем быстрее!
Доносившиеся до моего притупленного слуха комментарии побудили подавляемый болью всплеск любопытства, и я подняла голову к небу, ставшему багровым, но утратила и без того неустойчивое равновесие. Меня повело назад, и я бы шмякнулась на землю, если бы Тиминлей не поддерживал меня. Только он собрался начать ворчать, как сам уставился наверх и превратился в застывшее изваяние.
В совершенный магический купол, укрывший территорию Академии плотной, серо-полупрозрачной пеленой, начали врезаться с яростным грохотом огромные красные шары, — падающие звезды, как мне казалось, — и рассыпаться на мириады огненно-желтых искр. По-своему великолепное зрелище, от которого у меня перехватило дыхание. Даже монстр, рвущийся наружу, трепетно затаился.
А затем откуда ни возьмись появившийся мрак сгустился надо мной и мгновенно уволок в свое царство.

***

Все полыхало в огне. Янтарном, мятежном. Он ненасытно поглощал земли и дома, превращал остатки бренного в бесчувственный прах. Отравляющий запах пламени въедался в кожу, испещряя ее уродливыми волдырями, терзал легкие тех, кто еще дышал; уничтожал сознание тех, кто еще понимал, что обречен, и нет спасения; тех, кто мог ощущать, как ненависть столь неукротимой природной стихии пожирало их беспомощные тела.
Исполинские языки огня возносились до угольно-черных небес, превращая некогда благоденствующую деревушку в холмистую равнину тлена, под которым навсегда останутся погребенными звонкий смех и несбыточные грезы. Яростный ветер рассеивал непроглядный свинцовый дым, и персть эфирно стелилась на обгорелые тела усопших.
 Все вокруг погибало, чахло. Жизнь, плененная ужасной войной, навсегда покинула это место, делая его призрачным отголоском беззаботных дней утраченного минувшего.
— Мама!
И в абсолютном хаосе, наполненном увядающими, хриплыми криками-мольбами о помощи, зазвенел детский, тоненький голосок. Словно символ Самой Веры, он прорезался сквозь густую, зыбкую тьму, взывая всей своей чистой, не обезображенной пороками душой к свету, уносящемуся прочь. Глас Упования, принадлежавший маленькой девочке, измазанной кровью, сажей и пылью, в которую обратились кости тех, с кем жила по соседству, чьи улыбки встречала, словно восход, и провожала с закатом, заклинал волшебное сияние задержаться еще на мгновение. 
Девочка, чьи слезы прочертили кривые дорожки на пухлых щечках, смывая с них копоть и смерть, лихорадочно оглядывалась по сторонам. Пытаясь разглядеть в густом дыму свою маму, она судорожно всхлипывала и снова звала.
— Мама! Мама!
Сидя среди руин родного дома, от которого остались почерневшие доски да торчащие раскаленные гвозди, она видела лишь горы обугленной плоти.

***

Проснувшись в холодном поту, я сделала глубокий вдох и зашлась в клокочущем кашле. Сон был настолько реалистичным, будто бы я и в правду вернулась на десять лет назад, в деревню, находившуюся на другом конце Кару, где родилась, где прошли годы моего детства, нещадно стертые неизвестным Кем-то из моей памяти, оставив лишь этот клочок тяжелых воспоминаний в качестве напоминания о том, что я выжила, и сколько потеряла...
Судорожно дыша, я вцепилась дрожащими пальцами в края одеяла и осмотрелась. Накатившая волна облегчения прошла сквозь меня, когда в бежевых стенах, скрытых в предрассветном полумраке, я узнала очертания бывшей мастерской со скошенным потолком, которая по прибытию в Академию стала моей обитель. Для одной здесь многовато места. Как минимум половина адептов мечтали поменяться со мной местами и избавиться от своих раздражающих соседей. Наверно, если бы не обстоятельства, вынуждающие меня находиться большую часть времени в одиночестве, я бы тоже грезила об отдельной комнате.
Но дело в том, что я одна. Почти всегда. Опять же — в целях предосторожности. За исключением тех драгоценных минут и часов, которые проводила в компании Тиминлея. Опекун любезно предоставил мне эту уютную комнату в башне, где жили все преподаватели и он сам. Поэтому, если бы у меня была возможность, я жила бы с какой-нибудь болтливой девчонкой и улыбалась, слушая ее бесконечные речи об одежде и парнях. 
В сознание врезались отрывки событий вчерашнего вечера.
Увлекательное времяпрепровождение в старой лаборатории. Ханрильф и Бастор, пытавшиеся повторно провернуть какую-нибудь издевку надо мной. Бальтер, спасший меня, но при этом ясно дал понять, что в нем не промелькнет и искра доброты ко мне. А потом начался Красный дождь. Падающие звезды, оказавшиеся вовсе не стремительно движущимся к Академии потоком небесных тел, а боевыми пульсарами. Но ярчайшим воспоминанием было то, что я чуть не утратила над собой контроль и позволила дархару, запечатанному глубоко внутри, прорваться.
Даже боюсь представить, что было бы, не потеряй я сознание…
Проведя ладонью по щеке, я прикрыла глаза.
Интересно, кто принес меня сюда? 
Свесив ноги, я откинула прилипшие к лицу влажнее волосы на спину.
Иногда темное прошлое бесцеремонно врывалось в мое относительно спокойное настоящее через сны. В основном я забывала их с пробуждением, но случалось и такое, что впечатленная ими я не могла скинуть с себя оковы предрассудков неделями.
Покинув узкую кровать, плотно придвинутую к стене, пошатываясь, я подошла к арочному окну и резким движением раздвинула тяжелые шторы. Поморщившись от тусклого света, ворвавшегося в мои скромно обставленные владения несдержанным потоком, я приоткрыла створку и вдохнула полной грудью влажный, прохладный воздух. Тонкие струйки безмятежного ветра обвили мои кисти, змейками поднявшись до предплечий, и вскоре охватили все тело. Улыбнувшись от приятной, бодрящей дрожи, я бросила опечаленный осадком кошмара-воспоминания взор на облюбованный адептами холм, который вчера стал пристанищем их паники.
«Нас атакуют!» — в голове прозвучал тревожным колокольчиком голос того, кто в порыве ужаса крикнул это.
Но кому понадобилось нападать на Академию?
Хорошо, что все уцелело. По крайней мере, я не видела признаков разрушений. Да и я была жива… если это можно так назвать.
Когда меня мучила бессонница, я любила наблюдать за рассветом, удобно устроившись у окна и подперев ладонью подбородок. Любила смотреть на то, как зарождающаяся заря рассеивала ночную темноту, медленно окрашивая небо сначала в бледно-пурпурный оттенок, затем появлялись на раскинувшемся небесном полотне яркие краски: огненно-алые сполохи, грациозно выплывающий из-за горизонта красноватый, солнечный диск. Бросая свои робкие, юные лучи на холм, устланный малахитовым ковром, дневное светило заставляло травинки, окропленные каплями росы, сверкать слепящим и чарующим блеском, будто осыпанные бриллиантовой пылью. 
В такие моменты невольно задумываешься о том, что мир полон удивительных и прекрасных вещей, и даже я, клейменная самим Злом, способна чувствовать восторг, зрея подобное волшебство. Чистую, светлую, неиспорченную тьмой магию. Глядя на созданную невидимым, живущим среди недосягаемых облаков художником красоту мне хочется верить, что все не так ужасно, как есть на самом деле. Хочется надеяться на лучшее.

«С добрым утром, Рин!
Прости, что вчера не оказался рядом, когда ты нуждалась во мне, дорогая. Академия подверглась нападению. Наши пророки не предвидели этого. Мы все были в опасности, но, благо, угроза миновала.
Прими мои искренние сожаления. Надеюсь, ты уже чувствуешь себя лучше.
Сегодня можешь не посещать занятия — я обо всем договорюсь. Скорее набирайся сил.
Вечером зайду проведать тебя, и мы обо всем поговорим.
А сейчас позавтракай — Данин испекла твои любимые пончики с глазурью, с пылу с жару. И не забудь принять зелье.
С наилучшими пожеланиями и бесконечной любовью, Аригор»

Улыбнувшись, я вновь свернула записку опекуна пополам и остановила взгляд на овальном подносе из серебра с тарелкой пышных пончиков, чудесный аромат которых заполнил всю комнату. Я сделала глубокий вдох и задержала дыхание, чтобы прогреть свои легкие неповторимым запахом завтрака. Данин — прекрасная из прекраснейших поварих Академии — знала наизусть мои предпочтения в еде. На завтрак я всегда ела пончики, покрытые белой глазурью, либо с карамелью. Определить, какие вкуснее — первые или вторые — невозможно.
А так же рядом на подносе рядом со стеклянным кувшином вишневого компота стоял маленький синий флакончик, в котором находилось мое лекарство, действенное снотворное для чудовища внутри.
Аригор заботился обо мне, как о родной дочери, которой у него не было. Как и жены. Холостой, пятидесятипятилетний и не лишенный привлекательности мужчина всю свою жизнь посвятил любимой профессии учителя. Сначала он преподавал «Защитную магию», затем стал проректором и одиннадцать с половиной лет назад занял должность главы Академии.
Его лицо, его руки, крепко обнявшие меня и прижавшие к теплой груди, низкий голос с хрипотцой и слова успокоения — единственное помимо огня и страха, что я отчетливо запомнила о ночи страшного пожара, уничтожившего мою деревню.
За все, что обрела, за возможность жить относительно нормальной жизнью, я обязана Аригору. Он был моей единственной семьей.
Я начала завтрак с приема зелья, подавляющего сущность дархара. Оно напоминало неразбавленный лимонный сок, плюс к этому еще и жутко горький. Перебив неприятное послевкусие пончиками с компотом, я натянула на себя школьную форму и сгребла с края стола несколько тетрадей. Напоследок оглядев себя в зеркале, небрежно пригладив иссиня-черные волосы длиной до середины лопаток, я выскользнула из комнаты и закрыла ее на ключ.
Перспектива провести весь день, валяясь в постели, казалась весьма соблазнительной, особенно после такой изнурительной учебной недельки и того, что случилось вчера. Было бы неплохо обо всем хорошенько подумать. Но я не могла бросить Тиминлея, наверняка он переживал после того, как я грохнулась в обморок.
А еще сегодня лекция по «Менталистике», которую пропускать нежелательно, так как у меня проблемы с бесконтрольным проникновением в чужое сознание. К примеру, я могу держать кого-то за руку очень долгое время, и ничего не произойдет. А потом внезапно вспыхнут перед глазами картинки — образы из жизни того, кого я касаюсь. И прекратить поток информации возможно будет, только прервав физический контакт. Не останавливают даже защитные амулеты, которые, по идее, должны блокировать мне доступ к мыслям, чувствам, прошлому и будущему тех, кто их носит, а они есть у каждого в Академии. 
Я единственная на курсе, и, вероятно, за всю историю существования факультета магоэнергетики, у кого с этим проблемы. Еще одна причина для насмешек. Меня считают непутевой ведьмой, ведь у остальных с ментальной магией все в порядке. А профессор Филлан, наверно, уже разорился на успокаивающих травах. Боюсь представить, сколько он натерпелся со мной. Я давным-давно завалила бы его предмет, если бы не ректор, вызволяющий меня и неоднократно просивший Филлана быть ко мне мягче. Естественно, просьба директора — святое.
Никто, кроме Аригора не знал о том, что я наполовину дархар, и именно это мешало мне в освоении «Менталистики». Иметь два сознания и две души, делить одно тело с беспощадным монстром не так-то просто. И пусть одна сущность находится в практически подавленном состоянии, это не меняет сути и уж точно не облегчает мне учебу.
Но я стараюсь изо всех сил.
Аригор даже находит полезное в том, что я могу проникнуть в сознание любого существа, даже защищенного противодействующими рунами и амулетами. Он убежден, что это поможет мне в будущем, например, когда грядущим летом я буду проходить практику в одном из поисковых правительственных отрядов. С моим даром игнорировать любые ментальные щиты я бы добилась хороших успехов в востребованной профессии Ищейки.
А еще я неплохо контактирую с загробным миром, но этот дар является «бонусом» к моему основному — способности проникать в чужое сознание, видеть судьбу человека вплоть до дня его смерти, читать мысли, даже внушать, и перемещать свое сознание в пространстве, так называемом астральным измерением. Так же я могу видеть призраков, чувствовать их, общаться с ними. Правда, на территории Академии таковых нет — всех призраков прогнали лет сто назад. Последний дух, с которым я обмолвилась словечком, встретился на ярмарке, куда меня водил Аригор на мой восьмой день рождения. Было весело.
Перед тем, как покинуть башню и отправиться в общую столовую на поиски Тиминлея, который, наверно, сейчас набивает рот любимым пюре из синих сладких водорослей (редкостная гадость), я решила заглянуть к опекуну, чтобы поблагодарить его за завтрак.
Спустившись по крутой лестнице на пятый этаж, я бодрым шагом направилась к двери из черного дерева, но остановилась, заметив ректора, расчесывающего каштановые с проседью волосы и разговаривающего с черноволосым, высоким мужчиной в длинном пиджаке. К несчастью, я видела лишь его крепкую спину.
Тело среагировало почти моментально. Я ловко шмыгнула за угол и вжалась в стену, затаив дыхание.
Но зачем мне прятаться?!
— Я ждал тебя к полудню, — послышался слегка удивленный голос Аригора.
Надо выйти, пока меня не увидел кто-нибудь из преподавателей и не обвинил в шпионаже, ведь со стороны наверняка было похоже именно на то, что я подслушиваю. Хотя, в принципе, я ведь и так подслушивала.
— Так получилось, — отозвался незнакомей, чей голос был низким и приятным.
— Это даже к лучшему. Удалось узнать что-нибудь?
— Да. По пути сюда я сделал остановку в Шэррите и встретился со знакомым Инспектором. Он поделился со мной весьма интересными подробностями о вчерашних боевых пульсарах, направленных на вашу Академию, ректор.
— Хорошо, хорошо. Давай не здесь, — Аригор кашлянул. — Проходи. 
Я слегка подпрыгнула, услышав приглушенный стук захлопывающейся двери.   
Интересно, что еще за подробности? И кто этот тип? И почему у меня такое чувство, будто опекун не хотел, чтобы этот разговор был услышан? Есть, что скрывать? Может, он почувствовал мое присутствие и не захотел обсуждать детали нападения на Академию, зная, что я услышу? Но разговора все равно не избежать. Вечером мы обязательно поболтаем. И о моей потере сознания, и о боевых пульсарах.
Встряхнув головой, я поплелась по коридору.
В большой столовой Академии было тихо.
Лавируя между длинными деревянными столами, за которыми адепты вяло перебирали свой завтрак, и кто-то даже уснул лицом в тарелке, я выискивала взглядом жемчужную макушку Тиминлея. Найдя его только спустя пару минут у стены с огромными витражными окнами, уплетающего что-то синее (как в воду глядела — он ел свое обожаемое водорослевое пюре) и читающего газету, я уверенно зашагала в его сторону.
— Привет, — плюхнувшись на скамью рядом с другом, сказала я.
— Рин! — фей, перейдя на ультразвук, подскочил от неожиданности и резко дернул рукой, в которой держал ложку, ударив ребром сжатой ладони о край тарелки, и та наклонилась. Словно в замедленной съемке ее вязкое содержимое, точно желе тошнотворно-синего цвета, растянулось в воздухе, пока летело в сторону сгорбившегося над столом парня с низко опущенной головой.
Тиминлей зажмурился, когда его пюре с хлюпающим звуком приземлилось на слегка покатые плечи адепта. Оцепенение, сопровождаемое несколькими изумленными охами, расползлось по столовой с молниеносной скоростью.
— Ой, — подавленно сглотнул Тиминлей, когда парень, по светлой рубашке которого стекало пюре из васильковых водорослей, медленно поднял голову. Его вьющиеся волосы цвета бронзы на затылке так же оказались в зоне «поражения» завтраком фея.
Мне стало по-настоящему страшно, когда жертва обстоятельств развернулась к нам лицом.
— Б-бальтер, — пропищал Тиминлей неестественным ему высоким голоском и съежился под пронзительным взглядом ликантропа, у которого на лице черным по белому, или, точнее, белым по черному было написано огромными буквами: «Я И ТАК НЕ В НАСТРОЕНИИ, ДАЙРАН ВАС ДЕРИ!».
И ведь действительно. Вместо того чтобы по обыкновению своему сидеть в окружении девиц и делать вид, будто слушает их лишенный смысла треп, в миллионный раз с увлеченным видом разглядывая балочный потолок столовой, он в одиночестве расположился за отдельным столом.
Может, приболел? У ликантропов сейчас как раз сезон линьки.
Бальтер поднялся со скамьи, и та издала протяжный скрип, будто заранее выражая свои соболезнования. Все с затаенным дыханием пялились в нашу сторону, кто-то даже выкрикнул слова поддержки, естественно, не нам с Тиминлеем.
Что сейчас будет?!
Тиминлей, как и многие, испытывал трепет перед сыном герцога Моленрона. Может, Бальтер и казался спокойным, но зрачки его светло-зеленых глаз приобрели ромбовидную форму, такие, как в обличии зверя, и пальцы с угрожающим хрустом сжались в кулаки.
— Слушай, это вышло случайно, — инстинкт защитить друга взял вверх, и я встала между плавно надвигающимся на Тиминлея Бальтером и своим другом, чуть ли не залезшим на стол и с неприкрытым ужасом взиравшего на ликантропа. — Я напугала его, и он… — холод переметнувшихся на меня глаз встал комком в горле, и я растерялась на мгновение. Я не боялась Бальтера, но иногда он умел вводить в ступор. Вот как сейчас. — В общем, это полностью моя вина, — собравшись, твердо закончила я и напряглась в ожидании дальнейших действий парня.
И не только я терялась в догадках о том, как отомстит Бальтер. Это будет сурово — определенно. Возможно, я отделаюсь переломом кости какой-нибудь части тела. А если он обратится в зверя, то меня можно смело собирать по ошметкам.
Бальтер не был зависим от мнения окружающих, но он явно не испытывал удовольствия оттого, что в данную минуту его обсуждали, и кто-то даже осмелился хихикнуть, сказав, что эта синяя слизь на его спине невероятно подошла бы к цвету его шерсти. Бальтер принадлежал к древнему роду Вестианских Волков (Волки Северных Земель), чей окрас имел глубокий, нефритовый оттенок.
— Твоя вина, говоришь? — бесстрастно переспросил Бальтер, но взглядом он уже шинковал меня своими ликантропскими когтями на кусочки.
Я не струхнула и кивнула.
— Да. Моя.
— Хм, — ой, как жутко он это протянул…
В суженных глазах сверкнуло недоверие. Не сводя с меня пронизывающего насквозь взора, Бальтер наклонился вперед, и я пошатнулась от непривычной близости между нашими лицами. Что… что он себе позволяет?! На глазах у всех вот так пялиться на меня, пусть и думая не о том, чтобы впиться в мои губы страстным поцелуем, а придумывая изощренно-нещадный вариант мести… Дайран!
Какой еще поцелуй?!
— Ты пахнешь ложью, — понизив голос до хрипоты, заявил Бальтер, шумно втягивая в себя воздух.
— Ты… — я была настолько шокирована, что растеряла весь запас остроумных ответов. — Не нюхай меня, — должно было прозвучать решительно, а получилось как-то жалко, умоляюще.
Он усмехнулся, и я поежилась от его щекочущего теплого дыхания, коснувшегося моего уха.
— Но похвально, что ты защищаешь своего дружка, ведьмочка, — отстранившись так же резко, Бальтер сверкнул недоброй улыбкой.
Я чуть не подавилась собственным удивлением. Он только что похвалил меня?
— Значит, готова понести наказание? — буднично поинтересовался он, отворачиваясь.
Конечно, послать бы его, но Бальтер — та еще вредная сволочь. Мало ли, что может сделать Тиминлею…
Я бросила неуверенный взгляд на друга. Я впервые видела его таким бледным и испуганным. Но это лишь придало мне больше уверенности.
— Ага, — я стиснула челюсти, уперев наполненный решимостью взгляд в спину Бальтера. Каким бы ужасным оно ни было его месть, я с достоинством переживу ее.
— Ну ладно.
Я была почти уверена, что готова ко всему, когда он вновь повернулся.
Но точно не к этому…
Встав на одно колено, Бальтер Моленрон протянул в раскрытой ладони обручальное кольцо с огромным бриллиантом и совершенно спокойным тоном произнес:
— Джалирин Дайенре, ты должна стать моей женой.


Выкладывается здесь: http://lit-era.com/reader/temnoe-predznamenovanie-b9?c=226