две касатки на горизонте

небо было высокое-высокое. и сосны за окном словно штампованные - высокие, касающиеся небес верхушками, тонкостволые. облака над головой едва заметны - розовые, растворяющиеся в нежнейше-голубой поднебесной неге. а на горизонте - две громадные сиреневые касатки. ты говоришь. уже выпил достаточно, и оттого говоришь больше, откровеннее; часто улыбаясь, подбирая слова. мы как-то синхронно прислоняемся к оконному стеклу, расстояние между нашими лицами сокращается. мне кажется, что проходит по меньшей мере три вечности. я отодвигаюсь. и почти смущаюсь, внутренне замирая. а ты обхватываешь длинными пальцами стакан, делаешь глоток, улыбаешься (мне или чему-то своему - далёкому и теплому). сам при этом становишься таким знакомым. до жути. до судорог. близкий и теплый. я делаю вид, что не смотрю на тебя. боковым зрением различаю твой взгляд. или мое самовнушение играет со мной злую шутку. внезапно выключается свет - полумрак окутывает помещение, небо стремительно окрашивается в сумасшедшие розово-сиреневые тона. я  тоже улыбаюсь. я больше не могу. ты уже совсем-совсем-совсем теплый. ложишься, вытягиваясь во весь рост, закидывая руки за голову. разговариваешь приглушенно, всегда смотришь в глаза и чаще, искреннее смеешься. ты шутишь, а реплики свои начинаешь со полувопросительного/полунадеющегося "знаешь?..". и это твое "знаешь" сокращает расстояние между нами/нашими взглядами/душами. мне кажется, что я з н а ю тебя всегда или почти всегда. твои манеры - квинтэссенция манер тех людей, которые вызывают мое немое восхищение. мне на секунду становится страшно. а ты закрываешь глаза и снова мягко улыбаешься. только еще мягче, невозможно мягко. и я понимаю, что ничего вообще не страшно. и все можно. а что-то  в этом мире все-таки есть. и - самое большое приятное открытие - будет. а жизнь такая разная и громадная. и крошечная. а небо такое высокое-высокое.