На черном ходу

Конечно, двор в детстве и отрочестве был важной составляющей частью нашей жизни. Здесь прояснялось неясное, тайное становилось явным. Кажется, даже сам воздух за дверями подъезда обладал особым свойством вытягивать из людей то, что они крепко держали взаперти дома.
Вспоминается теплый вечер. Я возвращаюсь из магазина. Задумалась, благо есть о чем. О наших проблемах, конечно. Обо всей нелегкой жизни той поры.
И вдруг... глаза мои будто разъезжаются в разные стороны: один схватывает правую часть двора, другой - левую. Справа идет Лёлька Мотова. И так интересно улыбается! Загадочно... Если вообще такое слово приложимо к этой простоватой, довольно невежественной девчонке. А с противоположной стороны вышагивает Феликс, парень из квартиры на первом этаже соседнего подъезда. Так торжественно мы его называли редко, в быту он именовался куда проще: Феля, Фелька. Идет и тоже улыбается. Не столь двусмысленно и загадочно, как Лёлька, но очень радостно. Он будто бы не спешит, но у меня такое ощущение, что держит свои ноги «на вожжах», не дает им бежать с той скоростью, как хотелось бы...
- Привет! - говорю я, поравнявшись с Лёлькой.
- Пррт! - швыряет она мне не глядя. Но я почему-то не обижаюсь - догадываюсь, что сейчас ей совсем не до меня. На лице розовый румянец.
С Феликсом проще: я с ним вообще не здороваюсь. Просто потому, что он бы никогда не удостоил ответа какую-то там соседку.
- Привет! - неожиданно говорит Феликс, поравнявшись со мной.
- Пр... в...
У меня отвисла челюсть от удивления!
На секунду я оказываюсь между ними: Феликс и Лёлька, как два ручейка, текущих навстречу друг другу, наткнулись на общий камень. Обогнув меня, ручейки дальше текут вместе, не по бывшему руслу одного или другого, а слившись, и где-то в основании нового ручья осталась я. Несколько минут так и стою на месте, остолбенев. Потом спохватываюсь, иду по своим делам дальше.
Хорошо помню, как двор впервые облетела весть: Феликс и Лёлька влюбились друг в друга. Стояла весна, сухая, теплая, солнечная, с первыми крохотными листочками на деревьях и их веселым звоном на всю округу. Апрель... Пора, когда трудно сидеть дома и изо всех сил рвешься на улицу. А там - хорошо! Всё ожило, распрямило плечи. Воздух напоен особым ожиданием замечательных изменений в твоей жизни и вокруг.
Лёльке пятнадцать лет. По тем временам, совсем юная девчонка. Тогда в столь раннем возрасте еще не заводили серьезных романов. Общественным мнением допускались разве что встречи вечером, прогулки под ручку, разговоры о прекрасном будущем.
Слух по двору разлетелся моментально: Лёлька загуляла! И подумайте только, с кем! С Феликсом! С этим отпетым хулиганом! Правда, он хорош собой и некоторые девчонки, боясь признаться в этом, тайно любуются им. Но чтобы открыто с таким встречаться?.. А вчера, уже довольно поздно Лёльку видели с Фелей в самой темной части двора, даже дальше помойки, на черном ходу. И они там... этого... ну... того... целовались... и еще... Дальше сообщение обрывалось или переходило на матерный шепот. Сегодня сказали бы простенько и ясненько: трахались. Но подобный термин в пятидесятые годы еще не родился и не было иного синонима, хотя бы полу-приличного.
Событие потрясло сверстниц и сверстников, девчонок и мальчишек чуть старше и чуть моложе Лёльки. Известие о таком серьезном деле было подобно грохоту разорвавшейся бомбы. И не где-то далеко разорвалась она, а вот тут, прямо у нас под ногами, рядом. Поражало и сочетание: они же не пара!
Лёлька - обыкновенная девчонка из нашего дома и двора. Она была из семьи полковника Мотова, крепко пившего почти спившегося после войны. В семье было четверо детей, фактически ставших жертвами алкоголизма отца, хотя мать Полина Васильевна очень старалась сделать их жизнь сытой и во всех отношениях нормальной. Думаю, на социальной лестнице они стояли ниже, чем семья Феликса. Его отца я никогда не видела, поговаривали, что он сидит как «враг народа». Мать помню отлично. Весьма культурная женщина. Как было принято в те годы, она работала день и ночь. С кем оставался Феликс? Скорее всего, один - никогда не слышала о наличии у него брата или сестры, бабушки или дедушки. Откуда такое вычурное, «не русское» имя? Очевидно, парня назвали в честь героя былых  времен Феликса Эдмундовича Дзержинского. Большое окно их комнаты примыкало к нашему подъезду на «черном ходу». Мы ходили через эту дверь крайне редко, только вынести мусор или пройти к керосиновой лавке, располагавшейся в ближайшем переулке. Но, помню точно, если и требовались «выходы в свет» таким путем, мы старались пройти-прошмыгнуть через «черный ход» как можно скорее и ни на минуту не задерживались.
Зато Феликс считался там своим, чуть ли не хозяином заднего двора. За ним всегда шла слава отвратительного хулигана. Переулки неподалеку считались одним из самых неспокойных районов послевоенной Москвы. Говорили, что Феликс запросто может избить кого угодно, даже взрослого, просто ради спортивного интереса. И что, мол, у него есть своя банда. По квартирам они вроде не шарят, но шпана отпетая: обидят любого ничтоже сумняшеся. Я хорошо помню главную внешнюю черточку Феликса: несмотря на привлекательную внешность, в глазах - лютая злоба.
Во дворе каждый знал, какой это опасный парень. Ходили слухи, что он иногда даже финкой балуется. Пускал ли ее в ход? Вряд ли - тогда бы посадили, а он спокойно разгуливал по жизни.
Как же случилось, что именно с ним стала встречаться Лёлька? Или он с ней? Впрочем, это для меня двор, при всем интересе к нему, в общем-то оставался террой инкогнита – мы больше жили своими семейными интересами, я очень увлекалась учебой и книгами, - а другие сверстники много гуляли там и общались. Двор заменял клуб. Тут все друг друга знали. Наверное, у Лёльки и Фели всё произошло самым обычным образом: парень и девчонка выросли, влюбились друг в друга, в них бурлили естественные желания и взаимный интерес.  Встречи участились. Повсюду расползались пикантные разговорчики: их опять видели вместе, и они не только целовались, а... и... Думаю, что как бы наши «дворяне» ни осуждали парочку, на самом деле каждому хотелось быть на их месте. Вряд ли кто-нибудь признался бы в этом открыто, но в глубине души... куда никто заглянуть не может...
Все заметили, что Феликс вдруг попритих. Уже не так много говорили о его безобразных выходках. Нет, в праведника он еще не превратился, никто и не ждал от него такого. Но вот то, что перестал озверело смотреть на каждого прохожего, словно желая любого пырнуть ножом, это факт. И... его нередко видели теперь сидящим дома у окна. И это Феля?.. Впрочем, ответ напрашивался сам собой: поджидает Лёльку. Завидев ее, он тут же сигал во двор.
Ну а Лёлькины родители? Знали ли они, что происходит с дочерью? Она в семье была вторым ребенком. И звали ее вовсе не Лёлька, а Лолита; Лёлька - упрощенный дворовый вариант. Откуда у девчонки из самой простой семьи это роскошное испанское имя? Отец, профессиональный военный, сражался в Испании. И, наверное, естественно, что новорожденной дочери дал столь изысканное имя - во всяком случае, по нашим понятиям. В период моего детства и отрочества детям нередко давали возвышенные, символические имена. По всей видимости, имя Лолита символизировало для отца героическую республику Испания. Как ни странно, оно подходило дочери: симпатичной, смуглой, черноволосой. Двор внес в звучание имени свои «уточнения».
Училась Лёлька плохо, с трудом закончила седьмой класс, обязательный минимум среднего образования. Очень скоро получила позорное для тех времен прозвище «мальчишница» - самой первой среди сверстниц стала прятаться с парнями по подъездам и темным углам. Отец, видимо, мало интересовался жизнью дочки, потому что совсем «утонул» в бутылке; мать закопалась в вечной проблеме: как затащить его домой, прежде чем рухнет во дворе; как успеть отобрать у него хотя бы часть полученной пенсии (на которую жила семья), пока он не пропил всё со товарищи? Она нередко захаживала к нам, но вряд ли говорила с мамой о своей старшей дочери. У Лёльки-Лолиты, в общем-то нагловатой девицы, был сильный характер, и если кто-то пытался вмешиваться в ее дела, она умела любого отшить. Бывало, так рубанет, что второй раз ни у кого не возникало желания критиковать или перевоспитывать ее.
Сколько времени длился этот дворовый роман? Трудно сказать. Года два, не меньше. Мы, соседские подростки, скоро привыкли, так что постепенно притупилось острое любопытство и критиканские настроения.
Однако и сейчас вижу, как наша Лолита павой выступает по двору. Темноволосая, смуглая. Испанка, да и только. Влюбленная, нежная, жестокая, коварная... Всё вместе! Завидев Феликса, она заметно розовела. Так явно, что даже смуглый цвет кожи не мог скрыть румянца. Пару раз я сама наблюдала, как она вечерами вылезала из окна Феликсовой комнаты на первом этаже; вероятно, вернулась его мать, почти застала их вместе, надо было удирать и заметать следы. Увидев «свидетеля», она корчила такую высокомерную гримасу, что уже этим пригвождала к земле. Ей не требовалось просить меня помалкивать. Своим презрением она как бы закрепляла мою безмолвную «клятву о молчании», оно было сильнее всяких увещеваний и угроз. Да и вообще она считала меня, «вечную отличницу», недотепой. Нашелся бы и еще десяток крепких и насмешливых ее словечек в мой адрес.
А потом Лолита неожиданно уехала в Киев. Сначала прокатилась туда якобы в гости, а на самом деле - на разведку. Полина Васильевна родилась на Украине, родни там осталось много. В Киеве Лёлька выбрала техникум и спустя какое-то время отправилась сдавать вступительные экзамены. Несмотря на скверную учебу в школе, поступила. Домой приезжала только на каникулы. Феликс терпеливо ждал ее.
Он и сам стал лучше учиться! Когда теперь проходил по двору, никто не шарахался в сторону, не разбегался, как было еще недавно. Прошло время, и Лёлька приехала на каникулы домой. И была она какая-то новая, повзрослевшая, очень похорошевшая, интересная. Встречи с Феликсом сразу возобновились: влюбленных много раз видели вместе. Они осмелели (мы говорили: обнаглели) настолько, что ходили по двору в обнимочку, в те годы - большая дерзость. Но вот что любопытно: их новая откровенность меньше возбуждала дворовую публику, чем прежние тайные встречи на самых темных задворках поздними вечерами.
Каникулы закончились - такое уж у них есть невеселое свойство. Для Феликса и Лёльки они пронеслись отчаянно быстро. Никто не видел сцены их прощания, но по тому, как грустно смотрелся Феликс во дворе, люди догадывались, что он отчаянно тоскует. Окружающие уже настолько привыкли к новому, спокойному облику атамана, что совершенно перестали его бояться. Даже уважение какое-то у соседей появилось к этому еще недавно опасному парню.
В ту пору в техникуме после седьмого класса учились четыре года. То есть каникул насчитывалось много. Всегда ли Лёлька навещала своих? Видимо, да. Но однажды она не приехала. Зимой, то есть на долгие каникулы - не считая летних, конечно. Может, билет стоил дорого? Лёлька получала стипендию, но что это за деньги! В семье лишнего рубля не водилось. Все так и подумали: решила не «выбрасывать» деньги на дорогу.
И только Феликс не поверил такому объяснению. Помню сценку во дворе: он отловил Лёлькину младшую сестру и о чем-то яростно беседует с ней, буквально трясет за душу. А она была хитрым бесенком. Возможно, чисто по-женски интуитивно поняла, что сестра не просто так осталась в Киеве на каникулы, есть у нее своя важная причина... Однако вряд ли ей хотелось рассказывать о своих догадках грозному Феле... Запомнился ее хитрованистый облик - видимо, вешала ему на уши длинную лапшу. Запомнился и его облик: вдруг мгновенно восстановилось в лице что-то прежнее, злое, стервозное, а из кармана будто выглянула зловещая финка...
А спустя какое-то время разнесся слух, что Лолита вышла в Киеве замуж. «И хорошо вышла! - восхищался кто-то. - За лейтенанта». В то время замужество за военным считалось престижным, оно означало благосостояние, устроенность, возможности гораздо большие, чем у рядовых граждан. Лейтенант со временем получал повышение. Вместе с новыми звездочками на погонах приходили надбавки к жалованью и иные блага. Едва возникали разговоры о Лёльке-Лолите, кто-нибудь спрашивал: «А как же Феликс?» На любопытного шикали со всех сторон.
И однажды Лёлька приехала домой с бравым, статным офицером. Это была совсем иная женщина. По нашему двору под руку с военным шла  испанской принцессой красавица Лолита. Где-то в углу вдруг возник Феля. Бледный, губы сжаты, желваки стремительно задвигались по лицу. Но Лолита даже не повернулась в его сторону. Она ведь явилась не одна - с мужем, которого спешила представить родным. Из всех окон двора на черном ходу повысовывались физиономии соседей, людям хотелось поглазеть на почти театральное зрелище.
В те два дня, что Лёлька гостила дома, Феликс то прятался по углам, то расхаживал по двору, засунув руки в карманы. Ждал... Авось выбежит Лёлька в магазин за хлебом или за иной надобностью. Вот тогда... Не хотелось думать о том, что будет тогда... Может быть, кто-то и донес Лёльке, что ее поджидают во дворе, а, скорее, сама видела Феликса в окно. Думаю, не страха ради не пожелала она встретиться с бывшим возлюбленным, а просто чувствовала себя настолько поднявшейся по жизненной лестнице, что даже не снизошла до объяснения с прежним возлюбленным.
Через пару дней молодые уехали. Видел ли свою Лолиту Феликс после тех событий? Не знаю. Сама я больше никогда с ней не встречалась. Соседи судачили, что живет она очень хорошо. Полина Васильевна разве что не причмокивала от удовольствия, рассказывая о старшей дочери: «Как сыр в масле катается!» Но я точно помню другое: года через три, когда мать умерла, Лолита-Лёлька на ее похороны не приехала - так же, как и на похороны отца еще через год-другой...
А что до Фели, то вскоре он снова взялся за финку, опять стал грозой двора и переулков; вскоре сел в тюрьму. Некоторые соседи укоризненно качали головами: «Всё из-за нее, заразы Лёльки! Не обманула бы его - он бы навсегда исправился, вон ведь каким хорошим уже стал. А так... обида его замучила, вот и отправился мстить всем за нее. Ну не хуже, чем разбойник Кудеяр!» Тут же горячо вступали в разговоры Лёлькины защитники: «Правильно сделала. Почему она должна была упускать свое счастье? Разве сравнить ее мужа с дворовой шпаной Фелькой? Все равно он когда-нибудь снова стал бы  бандитом, таким уж уродился».
И вот теперь, наезжая к своим, я всегда на секунду гляну на бывшее Феликсово окно. Наш парадный подъезд давно ликвидировали, и главным-единственным стал тот, который когда-то вел на черный ход. Глянешь на Фелино окно - и словно видение из прошлого: Лёлька сигает наружу и скорей-скорей бежит к лифту.
... - А ты знаешь, что Фельки давно нет? Его убили!
Эту новость сообщила мне в начале девяностых годов старшая сестра, она до последних своих дней проживала в старом доме.
Оказывается, Феликс так никогда и не поднялся, не стал порядочным человеком, вечно слыл отвратительной личностью. Все боялись его. Темный человек, недоброжелательный, обозленный. Воровал, дерзил. Преступный мир все больше превращался для него в свой и единственный. Кем бы он был теперь, если бы дожил до сегодняшнего дня, когда криминальным стал, кажется, сам воздух?
Не берусь судить Лёльку-Лолиту, однако осталось в душе сожаление. Она уже почти вытянула падшего человека, уже было спасла. Но...
Так и живет эта история в памяти, зацепившись там колючей занозой, которая то и дело напоминает о себе...