Слышу тебя

    От автора...
    ___________________________________

    Прежде всего хочется сказать, что эта повесть о человечности, об искренней любви и дружбе…

    В произведении поднимается несколько социальных проблем: взаимоотношения родителей и детей, как родных, так и приёмных; особенности воспитания детей в детских домах; духовное преображение и становление личности ребёнка.

    Все хотят простого человеческого счастья, но идут к нему окольными путями…


    ___________________________________

    Повесть о тёплой и нежной дружбе, возникшей у детей –  мальчика Артёма из детского дома и девочки Жени, попавшей в этот детский дом, – на фоне общих трагических событий.

    Их свела судьба, трагические обстоятельства, каждый из них потерял родных, и они стали друг для друга братом и сестрой.

    Какие чувства они будут испытывать друг к другу и через какие испытания им предстоит пройти, чтобы остаться вместе, чтобы быть рядом – быть рядом всегда!

    Часть первая

    I

    Поезд неслышно, словно затаив дыхание, начал движение, медленно отползая от платформы. Оставляя позади москвичей и гостей города, бледно-зелёный состав держал курс на восток. Плавно набирая ход, пригибаясь под мостами, уверенно выбирая путь в паутине развязок, поезд спешил покинуть пределы столицы, чтобы напоить досыта каждый свой вагон летней утренней прохладой и прочувствовать железными ногами матушку Россию – необъятную нашу родину – до самого её края, до города Владивостока.

    Большой город оставался позади, впереди деревни, сёла, районные и областные центры, а пока за окном стелилась природная пауза: одинокие молодые берёзки объединялись со взрослыми берёзами в дружные компании, населяя холмистые поля, а пруды и заводи маленьких рек укутывали себя густой травой, но чаще и дольше всех держались лесные массивы, разрезанные на две части железнодорожным полотном. Вся эта жизнь за окном была возможна только при движении поезда, его лёгком покачивании и мелодичном стуке колёс.

    Мария Евгеньевна, молодая женщина тридцати пяти лет, роста немного выше среднего, плотного, спортивного телосложения, занимала верхнюю полку в этом купе. Раскладывая вещи, она немного волновалась, переживала, что своей суетой может доставить дискомфорт другим пассажирам, но, кроме неё, в этом купе ехал только один молодой парень двадцати лет. Юноша не обращал внимания ни на женщину, ни на её суету. Он сидел за столиком и смотрел в окно, уставив взгляд в одну точку, но не любовался природой, а думал о чём-то своём. Подпирая подбородок, облокотившись локтями о стол, он сидел так и не шевелился, что можно было принять его за восковую фигуру, если бы не периодические глубокие вздохи.

    – Молодой человек, простите, – обратилась Мария Евгеньевна к своему попутчику довольно громким голосом. – Вы не могли бы помочь мне затащить сумки на третью полку, одна я их...

    Илья – так звали юношу – не отозвался на просьбу, будто и не слышал её вовсе или делал вид, что не слышит. Можно увидеть, что у человека на душе, посмотрев ему в глаза, – посмотрев честно, непредвзято и не отводя взгляда. Илья смотрел в окно, и Мария Евгеньевна не могла видеть его глаз, взгляда – взгляда пустого и безжизненного, как пустой стеклянный стакан. Она повторила свою просьбу, но в ответ то же – тишина и никакой реакции, парень даже не сменил позу, не повёл головой.

    Управившись с вещами, Мария Евгеньевна решила, что самое время ей переодеться. Она посмотрела на своего попутчика – тот всё ещё сидел в такой же позе, всё так же безжизненно-неподвижно, уже и без глубоких вздохов.

    – Молодой человек, простите, – вновь обратилась она к нему, но уже более благодушным тоном. – Я хотела бы переодеться.

    Всё одно – никакой реакции. Марии Евгеньевне стало беспокойно за юношу, который ведёт себя столь странным образом. Она медленно приближалась к нему, намереваясь тронуть рукой за плечо, попутно стараясь вспомнить, видела ли она его на платформе, потом входящим в поезд. Она не могла этого вспомнить, или же его действительно не было на платформе и он не входил в поезд. Значит, он прибыл на начальную станцию уже в поезде, один в пустом поезде?

    Нет. Мария Евгеньевна не могла поверить, что этот молодой человек родился и вырос здесь, в этом поезде, в этом купе, что он не двигается, не разговаривает, не обращает внимания на окружающих, не слышит, не видит ничего и никого вокруг. Она не могла поверить, поэтому проверила.

    Мария Евгеньевна приблизилась к парню, аккуратно опустила свою руку на его плечо, проведя ладошкой от одного плеча к другому, слегка приобняв молодого человека.

    Илья повёл головой, отвёл взгляд от окна в угол купе. Мария Евгеньевна улыбнулась, что молодой человек реагирует на её прикосновения,;– значит, он возвращается к жизни, значит, можно вздохнуть с облегчением, свободно.

    Юноша встал из-за столика, но всё ещё находился в окружении незнакомой молодой женщины, приятно улыбающейся ему. Её руки ещё нежно исследовали его плечи. Её пальцы ещё легонько прощупывали его предплечья. Взгляд молодого парня медленно скользил вдоль нарушительницы его внутреннего мира снизу вверх, пока Илья не выпрямился во весь рост и их взгляды не встретились.

    Теперь Мария Евгеньевна смогла посмотреть в его глаза честно, непредвзято, искренне. Она успела только увидеть его глаза…

    Миг! И сказав лишь одно слово «простите», – сказав его робким, но поспешным тоном, опустив голову, – Илья вынырнул из объятий Марии Евгеньевны и вышел из купе в коридор вагона, дав возможность своей попутчице переодеться.

    Поезд сильнее раскачивало, стук колёс усилился – значит, машинист прибавил ход. Ещё быстрее мелькали за окном деревья, поля, линии электропередач. Так же быстро мелькала у Ильи перед глазами его жизнь – жизнь пустая, бесполезная, эгоистичная. Он стоял в коридоре, периодически прижимаясь всем телом к поручню, чтобы пропустить проходящих мимо него других пассажиров. Возмутился бы он раньше на эти узкие проходы в вагонах-купе, но не сейчас – сейчас ему было всё равно.

    Крик! Нет, детский смех! Да, детский смех раздавался из соседнего купе, дверь в которое только что с грохотом раскрылась. Илья обратил внимание на шумных соседей. Услышав смех ребёнка, играющего с машинками в раскрытом купе поезда, Илья приблизился к этому купе на несколько шагов и отчётливо услышал шестилетнего озорника, периодически выпрыгивающего из купе в коридор и запрыгивающего обратно.

    Илья улыбнулся. Он вспомнил своё детство, как сам подолгу играл с машинками, представляя всегда, что путешествует на них по всей планете, исследует каждый уголок земли.

    – Женя, прекращай! Сейчас тётя придёт проверять билеты, – послышался строгий женский голос. Вероятно, это была мама мальчика.

    Шестилетний карапуз – да, немного полноватый мальчик, чем на мгновение напомнил Илье колобка, – насупился, отставил в сторону машинки, видимо припарковал их под сиденьем в купе, и запрыгнул к маме, уткнувшись в её животик своей кругленькой лохматой головой.

    Улыбка сменилась грустной маской на лице Ильи, когда он услышал имя мальчика – Женя.

    Женя – так звали его младшую сестру, к которой он возвращался из столицы, – осталась в Хабаровске одна. После взрыва газа в соседнем подъезде их дома Женя вместе с родителями оказалась под завалом. Чудом Женя – девочка десяти лет – не пострадала, но её родители погибли. Женю определили в детский дом, пока временно. Илья ехал, чтобы забрать сестру с собой в Москву.

    Сложно сказать, кому из них было в данный момент труднее, больнее. Илья только отслужил в армии, восстановился в Московском государственном университете, чтобы продолжить обучение. Только сдал сессию – по всем предметам высший балл – и собирался на каникулы проведать родных в Хабаровске, как в ночь с пятого на шестое июля произошла трагедия, взрыв газа. Его родители погибли, а младшая сестра определена в детский дом, и её дальнейшая судьба зависела полностью от брата, от него, от Ильи.

    Женя, как и многие пострадавшие при этом взрыве, была ещё в больнице, проходила обследование, но уже было ясно, что жизни её ничего не угрожает. Здоровье физическое было в порядке – Господь отвёл. А здоровье душевное никто у неё не проверял. Девочка реагировала на окружающих, только не смеялась, не бегала и не играла, а всё время рисовала. Врачи, чтобы освободить часть коек, выписывали физически здоровых пациентов и составили выписку на Женю. Узнав о судьбе девочки от других пострадавших, кто знал Женю и её родителей, врачи сообщили в органы опеки, и уже днём Женя ехала в Хабаровский детский дом, а заместителю директора по воспитательной работе Екатерине Андреевне Варшавской было поручено сообщить о случившемся другим родным девочки. Из родных у Жени оставался только Илья. Ему Екатерина Андреевна и сообщила обо всём по телефону.

    Женя-карапуз только готовился пойти в первый класс, и летом его родители – мама Анастасия Николаевна и папа Виктор Анатольевич, – взяв его в качестве главного путешественника, отправились всей семьёй в прекрасное место, на Байкал. Их семья занимала купе целиком. Мама с карапузом на нижнем лежаке – им так было вдвоём вполне комфортно – папа над ними на верхней полке. На другой стороне, по ходу движения, их родители – то есть бабушка и дедушка Жени-карапуза – Николай Васильевич и Алевтина Фёдоровна.

    – Кто у нас тут такой озорник? – добродушным тоном говорила проводник, заглянув к ним в купе и подмигнув мальчику Жене.

    Карапуз засмущался незнакомой женщины и отвернулся от прохода, закутавшись в маму.

    – Тихо, Женя, перестань! – строгим тоном пыталась угомонить сына Анастасия Николаевна, женщина тридцати лет.

    – Где твой билет, баловник? – шутила проводник, отрывая билеты у взрослых пассажиров и лукаво поглядывая на малыша.

    – Я не баловник! – насупился Женя и перепрыгнул к окну, заворачивая шторку для лучшего обзора.

    – Отдыхать едете? – спрашивала проводник, заканчивая проверку билетов.

    – На Байкал, – приветливо ответил Виктор, передавая проводнику свой билет.

    – На Байка-а-л! – звонко вторил Женя-карапуз, продолжая тормошить шторку.

    – Не балуйся, – тихо попросила его Алевтина Фёдоровна.

    – Ничего, дети такие энергичные, – сказала проводник. – У меня мой уже подрос, а ещё несколько лет назад таким же неугомонным был, всё ему надо было знать, везде надо было побывать.

    Проводник закончила проверку билетов у большой весёлой семьи и только развернулась идти дальше по вагону, как в проходе столкнулась лицом к лицу с молодым парнем, с Ильёй.

    – Молодой человек, вы из какого купе?

    – Из этого, – указал он на соседнее купе, пятое по счёту от начала вагона.

    – Тогда я иду к вам, готовьте билетик на проверку, – сказала она, улыбаясь, чтобы и парень немного приободрился.

    II

    Мария Евгеньевна Ольховская родилась 1 сентября 19... года в Ленинграде, в семье медиков. Она могла стать потомственной медсестрой, так как её мать была медсестрой и бабушка всю жизнь проработала по госпиталям, не выпуская из рук шприца. Или потомственным хирургом, как её отец или дед. Но Мария выбрала совсем другое – иностранные языки. Она выучилась на переводчика. Это не было её призванием, но этот выбор был и неслучаен.

    В детстве Мария Евгеньевна – а все родные звали её просто Машенькой, и это уменьшительно-ласкательное за годы детства опротивело ей – много болела. Чаще это была обычная простуда или грипп, но также Машенька переболела в детстве и желтухой. Мама Машеньки – Елизавета Никифоровна всегда проявляла большую заботу о дочери. Даже несколько б;льшую заботу, чем нужно было. Но разве можно упрекнуть мать в заботе о ребёнке? Нет, ни в коем случае. Но дочь страдала. Маленькая Машенька страдала от чрезмерной заботы.

    Только погода переменится, солнце уйдёт за облака, так Елизавета Никифоровна бежит с лёгкой накидкой для дочери. Так было и в пять, и в семь, и в десять, и в семнадцать лет – так было для неё всегда. Как только холодает – надо закутать дочь так сильно, чтобы не то что сквозняка, чтобы воздуха не проходило. А Машенька потела, задыхалась, скидывала с себя многоэтажные нагромождения одежды, и её мгновенно продувало. Вновь сопли, кашель, температура. Видя, что дочь скидывает с себя одежду, мать ругала её, ставила в угол.

    Отец Машеньки – Евгений Сергеевич не был столь категоричен с ней, всегда переживал за разногласия дочери с матерью, старался поддержать, но его поддержки было мало. И в качественном, и в количественном смысле. Евгений Сергеевич много времени уделял работе и мало времени уделял семье, а Машеньке так не хватало его тепла, поддержки, внимания. Когда он с ней разговаривал по душам – а это было нечасто, даже очень нечасто, – Машенька действительно могла отдохнуть душой, всё рассказать отцу. Он, конечно, обещал, что поговорит с её матерью, и говорил, но дальше разговоров дело не шло – Елизавета стояла на своём. Она всё время повторяла мужу:

    – Ты же тоже врач, даже больший врач, чем я, но почему-то потакаешь капризам пациента!? Когда Машенька болеет, она прежде всего нам пациент, и мы обязаны принять все меры для её выздоровления, а ты поддаёшься минутной слабости, хирург называется! Как только людей режешь и рука твоя не дрогнет!

    И Евгений Сергеевич опускал голову, вновь соглашался со своей женой и уходил на работу. Уходил на работу не только для того, чтобы работать, но и какое-то время не общаться с Машенькой, ведь ему было стыдно, что он не мог отстоять позицию дочери, – позицию правомерную, искреннюю, чистую, выстраданную. А так, пройдёт время – думал он – и всё забудется, всё переживётся.

    Время шло, Машенька росла – Машенька росла, но не в глазах своих родителей, не в глазах мамы особенно. Тринадцать лет – переходный возраст. Растёт весь организм, появляются новые ощущения, новые желания, скорее хочется это понять, узнать. С кем поговорить об этом? С мамой, ведь она тоже, в первую очередь, женщина, она понимает, она подскажет. Но за годы детства мамина опека, как низкий потолок, не давала выпрямиться. Что же теперь? Этот потолок поднимется выше? Машенька попробовала – она обратилась к потолку:

    – Мама, мне кажется, я уже взрослею, – с закрасневшими щеками выдавила из себя Машенька, когда осталась в комнате с мамой одна в один из вечеров.

    Машенька таким образом хотела намекнуть, что у неё появляются желания в отношении мальчиков. Но почему же было не начать разговора о своей внешности, ведь девочка, взрослея, преображается и внешне: она становиться привлекательнее, стройнее или полнее, но в любом случае становится нежнее, светлее, красивее.

    – Ты хочешь вновь вернуться ко вчерашнему разговору? – отвлеклась Елизавета от какой-то медицинской книжки, вероятно это был медицинский справочник, который она уже перечитывала по третьему разу.

    – Какому? – с удивлением восприняла Машенька, потом спешно добавила: – Да нет же, на меня мальчики смотрят! – с улыбкой хвалилась она в надежде, что мать обрадуется этому и даст пусть строгий, но верный совет или же расскажет, какой она была в таком возрасте.

    – Глаза им выколоть, на малолетних смотрят! Совсем стыд потеряли! Старшеклассники небось? Из вашей школы? Кто? Глаза им выколю! – на повышенном тоне отвечала Елизавета, вновь утыкаясь в свою умную и полезную книжку.

    Улыбку с лица дочери Елизавета, словно мусор метлой, вымела в секунду. Машенька чувствовала, что слабость наполняет её всю с ног до головы, что ещё немного – и она уже не сможет ни стоять, ни лежать, ни говорить, что она просто растворится и будто не было её, и всем будет хорошо: папа продолжит резать людей и узнает ещё нескоро, что дочери нет, а мама просто продолжит читать книжку и уже не будет вздыхать, что кто-то простудится.

    – У тебя щёки горят! Надо срочно сделать примочки, давай! – забеспокоилась Елизавета.

    Вдруг как током ударило Машеньку. Откуда появились силы. Машенька вырвалась из рук матери и побежала в свою комнату, закрылась, плакала, плакала и плакала. Она уткнула лицо в подушку, потом била эту подушку, потом встала, посмотрелась в зеркало – красная мятая некрасивая кукла – и кинула в него подушку. Подушка не камень и не кирпич и даже не пенал или расчёска – зеркало не разбилось, но у Машеньки уже не было сил, она опустилась на пол, прислонилась спиной к кровати и так сидела, пока не уснула, пока её вновь не продуло и она вновь не простудилась.

    Четырнадцать лет ещё больше переходный возраст, чем тринадцать. Когда год, как за два, за три года, – и кажется, что не остановить наполняющую тебя энергию. И кажется уже, что нет для тебя запретов, что ты взрослая, что вот они, твои сверстницы, тоже такие же, тоже это понимают, чувствуют, рассказывают, смеются, и ты это тоже чувствуешь, рассказываешь им – им, но не маме – и тоже смеёшься. Машенька всегда осторожно что-либо рассказывала о себе, хотя ей, конечно, хотелось поделиться всеми ощущениями. Но она помнила реакцию мамы – самого близкого ей человека, – а как смогут её понять другие, пусть даже близкие и лучшие подруги? Смогут. Но Дашу из параллельного класса не поняли. Да, она была полнее других девочек, и что? И сразу толстушка, сразу некрасивая. Но Машенька находила её вполне красивой, привлекательной не менее, чем другие девочки или даже чем она. Но все показывали пальцем на Дашу – Даша плакала. Тогда Машенька вспоминала себя и маму, когда мама говорила ей, своей Машеньке, что та ещё маленькая и несмышлёная, и потом Машенька также плакала. Неужели так должно быть всегда, со всеми? Как Машенька хотела в такие минуты поддержки, и как, наверное, поддержки хочет Даша, которая только и слышит со всех сторон в свой адрес насмешки, что никто из мальчиков на неё и не смотрит или, если и смотрит, но не подойдёт – нельзя подходить к толстушкам и некрасивым, иначе станешь таким же, по крайней мере в глазах сверстников, других подростков.

    Машенька набралась тогда храбрости – храбрости спросить совета у мамы, чтобы знать, как помочь Даше, как вернуть ей радость жизни, как сделать так, чтобы Дашу не дразнили.

    – Вот что, доченька, – начала серьёзным тоном Елизавета, откладывая медицинский справочник в сторону, но сделав в нём закладку на нужной странице, которую читала. – Ты же видишь, какая Даша?

    – Да... – только хотела рассказать свои представления о Даше Машенька, чувствуя, что мама вот-вот поможет ей, даст совет, но мама просила её не перебивать, а слушать и мотать на ус. На какой ус? У Маши не было усов, да и не могло быть.

    – Ты видишь Дашу, видишь, как этой девочке тяжело, я понимаю твои чувства, но что происходит с Дашей и другими, тоже надо понимать.

    Машенька утвердительно кивала головой и всё более внимательно старалась слушать маму. Елизавета Никифоровна продолжала:

    – Понимать надо, что Даша совсем не заботится о себе, о своём здоровье, и на внешности это сказывается. А другие люди всегда замечают, – люди не могут не замечать! Поэтому очень важно следить за собой, правильно питаться, делать утреннюю зарядку, закаляться, тогда и болеть не будешь и выглядеть всегда будешь хорошо, приглядно...

    Маша не стала дослушивать речь матери, а Елизавета кинула дочери вдогонку:

    – Это не с Дашей надо разговаривать, а с её родителями, что вовсе не следят за своей дочерью!

    Но Машенька уже не слышала этих слов, точнее, слышала только обрывки, но не хотела даже запоминать их, вникать – так ей стало противно и плохо.

    Какое слово резануло по ещё не затянувшимся ранам в душе Машеньки, сказать трудно. Может, это слово «болеть», ведь болезни главная тема в семье Ольховских. Может, это фраза «люди не могут не замечать». Неужели мама так действительно думала, ибо зачем же она так тогда говорила? Из воспитательных целей? Маша не понимала, да и не хотела понимать. Как можно быть такой сухой, бессердечной – Машенька не понимала, и она приняла решение помочь Даше.

    Маша стала в столовой садиться с Дашей за один стол – вдвоём им было вольно за одним столом, рассчитанным на четверых, – и заказывала себе столько же еды, сколько заказывала Даша. Сперва Даша обижалась, отворачивалась от Маши, бубнила что-то себе под нос, но потом перестала обращать на это внимание, но лишь спросила однажды:

    – Это такая новая шутка?

    Маша мотала головой, улыбалась, но улыбалась добродушно, что нельзя было обидеться на эту улыбку, и Даша тоже улыбалась. Другие дети-подростки видели их вместе за столом, как Даша с Машей смеются, как кушают вместе одинаковую еду. Многим стало и стыдно, и завидно. Теперь и Маша попала под обстрел со стороны сверстников:

    – Тили-тили тесто, невеста и невеста... – дразнили их другие дети-подростки.

    Даше становилось обидно, она пыталась возразить, но Маша успокаивала её, просила просто не обращать внимания, а в ответ лишь ещё больше улыбаться, а на крайний случай показывать язык.

    Такое поведение девочек не могло пройти незамеченным. Другие дети хитрили. Они скооперировались и составили жалобу на Дашу с Машей, что те их дразнят и показывают язык. Но Даша тоже жаловалась, но раньше, когда все дразнили её одну. Почему тогда никто из взрослых не вступился за Дашу? А сейчас ещё и приговорили её вместе с Машей к трудовым работам на школьном участке за нарушение дисциплины? Вероятно, эти вопросы навсегда останутся похоронены в душе Машеньки, ведь она-то знала, ведь она-то видела ответы на них – видела их в своей матери, в своём отце, в своей семье.

    Так и подружилась Маша с Дашей. Они учились и росли вместе. Вместе закончили школу и поступили в один университет на один факультет – факультет иностранных языков, выбрали вместе специализацию переводчика, но всё ли дело было в этом – для Маши?

    Машенька, как только закончила школу, ощутила в себе силы вырваться из родительского плена, вздохнуть свободно и поняла, как может это сделать. Всё детство родители разговаривали с ней на другом, непонятном для неё самой языке, теперь пришло её время, ведь и по всей стране настало время перемен – произошла перестройка, наступили свободные девяностые.

    Даша хотела вырваться не столько от своих родителей, сколько от коллектива, с которым выросла, чтобы не пересекаться больше в своей жизни ни с кем из них.

    На крыльях свободы подруги летели на юг, но из их города, который уже и не Ленинград, но город Санкт-Петербург, они долетели в южном направлении только до Москвы, решив, что в большой столице затеряются ото всех, но не потеряют друг друга, что найдут себе любовь и построят счастливую свободную жизнь.

    И как в школьные годы, так и в студенческие, они помогали друг другу, поддерживали друг друга. Вот кому теперь Маша – Маша, Мария, но не Машенька – могла полностью довериться, полностью открыться, откровенно и много рассказывать о себе, делиться всем-всем-всем, что было в её душе, и так же и Даша.

    Дарья Сергеевна Орлова оказалась более проворна в выстраивании отношений с противоположным полом. Уже на первом курсе принимала ухаживания, выбирала – выбрала. Её избранником стал однокашник с того же факультета, но с параллельной группы, Дима Леднёв. И вскоре стала Даша не Орлова, а Леднёва Дарья Сергеевна.

    Мария искренне радовалась за подругу, но похвалиться такой же успеваемостью на личном фронте не могла, зато более преуспевала в науке. Она очень хорошо выучила несколько иностранных языков: английский, французский и немецкий. Больше всего ей нравился французский язык, такой лаконичный, нежный, мурлыкающий. Во многом ей он ласкал именно слух. Более простым для неё представлялся английский, а немецкий казался ей строгим языком во всех отношениях, даже навевал строгости из детства.

    По окончании университета Мария с головой окунулась в работу, а Дарья – в семью. У той уже на руках был годовалый ребёнок – мальчик, и в животике создавался ещё один. Муж Дарьи, Дмитрий, был не справедлив к Марии. За глаза, о Даше, он порой мог сказать:

    – Женщина получает то, о чём мечтает!

    Он прекрасно знал, о чём мечтала его жена Дарья – о детях, быть счастливой в своей семье, растить и воспитывать детей, чтобы и они были счастливы в каждое мгновение своей жизни.

    Даша ловко парировала своему любимому, защищая подругу:

    – И у Маши всё сбывается. И дети у неё будут, и муж любящий!

    А о чём мечтала Маша? Мария? Мария Евгеньевна? Маша мечтала о простом человеческом счастье: о семье, детях, чтобы вместе с ними где-то на краю земли лежать на траве, смотреть в небо и пить молоко. Мария мечтала хотя бы о муже, о молодом человеке, второй половинке, возможно принце, но не обязательно – но чтобы любовь, чтобы навсегда, чтобы по-настоящему! Мария Евгеньевна мечтала об успешной работе, которая приносила бы ей радость, некоторое отдохновение, то есть была по душе, но при этом приносила ещё и хороший доход.

    И из трёх ликов Машенька перевоплощалась пока только в Марию Евгеньевну. Временами ей становилось грустно – тогда она шла в кино, в театр или в музей, после чего сидела долгими вечерами одна в маленькой съёмной квартире, читая книги то на французском, то на английском, но никогда на немецком. Читала в основном классику, иногда современную прозу или поэзию, погружаясь в мечты, потом засыпала с книжкой в руках. А утром... утром снова напряжённая работа, суета, переводы – переводы синхронные, переводы разные, – общение с клиентами и, возможно командировки. В выходные дни в гости. К кому? К Даше. Дарья всегда с радостью принимала Машу в своём доме – доме, в котором она жила вместе с мужем и появляющимися маленькими карапузами-весельчаками.

    Так к тридцати пяти годам Мария Евгеньевна стала успешной леди, хотя и не бизнес-леди. Она доросла до должности начальника бюро переводов и, хотя не с радостью, но приняла на себя подобную ответственность. Теперь больше у неё не прямая работа с текстами и переводами, а с отчётностью и договорами. Теперь у неё встречи и политические решения, которые будут влиять на развитие бюро в рамках их компании. Поэтому генеральный директор направил Марию Евгеньевну на курсы повышения квалификации, чтобы она ещё освоила и менеджмент, ведь Мария хороший специалист, и он верил, что она сможет стать хорошим руководителем.

    Недельные курсы от партнёров их компании проводились сейчас в Улан-Удэ, куда Мария Евгеньевна и направлялась как по командировке в этом поезде «Москва – Владивосток».

    III

    Поезд прибывал во Владимир. Женя-карапуз прилип к окну в надежде увидеть платформу, других людей, детей, ожидающих поезд. Но до платформы было ещё несколько железнодорожных путей, которые постепенно заполнялись другими поездами, как товарными, так и пассажирскими. Поезд остановился, слегка дёрнув вперёд перед окончательной остановкой.

    – Мы приехали? – искренне спросил Женя, вращаясь на одном месте да стараясь скорее оказаться на платформе.

    – Нет, это не наша станция, – с улыбкой отвечала ему мама.

    – А где наша?

    – Ещё нескоро! – вставил своё слово Виктор, отец Жени. – Это город Владимир.

    – Владимир – значит, Вова! А где его платформа для поезда? – не понимал Женя, но он знал, что поезд, когда приезжает в город, останавливается на железнодорожной платформе.

    – Город весь дальше от вокзала. Здесь в окно мы видим другие поезда, которые уже возвращаются в Москву, а платформа с другой стороны, но с неё всё равно не будет видно города.

    – Хочу на платформу! – закричал Женя, и его трудно было ;;;переубедить.

    Быть может, в другой ситуации, когда мама ехала бы с ним одна или погода не благоприятствовала, желанием ребёнка Анастасия Николаевна пренебрегла бы, но не сейчас – сейчас она исполнила желание сына. Анастасия попросила своего мужа Виктора прогуляться втроём до платформы, размять ноги, подышать воздухом. Родители Насти предпочли остаться в купе.

    Стоянка поезда была двадцать три минуты. Этого времени вполне им хватало. В город уходить никто из них не собирался – только прогуляться по платформе. Как и на любом вокзале, на платформах множество точек продажи быстрого питания, сухих пайков и сувениров – это всегда так привлекает пассажиров, особенно маленьких путешественников. ;;;            И Женя не мог не потянуть за собой родителей к одному из таких ларьков – ларьку сувениров. В данный момент его внимание привлекали именно красивые тарелочки, магнитики, также в ларьке продавались и маленькие машинки, каких в коллекции Жени ещё не было.

    Весь путь от  Москвы до Владимира Илья провёл в вагоне-ресторане за чашкой чая, а Мария Евгеньевна – одна в купе у окна. Чая, который Илья пил очень маленькими глотками, хватило почти на три часа, на весь путь до Владимира. Когда поезд прибыл на станцию, Илья решил, что ему будет полезно прогуляться по платформе, подышать воздухом.

    Мария Евгеньевна просидела этот путь одна в купе. Ей взгрустнулось, она всё думала про этого юношу, который показался ей милым, но странным и очень печальным. Она предполагала, что у него случилось несчастье, хотела как-то помочь молодому человеку, но не знала, что может для него сделать, и всё думала, думала о нём, глядя в окно. Вот поезд остановился, остановка добрых двадцать минут. Мария Евгеньевна вдруг поняла, что юноша может выйти из поезда на короткую прогулку, и также поспешила выйти на платформу и, словно среди звёздных скоплений галактики в поисках своей одной единственной звезды, Мария Евгеньевна искала глазами Илью, сканируя каждого приходящего или уходящего с платформы на вокзал или в поезд.

    Сланцы, шорты, белая фирменная футболка с логотипом компании, в которой она работала, летняя креповая шляпа – в таком наряде выскочила Мария Евгеньевна на платформу, едва не подвернув ногу и не упав, но удержала равновесие, а взглядом всё искала своего попутчика.

    Худой молодой парень медленно идёт по платформе вдоль поезда в сторону последнего вагона. Идёт-бредёт. Похож, но не он. Этот высокий, а он пониже ростом будет. Вот другой протискивается среди небольшой толпы, создавшейся на переходе, от одной платформы к другой. Нет, этот спешит на поезд, а он никуда не спешит. Так Мария Евгеньевна изучала всех молодых людей, попадавшихся ей в поле зрения, но больше ни на кого не обращала внимания.

    Женя-карапуз играл уже с новой машинкой, которую ему купил папа в ларьке. Женя присел на корточки, отпрыгнул к краю платформы, где палисадник, и там играл. Виктор видел сына и не волновался. Анастасия поспешила в купе – её позвала мама, а Виктор остался гулять с сыном. До окончания стоянки поезда ещё оставалось пятнадцать минут.

    – Витька! – окликнул Виктора молодой мужчина тридцати лет, махая издали рукой и спеша ему навстречу.

    – Генка! – узнал он и в ответ также махнул рукой, призывая к нему подойти.

    Геннадий – школьный, а потом и студенческий товарищ Виктора, они учились вместе, дружили, потом их пути разошлись, связь на некоторое время пропала, а теперь негаданно встретились – набросился на Виктора, заключив его в свои дружеские объятия.

    – Сколько лет, сколько лет, – повторял Геннадий, встретив давнего друга.

    – Глазам не верю, кто же знал, что вот так встретимся! – радовался Виктор. – А ты почти не изменился.

    – Что значит?

    – Всё такие же усы носишь! Бороду так и не отрастил?

    – Была борода, была... да не прижилась!

    – Слушай, а ты тоже, что ли, на восток путь держишь? – вдруг спросил Виктор, понимая, что Геннадий, вероятно, едет в том же поезде.

    – Да. Командировка в Новосибирск, научный центр России. Я же теперь, хотя и маленький, но очень важный начальник.

    – Как всё серьёзно! Ну слушай, заходи к нам в купе, ты в каком            вагоне?

    – В двенадцатом.

    – А мы в одиннадцатом. Соседом будешь, вообще хорошо! Настю мою помнишь?

    – А как же! Её фотография до сих пор у меня над кроватью...

    Виктор слегка, по-дружески прошёлся своим кулаком по животу Геннадия, но того это ещё больше раззадорило.

    – Вот увидит она меня и сразу...

    – Так! Давай, пошли, чего время-то терять! – звал скорее Виктор своего друга в гости и обернулся, чтобы позвать и сына, Женю. – И сына моего увидишь, познакомишься... Женя, Женя!

    Но Жени на том месте, где Виктор его в последний раз оставил, уже не было. Рядом с киоском малыша тоже не было, и на платформе в ближайших окрестностях мальчик не играл. Женя-карапуз незаметно для всех и самого себя, увлекаемый игрой с новой машинкой, добрался до небольшой площади перед вокзалом, которая была в ста метрах от остановочной платформы и не видна из-за здания вокзала.

    Женя играл, забыв о поезде, точнее, потеряв чувство времени. Ему казалось, что, когда поезд поедет, его обязательно позовут: мама или папа, бабушка или дедушка.

    – Женя! Женя! – звал его Виктор, Геннадий тоже вторил ему.

    Виктор пробежался по платформе в одном направлении – в сторону последнего вагона, а Геннадий в другом направлении – в сторону головы поезда. Встретились они на том же месте, у киоска. Спросили продавщицу, не видела ли она здесь играющего малыша.

    – Играл такой, – отвечала женщина, и Виктор улыбался в надежде следующей фразой услышать, где мальчик. – Но потом занялась с покупателем и больше мальчика не видела.

    Виктор опустил руки. До отправления поезда оставалось семь минут, а Жени нигде не было. Тут из вагона вышла Анастасия, чтобы позвать мужа и сына обратно в купе. Издалека Анастасия увидела, что Виктор один без мальчика, стоит оглядывается, смотрит вдаль, но Жени рядом нет. Постепенно догадки одна за другой приходили в голову матери: «Женя убежал, потерялся, с ним что-то случилось, его украли...».

    – Женя! – закричала Анастасия и побежала к мужу. – Виктор! Где наш сын!? – вся на нервах была Настя.

    – Я только обернулся, друга встретил. Женя рядом со мной был, с машинкой играл. Минута. Потом смотрю, его уже нет. Куда делся?

    Геннадий кивнул Анастасии, но она никак не отреагировала на его приветствие.

    – Я проверю здание вокзала! – сказал Геннадий и оставил их наедине.

    Виктор сказал, что платформу уже осмотрел, но взгляд Анастасии, посланный Виктору в этот момент, сказал обо всём – этот взгляд передал все страхи Анастасии за сына, всё разочарование в муже, всё бессилие в данной ситуации. Анастасия ничего больше не сказала Виктору и побежала к вагону. Возле вагона она нашла проводника и рассказала, что потерялся мальчик шести лет, это беда – нельзя дальше ехать.

    – Как зовут мальчика? – с беспокойством и пониманием спросила проводник.

    – Женя, Женей зовут! – торопливо отвечала Анастасия.

    – Да-да, припоминаю его, – говорила проводник. – Вот что можно ещё успеть сделать. Я сейчас передам эту информацию по рации, и через минуту пройдёт объявление по громкоговорителю. Будем надеяться, что это объявление поможет его найти.

    Тем временем Илья гулял в стороне от платформы, как раз на площади, спрятанной за зданием вокзала, – там было меньше людей, было тише, спокойнее, его никто не отвлекал. За временем он следил, так как слышал всегда объявления об отправлении поездов, об окончании времени посадки или стоянки поезда.

    Гуляя по площади, Илья увидел вновь того мальчика, который привлёк его внимание в поезде. Илья улыбнулся, немного понаблюдал, как малыш играет с машинкой. Он узнал Женю, узнал этого карапуза. Илья улыбнулся и подошёл ближе к мальчику – тот заметил незнакомца, остановился и поднял голову. Женя-карапуз узнал парня, он тоже видел его в вагоне поезда, но в тот раз он видел его впервые.

    – Привет, – начал Илья с улыбкой на лице и добродушным, тёплым, дружеским тоном. – Меня зовут Илья.

    Мальчик смотрел на Илью, потом огляделся, не увидел ни папы, ни мамы, никого из родных. Женя-карапуз понимал, что мамы и папы нет рядом, но где они были? Куда теперь идти?

    – Пойдём, а то поезд уедет без нас, – протянул Илья руку малышу, но Женя не шёл навстречу, а всё сидел на корточках с машинкой в руках.

    – Мама и папа просили меня привести тебя, они были заняты, твоей бабушке стало плохо, душно в вагоне, – объяснял Илья всё таким же спокойным, ровным, добродушным тоном.

    Мальчик доверился Илье. Женя встал, взялся своей левой ручкой за правую руку Ильи, и так они неспеша пошли к поезду.

    Анастасия Николаевна вместе с мужем стояли у вагона, ожидая выхода сообщения по громкоговорителю, как вдруг проводник разглядела вдалеке юношу, с которым шёл похожий на пропавшего мальчика малыш, и улыбнулась.

    – Женя! – тоже увидела Анастасия и побежала к сыну.

    Женя вырвал руку и побежал навстречу к маме, Илья не менял темпа ходьбы и наблюдал, как Анастасия поднимает сына, обнимает его, прижимая к себе, целует. Виктор также поспешил к жене и сыну.

    Мария Евгеньевна видит со стороны эту ситуацию, но не решается дать о себе знать, а молча возвращается в вагон поезда. Илья следил за ребёнком, его воссоединением с семьёй, поэтому не видел Марию Евгеньевну.

    – Спасибо вам, – благодарила Анастасия молодого парня.

    Тут передали по громкоговорителю сообщение о пропаже мальчика, но мальчик уже нашёлся – сообщение оказалось запоздавшим.

    – Простое совпадение, что я гулял там рядом и вспомнил мальчика, я видел его играющим в вагоне.

    – Так вы с того же вагона? Заходите к нам в купе, четвёртое купе.

    – Не стоит, у вас большая семья, я буду мешать!

    – Вы наш спаситель, а я даже не знаю, как вас зовут! – Анастасия трепетно посмотрела в глаза молодому парню, и его усталый, равнодушный взгляд немного пугал её, но в то же время она не могла не испытывать той радости, что он оказался в нужном месте в нужное время и привёл её сына к ним.

    – Вы же не прошли мимо, значит, у вас есть сердце, – сказала Анастасия.

    – Идёмте, – сказал своё слово Виктор. – Посадка на поезд уже заканчивается, будет нехорошо, если мы на него опоздаем. А места, поверьте, всем хватит!

    Илья согласился. Он радовался, что мальчик не ушёл дальше территории вокзала, ведь тогда бы уже и Илья не нашёл его, разве только чужие люди, но как бы они тогда поступили, неизвестно. До окончания стоянки поезда оставалось две минуты, проводник уже всех просила вернуться в вагон.

    – Нашёлся, баловник! – радовалась проводник, пропуская в вагон   семью.

    – Его благодарите! – указала на Илью Анастасия.

    – А я думала, ты не от мира сего, – с улыбкой на лице говорила Илье проводник.

    – Просто я устал, – ответил он.

    Посадка на поезд закончилась, объявили об отправлении поезда. Мария Евгеньевна вернулась в своё купе. Открыв дверь, она не ожидала увидеть в купе кого-то, кроме Ильи, но там сидел молодой мужчина, который, приветливо улыбаясь, сразу встретил её фразой:

    – Добрый день, сударыня!

    Мария Евгеньевна застыла в дверях.

    IV

    В любом государстве и любом обществе всегда были, есть и будут дети-сироты и дети, которые по разным причинам остаются без попечения родителей. И в этом случае общество и государство берет на себя заботу о развитии и воспитании таких детей.

    Хабаровский детский дом представлял собой трёхэтажное здание старинной постройки, по форме напоминающей букву «П». Многие здания возводились, придерживаясь этой формы, так и этот детский дом. На его территории располагались хозяйственные постройки и пять     одноэтажных частных жилых домиков, в которых проживали директор детского дома вместе с семьёй и их ближайшими родственниками. Футбольная площадка, огороженная сетчатым забором, дополняла комплекс сооружений территории детского дома, и построена она была совсем недавно на спонсорские средства.

    Спонсорская помощь детскому дому – явление нередкое. Такими благодушными земля полнится. Не успел побывать в детском доме губернатор Хабаровского края, обещав в этом месяце путёвки для всех детей и воспитателей на море в Сочи в один из самых лучших домов отдыха, как приехал известный певец господин К и выделил N средств детскому дому на благоустройство территории, хозяйственные нужды и остаток средств на премии работникам детского дома, а детей одарил подарками, как съестными – коробки конфет, шоколадки, так и материальными – ролики, коньки, футбольные и баскетбольные мячи. Коньки все были почти одного размера, как и ролики. Баскетбольных мячей было десятка два, когда как баскетбольной площадки не было, и этим мячам угрожала опасность от нецелевого использования. Футбольный мяч был один, когда как футбольная площадка имелась и в не самом плохом состоянии, вель дети очень любили футбол. Многие из них мечтали стать знаменитыми футболистами. Почему мечтали? И мечтают.

    Благотворители! Советуйтесь с педагогами! Кому, как не им, заменяющим ребёнку и отца и мать, знать, что ребёнку действительно в данный момент нужно, а что нужно будет потом. Благотворители! В стенах детского дома живут и другие люди – люди, которые проводят с детьми каждый день, видят их как радостными, так и капризными и зачастую вынуждены пожинать плоды неумелой благотворительной помощи. Некоторых из этих людей, воспитателей, можно, не приукрашивая, назвать, героями, хотя мало кто о них знает.

    В Хабаровском детском доме одной из немногих, кто действительно заботится о детях, кто отдаёт всю себя и кого без преувеличения можно называть героем, смиренно занимается с детьми, обыгрывает неумелую спонсорскую помощь, оставляя её не для игровой комнаты, но для тематических театральных постановок, проводимых в детском доме, зовут все свои Катей.

    Катя – Екатерина Андреевна Варшавская – заместитель директора по учебно-воспитательной работе, педагог, воспитатель, больше времени проводит с детьми, а не с бумагами за столом, за что получает постоянно выговоры со стороны директора детского дома, периодически лишается премий и поездок с детьми на юг. Тем не менее Екатерина Андреевна смиренно принимает на себя подобные удары судьбы, находя успокоение и радость жизни в детях.

    – Ребёнок, потерявший родителей, – это особый, по-настоящему трагический мир, – начала рассказ Екатерина Андреевна в своём интервью столичным журналистам, приехавшим, по согласованию с руководством детского дома, снимать сюжет об их детском доме. – Потребность иметь семью, отца и мать – одна из сильнейших потребностей ребёнка. Понятия «сирота» или «социальный сирота» все мы слышали, но кто знает, что это такое? Большинство детей, которые на время своего детства прописались в детском доме, имеют живых родителей, но либо родители лишены родительских прав, либо находятся в тюрьме. Это социальный сирота. Ребёнок, потерявший обоих родителей, становится сиротой.

    – Екатерина Андреевна, – задавала следующий вопрос журналист Татьяна Соколова. – Спасибо, что объяснили разницу между сиротой и социальным сиротой, и в связи с этим у меня следующий вопрос к вам. Отражается ли на воспитательном процессе эта разница – в каком статусе ребёнок здесь, в детском доме – пришёл он сюда сиротой, потеряв обоих родителей, или социальным сиротой – когда его родители живы, но находятся в тюрьме. Как всё это влияет на его развитие, на взаимоотношения с другими детьми, делают ли они между собой подобные различия?

    День был солнечный, тёплый, лишь небольшой ветерок обдувал их –     Екатерина и Татьяна сидели на улице, в беседке у торца детского дома. От этого места в одну сторону открывался прекрасный вид на ромашковое поле и пруд, которые были за территорией детского дома, но прекрасно были видны, так как детский дом находился на возвышенности, а пруд в низине. С другой стороны – асфальтированная площадка перед детским домом, на которой дети играли редко, ибо многие работники,  приезжающие в детский дом, ставили на ней свои машины.

    – Татьяна, посмотрите на то поле. Оно прекрасно. В период, когда ромашки распускаются, от этого поля не оторвать глаз. Но кто спрашивает, откуда там они появились, кто их посадил? Человек или ветер принёс семена или это произошло иным способом? Вы просто выходите сюда и любуетесь красотой природы. Так и дети. Они ромашки. Каждый ребёнок прекрасен, гениален, талантлив по-своему. И мы, воспитатели, в первую очередь должны это понимать и понимаем это. Сами же ромашки растут самостоятельно. У них свой мир, особый. Да, не все бывают дружны, но это воспитательный процесс, который может длиться всю жизнь. Наша задача посеять в них доброе семя, бережно поливать его, а взрасти оно может и через десять, и через двадцать, и более лет.

    – А сейчас уже есть результаты?

    – Понимаете, мне кажется, это не совсем правильный подход в этом случае – говорить о результатах. Сейчас очень распространено, например, тестирование результатов в связи с защитой по категориям, определение того, чего ты добился, твоих плодов. А мне очень ценна мысль, которую высказал один немецкий педагог. Он говорил, что настоящий педагог как садовник – его задача не считать плоды, а взращивать, он наблюдает за процессом взращивания. А главное во взращивании плода – это интуиция. Поэтому нельзя работать по схеме, нельзя рассказать о том, каким методом поливать растение. И здесь это для меня очень явно открылось.

    – Как тогда оценить эффективность педагогического процесса?

    – В том-то и дело, что у меня ещё со школы родилась такая ересь, что, по большому счёту, оценить нельзя. В любом случае это будет несправедливая оценка. Оценивать можно знания или, например, то, насколько успешно ты преподаешь математику: провести контрольную, посмотреть результаты. А вот воспитательный процесс нельзя оценить. Если ты сам себе говоришь: «Я добиваюсь успехов», то это, наверное, похоже на то, что в духовной жизни называют прелестью. А на самом деле то семя, которое ты заронил, может прорасти у ребенка лет через двадцать, как я уже и говорила об этом. Я и по себе сужу: то, что мне говорил классный руководитель, доходит до меня только сейчас, а ведь это было сказано, когда я училась в десятом классе! Поэтому единственный критерий, по которому, возможно, воспитатель может судить, это то, что ты чувствуешь, когда приходишь на работу. Если в тебе сохраняются любовь, сострадание, желание работать, сохраняется какое-то движение, если для тебя работа остается служением ребенку, то она может быть плодотворной. При этом с ребенка тоже нельзя требовать, чтобы он был тебе благодарен за то, что ты для него делаешь, чтобы он в один момент стал каким-то другим. Плоды могут быть, когда ты каждый день приходишь к ребенку с любовью и радостью, даже если ничего не получаешь взамен. Или даже в некотором смысле занимаешься мазохизмом: когда человек тебе делает гадости и все твои советы ему уходят в никуда, ты всё равно приходишь к нему, принимаешь и веришь в него. Здесь только так: только если ты не поломался, не сгорел, если приходишь с верой в Бога и в ребёнка, то что-то может произойти. Мне очень нравится мысль митрополита Антония Сурожского, что сам Бог верит в каждого человека, верит, что он достоин лучшей жизни. Если в тебе тоже есть такая вера, в жизни ребёнка можно что-то изменить, это и есть знак, что можно продолжать работать. Если же ты уже ни во что не веришь, твоя работа никогда не будет продуктивной.

    – Что же можно изменить в жизни ребёнка-сироты в условиях детского дома?

    – Наверное, самое главное, что можно и нужно изменить, – это его взгляд на мир. Одно из свойств, которое такие дети приносят в свою жизнь, это ожесточение и отсутствие веры во что-то, потому что их в своё время предали. Здесь ведь мало сирот, у которых мамы умерли: в основном все социальные сироты, у которых родители пили, а их бросили, сдали сюда. Причём многих не просто бросили, а ещё избивали до этого. Они попадают сюда с очень низкой самооценкой и не верят, что у них в жизни что-то будет по-другому, а когда выходят в жизнь после детского дома, не могут жить в социуме, не могут чего-то добиться. И это тоже очень большая проблема. Дело в том, что они видели в мире очень много зла, и поэтому для них это злой мир, и то, что они в него попали, это какой-то несчастный случай. А нужно помочь им увидеть другую сторону этого мира, увидеть, что в нём есть много красоты, потому что он Божье творение, что в нём есть доброта. Надо показать им, что в их жизни не всё потеряно и что в этот другой мир можно и нужно стремиться всеми силами и что-то для этого делать. И так вот, потихоньку, помогать им учиться радоваться, забывая о своей ущербности, чтобы у них появлялось горячее желание жить. В каком-то смысле это значит помочь им родиться заново.

    – Как же помочь им «родиться заново»? Что можно делать для этого и что у вас в детском доме делается?

    – Для того чтобы человек мог родиться заново, нужно подвести его к нравственной революции. А начинать нужно, наверное, с развития каких-то душевных качеств: чтобы у детей менялось отношение друг к другу, чтобы они начали видеть красоту вокруг себя и в себе. Что для этого делается? Мы очень много времени проводим на природе, при этом учимся о ней говорить: сочиняем разные истории, пишем рассказы. Детям это очень сложно, им трудно даже поделиться впечатлениями о проведенном лете: они пишут одними назывными предложениями. Им очень сложно бывает выразить свои эмоции в словах, но ведь надо это как-то выплеснуть! Поэтому мы часто рисуем. Рисуем, например, своё настроение. Чтобы дети учились видеть вокруг себя интересные образы, отмечать, на что они похожи, мы стали учиться работать с фотоаппаратом. Вначале мы просто выходили в лес и сочиняли волшебные истории. Например, подходила я к пеньку и говорила ребёнку: «Вот это твоё место, и сейчас ты не можешь никуда с него сойти. Присядь здесь и попробуй разглядеть что-нибудь необычное, а потом расскажи об этом историю». Потом мы то же самое делали с фотоаппаратами: находили вокруг себя что-то необычное и снимали. На самом деле, ведь в каждом пеньке, в каждой травинке можно найти что-то особенное. И у ребят получаются очень красивые образы, самые разные. Например, лежит снежок на яблоне, а они там оленя видят. Или смотрят в небо на облака, а облака – не облака для них, а лошадки или воздушные замки, а кто-то видит своих родителей и мечтает о скорой встрече с ними, несмотря ни на что. Кроме того, важно, чтобы эмоциональная сфера у ребенка менялась и становилась здоровой. Для этого мы создали видеоклуб. У детей под влиянием средств информации формируется «клиповое сознание», для них ведь главное, чтобы была частота кадров, чтобы что-то раздражало, а что показывают – не важно. От этого мы хотели перейти к таким фильмам, которые развивают душу.      И начинали с красивых советских мультиков. Надо сказать, что не сразу так пошло гладко, но тем не менее сейчас они смотрят хорошие рисованые мультики. Подбираем и хорошие фильмы, и компьютерные игры.

    – Вы как-то обсуждаете фильмы?

    – Да, после просмотра фильма мы собираемся за чашечкой чая и начинаем размышлять: кому что понравилось, какие герои. Иногда я их подвожу к какому-то выводу, а в качестве рефлексии делаем рисунки по мотивам просмотренных фильмов.

    – А как же книги?

    – Конечно, нужно, чтобы дети учились читать. Нашим детям это особенно трудно, потому что у них даже навыка чтения нет. И это понятно, учитывая, в каких условиях они жили, – там ни о каком чтении и речи не было. При этом нельзя, конечно, ругать детей за то, что они не читают: «Вот вы какие, необразованные!» – тут тоже важен правильный подход. Перед тем как мы поехали в летний лагерь, я нашла им фильмы про индейцев по мотивам романов Фенимора Купера. Мы посмотрели этот фильм, и, понятно, что в глубине души у каждого мальчишки есть любовь к приключениям, к индейцам, к лукам и стрелам, – так у них проснулся интерес. В лагере мы сами учились натягивать тетиву, стреляли, метали копья. Дети очень втянулись во всё это. Потом мы провели полномасштабную игру: там были и краснокожие, и бледнолицые, была засада, война (с шариками с водой). А потом, когда мы приехали, я рассказала им, что все эти истории из книги Фенимора Купера, которую можно и прочитать. И так, постепенно, без особого насилия они начали открывать книги. Читать им, конечно, всё равно трудно, но сейчас уже в группе можно наблюдать отрадную картину, когда они сделали уроки, они открывают книгу, каждый свою, и сидят потихонечку читают. Здесь мы создали свою библиотечку, помимо того, что в детском доме есть. От книги можно идти дальше: к учебному материалу, прививать им любовь к обучению. И это очень радостный момент, когда они откликаются.

    – У вас есть довольно необычный кружок в рамках детского дома – кружок по изучению Библии. Почему именно Библия? И какое влияние этот кружок оказывает на детей?

    – С помощью Библии очень многое можно понять вместе с детьми. Вот, скажем, пример нового взгляда на вещи: у нас было занятие, которое называлось «Я гениальный». Через Библию я показывала им, что каждый из них – самый замечательный человек в мире. Это ведь удивительно: таких как, Рома, Вася, Петя, больше нет, потому что Господь каждую личность создаёт в единственном экземпляре и каждый из них – уникальное Божье творение. Тут возникает вопрос: «Чем же я замечателен?» Оказалось, что многие дети этого не понимают. И вот мы с ними учились себя хвалить. Поняв, что мы такие чудесные и уникальные, мы попробовали в этом пожить. Группа очень на это откликнулась. А потом мы решили посмотреть вокруг: вот все мы тут гениальные, хорошие, а территория детского дома неухоженная. Давайте её преобразуем! В результате ребята из нашей группы занялись благоустройством территории детского дома, и дети из других групп помогали. Так наша похвала не переросла в эгоизм, и мы поняли, что если мы такие гениальные, то с помощью наших талантов мы можем преображать мир вокруг себя. И это всё из Библии. На самом деле понятно, что эти ребята ещё не пришли серьёзно к вере. Но, скажем, на уроках литературы они читают книги и берут из них примеры. И с Библией так можно. Ведь её недаром называют «книгой книг»: в ней очень много живых примеров. Например, о смелости. Мы читали отрывок и даже мультик смотрели о Давиде и Голиафе и размышляли о том, всегда ли можно победить, будучи физически сильным. Насколько вообще важна сила? Они ведь привыкли выживать, и поэтому, конечно, для них это очень важно. А Давид – это совсем другой пример, ведь, когда он победил Голиафа, он не был воином, а был обычным пастухом. Так через Библию мы узнаем с ними разные стороны жизни, каждую неделю у нас бывают евангельские чтения по ситуации. Именно через такие беседы и через совместный опыт можно подвести ребёнка к тому, чтобы в нём началась нравственная революция. Кроме того, библейский кружок – это особая, в каком-то смысле реабилитационная среда. В ней ценится дружба, взаимопомощь, уважение друг друга. Вот, например, сейчас при уборке территории к нашей группе присоединились ребята из других групп. А раньше было разделение: это моя территория, а это твоя. Я отработал своё, и всё. Вроде бы справедливо, но на самом деле это разобщало детей. А важно, чтобы они чувствовали, что сейчас они одна большая семья, в которой каждый может прийти и помочь, а воспитатель не над детьми, а вместе с ними, и при этом к нему, как к старшему, всегда можно прийти за советом.

    – Это необычный опыт. Скажите, Екатерина, вы упомянули, что детей-сирот не так много – всё больше социальные сироты. Если не секрет, сколько сейчас их здесь и как они быстро привыкают к обстановке? Есть ли среди них те, кто здесь недавно, как они воспринимают эту обстановку?

    – В прошлом году выпустились трое воспитанников, у которых нет ни отца, ни матери. А в этом году только одна девочка, потерявшая и отца и мать. Её зовут Женя, и она здесь недавно, но ещё не оформлена, и скоро её должен забрать родной брат.

    – Скажите, а можно посмотреть на эту девочку? Сколько ей лет?

    Екатерина Андреевна осмотрелась по сторонами, пригляделась к окрестностям, потом подозвала к себе одного из ребят.

    – Здравствуйте, – обратился подбежавший к ним мальчишка.

    – Здравствуй, – поприветствовала ребёнка Татьяна.

    – Артём, а где Женя? Она вчера вечером приехала к нам, – спрасила у него Екатерина Андреевна.

    – Екатерина Андреевна, она в доме была, когда я вниз за ведром спускался.

    – Спасибо, Артём! Вы, кстати, закончили с территорией?

    – Почти, осталось только мусор вынести, но это Андрей уже делает, он сам так решил.

    – Хорошо, беги.

    – Татьяна, пройдёмте в дом, Женя там. Только я вас прошу –  никаких камер! – указала Екатерина Андреевна на оператора, находившегося рядом и снимавшего то их, то территорию детского дома. – Женя ещё не оправилась после трагической смерти родителей, поэтому старайтесь её не волновать.

    Женя сидела за столиком у окна в малой игровой комнате, где её оставила воспитатель Лариса Борисовна, наказав никуда из комнаты не уходить, пока не позовут на обед, и, чтобы девочка не скучала, одарив ребёнка листками бумаги, цветными карандашами и фломастерами.

    Так Женя просидела, увлечённо рисуя свой маленький мир, который видела только она, пока в игровую не вошла Екатерина Андреевна вместе с новой незнакомой женщиной, Татьяной. Женя их заметила, кинув разок свой детский искренний взгляд, и продолжила рисовать.

    – Доброе утро, Женя, – подходя ближе к ней и улыбаясь, приветствовала её Екатерина Андреевна.

    – Доброе, – тихо ответила Женя и прикрыла свой рисунок пустым листом бумаги и набросав сверху карандашей. А сама подскочила со стула и, подбежав к Екатерине Андреевне, взяв её за руку и, теребя, спросила:

    – Моя мама уже приехала за мной? И папа?

    Екатерина и Татьяна переглянулись.

    – А где твои родители? – осмелилась спросить Татьяна.

    – Они людей спасают! Наш дом развалился, меня вытащили, а мои родители остались там вытаскивать других людей! – отвечала Женя и подбежала к столику, взяла свой рисунок, чтобы показать его Екатерине Андреевне и Татьяне.

    На рисунке был изображён рушащийся дом, несколько образов, напоминающих людей под завалами, и мужчина и женщина, которые вытаскивали этих людей.

    – Вот мои родители! – указала Женя на чётко прорисованные образы, обведённые после карандаша ещё и фломастером.

    Екатерина Андреевна передала листок Татьяне, а сама обняла Женю, прижав её к себе, поглаживая по головке.

    – У тебя замечательные родители, – говорила Татьяна и сопереживающим взглядом смотрела на Женю, потом вопросительно посмотрела на Екатерину.

    – Женя, а ты кому-нибудь ещё показывала свой рисунок? – продолжала задавать вопросы Татьяна.

    – Нет. Все увидят, какие мои родители. А не у всех такие героические мама и папа.

    У Екатерины Андреевны сердце налилось кровью, а глаза слезами. Татьяна поняла, что не следует больше спрашивать ребёнка, а нужно оставить девочку в покое.

    – Женя, давай я положу рисунки в ящик своего стола – там их никто не найдёт, а когда захочешь, ты всегда можешь меня попросить, и я отдам их тебе. А сейчас иди поиграй с другими детьми!

    Женя послушалась Екатерину Андреевну, потому что доверяла ей, потому что ждала от неё, когда та подойдёт и скажет ей: «Ну вот, Женя, за тобой приехали родители». Но правда в том, что Екатерина Андреевна уже никогда так не скажет, разве что может сказать: «Женя, за тобой приехал твой брат Илья, иди скорей к нему! И он тебе расскажет про маму с папой!».

    V

    Женя вместе с другими детьми, её ровесниками – Аней, Ириной, Светой и Арсением – побежала на улицу к футбольной площадке, смотреть на игру старших ребят. Арсений всё пытался повторять манёвры с мячом, которые наблюдал у играющих ребят, но мяча у него не было и он попадал кроссовками по траве, земле, сбивая куски земли на девчат – те недовольно ворчали на Арсения, только Женя, не отвлекаясь, наблюдала за игрой, всё пытаясь понять, в чём смысл, куда нужно загнать мяч.

    Тем временем Екатерина прошла с Татьяной до своего кабинета, где в стол, как и обещала девочке, положила её рисунки, заперев ящик стола на ключ. С приоткрытой дверью женщины стояли в кабинете, собираясь из него выходить, но ещё задерживались там. Татьяне было уже понятно, что могло произойти с родителями девочки Жени, но она всё равно спросила об этом у Екатерины Андреевны:

    – Вы говорили, родители Жени погибли, – начала Татьяна. – Почему же вы не сказали об этом ей?

    – Девочку к нам доставили из больницы только вчера. Признаться, я думала, что Женя знает о гибели своих родителей, потому так замкнута, только рисует, почти не ест, – искренне отвечала Екатерина.

    Женщины и не знали, что их разговор слышал Артём, проходивший по коридору из спальной комнаты по направлению в игровую. На самом деле Артём всегда был любопытным мальчиком, так и сейчас им двигало любопытство. От комнаты, из которой он выходил, и до кабинета Екатерины Андреевны был целый коридор, но издалека Артём увидел приоткрытую дверь и услышал доносившиеся оттуда голоса. Ему стало интересно. Он огляделся. Никого поблизости больше не было. Все или гуляли на улице в тёплую погоду, или кого забрали родственники на время каникул. Поэтому Артём знал, что сейчас его никто не увидит и не заметит, если он тихо подкрадётся и подслушает разговор.

    – Как же вы скажете ей об этом теперь? Или не скажете? – пыталась разобраться Татьяна не для интервью – для себя.

    – Незачем ей об этом говорить, заранее травмировать. Через три дня за Женей приедет её брат Илья, он заберёт сестру к себе в Москву, будет о ней заботиться, он и расскажет. От него Женя легче воспримет гибель родителей, потому что не будет чувствовать себя одинокой, а будет переживать за них вместе с братом, он будет для неё опорой.

    – Понятно. А брат будет устанавливать над сестрой опеку?

    – Всё согласно законодательству, – быстро и строго начала отвечать Екатерина. – Простите, если ещё есть вопросы по существу... мне идти надо, скоро обед, нужно детей собрать, проследить, чтобы все прошли перед обедом водные процедуры.

    Артём понял, что разговор подходит к концу, и так же неслышно, на цыпочках, переместился к лестничному проходу, потом уже лёгким бегом спустился со второго на первый этаж и направился к выходу, скорее найти Женю и всё ей рассказать.

    Ещё в пути к футбольному полю Артём думал и взвешивал себя эту информацию, чтобы понять, стоит ли сейчас рассказывать Жене правду или нет. Артёму в его двенадцать лет было понятно только одно – он помнил своих родителей, как они его бросили одного на улице в мороз, потому что за небольшую плату и бутылку водки пустили в дом чужих людей, что он с тех самых пор мечтал, чтобы его родители оказались на улице в такой мороз и замёрзли. За два года, что Артём в детском доме, он только сейчас начал осознавать, что мир вокруг может быть добрым, тёплым, но также он знал, что всегда нужно говорить правду – так его учила в том числе и Екатерина Андреевна, которая теперь собиралась скрыть правду от девочки Жени. Так как же так? Говорить правду или не говорить? Артём был в раздумье. Приближаясь к футбольному полю, увидев Женю в компании других детей, Артём подбежал к ним.

    – Тёма! – встретил его Арсений. – Где наш мяч? Давай и мы футбол сделаем, девчонок научим играть!

    – Мяч далеко, а скоро обед уже! После обеда можно! – отвечал Артём и встал между Арсением и Женей.

    – А мы не хотим в футбол! – заявили Аня с Ириной, а Света и Женя молчали.

    – А вас и не спрашивают! – с задором отвечал Артём.

    Света дала лёгкий пинок Артёму и улыбнулась ему. Артём в ответ старался схватить её за косу и дёрнуть, чтобы потом прижать к себе. Они разыгрались, забегали, что стали мешать не только рядом ребятам, наблюдающим за игрой, но и тем, кто играл в футбол на поле, – взрослые ребята обратили внимание на бесившихся младших детей.

    – Или спокойно смотрите, или идите в другое место! – крикнули им с поля.

    – Прекратите, а то нас прогонят! – переживала Женя.

    Всё бы ничего, но Артём был возбуждён, эмоции брали над ним верх, поэтому он вставил Жене в ответ:

    – Ты вообще молчи! Тебя скоро брат твой заберёт и не будет тебя здесь, а нам ещё ого сколько тут футбол смотреть!

    – Меня мама с папой заберут в новый дом! – обиделась Женя, на повышенном тоне отвечая Артёму.

    – Кто? – на эмоциях, ехидно улыбаясь, переспросил Артём. – Нет их! Не заберут тебя мама с папой, а брат Илья за тобой едет!

    – Брат в гости едет, – пыталась сообразить Женя. – А заберут меня мама с папой!

    – Мама с папой! Мама с папой! Что ты заладила! Они умерли!

    – Ты врёшь! – со слезами на глазах крикнула ему в ответ Женя и побежала в дом, в игровую, где она рисовала, где рассталась с Екатериной Андреевной. Женя спешила найти там Екатерину Андреевну и спросить у неё про родителей.

    Девчонки переглянулись и покачали головой, потом Света покрутила пальцем у виска, показывая Артёму, что он дурак. Артём и сам это понял, но и сам за собой не заметил, как выдал, что только узнал, но сам во всём не разобравшись ещё. Теперь он жалел о сказанном, но как исправить ситуацию, не знал.

    Вбегая в здание, поднимая пыль с порога, словно ураган, Женя бежала без оглядки с одной только мыслью в голове – найти Екатерину Андреевну и всё у неё узнать, узнать всю правду! На первом этаже на лестнице Женя встретила Екатерину Андреевну и Татьяну, которые спускались вниз по лестнице. Женя стеснялась Татьяны и с заплаканными глазами попыталась прорваться сквозь них, чтобы бежать в игровую, но Екатерина Андреевна поймала маленькую и прижала к себе, попутно прощаясь с Таней, намекая, что ей с Женей надо побыть наедине.

    – Да, я понимаю, мы уже уходим, – говорила Татьяна. – Ещё немного поснимаем двор и уезжаем.

    – До свиданья! – сказала Екатерина Андреевна и, взяв Женю за руку, пошла с ней, но не в игровую, а в свой кабинет, где бы им никто точно не помешал.

    Екатерина Андреевна была напугана видом девочки, не понимая ещё, что произошло. Она предполагала, что её кто-то обидел, кто-то из старших мальчишек или девчонок, но всё оказалось не так.

    – Женя, скажи, что случилось? Кто тебя обидел? – нежным и тёплым тоном, как любящая мать, говорила Екатерина, беря Женю за руку.

    – Вы соврали мне? Мама и папа умерли? Они не приедут больше за мной никогда? – то ли вопросами, то ли утверждениями, как ножом по сердцу, искренним детским наивным тоном секла Женя.

    Екатерина Андреевна поняла, что Женя каким-то образом узнала правду. Но как, от кого? Что было делать дальше? Соврать или сказать правду? А что хотела услышать Женя, эта маленькая девочка, которая ещё час назад свято верила, что её родители герои и скоро приедут за ней, а теперь... что было теперь? Все надежды девочки рухнули в один момент, и она пришла... зачем пришла? Ещё раз услышать то же самое? Или услышать, что родители живы и завтра за ней приедут? Но ни завтра, ни послезавтра они не приедут, и Екатерина знала это. Сейчас вот так, глядя в глаза, сказать горькую правду беззащитной маленькой девочке могла ли Екатерина Андреевна? Нет. А вот так взять и, глядя в глаза Жене, соврать ей, дать ложную надежду – так могла Екатерина Андреевна? Нет, так она точно не могла.

    – Боишься потерять их навсегда? – нежным, ласковым тоном, едва сдерживая слёзы, спрашивала Катя, держа руки Жени, поглаживая их.

    – Уг-м, – едва слышно выдавила из себя Женя, кивнув головой.

    – Да. Но твои мама и папа всегда рядом с тобой. Они навсегда останутся в твоём сердце, и никто тебя с ними не может разлучить. Они герои, они спасли тебя, прикрыв собой, чтобы ты жила, чтобы ты гордилась ими!

    Женя зарыдала. Она было бросилась прочь от Екатерины Андреевны, вырвавшись из её рук, но потом остановилась, обернулась и попросила:

    – Отдайте мои рисунки!

    Екатерина Андреевна отдала.

    – Вы соврали мне! Ничего не сказали! – надрываясь и со слезами на глазах, кричала Женя, потом схватила свои рисунки, прижав к себе, и побежала в игровую.

    Екатерине Андреевне было больно смотреть, как страдает девочка, она и сама переживала вместе с ней её горе, и от этого становилось больно на сердце, тяжело на душе. Особенно тяжело на душе потому, что она не знала, как успокоить дитя, но также Екатерина Андреевна понимала, что сказала всё правильно – правильно, что сейчас сказала правду, смягчив добрым словом, которое, как семя, обязательно прорастёт в девочке в будущем.

    Женя забежала в игровую, споткнулась о разбросанные по полу игрушки, упала, ударилась. К боли душевной добавилась боль физическая, но ушибы и ссадины не тревожили девочку – она не чувствовала почти этой боли, – боль потери родителей, боль, что от неё скрыли правду, заслоняла любую другую боль. Женя перелезла через диван, потом нырнула под стол и там, свернувшись в клубочек, тихо плакала, обнимая свои рисунки.

    Почти следом в игровую зашёл Артём, глазами пытаясь найти Женю, но не видел никого и хотел уже уйти, как услышал тихие всхлипывания, и остановился. Закрыл дверь, прислушался. Всхлипывания повторились ещё несколько раз, и Артём уже смог определить, откуда они исходили – со стороны окна, подле которого стоял стол. Артём подошёл к столу и присел, ориентируясь на звук. Тогда он увидел под столом свёрнутую в клубочек Женю.

    Артём растерялся. Он сопереживал Жене, но боялся теперь даже пальцем до неё дотронуться – осторожно потянулся к ней рукой, перебирая по воздуху пальцами, будто нажимая на клавиши. После очередного всхлипа Жени у Артёма вдруг появилась решимость, и он тронул её за плечо.

    Женя прогоняла его, махая на него рукой, но поворачиваться к Артёму не хотела. Он уже сегодня сказал ей зло. Хватит. Больше она не хотела. Для одного дня этого было вполне достаточно. Но Артёма не так легко было откуда бы ни было прогнать, тем более тогда, когда он этого не хотел. А сейчас действительно не хотел уходить, не хотел оставлять Женю одну, чтобы она не замкнулась в себе и не страдала ещё больше, ведь он-то знает, он видел, как это бывает. Он видел это несколько раз за два года. Он видел, когда девочки Жениного возраста так прятались под стол ото всех и подолгу плакали, потом ни с кем не хотели разговаривать, потом становились одиночками, отделялись ото всех. Такой жизни для Жени Артём не хотел, пусть даже её должны были забрать отсюда через три дня. Всё равно эти три дня, в понимании Артёма, она не должна была плакать, сидя одна под столом, отмахиваясь ото всех руками.

    – Тебя заберут скоро, а нас нет! Мы тут до взрослого возраста! – пытался как-то утешить её Артём, противопоставляя её положение и своё.

    В ответ ничего. Всё те же всхлипы. Только реже, но сильнее.

    – Вот и зря ты так! Ты не права! – строгим и решительным тоном говорил ей Артём. Он и сам до конца не знал, что сейчас ей скажет, но он хотел что-то сказать, хотел сказать что-то хорошее.

    Несмотря на то что Женя будто бы его не слушала, Артём продолжал говорить, не отходя от неё, расположившись подле неё на полу, но не нарушая границы – не входя к ней под стол.

    Солнце выглянуло из-за облаков, лучи-зайчики побежали по всей игровой, трогая каждую игрушку – машинку или плюшевого мишку, – обходили всю комнату, потом ложились вдоль дивана и ковров, постепенно подкрадываясь к двенадцатилетнему баловнику, вскакивая на него, лаская его лицо и за ушком. Артём щурился, когда такой солнечный зайчик взбирался к нему в глаза и старался там усидеть. Солнечный зайчик искал и Женю, но не находил её – она спряталась ото всех под столом. Стол прятал её – прятал от окружающего мира, злого или доброго.

    В бежевых летних шортах, грязно-белой футболке, серых носках и с доброй улыбкой да ласковым прищуром, Артём сидел на полу перед столом, ловил солнечных зайчиков и разговаривал с Женей, не зная, слышит ли она его.

    Артём говорил, говорил, его рот не закрывался. Он даже забыл, с каким чувством он сюда пришёл, что говорит он всё это для Жени, ради Жени. Он говорил, его взгляд уже стал спокойным, больше сосредоточенным на собственной речи, он так втянулся, что уже не следил, где говорит правду, где придумывает, но он говорил, он не молчал.

    – …Я когда здесь не был, мне было холодно и страшно! Ты знаешь, что такое зимой на улице? Не знаешь! А я знаю! Я расскажу, чтобы и ты знала! Сначала тебе тепло. Ты одета, счастливо катаешься с ледяной горки вместе с друзьями. Потом они уходят домой, потому что их позвала мама! Ты каталась с горки? – на последнем слове Артём полубоком пригнул голову вниз, будто пытается пролезть в низкий проём, да сделал акцент, будто обязательно ждёт ответа.

    Но ответа не было, только всхлипы громче – громче на таких словах, как мама, дом, подруги. Где теперь все они?

    – …Если не каталась с горки, то обязательно покатаешься! У нас здесь есть пригорок, как раз когда идти к ромашковому полю! Вот зимой на нём и покатаешься!

    От этих слов Жене становилось только хуже. Она очень не хотела оставаться здесь, в детском доме, а Артём так говорил, что будто он хотел, чтобы она осталась здесь. Но Артём не к этому стремился. Он думал, как сделать, чтобы Женя перестала плакать и вылезла из-под стола, чтобы потом пошла на обед и была со всеми эти три дня – эти три дня до её отъезда с братом в Москву, ведь Артём помнит тот разговор и помнит, что именно в Москву!

    – …Обычно ты хочешь дольше гулять на улице, но не когда там ты одна и холодно, а когда много других ребят и нехолодно. А всю ночь на ледяной горке кататься по ней вниз, чтобы потом взбираться, да не останавливаться, потому что тогда сама станешь как эта ледяная горка, – вот когда даже плакать не получается. Слёзы замерзают!

    Женя вытерла слёзы. Вытерла их, но вовсе не потому, чтобы они не замёрзли, но потому, что живо представила себе всё то, о чём говорил ей её друг. Или не друг он ей был. Просто Артём.

    – …Вот такие были мои родители. Они хотели, чтобы однажды я стал ледяной горкой! Им бы так проще было пить свою дурацкую водку! – последние слова Артём говорил импульсивно, с презрением, и его маленькая головка на тонкой шее будто надувалась, потом кривилась, и казалось, он превратится сейчас в кого-то другого, но потом солнечный зайчик вновь пробегал по Артёму, снимал с него эту кривую маску, и лицо Артёма становилось прежним, простым, но в то же время будто философским.

    Женя не видела всех телодвижений своего сотоварища, не видела его эмоций, которые постоянно менялись на его лице, но слушала его и слышала все его эмоции. И рисовала в своём воображении живые картины его мира и своего мира.

    – А какие твои родители? – вдруг спросил Артём и сам испугался, что спросил, но отступать было некуда – позади диван, по бокам игрушки, а перед ним Женя со столом.

    Но солнечные лучи-зайчики подбодряли Артёма, вновь карабкаясь по нему то вверх, то вниз. Они подбодряли и Женю, даже несмотря на то, что она пряталась от них под столом, но она чувствовала их присутствие в этой комнате. Дети всё чувствуют даже солнечные лучики.

    Женя уже немного успокоилась. Видимо, болтовня Артёма подействовала на неё как успокоительное средство. И Женя ответила ему, Артёму, но не словами. Она повернулась, выбралась из-под стола, отдала местами помятый, местами пропитанный слезами листок с рисунком.           И лишь сказала:

    – А вот мои мама с папой.

    Артём так и сидел в позе лотоса на полу возле дивана. Женя также села перед ним, облокотившись о край стола. Артём изучил рисунок, постарался его немного расправить, потом сказал:

    – Красивые.

    Женя пересела к Артёму и, облокотившись о его плечо, стала показывать, что её родители делают, как спасают людей, что всех завалило тогда, и её. Её спасли. Поэтому она здесь, а их нет. Их больше нет.

    Екатерина Андреевна приоткрыла дверь игровой и увидела детей. Она пригляделась и поняла, что дети нашли язык друг с другом. Катя улыбнулась и аккуратно закрыла дверь. Было время идти на обед, но она не стала тревожить детей сейчас. Еда может и подождать, а минуты духовного просветления не должны прерываться, особенного такого чистого и искреннего общения, как у детей и в такой неоднозначной психологически тяжёлой ситуации. Екатерина Андреевна дала детям возможность найти друг в друге поддержку и надёжную опору. Ценнее этого сейчас для них не было.

    Только Екатерина Андреевна отошла от двери вглубь коридора, как ей позвонили на мобильный телефон. Она быстро приняла звонок.

    – Слушаю, – сказала она.

    – Здравствуйте, Екатерина Андреевна! Это Илья. Я по поводу сестры, Жени Елисеевой. Как она?

    – Да, хорошо. Она в порядке…Вот с мальчиком познакомилась...    А вы когда приедете?

    – Послезавтра днём. Вы передавайте ей привет. Скажите, что я        звонил!

    – Хорошо. Обязательно! Вы не волнуйтесь! Также и все документы к вашему приезду будут готовы, что вы сразу сможете забрать её.

    – Спасибо вам!

    – Это наша работа, – спокойно-обречённым тоном ответила она.

    Илья беспокоился за Женю: как она переживает смерть родителей, резкую смену обстановки, смогла ли она сориентироваться в детском доме, не обижают ли её там. Много, много таких вопросов было у Ильи, и все эти вопросы он прокручивал в своей голове, пропускал через себя, через своё сердце. И это не могло не находить отражения в его действиях-бездействиях, в его отношении к окружающему миру. Поэтому он предпочитал молчать, был замкнут и недосягаем. Он был сам по себе. Он был не один, но ощущал пустоту, одиночество. И боялся, что те же чувства испытывает сейчас и его десятилетняя сестра, его Женя.

    Илья не отказался от приглашения соседей из соседнего купе. Они были ему бесконечно благодарны за сына, за Женю, особенно Анастасия Николаевна, но не её муж Виктор. Виктор был больше недоволен собой, чем доволен Ильёй, поэтому радость Виктора была сдержанной, он, так же как и Илья, в основном молчал.

    Шестеро человек в купе тем не менее разместились достаточно комфортно: Анастасия Николаевна со своим мужем Виктором сидели на нижнем сиденье вместе с малышом, который со временем переместился на верхнюю полку, что по ходу движения. Родители Насти в компании с молодым человеком, Ильёй, сидели втроём также на нижнем сиденье, против Насти с Виктором. Илья сел ближе к выходу из купе, но Алевтина Фёдоровна настаивала, чтобы он пересел ближе к окну, к столику и угостился чаем. Илья уважил их, но всё думал, как скорее уйти, и чувствовал неловкость. Однако эта ситуация заставила его отвлечься, чтобы отдохнуть от волнений, связанных с сестрой.

    Анастасия Николаевна также пересела к окну, что получилось, что она как раз против Ильи – их взгляды ровно друг против друга, и не спрятаться. Илье стало неловко ещё больше, и он старался то смотреть в окно, то в чашку чая, то иногда на верхнюю полку, где играл мальчик. Виктор замечал все эти хитросплетения, игру, которую затеяла Анастасия, но терпел – терпел, потому что был виноват. И Виктор тоже смотрел то в окно, то в чашку с остывшим чаем, которую держал в руках и всё никак не мог освободить от напитка, то на родителей Насти – те, периодически качали головой, давая тем самым Виктору что-то понять.

    VI

    Мария Евгеньевна первые двадцать минут чувствовала себя неловко, хотела видеть Илью, говорить с ним, а не с кем-то другим, пусть даже молодым красивым мужчиной. Но Дмитрий Александрович умел расположить к себе, и особенно умел расположить к себе женщин. Поначалу он говорил ни о чём, наблюдая за реакцией и выражением лица попутчицы. Мария Евгеньевна теперь была, как Илья, – вся не от мира сего. Дмитрия Александровича это не смутило, и вдруг он затронул тему, которую она не смогла игнорировать.

    – …Вы ведь тоже едете на эти курсы, – с особенным акцентом на этих словах сказал Дмитрий.

    Мария Евгеньевна встрепенулась, будто на неё вылили ведро холодной воды. Дмитрий Александрович заметил в ней эту перемену, это пробуждение и слегка по-доброму улыбнулся ей, одновременно представившись, ведь до этого момента в представлении не было смысла – эта милая, но задумчивая женщина не услышала бы его.

    – Меня зовут Дмитрий.

    – Очень приятно, – ответила она. – Меня зовут Мария... – задержалась она на этом слове, набрав воздуха в лёгкие, но потом выговорила дальше: – Мария Евгеньевна.

    Сейчас здесь, в этом купе, абсолютно незнакомый мужчина вдруг заговорил с ней о работе. Конечно. Она для него не Маша, не Мария и тем более не Машенька, но Мария Евгеньевна. Держать дистанцию с незнакомым человеком ей помогал обеденный столик, на котором уже к этому моменту были возведены две чашки с кофе, но не доверху, а также кофейник, видимо с только что заваренным кофе, и дополняли картину несколько бутербродов с маслом и сыром.

    – Угощайтесь, – предложил он ей выпить кофе, чтобы немного взбодриться.

    Мария Евгеньевна сделала глоток и отставила чашку.

    – Скажите, а вы откуда про курсы знаете? И об одних и тех же ли курсах мы говорим? – с некоторой долей недоверия и осторожности спрашивала Мария.

    Дмитрий нисколько не засмущался, напротив, почувствовал себя ещё более раскованно – он снял пиджак, оставшись в рубашке, расстегнул верхнюю пуговицу. Все эти движения он делал не спеша, и Мария Евгеньевна внимательно за ним наблюдала. Его лицо ей показалось знакомым, но она никак не могла вспомнить ничего конкретного.

    – Не узнаёте? – закончил он, встав перед ней в таком виде.

    Мария Евгеньевна застыла, разглядывая его, но всё равно не могла ещё никак припомнить, видела ли она раньше такого импозантного мужчину.

    – Простите, богатым будете, не узнаю, – с некоторым предвкушением говорила она, ожидая, что вмиг сейчас он развеет все сомнения и всё встанет на свои места.

    Но Дмитрий Александрович не спешил раскрывать сей тайны.

    – Значит, считайте, что наше знакомство состоялось только что, а не пять лет назад, – с улыбкой ответил Дмитрий и сел за столик.

    Мария Евгеньевна не могла смириться с тем, что память её подвела, хотя лицо этого мужчины сразу показалось ей знакомым, но лишь показалось. Теперь она напрягала память, но при этом не выглядела напряжённой – напротив, вела очень непринуждённую беседу, будто ей вовсе не интересно вспоминать, где раньше её свела судьба с этим человеком.

    Мимолётные знакомства, если они чем-нибудь не затронут нашу душу, стираются из памяти очень быстро, даже из женской памяти. Но следы, по которым мы можем вернуться в своё прошлое, навсегда остаются в ней, и по этим следам Мария сейчас очень медленно шла, вспоминая день за днём её жизни, что связано было с работой – договора, встречи, клиенты, но нигде там она не находила Дмитрия. Но вдруг Марию Евгеньевну словно током ударило, и она вспомнила, что на одной из конференций, проходящих в Париже, как раз пять лет назад, из России выступали с докладами несколько человек. Внутреннее чувство подсказывало ей, что и Дмитрий там был и что это он подошёл к ней на фуршете рассказывать, как космические корабли бороздят пространство, но, как и тогда, так и сейчас, заговори он с ней о науке, ей стало бы скучно и не- интересно. Поэтому о науке сейчас заговорила она, да на французском:

    – А как поживают ваши метеостанции?

    – Они уже не мои! – ответил он ей также на французском и улыбался, радуясь, что она таки вспомнила его. – Я уже год не работаю в том НИИ, а перешёл работать к вам в компанию.

    – К нам? – удивилась Мария Евгеньевна, вернувшись на русский язык. – Что-то я не видела вас у нас в офисе.

    – Это и неудивительно. Но вы слышали о филиале на Кутузовском?

    – Да, конечно! Я как раз составляла новые сметы уже с учётом этого филиала, но никогда там не была.

    – Поэтому и не видели...

    – Есть повод! – оживилась она и улыбнулась, но уже совершенно иной улыбкой, более дружелюбной.

    – Как говорится, будете у нас на Колыме...

    – Лучше уж вы к нам, – поняла и приняла юмор своего собеседника Мария Евгеньевна.

    – Это приглашение? Тогда я от него не откажусь!

    – Правильно, деловые отношения надо укреплять!

    – Сударыня, позвольте! Укреплять надо не только деловые отношения, но...

    – Без «но», сударь! Без «но»! Но попытка неплохая.

    Их беседа постепенно переходила во флирт. Мария Евгеньевна на подсознательном уровне вовлекала приятного молодого мужчину в свою игру, а он вовлекал её в свою – у них это было взаимно, оттого они очень хорошо сейчас понимали друг друга. Во взгляде Марии Евгеньевны читалось «я одна уже давно, но я нормальная женщина, а ты молодой и красивый мужчина! Как бы мне хотелось прижаться к твоей груди!». Во взгляде Дмитрия читалось «О, небеса! О, как же вы благосклонны ко мне! Я и не думал ещё раз встретить её, но сколько мечтал! Мария! Сколько я мечтал о вас, и вот вы здесь, передо мной: такая красивая, такая раскованная, такая открытая, такая простая и такая женщина!».

    – Дмитрий Александрович! – официально так Мария Евгеньевна  обратилась к нему, но и это была игра, и во взгляде это отчётливо читалось. – А вы почему выбрали нашу компанию? Сама работа вас привлекла, или зарплата, или есть другие причины?

    – У вас интересная работа! Весь мир проходит через тебя!

    – Какой у вас опыт? Год? Я уже занимаюсь переводами почти пятнадцать лет, вот в этом году, точнее в сентябре, будет ровно пятнадцать! Только последний год у меня сплошная административная работа.

    – А я пропустил пятнадцатилетний этап! Из грязи в князи. Таких, как я, не любят!

    – Вы слишком строги к себе! – всё таким же шутливым тоном говорила Мария Евгеньевна.

    – Строго, но справедливо! Я менеджер, заведую с недавнего времени филиалом на Кутузовском. На протяжении нескольких месяцев активно погружаюсь в административную работу.

    – И всё получается?

    – Не всё, но постепенно получается.

    – И можете проконсультировать?

    – Как пройти все тернии бюрократии?

    Мария Евгеньевна рассмеялась, потом ответила:

    – Как ловко подметили, да! Именно – тернии бюрократии!

    – Да легко!

    – Стоп-стоп! Не сейчас! – остановила она поднимающуюся волну науки.

    – Мы с вами, считай, на небольшой отдых едем! Курсы курсами, но что мы с вами там не знаем? Думаю, у нас будет достаточно времени, чтобы отдохнуть душой и телом.

    – Что вы имеете в виду?

    – На пару дней отправиться на Байкал! Я советую даже ради такого случая продлить командировку!

    Мария Евгеньевна сначала хотела отказать, но ещё до того как она смогла бы эту мысль озвучить, другая мысль встала перед ней, больше как нечто из памяти: «Та семья с тем мальчиком-карапузом Женей также будет на Байкале, а Илья им симпатичен, вдруг они и его позовут? Вдруг у него будет возможность провести время с ними и вдруг это будет то же самое время, которое и она с Дмитрием Александровичем поедет на Байкал? А место? А вдруг они встретятся ещё и там?» Столько разных «вдруг» в один миг возникло перед ней, что едва эти «вдруг» не потопили её, но она выплыла:

    – По ситуации не люблю загадывать! – с улыбкой ответила Мария Евгеньевна.

    Сказав это, Мария Евгеньевна облокотилась спиной о спинку     сиденья, повернувшись смотреть в окно, давая понять, что устала от разговоров. Дмитрий Александрович забрался к себе на верхнюю полку.

    В это самое время Илья, будучи в гостях в соседнем купе, также продвинулся уже ближе к окну и облокотился спиной о стенку сиденья именно в том месте, в котором ровно с другой стороны этой стенки была спина Марии Евгеньевны.

    Анастасия Николаевна спрашивала Илью, куда он держит путь. Илья был краток, отвечал, что едет в Хабаровск к родне. Его спрашивали ещё, тогда он отвечал, но также немного, лишь сделав акцент на своей сестре:

    – …Мою сестру зовут Женя, ей десять лет. Я уже три года её не видел! Она такая же милая, как и ваш Женя.

    – Это здорово, что вы встретитесь, – радовалась Анастасия и улыбалась. Ей почему-то были приятны подобные мелочи. У неё был сын Женя, а у спасителя Ильи младшую сестру звали Женя. Это казалось Анастасии таким забавным, а Илья был так молчалив, скромен, что ещё больше придавало ему шарма в глазах Анастасии.

    Илья из вежливости заглянул к ним в гости, но долго задерживаться не стал и откланялся. Никто не смел его задерживать, но Анастасия лишь сказала ему, когда Илья уходил:

    – Вы очень хороший человек, и у вас всё будет хорошо!

    Она не знала, почему это сказала, но хотела сказать что-то хорошее, и у неё это получилось. Илья вдруг даже немного приободрился, улыбнулся. Порой нам так не хватает тёплых искренних добрых слов, которые согреют нашу душу и поддержат в трудный или волнительный момент.

    – Спасибо, – улыбаясь, ответил ей Илья, но всё равно ушёл, прикрыв за собой дверь купе.

    На его удивление, в коридоре он встретил Марию Евгеньевну. Она вышла из купе одновременно с ним, решив немного развеяться, прогулявшись по поезду.

    – Прогуляемся до ресторана? – бодрым возгласом встретила она Илью, даже подмигнув ему.

    Юноша опешил. Он был удивлён уже тем, что встретил перед собой Марию Евгеньевну, совершенно до этого момента забыв о её существовании. И ещё больше был удивлён, что она вот так просто приглашает его в ресторан. Но как? Здесь же поезд. Илья понял, что речь идёт о вагоне-ресторане, но решил немного пошутить:

    – А в какой ресторан вы желаете? Здесь... – он выглянул в окно, – я вижу... нет, не вижу ресторанов...

    – Очень смешно, тогда, позвольте, я вас провожу! – уже более серьёзным тоном сказала Мария Евгеньевна.

    Илья улыбнулся, решив, что шутить он не умеет, и оттого ему в действительности лучше молчать. Но он послушно пошёл следом за Марией Евгеньевной, будто она, как путеводная звезда, теперь вела его, но куда? В ресторан.

    Пробираясь от вагона к вагону, Мария и Илья продвигались к обещанному ресторану, который был в десятом вагоне, через несколько вагонов от них. Открыв первую дверь, открывающую пространство между вагонами, Мария Евгеньевна смело сделала шаг вперёд, поезд качнуло и она едва не упала, но Илья успел придержать её за руку, под локоть – придержать нежно, словно он берёт в руку цветок, чтобы не помять его.

    – Спасибо, – успела ответить ему Мария Евгеньевна, пока поезд не качнуло ещё раз, но она уже успела схватиться другой рукой за поручень. – Я и не знала, что поезд это так интересно.

    – Вы первый раз?

    Мария Евгеньевна уже открывала следующую дверь и выпрыгивала в тамбур следующего вагона, а Илья только проходил по мостику, поэтому его вопроса она полностью не расслышала, поэтому переспросила:

    – Что «первый»?

    – Вы впервые едете поездом?

    – Да! – ответила она, протискиваясь в узкий начинающийся коридор в следующем вагоне, стараясь не зацепить и не сбить с ног женщину, набирающую себе в кружку кипяток. – До этого я парила в небесах, под облаками, на каком-то самолёте или так, на крыльях …

    Илья проскользнул вслед за Марией, также стараясь не сбить ту женщину с кипятком, которая была недовольна, что молодые люди здесь ходят, и сопроводила их фразой, которую, вероятно, заранее придумала, но всё никак и нигде не могла произнести:

    – Понаехали молодожёны!

    А молодожёны – Илья да Мария – уже и не слышали эту женщину, спотыкаясь о разбросанные игрушки детей в коридоре этого вагона.

    Следующий вагон «понаехавшим молодожёнам» показался более спокойным и приветливым, и двери в межвагонное пространство оказались не старые громкие, грохочущие, как до этого, а новые автоматические, но и с ними Мария Евгеньевна запуталась, пытаясь сначала найти ручку двери, потом кнопку, но двери просто ждали, пока неопытная пассажирка перестанет их мучить, после чего открылись.

    – Илья, скорей! От этих железных чудовищ можно ожидать всего! – уже будучи в состоянии некой эйфории, юношеского задора, говорила ему Мария.

    Ей, конечно, хотелось, чтобы двери, контролирующие межвагонное пространство, не выпускали их из своего мира и чтобы там она с Ильёй осталась наедине. Уж там, как думала она, он не смог бы её игнорировать! Он не смог бы уйти в себя, а она смогла бы и помолчать, смогла бы посмотреть ему в глаза, смогла бы обнять и поцеловать его.

    В следующем вагоне им на пути в коридоре уже не было капканов из детских игрушек и не было строгих женщин с кипятком, но встретился мужчина с подносом в руках, а на этом подносе разнообразная еда, а также гроздь зелёного винограда. Мария Евгеньевна, пропуская мимо себя этого мужчину, не удержалась, чтобы не схватить одну виноградинку из той пышной грозди. А схватив, сразу себе в рот, за щёку, и надо обязательно на бегу обернуться, улыбнуться и подмигнуть Илье, а потом зажевать эту виноградинку да почувствовать весь её сок у себя во рту.

    Мария Евгеньевна была сама не своя. Будто она приняла хорошую дозу наркотика – она ехала в поезде, но чувствовала, что уже взлетает в небо под облака! Вся с пунцовыми щеками, Мария Евгеньевна, будто на пятнадцать лет помолодев, бежала вперёд по вагону, скорей в ресторан! С Ильёй в ресторан! Она так радовалась, потому что встретила его, увидела его, что он вот так нежданно-негаданно вернулся к ней! Но он не возвращался именно к ней, но шёл просто куда-нибудь развеяться. Вот теперь он шёл, точнее, уже бежал следом за ней, но не куда глаза глядят, а в ресторан!

    Добежав до цели, до вагона-ресторана, Мария Евгеньевна сменила свой воздушный бег на не менее воздушный шаг и уже присматривала, где ей с Ильёй лучше будет приземлиться: у окошка, или у прохода, или в отдельном пространстве у бара перед телевизором?

    Пока Мария Евгеньевна внутри себя решала эту головоломку, Илья присел за ближайший свободный столик у окна и взял посмотреть меню, которое красивой книжкой было разложено на каждом столике в количестве двух экземпляров.

    – Конечно! – поняла она и улыбнулась. – Столик у окна!

    Мария Евгеньевна присела за столик, как раз против Ильи, и получалось, что она села спиной к бару, а вход в вагон-ресторан был в её поле зрения. Потом она также взялась изучать меню, но комментировала свой выбор.

    В итоге на их столике оказались два летних салата, чай, кофе и, конечно, гроздочка винограда.

    – Илья, расскажите о себе, а я расскажу о себе, – начала Мария. Ей действительно было интересно знать об Илье больше, чем только его имя и незабываемый, но задумчивый взгляд.

    – Нечего рассказывать, – ответил Илья, но вдруг понял, что такой ответ обидит милую молодую женщину, и добавил немного слов о себе: – Служил, восстановился в университете. Еду в Хабаровск проведать сестру Женю, её уже три года не видел.

    Сказав это на одном дыхании, Илья скорее принялся есть салат, забивать им свой рот, чтобы было понятно, что теперь он слушатель, а не оратор и пусть теперь рассказывает о себе Мария Евгеньевна, которая уже глотнула кофе и попробовала салат.

    – Где учитесь? Я закончила факультет иностранных языков, уже пятнадцать лет работаю переводчиком, а вы на какой специальности?

    Илья поспешно прожёвывал и проглатывал салат, запивая его чаем, что едва не подавился, но избежал сей участи.

    – На историческом!

    – В науку подадитесь или детей учить?

    – Ещё не думал об этом.

    Мария Евгеньевна поняла, что поставила Илью в неудобное положение, но не отступила, однако перестала его расспрашивать об учёбе, а спросила про сестру.

    – А расскажите про вашу сестру Женю, какая она?

    Илья сделал глоток чая, потом ещё глоток. Чая уже не оставалось, и был повод пойти заказать добавки, но Мария Евгеньевна тут опередила Илью:

    – Сколько ей? Десять лет? Какая она?

    Илья вдруг вспомнил, что у него есть фотография сестры и эта фотография вставлена в кошельке, как это делают многие родители, вставляя так фотографии своих детей, – Илья вставил фотографию своей сестры. Правда, это давняя фотография, где Жене только семь лет, но для Ильи это было не важно, как и для Марии Евгеньевны – она искренне хотела увидеть его сестру. Илья показал, только Мария Евгеньевна не хотела рассматривать фотографию одна и вновь опередила молодого человека, быстро пересев к нему, чтобы рядом, плечом к плечу сидеть и смотреть фотографию.

    – Красивая! Глаза голубые-голубые, а улыбка какая! Зубки, правда, ещё не все... – радовалась Мария Евгеньевна, рассматривая фотографию, а Илья немного смущался, но ему было приятно, что Мария Евгеньевна искренне радовалась за его сестру.

    – Говорят, она совсем взрослая стала, – сказал Илья, поддаваясь     чувствам.

    – Говорят? – с улыбкой переспросила Мария Евгеньевна, предполагая, что Илье о сестре, о том, какая она выросла, рассказывали родители.

    Илья понял, что спровоцировал личный вопрос и постарался ответить в общих чертах:

    – Мама мне рассказывала неделю назад о Жене, какая она взрослая стала, рослая.

    – Вымахала?

    – Уг-м! Почти метр сорок.

    Марии нравился этот разговор, а Илье не очень, и она это видела, чувствовала, но не понимала причины. Илья уже убрал фотографию, хотя Мария просила его ещё посмотреть на его сестру, но Илья сказал, что потом как-нибудь посмотрит – и как в воду глядел...

    Они так и сидели за столиком, плечом к плечу, едва касаясь друг друга и от этого смущаясь, краснея, – всё больше краснела Мария Евгеньевна, а Илья смущался, но внутренне, а внешне этого старался не показывать.   В вагон-ресторан зашёл Дмитрий Александрович и только окинул взглядом вагон, как увидел Марию Евгеньевну, что она плечом к плечу с молодым парнем и они что-то интересное рассматривают. Дмитрий не стал нарушать их идиллии, развернулся и ушёл обратно в купе.

    Ни Мария Евгеньевна, ни Илья не видели его. Но Илья и не знал его, в отличие от Марии.

    VII

    Дмитрий Александрович вернулся в купе, закрылся на щеколду и бодрыми движениями достал сумку, а из неё ноутбук и подготовил для него место на обеденном столике. Также он достал нечто напоминающее модем, но с длинной антенной, упирающейся почти в самый потолок. Дмитрий не хотел, чтобы его кто-то видел и чтобы ему кто-либо мешал, вероятно, поэтому он торопился – поспешно нажимал на клавиши и вполголоса торопил ноутбук, чтобы тот быстрее загружался.

    Ему позвонили. Дмитрий сперва посмотрел на входящий номер и не торопился принять звонок – всё поглядывал на компьютер. Но всё же нажал на кнопку в телефоне и, прислонив аппарат к правому уху, спокойным уверенным тоном произнёс:

    – Слушаю.

    Несколько минут тишины, только слышны голоса в трубке, потом Дмитрий Александрович не менее уверенным тоном отвечал:

    – Пока всё идёт по плану! Нет. Нет, говорю же, слежки не было! Понял, всё сделаю, все материалы привезу в целости и сохранности!

    На этом он окончил разговор и заметил, что сильно вспотел. Во всю дверь было зеркало, как это и полагается в любом купе, и Дмитрий долго себя рассматривал – взгляд его был понурый. Потом он вернулся к ноутбуку и поспешно стал доделывать работу в нём над какими-то документами. Когда в купе постучали – это вернулась Мария Евгеньевна, и она была не одна, а с Ильёй, – Дмитрий Александрович уже заканчивал копировать информацию с ноутбука на компьютерный диск.

    – Да-да, уже открываю, – говорил Дмитрий, скорее выключая и убирая обратно в сумку свой ноутбук.

    – Заходите, заходите, я просто немного вздремнул, – оправдывался Дмитрий, делая вид, что глубоко зевает и ещё хочет спать.

    – Ничего-ничего, вот знакомьтесь, – весело говорила Мария Евгеньевна, намекая, чтобы Илья и Дмитрий скорее познакомились.

    – Да-да, это тот молодой человек, место которого я занял! Дмитрий, – представился Дмитрий Александрович, протягивая юноше руку для рукопожатия.

    – Илья, – принял рукопожатие Елисеев.

    Несколько минут они смотрели друг на друга, после чего все расселись по местам и вели непринуждённую беседу. Основным оратором был Дмитрий Александрович. Он много рассказывал весёлых историй, также историй из жизни, которые происходили или с ним, или с его друзьями, но ни разу не упомянул в своих рассказах о невесте, или жене, или  подруге. Этим вызвал интерес Марии Евгеньевны. Она всё больше старалась услышать в его историях подтекст о его личной жизни, но не находила такового. Вывод для неё был очевиден: или он очень хорошо скрывает свою личную жизнь, что даже в такой непринуждённой беседе умело избегает личной темы, или у него нет личной жизни. Второй вариант менее красит его, но более привлекателен для Марии Евгеньевны.

    Но Мария Евгеньевна всё же осмелилась и задала провокационный вопрос, когда Дмитрий закончил рассказывать очередную историю – историю о том, как он с друзьями ходил в лес по грибы, где они пересеклись с охотниками и вместе, приняв на грудь, потом охотились, но не на дичь, а на грибы.

    – Дмитрий, а почему во всех злоключениях, которые с вами происходили, не участвовала ваша жена? Вы так бережёте её?

    – А вы не берегли бы свою вторую половинку? Вы не берегли бы своего мужа или обязательно тащили бы его на каждую вылазку с подругами в магазин?

    Мария Евгеньевна рассмеялась.

    – Вот в магазин обязательно, так же как и в лес по грибы! Потому что я боюсь заблудиться, равно как в магазине, так и в лесу.

    Но так и не ответил Дмитрий ничего определённого относительно своего семейного положения, тем самым только подогрел к себе интерес со стороны Марии.

    Илья всё время молчал, вновь постепенно уходил в себя, думал о сестре, о её и своём будущем. А Мария Евгеньевна продолжала весёлую беседу с Дмитрием, даже на время и позабыв про Илью. Как же так?               А ещё несколько часов назад она упивалась неземным счастьем с Ильёй, прокладывая вместе с ним путь по вагонам поезда, а теперь она прокладывала путь вместе с Дмитрием по его весёлым историям, больше байкам.

    Вот так настроение, поведение и вектор симпатии у женщин меняются быстрее и чаще, чем погода. Поезд шёл, и шли минуты, шли часы – и вот прошли ещё сутки, и проехал поезд Уральские горы, потом ещё сутки – и проехал Иркутск.

    Мария Евгеньевна, Дмитрий Александрович и Илья Елисеев за двое суток очень подружились друг с другом. Илья даже разговорился, вернее, его разговорил Дмитрий, рассказывая о своей службе в армии. Слушая его, Илье захотелось немного рассказать и о своей службе. Сначала он рассказал очень мало, только несколько штрихов об «учебке», но потом вошёл во вкус и стал рассказывать не стесняясь, будто вокруг, как говорят, все свои.

    – А вот и проехали мы Иркутск, мой любимый «иркут»! – говорил Дмитрий. – Два года своей жизни я оставил тут, и два года здоровья в твои годы, – показывал он взглядом на Илью и улыбался.

    Дмитрий по второму кругу наполнил рюмки и сказал, что закуски он подготовил много, поэтому можно не стесняясь пить и есть.

    – Не напиваться же нам, в самом деле, – слегка улыбаясь, отвечала Мария Евгеньевна и поглядывала то на Дмитрия, то на Илью, но всегда возвращала взгляд на Дмитрия – на Илье она боялась надолго задерживать свой взгляд.

    – Не водку же мы литрами, – по-доброму возмущённо парировал Дмитрий. – Не водку, а коньяк! Не просто коньяк, а Темрюкский, настоящий коньяк! С коньячного завода, как говорится, с пылу с жару! Нет, не с пылу с жару, а пять лет выдержки!

    – Ложится хорошо, и послевкусие какое! – хвалила Мария Евгеньевна, будто знатоком была в коньячных делах.

    Илья немного пил, старался больше закусывать. За окном солнце уже уходило за горизонт, и последние лучики вот-вот могли покинуть их купе, так Илья даже задержал свой взгляд, провожая солнце. Мария Евгеньевна увидела этот взгляд, поняла и также посмотрела на закат – великолепный закат в дымчато-синем гористом горизонте. Дмитрий мельком взглянул на заходящее солнце и даже задержал ненадолго дыхание. Как раз хватило его вдоха, чтобы солнце зашло за горизонт и чтобы зрители вернулись своей душой в купе. Дмитрий предложил тост:

    – За то, чтобы всё хорошее, что также уходит за горизонт, как солнце, встречало нас поутру!

    Дмитрий сам не ожидал от себя такого высказывания, но тост приняли, вероятно, понимая, что в этой фразе содержится великий философский смысл, который пока они осознать не могут.

    Поезд проезжал гористый участок, встречалось множество туннелей, где поезд сбавлял ход. Несмотря на то что ночь уже вступала в свои права и на улице было темно, когда поезд въезжал в туннель, всё равно становилось резко темнее, что не видно за окно было ровным счётом ничего.

    Женя-карапуз в соседнем купе не давал спать, он ждал эти туннели, всё старался высунуться в окно, но в купе окно не открывалось, тогда он хотел в коридор, но малыша не пускали, говорили, что это опасно.

    – А почему опасно?

    – Потому что ты не знаешь, что может быть в туннеле! – строго говорила ему мама. – Если ты высунешься в окно, то можешь задеть рукой о стенки туннеля.

    – А из чего эти стенки? – не мог успокоиться малыш.

    – Из горных пород, очень острых и крепких! – ответил ему его папа, потом добавил: – Тем более что мы скоро уже приедем. Ещё несколько туннелей, потом обогнём гору и впереди будет наш Байкал, наша        станция.

    – А как называется станция?

    – Слюдянка! Весь вокзал там из мрамора. Хочешь его посмотреть? Хочешь? – пытался отвлечь от туннеля своего малыша Виктор.

    – Хочу! – бодро отвечал он, и уже ему достаточно было просто сидеть и смотреть в окно. За окном была темнота, поезд периодически наклоняло в разные стороны, слышались скрипы, моргал свет во всех вагонах. Это немного пугало, но больше возбуждало интерес, особенно детей, чем нагоняло страх.

    – А почему поезд так медленно едет? – спрашивал Женя-карапуз у своих родителей.

    – Он аккуратно едет, чтобы ничего не случилось в туннеле, потому что это ответственный и опасный участок пути, – отвечала ему Анастасия и прижимала Женю к себе, обнимала его и поглаживала по голове, чтобы он меньше боялся, но Женя и не боялся вовсе – ему было всё интересно, любопытно. Для него поездка в поезде, а тем более по туннелю была в новинку, и он не мог оставаться спокойным.

    Тем временем в соседнем купе Дмитрий Александрович сказал, что ему нужно отлучиться по важному делу, а то его живот не выдержит, а Марию Евгеньевну и Илью просил никуда не уходить и обязательно его дождаться. Дело в том, что они втроём собирались пройтись до вагона-ресторана, чтобы немного посидеть там в баре, но Дмитрий строго-настрого запретил им куда-либо уходить из купе без него. Он объяснил это тем, что у него в купе остались важные вещи, которые нельзя оставлять без присмотра.

    Дмитрий отправился в туалет, но не только по назначению, он также там позвонил по телефону и старался говорить вполголоса:

    – Мы подъезжаем! Начинайте! Готовность три минуты!

    Разговор был менее минуты. Дмитрий быстро вернулся в купе, но всё равно просил не торопиться выходить куда-либо.

    – Подождите, сейчас мы уже должны проехать эти туннели, и тогда свет перестанет моргать в вагонах, и мы сможем нормально добраться!

    – Да, а то нас и так уже шатает, – смеясь, говорила Мария Евгеньевна, будучи уже немного пьяной.

    Илья также чувствовал, что достаточно выпил, но ещё сохранял трезвость ума в какой-то степени и мог смело накатить ещё несколько рюмок, силы были. Дмитрий также хорошо ещё держался.

    – Кажется, мы въезжаем в последний туннель в этой связке! – рапортовал Дмитрий, будто знал все эти туннели наперечёт.

    Мария Евгеньевна привстала, едва не упала, но удержалась за верхнюю полку.

    – Так-так, минуточку, сударыня! – подхватил её Дмитрий, потом добавил: – Давайте все пока присядем и будем за что-нибудь держаться, а то так до бара точно не дойдём.

    Не задумываясь над словами Дмитрия и собственно над смыслом его слов, Мария Евгеньевна одной рукой обняла Дмитрия, а другой рукой взялась за обеденный столик. Мария Евгеньевна, как только Илья стал более раскован, стала смелее проявлять внимание к Дмитрию, даже при Илье, будто и не было тех трепетных чувств к двадцатилетнему юноше. И сейчас она обнимала за плечо Дмитрия, а он обнимал её, а Илья сидел напротив и спокойно смотрел на них. У Ильи и в мыслях не было, чтобы ревновать, потому что и чувств к Марии Евгеньевне у Ильи не было, но она ему чем-то нравилась, и он сам ещё не мог понять, что это за чувство возникло, но это чувство было определённо светлым и добрым. Тем не менее в данный момент Илья не копался в своих чувствах, а жил только одной мыслью – скорее увидеть сестру, забрать её к себе в Москву.

    Глядя на соседей, Илья машинально также схватился за обеденный столик. Получилось, что он держался за столик с одной стороны, а Мария Евгеньевна с другой. Для него это ничего не значило, но Мария Евгеньевна вдруг схватилась за столик сильнее, стараясь схватиться за большую плоскость, будто хотела дотянуться до руки Ильи сквозь стол, но дотянуться не могла, уже не могла.

    Это был действительно последний туннель на пути следования из Иркутска в Слюдянку, но это был наиболее длинный туннель по сравнению со всеми предыдущими, поэтому казалось, что он не кончится никогда. В туннеле, как показалось многим пассажирам, поезд сделал уже несколько поворотов – так и было, – а конца туннеля всё нет и нет.

    Дмитрий Александрович посмотрел на часы – свои наручные часы, командирские, он носил их на правой руке, несмотря на то что сам был правшой, – и едва слышно произнёс:

    – Время вышло...

    Его слов никто не слышал, так как Мария Евгеньевна внимательно смотрела на Илью, крепко держась за стол, пока держался за стол сам Илья. Казалось, что, если Илья не отпустит стол, то не отпустит стол и Мария Евгеньевна. А Илья смотрел на неё и впервые думал, возможно, даже мечтал о ней. Мысли о сестре в нём вдруг отошли на второй план, и Илья позволил себе немного помечтать о Марии Евгеньевне.

    Илья мечтал. Ему представилось, как он гуляет с Марией Евгеньевной в парке по аллее вдоль пруда, как рядом бегает его сестра Женя и они втроём счастливы. Он позволяет себе взять Марию Евгеньевну за руку, чтобы она не отходила от него далеко, а с другой стороны он берёт за руку сестру Женю. Потом Илья думает, что нехорошо, ведь Марии Евгеньевне его сестра искренне симпатична и она тоже захочет подержать девочку за руку. Тогда он переменяет руки и оказывается ещё удобнее: втроём они гуляют и он и она держат Женю за руку, и так они идут по парку вдоль пруда, а на пруду лебеди, также парами и тройками плывут параллельно им, составляя общую идиллию. Романтик Илья, романтик! И никак иначе.

    Мария Евгеньевна мечтала. Она всегда мечтала. Можно сказать, что мечтать – её обычное состояние. Но сейчас она мечтала особенно, с особым чувством, с особой глубиной. Она мечтала, что гуляет с Ильёй по парку, что они держатся за руки, что им никто не мешает, только сестра Женя бегает вокруг, играет. А они вдвоём могут идти, остановиться, обнять друг друга сильно-сильно, прижаться друг к другу, поцеловаться! Нет! Нельзя! Осекла себя на этой мысли Мария Евгеньевна и даже вздрогнула.

    Этот момент их мечтаний совпал с тем, что вздрогнула не только Мария Евгеньевна, а вслед за ней вздрогнул и весь поезд, только не от её мечтаний – от взрыва, который произошёл в туннеле впереди на рельсах, перед поездом и на рельсах в районе третьего вагона. Было два взрыва подряд с интервалом в две секунды.

    VIII

    Елисеева Женя за два дня жизни в детском доме успела ощутить на себе все прелести тамошнего режима: в восемь утра подъём, водные процедуры и завтрак; с девяти утра и до обеда занятия в кружках по разным направлениям – кто занимался танцами, кто ходил на спортивную площадку обучаться игре в футбол, некоторые дети ходили в кружок глиняной лепки, кто-то в компьютерный класс, а Женя выбрала кружок рисования. С двенадцати и до часу дня обед, после него до четырёх часов дня свободное время, а далее до ужина трудовые обязанности по  благоустройству территории – в основном это уборка мусора, полив растений в теплицах, мытьё полов непосредственно в самом здании детского дома, – ужин в семь вечера, после свободное время, но в девять часов водные процедуры и подготовка ко сну; в десять вечера все должны лежать по кроватям и спать.

    Следующим утром после тяжёлого дня, в который Женя перестрадала весть о гибели родителей, простила Артёма за его слова и даже больше с ним подружилась – ведь он поддержал её, не бросил! – Женя впервые проснулась в незнакомом ей месте. Она привыкла спать в комнате одна, но лишь чтобы рядом была мама, а здесь она была не одна – ещё пять её ровесниц. Женя проснулась от незнакомого шума, криков, смеха. Её кровать была вдоль стенки, но ближе к двери, поэтому Женя могла слышать и звуки, доносившиеся из коридора, а не только шум, поднимающийся в комнате.

    Спальня для девочек – таких спален ещё было с десяток в детском доме – была большая, квадратная. Входная дверь с угла спальни. Как входишь в комнату, сразу бросаются в глаза два больших окна в противоположной от входа стене, правее, параллельно окнам и перпендикулярно глухой стене, располагаются три ряда по две кровати: две кровати друг за другом почти вдоль окон, далее проход, потом средний ряд из двух кроватей, и опять проход, и ещё один ряд из двух кроватей, но вдоль стены, в конце которой входная дверь. И на этой последней, ранее никем не занятой кровати, которая в последнем третьем ряду, если считать от окна и первом ряду от входной двери, и спала Женя, ногами ко входу. Вдоль левой стены спальни, левее от входа, стоял шкаф-купе, в котором девочки хранили свою одежду и прочие личные вещи. У Жени из вещей, кроме одежды, в которой она приехала, ничего не было, поэтому она не претендовала на полку в шкафу.

    Женя была немного шокирована таким шумным утром и не вылезала из-под одеяла, она ждала, пока станет тише, но тише не становилось: Светка Дёмина – девочка одиннадцати лет – не могла найти в шкафу свои шорты, которые хотела надеть именно сегодня, оттого нервничала, наводя в шкафу общий беспорядок, чем вызвала недовольство своих ровесниц-подруг из этой комнаты, которые кричали ей в ответ, чтобы она забросила вещи обратно в шкаф.

    Казалось, никто из них не обращает внимания на Женю, все суетятся: то выбегают из комнаты, то вбегают обратно, по коридору слышатся крики, призывы на утренние водные процедуры и последующий завтрак, а у них, в их комнате, новенькая лежит и ни в одном глазу.

    – Вставай, соня! – обратилась к ней Светка, которая всё-таки нашла свои шорты и оттого немного успокоилась, но сердце её уже билось быстро и вряд ли могло быстро замедлиться.

    Женя поняла, что это говорят ей, ибо зачем тогда Светка так пристально смотрела на неё, а она Женя, ей в ответ – напуганным, удивлённым взглядом говорила, что не привыкла просыпаться в такой обстановке, чтобы шум, беготня, суета.

    – Так всю жизнь проспишь! Ну тебя! – махнула на неё рукой Светка и побежала к умывальнику.

    Наташка, которая оставалась последней, кроме Жени, конечно, ещё не одетой и не заправившей кровать, также торопила новенькую, но, в отличие от Светки, не ограничилась словами, а скинула с Жени одеяло, схватила ту за руку – Женя сопротивлялась, вырывала руку, но вставала с кровати – и тащила её к умывальнику, потом они вместе бежали в столовую.

    Женя, в чём ходила вчерашний день, в том спала и в том собиралась ходить весь этот день. Екатерина Андреевна была воспитателем той группы, в которой оказалась Женя, но Екатерина уже давно приучила детей вовремя просыпаться, одеваться, заправлять постель, умываться и приходить на завтрак, что пристально не следила за ними – но проверяла, чтобы никто не потерялся и чтобы все вовремя явились в столовую ко времени.

    – Екатерина Андреевна, мы успели! – рапортовала Наташка, подбегая к столовой вместе с новенькой.

    – Вижу, Наташа, спасибо, – улыбалась Екатерина Андреевна. – Женя, привет!

    Женя улыбнулась – ей было приятно, что Екатерина Андреевна обратила и на неё внимание.

    Девочки зашли в столовую. Ещё перед столовой они почувствовали аппетитные запахи еды, а когда вошли, у них аппетит проснулся  больше. Женя уже раньше видела столовые – видела их в школе, но там их водили на обед целым классом, причём отдельно девочек от мальчиков, и там это было не здесь – там это воспринималось больше временно, больше как экзотика, а здесь – здесь это повседневная жизнь.

    Наташка долго не выбирала место. Она быстро нашла взглядом свою банду, во главе со Светкой Дёминой и направилась к ним, взяв за руку и Женю, чтобы она пошла с ней.

    – Пошли, вон они там! – говорила Наташа, ведя за собой Женю.

    А Женя выбирала – она бы ещё долго стояла, пока не нашла глазами своего друга Артёма. И пока она бежала за Наташкой, стараясь не споткнуться о стулья и столы, не могла найти взглядом его, но чувствовала, что он где-то рядом. Так и было. Артём был буквально в трёх метрах, за соседним столиком вместе со своими друзьями. Артём сразу увидел Женю, когда она вместе с Наташей вошла в столовую, и улыбнулся, ведь он был рад увидеть её этим утром и проводил её взглядом до самого столика. Артём старался есть не быстро, видя, что Женя ест медленно, оглядывается. Когда их взгляды встретились, Артём улыбнулся ей ещё раз и помахал рукой – Женя помахала ему в ответ, случайно уронив на пол ложку. Тогда Артём инстинктивно потянулся за этой ложкой, и Женя тоже потянулась за ней, и на полу возле ложки они встретились, схватившись вместе за один столовый прибор.

    За детьми в столовой наблюдали всегда двое воспитателей, так и сегодня. Екатерине Андреевне помогала Лариса Борисовна, которая в основном старалась следить только за своей группой, но иногда могла окидывать взглядом и остальных детей. Екатерина Андреевна же следила за всеми детьми в столовой, ведь каждый ребёнок ей был одинаково дорог, и, конечно, она заметила казус с ложкой, но не стала вмешиваться и Ларису Борисовну просила не суетиться, объясняя, что в данной ситуации дети лучше разберутся сами.

    Екатерина Андреевна видела, что Женя постепенно приживается в коллективе, находит друзей, оживает. Это было очень важно и очень ценно, и Екатерина Андреевна в такие моменты искренне радовалась за девочку.

    После завтрака дети шли по своим занятиям. Женя не знала, куда пойти, но Екатерина Андреевна помогла девочке, рассказала про кружок рисования, и Женя с радостью захотела туда. Оказалось, что и Наташка тоже посещала этот кружок и ещё Аня и Лена. Жене не было скучно, не было одиноко, ведь с Наташкой она уже познакомилась в комнате, а с Аней и Леной виделась вчера на улице. Дети сидели по отдельности, каждый за своим отдельным рабочим местом, но места были близко друг к другу, и дети могли без труда вполголоса общаться между собой. Наташка иногда отвлекала Женю, спрашивая, как у той получается рисовать, какие остались краски или нет ли у неё запасного цветного карандаша. На самом деле Наташка просто хотела общаться с Женей, и предмет беседы был не важен. Несмотря на то что Женя не любила, когда её отвлекают во время рисования, она не отказывала Наташке в её просьбах и всегда уделяла время – девочки быстро подружились.

    Отрадно Екатерине Андреевне было наблюдать, как Женя привыкает к обстановке, дружится с другими детьми, начинает постепенно радоваться жизни, вероятно даже немного забывая и о своих родителях и о брате, который должен её забрать, но Женя не забывала ни о ком из них – она помнила, но также на неё сильно подействовал Артём, и Женя Артёму сопереживала больше, поэтому сама уже могла не плакать и не замыкаться в себе.

    Прошёл и ещё один день, вечером Екатерина Андреевна нашла для Жени один комплект одежды, в том числе ночную пижаму, чтобы девочка не ходила в одном и том же эти три дня, из которых оставался только один день, и Женя знала – она считала дни и часы до приезда брата.

    – Екатерина Андреевна, а мой брат уже завтра за мной приедет? – спрашивала Женя перед тем, как идти спать, встретив воспитателя в коридоре.

    – Да, Женя, завтра вечером он уже будет здесь, – улыбаясь, отвечала ей Екатерина Андреевна, ни на сотую долю процента в этом не                сомневаясь.

    Девочка радовалась, обняла Екатерину Андреевну, обхватив её ногу, – Екатерина Андреевна присела к девочке, чтобы та смогла обнять её, как полагается, за шею.

    – Ну всё, солнышко, иди скорее спать, чтобы скорее наступил            завтрашний день!

    – И вечер! – радостно добавила Женя, убегая в свою комнату.

    Они попрощались. В эту ночь Екатерина Андреевна не шла домой, а оставалась на ночное дежурство, поэтому несколько раз обошла все этажи, проверила по комнатам, чтобы все дети были на месте, а все окна у них в комнатах были закрыты.

    IX

    Женя хотела быстрее уснуть, но радость предстоящего приезда брата переполняла её. Она одновременно хотела и скорее заснуть, и побольше помечтать о завтрашнем дне, вечере.

    – Женька, – обратилась к ней вполголоса Наташка, которая лежала на своей кровати в среднем ряду как раз против кровати Жени.

    Елисеева повернулась к ней – улыбка так и не сходила с лица Жени, и эту улыбку нельзя было не заметить, не принять излучаемое тепло от её улыбки. Наташа улыбнулась ей в ответ – искренняя, добрая, а тем более детская улыбка всегда заразительна – и спросила:

    – Ты не спишь?

    Понятный вопрос. Наташка прекрасно видела, что её подруга не спит, но она спросила так, чтобы понять, о чём мечтает Женя. Другие девочки в комнате тоже ещё не спали, но больше были заняты собой: почти все сидели в своих телефонах, переписываясь с кем-то, одна только Светка Дёмина пыталась заснуть, не обращая ни на кого внимания.

    – Не сплю, – также вполголоса отвечала ей Женя. – Я думаю о брате, как мы завтра с ним встретимся и он заберёт меня.

    Наташка радовалась за Женю, но и самой ей от этого становилось грустно, потому что Женя уезжает, а она, Наташка, здесь остаётся и дальше. Но Климова знала, что и к ней приезжают её бабушка и дедушка, но они по разным причинам не могут её забрать, но могут навещать, забирать на выходные или даже иногда на каникулы.

    – А за мной через неделю мои бабушка с дедушкой приедут, и я поеду к ним в деревню, – также с предвкушением радостного события говорила Наташка.

    – Здорово, но плохо, что мы уже завтра с тобой последний раз увидимся, – вздыхая, говорила Женя.

    – Почему? А ты же обещала мне сегодня, что будешь обязательно приезжать на каникулах и что зимой приедешь на Новый год!

    – Приеду! Обещаю! – ещё раз пообещала Женя.

    – А как зовут твоего брата?

    – Илья.

    – А какой он?

    – Он уже взрослый! Он меня очень любит, всё время звонит Екатерине Андреевне, и она даёт мне тогда поговорить с ним.

    – Екатерина Андреевна хорошая, клёвая даже! – искренне хвалила своего воспитателя Наташка.

    – Ага, я уже знаю!

    – А ты мне завтра скажешь, когда брат за тобой приедет? Если меня не будет рядом, ты меня позовёшь?

    – Позову!

    Екатерина Андреевна, делая обход, ещё раз заглянула в их комнату, чтобы проверить, все ли на своих местах и спят ли.

    – Спите, спите! – вполголоса сказала Екатерина Андреевна Наташе и Жене. – А ты же собиралась скорее спать, – дополнительно обратилась она к Жене.

    – Уже! – радостно вскрикнула Женя, медленно уползая под одеяло. – А Илья ещё не звонил? – вдруг спросила она, резко вынырнув из-под одеяла, когда Екатерина Андреевна уже собиралась уходить.

    – В отличие от тебя, он уже спит, чтобы завтра быть уже здесь!

    – Хорошо, если будет звонить, передайте ему спокойной ночи от меня!

    – Хорошо, если будет звонить, – с улыбкой отвечала Катя и вернулась к себе на пост.

    Женя ещё немного помечтала и не заметила, как уснула. Когда долгожданное радостное событие приближается, мы всё более неспокойны, взволнованны. Нам хочется всех любить, обнимать, целовать, делиться радостью, особенно всего этого очень ярко и живо хочется детям. Их впечатления настолько сильны, что даже сны подчинены им, даже во снах они переживают предстоящее радостное событие. Так и Женя сейчас   уснула, а во сне скорее у неё наступило завтра, день, потом вечер и приехал за ней брат.

    Ей снилось, что Илья приехал к ней почти перед тем, как ей уже надо было ложиться спать, но Екатерина Андреевна впустила его на территорию и позволила встретится с сестрой. Так Жене даже было проще познакомить брата со своими подругами и Артёмом. Женя успела подружиться со многими девочками-ровесницами, а из ребят она дружила пока только с Артёмом. И во сне Женя позвала их всех, чтобы познакомить их с братом, а брата с ними со всеми.

    Несмотря на предстоящую радость встречи, во сне Женя видела, что её брат сначала улыбался ей, но потом его выражение лица стало серьёзным, потом печальным, потом бледным и почти безжизненным, и Женю окутал страх – страх неизвестности. Ей становилось холодно, она будто почувствовала во сне, что поднимается холодный ветер, все дети и взрослые забежали в детский дом и её зовут в детский дом, но она стоит на улице рядом с братом и ждёт, пока он позовёт её с собой, – она смотрит на него, потом пытается взять Илью за руку. Она берёт его руку и чувствует, что рука холодная, потом смотрит на него, смотрит ему в лицо, в глаза – Илья мотает головой в знак «нет» и отпускает руку Жени, потом говорит ей «иди в детский дом! Будь там! Со мной тебе сейчас нельзя!». Его голос холодный, с каким-то жутким эхом, слышался Жене, и она видела, как Илья разворачивается и уходит. Нет, она не могла потерять ещё и Илью, чтобы вот так он не взял её с собой. Женя очень сильно этого испугалась и побежала за ним, но он пропал, потом Женя услышала голос отца, который говорил ей слушаться брата, и голос мамы, которая просила понять и простить, просила жить и радоваться жизни.

    Женя проснулась вся в холодном поту. Ночь ещё не прошла – было только три часа ночи, утро только назревало. Все в комнате спали, за окном темнота, вокруг тишина. Жене стало страшно спать, страшно стало, что Илья не приедет или приедет, но не заберёт её, и Женя стала прокручивать в голове, что ей говорила Наташка, – Наташины бабушка с дедушкой тоже приезжают, но не забирают её, может, и брат Илья   приедет, но не заберёт её, Женю? Жене стало страшно, что такое может произойти. Но она и подумать боялась, что с Ильёй может случиться беда, что он может пострадать или погибнуть. Ей казалось, что не бывает так, чтобы все погибали и погибали. Ей казалось, что такого в принципе уже не может быть в её жизни, что теперь будут только радостные и приятные события, светлые. Но за окном было темно, в комнате было темно, и на душе у Жени от увиденного сна становилось темно и холодно. А от этой темноты и этого холода становилось страшно за завтрашний день, вечер, за себя и за брата.

    Женя не могла уснуть и лежать не спать тоже не могла, поэтому она аккуратно, чтобы никого не разбудить, встала с кровати, открыла дверь из комнаты и едва слышно на носочках вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Женя подошла к окну в коридоре – окно выводило на внутренний двор, на площадку перед детским домом, был виден и центральный вход с крыльцом, и виден свет на первом этаже. Женя не пыталась понять, что это за свет, просто смотрела в окно, на улицу, на площадку перед зданием, где фонари освещали территорию как могли, освещали и здание вплоть до третьего этажа. Их свет попадал и в коридор как раз через окно, в которое смотрела Женя, что ей приходилось немного отодвинуться в сторону, к краю окошка, чтобы свет не попадал в глаза. Женя вспоминала сон, и оказалось, что эта площадка перед детским домом ей приснилась один в один такой же, и ей казалось, что вот-вот, как во сне, появиться её брат, такой же холодный и мрачный, но никого не было – только игра теней, падающая от деревьев на асфальт, и стены детского дома. Но эти тени также очень живо воспринимались маленькой Женей, которая считала их духами, поэтому ждала, пока они ей всё объяснят, но никаких голосов не было – кругом тишина.

    Тогда Женя спустилась на первый этаж и, увидев Екатерину Андреевну, подбежала к ней, прижавшись будто к маме, и обнимая и обнимая её больше и крепче, будто в этих объятиях можно было убежать от внутреннего страха. Да, можно. Рядом с Екатериной Андреевной Жене становилась спокойнее, и она не хотела возвращаться этой ночью в комнату, потому что боялась спать, боялась такого же сна. Женя вкратце рассказала Екатерине Андреевне про свой сон и про свои опасения, на что Катя немного успокоила девочку:

    – Завтра утром ещё перед завтраком и перед тем, как уйти с работы, обязательно позвоню Илье и узнаю точное время, когда он приезжает, договорились?

    – Да.

    – Вот и хорошо, а сейчас надо спать, чтобы завтра быть с полными силами и в хорошем настроении, а сны разные бывают. Ты волнуешься, поэтому тебе приснился такой сон. Попробуй представить, как завтра увидишься с братом, и думай только о хорошем, тогда и сон добрым и тёплым будет! – объясняла Екатерина Андреевна.

    – Но мне всё равно страшно, мне с вами хорошо! – просила девочка остаться на руках у Екатерины Андреевны.

    – Хорошо, – позволила Катя этой девочке уснуть у неё на руках.

    Женя уснула быстро. Тогда Екатерина Андреевна тихонько встала и отнесла девочку в комнату, уложив в её кровать. Женя колыхалась, но не просыпалась.

    – Спи, моя хорошая, спи! Всё будет хорошо, – шёпотом сказала ей Екатерина Андреевна, оставляя в кровати.

    Ночь уже передавала права утру, рассвет не заставлял себя ждать. Катя посмотрела на часы – двадцать минут четвёртого – и, зевая, вернулась на свой пост дежурства, где продолжила читать книжку – Виктора Гюго «Отверженные», но не в переводе, а в оригинале, на французском.

    X

    Ровно в двадцать два часа и три минуты по местному времени в одном из туннелей на Транссибирской магистрали прогремели два взрыва. Мощностей этих двух взрывов оказалось достаточно, чтобы разворотить десяток метров железнодорожного полотна и обрушить технологические укрепления в данном туннеле, образовав большой завал недалеко от выезда из него, но вход в который был завален лишь частично, однако до него ещё нужно было добраться.

    От этих взрывов поезд снесло с рельсов и разделило на две части в месте соединения третьего и четвёртого вагонов. Первым взрывом разорвало рельсы и остановило поезд, буквально тут же вторым взрывом отделило поезд в месте соединения третьего и четвёртого вагонов таким образом, что первые три вагона, отбрасываемые назад первым взрывом, были встречены взрывной волной – волной сжатия, от второго взрыва со стороны четвёртого вагона получился своего рода пресс. А, соответственно, вторую часть поезда, начиная с четвёртого вагона, снесло назад, прижав к стенкам туннеля и лишь слегка деформируя их, но эти вагоны развернуло перпендикулярно проходу и подняло чуть к потолку в туннеле – таким образом был частично закрыт путь и к стороне входа в туннель, а выход из туннеля с другой стороны был перекрыт полностью обрушившейся породой и смятой грудой металла от первых трёх вагонов поезда вместе с тепловозом.

    Несмотря на то что Мария Евгеньевна держалась и за Дмитрия и за стол, а Дмитрий держался за поручень в момент взрыва и шатаний вагона, Марию и Дмитрия сперва силой инерции кинуло вперёд по ходу движения поезда как раз на Илью, а потом их всех резко бросило назад на нижнее спальное место. Предварительно вдоль стенки на этом спальном месте лежали подушка и одеяло, как раз для четвёртого непришедшего пассажира, но постельное бельё не сильно смягчило удар, хотя и немного всё-таки смягчило его.

    Те, кто стоял в коридоре или двигалися по коридору, пострадали больше всех, так как их кидало вдоль прохода, а также било то об окна в коридоре, то о двери купе, как результат – множественные ссадины и переломы. Кто стоял возле водонагревателя, также получили вдобавок и ожог открытых участков тела, в частности получили ожог на лице и после потеряли сознание.

    Свет погас как в туннеле, так и во всём поезде, – конечно, правильнее говорить о той части поезда, начиная с четвёртого вагона, которая ещё осталась в некоторой степени целой.

    Тишина в полной темноте, когда ты не можешь как пошевелиться, так и увидеть, что случилось, – можешь только слышать, но вокруг тишина. Постепенно стали слышны и скрипы, и чьи-то отдалённые возгласы, крики о помощи, стоны.

    Мария Евгеньевна не понимала, жива она ещё или нет, в сознании ли находится или нет. Она попыталась что-то сказать, но почувствовала, что ей что-то или кто-то сдавливает горло, а также при вдохе больно рёбра, поэтому сказать что-либо она пока не могла. Она лежала, придавленная Дмитрием, который потерял сознание от удара головой о стенку купе. Сдвинуть такой вес она едва ли могла, но руки свои она начинала чувствовать, как и ноги. Она стала ощупывать того, кто лежит на ней, сдавливая своим весом ей горло. По причёске, по габаритам тела, сколько доставала она ощупать, Мария Евгеньевна определила, что на ней лежит Дмитрий. То, что он никак не отреагировал на её ощупывания, могло означать, что либо он без сознания, либо мёртв. Тогда она, ощупывая его шею, пыталась нащупать пульс – пульс был. Мария Евгеньевна стала пытаться сдвигать Дмитрия вниз, на пол. Самое трудное начало – первые несколько сантиметров. Дальше под собственным весом Дмитрий сам скатился вниз и приземлился на лежащего уже там, на полу, Илью, который, видимо, также был без сознания.

    Сдвинув Дмитрия, Мария почувствовала некоторую свободу и облегчённость, но боль в рёбрах по-прежнему давала о себе знать при каждом глубоком вдохе, а слабее вдыхать Мария не хотела – не хватало воздуха и, как показалось ей, откуда-то начинал идти дым.

    Окно в купе было вышиблено вместе с рамой и лежало на обеденном столике, свисая на нижнюю полку, которая была по ходу движения поезда. Сам вагон был прижат этой стороной к стене туннеля, так что в купе насыпалось достаточно сажи.

    Мария Евгеньевна ухватилась одной рукой за поручень в стене, а другой рукой за обеденный столик и смогла приподняться, но что делать ей дальше, она не знала. Она сидела и не двигалась, стараясь прислушаться к обстановке, чтобы понять, что уже произошло и что ещё происходит, а что ещё может произойти.

    – Илья, – проговорила она вслух, но голос её был хриплым, тяжёлым, как у больного человека.

    Она сильно испугалась за Илью. Если Дмитрий был без сознания, то Илья вообще мог погибнуть, его могло где-то придавить, но где? Он не мог вылететь из купе. Или мог. И Мария Евгеньевна протянула руку в сторону окна, но стекла не нащупала – только твёрдую породу и вдобавок испачкала ладонь в саже. Мария Евгеньевна резко отдёрнула руку назад, будто её ударило током, – просто она поняла, что произошла авария в туннеле, поезд сошёл с рельсов, но почему? Почему это произошло, она не понимала.

    Илья пришёл в себя, что-то прохрипел, но теперь он ощущал, что его чем-то придавило. Он также нащупал человека и понял, что это мужчина. Мужчиной, кроме него, в купе был только Дмитрий Александрович, поэтому, чтобы проверить, в сознании ли тот и также в сознании ли Мария Евгеньевна, Илья постарался произнести их имена:

    – Дмитрий! Мария Евгеньевна!

    Его услышала только она – Мария Евгеньевна – и очень обрадовалась, что Илья пришёл в себя. Она ответила ему, также пытаясь поднять его и Дмитрия с пола.

    – Я здесь, Илья! Илья! Ты как? Можешь шевелиться?

    – Да, но Дмитрий... он без сознания!

    Елисеев смог самостоятельно выбраться из-под лежащего на нём Дмитрия, после чего на ощупь вместе с Марией вдвоём они постарались привести Дмитрия в чувства. Сначала они похлопали ему по щекам, потом Илья вспомнил, что у Дмитрия в сумке ещё оставалась литровая бутылка воды, и он попробовал найти её, пусть даже в темноте.

    – Нам надо как-то выбираться отсюда! – сказала Мария Евгеньевна, пока Илья искал бутылку.

    – Да, – тихо подтвердил Илья, потом спросил, – как вы себя чувствуете, Мария Евгеньевна?

    – Мария.

    – Что?

    – Зовите меня Марией! Не надо отчества!

    – Мария, у вас болит что-нибудь? Есть раны?

    Мария Евгеньевна ощупала себя, потом ответила:

    – Ран вроде нет, но немного больно в рёбрах, когда на вдохе.

    – Понятно, это ничего страшного.

    – Да, просто ребро, просто оно сломано.

    – Возможно, просто сильный ушиб, – успокаивал её Илья, – Вот она, нашёл!

    После нескольких небольших поливов холодной воды из литровой бутылки и нежных хлопков по щекам от Марии Евгеньевны Дмитрий Александрович начал приходить в себя.

    – Где я? – был первый его вопрос.

    – В поезде, – спокойно ответил Илья.

    – Всё в порядке, поезд просто сошёл с рельсов, – дополнила ответ Ильи Мария Евгеньевна более нежным и ласковым тоном.

    – Мы живы, – приподнимаясь, отвечал Дмитрий, прокашливаясь.

    Вокруг было темно, с каждой минутой чувствовалось всё больше дыма, начинали кашлять и Мария Евгеньевна, и Илья. Марии было кашлять тяжелее всего, кроме синяков и ссадин, у неё болели рёбра, в отличие от мужчин, которые отделались несколькими синяками, ссадинами и лёгким испугом.

    – У меня в сумке два мощных диодных фонаря! – вдруг вспомнил Дмитрий Александрович. – Я их брал на всякий пожарный…

    – В той же сумке? – быстро переспросил Илья, вспоминая, где он искал воду.

    Дмитрий Александрович понял его и подтвердил догадку Ильи. Елисеев был ближе всех к сумкам, поэтому сразу нашёл нужную сумку, а в ней два фонаря, как и обещал Дмитрий.

    – Вот так гораздо лучше! – сказал Дмитрий, когда включил фонарь, а второй фонарь был у Ильи.

    Слышались стуки и шаги, видимо, кто-то уже пробирался по коридору вагона. Также слышались выкрики имён, голоса, как женские, так и мужские, как детские, так и взрослые.

    – Будем пробираться к выходу! – скомандовал Дмитрий и попробовал открыть дверь купе, но она не поддавалась, видимо механизм скривило и дверь заедала.

    – Так, Илья, помоги мне сдвинуть её! – просил Дмитрий.

    Фонарики были на ремешке и могли крепиться на лоб, как в шахтёрском варианте, чтобы руки оставались свободные. Поэтому Дмитрий и Илья двумя руками, надавив весом своих тел, пытались сдвинуть дверь, но у них ничего не выходило. Они решили перевести дух, сделав отдых на минуту или на две, заодно продумывая альтернативный способ открывания двери.

    Илья долго не думал. Он вспомнил, что есть подушки, быстро с полки схватил свою и, прикрываясь ей, с разбегу со всей силы ударил плечом и всем весом по двери – разбилось зеркало, смонтированное в двери купе. Потом Илья, отбросив подушку в сторону, бил по двери, но уже не плечом, а ногой прямыми ударами, чётко в область замка. С третьего удара дверь поддалась и освободился выход в коридор.

    – Молодец! – хвалила его Мария Евгеньевна.

    – Молодчина, друг! – искренне радовался и Дмитрий, похлопывая Илью по плечу.

    Несмотря на то что у них были два фонаря, видимость всё равно было плохая – видно было только в шаге перед собой. Первым вышел из купе Дмитрий Александрович, так как Илья немного застыл на одном месте, видимо, переводя дыхание, пытаясь отдышаться от проделанной работы.

    – Илья! – обратился к нему Дмитрий. – Я пойду первым, следом за мной Мария Евгеньевна, а ты будешь замыкающим, так мы будем двигаться втроём и не потеряемся.

    Молчание знак согласия. Дмитрий сделал первые несколько шагов, чтобы выйти из купе, и почувствовал под ногами осколки стекла и разбитые рамы.

    – Аккуратнее, но двигайтесь за мной к выходу! – говорил Дмитрий, пробираясь по обломкам.

    – Илья, ты как? – шёпотом спросила у него Мария, беря Илью за руку и поглаживая его руку.

    – Всё в порядке, правда, – говорил он, повернувшись, чтобы посмотреть на неё, но тем самым ослепил Марию светом от фонаря.

    – Подожди, свет, – смеясь отвечала она, и добавила: – Нам нужно идти.

    Мария Евгеньевна пошла следом за Дмитрием, стараясь также не отпускать руку Ильи, держа его руку своей правой рукой, а левой рукой поспешила схватиться за Дмитрия, попросив и ему дать ей руку, – так они втроём, составляя цепочку, выбрались из купе поезда в коридор. Держась за руки, они не боялись потеряться, также чувствуя друг друга, поддержку друг друга в такой экстремальной ситуации.

    В соседнем от них купе, где ехала семья с ребёнком, в данный момент лежали только двое пожилых людей – Николай Васильевич и Алевтина Фёдоровна. Это дедушка и бабушка Жени-карапуза. Они пришли в себя, но им тяжело было двигаться, тяжело подняться с пола – они были прижаты рамой окна, упавшей на них, а также несколькими сумками, свалившимися на них сверху, с третьей полки.

    Илья, пробираясь в коридоре, мимо их купе, услышал их голоса, просьбы о помощи и не смог пройти мимо.

    – Подождите! – сказал строго Илья и вырвал свою руку из руки Марии Евгеньевны, чтобы и она остановилась, и Дмитрий тоже.

    Илья направил фонарик внутрь купе, чтобы разглядеть, где его соседи, откуда доносятся голоса, и увидел их под небольшим завалом.

    – Я помогу вам! – сказал Илья и пробрался в их купе. Дверь в их купе была раскрыта, даже выбита чем-то, поэтому Илья вошёл в купе без особых усилий.

    Мария Евгеньевна также остановилась и попыталась пойти вслед за Ильёй. Дмитрий Александрович не стал уходить один, также остановился, ожидая, пока Илья и Мария вытащат из-под завалов пострадавших соседей. Дмитрий просто не хотел создавать толпу, понимая, что проходы и так узкие и много человек это лишнее. Он просто крикнул им, что подождёт их и пока осмотрит выход из вагона, может, в коридоре также есть пострадавшие, но живые пассажиры.

    К сожалению, почти все те, кто лежали в проходе в коридоре, не были живы – получив серьёзные травмы, многие из них скончались на месте, а некоторые лежали без сознания. Дмитрий, перешагивая через них, пытался прощупать пульс каждого, но нащупать пульса ни у кого не мог – просто у некоторых людей был слабый пульс.

    – Здесь без вариантов, живых нет! – крикнул Дмитрий, потом добавил: – Я жду вас и проверю дверь на выход из вагона!

    Илья и Мария слышали Дмитрия, но сейчас сконцентрировались на том, чтобы вытащить из купе двух пожилых людей.

    – Алевтина Фёдоровна! Николай Васильевич! Это я, Илья! – говорил он им, чтобы они узнали его и меньше волновались, но волнение их было велико, так как они переживали больше не за себя, а за своих родных. Илья также не забывал ни о ком из них, но думал, что все здесь, просто без сознания, однако, кроме Алевтины Фёдоровны и Николая Васильевича, никого в купе не было, и это насторожило Илью.

    – А где ваши дочь и внук? – с волнением в душе спросил Илья.

    – Они там, они пошли туда, – едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, начала отвечать Алевтина Фёдоровна. – Они час назад пошли в вагон-ресторан, а потом это... бах.

    У Ильи всё внутри перевернулось. Он сильно испугался за чужую семью, за ребёнка особенно. Если этот вагон ещё был цел и те, кто был в купе, отделались синяками и лёгким испугом, то что произошло с другими вагонами, которые ближе к голове поезда, Илье было страшно подумать.

    – Мы найдём их! – уверенно заявил Елисеев, не сомневаясь в том, что теперь он их будет искать и найдёт.

    – Да, обязательно, они найдутся! – подтвердила Мария Евгеньевна и добавила: – Я уверена, с ними всё в порядке, поезд просто сошёл с рельсов, думаю сильно никто не пострадал, ведь мы с вами живы-здоровы.

    Мимо них кто-то ещё прошёл по коридору, спотыкаясь и матерясь. Люди пробирались в темноте в поисках выхода.

    – Нам сейчас надо выйти из поезда, а потом мы найдём вашу семью! – обещала Мария Евгеньевна и брала Алевтину Фёдоровну за руку, но та сопротивлялась, говорила, что не пойдёт никуда без своей дочки и внука, плакала.

    Дмитрий Александрович тем временем добрался до двери, которая открывала выход из вагона, но дверь была закрыта, вдобавок сильно искривлена, что открыть её пока не представлялось возможным. Рядом с Дмитрием скопилось около десяти человек – в основном это женщины, но было и двое мужчин.

    – Открывай дверь! – слышал Дмитрий женские голоса.

    – Давай вместе навалимся на неё! – предлагали мужики способ открыть эту дверь.

    – Думаю, это бесполезно, – спокойно ответил Дмитрий, предполагая другие варианты.

    Возник гул и поползновения в сторону двери, едва не возникла давка, но Дмитрий Александрович громким и строгим тоном сказал:

    – Стоять! Молчать! Дверь сильно повреждена, чтобы её открыть, но у нас есть выбитые окна, надо пробовать выбраться через них! Только по одному и без паники! Вот вы, – указал он на мужчину, положив ему свою руку на плечо, – вы ближе к окну, вылезайте и будете помогать принимать остальных, а я буду помогать здесь.

    Мужчина согласился, что-то бормоча себе под нос, и шёл вылезать в окно. Ему помогли вскарабкаться в оконный проём, перекинуть основную часть тела за борт, а держали за руки и плечи. Также мужчина потом сам схватился за выступы окна, в которых ранее была закреплена рама, а теперь ничего нет, и старался аккуратно спуститься на землю в туннеле. Было темно, ничего не видно под ногами, поэтому мужчина боялся спрыгнуть, не зная на что наскочит, и просил ему посветить, но люди возмущались, ведь света ни у кого нет. Дмитрий Александрович пробрался к окну и посветил своим фонарём вниз, чтобы тому мужчине было видно, куда спрыгивать.

    Тот спрыгнул, едва не подвернув себе ногу, оттого сильно испугавшись, но устоял на ногах. Когда он почувствовал, что с ним всё в порядке, то уверенность в своих силах у него возросла и он осмелел:

    – Так, я готов! Давайте по одному, первыми женщины и дети! Дети есть? Я, Павел, готов помочь всем вам выбраться из поезда! – гордо провозглашал он, почувствовав уверенность в своих силах, хотя ещё несколько минут назад весь дрожал от страха и хотел бежать прочь, куда есть возможность.

    Вагон стоял на одной левой оси и этой же левой стороной был облокочен о стену туннеля. Когда Павлу помогали вылезти через окно, то поезд слегка наклонялся в его сторону, но потом откидывался назад – видимо, была тонкая грань равновесия. Если бы не было темно, то Павел ясно бы увидел, что окно выше положенного только потому, что поезд стоит накренённый на один бок и поддерживается о стену и его равновесие очень тонко, что, стоит только начать наваливаться на приподнятую сторону, сработает эффект детских качелей или старинных весов – эта сторона перевесит и вагон потянет на другой бок. Этого могло точно не произойти, если бы вагон не отсоединился от других соседних вагонов, которые развернуло перпендикулярно туннелю.

    Тем временем Илье и Марии удалось успокоить Алевтину Фёдоровну и Николая Васильевича, они вывели их в коридор, держа под руки, после чего Илья сориентировался, увидев Дмитрия, и сказал идти к нему.

    Дмитрий Александрович был занят тем, что помогал женщине взбираться в окно, где со стороны улицы – точнее, туннеля – её принимал Павел, тот отважный мужчина. Женщина боялась, но лезла. Ей было тяжело, она постоянно цепляла своей одеждой за различные углы и гвозди, чем рвала себе одежду и немного ранила то руку, то ногу, то живот. Тем не менее удалось её протолкнуть в окно, а на той стороне Павлу подставить под её ноги свои плечи, чтобы женщина почувствовала опору и увереннее вылезала. В этот момент послышались скрипы и поезд слегка наклонило в сторону окна, через которое проводилась эвакуация пассажиров. Вдалеке послышался крик и грохот, после чего там же вдалеке что-то сильно заискрилось. Испугались не только в эпицентре шума, но и здесь.

    – Что там произошло? – в панике спрашивала вылезающая женщина, которая только и видела во всей это кромешной тьме вдалеке искры и слышала с той стороны предварительно сильный грохот.

    – Что-то упало? – спросили из толпы и обращались к Дмитрию Александровичу, считая, что он должен знать.

    Почему-то в этой небольшой толпе его воспринимали как безусловного лидера, возможно военного, который знает, как спастись. Вероятно, это из-за того, что несколько минут назад он успокоил толпу и показал выход через окно.

    – Не думаю, что это должно нас в данный момент волновать! Сейчас наша задача выбраться отсюда, что мы и делаем! – отвечал Дмитрий, хотя догадывался, что такой грохот мог быть от падения на один бок вагона.   И какая разница, собственно?

    Находящиеся в вагоне чувствовали, что вагон накренён на один бок, но также они понимали, а некоторые достоверно знали, что левым боком вагон прижат к стенке – значит, волноваться не о чем. То, что и их вагон может перевернуться, упав на другой бок, об этом никто из них скорее не хотел думать, нежели не мог допустить такой мысли. Все хотели верить в спасение через окно и последующий выход из туннеля на свободу, на улицу, где их встретят МЧС и «скорая помощь».

    Женщина, становясь на плечи Павла, всё ещё держалась руками за оконный проём. Павел, чтобы женщине легче было спуститься вниз, присел, едва удерживая сей вес на своих плечах, после чего женщина смогла спрыгнуть на землю, удержавшись за Павла руками, тем самым едва его не завалив вместе с собой на землю.

    Таким образом планировали эвакуировать из вагона всех. Так увлеклись и поверили в своё спасение люди через окно, что, не дожидаясь очереди, почти все стали лезть через окна, даже без чьей-либо помощи. Дмитрий Александрович пытался их образумить, просил не суетиться, не создавать давки, но люди так хотели на свободу, что не слушали никого. Марии с Ильёй пришлось завести Алевтину Фёдоровну и Николая Васильевича обратно в купе, чтобы не толпиться в проходе и не быть раздавленными безжалостной толпой.

    Равновесие, которое сохранял вагон, и так было хрупко, а когда все полезли через окна, то создали некоторый дифферент на правый бок, и весы стронулись с места – вагон стал наклоняться вправо, сопровождая сие действие пронзительными скрипами.

    Все замерли. Кто в этот момент пролазил в окно, тоже замер и пытался понять, в какую сторону тянет вагон, а в какую сторону надо теперь лезть ему, чтобы спастись. Дмитрий Александрович также затаил дыхание и прислушивался, оценивая обстановку.

    – Все назад! – скомандовал Дмитрий, надеясь, что ещё не поздно  вернуть тонкое равновесие, в котором находился вагон до этого.

    Те, кто был в окнах, резко ринулись обратно внутрь вагона, но не все успели – кто-то зацепился одеждой за оконный проём, кто-то просто застрял. Вагон от падения было уже не остановить.

    Павел поздно понял, что вагон падает на их сторону, и попятился назад, но предупредить остальных, кто уже успел вылезти, он не смог – будто потерял дар речи. Он пятился назад, но споткнулся о неровность и упал, но всё равно продолжал отползать назад.

    Вагон перевернулся, упав на правый бок. Мария, Илья, Алевтина Фёдоровна и Николай Васильевич держались в купе друг за друга и за поручни, которые нашли ещё целыми. Дмитрий Александрович, хотя и был в коридоре, но успел вскочить в ближайшее купе и также схватиться за ближайший там поручень. Он успел это сделать ровно за секунду до падения вагона на правый бок, в котором как раз был коридор и окна, через которые люди пытались вылезти из вагона.

    Падение вагона привело к новым пострадавшим и новым жертвам: те, кто находились в коридоре, получили новые ссадины и переломы, так как их фактически прибило к земле, но не раздавило, так как между землёй и стенками купе всё же было небольшое расстояние. Те, кто наполовину был в окнах и не успел из них вылезти, погиб на месте от смертельных телесных повреждений – их разрезало на две части. Те, кто находился в туннеле снаружи вагона: а это Павел и та женщина и ещё один мужчина, который успел вылезти из окна, также пострадали. Павлу придавило только ноги, раздробив ему кости, выпрыгнувший мужчина из окна не успел убежать из-под падающего вагона, в отличие от женщины, которой удалось спастись, так как она была ближе всех к краю вагона и просто вовремя отпрыгнула на целый метр в сторону.

    В разных местах вагона заискрило, дым теперь пошёл ещё и из их вагона, видимо, где-то загорелась проводка, но отчего это произошло, понятно не было.

    XI

    Придя в себя, Анастасия Николаевна поняла, что её несут, держа под ноги и под руки, но вокруг темнота и только разные звуки, крики. Она не понимала, что произошло, но первая мысль была о сыне, вторая мысль о муже и о родителях.

    – Клади её здесь, дальше нам не пройти, – услышала Анастасия незнакомый мужской голос, и страх ещё больше окутал её, но не за себя – за своих родных.

    – Что случилось? – негромко и осторожно спросила она.

    – Она пришла в себя, – констатировал факт другой мужской голос, но также незнакомый.

    – Где мой сын, где Женя? – спрашивала она, и в её голосе чувствовалось нарастающее беспокойство.

    – Женщина! Мы не знаем, мы пытаемся спасти вас и себя! – ответил мужской голос, который она услышала первым, когда пришла в себя.

    – Где мой сын? – едва не криком спрашивала она, пытаясь встать на ноги, но почувствовала жуткую боль в правой ноге и села на пол, прокричав от боли.

    – Тихо!

    – Что у меня с ногой? Почему мне больно на неё встать?

    Заморгал свет, послышались скрипы, также слышались  приближающиеся шаги.

    – Макар, нашёл выход? – спрашивал первый мужской голос у подошедшего невидимки.

    – Да, толстый открыл дверь с той стороны, всех уже вытаскивают, надо выбираться из вагона, пока он не взорвался!

    Подошедший мужчина был с мощным фонарём, которым хватало осветить на метр перед собой. Двое мужчин, которые перенесли Анастасию в коридор, вытащив из под завала столами, вновь схватили её и понесли вслед за тем мужчиной, которого, видимо, звали Макаром. Анастасия не хотела никуда уходить без своего сына и мужа – она помнила, что вместе с ними пришла в вагон-ресторан, значит, и они должны быть здесь.

    – Подождите, здесь должны быть мой сын и муж! Надо найти их! – кричала она.

    – Сожалею, но, кроме вас, больше выживших здесь нет, и мы не будем тратить время! – ответили ей.

    Анастасия Николаевна закричала и стала вырываться из рук её спасителей, но они всё ещё держали её, однако им становилось тяжело нести такую женщину.

    – Послушайте! Хотите, мы оставим вас здесь, а сами уйдём!? – строго сказал первый.

    Анастасия молчала и не могла поверить, что слышит такое.

    – Хотите? – переспросил второй.

    – Идите отсюда, я сама найду свою семью! – с презрением ответила она, и слёзы были у неё на глазах.

    Мужчины не стали долго церемониться и положили Анастасию на пол, а сами пошли дальше, к выходу из вагона. Анастасия осталась лежать на полу. Над ней периодически моргала лампочка, что через некоторое время – через несколько минут – она смогла понять, что находится в вагоне-ресторане, что вокруг неё поломанные столы и стулья, битая посуда, другие пассажиры с окровавленными руками и головами лежат на обломках столов. Вероятно, среди таких людей есть и её Виктор, её Женя. Она боялась в это поверить, боялась это узнать, оттого и лежала не двигаясь. Она лежала одна. Видимо, кто был жив и мог двигаться, тот давно покинул этот вагон, этот поезд. Но почему тот мужчина говорил о взрыве? Почему он так торопился уйти? Что вообще произошло? Она стала задавать себе эти вопросы, но ответа не находила, и вдруг её осенило, точнее, она вспомнила, что в вагоне-ресторане всегда есть газовые баллоны, которые используются для разных нужд. Вероятно, они и вызывали беспокойство у того мужчины.

    – Господи! – поняла она. – Помоги!

    И Анастасия Николаевна попыталась привстать, чтобы уже не лежать, но быть в положении сидя и немного сориентироваться. Поскольку ей не было ничего видно, только слышно – она прислушивалась, и слух её с каждой минутой всё более обострялся. Первые минуты она слышала лишь непонятный шум, гул, отдалённые крики, скрипы, но постепенно звуки стали проясняться, и она уже начинала слышать отчётливые голоса, как мужские и женские, так взрослые и детские. Один совсем рядом, будто рядом с ней, ей показалось, детский голос сказал слово мама. Так и было, только это был голос не её сына, а другого мальчика, которого вытаскивали из-под обломков, но уже снаружи вагона, а не внутри – внутри больше никого из живых, кроме Анастасии, видимо, не осталось.

    – Женя, – прохрипела она едва слышно, и стала разворачиваться, чтобы ползти вдоль вагона, чтобы проверять каждого, кого встретит, ощупать каждое тело, проверить под каждым обломком внутри вагона, чтобы знать, здесь её семья или нет, живы, просто без сознания или не живы, но о последнем она старалась не думать, но знала, что если она не поторопиться, то баллоны взорвутся и тогда в живых уже никого здесь точно не останется.

    Вагон, как ни странно, стоял почти прямо, лишь немного приподнят вверх, окна выбиты. Анастасия ползла вдоль вагона, но в сторону подъёма, а не в сторону спуска, куда ушли остальные.

    Этот вагон, как и некоторые другие после взрыва, отбросило взрывной волной назад, развернув перпендикулярно туннелю и железнодорожным путям, приподняв немного кверху. Но этот вагон хорошо врезался в стену туннеля, поэтому упасть на бок или перевернуться ему не грозило, однако опасность взрыва газовых баллонов сохранялась.

    Анастасия ощупала уже несколько мужчин – все они оказались мертвы, в основном из-за того, что сидели за столом, а на столе было много посуды, из-за чего они получили множество опасных для жизни ран во время аварии, – но среди них не было её Виктора, а детей вообще              не было, и Анастасия стала вспоминать, а где конкретно находилась её семья перед тем, как произошла авария. И Анастасия вспомнила. Виктор повёл сына в туалет, но их долго не было, а потом она уже ничего не помнит – только как осталась сидеть одна за столиком, но с ними был ещё друг Виктора – Генка. Где же он? Она не нашла его среди погибших или тех, кто мог лежать без сознания.

    – Точно, Генка уже выбрался! – подумала Анастасия и продолжила продвигаться вдоль вагона к его концу, где был туалет, чтобы проверить свои догадки.

    Анастасия чувствовала, что ей становится хуже, что она теряет силы, потом вспомнила и о ноге, ощупала её – рана в ноге кровоточила. Тогда Анастасия решила остановить кровотечение, сделав простую перевязку. Она надорвала часть своей верхней одежды и перетянула ногу выше раны. Потом также обмотала и рану, чтобы та не загноилась. После чего продолжила поиски.

    Тем временем за десяток метров назад по туннелю из вагона, в котором ещё оставались родители Анастасии вместе с их спасителями – Ильёй, Марией и Дмитрием, постепенно стали выбираться люди.

    Выползали через окна, и уже не было опасности падения вагона, ибо и так тот уже лежал на правом боку. Только свободные окна теперь были не из коридора, а из купе. И первыми показали пример Дмитрий Александрович и Мария Евгеньевна, которые выбрались из вагона, после чего вместе с Ильёй, который ещё оставался в купе, помогали выбраться родителям Насти. Вслед за ними вылез из вагона и Илья. Также через другие купе стали выбираться остальные, кто уцелел.

    – Помогите! Я здесь! Помогите мне! – слышался душераздирающий крик, похожий больше на плач взрослого мужчины.

    Это просил о помощи Павел, ноги которого придавило вагоном. Павел не мог пошевелиться и от болевого шока на некоторое время потерял сознание, но так же быстро и очухался, ощутив свою полную беспомощность. Ног он не чувствовал, только понимал, что никак не может пошевелиться, даже привстать – что-то тяжёлое держит его.

    В данный момент ему никто не мог помочь, но Дмитрий Александрович немного утешил бедолагу, подойдя и сказав несколько слов:

    – Потерпи, друг! Мы не в силах тебя вытащить, ты застрял наполовину под вагоном, но спасатели скоро найдут нас и спасут всех, и тебя спасут! Надо только верить и ждать! Слышишь? Не теряй веры, друг, – ты герой! Ты спас многих людей, и тебя спасут!

    Эти слова немного ободрили Павла, он уже больше думал о том, что он герой, что скоро спасатели всех найдут и его тоже – так ему было легче немного. Но тем не менее осознание того, что он не может пошевелиться, периодически угнетало его, наводило на дурные мысли.

    В темноте было трудно ориентироваться, даже при том условии, что у некоторых был фонарик. Многие люди, кто смог, уже выбрались из поезда и шли к выходу из туннеля в единственно возможном направлении – в направлении въезда в туннель. Но туннель был длинный, имел несколько поворотов, и поэтому света в конце туннеля ещё не было видно, но люди не теряли надежды на спасение.

    Тем не менее Илья строго сказал, что не бросит родителей Анастасии и поможет им найти их семью. Мария Евгеньевна также всем сердцем была с Ильёй и с родителями Насти, но она боялась, что поиски могут оказаться напрасными, однако не озвучивала своих догадок вслух – просто молча стояла со слезами на глазах. Дмитрий Александрович советовал искать выход из туннеля, чтобы вызвать спасателей, которые смогли бы уже найти остальных пострадавших.

    – Мы никуда не пойдём без нашей дочери и внука, без мужа дочери тоже никуда не пойдём! – строго отвечал Николай Васильевич.

    – Вы хотите спасти им жизнь? – ставил вопрос ребром Дмитрий Александрович. – Тогда самый правильным будет найти выход из туннеля и вызвать спасателей, вызвать «скорую помощь». Если этого не сделать, что толку в том, что мы их найдём?

    – Тогда мы все вместе и отправимся к выходу, ведь дорога каждая минута! – отвечал Илья, поддерживая родителей Насти, так как в его понимании помощь, взаимовыручка не могут быть отложены на «потом».

    – Где вы будете их искать? – не понимал Дмитрий.

    – До аварии они были в вагоне-ресторане, он дальше, ближе к голове поезда! – отвечал Илья.

    Дмитрий Александрович теперь совсем в душе потерял надежду, что в том вагоне могут быть живые, и уже более обречённым тоном ответил Илье:

    – Что с вами делать, дьявол! Идём их искать, только быстро! Нельзя терять ни минуты! – говорил он Илье, а потом добавил для Марии Евгеньевны и родителей Насти:

    – А вы остаётесь здесь! Мария! Присмотри за ними, если есть смысл, можете пробираться к выходу, к началу туннеля, вместе с остальными, кто туда уже идёт! Вот вам мой фонарь, у нас с Ильёй ещё один есть! – инструктировал их Дмитрий Александрович, а сам вместе с Ильёй отправился ближе к эпицентру событий, к источнику дыма, который распространялся по туннелю, а также к большей куче вагонов, среди которых им предстояло найти вагон-ресторан.

    Дмитрий Александрович просчитывал в голове варианты развития событий и свои действия, а Илья просто шёл, держа в голове лишь одну мысль – чтобы Анастасия и её семья были живы-здоровы и их можно было быстро найти.

    Илья шёл впереди, так как у него был фонарь, а Дмитрий шёл сзади. Они шли медленно, так как видимость была плохая, нужно было пробираться через лежащие или стоящие поперёк вагоны, а также пропускать мимо себя встречную толпу людей, которая спешила найти выход. Толпа была толпой – все шли, даже почти бежали, спотыкались, давили друг друга. Илья и Дмитрий едва удерживались на ногах. Ситуацию усугублял дым, концентрация которого только возрастала. Дмитрий предложил чем-то прикрыть лицо, чтобы меньше вдыхать дыма. Илья последовал его совету и снял с себя футболку. Встречная толпа не уменьшалась – те, кто мог идти, старались идти за всеми в поисках выхода.

    Диспетчер поездной службы Мамыкин Александр был в ночной смене, постоянно жаловался на боли в животе, но не брал отгул или больничный, а решил выйти в эту смену на работу. Тем не менее он не однократно отлучался по нужде, но всегда быстро возвращался, а его напарник сидел в соседней комнате, будучи подменным.

    В момент аварии Александр в очередной раз отлучился по нужде, а его напарник Жулебин Виктор вяло в очередной раз шёл за пульт. Вдруг он увидел на мониторе, что сигнал пассажирского поезда «Москва – Владивосток» пропал.

    – Мамыкин! – закричал Виктор. – Мамыкин! У тебя где этот поезд был? На какой линии? Какой перегон?

    Мамыкин услышал крики своего напарника и пулей прибежал на своё рабочее место, скорее уставившись в монитор.

    – В туннеле! В туннеле номер семь! – прокричал Мамыкин и скорее схватился за телефон звонить дорожному диспетчеру ДЦУП (диспетчерская центра управления перевозками) и энергодиспетчеру района электроснабжения.

    А Виктор скорее старался известить дежурных по железнодорожным станциям, начальников станций и машинистов поездов, находящихся на этом перегоне. Также была вызвана бригада восстановительных и пожарных поездов к предполагаемому месту крушения поезда, а также бригада МЧС по расчистке туннельных завалов и скорая помощь пострадавшим, которых предстояло эвакуировать.

    Но прибытие пожарной, восстановительной и спасательной бригады, а также бригад скорой помощи к месту аварии ожидалось не раньше чем через час после самой аварии ввиду сложного дорожно-транспортного сообщения на гористом участке местности.

    Тем временем пассажиры пытались самостоятельно покинуть туннель, и им это удалось. Увидев свет в конце туннеля – правильнее сказать, что это было начало туннеля, – люди закричали от радости и побежали ещё быстрее, ещё больше спотыкаясь и падая, ещё больше расталкивая и давя друг друга. Многие пострадали больше от давки, чем от самой аварии. Среди таких пострадавших были женщины и дети, также пожилые люди, которые не могли быстро передвигаться и плохо держали равновесие, когда их толкали другие бегущие, более молодые и крепкие люди.

    Мария Евгеньевна держала Алевтину Фёдоровну и Николая Васильевича под руки. Им троим было трудно идти, зато их не сбила толпа и они смогли выбраться из туннеля невредимыми, хотя и много позже тех, кто бежал почти сломя голову, расталкивая всех на своём пути.

    Мария Евгеньевна переживала не только за Илью и Дмитрия, но и за Анастасию, её ребёнка и мужа. Поэтому она порывалась вернуться в туннель, чтобы помочь Илье с Димой, которые помогают Алевтине и Николаю. Но она понимала, что не следует пожилых людей оставлять здесь одних, пусть даже уже на свежем воздухе, ведь помощь им её может понадобиться и здесь, в ожидании спасателей и бригад скорой помощи.

    Была ночь, звёздная безоблачная ночь, полная луна ярко освещала железнодорожное полотно и вход в туннель. Многие люди нашли себе место вдоль железнодорожного полотна на обочине, в траве, среди растительности. Так и Мария Евгеньевна вместе с родителями Насти.

    Проходящий рядом мужчина нёс литровую бутылку воды, сделав из неё несколько глотков.

    – Мужчина, – обратилась к нему Мария Евгеньевна. – Вы не поделитесь с нами водой?

    Мужчина остановился, посмотрел на неё, посмотрел на стариков и сжалился над ними, оставив им всю бутылку с водой.

    – Спасибо! – ответила она, и родители Насти также присоединились к благодарности, улыбнувшись тому мужчине.

    – Есть добрые люди на свете! – радовалась Алевтина Фёдоровна.

    – Да!

    – Твой младший брат Илья смелый, отважный парень! – хвалила Алевтина Фёдоровна того юношу.

    Мария Евгеньевна улыбнулась.

    – Да, он смелый, но он не брат мне, просто попутчик!

    – Не может быть! Вы такие родные друг другу! – отвечала Алевтина Фёдоровна, также улыбаясь и по-доброму смеясь.

    – Да-да, у неё глаз не ошибается! – подтверждал Николай Васильевич. – Значит, вы очень родные души!

    – Спасибо, – улыбалась Мария Евгеньевна, с добром вспоминая прекрасно проведённые мгновения с Ильёй, особенно наедине, в путешествии по поезду.

    – Дмитрий Александрович тоже хороший человек, в нём есть стойкость и реалистичное видение ситуации, но в нём мало веры! – сказала своё мнение о нём Алевтина Фёдоровна.

    Мария Евгеньевна глубоко вздохнула на это и сразу почувствовала резкую боль в рёбрах. До этого она уже и забыла, что у неё, возможно, сломаны рёбра. А теперь вспомнила, точнее, организм не дал забыть.

    XII

    Когда толпа поредела, навстречу никто не шёл, а поперёк туннеля, обволакиваемый дымом, вырос тёмно-зелёный слегка помятый вагон,  Илья остановился, светя фонарём в окна. Дмитрий встал рядом и также старался что-то разглядеть, но, кроме клубов дыма, ничего не было видно.

    Илья с Дмитрием присели на корточки – внизу было меньше дыма – и закрыли рот – Дмитрий воспользовался платком, а Илья рукавом, после чего попробовали найти вход в этот вагон, чтобы осмотреть его. Дмитрий первым двинулся на амбразуру, попросив Илью взглянуть на вагон снаружи, заглянуть под вагон.

    – Так мы быстрее проведём поиски! – сказав это, Дмитрий решил начать поиск двери с той части вагона, которая ближе всего была к земле, что называется, поиск снизу вверх.

    Илья подобрался к вагону вплотную, потом прилёг на живот и пытался разобраться, есть ли какое-нибудь расстояние между вагоном и землёй. Оказалось, что расстояние есть и вдоль вагона оно меняется, увеличивается к концу вагона до метра высотой. Елисеев видел множество обломков под вагоном, но не мог понять, есть ли кто под обломками, тем более есть ли там кто живой. Большинство обломков Илья не мог приподнять или сдвинуть хотя бы на сантиметр. Поэтому он решил использовать другое средство для поиска, кроме фонаря, – свой голос:

    – Есть здесь кто живой? Отзовитесь! – он повторял эту фразу каждые десять секунд и постоянно светил фонарём под вагон, в надежде, если там кто-то есть, то обязательно отзовётся.

    Как ни странно, Илью услышала Анастасия, которая была внутри вагона и проводила собственные поиски своей семьи. Она услышала знакомый голос. Ей не нужно было времени, чтобы вспомнить, чей это голос она слышит:

    – Илья! Я здесь! – отозвалась она и сразу же почувствовала на своём плече чью-то руку.

    Без доли сомнения она подумала, что это был Илья, но рядом с ней оказался совершенно незнакомый ей человек – правда, и разглядеть его она плохо могла, – но одно она поняла точно – по силуэту это был не Илья.

    – Сударыня, пройдёмте! Нужно уходить! – сказал Дмитрий, беря Анастасию за руку.

    Илья также услышал голос Анастасии, когда она ответила ему. Это и понятно. Он был ровно под ней. Только она была в вагоне, а он снаружи, под вагоном, светил фонарём среди обломков, светил долго, придирчиво, и его старания оказались не напрасны. Илье показалось, что он увидел чью-то руку – руку ребёнка или женщины.

    Елисеев принялся проверять свои догадки и полез под вагон по обломкам, держа в поле зрения виднеющуюся из-под обломков человеческую руку.

    Анастасия объясняла Дмитрию, что ищет свою семью – мужа и ребёнка, – просила ей помочь.

    – Вы также должны знать, что мы нашли ваших родителей Алевтину Фёдоровну и Николая Васильевича и пришли искать вас с мужем  и сыном!

    Анастасия слушала его и не могла поверить его словам – то, что он говорил, успокаивало её, но она не понимала, где же тогда её семья.

    – В вагоне детей нет! Я всё осмотрел, пока дошёл до вас! Возможно, они под вагоном, Илья как раз осматривает всё снаружи, мы должны ему помочь!

    Дмитрий был очень убедителен, а упоминание об Илье явилось для Анастасии решающим сигналом, и она пошла с Дмитрием из вагона.

    – Вы ещё должны знать, что у нас мало времени, баллоны с газом могут в любой момент сработать! – вдруг вспомнила Анастасия.

    Эта новость больше подстёгивала Дмитрия не к поискам, а к тому, чтобы уходить, но сразу озвучить мысль об уходе он не мог, поэтому звал Илью, чтобы узнать, как у него продвигаются поиски.

    Анастасия не хотела стоять на месте, как её просил Дмитрий, а последовала за ним, к Илье, чтобы также принять участие в поисках.

    – Здесь ребёнок, но я один его не вытащу! – кричал Илья.

    Дмитрий обошёл вагон с другой стороны, нашёл какую-то палку, чтобы сделать рычаг, который помог бы приподнять груду обломков.

    – Илья, ты нужен мне здесь! – просил его Дмитрий.

    – Но кто тогда вытащит ребёнка?

    – Я его вытащу! – сказала Анастасия, оказавшись рядом с Ильёй.

    Илья и Настя лежали рядом, вместе на обломках под вагоном и держали за руку некоего малыша. Илья смотрел на Анастасию – она смотрел на руку малыша. Если Илья и не узнал мальчика, то Анастасия точно узнала своего сына. Слёзы проступили у неё на глазах. Она и радовалась, что нашла сына, и переживала, что её ребёнок может уже не быть живым.

    – Он жив! Пульс слабый, но есть! – сказал Илья, действительно нащупав на запястье руки пульс у малыша.

    – Илья! – звал его Дмитрий. – У нас мало времени!

    Елисеев пролез под вагоном и вылез с другой стороны, где был Дмитрий. Они вдвоём слегка приподняли груду обломков, а Анастасия вытащила ребёнка из-под завала и из-под вагона. Она присела на землю, прижав малыша к своей груди, обнимала его, целовала. Это действительно был Женя-карапуз, но он был без сознания.

    Илья с Дмитрием пролезли под вагоном и хотели помочь матери, взяв себе ребёнка на руки, но Анастасия никому из них не отдала своё дитя, но также и не двигалась с места.

    – Нам пора уходить! – торопил Дмитрий.

    – Я никуда не пойду без своего мужа.

    – Жене нужна медицинская помощь. Скоро здесь будут спасатели, они найдут вашего мужа! А вы должны думать о ребёнке! – убеждал  её Илья.

    Анастасия молчала.

    – Если хотите, я останусь здесь и ещё поищу его, а вы тогда пойдёте к выходу! – предлагал Илья.

    Анастасия послушала его, но ей тяжело было идти, и Дмитрий просил не отказываться от его помощи. Но перед тем Дмитрий шепнул Илье:

    – Только быстро! Баллоны могут сработать!

    Илья вздохнул, прокашлялся от попавшего в рот и лёгкие дыма, после чего вновь залез под вагон.

    Двадцать минут по тёмному туннелю – и Дмитрий вывел Анастасию с ребёнком на руках на свободу, на свежий воздух. Их встретила Мария Евгеньевна и проводила до родителей Насти. Алевтина Фёдоровна и Николай Васильевич обрадовались, что увидели дочь и внука живыми. Анастасия также обрадовалась увидеть их – она обнимала своих родителей, показывала им Женю. Мальчику срочно требовалась медицинская помощь. Люди рядом говорили, что спасателей и скорую помощь уже вызвали – эти службы в течение часа должны быть здесь.

    А Илья за эти двадцать минут проверил всё пространство под вагоном, потом искал в самом вагоне и нашёл изуродованное тело – как Илье показалось, это было тело Виктора, мужа Анастасии, но полностью  уверен он не был.

    – Что же делать? – произнёс он вслух.

    Илья выбрался из вагона, и в этот момент у него погас фонарь. Юношу это не сильно огорчило, но он понял одно – поиски на этом следует закончить.

    – Господи! Дмитрий прав, скоро здесь будут спасатели! – вновь вслух произнёс Илья, потом направился в сторону выхода, но старался идти медленно, высоко поднимая ногу, чтобы не споткнуться.

    Тем не менее идти ему было сложно. Несколько раз он упал, поранив руку, потом ногу, наступив на гвоздь или нечто иное острое, что ему попалось под ногами. Илье было больно идти, но он понимал, что идти нужно – идти к выходу, чтобы спастись. Правда, стоило ли ему спасаться, если он не мог принести хорошей новости ни Анастасии, ни её родителям? Да, стоит спастись и жить – жить ради сестры! Эта мысль согревала Илью, придавала ему сил и не давала пасть духом.

    До выхода из туннеля оставалось чуть больше ста метров, Илья прошёл уже последний поворот, и выход из туннеля был виден. Елисеев остановился перевести дыхание и набраться сил перед последним рывком, как вдруг послышался жутких грохот, одновременно с ним сильная вибрация по туннелю и яркое свечение, возникшее в той части туннеля, где произошла авария. Илья медленно обернулся, чтобы понять, что там, в туннеле, могло произойти.

    За годы службы в армии Илья хорошо научился одному – вовремя ложиться на землю. Так он сделал и сейчас – сделал это абсолютно рефлекторно и как нельзя вовремя.

    Часть вторая

    I

    Туман, разрезаемый лучами солнца, стелился по земле вдоль узкого длинного туннеля. Илья встал с земли, отряхнувшись от пыли, сделал несколько шагов вперёд, где вдалеке видел свет, и остановился.

    Вокруг тишина, пустота – только он и туннель, да белый туман стелился понизу, не поднимаясь выше колена, – жуткий холод пронизывал всё его тело, и юноша решил не стоять на месте, а двигаться к выходу.

    Он шёл, шёл, но туннель не кончался, свет, который он видел впереди, ближе не становился, и это начинало беспокоить его. Илья остановился, обернулся – позади темнота. Прислушался – похожие на эхо голоса: то женские и мужские, то детские и взрослые доносились издалека и, казалось, давили на него, врываясь в сознание и заполняя всю голову. И он вспомнил, что произошёл взрыв, что, вероятно, многим ещё нужна помощь. Илья ощупал себя – он цел и невредим. На нём была его одежда, только вся грязная и рваная. Карманы были пусты, фонаря не было, и он решил искать выход интуитивно, чтобы встретить спасателей.

    Постепенно голоса становились громче, даже различались слова.

    – Илья! – чей-то голос периодически произносил его имя.

    Тогда он останавливался и оборачивался, но никого рядом не было, а откуда доносился голос, понятно не было. Когда Илья смотрел вперёд, где вдалеке был свет, то ему казалось, что голоса доносятся сзади, из темноты, из глубины туннеля. Когда он тут же оборачивался, чтобы посмотреть назад в глубину туннеля, то голоса будто доносились с другой стороны – со стороны выхода, откуда он видел свет.

    – Эффект эха! – произнёс вслух Илья, успокаивая себя, и ему захотелось скорее дойти до выхода.

    Он помнил, что и Дмитрий Александрович, и Мария Евгеньевна, и Анастасия с родителями и сыном должны уже быть там, на свободе. А он здесь. Вот они его и зовут, чтобы он скорее пришёл.

    Но бежать не получалось. Илья сам не понимал почему, но всякий раз, когда он пытался прибавить ход или перейти с шага на бег, его движения будто сковывала какая-то сила, и ему было тяжело преодолеть это сопротивление. Илья подумал, что это от усталости, ведь он много потерял сил, поэтому надо лишь набраться терпения, и выход из туннеля не заставит себя ждать.

    Но выход заставлял ждать. Илье казалось, что прошло уже много времени, около часа. Так долго невозможно идти по этому туннелю, и он остановился. Вдруг Илья вновь стал различать доносившиеся голоса, и один голос он не мог не узнать – это был голос Жени, его сестры. Не может быть – как она могла оказаться здесь? Почему одна? Где она?

    Илья обернулся, стал вглядываться в темноту и вдруг увидел её, свою сестру Женю. Она стояла вдалеке и звала его. На ней также была грязная и рваная одежда, растрёпанные волосы и заплаканный вид.

    – Илья! – звала она его. – Забери меня!

    И продолжала стоять. Илья стоял и смотрел на неё, пытаясь сообразить, что его сестра делает в этом туннеле. И вдруг он вспомнил, что он ехал к ней, что ехал в поезде, что поезд потерпел крушение. Потом многим людям была нужна его помощь и нужна была помощь Жене – Жене! Какой Жене? Какому Жене? Всё перемешалось в его голове: Женя-карапуз, Женя-сестра. Всё перемешалось. Илья сопоставил поиски мальчика Жени со своей Женей, и больше у него не было сомнений в том, что его сестра сейчас в этом туннеле.

    – Да, я заберу тебя! – ответил Илья и побежал к сестре.

    Вот и бежать он уже мог, и от этого обрадовался, что может бежать, и старался бежать ещё быстрее. Но расстояние до сестры не сокращалось – она так же была впереди, в глубокой темноте, постепенно в ней растворяясь. Илья остановился, просил сестру оставаться на месте и никуда не уходить, не садиться и не ложиться.

    – Женя! Постой! Иначе я не смогу тебя забрать отсюда! – сказал ей Илья, когда его сестра почти уже растворилась в темноте.

    Тогда Илья встряхнул головой, вновь старался вглядеться в эту темноту, но не видел сестры и ничего не видел. Илья обернулся, чтобы продолжить путь к выходу из туннеля, но выхода – того света вдалеке – уже он не увидел, и страх прошиб его с ног до головы. Теперь он оставался один в тёмном туннеле.

    Илья вспомнил, что был сильный дым, когда они выбирались из вагонов. И, как только он об этом вспомнил, стелившийся до этого момента только понизу туман стал подниматься вверх, заполняя собой всё пространство туннеля.

    – Нет! Не может быть! – испугался Илья, произнеся эти слова вслух, но даже эха, свойственного эффекту в туннеле, от его слов не было, и Илью окутал страх, пульс его участился, он стал жадно глотать воздух, чтобы успеть надышаться перед тем, как дым поглотит его, и чувствовал, что задыхается.

    – Это последний? – спросила медсестра, помогая принять медицинскую каталку в вертолёт МЧС, который забирал пострадавших в аварии пассажиров поезда.

    – Женщина, а вы куда? Этот вертолёт только для тяжелобольных, а для вас, как и для других пассажиров, предусмотрен...

    – Да-да, знаю, но этот юноша мне не чужой! – объясняла Мария Евгеньевна, едва держась на ногах, ведь и ей самой требовалась медицинская помощь, только она забыла думать о себе, особенно когда после взрыва в туннеле побежала искать Илью.

    – Татьяна! – обратилась к медсестре другая женщина, тоже медицинский работник. – Да она его нашла! Этой женщине памятник поставить нужно! Всех забрали, а она не уходила, пока не нашла его! Видно, брат он ей!

    Мария Евгеньевна смотрела на них решительным взглядом, что без преувеличения можно было подумать, коли вертолёт начнёт взлетать без неё – она и вертолёт догонит.

    – Хорошо, залезайте! – разрешили Марии Евгеньевне лететь в этом вертолёте.

    Этот юноша – Елисеев Илья – потерял сознание после взрыва, успев до этого лечь на землю. Но Илья получил множественные ожоги, в основном на спине, но также и на руках и ногах. Однако лицо его, хотя и было грязное в саже, но не обгорело. Вообще передняя часть тела осталась почти без ожогов, так как он лёг животом на землю, закрывая голову руками. И он всё сделал правильно – сделал всё, что мог.

    И Мария Евгеньевна сделала всё, что могла, и даже больше: она искала его буквально по горячим следам, проверяя каждый метр туннеля, пока не нашла его лежащим на земле. Уже и Дмитрий Александрович её останавливал, объяснял, что после взрыва можно искать в туннеле только трупы, но Мария Евгеньевна не слушала его, никого не слушала. Она раньше спасателей в туннеле нашла Илью. Мария Евгеньевна плакала, но не сдавалась. Присев на корточки, она взвалила на свои плечи Илью, но ей не удавалось подняться. Она стонала, плакала, но не сдавалась. Подоспевшие спасатели помогли, но Мария Евгеньевна всё равно не отпустила в тот момент Илью от себя, как же она могла теперь отпустить Илью от себя, а себя от него? Не могла и не отпустила.

    Мария Евгеньевна вместе с врачами скорой помощи на спасательном вертолёте МЧС сопровождала Илью до городской больницы в Иркутске.

    II

    Несмотря на трудную ночь, утром Женя проснулась счастливой и выспавшейся. Она уже не помнила о ночном кошмаре, приснившемся ей в первую половину ночи, и от страхов и сомнений относительно приезда брата у неё не осталось и следа. В любом случае счастливый ребёнок утром – залог радости на весь день.

    И Екатерина Андреевна, наблюдая Женю ещё до завтрака: видя, как та прыгает и смеётся да всё никак спокойно не может сделать водные процедуры, играя вместе с подругами, Наташей и Светой, – не могла нарадоваться за девочку и уже готовила все необходимые документы перед приездом Ильи, чтобы без всяких задержек он смог забрать сестру, но предварительно она решила позвонить Елисееву, чтобы узнать точное время его приезда. Абонент был выключен или временно недоступен.

    – Вы моему брату звоните? – спросила Женя, увидев Екатерину Андреевну с телефоном возле уха. – Он скоро приедет?

    – Думаю, скоро, но я не ему звоню, – улыбаясь, ответила она, понимая, что с приездом Ильи могут возникнуть трудности, но раньше времени Катя никого не хотела расстраивать: ни себя, ни девочку.

    – Я успею позавтракать? – всё не унималась Женя, прыгала и смеялась, а Наташка со Светкой подыгрывали ей.

    – Успеешь, – также улыбаясь, отвечала Екатерина и добавила: – Идите завтракать, а то Илья вот-вот приедет и расстроится, что его сестра не кушает и другим не даёт!

    Девочки вбежали в столовую и уселись за свои привычные места: столик у окна и подальше от двери, где обычно и сидели, только Женя теперь сидела вместе с ними – с Наташей и Светой.

    В этот раз в столовую опоздал Артём, и уже его таким же игривым взглядом встречала и провожала до столика Женя. Он поймал её взгляд и послал в ответ улыбку.

    После завтрака и до обеда Женя, как и многие другие дети, была на занятии в кружке, в кружке рисования. Но даже в это время она не могла не думать о приезде брата. Мысли Жени были светлые, сердце стучало сильно, и все её чувства вырывались наружу, находя свои очертания в рисунках прекрасного юного ангелочка.

    Екатерина Андреевна всю первую половину дня периодически звонила Илье, но результат всё тот же – абонент выключен или недоступен. Катя начинала волноваться, но, прежде чем паниковать, решила проверить время прибытия поезда, предположить время в пути от вокзала до детского дома, которое мог затратить Илья, – пусть даже если бы добирался не на такси, а на общественном транспорте, – и по её расчётам Илья должен был приехать не раньше семи вечера.

    «Так, тогда до ужина можно не волноваться!» – сказала она себе.

    Перед обедом Женя также спросила Екатерину Андреевну про своего брата, и та ей объяснила, что ждать Илью надо не раньше ужина.

    – Ну вот! – всплеснула руками Женя и вдруг вспомнила кошмарный сон.

    – Женя, Женя! – окликала её Екатерина, видя, что девочка задумалась и вспомнила о чём-то грустном.

    – Да! – опомнилась Женя и побежала на обед в столовую.

    Вторую половину дня Женя ходила грустная, всё время стояла в коридоре у окна. Все понимали, кого она ждёт, но лишь Артём понял её более глубоко, чем все остальные. Он подошёл к ней и сказал шепотом:

    – Ты обязательно будешь вместе с братом, где бы он ни был, где бы ни жил. Не обязательно в Москве – где угодно!

    Женя молчала и всё смотрела в окно. Ей уже не хотелось играть, не хотелось заниматься, не хотелось просто сидеть и ждать, а лишь смотреть в окно, вспоминать сон и надеяться, что сон всего лишь сон.

    Артём стоял рядом с ней. В этот раз Артём решил молчать. Он уже достаточно сказал однажды, но больше не нужно. Лариса Борисовна, проходя мимо них, не смогла не сделать замечания. Она была недовольна праздностью детей. Но давно ли она так пристально следила за собой? Неужели и она – опытный педагог, заслуженный учитель России – ни разу в жизни вот так не стояла у окна и не вглядывалась в окружающий мир? Зачем быть непрерывно в суете и заботах? Кому от этого лучше? Детям? Взрослым? Никому!

    – Артём, быстро на первый этаж и вынеси мусор! Потом займись своей одеждой, я проверю, чтобы всё было сложено на полках, а грязное бельё сдано в стирку! – строгим голосом наказывала ему Лариса Борисовна, потом внимательно посмотрела на Женю и добавила, но уже для девочки: – А тебе нечего так долго стоять! Когда за тобой приедут, ты сразу об этом узнаешь! Поэтому иди в игровую, там Екатерина Андреевна собрала группу фильм смотреть. Очень полезный фильм какой-то!

    Сказав это, Лариса Борисовна прошла дальше по своим делам, не заостряя внимания на девочке. Женя продолжала стоять, но только теперь её грусть и тоска стали проявляться внешне – из глаз потекли слёзы.

    Артём быстро вынес мусор, потом вернулся к Жене, пока Лариса Борисовна ушла в свой кабинет, и стал торопить подругу.

    – Пойдём! Я знаю одно место, с которого мы сможем видеть всё, а нас увидеть не смогут! – шёпотом сказал Артём, схватив Женю за руку, чтобы она шла с ним.

    Женя подчинилась. Она доверяла Артёму, привыкла к нему, а он привык к ней. Маленькая принцесса думала, что они выйдут по центральной лестнице и через парадный вход, но у Артёма была другая тропа, разведанная и испытанная уже не один раз. Он завёл Женю в комнату на втором этаже, в которой никого не было, но дверь была не заперта, и сказал, что тут можно вылезти через окно.

    – Давай за мной! – будучи в неком задоре торопил её Артём.

    Женя вошла за ним в комнату, подошла к окну, но ей не представлялось, как они смогут безопасно спуститься, да так, чтобы их не заметили.

    – Пока все заняты другими делами! – объяснял Артём. – Под нами в кабинете никого, я проверил! Екатерина Андреевна в игровой ставит фильм. У водителей смена, поэтому они в гараже – сейчас самое время для того, чтобы сбежать!

    – Я не хочу сбежать! – не соглашалась Женя, будучи напуганной планом Артёма, но её поражало, с какой лёгкостью Артём всё это ей объяснял, что она и не сомневалась, что он с такой же лёгкостью выпрыгнет в окно.

    – А хочешь, чтобы тебя тюкали постоянно? Чтобы потом тебя наказали как раз в тот момент, когда за тобой брат приедет?

    У Жени ещё были свежи в памяти слова Ларисы Борисовны. С одной стороны, не было ничего противного пойти в игровую и смотреть со всеми фильм, тем более что подбирала его Екатерина Андреевна, и она была бы рядом. Но с другой стороны было, что-то такое в тоне Ларисы Борисовны, что отталкивало, заставляло противиться ей, – не было доверия к Ларисе Борисовне. А к Артёму доверие было – Артём ни разу ещё не обманул её. И Женя доверилась Артёму. Только не подумала Женя, что и за тайный выход из здания детского дома в действительности предусмотрено наказание. А как же Артём, тоже не знал? Знал, но был уверен, что их не заметят, не поймают, не накажут, ведь его ещё ни разу не ловили за это, это он уже проделывал с десяток раз и ни разу не ловили.

    От подоконника до земли было три с половиной метра, но от здания в этом месте начинались насаждения – берёзки, которые сажали воспитанники в год создания этого детского дома. Берёзки, на удивление, прижились, выросли. До одной из них – самой ближайшей к окну – можно было дотянуться и перешагнуть на крепкую ветвь, держась за другие, менее крепкие ветки. Артём так и сделал. У него был широкий шаг, к тому же он проделывал такой трюк уже не в первый раз, а Женя боялась  сделать широкий шаг, чтобы при этом ещё и удержать равновесие другой ногой на подоконнике.

    – Ветки крепкие! – заверил Артём, прижавшись к стволу и тем самым освободив Жене место для манёвра. – Главное, чтобы у тебя не кружилась голова и был уверенный шаг! – пояснил он, улыбаясь подруге и махая ей рукой, чтобы она скорее перелезала.

    В коридоре послышались голоса, Женя обернулась и увидела, что ручка двери отклоняется вниз, и поняла, что кто-то хочет войти в комнату. Женя просила Артёма подождать, а сама поспешила спрятаться, закрыв окно. Она залезла под ближайшую кровать и старалась не издавать звуков, не шевелиться.

    В комнату вошёл кто-то из ребят и лёг как раз на ту кровать, под которой лежала Женя. Елисеева очень испугалась. Она сразу подумала и про Артёма, который один остался на улице, а вход в здание, вероятно, закрыт. Она подумала и о себе, представив, что может быть, если её обнаружат здесь, под кроватью. Девочки будут над ней смеяться, а Лариса Борисовна накажет, а значит, с братом она может не увидеться. Сердечко забилось сильнее, кровь приливала как в голову, так и во все конечности.

    Артём увидел, как Женя сделала ему какой-то знак и крикнула «подожди», после чего закрыла окно и задёрнула шторы. Не сразу, но Артём сообразил, что в комнату мог кто-то войти.

    Тот, кто лежал на кровати, вероятно, перевернулся на бок, или Жене так показалось. В любом случае она решила использовать эту возможность, рискнув перекатиться под другую кровать, ближе к выходу. Ей повезло – мальчик Никита, лежащий на кровати, действительно перевернулся на правый бок, спиной к двери и лицом к окну. Женя в несколько движений перекатилась под кровать в среднем ряду, потом выползла из-под неё со стороны ближе к двери и встала на ноги, глядя на лежащего Никиту. Он её не видел и не слышал. Сердцебиение у Жени почти    зашкаливало, поэтому ей трудно было даже сдвинуться с места – так ей было страшно и не по себе. Но она собралась с силами и, приоткрыв дверь, аккуратно вынырнула в коридор, где опять подошла к окну, чтобы немного успокоиться.

    На улице вдалеке она увидела Артёма, который прятался за деревом, но уже у фасада здания. Что он ей показывал, Жене трудно было разобрать, но она решила спуститься вниз и проверить дверь в здание.

    На первом этаже дежурила Лариса Борисовна, а дверь была закрыта. Тогда Женя решила немного отвлечь воспитателя.

    – Женя! – обратилась к ней Лариса Борисовна, увидев, что девочка мнётся у лестницы.

    Елисеева изобразила, что плачет, спрашивала за брата, когда тот  за ней приедет, просилась на улицу. Лариса Борисовна пожалела девочку, обняла, прижав к себе, потом сказала, что надо умыться и привести себя в порядок. Женя капризничала, говорила, что хочет на улицу, хотя бы на пять минут. Лариса Борисовна пошла девочке навстречу и вышла с ней на крыльцо, немного постояла, Женя сделала вид, что немного успокоилась, потом резко вырвалась и побежала во двор. Лариса Борисовна  побежала вслед за ней, выкрикивая её имя. Женя побежала в другую сторону от Артёма, чтобы у того была возможность забежать в этот момент в детский дом. Женя обежала дом вокруг, после чего вернулась на крыльцо. Лариса Борисовна еле поспевала за маленькой, но шустрой девочкой.

    – Ну ты меня и загоняла! Негодница! Что же это такое! – нервничала Лариса Борисовна.

    – Я к брату хочу! – кричала Женя, будучи уже в коридоре на первом этаже.

    – Приедет он за тобой, приедет!

    Женя побежала в туалетную комнату к умывальнику.

    – Господи, да когда же эту маленькую дьяволицу заберут! Все нервы мне вымотала! – говорила вслух уже сама себе Лариса Борисовна, стараясь отдышаться. Ей в её сорок семь лет было уже трудно проделывать такие пробежки, к тому же резко, без настроя и подготовки.

    В иной раз Лариса Борисовна обязательно бы наказала Женю за такой трюк, тем более если бы узнала об истинных причинах такой пробежки, но сейчас, когда девочка в таком состоянии и ждёт приезда брата, Лариса Борисовна не стала даже ругать Женю, а просто просила её успокоиться и идти в игровую ко всем. Но Женя пошла не ко всем, а искала Артёма. Она нашла его на третьем этаже в коридоре у окна.

    – Спасибо тебе! – благодарил её Артём, уже отдышавшись.

    – Нельзя так больше! – серьёзным тоном отвечала ему Женя, но в глубине души ей хотелось повторения чего-нибудь такого.

    Это маленькое приключение взбодрило Женю. Она даже забыла о своей грусти, печали, тоске. Уже спокойнее ждала приезда брата. Артём предложил идти не в игровую, а в рабочую комнату, где сейчас никого не было, и поиграть там вдвоём. Женя согласилась, и они побежали туда по коридору, держась за руки.

    III

    Григорьев Артём в детском доме с десяти лет и за два года уже хорошо изучил обстановку, привык к режиму, но не привык считать себя детдомовским. Глядя на других детей, он воспринимал их временно. То есть он убеждал себя в том, что придут следующие выходные и он уедет в семью – нет, не в свою семью, в неё он возвращаться точно не хотел, а в хорошую семью, где бы его любили. Но выходные приходили, проходили, а его всё не забирали. Да вроде и не магазин их детский дом, а дети в нём не товар. Но несколько раз приезжали молодые люди, очень обеспокоенные своей судьбой, что не могут иметь детей, и хотели усыновить вон того мальчика или вон ту девочку, но никогда не обращали внимания на Артёма, никогда его взгляд не встречал их взглядов.

    «Почему же так?» – строго спрашивал себя Артём. Он ещё много раз себя об этом спросит и не только себя – Екатерину Андреевну, например. Она мудрая женщина, не по годам мудрая, она подскажет. Но Артёму самому хотелось это понять. Он видел других детей его возраста, чуть старше или чуть младше, – все они такие же, как он, такие же худые или толстые, маленькие или высокие, с длинными волосами или коротко стриженные, с карими глазами или светло-голубыми, а у кого-то даже нос горбинкой или уши сильно торчат. А у него, у Артёма, что не так?

    Артём часто рассматривал себя в зеркало и пытался найти те отличительные черты, которые не как у всех и из-за которых, возможно, его и не берут в семью.

    Оставшись только в нижнем белье, в комнате, перед большим зеркалом, Артём рассматривал себя, и можно было подумать, что он собой любуется, но внимательный наблюдатель сразу заметит вкрадчивый, вдумчивый и даже придирчивый взгляд Артёма.

    «Так-с, ну что тут у нас? Начнём-с». – дал себе команду к действию Григорьев.

    «Что у нас наверху? Макушка? Какая макушка? Убрать!» – и прижимал он её своей ладошкой то правой руки, то левой, но макушка всё не прижималась, а волосы с неё так и торчали.

    «Уши так торчать не должны!» – их тоже Артём старался прижать к своей голове, разгладить, но уши так и торчали, становясь всё более красными.

    «А так даже лучше! Красные уши – к ним нужны ещё и красные щёки!» – и стал он натирать ладошками щёки – те слегка порозовели.

    «Ну так-то лучше!» – и улыбнулся.

    «Только лицо у меня не такое круглое, даже совсем не круглое! Подбородок узкий!» – переживал Артём из-за своих ярко выраженных скул и треугольной формы лица.

    «Ну ничего!» – важно протянул он своим внутренним голосом и надул щёки, после чего разглядывал свой нос, поворачивая к зеркалу лицо то правым боком, то левым, а щёки уже сдул.

    «Глаза большие! В них ещё одни глаза поместятся! Женькины! У неё они не такие большие и не такие круглые, как у меня!» – всё размышлял Артём и вдруг вспомнил глаза Наташки и засмеялся.

    «О-о! У Илюхиной точь-в-точь, как у меня, только темнее немного, и бровей у неё, чем у меня, больше!»

    От лица и головы Артём перешёл к своей тонкой длинной шее, которую как-то пытался сократить, но решил, что в крайнем случае зимой её можно закрыть шарфом. Схватившись ладошками за грудь, медленно спускаясь ими по телу вниз, Артём смог нащупать свои рёбра и даже пересчитать их.

    – Семь? – удивился он, обронив вслух. – Не может быть!

    И стал считать заново, предварительно втянув живот вовнутрь. Артём выглядел как скелет, и его самого это немного забавляло, но он сохранял серьёзное выражение лица, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от своего отражения в зеркале.

    «Ничего, Тёмыч! – сказал он себе. – Мясо-то на рёбра и прикрепить можно!». Потом он выдохнул и напряг живот, похлопывая по нему, ощупывая пресс.

    «Настоящий!» – радовался Артём и улыбался, стараясь увидеть, насколько большие квадратики у него есть на животе.

    Тут он вспомнил, что и на руках должна быть мускулатура – всякие там бицепсы, трицепсы. Где они? Артём поднял руки на уровне плеч, согнул в локтях под девяносто градусов, направляя кулаки вверх, и напрягал руки, любуясь едва заметными кочками на своих руках.

    «Неплохо, неплохо! – успокаивал он сам себя, и продолжал: – Но надо накачаться бы!» Потом опустил руки и перешёл к рассмотрению талии.

    «Талия! – вскричал его внутренний голос, когда Артём обвёл руками свой стан. – У меня есть талия! Как девчонка!» Артём сразу вдруг всё понял, это словно озарение пришло. Конечно, кто будет смотреть на мальчика, у которого есть выраженная талия, – так только у девочек бывает, было в понимании Артёма.

    Он побледнел от ужаса. Не знал, что ему делать, как быть. Он и так и так крутился, всё разным боком становясь, передом, задом, но всё одно – талия она талия и есть!

    – Вот оно, это отличие, – вслух проговорил Артём несколько обречённым тоном.

    «Но неужели они могут издалека это заметить да через одежду?» Он всё не понимал и думал, что должно быть и другое отличие. Пока Артём искал в себе эти отличия, его самооценка, как качели, то взмывала вверх, то падала вниз. С одной стороны, отличие всегда выгодно – ты особенный – но, с другой стороны, ему хотелось быть как все – чтобы забрали в семью. А так не забирают. И он однажды подошёл к Екатерине Андреевне с таким вот вопросом:

    – А я похож на девочку?

    На что Екатерина Андреевна, будучи удивлённая таким вопросом и буквально поставленная если не в тупик, то в угол, ответила:

    – Конечно, нет! С чего ты взял?

    Артём и не знал, рассказывать всё или не рассказывать, но продолжал тогда:

    – А посмотрите на мою талию!

    И Екатерина Андреевна тогда внимательно смотрела, даже ощупала. Она ещё не понимала, с чего такие вопросы и почему, – вдруг что-то случилось.

    – Хорошая спортивная талия, – ответила она тогда и улыбнулась.

    Тогда ещё Артёму было одиннадцать лет, переходный возраст только обещал быть, а уже такие вопросы. Но Екатерина Андреевна радовалась тому, что ребёнка интересует своё тело, и особенно радовалась, что он рассказывает о своих ощущениях, советуется, пусть даже и что-то недоговаривает, но зачем допрашивать – придёт время и сам всё расскажет. Поэтому Екатерина Андреевна быстро отправила Артёма гулять, немного ответив на его вопросы. Артёму приятно было услышать про спортивную талию, хотя правильнее говорить так о фигуре в целом, но Артём запомнил, и для него важно было услышать это именно в отношении талии, и Екатерина Андреевна это поняла, хотя и всей кутерьмы, творившейся в голове ребёнка, не осознавала.

    Ну раз спортивная талия – значит, надо заниматься спортом, добиваться успехов, тогда и заметят. Так в тот момент рассудил Артём, и захотелось ему в спорт. Но в какой? Повыбирал-повыбирал да остановился на футболе, к тому же в тот год им как раз сделали хорошую футбольную площадку.

    Поначалу мальчишки сами учились играть в футбол, но, видя заинтересованность ребят, директор детского дома открыла вакансию, и вскоре в детском доме появился педагог дополнительного образования с открытием секции футбола. Ребята были безумно рады такому событию и не пропускали ни одного занятия, а через год уже добились определённых результатов, занимая призовые места в чемпионатах школьного уровня против команд из других школ.

    Однако после такого триумфа многие ребята постепенно перестали ходить на занятия – остались только самые преданные и фанатичные, среди коих был и Григорьев Артём. И директор детского дома закрыл кружок. Из его уст звучало так: «Ввиду спада интереса со стороны детей». Кружок закрыли, а тренера уволили. А детям достался футбол лишь как для самостоятельного обучения.

    Дети радовались, тому чему смогли научиться в кружке за этот год: делать точные пасы, достойно стоять на воротах, отбивать мяч головой и, наверное, самое главное – играть в команде. Артём больше любил находиться в защите, мешаться вратарю, но, как правило, Артёму всегда удавалось защитить ворота и вратаря, перенаправив мяч одному из нападающих своей команды.

    Так за этот год Артём и забыл думать о своих недостатках, искать в себе отличительные черты, но не переставал думать о семье, но только теперь мысли о новой семье обретали форму добрых мечтаний.

    IV

    Илья лежал в операцилнной, где врачи боролись за его жизнь. Мария Евгеньевна всё это время находилась в коридоре, и лишь когда медсестра, вышедшая из операционной, поговорила с ней, Мария успокоилась. Медсестра сообщила, что Илью будут оперировать ещё не менее часа.

    – Вы можете пока привести себя в порядок, а потом, когда врачи закончат операцию, вновь прийти сюда, и его лечащий врач выйдет и всё тогда вам скажет, – сказала Марии Евгеньевне медсестра.

    Теперь Мария Евгеньевна могла подумать и о себе – подумать о своём здоровье: боль в рёбрах и головная боль, синяки и ссадины по всему телу на фоне общей усталости и чувства голода – всё это заставило Марию обратиться к врачу. Она направилась в хирургическое отделение, где ей могли выписать направление на рентген. Так и было.

    В очереди на рентген было много желающих, и в основном это пострадавшие в этой аварии. В коридоре стоял небольшой гул – люди вздыхали, сетовали на жизнь, переживали за своё здоровье и здоровье своих близких, по всей больнице поднялась суета, все медработники ходили вперёд-назад быстрым шагом.

    По обрывкам фраз Мария Евгеньевна поняла, что многие потеряли в этой аварии своих близких, родных, друзей, знакомых. Она узнала, что в первых трёх вагонах не выжил никто. Поговаривали, что поезд на большом ходу сошёл с рельсов, но основной версией был теракт – взрыв в туннеле.

    – Простите, – обратилась Мария Евгеньевна к впереди стоящей женщине, примерно её ровеснице, которая только что высказывала свою версию случившегося, – а почему вы думаете, что это был именно теракт? Может, действительно, поезд просто сошёл с рельсов?

    – Может, и просто сошёл! – возмутилась та женщина, звали её Тамара Никифоровна. – Только я знаю точно, что поезд еле полз по этому туннелю, а потому, коли бы он и сошёл с рельсов, как вы говорите, то уж никак не так! Не было бы столько жертв, да и первые три вагона в плюшку бы не превратило! Однозначно был взрыв, тут и гадать нечего!

    – Володенька мой! – прочитала другая женщина, которая стояла чуть поодаль от основной очереди, прижавшись к стенке и вытирая платком слёзы с глаз.

    – Что вы всё заладили про теракт! – возмущался мужчина, сидевший на стуле, поглаживая свою ушибленную ногу. – Где этот врач!?

    – Не шумите, вам тут не концертный зал! – ответила ему медсестра, проходившая по коридору мимо их очереди. – Врач, как только освободится, так начнёт приём!

    – Мы пострадавшие, между прочим! – продолжал возмущаться всё тот же мужчина.

    Медсестра хотела проигнорировать его возмущения, но стал подниматься гул среди остальных больных в пользу поддержки этого нетерпеливого пациента, поэтому ей пришлось ответить уже и не только ему, а всем, стоявшим в этой очереди к хирургу.

    – Пострадавшие! – обратилась медсестра к ним, но не добродушным тоном для привлечения внимания, а с некоторым упрёком в голосе. – Вы ещё легко отделались! У нас сотня тех, из вашего же поезда, кто лежит в реанимации без сознания, и врачи борются за их жизнь! А среди них и ваши родственники, между прочим, поэтому я бы на вашем месте тихо и молча ждала бы врача, а то мигом всех вас выгоним и пойдёте лечиться по месту жительства в своём городе!

    Медсестра немного пристыдила взволнованную толпу, народ притих, но мелкие споры всё равно продолжались, только теперь на другую тему: кто-то не хотел уступать другому место, кто-то хотел пролезть вперёд в очереди, кто-то причитал и вздыхал, кто-то молча плакал, а Мария Евгеньевна просто тихо и молча стояла со слезами на глазах. Ей и вздохнуть глубоко было тяжело – боль отдавала в рёбра – да и говорить что-либо она уже не могла, а всё поглядывала на часы в ожидании, когда закончится операция, когда она сможет узнать, что с Ильёй.

    «Только бы он был жив, Господи! Пусть он выкарабкается, помоги ему! Как же его сестра будет?» И тут Мария Евгеньевна вспомнила и про девочку Женю. Ведь его сестра, вероятно, и не знает, что произошло, а что будет, когда узнает? Как сможет это пережить? Да и что теперь с девочкой будет? Где ей жить? В детском доме?

    К волнению за Илью теперь у Марии Евгеньевны прибавилось и волнение за его сестру. Она переживала за них обоих, поэтому и молилась за обоих: «Господи! Помоги им, пусть брат с сестрой будут счастливы, проживут долгую счастливую жизнь! Хватит на их долю бедствий и страданий!»

    – Простите, вы за кем стоите? – обратился к Марии Евгеньевне пожилой мужчина, прихрамывающий на правую ногу.

    Мария Евгеньевна немного ушла в себя, задумалась и как бы выпала из основной очереди, но вопрос от незнакомого мужчины вернул её к реальности.

    – Да, я тут! – ответила она и подвинулась на несколько шагов вперёд, чтобы не было путаницы, кто за кем стоит.

    Многим это ожидание тяжело, и особенно тяжело тем, кто ждёт родных из реанимации. Время в ожидании кажется вечностью: минуты, как часы, часы, словно дни. И кажется, уже нет ни надежды, ни веры, а есть только одно – томительное ожидание.

    – Маша, – негромко обратилась к ней женщина, стоящая позади в очереди, тронув Марию за плечо.

    Мария Евгеньевна нервно обернулась, но, увидев собеседницу, успокоилась и улыбнулась, больше обрадовалась, чем удивилась.

    – Алевтина Фёдоровна! – узнала её Мария.

    – Это я, это я.

    – Как вы?

    – Жить буду, – несколько обречённым голосом ответила она.

    – Как ваши родные? Как внук?

    – Внука уже перевели в интенсивную терапию, сказали, что кризис миновал, но Настенька сама не своя, не ест и не спит. Отец с ней сейчас остался, а меня к врачу направили.

    – А что у вас?

    – Руку в локте согнуть не могу, вот рентген, сказали, и к хирургу!

    – Всё будет хорошо, самая страшное уже позади.

    Алевтина Фёдоровна улыбнулась, вздохнула, потом ответила:

    – Нет, дочка, самое страшное ещё впереди.

    Этот ответ доброй пожилой женщины, пусть даже пережившей катастрофу, едва не убил Марию Евгеньевну на месте. Она всё это время гнала от себя печальные мысли, убеждала себя, что всё будет хорошо, жизнь наладится, молилась. А тут вдруг такой ответ, и от кого? – от доброй, милой Алевтины Фёдоровны, которая также молилась за своих родных, за их здоровье и благополучие, ничего не прося для себя.

    – Не пугайся, пойми меня, старую, я жизнь прожила, – продолжала Алевтина Фёдоровна, то ли успокаивая Марию Евгеньевну, то ли разжигая в ней волнение. – Господь испытывает нас. Это наша доля. Не проси Его прекратить испытания, но проси направить на путь истинный, и тогда Он поможет и направит.

    – Я лишь молюсь за здоровье своих родных и близких мне людей, – ответила Мария Евгеньевна.

    – Это правильно, всегда нужно так молиться, и не только в минуты опасности... А он тебе кто?

    Вопрос – сквозь землю провалиться – окончательно вывел Марию Евгеньевну из равновесия. Ответить? – не ответить. Сказать? – не сказать. Обмануть? – обманешь тут! И Мария Евгеньевна взглянула Алевтине Фёдоровне в глаза – они пообщались взглядами. Так им обеим было проще, понятнее. Главное, так было проще Марии Евгеньевне. Она смогла смело всё рассказать, всё передать в одном только взгляде.

    «О! Если бы этот взгляд сейчас видел Илья! Он обязательно выжил бы, вылечился!», – пролетало в мыслях у Марии Евгеньевны.

    «Так чего ждать?» – читалось во взгляде Алевтины Фёдоровны.

    – Я пойду к Анастасии Николаевне поднимусь, поддержу её?! – то ли спрашивала, то ли утверждала Мария Евгеньевна, делая уже решительные порывы в сторону двери.

    – Иди, иди, конечно!

    – Какой этаж? – спросила Мария, уходя.

    – Тот же!

    Они друг друга поняли. Мария Евгеньевна поднялась в отделение реанимации и интенсивной терапии – они находились на одном этаже, но в разных концах здания.

    Поспешно взглянув на часы, Мария Евгеньевна успела увидеть, сколько времени у неё ещё есть, и направилась в отделение интенсивной терапии, чтобы найти там Анастасию.

    Анастасия Николаевна сидела перед кабинетом и не вставала. Она сидела так уже несколько часов с самого момента, как их привезли в больницу. Она ещё сама не ходила на обследование. Она, как и многие оказавшиеся в подобной ситуации, не думала о себе. Жизнь сына для неё была на первом месте. И несмотря на уверения врачей, что её ребёнку больше ничего не угрожает, кризис миновал и теперь необходим только ряд восстановительных процедур и медицинское наблюдение, Анастасия всё равно не хотела уходить, не хотела быть далеко от сына.

    Она едва его не потеряла там, в туннеле, когда произошла авария.     И она не хотела потерять его ещё раз. Конечно. Здесь, в больнице, он никуда не пропадёт, за ним смотрят, его лечат, ему помогают и помогут – уже много сделали для его жизни и здоровья, врачи здесь замечательные, но Анастасия Николаевна всё равно не могла никуда уйти.

    Рядом с Настей сидел её отец Николай Васильевич, он сразу заметил Марию Евгеньевну, когда та вошла в коридор, и кивнул ей головой в знак приветствия. Мария Евгеньевна осторожно подошла к ним, боясь спрашивать что-либо, но Николай Васильевич, понимая ситуацию, сам рассказал, как обстоят дела.

    – Я рада, что кризис уже миновал, нужно радоваться этому, – сказала Мария Евгеньевна и присела рядом с Анастасией и её отцом.

    – Это хорошо, что вы пришли, – заговорила Анастасия Николаевна, действительно радуясь приходу Марии.

    – Что вы, – не понимала Мария Евгеньевна.

    – Мне всё рассказали. Ваш Илья спас нас, он спас нас всех – всех, но не Виктора.

    Мария Евгеньевна и не знала, как реагировать. Голос Анастасии был спокойный, скорее обречённый, чем усталый. Она много уже выплакала, много выплакать ей ещё предстоит – так что же, она собирается с силами или опускает руки? Разочарована ли Анастасия в жизни, в людях, равнодушна или ненавидит её, Мария Евгеньевна не знала.

    – Как он? – добавила Анастасия, обращаясь к Марии Евгеньевне.

    – В операционной. Скоро будет известно больше.

    Ни один мускул не дрогнул у Анастасии Николаевны, никак не поменялась и мимика её лица, не изменилось даже дыхание и пульс. Но это лишь внешние факторы, которые, безусловно, могут передавать внутреннее состояние человека – человека, но не души.

    Посидели, помолчали. Мария встала и направилась в сторону операционного отделения, как Анастасия окликнула её:

    – Вы сразу сообщите мне, как что узнаете.

    Мария Евгеньевна пообещала ей и быстрым шагом направилась к дверям операционной. Она подошла, только схватилась за ручку двери, чтобы войти, двери отворились – вышел врач.

    – Папа? – удивилась увидеть его здесь Мария Евгеньевна.

    V

    Мария Евгеньевна была удивлена увидеть своего отца здесь.

    – Как он? – с таким вопросом она пыталась пройти мимо отца в операционную.

    – Ещё дышит, – несколько обречённым голосом ответил ей Евгений Сергеевич и задержал дочь в дверях.

    Операция отняла у него много сил, как физических так и душевных, поэтому он лишь слегка своей рукой коснулся дочери. А она остановилась и вздрогнула, будто её бьёт током.

    – Туда сейчас нельзя, надо подождать, пока его переведут в палату, – просил Евгений Сергеевич.

    Мария Евгеньевна всё понимала, но и уйти она не могла. Теперь и она, как Анастасия Николаевна, присела на сиденье в коридоре и полунеподвижно сидела так, глядя прямо перед собой, а слёзы так и норовили вырваться наружу.

    Её отец присел на сиденье рядом с дочерью и обнял своей рукой, как он обнимал её в детстве, да прижал к своему плечу. Машенька поддавалась отцовскому теплу, да и как противиться, когда так плохо и хочется, прижавшись к родному плечу, забыть обо всём.

    – И это пройдёт, – тихо произнёс Евгений Сергеевич и не надеялся, что Машенька слышит и понимает его.

    – Нет, папа, это не пройдёт.

    Так они немного побыли вдвоём – впервые за долгие годы разлуки – и Евгений Сергеевич будто невзначай вспомнил и о маме:

    – А мама твоя ждёт тебя, переживает о тебе, скучает.

    Только не сейчас. Мария Евгеньевна тоже скучала по маме, по папе, скорее даже тосковала по им обоим, но не могла ещё в своей душе простить того отношения о своих родителей к ней в детстве, которое она пережила, что теперь даже не приезжала в гости.

    А как они, её родители, жили всё это время, да и где они жили? Почему сегодня она встретила своего отца в этой больнице в Иркутске? Эти вопросы приходили Машеньке в голову, но она не хотела искать ответа на них – гнала от себя эти мысли-вопросы.

    Евгений Сергеевич не мог долго сидеть с дочерью, как бы сильно ему ни хотелось сейчас быть рядом с ней, у него была его работа, он нужен был другим людям и другим пострадавшим в этой аварии в том числе, а дочь, коли захочет, то обязательно найдёт его ещё здесь, спросит  про мать, спросит про их жизнь, про их жизнь и здоровье.

    – Папа, подожди, – удерживала его за руку Мария Евгеньевна. – Не уходи ещё.

    – Я здесь, – спокойно ответил он, аккуратно высвободив свою руку из руки дочери, и ушёл.

    Мария Евгеньевна заплакала. Стараясь сдержать слёзы, она побежала в туалетную комнату умыться холодной водой.

    Не дано знать будущего. И мы не знаем даже, что будет в следующую минуту, какие чувства нас охватят, какие покинут. Ополоснув лицо холодной водой, Марии удалось немного прийти в себя, сдержать слёзы. Она вернулась в коридор, вернулась на свой этаж в очередь к хирургу – как раз пришло время ей входить в кабинет – и сконцентрировалась на своём здоровье, отгоняя прочь все другие мысли, чувства.

    Илью перевели в палату интенсивной терапии, но он ещё не приходил в сознание. В его голове появлялись различные образы, но в основном это были образы его родных и близких.

    Внутри себя Илья смог выбраться из туннеля на свободу, но эта была пустыня. Ночь, луна и звезды и пустыня с редкой и мелкой растительностью. Он один, а вокруг никого, тишина и пустота, только лёгкий озноб по телу. На миг ему стало хорошо. Он ощутил себя на природе, чувствовал, что вдыхает свежий воздух с прекрасной ночной прохладой. Илья даже некоторое время так наслаждался этой обстановкой, стараясь глубоко вдыхать и медленно выдыхать – его дыхание в реальности становилось таким же, и медсестра, которая была с ним в палате, настраивая аппаратуру, заметила такие глубокие вдохи и медленные выдохи. Ей это показалось необычным и странным, и она позвала старшую медсестру, а та – врача. Вместе они понаблюдали за пациентом, увидели, что пульс от такого дыхания постепенно выравнивается и слегка замедляется.

    – Саморегулирование? – предположила старшая медсестра.

    – Возможно, – ответил Евгений Сергеевич и просил надолго не оставлять пациента в палате одного, по возможности чаще проверять.

    – Да-да, хорошо, – ответила Дарья, старшая медсестра.

    Мария Евгеньевна прошла перевязку – рёбра у неё были целы, только сильно ушиблены. Хирург обещал ей, что через несколько дней боли пройдут и дышать уже будет легче.

    Но за себя Мария Евгеньевна не волновалась. Особенно теперь. Ей важно было знать, поправится ли Илья. Нет, думать, что он может не поправиться, она не хотела. Поэтому сразу после своих процедур она нашла палату, в которую положили Илью, и просила медсестру, чтобы та пустила её проведать юношу. Дарья долго не соглашалась, но Мария почти всю правду рассказала о себе и об Илье, и Дарья впустила гостью в палату, но предупредила, что времени на посещение не так много.

    Мария Евгеньевна вошла в палату, аккуратно закрыв за собой дверь, и остановилась, ещё не отойдя от двери. Она осмотрела палату, посмотрела на лежащего без сознания Илью и только потом подошла к нему ближе, присев на корточки и взяв его за руку.

    – Привет, – тихо произнесла она и прижалась губами к его руке.

    На бескрайних просторах неизвестной пустыни, где все направления одинаковы, Илья вдруг услышал голос Марии Евгеньевны, доносившийся откуда-то сверху, из глубин космоса. Хотел бы он увидеть её, поговорить с ней, но он мог только слышать её.

    – Здравствуйте, Мария Евгеньевна! – ответил Илья будто вслух, но на самом деле только в рамках своей маленькой бескрайней пустыни.

    Мария Евгеньевна не слышала его напрямую, но будто бы и слышала. Ей вдруг показалось, что он ответил ей, поздоровался.

    – С нами всё хорошо, Илья! Мы выбрались, все живы-здоровы. И ты поправляйся! Давай, приходи в сознание, возвращайся к нам! Мы все тебя ждём... я очень жду.

    Илья смотрел в звёздную даль из своей маленькой пустыни, его       охватывали разные чувства, но больше, конечно, положительные. Он верил Марии Евгеньевне, этому голосу – верил.

    – Ты обязательно поправишься, Илья, я в этом уверена! – повторила она, будто вселяя в него надежду.

    Но это ли нужно было юноше? Действительно важно говорить с больным, пусть даже кажется, что он не слышит тебя и лежит в коме. Слышит, ещё как слышит. Особенно родного, близкого или просто хорошего человека. Илья слышал её, свою новую знакомую, попутчицу, просто хорошую, молодую, добрую женщину. Но ему хотелось не только слышать её, но и отвечать ей, чтобы и она слышала его. Илья напрягался, старался докричаться до небес, до звёздной дали, откуда, как ему казалось, исходит голос Марии Евгеньевны.

    Илья попытался допрыгнуть до небосвода, схватить правой рукой хотя бы одну звёздочку – указательный палец его правой руки слегка дрогнул, но звёзды были далеко, непреодолимо далеко, хотя и казались близко.

    – Я смогу! Я поправлюсь, Мария Евгеньевна! Обещаю вам! Обязательно! – кричал он звёздам, так и не переводя взгляда, что даже на миг почувствовал, как затекает шея.

    – Вы найдите Женю! – добавил он, – проведайте её, помогите ей, чем сможете! – просил Илья.

    Мария Евгеньевна сидела подле Ильи, держа его за руку. Она смотрела на него, хотя и лежал он на животе, что было несколько непривычно, и вдруг вспомнила о его сестре.

    – Я обязательно найду Женю и позабочусь о ней!

    В палату вошла медсестра и сказала, что время посещения подходит к концу. Мария Евгеньевна долго не задерживалась, только сказала несколько слов Илье перед уходом:

    – Всё будет хорошо! Я скоро вернусь, никуда не уходи.

    Илья смотрел на небосвод, а звёзды всё только отдалялись от него, становились менее яркими, более мелкими, а значит, далёкими.

    – Не уходите... Мария Евгеньевна, я буду ждать вас! Я выберусь, выберусь к вам обязательно!

    Илья наконец перестал смотреть на далёкое звёздное небо, а вернулся в свою маленькую бескрайнюю пустыню. Присев на землю немного отдохнуть, Илья задумался о том, что действительно с ним сейчас происходит. Он вглядывался в окружающую обстановку и видел, что нет чётких образов – пустыня и пустыня. Он видел редкую растительность, но видел её как бы вдалеке и образно, не мог до неё дотронуться. Он пошарил руками вокруг себя, нет ли рядом с ним таких кустов или колючек – нет, их нет. Тогда он выбрал один из таких кустов и направился  к нему, чтобы дотронутся рукой, почувствовать местную растительность.

    Увы. Сколько бы он ни шёл вперёд на выбранный куст, расстояние до него так и не сокращалось. Создавалось впечатление, что Илья стоит на месте, хотя и вроде бы движется. Обман зрения или обман сознания. Илья постепенно стал осознавать, что он во сне и ему надо проснуться.

    Он когда-то читал в научных журналах, что внутри сна человек может осознать, что он спит, и тогда сможет управлять своими сновидениями или даже проснуться, сделав над собой усилие.

    Понять, сон вокруг или реальность, достаточно просто. Во сне все понятия размыты, нет чётких граней, одно может превращаться в другое, сменяться третьим. Если вы захотите вспомнить, что было минуту назад, то внутри сна сделать это не получится. Это и должно стать    определяющим сигналом, говорящим вам, что это сон. Проверив себя по всем этим признакам, Илья смог понять, что он спит. Также он знал, как можно вывести себя из сна, – один из вариантов: надо попытаться себя убить. Весьма сурово, но действенно.

    Илья стал искать вокруг себя какие-нибудь предметы, которыми можно себя ранить, или пропасть, в которую можно спрыгнуть, но вокруг была всё такая же маленькая бескрайняя пустыня, а над головой ночное звёздное небо – уже и звёзды такие, как изначально: крупные и яркие, а не маленькие и тусклые, какими были в последний раз.

    – Я хочу проснуться! – громко проговорил Илья.

    Но внешне никакой реакции, даже пульс не изменился. Он вспомнил, что во сне можно моделировать свой мир, а значит, он может подвести окружающую обстановку под себя. Илья стал стараться воображать, что посреди пустыни, рядом с ним, образовывается яма, постепенно превращаясь в пропасть, в каньон. Так и произошло. Илья разогнался, чтобы спрыгнуть, со всей уверенностью, что как только он упадёт на дно этого каньона, то проснётся.

    Но дна не было. Он летел, летел, вокруг темнота, разные образы, ощущение полёта, перегрузки, но дна не было. Пульс его участился, внешне также проявилось учащённое сердцебиение, но Илья не пробуждался ото сна своего. Напротив, его будто сильнее затягивало, куда-то вниз, в бездну. Он сопротивлялся, хотел уже вновь оказаться в прежней пустыне – внешне его сопротивление проявлялось в судорогах рук и ног. Медсестра Дарья, которая оставалась следить за ним, забеспокоилась и позвала врача, Евгения Сергеевича.

    Илье сделали укол, чтобы прекратить судороги и стабилизировать пульс, и Елисеев снова оказался в маленькой бескрайней пустыне, один, а над головой всё то же звёздное небо.

    VI

    Мария Евгеньевна нашла фотографию Жени, а также мобильный телефон Ильи, с которого он звонил воспитательнице в детский дом, и целенаправленно шла к выходу, но в холле первого этажа, когда она уже была в шаге от входной двери, её окликнул знакомый мужской голос:

    – Мария! Подождите!

    Она обернулась, чтобы проверить, кто её спрашивает. Конечно. Это был Дмитрий Александрович. Она уже и забыла о нём. Как так-то?

    – Здравствуйте, Дмитрий, вы как? – спросила она, пряча в карман  фотографию девочки.

    – В порядке, да и что мне будет! Вы как себя чувствуете? Рёбра в порядке, целы?

    – Да, с рёбрами всё в порядке, ушиб только, но за пару дней заживут, так мне пообещали доктора.

    – Им можно верить.

    – Да... наверное, – протянула Мария Евгеньевна, не зная, как закончить разговор.

    Дмитрий Александрович чувствовал некоторую напряжённость в голосе Марии Евгеньевны, будто она и не рада его встретить, но не сдавался, проявил тактичность.

    – Вы меня простите, я не вовремя, наверное. Вы куда-то спешите?      Я могу вам помочь?

    Мария Евгеньевна не знала, как поступить. Ей не хотелось посвящать кого-то в свои проблемы, тем более если проблемы касаются Ильи, ведь, по сути, кто он ей? Она сомневалась.

    – Спасибо за внимание и беспокойство. Правда. У меня были пла... – не успела договорить Мария Евгеньевна, как Дмитрий Александрович перебил её, предлагая свой вариант действий.

    – Простите мне мою бестактность, но, если вы не очень спешите, может, пообедаем? Тут поблизости есть хорошее кафе, я уже узнал. А там и решите: распрощаемся, мы или нет.

    Мария Евгеньевна улыбнулась. До этого момента она и думать забыла о еде, всё только про Илью думала. Поесть ей не помешало бы, да и попутно продумать план дальнейших действий. И она согласилась.

    Действительно, через дорогу от больницы было круглосуточное кафе. Ранним утром в нём практически не бывает посетителей, и Мария с Дмитрием чувствовали себя спокойно. Мария не хотела в данный момент к себе постороннего внимания, но Дмитрия она уже знала, пережила вместе с ним катастрофу (общая беда, как известно, сближает), а вот оказаться сейчас среди множества незнакомых ей людей Марии никак не хотелось, поэтому то, что, кроме них, ранним утром в кафе никого не было, радовало Марию Евгеньевну. А Дмитрий Александрович не хотел привлекать к себе внимания потому, что теперь он не хотел возвращаться к своей прежней жизни, хотел сменить имя, фамилию, паспорт и уехать из страны, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Но уезжать одному – без своей второй половинки – ему не хотелось. Ему понравилась Мария Евгеньевна, понравилась и душой и телом, и он не хотел с ней расставаться, но не знал её планов, не знал, о чём или о ком мечтает она, поэтому в незатейливой беседе в кафе пытался понять Марию Евгеньевну, понять её всей душой, узнать её планы. Узнать планы женщины нетрудно, а вот понять их, понять её саму, увы, практически невозможно. Дмитрий Александрович не мог уехать, не попытавшись склонить к отъезду и Марию Евгеньевну. Вдруг она согласится на его авантюру, пусть не сразу, пусть ей нужно будет помочь закончить текущие дела, решить насущные проблемы. Дмитрий Александрович считал, что в силах решить любой её вопрос. Но считала ли так Мария Евгеньевна? Она не задумывалась о столь сложных ходах, жизненных треволнениях. У неё в душе сейчас переплеталось не одно беспокойство: о молодом парне Илье, его сестре Жене, о родителях, которых она встретила после стольких лет разлуки, о работе, которая осталась в далёкой Москве, о сорванной командировке, о друзьях и знакомых, которые будут о ней переживать, когда узнают, что она не доехала до Улан-Уде. Так чего она ждала от непринуждённой дружеской беседы с малознакомым, но смелым и приятным и уже полюбившимся молодым мужчиной, Дмитрием Александровичем? Она ничего от него не ждала – хотела именно позавтракать, немного отдохнуть.

    – Не знала, что здесь так вкусно готовят, – хвалила она здешний салат, а ещё должны были принести пиццу и чай.

    – Не могу с вами не согласиться...

    – Сколько можно! Давай на «ты», если вы, конечно, не против.

    – Против? – сделал акцент на этом слове Дмитрий Александрович, улыбаясь. – Да я обеими руками «за».

    – Поднимите же их вверх! Где ваше «за»?

    Дмитрий Александрович отложил столовые приборы в сторону, чуть отодвинулся на стуле от стола назад и поднял обе руки вверх. Они оба засмеялись, но легонько так, чтобы никому не помешать, не привлечь внимания. Да ведь и не было никого в кафе больше – только два официанта и кассир, но те были далеко и увлечены собой и не следили за жизнью клиентов.

    Говорят, что смех продлевает жизнь. Трудно проверить. Но есть у смеха одно свойство, которое проверяется сразу – когда от души посмеёшься, сразу на душе становится легче, если был стресс, то он проходит, по крайней мере уменьшается. Дмитрий веселил Марию всё время завтрака, рассказывал весёлые истории, а были эти истории реальными или нет, кому до этого дело?

    – Я давно уже так не смеялась, – прикончив салат и проглотив половину пиццы, сказала Мария Евгеньевна. – Спасибо тебе большое!

    – Спасибо в карман не положишь! – шутил, но проговорил эту фразу вполне серьёзным тоном, Дмитрий.

    Мария Евгеньевна изменилась в лице. И дело было не в том, что Дмитрий неудачно пошутил. Как раз наоборот – удачно, вовремя и к месту он пошутил. Мария Евгеньевна вспомнила, что у неё нет кошелька, видимо, она оставила его в сумке, которая осталась в вагоне, который...

    – Что случилось? Ты из-за этого? Не переживай, я всё оплачу!

    – Да нет, дело не в этом.

    Дмитрий Александрович настороженно посмотрел на Марию Евгеньевну – её растерянный взгляд слегка смутил его.

    – Вернее, и в этом тоже. У меня кошелёк остался в поезде.

    – А документы? – строго спросил Дмитрий Александрович.

    – Документы... – протянула Мария Евгеньевна, шаря по карманам, но она точно помнила, что паспорт в больнице при ней был и его она нашла в одном из карманов, а другие документы также остались в вагоне поезда.

    – Главное, это паспорт! – уверенно сказал Дмитрий.

    Но на Марии Евгеньевне, как говорят в таких случаях, лица не было. Она вмиг побледнела, ведь как она будет помогать сестре Ильи? Как она разберётся с командировкой? Очень много вопросов вдруг снова возникло перед ней, даже больше, чем до кафе. Но лучше поздно, чем когда уже будет поздно.

    Принесли чай, но чая Мария Евгеньевна уже не хотела – все её мысли были в процессе решения сложившегося ребуса.

    – Выпей чай, выпей! – настаивал Дмитрий.

    Мария Евгеньевна отмахивалась, оглядывалась, начала суетиться.  Не знала, уйти ей сейчас или не уходить. Переживания, страх и сомнения, как волной, вновь нахлынули на неё и едва не поглотили.

    Дмитрий Александрович спокойно налил чай себе и Марии, после чего строго спросил:

    – А как Илья? Я видел, его в реанимацию определили?

    Мария Евгеньевна вздрогнула. Дмитрий верно угадал, чем можно вернуть свою спутницу к реальности.

    – Да. Но он ещё в коме и лежит в палате интенсивной терапии. Прогноз благоприятный.

    – Он поправится, в этой больнице хорошие врачи.

    – Да?

    – Женю, помните, того мальчика? Его спасли, он уже пришёл в себя, и его мама, кажется её зовут Настя, на седьмом небе от счастья.

    Это была хорошая новость. Мария Евгеньевна ушла из больницы, так и не узнав про Женю-карапуза, совсем забыла, а Дмитрий не забыл, оказался внимательным.

    – Спасибо, что сказал.

    – Пей чай, с бергамотом, полезный!

    Мария Евгеньевна пригубила. Чай ещё был горячий, а горячим чай она не любила пить.

    – Дмитрий, у вас вообще какие планы?

    – Вообще? Захватить мир.

    Мария Евгеньевна улыбнулась.

    – А если на ближайшее будущее, то мне необходимо восстановить несколько документов, но на работу я уже не вернусь, если вы об этом.

    – Не вернётесь? Но нет, я не об этом.

    – А о чём?

    – Понимаешь, в командировку я уже не поеду.

    Дмитрий Александрович утвердительно кивнул головой и приготовился внимательно слушать Марию Евгеньевну.

    – Ты не мог бы помочь мне добраться до Хабаровска?

    То ли денег просила она у него, то ли поехать вместе с ней, Мария Евгеньевна и сама не знала. Ей было легко с Дмитрием, и она ему почему-то доверяла.

    – В один конец?

    – Почему в один? – немного смутилась Мария. – В два...

    – Да не бери в голову, – с улыбкой на лице сказал ей Дмитрий. – Поедем в Хабаровск, если ты не против моей компании.

    Мария Евгеньевна чуть отодвинулась от стола и слегка улыбнулась, подняв обе руки вверх. Они друг друга поняли, вновь посмеялись.

    VII

    Счастье. Оно у каждого есть, и у каждого своё.

    Радоваться утру – счастье. Улыбаться друг другу – счастье. Встретиться после длительной разлуки – счастье. Иметь две руки, две ноги и голову на плечах – счастье. Не болеть – счастье. Видеть здоровыми и радостными своих родных и близких – счастье.

    Какой юноша и какая девушка не наслаждаются весной, её ароматами, когда весь мир вокруг благоухает, и чувствуют энергию солнца и чувствуют, как она в них течёт по венам, приливая к сердцу. И хочется всё объять и всех обнять.

    Какой дедушка или какая бабушка не порадуются, когда их дети счастливы и когда появляются внуки или даже правнуки. Когда и те и другие не забывают о них, любят – и силы сразу появляются. Душевная теплота придаёт очень много сил и энергии, сколько не придадут ни одни процедуры и лекарства, сколько не дадут ни свежий воздух или сон.

    Поэт. Без Музы он печален. Когда есть Муза – поэт счастлив. Он посвятит ей не одно стихотворение. Но и на этом не остановится – весь мир вокруг для него прекрасен, и как не сказать об этом, как не написать? И он воплотит в стихах то, что видит сам, но не видят другие, тогда и все остальные увидят, какой мир прекрасный, но увидят через его стихи, через его душу. И для поэта – это счастье.

    Художник создаёт картины, меняющие мир. Ту же бабочку или опушку леса он изображает такими прекрасными и гениальными, какими те являются на самом деле, но чьей красоты и гениальности не видят окружающие, поглощённые повседневной суетой и заботой люди.

    Учёный культивирует в себе воображение, подвергая сомнению устоявшиеся во времени теории, ниспровергая их новыми чудесными и не менее великими открытиями. От падения яблока до вопроса о скорости света – тернии, труд и любознательность извечные спутники любого учёного. Будучи увлечённым в поисках истины, в поисках разгадок на привычные явления природы учёный счастлив.

    Бизнесмен и политик находятся в постоянном напряжении, когда движутся к поставленной цели по намеченному плану, – и тут страх ошибиться, страх, если план предстоит менять, – но он счастлив, когда цель достигнута, и после будет поставлена новая цель – будет путь к новому, следующему счастью.

    …

    Для ребёнка беззаботное детство уже счастье. Бегать по лужам, догоняя друг друга да стараясь обрызгать. Играть в мяч, пока есть силы, пока стоишь на ногах. Лежать в траве, улыбаясь небу и солнцу. Как можно раньше просыпаться и как можно позже засыпать, не желая видеть ночи, кроме тех секунд, когда хочется разглядеть звёзды и средь них увидеть падающую, чтобы загадать желание, а потом, чтобы снова утро, день и вечер – жизнь.

    Но... и бегать по лужам не всегда получается: за кем проследят родители, а за кем и воспитатели – получается, свободы нет ни у тех, ни у других. Артём всегда хотел быть только свободным, но его родители и не ограничивали Артёма ни в чём, а даже наоборот, когда других детей их родители звали домой, Артёма никто не звал. Поэтому не ощущал Артём счастья от беготни по лужам – раньше не ощущал. Но теперь было по-другому. Теперь он был вместе с Женей. Она дарила ему счастье лишь одним своим присутствием, лишь одним своим существованием. В ней было для него счастье. С ней и сидеть за одной партой, одним столом – счастье. С ней и носиться по двору, гонять мяч – счастье. С ней и стоять в углу наказанным – счастье. Без неё – грусть, тоска, печаль, уныние и слабость. Но и не только в Жене было для Артёма счастье – он хотел родительской любви, хотел невозможного. Быть в семье для Артёма также было самым настоящим счастьем. А для Жени Артём счастье! Для Жени и брат, и приезд брата – счастье. Для Жени уехать из детского дома, но не разлучаясь при этом с Артёмом, – счастье. А уехать без Артёма – неполное счастье, грусть, тоска, печаль. Будет плохо ей без Артёма, а Артёму без Жени. В детстве своя философия, свои тропинки для выхода из леса эмоций и мыслей. И Женя с Артёмом размышляли над жизнью, над своим настоящим и будущим: как они расстанутся и как сделать так, чтобы не разлучаться.

    Было утро... был день... был вечер... и наступила полночь – не приехал Илья. Не позвонил, и никто ничего не говорил Жене о нём. Не знал или не хотел говорить. Женя всё это время спрашивала у Екатерины Андреевны про Илью, но Екатерина Андреевна пожимала плечами и просила просто ждать – ждать утра, следующего дня, вечера. Но сколько можно ждать! Женя в прошлую ночь плохо спала, а в эту ночь и вовсе спать не могла. Но в эту ночь она была не одна, с ней был её Артём. Он делил с ней радости и печали, переживал вместе с ней и сейчас.

    Женя и Артём договорились этой ночью не спать и не разлучаться. Во-первых, они думали, что за Женей её брат Илья завтра точно приедет, а значит, эта ночь у Жени и Артёма последняя, которую они могут провести вместе. Во-вторых, Женя боялась допустить мысли, что и завтра брат за ней не приедет, и послезавтра не приедет. И Артём был с ней, чтобы поддержать её.

    Сначала они притворились, что легли спать, даже закрыли глаза. Но потом вышли каждый из своей комнаты и встретились в условленном месте – в игровой. Артёму удалось утащить ключи от игровой, когда ту закрыли, – ключи всегда относились на хранение в шкафчик на вахте на первом этаже и почти всегда были под присмотром, почти всегда.

    Дети не запрыгнули на диван и не сели за стол. Дверь за собой закрыли и не включили свет – свет луны и звёзд, попадающий в комнату через окна, освещал, будто специально для них, небольшое пространство у письменного стола, под которым несколько дней назад лежала свёрнутая в клубочек Женя, теперь здесь устроились они вдвоём, плечом к плечу, прислонившись спинами к дивану и поджав ноги, чтобы было не так холодно.

    – Арсений, когда его надолго забирают, иногда звонит и пишет смс, – рассказывал Артём.

    – У меня нет телефона, – спокойно ответила Женя.

    – Я напишу тебе номер своего, а ты, когда у тебя будет телефон, потом позвони мне или напиши. Но лучше позвони! – просил Артём.

    – Обязательно! – обещала Женя. – Брат купит мне самый лучший телефон, и тебе потом купит, я его попрошу об этом.

    – Самый лучший телефон у меня отберут! – отвечал Артём, беря подругу за руку.

    – Не отберут! А отберут, брат потом с ними разберётся!

    Артём на это махал рукой.

    – А ты была там? В Москве?

    Женя мотала головой – нет.

    – Я тоже, – глубоко вздохнул Артём и устремил свой взгляд на окно, смотреть на луну.

    – А там?

    Женя рассмеялась, но легонько, чтобы их никто не услышал.

    – А не смешно! Ты не мечтала полететь на луну? – серьёзным тоном спрашивал Артём, и нисколько в его мимике не отражалось сомнения или улыбки.

    – Не мечтала!

    – Знаешь, как там интересно!

    Женя мотала головой и смеялась, играючи толкала Артёма и хотела, чтобы он тоже смеялся вместе с ней. Артём засмеялся, начал в ответ щекотать Женю, что та ещё больше засмеялась, и на миг они затихли, как вдруг подумали, что их могут услышать. Прислушались. Тишина. Никто их не слышал. И продолжили, катаясь по полу, щекотать друг друга. Артём продолжал настаивать на полёте на луну, рассказывая как там интересно, а Женя продолжала упираться и настаивать на том, что он не может знать, как там интересно, ведь он там не был.

    – А вот и нет! А вот и был! – будучи в игровом задоре, отвечал Артём, продолжая мучить Женю, щекотать её, гонять по всей игровой.

    Им даже не было темно. Света звёзд было для них вполне достаточно. Друг друга они видели, а большего и не требовалось.

    – А вот и был! – всё повторял Артём, а Женя только лишь смеялась ему в ответ.

    – Я каждую ночь там бываю, когда захочу! Перед сном закрываю глаза – и я там, на луне!

    Женя неосознанно мысленно повторила за Артёмом то, о чём он ей сейчас рассказал, на миг закрыла глаза, но оказалась не на луне, а во дворе детского дома вместе с братом, как в том сне.

    Жене стало страшно, и она резко остановилась, перестала смеяться. Артём налетел на неё и повалил на диван, не успев остановиться так же резко, как она.

    – Что такое? – испугался за неё Артём. – Ты в порядке?

    – Я брата представила! Вспомнила сон.

    Женя рассказала Артёму сон, который напугал её прошедшей ночью и из-за которого она боялась засыпать сегодня.

    – Но рано или поздно тебе придётся уснуть... ты всё равно уснёшь когда-нибудь, – спокойно рассуждал Артём.

    – Лучше тогда пусть поздно, чем сейчас.

    Артём перепрыгнул через диван, приземлившись всё в том же месте, где они только что до беготни сидели. Женя кувыркнулась вслед за ним. Она именно кувыркнулась, так как так же легко перепрыгнуть через спинку дивана не смогла, но ушиблась несильно, ничего не сломала и не растянула. Артём закрыл глаза, когда видел полёт своей подруги, едва сдерживал потом смех, но Женя всё равно поняла, что Артёму было смешно наблюдать её прыжок, и тоже засмеялась.

    – Если не уедешь, я научу тебя прыгать так же ловко, как я, – будто дурачась, сказал ей Артём.

    – Ага, лучше бы нам быть вместе всегда, но не здесь, не в этом месте, не в этом доме!

    – У нас будет свой дом! Общий! – уверенно заявлял Артём без капли сомнения в голосе.

    – Точно! – вдруг озарило Женю. – Я попрошу брата, и он тебя возьмёт в семью! Он не откажет мне. У меня хороший брат. Ты хочешь ко мне в семью?

    Артём призадумался. Конечно, он хотел. Он очень хотел в семью, а если его звали в семью к Жене, то о лучшем и мечтать было нельзя. Но Артём выдержал паузу, принял серьёзное выражение лица, будто обдумывает предложение. Женю смутил его взгляд, но Артём исправил ситуацию, успокоил подругу.

    – Да! – вскрикнул Артём и набросился на Женю, обнимая её.

    Елисеева едва выдерживала его натиск. Ей было и приятно, и весело, и трудно одновременно. Она хотела вздохнуть и слегка так отодвигала друга от себя. Дети, немного успокоившись, сели рядом всё в том же месте за диваном перед столом, продолжая беседу:

    – Тогда решено. Ты едешь со мной. Уже завтра и едешь! – радостно сказала Женя, светясь от счастья.

    – Я ещё не собрал вещи, – вновь спокойным тоном ответил Артём, но внутри него всё перевернулось и было наполнено радостью, даже больше чем радостью – истинным счастьем, ведь он уже с завтрашнего дня перебирался в семью, да ещё не будет расставаться с Женей.

    – Завтра и соберёшь! У тебя что, много одежды?

    – У меня не только одежда. Мне дарили книжки, тетрадки, телефон вот есть, ещё надо не забыть много чего полезного. И из школы тоже! Да и вообще, – отвечал Артём, пытаясь упомнить про все вещи, которые за два года у него только были в детском доме.

    – Я тебе помогу.

    – А как же Лариса Борисовна или Екатерина Андреевна?

    – Мы обязательно будем приезжать к ним в гости... но... к Ларисе Борисовне я бы не очень хотела приезжать в гости.

    – Можно и не приезжать к ним в гости. Но они могут нас так быстро не отпустить. Точнее, меня могут так быстро не отпустить, ведь ты здесь только условно, на три дня. А я не условно...

    Слова Артёма немного расстроили Женю, но она быстро нашлась что ответить.

    – Мой брат всё решит! Я в этом уверена! – без капли сомнения в голосе, как всегда было характерно среди них двоих только для Артёма, теперь сказала и Женя, взяв Артёма за руку, – пальцы её правой руки скрестились с пальцами левой руки Артёма и ладошка легла к ладошке, предплечье к предплечью, и чувствовали они поддержку и тепло друг друга.

    Дети прислонились друг к другу, плечом к плечу, облокотившись о спинку дивана, так и держась за руки. И не заметили, как в таком положении уснули. Жене снилось, как она вместе с Артёмом на луне ждёт там брата, а пока они вместе ждут его, то не теряют времени и исследуют поверхность луны. Артёму снилось, как его забирают из детского дома настоящие родители, вовлекая обратно в свою жизнь, прежнюю, к которой возвращаться он не хотел. Поэтому Артём спал беспокойно, вздрагивал, но ни он, ни Женя от его вздрагиваний не просыпались и руки их не расцепились.

    VIII

    Этой ночью дежурила Лариса Борисовна, и утром она сдала дежурство Екатерине Андреевне, после чего они вдвоём и не досчитались одного ключа – ключа от игровой комнаты. Дверь в игровую была закрыта, а Лариса Борисовна очень спешила. Екатерина Андреевна успокоила коллегу, пообещав ей, что разберётся с ключами – уладит этот вопрос.

    У Екатерины Андреевны был запасной ключ от игровой комнаты, который она сделала однажды, когда похожим образом терялась связка ключей. И в этот раз Екатерина Андреевна была уверена, что без их шустрых деток не обошлось, и она оказалась права.

    Войдя в игровую, она первым делом обратила внимание на беспорядок – словно ураган пронёсся по комнате, хотя синоптики обещали тихую безоблачную ночь, и таковая была, – но далее, осматривая комнату более внимательно, Екатерина Андреевна, хотя и не сразу, заметила ураган, который был этой ночью в игровой, и имя ему вполне конкретное: «Артём и Женя».

    Екатерина тихо подошла к детям, так мило устроившимся за диваном, и поняла, какую уникальную идиллию она наблюдает: Артём и Женя, прислонившись друг к другу, сладко спят, держась за руки, солнце, пробиваясь через облака, кроны деревьев и окно, аккуратно подкрадывается к спящим героям, чтобы разбудить их.

    – Просыпайтесь, миссис и мистер Смит! – негромко произнесла Екатерина Андреевна, но дети даже не шевельнулись.

    – Ни в одном глазу! – смеясь, добавила она и присела, чтобы быть ближе к детям.

    Первой пробудилась Женя, почувствовав присутствие Екатерины Андреевны. Женя улыбнулась ей, видя, что и Екатерина Андреевна улыбается.

    – Буди своего друга.

    Женя высвободила свою руку из руки Артёма – от этого он проснулся. Артём сперва тоже улыбнулся Екатерине Андреевне, но через несколько секунд вдруг опомнился, догадавшись, что за тайное проникновение в игровую им грозит наказание – как минимум, трудовые работы на целый день, уборка территории, и поучительные лекции, которые так любит Лариса Борисовна.

    – Сегодня вам повезло! – успокоила их Екатерина Андреевна, заметив как насторожился Артём.

    – Екатерина Андреевна, простите нас! Мы просто не могли уснуть никак! – объяснял Артём, глядя воспитателю в глаза.

    Как можно не простить, когда видишь такую чистоту, искренность чувств.

    – Бегом на водные процедуры и завтракать! – строго сказала Екатерина Андреевна, но и не без улыбки, которая удачно сглаживала её строгость – показную строгость, ведь сердце у Екатерины Андреевны доброе, мягкое и настоящей строгости в ней никогда не видели.

    Дети вскочили и наперегонки в коридор, потом к умывальнику. Екатерина Андреевна переживала за Женю, ведь её брат Илья должен был приехать ещё вчера вечером, но не приехал, и связи с ним нет.

    Была пятница, и в этот день обычно много бумажной работы, но Екатерина Андреевна не хотела заниматься с документами – она стремилась больше времени проводить с детьми и в этот раз была со своей группой, как в детский дом приехали гости.

    Женя теперь не хотела идти в кружок рисования, а хотела вместе с Артёмом гонять мяч по полю. Екатерина Андреевна разрешила девочке, но просила её быть осторожной, чтобы не подвернуть ногу или руку.

    – Всё будет в поряде! – обещал Артём на радостях, что Жене сегодня разрешили позаниматься футболом.

    В их команде было шестеро мальчишек, но Женя всё равно держалась Артёма. Григорьев стоял на воротах, а Елисеева суетилась в защите, стараясь не загораживать обзор Артёму. Женя и боялась, и не боялась мяча. Когда она видела, что мяч приближается к ней, перехватываемый другими мальчишками, она начинала волноваться, чуть приседать, выставлять руки вперёд.

    – Руками нельзя! – кричали ей другие ребята.

    Женя сразу убирала руки за спину.

    – Увидишь, мяч летит на тебя, то старайся ударить по нему ногой! – кричал ей Артём, когда мяч переходил на их половину поля.

    – И лучше боком к мячу, чтобы в лицо не прилетело! – всё кричал ей Артём.

    Женя слышала и слушала Артёма. Но мяч всё время менял траекторию движения и всё время или улетал с поля, или оставался в ногах у других игроков, которые не пускали мяч к воротам, поэтому Женя то одним боком повернётся по тому направлению, где мяч, то другим боком.

    Наконец-то и Жене посчастливилось ударить по мячу, когда тот спешно катился по траве к её ногам, отскочив до этого от ноги Арсения. Женя встретила мяч хорошим ударом, что тот улетел с поля в сторону лавочек. От радости, что не пропустила мяч к воротам, Женя прыгала, кричала, поднимая руки вверх.

    Артём улыбался ей, но говорил, что бить надо не так сильно.

    – А нечего к нашим воротам лететь! – всё ещё находясь в состоянии некой эйфории, ответила ему Женя.

    Женя подбежала к Артёму, и встретили они друг друга хлопком ладоней, потом обнялись и готовы были уже кататься по земле, радуясь каждому мгновению, что они вместе, но мяч вернулся на поле, и им пришлось вернуться.

    – В защиту! – скомандовал Артём и сам встал скорее в ворота.

    После успешной встречи с мячом Женя уже меньше его боялась, даже почти уже и не боялась. Мяч как мяч – маленький, круглый и не- страшный.

    И Женю уже старались обойти с другой стороны, чтобы запустить мяч по воротам. Но Елисеева внимательно следила за мячом и бегала по линии перед воротами то в одну сторону, то в другую, размахивая ногой, имитируя, что отбивает мяч.

    Атаки по их воротам участились и усилились. Женя старалась не пропустить мяч, вовремя его отбить в сторону, и не пропустила – тот уже и не по земле, а над землёй летел прямо в Женю. Елисеева постаралась попасть по мячу ногой, но, сильно задрав ногу вверх да ещё и на бегу, не удержала равновесия и упала на землю. Она приземлилась на попу, но больно всё равно ей было, и боль отдавала по всему телу. От некоторой физической боли и оттого, что пропустила мяч, Женя заплакала, продолжая сидеть на земле. Артём, как увидел падение Жени, бросился к ней, оставив ворота – мяч летел ему навстречу и Артём попытался ещё и схватить мяч, но тот пролетел выше его рук буквально в сантиметре, и Артёму не удалось поймать мяч, но он не остановился, чтобы посмотреть, попадёт ли мяч в ворота, а подбежал к Жене, чтобы узнать, как она.

    Мяч успешно влетел в ворота, где его задержала сетка. Другая команда радовалась забитому голу, особенно радовался Арсений, который и сделал этот удар по мячу. А участники команды, в которой были Артём и Женя, негодовали, хотя и переживали за Женю и тоже подбежали к ней, но Артём уже поднял её с земли, отряхнул от грязи, пыли – Женя уже и не плакала.

    – Ты молодец, такой прыжок запомнится надолго! – с улыбкой сказал ей Артём, также ещё и похлопывая по плечу.

    – Классный полёт, Женька! – хвалил её Арсений, – но мой пас всё равно пропустила.

    Другие ребята, так же как и Артём с Арсением, поддержали Женю, и ей уже было не так обидно, было приятно, и желание играть не пропало, а, сидя на траве, она уже подумывала, что больше никогда не будет играть в футбол, потому что неспособна, потому что подвела Артёма.

    Игру ребят наблюдала Екатерина Андреевна, которая смотрела за детьми на улице, а также подошедшие к ней гости – молодая пара, мужчина и женщина, оба лет тридцати, видимо муж с женой.

    – Какая игра, какие страсти! – оценил Анатолий, так звали мужчину тридцати двух лет. – И девочка молодец, не сдалась!

    – Тот мальчик, вратарь, ей помог. Настоящий джентльмен! – оценила Виктория, так звали молодую женщину тридцати лет.

    – Дети, в отличие от взрослых, очень дружат! – ответила им Екатерина Андреевна.

    – А этот мальчик... – указывала на Артёма Виктория.

    – Артём, – подсказала Екатерина Андреевна.

    – …Артём. Он хорошо двигается, какая пластика!

    – Да, мальчик спортивный, – подтвердила Екатерина.

    – Заботливый, сразу помог девочке, – продолжала Виктория.

    – И душа компании! – добавил Анатолий, отметив тот факт, как его обнимали ребята после игры, несмотря на пропущенный гол.

    – А расскажите нам о нём подробнее, – просила Екатерину Андреевну Виктория.

    – А что вам рассказать? Двенадцать лет, учится хорошо. Как вы сами увидели, он общительный, душа компании, заботливый, – спокойно отвечала Екатерина Андреевна.

    – И это удивительно... в его-то возрасте! А родители у него есть?

    – Есть, – вздохнула Екатерина Андреевна. – Но они лишены родительских прав и не приезжают его даже навещать.

    – Бедный мальчик. Переживает о них?

    – О них не переживает, а в семью ему очень хочется, – откровенно сказала Екатерина, зная, что молодые люди пришли в детский дом по вопросу усыновления.

    – Смотрите, и играет как ни в чём не бывало! – сказал Анатолий о Жене, наблюдая, как она вновь включилась в игру даже после досадного падения и пропущенного гола.

    – Женя сильная девочка, хотя и легко ранимая, – отвечала Екатерина Андреевна. – Но она здесь ненадолго. За ней со дня на день приедет её брат и заберёт отсюда.

    Артём по-прежнему стоял на воротах, Женя всё так же играла в защите, но уже не так, как до этого, боялась мяча – теперь Женя более смело шла в бой. Теперь она сама бежала на мяч, пока тот не взлетел с земли, или отбегала чуть назад, если мяч уже был в воздухе, чтобы дать ему возможность приземлиться, и тогда-то он точно уже не мог от неё – юной футболистки – уйти.

    Пока мяч был на другой половине поля, Артём отвлёкся – он посмотрел на Екатерину Андреевну, чтобы знать, не пора ли им прекращать игру в футбол, нравится ли Екатерине Андреевне их игра, – и увидел её не одну. Артём сразу встретился взглядом со взглядом незнакомого мужчины и незнакомой женщины, когда посмотрел на них, а они в этот момент как раз посмотрели на него. Их взгляды встретились, и Артёма вдруг как током ударило – но это был мяч, который проскочил в ворота, слегка коснувшись только головы Артёма.

    Григорьев будто остолбенел. Он вдруг всё понял. Это как озарение пришло. Не нужны никакие доказательства – ты просто всё понимаешь, всё видишь, чувствуешь, и этого достаточно. Почему именно сейчас, когда он уже всё решил вместе с Женей, что будет жить с ней, в её семье? Почему не раньше? Неужели пропали те отличительные черты у Артёма, которые всегда, как щит, не давали к нему приблизиться, заметить его. Или наоборот, теперь эти черты стали в моде и привлекают покупателей человеческих судеб? Да, именно – не приёмных родителей или опекунов, а покупателей человеческих судеб, – так, потому что принимая, в свою семью, в свой дом, в своё сердце чужого ребёнка, обязательно влияешь на его судьбу, меняешь её, меняя ход событий, привнося нечто от себя, и хорошо, когда это нечто очень хорошее, светлое, положительное.

    Екатерина Андреевна крикнула детям, что футбол окончен, что пора идти в дом и готовиться к обеду, а сама проводила гостей в свой кабинет, – маленький, но уютный и тёплый кабинет.

    IX

    Обеденный стол был полон яств: рыбный суп на первое, картофель с летним салатом на второе, чай с оладьями на третье и вишнёвый морс на десерт. Но не было аппетита у Артёма – кусок в горло не лез, – и сидел он за столом с задумчивым грустным взглядом. Женя сидела за соседним столиком. Она вместе с Наташкой, Светой и Аней с удовольствием обедала, и девчонки даже забыли про свои разговоры – так им всё было вкусно. Женя, видя, что Артём грустит и не ест, заволновалась за него, но ничего ему не говорила.

    Их разделяло расстояние вытянутой руки. Женя будто не специально слегка махала своей рукой, чтобы коснуться его руки. Артём уловил её сигнал, зацепившись указательным пальцем своей руки за мизинец руки Жени. И хлынули как река по высохшему руслу, как бежит электрический ток по проводам,  все мысли, вся энергия, весь аппетит от Жени к Артёму – от сердца к сердцу, – наполняя собой душу Артёма. А к Жене от Артёма через тот же соединительный мостик побежали все мысли и переживания, все его сомнения и страхи.

    Артём повернулся к Жене лицом, а она повернулась к нему. Обменявшись улыбками, каждый из них вернулся к своему столику обедать.     У Артёма проснулся аппетит, ведь Женя сказала ему – сказала по их тайному каналу связи, – что ему нужны силы, что не нужно сдаваться, что ещё ничего не решено.

    Заряженный оптимизмом от Жени и энергией от обеда, Артём снова улыбался, был полон сил, полон надежд. Женя и Артём поддерживали друг друга, каждый по-своему: Артём уверял Женю, что брат за ней обязательно приедет, а Женя уверяла Артёма, что брат приедет и заберёт их двоих. Женя и Артём вновь уединились, но теперь уже в комнате для самоподготовки.

    Тем временем Екатерина Андреевна принимала гостей в своём кабинете, и всё время обеда и ещё около получаса после того она разговаривала с Анатолием и Викторией, обсуждая вопрос об усыновлении Артёма. Екатерина Андреевна делала упор на том, что решающим фактором будет желание и согласие самого Артёма.

    – Да-да, мы это понимаем и обязательно поговорим с мальчиком, к тому же он такой славный, – обещала Виктория.

    – Тогда я рекомендую вам пообщаться с ним прямо сейчас, а я со стороны посмотрю, – предлагала Екатерина Андреевна.

    – Пойдёмте найдём Артёма, – добавила она, встав из-за стола.

    Они вышли из кабинета и первым делом направились в игровую, но там Артёма не было. От других детей Екатерина Андреевна узнала, что Артём вместе с Женей, но из дома они не выходили. Варшавская сразу поняла, что ребята уединились, а свободной открытой комнатой на данный момент был только кабинет самоподготовки. Да, там Екатерина Андреевна и нашла ребят.

    Приоткрыв дверь, она увидела детей, но заходить не стала, а тихонько подозвала Викторию и Анатолия. Виктория увидела детей, узнала Артёма. Но ни Артём, ни Женя не видели, что за ними наблюдают. Анатолий подошёл к жене и вместе с ней заглянул в комнату. Они увидели детей за рисованием. Точнее, рисовала Женя, а Артём ей позировал. Григорьев устроился за партой, сложив руки как первоклассник и устремив взгляд прямо, слегка приподнимая голову. А Женя сидела против него и старалась как можно лучше нарисовать своего друга. Дети были заняты друг другом, поэтому не видели ни Викторию, ни Анатолия, которые уже осмелились войти в кабинет и присесть за последнюю парту.

    Артём и Женя сидели за партой у окна. Солнечные лучи-зайчики помогали им: когда Артём чуть опускал голову вниз, они проскальзывали по его щеке, носику и глазкам, заставляя вернуть голову в исходное положение.

    Женя увлечённо рисовала Артёма – Артём увлечённо позировал Жене. Идиллия двоих на то и идиллия двоих, что не для посторонних.   А идиллия двоих детей, двух очень близких душ тем более не должна нарушаться посторонними. Виктория и Анатолий были для детского дома гостями, но для Артёма и Жени они были посторонние, как все те, кто был за забором.

    Виктория и Анатолий наблюдали за детьми не менее увлечённо, чем дети были увлечены друг другом. Виктория искренне любовалась в равной степени как Женей, так и Артёмом – она бы и Артёма усыновила, и Женю удочерила. Анатолию больше приглянулся Артём, Женю он считал ранимой и эмоциональной, несмотря на то что сейчас Женя улыбалась, была спокойна и сосредоточена на своём деле.

    – Видишь, как они подходят друг другу, – шепотом сказала Виктория своему мужу, положив свою руку на его.

    – Да просто не разлей вода, – понимал Анатолий. – Грустно будет им разлучаться.

    – С нами или без нас, но они всё равно разлучатся, помнишь, Екатерина Андреевна, сказала, что Женю скоро заберут, а Артём тут так и останется.

    Шевеления и шепот привлекли внимание детей, и первым заметил посторонних Артём – улыбка заменилась серьёзной, строгой миной. Женя обернулась и тоже насупилась. Как кошка перед собакой, принимая защитную позицию, меняет в первую очередь выражение лица, так и дети атаковали нарушителей порядка взглядом.

    Эти взгляды не ранили Анатолия с Викторией, но не были и пропущены мимо. Анатолий мало обращал внимания на настроение детей, считая его сильно переменным, склонным к резким взлётам и падениям, сравнимым с бурей или морской волной. Виктория старалась с пониманием относиться к огорчённым детским взглядам, веря, что время лечит, что важно найти правильные слова, выбрать подходящий момент. И, конечно, постепенно Виктория начинала понимать, что нехорошо было нарушать идиллию детей, но и не думала она, что подобное вмешательство может оставить глубокий след в душе Жени и Артёма.

    Спасла ситуацию Екатерина Андреевна – появилась ни позже ни раньше – вовремя вошла и объявила:

    – Женя, пойдём скорее, к тебе приехали!

    Сердце у маленькой принцессы налилось кровью, сильнее застучало, голова слегка закружилась, глаза заблестели от слёз – слёз радости, – ноги не слушались, не двигались с места. Мысленно Женя была уже там – где там? – рядом с Ильёй. И кто ещё мог к ней приехать – у Жени, кроме брата и теперь Артёма, никого и нет. Артём здесь – значит, брат там.                И не забыла Женя про своего друга Артёма, ведь он так с трепетом на неё смотрел. Он радовался за Женю, ведь точно приехал Илья – сомнений не могло быть. И все страхи, сомнения как у Артёма, так и у Жени вмиг растворились, словно дым. Теперь перед ними предстало ясное и безоблачное будущее: они втроём живут счастливо, растут, радуются жизни.

    Женя схватила Артёма за руку и они помчались, сбивая парты и стулья, на встречу с братом, подгоняя и Екатерину Андреевну.

    – Екатерина Андреевна! Екатерина Андреевна! – звонким нежным голоском, задыхаясь от переизбытка эмоций, чувств, обращалась к ней Женя: – А Илья где нас ждёт? На улице? – и скорей к окну, но на улице Ильи не было.

    И скорей искать его глазами вокруг по всему коридору, разглядывая каждый сантиметр, боясь второпях пропустить брата.

    «Где же мой брат?» – спрашивала Женя взглядом у Екатерины Андреевны.

    Варшавская присела на корточки, обняла Женю, потом сказала  негромким голосом так, чтобы слышали её только Женя и Артём:

    – Женя, к тебе приехали Мария Евгеньевна и Дмитрий Александрович. Они ехали с Ильёй в одном поезде, в одном купе. Они и расскажут тебе, где твой брат.

    Ничего не понимая, Женя вновь оглядела коридор, и в этот раз она увидела женщину и мужчину, стоящих чуть вдалеке у окна.

    – Пойдём к ним все вместе, – сказала Екатерина Андреевна и взяла детей за руки.

    – Лучше в моём кабинете, – приглашала Екатерина Андреевна всех к себе.

    Было что-то такое в Марии Евгеньевне, что располагало к доверию к ней, и Женя не сторонилась её, спокойно стояла рядом. Мария Евгеньевна смотрела на Женю сопереживающим взглядом и собиралась с силами, чтобы рассказать про Илью.

    Екатерина Андреевна попросила Дмитрия Александровича вместе с Артёмом выйти с ней в коридор и дать Жене с Марией Евгеньевной немного времени. Артём всё равно не хотел далеко уходить от кабинета и всё старался прислушиваться, а Дмитрий Александрович и Екатерина Андреевна отошли от кабинета на несколько метров, устроившись у ближайшего окошка.

    – Хороший мальчик, – заметил Дмитрий Александрович, – друг Жени?

    – Да, они не разлей вода.

    Дмитрий Александрович окликнул Артёма:

    – Друг!

    Артём обернулся. Он сразу понял, что обращаются к нему.

    – Не переживай за Женю. С её братом Ильёй всё в порядке!

    Артём понял, что новый знакомый может ему рассказать больше, чем закрытая дверь, и подбежал к взрослым.

    – Вы знаете? Расскажите! – просил Артём, подбежав к Дмитрию Александровичу и Екатерине Андреевне.

    – Думаю, Женя сама тебе всё расскажет. Она же доверяет тебе, как и ты доверяешь ей, верно?

    – Уг-м! – согласился Артём.

    – Так вот, умей ждать! Прояви терпение и ты увидишь, как ситуация повернётся в твою пользу! – как совет или наставление сказал Артёму Дмитрий Александрович.

    Артём задумался над этими словами. Ему они показались очень верными. Он и сам ещё не понимал, отчего так, но внутреннее чувство подсказывало, что Дмитрий Александрович очень умный, добрый человек, что ему можно доверять.

    Дверь кабинета Екатерины Андреевны отворилась. Из кабинета медленно выползла Женя, и её взгляд не выражал ни отчаяния, ни страха, ни упрёка, ни надежды.

    – Ну что? – с вопросом подскачил к ней Артём.

    – Я поеду навестить брата, он болеет, – грустным тоном ответила ему Женя.

    Мария Евгеньевна подошла к Дмитрию Александровичу и Екатерине Андреевне. Дети были рядом, в нескольких шагах от них.

    – Екатерина Андреевна, – обратилась к ней Мария Евгеньевна. – Если вы не возражаете, мы заберём Женю дней на пять. Она проведает брата, и мы сразу привезём её обратно.

    – Если сама Женя этого хочет, то я не имею права и не буду препятствовать этому, но попрошу вас оформить несколько документов...

    – На меня оформляйте, – поспешно сказала Мария Евгеньевна.

    Женя с Артёмом вернулись в кабинет. Там не было уже тех чужих людей, которые нарушили их идиллию, и Женя сказала, что через неделю приедет обратно в детский дом, что, скорее всего, её здесь оставят, пока брат не поправится.

    – А он скоро поправится! Ты и глазом моргнуть не успеешь! – подбодрял её Артём, но всё равно как-то грустно было и Жене, и Артёму.

    X

    От Хабаровска до Иркутска больше суток поездом, но эти часы в пути пролетели для Жени как одно мгновение. Сердце её – чаша Грааля, – наполненное доверху любовью к брату, дружбой к Артёму, не могло и не хотело вместить в себя ещё и часы томительного ожидания. Всю дорогу Женя пребывала в напряжении, молчала. И Мария Евгеньевна, и Дмитрий Александрович понимали Женю, сопереживали ей. Мария Евгеньевна всю дорогу, как и Женя, не спала, а Дмитрий Александрович несколько раз вздремнул. Ему будто ничего. А вот Мария Евгеньевна не могла спать – она боялась повторения аварии, да и за Женей нужно было приглядеть.

    От вокзала до больницы Женя шла со взрослыми, держась за руку Марии Евгеньевны, а уже на входе в больницу, высвободив свою руку из руки Марии Евгеньевны, побежала внутрь здания скорее увидеть брата.

    За все эти дни, что Илья лежал в больнице, его состояние не изменилось. В сознание он не приходил, но и ухудшений не было. Как сказал Евгений Сергеевич, сейчас главное стабильность состояния, тогда и об улучшениях можно будет думать в ближайшем будущем.

    Вбежав в здание больницы, Женя, не останавливаясь, целенаправленно побежала к лестнице, поднимая пыль с половиков и ковров. Мария Евгеньевна с Дмитрием Александровичем едва поспевали за маленькой. Удивительно, но Женя будто уже здесь была, она бежала без оглядки, без доли сомнения в том, какое направление выбрала: крыло здания, этаж, палату, – но перед дверью в палату Женя остановилась, чтобы перевести дыхание, собраться с силами, мыслями – прийти в себя. Тут уже и Мария Евгеньевна с Дмитрием Александровичем подбежали.

    – Ну ты шустрая, – сказала ей, сама пытаясь отдышаться, Мария Евгеньевна. – Пойдём!

    Мария Евгеньевна взяла Женю за руку – та не сопротивлялась, напротив, сама ещё сильнее старалась сжимать руку Марии Евгеньевны, – и они вошли в палату. Дмитрий Александрович входил последним и прикрыл дверь. Он остался у двери, а Мария Евгеньевна с Женей подошли к кровати. Женя кинулась обнимать брата, заваливаясь ему на живот, страясь обнять его целиком, вместе с кроватью.

    – Тише, спокойнее! – направляла Женю Мария Евгеньевна. – Лучше аккуратно возьми его за руку, он почувствует твоё тепло, поймёт, что ты рядом.

    Мария Евгеньевна надеялась, что и её присутствие Илья почувствует, поэтому тоже коснулась его – осторожно положила свою руку на его предплечье, но потом быстро убрала. Женя взяла руку брата и зажала её в своих маленьких, но крепких, тёплых и ему родных ладошках.

    – А он услышит, если я буду говорить с ним? – спрашивала Женя, боясь, что это может быть не так.

    – Конечно услышит! Ещё как услышит! Он уже слышит тебя! – отвечала Мария Евгеньевна, и сама искренне в это верила.

    – Илья! Ты обязательно скоро поправишься, и мы будем всегда вместе с тобой! – детским, наивным, но решительным голоском начала говорить с братом Женя.

    Мария Евгеньевна устроилась на стуле возле кровати, а Женя –  на коленях у Марии Евгеньевны. Мария Евгеньевна держала Женю, прижимая к себе, обнимая её, а Женя держала за руку Илью. Дмитрий Александрович наблюдал эту идиллию, периодически поглядывая то на часы, то на дверь.

    Илья слышал Женю и Марию Евгеньевну. Их голоса доносились до него всё оттуда же – из звёздного неба над головой. Только теперь стало на две звёздочки больше. Илья улыбнулся – и это  проявилось внешне едва заметной лёгкой улыбкой, – пытался отвечать, надеясь, что Женя будет его слышать:

    – Слышу тебя, – отвечал Илья, и продолжил: – Прости меня, Женька, маленькая моя... я подвёл тебя...

    Он встал с земли, вновь попытался дотронуться рукой до звёзд.           И дотронулся, до самой яркой, близкой и новой звёздочки. Не было сомнений в том, что эта звёздочка и есть Женя, что так он до неё дотрагивается. Женя гладила руку брата, чтобы он чувствовал её. Так и было. Илья дотрагивался до звёздочки и ощущал, что дотрагивается до чьей-то детской маленькой ручки – ощущал в своей руке руку Жени.

    – После взрыва я попала в больницу, но со мной было всё в порядке, и врачи сказали, что меня не надо лечить, а лечили других, кому нужна была помощь, – рассказывала Женя свою историю. – Потом меня отвезли в детский дом, так как мне некуда больше было идти, и ты ещё никак не приезжал за мной, но я тебя ждала... и Екатерина Андреевна тебя ждала, постоянно звонила тебе, а ты ей...

    Илья слышал Женю, слушал её рассказ, сидя на земле и глядя на Женю-звёздочку.

    – …Первый день мне было плохо в детском доме, я даже не знала про маму с папой. Екатерина Андреевна не хотела меня расстраивать, поэтому ничего мне не сказала, а Артём не хотел говорить, но случайно сказал. Я сначала обиделась на него, потом простила. Он очень хороший. Теперь мы дружим. Мы как брат и сестра, но, когда вырастем, то обязательно поженимся! И вообще, мы с ним решили, что никогда не будем разлучаться, всегда будем вместе!

    – …А ещё вот, – Женя полезла в карман доставать сложенный в несколько раз листок с рисунком. – Это я нарисовала маму с папой.

    У Ильи от слов Жени сердце налилось кровью, сильнее забилось. Ему тотчас же захотелось вырваться из этой маленькой бесконечной пустыни и оказаться рядом с Женей, обнять её, поцеловать. Но всё, что он смог, – подняться с земли, высоко подпрыгнуть на несколько секунд, зависнув над пустыней, но потом, приземлившись обратно, глубоко вздохнуть.

    «Женя! Обещаю тебе, я скоро вернусь и сделаю для этого всё возможное и невозможное!»

    Илья был настроен решительно, потому не оставлял попыток вырваться из пустыни, прийти в сознание. Он решил разбежаться и выпрыгнуть из этой пустыни наружу, в реальный мир. Он побежал. Илья бежал, всё прибавляя в скорости, стараясь не оборачиваться, не сбавлять темпа, не думать ни о чём и ни о ком, кроме Жени. Не держать других мыслей, кроме тех, которые соединяют его с сестрой. И он бежал, собираясь с силами и мыслями, чтобы совершить прыжок.

    Внешне его старания так же имели действие – пульс участился, лицо налилось кровью. Мария Евгеньевна забеспокоилась и позвала медсестру. И Женя забеспокоилась, но Дмитрий Александрович сказал, что, возможно, Илья сейчас придёт в сознание, раз пульс так участился и кровь прилила в голову. У Жени теперь тоже пульс участился, и она не хотела уходить из палаты, а ждала, когда с минуты на минуту её брат придёт в сознание.

    Пустыня старалась не выпустить Илью на свободу, сдерживая его всеми средствами: сначала встречное давление словно ветер затрудняло Илье бег, потом на его пути внезапно вырастала растительность в виде колючек и кустов, но Илья не останавливался, напротив, старался прибавить в беге, чтобы сбить все колючки со своего пути; потом пустыня решила использовать последнее средство, образовав бездонный каньон, но и тут Илья не остановился, а наоборот, это послужило для него сигналом к прыжку. И он прыгнул с полным ощущением веры в то, что это выбросит его в реальный мир. Так и произошло. Илья очнулся, тяжело дыша, но медперсонал был рядом и колдовал над ним. Одна медсестра, обрадовавшись, что парень пришёл в сознание, громко это огласила, а Женя не могла не услышать, ведь она была рядом, в коридоре вместе с Марией Евгеньевной и Дмитрием Александровичем. И Женя не смогла удержаться, чтобы не побежать к Илье, ведь он пришёл в сознание, а значит, выздоровел!

    Женя, протискиваясь между медсёстрами и врачами, добралась до каталки, на которой лежал Илья, и схватила его за руку.

    – Брат! – прокричала она, не смотря на врача и трёх медсестёр, стоявших у каталки.

    Женя со слезами на глазах полезла обнимать брата, целовать его,  прицельно глядя ему в глаза, чтобы убедиться, что брат пришёл в сознание. Илья действительно пришёл в сознание, но ещё плохо понимал, что происходит, но сестру он узнал и очень обрадовался ей. Но у Ильи не было сил что-либо сказать Жене, он смог лишь улыбнуться ей.

    – Уберите ребёнка! – строгим тоном сказал Евгений Сергеевич, и медсёстры стали выводить Женю из палаты, стараясь как-то успокоить ребёнка, но Женя не успокаивалась, наоборот, сильнее возбуждалась, кричала, рыдала. Сначала, когда она подбежала к брату, она ревела от радости, а теперь, когда её оттащили от брата, она рыдала оттого, что её вновь разлучили с ним.

    Мария Евгеньевна перехватила Женю у медсестёр и обняла её, приговаривая, что не надо мешать врачам возвращать Илью к жизни, что нужно немного подождать, умыться и привести себя в порядок. Мария Евгеньевна сказала Жене:

    – Вот сейчас врачи разрешат посещение к твоему брату с минуты на минуту, а ты такая измученная, заплаканная пойдёшь к нему? Ты вся красная, надо умыться.

    Женя начинала понимать ситуацию, спокойно выслушала Марию Евгеньевну, потом сказала:

    – Я не хочу, чтобы брат видел меня такой. Где умыться?

    Мария Евгеньевна взяла Женю за руку, чтобы отвести в туалет, как Евгений Сергеевич вышел из палаты, снял головной убор. Взгляд у него был недобрый.

    – Папа... папа, не молчи, что с ним? Он пришёл в сознание? – обеспокоенно спрашивала Мария Евгеньевна.

    Евгений Сергеевич покачал головой, потом добавил:

    – Мне жаль.

    Мария Евгеньевна не верила своим глазам, ушам. У неё не укладывалось в голове, что такое могло случиться с Ильёй, ведь только что он пришёл в сознание. Если он не пришёл в сознание, тогда что же с ним? Почему отец тут, в коридоре, качает головой, а не там, с Ильёй, спасает его? Медленно Мария Евгеньевна начинала понимать, что с Ильёй что-то случилось, возможно, он не пришёл в себя и уже никогда не придёт в себя...

    – А, – полувскрикнула Мария Евгеньевна, сильно испугавшись за Илью, но тут же замолчала, закрыв рот ладошкой.

    В её голове промелькнула мысль о смерти и, испугавшись этой мысли, Мария Евгеньевна поспешила в палату, всё проверить самой. Она на один только этот миг забыла о Жене, которая также ничего не понимала и хотела увидеть брата.

    Евгений Сергеевич не стал останавливать дочь и пропустил её в палату, а Женю, бежавшую следом, Евгений Сергеевич остановил. Он присел, чтобы быть с ней на уровне, взял за плечи и спокойной сказал:

    – Маленькая моя, тебе не нужно сейчас там быть, поверь мне! – говоря эти слова, Евгений Сергеевич смотрел Жене в глаза.

    Женя также смотрела ему в глаза, не понимая ещё, что происходит, но будучи обеспокоенной тем, как Мария Евгеньевна сорвалась с места и побежала в палату к Илье, не взяв её с собой, а теперь ещё и врач туда больше не пускает. Женя ничего не понимала, она не понимала, почему не может сейчас увидеть брата.

    – Ты мне веришь? – добавил он.

    Женя неуверенно кивала головой, у неё были вопросы:

    – А что с моим братом? Почему к нему нельзя?

    Ответить – ранить. А задача врача спасать, врачевать, но никак не ранить или губить. Евгений Сергеевич не целитель душ, не мастер воспитывать детей, ведь свою дочь, как он сам считал, воспитать не смог. Но не оставлять же ребёнка без ответа – девочка придумает себе бог знает что. А куда хуже? Что могла сейчас придумать хуже смерти маленькая добрая девочка? Только то, что её брат вновь потерял сознание.

    Женя молчала, молчала, потом спросила:

    – А Илья надолго отключился?

    Как и почему она собрала в предложение именно эти слова, понятно не было, да и не собирался Евгений Сергеевич доискиваться того, как мыслит девочка десяти лет, он просто ответил ей и, как сам считал, честно ответил:

    – Надолго.

    Сухое надолго словно тяжёлый предмет придавливало Женю к полу, земле – ноги подкашивались, – но она стояла на месте, только начиная слегка пятиться назад, рефлекторно, будто уходя от опасности, но сзади её поймал Дмитрий Александрович. Он взял девочку на руки и отошёл в сторону, присел на сиденье в коридоре, держа Женю у себя на коленях.

    – Не печалься, моя хорошая, – бодрым, живым голосом сказал ей Дмитрий Александрович, мило улыбаясь. – Брата ты повидала уже, теперь Мария Евгеньевна повидает его, потом твоему брату нужен будет покой, правильно доктор сказал, что долго ещё нельзя тревожить пациента, ведь лечение очень важное и ответственное. А мы приедем к Илье в другой раз, или лучше он к нам приедет! Согласна? Ты ведь хочешь, чтобы Илья приезжал к нам в гости, навещал тебя?

    Женя вздрогнула. Теперь мозаика сложилась. Больше не было у маленькой принцессы вопросов, кроме одного:

    – А когда?

    – Скоро, моя хорошая, скоро! – быстрым и уверенным тоном ответил ей Дмитрий Александрович. – Будешь с нами, со мной и Марией Евгеньевной. Илья нас знает, и через нас он тебя всегда найдёт!

    Жене вдруг всё стало понятно. Илья пришёл в себя, а потом ему вновь стало плохо, и врачи забеспокоились, продолжили его лечить, обязательно теперь вылечат, только не нужно им мешать или их торопить.

    Дмитрий Александрович, видя как на все события, а особенно если те связаны с братом, реагирует Женя, не стал в очередной раз травмировать душу ребёнка, ранить её сердце, которое столько пережило за последние несколько недель. К тому же так до конца ещё и не было понятно, что с Ильёй. Действительно ли всё так плохо, он умер, или есть ещё надежда, пусть крошечная, едва уловимая, но надежда.

    Мария Евгеньевна вбежала в палату, руки и ноги у неё тряслись. Она судорожно, проталкиваясь через медперсонал к Илье, просила:

    – Пропустите! Пропустите меня к нему, я должна его увидеть!

    Её пропустили, дали возможность нащупать у больного пульс, но пульса не было. Сердцебиения у Ильи также не наблюдалось. Марии Евгеньевне стало плохо, она едва не упала в обморок, и медсестра Дарья, которая последние несколько дежурств наблюдала Илью, вывела Марию Евгеньевну в коридор, но предварительно дав ей выпить немного успокоительного.

    Илья действительно не дышал. После такого неожиданного пробуждения надежды на его выздоровление и у врачей, и у гостей Ильи взмыли до небес, и ни у кого не возникало сомнений в положительном исходе такого пробуждения. Но не учли врачи один фактор. Пробуждение Ильи сопровождалось сильным эмоциональным возбуждением, пульс зашкаливал, ритм сердцебиения был нестабилен. Подобный фокус со здоровым сердцем прошёл бы, скорее всего, безболезненно, но у Ильи была аритмия. После школьных лет он её тщательно скрывал, а медкомиссия военкомата не захотела выявлять подобный недуг, считая его незначительным. Не успев провести измерение и анализ данных ЭКГ, Евгений Сергеевич не знал, что у парня аритмия сердца, потому дал разрешение применить препараты для принудительного выведения пациента из комы, что делается при наличии ряда определённых признаков, которые и наблюдались у Ильи на тот момент.

    – Как мой брат? – наивным детским тонким голоском поспешно спросила Женя у Марии Евгеньевны.

    – Ещё болеет, – ответила Мария Евгеньевна.

    Она, как и Дмитрий Александрович, решила не травмировать девочку сегодня. А когда? Этого она не знала. Мария Евгеньевна более ничего о будущем Жени не знала, в отличие от Дмитрия Александровича, который уже всё для себя решил не только для себя, но и для Марии Евгеньевны, и для Жени. Дмитрий Александрович не хотел терять свою, хотя и давнюю, но вспыхнувшую на днях при чрезвычайных обстоятельствах любовь, и также он понимал, что Женя не сможет жить в детском доме, а узнав там про смерть брата, трудно будет это переживать, несмотря ни на какого Артёма. Но так думал Дмитрий Александрович.

    XI

    Море никогда не бывает спокойным, а если затишье – обязательно перед бурей. Так и душа Артёма сейчас – в ней назревала сильнейшая буря. Последние два года особенно так ничего не волновало его душу, сильно не штормило. Но с момента появления Жени в душе Артёма каждый день волнения, штормы. А сейчас, когда решалась судьба Жени, его судьба, душа Артёма затихла в ожидании. Он даже дышать боялся, чтобы не нарушить внутреннего баланса, потому как знал, что не удержит всего того, что в его душе на волнах будет вырываться наружу.

    И смеяться и плакать, и кричать и молчать, и бежать и замереть – всё хотелось его душе сделать, только бы помочь Жене, помочь её брату.

    «Бежать!» – крикнула душа Артёма, и ноги сами понесли хозяина, но куда? Артём выбежал во двор, добежал до ворот, посмотрел в сторону выезда – вдалеке шли люди, какая-то женщина с ребёнком и недалеко от них пробежала собака. Чуть ближе по дороге была припаркована машина, и под неё забежала кошка, когда вдалеке пробежала та собака. Артём заметил всё это и много других деталей заметил: как голуби дёрнулись и улетели, стоило только кошке дёрнутся мимо них под машину. И как ветер гонял по дорожке листья, и как подростки с соседней улицы громко смеялись.

    Артём держался руками за железные прутья ворот, стараясь сильнее сдавливать их, словно это должно помочь.

    «Кричать!» – вновь скомандовала душа Артёма, и Артём, как только увидел, что вдалеке на дороге появилась машина, светя фарами, крикнул:

    – Женя!

    И обернулся. Никого. Только Екатерина Андреевна выглянула из окна своего кабинета, но ничего не говорила и не грозила пальцем. Артём отвернулся и продолжил смотреть на дорогу. Та машина уже повернула, и её уже не было видно.

    «Плакать!» – просила душа Артёма, и из глаз его потекли слёзы.

    «Нет!» – сказал себе Артём и вытер слёзы. Григорьев посмотрел в небо, в облака, чтобы в них увидеть ответ на вопрос про Женю, её брата. Облака проплывали по небу со всё возрастающей скоростью, вероятно ветра разбушевались не только в душе Артёма. В каждом облаке Артём видел образы и разгадывал их. Будь то горы, нечёткие лица, клубы дыма, а в одном облаке Артём разглядел чёткие контуры лица Жени, но улыбки в том образе не было, и Артёма это огорчило. Он понял, что случится какая-то беда, что Женя будет переживать.

    «Господи, сделай так, чтобы всё было хорошо! Чтобы Женя увидилась с братом, чтобы он забрал её из детского дома!» После этих слов, пусть даже внутри себя, в своей душе, образ Жени в облаке растаял, перейдя в другой нечёткий образ кроны деревьев.

    Пока Артём вглядывался в облака, он и не заметил, как к нему со спины подошла Наташка.

    – Женю ждёшь?

    Артём ничего не ответил, хотел уйти, но Климова успела задержать его, заинтересовав своим признанием:

    – Я незаметно им подложила свой второй телефон.

    Артём задумался. Он пытался понять, о чём идёт речь, и вдруг он понял – он может позвонить Жене.

    – Ты молодец! – улыбался Артём. – А как? А когда?

    – Пока вы прощались, а сумочка той женщины стояла на подоконнике и... я подумала, что это будет полезно... Я тоже переживаю за Женю!Но я ещё не звонила! – добавила Наташка, чуть помолчав.

    – Звони! – спешно просил Артём, и руки его уже тянулись к Наташкиным карманам, чтобы взять её телефон и самому позвонить.

    – Только давай отойдём! – просила Наташка, боясь, что им могут помешать во время разговора.

    Они отошли к футбольному полю. Там сейчас никого не было, и они могли свободно звонить и разговаривать по телефону.

    Наташка начала набирать номер, потом на несколько секунд замерла, сделала паузу, загадочно взглянув на Артёма и, улыбаясь ему, передала в его руки телефон со словами:

    – Лучше давай ты!

    Артём немедленно взял телефон и скорее к уху, скорее услышать голос Жени. Но вместо её голоса, Артём услышал писк, гудок и сообщение автоответчика оператора, что абонент недоступен или вне зоны действия сети. Артём набрал номер повторно – то же. Тогда он спокойно отдал Наташке телефон и присел на траву, грустный, задумчивый, взволнованный. Наташка присела подле него, но ни о чём не спрашивала.

    Артём понимал, что, вероятно, телефон разрядился, а поскольку о существовании этого телефона никому там неизвестно, то и ждать ответа нечего. Но всё равно было тоскливо.

    Наташка молча встала и ушла, Артём некоторое время продолжал сидеть на траве, но потом резко опомнился и догнал подругу.

    – Постой, – крикнул он ей, уже почти догнав её.

    Климова остановилась, остановила и подлетевшего к ней Артёма словами:

    – Женя скоро вернётся, это точно.

    Что-то было в Наташкиной интонации такое, что подействовало на Артёма, и он поверил ей, поверил в её эти слова, в её твёрдое убеждение в то, что Женя вернётся и всё будет хорошо. Наташка улыбнулась, и Артём улыбнулся вслед за ней.

    Дети прогулялись немного по территории, потом вернулись в дом, решив немного перекусить, попросив в столовой Марфу Григорьевну – их бессменного повара – приготовить им чай и бутерброды. В ответ на их просьбу Марфа Григорьевна в шутку, без доли сомнения, что дети потом обязательно отстанут, сказала им, что приготовит чай взамен чистки картошки. Дети переглянулись, улыбнулись друг другу и ей – Марфе Григорьевне, – после чего с радостью согласились на чистку картошки. Это было не по правилам, но Марфа Григорьевна почему-то пошла у детей на поводу в этот раз – раньше никогда бы она так сделала, а сейчас сделала, даже ни один мускул не дрогнул в ней.

    Пришли выходные, Женя всё не приезжала. Но четыре дня не такой долгий срок, однако когда ожидание столь трепетно, то каждая минута как час, а день – вечность. Наташку забрали её бабушка и дедушка, сказав, что вернут аж через неделю. Наташке грустно было так надолго уезжать, особенно зная, что она может не попрощаться с Женей, но Артём успокоил её, обещав, что обязательно позвонит ей и она поговорит с Женей по телефону, сможет договориться о встрече.

    Но не успел Артём проводить Наташку, как Екатерина Андреевна позвала его встречать гостей, приехавших к нему, – Анатолия и Викторию, которым Артём очень понравился, и они хотели бы в перспективе усыновить его, а пока тоько забрать на выходные. Но Артёму они не понравились тогда, и сейчас не внушали доверия. Артём сначала отказывался, но они смогли найти убедительный довод, Виктория пообещала мальчику:

    – Как только твоя подруга Женя вернётся, Екатерина Андреевна позвонит и скажет об этом, и мы тебя сразу привезём обратно, а пока тебе надо отвлечься, а то с ума от ожидания сойти можно, поверь мне, я знаю о чём говорю!

    Артём подумал-подумал – он вспомнил также и слова Дмитрия Александровича, который говорил о терпении, вспомнил о том, что и Женя, когда вернётся, если будет уезжать, то без него точно не уедет, вспомнил и о том, что кто-кто, а Екатерина Андреевна точно не допустит, чтобы он расстался с Женей, и обязательно всё устроит, всем позвонит и всех предупредит, – и согласился.

    XII

    Анатолий и Виктория – молодые люди, сильно увлечённые любимым делом – искусством танца, – неоднократно задумывались о ребёнке, но судьба к ним в этом вопросе была неблагосклонна. Тогда они решили, что могут и даже должны полюбить чужого ребёнка, взяв его в свою       семью, в свою судьбу. Задумались они об этом ещё год назад, когда после прохождения медицинского обследования стало ясно, что ни Анатолий, ни Виктория не могут иметь детей.

    И Анатолий, и Виктория родились и выросли в Хабаровске. Каждый из них шёл своей дорогой, был ведом своей путеводной звездой, но их пути сошлись в одной точке – впервые увидились и познакомились Анатолий и Виктория на выступлениях. В одной из школ проводились районные соревнования. Анатолий к тому времени занимался танцами уже три года, а Виктория четыре года. Но так как у них и по возрасту была разница в один год, то выступали они в одной категории. В том году, в тот самый день, так случилось, что партнёрше Анатолия стало плохо, ей даже вызвали скорую помощь, едва не пришлось прекратить соревнования, но с девочкой было всё в порядке – обычный обморок от переутомления, – но выступать она уже не шла, тогда срочно стали искать замену. Искали и нашли – Виктория заменила тогда горе-партнёршу Анатолия. Несмотря на то, что тот танец Виктория разучивала в десятиминтном перерыве, станцевала пара до такой степени великолепно, что им аплодировали стоя как зрители, так и судьи.

    С тех пор их тренеры решили, что эти двое молодых людей просто созданы друг для друга. Так решили и Анатолий с Викторией, каждый в своём сердце. Эта редкая любовь с первого взгляда для них – любовь с первого танца – овладела их телами, их сердцами. Они и сами не хотели уже расставаться друг с другом, поэтому были несказанно рады решению их учителей заниматься в одной группе и вместе выступать.

    С того дня прошло уже немногим более десяти лет, но и Анатолий, и Виктория счастливы друг с другом. Теперь они сами создали музыкально-танцевальный коллектив под названием «Хабаровичи-плюс». У них даже был свой фирменный танец «Хабаров-танец» с которым они одержали победу на всероссийских соревнованиях несколько лет назад. Это был триумф, эншпиль их творческих возможностей, потому как после они особенно нигде не выступали, даже меньше стали тренироваться – всему виной их дело, которое у них появилось. Анатолий и Виктория решили больше времени уделить развитию их музыкально-танцевального коллектива, чтобы уже их ученики приносили им славу, а делу действительно необходимо было уделить много времени и сил, ибо никто их спонсором стать не согласился, а они рассчитывали на поддержку некоторых людей, с которыми довелось им общаться в Москве, как раз на всероссийских соревнованиях.

    Поэтому уже на протяжении трёх лет Анатолий и Виктория активно не тренируются сами, танцуют лишь в своё удовольствие и для поддержания формы, а основной упор делают на занятия со своими учениками. У них есть как общие занятия, так и индивидуальные. Последние они проводят, как они сами считают, с перспективными учениками. К таким они относят в первую очередь способных, спортивных, во вторую очередь – гибких, пластичных, но в то же время и твёрдых, в том числе в характере.

    Артёма они полюбили сразу. С одной стороны, он им показался забавным и симпатичным мальчиком, как отметила Виктория внутри себя «что-то в нём есть такое...», и материнское сердце взывало к общению с Артёмом, но не для того, чтобы пожалеть и просто погладить по головке или прижать к своей груди, но чтобы и обнять, и поцеловать, и обогощаться от общения с ним. Анатолий разглядел внешние данные и увидел твёрдый характер у Артёма. Анатолию Артём показался спортивным, пластичным, способным. И Анатолий и Виктория в тот момент, когда увидели Артёма, одновременно подумали одно и то же: «Это наш мальчик, он славный, он добрый, он перспективный». Они захотели усыновить Артёма не столько потому, что он им понравился как ребёнок, который нравится, если его выбирают в семью, а как ученик, которого выбирают, чтобы сделать фаворитом. Но только Артём их не выбирал ни с какой стороны – он выбрал Женю! Женю! и только её!

    Часть третья

    I

    Квартира-студия в новом доме семьи Гришиных впечатляла любого: учеников ли, приходящих на индивидуальные занятия; бывших ли соседей по коммуналке, которых Анатолий и Виктория, не столько в знак доброй памяти, сколько для демонстрации собственного успеха, приглашали в гости; родителей ли, которые теперь вспомнили о своих детях и просили тех разрешить им пожить у них, но ни Анатолий, ни Виктория не поддавались их просьбам, – но не впечатлила эта квартира Артёма, который неспешно прохаживался по ней, всё осматривал, трогал стены, мебель, но не воспринимал всего этого – не воспринимал потому, что скорее хотел вернуться в детский дом к Жене, видеть и трогать её, быть рядом с ней, а не в этой золотой квартире.

    Анатолий провёл Артёма по всей квартире, рассказывая, где находится какая комната, где зал, главным образом зал для занятий танцами. Артём плохо слушал его, но послушно шёл за Анатолием, а сам всё думал о Жене, представлял себя с ней. Виктория хлопотала на кухне, потом, когда обед был готов, позвала мужчин к столу.

    Кухня, правильнее сказать кухня-столовая, была внушительных размеров, вся шикарная, с баром, со складным столом и диванным уголком, что казалось, может вместить всех детей из детского дома.

    – Как тебе здесь, Артём? – спросила Виктория, когда они уже пообедали и ждали чай.

    – Хорошо, – сухо ответил Артём, что Анатолий и Виктория поняли, что мальчик витает в облаках и не ощутил ещё всей обстановки.

    Они хотели показать Артёму город, прогуляться с ним в парке, покатать мальчика на аттракционах, но потом Анатолий спокойно спросил у Артёма:

    – А тебе сейчас чего хочется?

    Артём немного оживился, он вдруг подумал, что пришло время возвращаться обратно, и сказал:

    – Мне обратно... в детский дом хочется к... к друзьям!

    Виктория улыбнулась и ответила:

    – Конечно, вернёшься к друзьям, они от тебя никуда не убегут. У нас ещё есть день. Как бы ты хотел провести его?

    Артёму вновь взгрустнулось. Ему скорее хотелось увидеться с Женей, но его не понимали. От этого ему становилось грустно.

    – У тебя ведь есть подруга? – не оставляла попыток наладить контакт с ребёнком Виктория.

    – Есть, – быстро ответил Артём и испугался, что его спрашивают про Женю.

    Виктория замечала перемены настроения у ребёнка, была внимательна к мальчику, его взглядам, тону и не сдавалась, стараясь наладить с ним контакт и понравиться Артёму.

    – Её Женей зовут, верно? Ты уже говорил нам о ней, и Екатерина Андреевна нас предупредила, чтобы мы тебя вовремя привезли, как только Женя приедет.

    – Я не знаю, как она, что с ней сейчас.

    – Переживаешь, – с пониманием ответила Виктория. – Это хорошо, значит, у вас самая настоящая дружба.

    Артём постепенно выходил из своих дум, возвращался к реальности.

    – Мы с Женей решили, что всегда должны быть вместе! Нам вместе очень хорошо!

    – Очень хорошо, – радовалась Виктория. – Вы обязательно будете вместе, иначе и быть не может. Только не гоже молодому мужчине раскисать при первой же разлуке.

    Будто иголкой, но осторожно колола Виктория Артёма – он реагировал, вздрагивал, всё больше оживая. Раскисать? Нет, Артём не собирается раскисать, он сильный, он должен оберегать Женю, заботиться о ней, поэтому ему никак нельзя раскисать.

    – Вы правы, я должен быть сильным!

    – Ты сильный, – улыбалась ему Виктория, понимая, что контакт с ребёнком установлен, но нужно закрепить успех.

    – А что ещё важно мужчине, особенно молодому, при общении с женщиной, пусть тоже с очень молодой? – будто ребус, задавала вопрос Виктория, подводя мальчика к определённой мысли.

    Артём задумался, потом посмотрел на Анатолия, который увидел, что подспел чай, и принялся наполнять кружки. Потом взгляд Артёма перешёл на окружающую обстановку, и Артём увидел кухню. Он был под впечатлением от увиденного. Никогда раньше он не видел такой красивой кухни. Ему захотелось узнать, насколько большая квартира, что в ней есть ещё. Теперь Артём уже замечал окружающую обстановку.

    Хотя квартира и впечатлила Артёма, он проникся обстановкой, но всей душой он хотел быть вместе с Женей, поэтому теперь в своих мечтах строил образ, что когда-нибудь и у него с Женей будет такая квартира, потому как без Жени ему такая квартира просто незачем.

    Анатолий и Виктория ещё раз провели Артёма по квартире, покзали ему всё, он вновь прикасался к каждому уголку, к каждой мебели, стараясь запомнить всё это ещё и на ощупь, и на десерт оставался танцевальный зал. Артём не понимал ещё, что это за комната, зачем там поручни у стен, музыкальная аппаратура, небольшая площадка, какие-то линии, расчерченные на полу непонятным образом. Но Анатолий и Виктория ему всё объяснили.

    – Так вот, Артём, – продолжала Виктория. – Ещё молодой мужчина обязательно должен уметь танцевать. Девушкам это нравится.

    Сказав это, Виктория загадочно посмотрела на Артёма. Григорьев стал вспоминать, умеет ли он танцевать, потом ответил:

    – На местной дискотеке я танцевал неплохо.

    – А хочешь танцевать хорошо или даже отлично? – спросил Анатолий.

    Артём пожал плечами, потом ответил:

    – Да, наверное.

    – Мы тебе в этом поможем, – радовалась Виктория.

    – Мы всю жизнь занимаемся танцами, теперь создали свой музыкально-танцевальный кружок и обучаем всех желающих, – пояснил Анатолий.

    – У меня нет денег на обучение, – быстро ответил Артём, не особенно желая чему-то учится, хотя в глубине души ему хотелось научиться танцевать, и Артём понимал, что хорошо танцевать, это не как у них на дискотеке, а как на большой сцене, или как в книгах, или как в кино.

    – Несколько пробных уроков мы дадим тебе бесплатно. А если у тебя нет денег, а желание и старание есть, то обучение бесплатное, – отвечала ему Виктория.

    Артём стал мечтать. Он представил себя и Женю, как они танцуют, он в костюме, она в бальном платье. Ему этого так захотелось, что идея провести выходные с потенциальными будущими родителями ему теперь уже нравилась, хотя, чтобы они становились его (по крайней мере только его) родителями, он не хотел, ведь как же тогда Женя?

    II

    Евгений Сергеевич всегда близко к сердцу принимал жизнь и здоровье своих пациентов, всегда у него душа болела за них, так и сейчас - он не мог остаться равнодушным к Илье, тем более что с ним была знакома его дочь, его Машенька. По-видимому, этот юноша был ей небезразличен.   А Евгению Сергеевичу была небезразлична Машенька.

    Последние сутки на ногах, много сил он потратил, главным образом, душевных. В сердце кололо, и Евгений Сергеевич присел на кресло в своём кабинете, медсестру Дарью попросил принести ему лекарство, но расслабиться, как обычно, всё равно не получалось. Обычно – это каждый раз после операции или в конце рабочего дня – Евгений Сергеевич присаживался в это кресло и чувствовал как его тело расслабляется, а душа успокаивается. Но сейчас тело расслабилось, душа и сердце болели.

    Против кресла у стенки стоял небольшой шкаф-купе с зеркальной дверью. На зеркале была въевшаяся от времени пыль, разводы. Евгений Сергеевич специально никогда не протирал это зеркало, полагая, что так оно в большей степени верно отражает его внутреннее состояние.

    С того дня, как Машенька стала самостоятельной и покинула отчий дом, прошло 18 лет. За эти годы от неё не было ни звонка, ни единого письма, и никаким иным образом она не выходила на связь. За всё это время не дала о себе знать и не справилась о здоровье родителей, что сложилось впечатление, будто любви к родителям не было и нет. Не сразу, но с течением времени в этой мысли и Евгений Сергеевич, и Елизавета Никифоровна стали всё больше убеждаться.

    Елизавета всё время думала о дочери, в основном, вспоминала. С самого момента, как родилась Машенька, с пелёнок. Первый крик, первые движения её маленькой Машеньки. Елизавета вспоминала, как врачи акушеры ей принесли её малышку, как Маша кричала сначала, но, оказавшись на руках у матери, притихла, улыбнулась. Улыбка младенца – что может быть её нежнее? Эти воспоминания очень грели душу Елизаветы. Другие же воспоминания – как Машенька болела, как не слушалась, как приходилось Машеньку ругать, наказывать, ставить в угол, из-за чего Машенька всегда очень обижалась на маму, – давили на неё. Горько было Елизавете, что она тогда давала дочери больше кнута, нежели пряника, и теперь в том, что дочь их забыла, винит только себя.

    А как же Маша, Мария, Мария Евгеньевна? Неужели никто из них не чувствует вины перед родителями? Это чувство... когда съел чужую конфету и боишься признаться, держишь в себе, но это не очень тебя волнует, ты переживаешь, но как бы фоном, зато переживание всегда с тобой. Такая вот фоновая совесть, которой болели Маша, Мария, но не Мария Евгеньевна. Другим лучше сильно, но быстро: взорвался – утих или упал – поднялся. Маша не такая. Маша любит плакать по вечерам, закутавшись в одеяло у себя в кровати, натирая до красноты глаза, потом умываться холодной водой и медленно брести в кровать, засыпая с уставшим и измученным сердцем. Мария сначала каждый день, потом каждую неделю, потом ещё реже, писала письма своим родителям, приходила на почту, но ни разу не решилась отправить письмо, возвращалась и складывала письма, сначала в ящик письменного стола, потом, когда в него они не помещались, сбрасывала в большую коробку. Во всех письмах она начинала с извинений, рассказывала немного о том, что происходит в её жизни, и заканчивала своё письмо строкой с вопросом о здоровье родителей. Мария Евгеньевна не чувствовала за собой вины, помнила о том, что у неё есть родители, но всегда считала должным, что не навещает их, оправдывая это тем, что родители сами так хотят, а у неё сейчас просто нет времени, и позже, когда-нибудь, обязательно она к ним приедет.

    Но это потом, оно всегда в далёком будущем, а жизнь всегда здесь и сейчас, и жизнь коротка. Не поняла ли это Маша, Мария или Мария Евгеньевна, когда вот едва сама не лишилась жизни и видела, как погибли другие в этой жуткой катастрофе с поездом? В данный момент она понимала одно – Жене тяжело после смерти родителей, а теперь и брата, что девочка страдает, что нельзя оставлять её одну и в детский дом возвращать Женю нельзя.

    Весь обратный путь из Иркутска в Хабаровск – ехали они опять-таки поездом – Мария Евгеньевна думала только о Жене, её будущем. Мария Евгеньевна искренне переживала за девочку, жалела её, особенно, что у малышки погибли в одно время и родители, и брат, девочка осталась одна. Мария Евгеньевна в такие моменты невольно вспоминала и о своих родителях, но они, в её понимании, живы.

    «Ведь живы?» – спрашивала она себя и тут же отвечала: «Да, живы! Ведь отца я только видела, он приглашал в гости, говорил, что они будут рады меня видеть! Значит, всё в порядке!»

    Глядя на Женю, Мария Евгеньевна вспоминала себя в её возрасте, как тогда она мечтала скорее вырваться от родителей, от тяжёлой маминой опеки, что тогда она бы всё отдала, чтобы только иметь возможность расти без родительского надзора. А Женя... Женя всё бы отдала, чтобы только мама и папа были рядом, чтобы никогда с ними не разлучаться!

    Женя обратный путь думала про Артёма, представляла, как она расскажет ему о брате, что тот болеет, что пока им придётся также оставаться в детском доме. Женя так думала, потом в какой-то момент услышала Дмитрия Александровича:

    – Женя, Женя! А ты хочешь возвращаться в детским дом?

    Женя не понимала вопроса, но в этом вопросе для себя видела только Артёма – хочет ли она возвращаться к нему. Конечно хочет. И Женя кивнула в знак согласия, продолжая смотреть в окно.

    – А почему? Из-за того мальчика? Вы с ним дружите? – продолжал задавать наводящие вопросы Дмитрий Александрович, а Мария Евгеньевна с вниманием наблюдала за их беседой и пока не вмешиалась, доверяя Дмитрию полностью.

    – Артём очень хороший друг, и мы с ним очень хорошо дружим! – на повышенном тоне ответила Женя, но всё ещё смотрела в окно.

    – Ты не хочешь разлучаться с Артёмом.

    – Мы поклялись, что всегда будем вместе! Всегда! Когда мой брат выздоро... по... – запиналась Женя от сильного волнения, но продолжала, – когда он не будет болеть, он заберёт нас в Москву!

    Женя ни на сотую долю правды не сомневалась в том, что сейчас говорила, потому что свято верила в выздоровление брата, в то, что он её не бросит, что возьмёт и Артёма в семью.

    Мария Евгеньевна чувствовала, что хватит мучить ребёнка, что не стоит продолжать сейчас таких разговоров, но тогда когда? И что делать по приезде в детский дом? Без добровольного решения самой девочки её не позволят удочерить, даже установить над ней опеку, а тем более забрать из детского дома.

    Но Дмитрий Александрович прекрасно понял одно, что для Жени сейчас главное быть вместе с Артёмом, а не быть в детском доме. Поэтому он продолжал общение с Женей, несмотря на укорительные взгляды Марии Евгеньевны, которая таким образом пыталась намекнуть Дмитрию, что беседу с ребёнком следует закончить.

    – Пока Илья не поправился, пока он в больнице и не может следить за тобой, мы с Марией Евгеньевной можем быть рядом. Мы не позволим тебе разлучиться с Артёмом.

    Женя встрепенулась. До этого она думала, что её хотят разлучить с Артёмом, а теперь обещают помочь. Женя обрадовалась, улыбнулась, страх сменился радостью, волнение стало больше с положительными эмоциями.

    III

    К детскому дому одновременно подъехали две машины такси. Дети через окна увидели друг друга, и хотели выпрыгнуть из машины на ходу,  но взрослые их удержали, и, как только машины остановились, дети быстрее взрослых выбрались на свободу и побежали навстречу друг другу, обнялись.

    Артём подхватил Женю и прокружил несколько раз, потом только поставил на землю, но хотел повалить на траву, кататься с Женей, пока не закончатся силы.

    У детей от счастья, от ожидания долгожданной встречи появились слёзы, но дети не замечали всего этого. Они улыбались друг другу, пульс каждого из них был сильно учащён, руки и ноги дрожали. Они обнялись ещё раз и потом уже, немного успокоившись, Женя сказала Артёму:

    – Мой брат ещё болеет. Он пока не сможет нас забрать.

    – С ним всё будет хорошо! Обязательно! Надо только немного подождать.

    – Да.

    Дети стояли на улице у входа на территорию детского дома, у въездных ворот. Взрослые были немного в стороне, не смели отвлекать детей после разлуки, пусть даже недолгой.

    Машины такси уехали, Екатерина Андреевна из окна кабинета увидела ребят и сразу вышла их встретить.

    – Екатерина Андреевна! – увидели дети её и побежали к ней.

    Дмитрий Александрович и Мария Евгеньевна уже успели познакомиться с Анатолием и Викторией, пока они все вместе стояли в сторонке, наблюдая за детьми.

    Гришины поделились секретом, рассказали, что им очень понравился Артём и они хотели бы его усыновить, но нужно самое главное – желание и согласие самого ребёнка. Дмитрий Александрович сообразил, что Артёма могут забрать из детского дома, но также понимал, что если Женя не хочет расставаться с Артёмом и они очень дружат, то и Артём не захочет с Женей расставаться.

    – А вы уже говорили с Артёмом, что планируете забрать его в  семью? – спросил Дмитрий у молодой пары.

    – И да, и нет, – ответил со вздохом Анатолий. – Но в семью он хочет, это мы у него узнали.

    – А вы узнали, что он не хочет расставаться с Женей? – уточнял Дмитрий, попутно поворотом головы указывая на детей.

    Гришины неспешно кивали в знак согласия.

    – Нам надо всем вместе поговорить с детьми, объяснить им, как будет лучше, – предлагала Мария Евгеньевна.

    – Да. Но говорить лучше по отдельности, чтобы дети не чувствовали, что на них давят. Представьте себя на их месте, к вам подходят четыре взрослых и наперебой начинают говорить, как лучше, – объяснял Дмитрий Александрович.

    – Мы можем поговорить с Артёмом, а вы с Женей, – предлагала Виктория.

    – Да, так и сделаем, – ответил Дмитрий и переглянулся с Марией Евгеньевной, она кивнула в знак согласия.

    Екатерина Андреевна обняла детей, поцеловала каждого из них в щёку, потом сказала идти умываться и переодеваться, и желательно успеть на обед.

    – Успеем! – в один голос ответили дети и, радостные, побежали в дом, скорее переодеться и в столовую, скорее увидеть других ребят, поздороваться с ними.

    А Екатерина Андреевна подошла к гостям, скромно стоящим в сторонке возле ворот детского дома.

    – Не стесняйтесь, заходите, – приглашала она, улыбаясь. – У детей сейчас будет обед, можете пока подождать в комнате для гостей или лучше в уличной беседке.

    Вариант с беседкой им понравился больше. Екатерина Андреевна обещала скоро к ним присоединиться.

    – Мария, вы чем занимаетесь? – вдруг спросила Виктория, рассчитывая таким образом завязать беседу с новыми знакомыми.

    – Я переводчик, знаю три языка, – ответила Ольховская.

    Мария Евгеньевна с Дмитрием Александровичем сидели за столиком в беседке лицом к зданию детского дома, спиной к полю, а Гришины наоборот. Дмитрий Александрович частенько поглядывал на вход, ожидая, когда выйдет к ним Екатерина Андреевна и разрешит поговорить с детьми.

    – А вы? – задала ответный вопрос Мария Евгеньевна.

    – Можно на «ты», если не против?

    – Не против.

    – А мы с мужем танцуем, – ответила Виктория, улыбаясь.

    – У нас свой музыкально-танцевальный коллектив «Хабаровичи­плюс», может быть, слышали о таком? – пояснил Анатолий.

    – Нет, но теперь ещё и увидели, – с улыбкой ответил Дмитрий.

    – Ещё не увидели, но, надеюсь, увидите, – парировала Виктория. – Вы приходите посмотреть на выступление наших ребят!

    – С удовольствием, – приняла приглашение Мария Евгеньевна и посмотрела на Дмитрия.

    – С удовольствием придём, а когда оно будет?

    – Через неделю, – ответил Анатолий.

    – Думаю, сможем. В Хабаровске?

    – Да. Приходите. Вы с Женей будете? – спрашивала Виктория.

    – Думаем, уже с ней, – ответил Дмитрий. – А вы уже будете с Артёмом?

    – Думаем, уже с ним, – с улыбкой ответил Анатолий.

    Вскоре к ним вернулась Екатерина Андреевна и сказала, что у детей после обеда полчаса отдыха, а потом с ними можно будет поговорить, а чтобы время ожидания не казалось столь длительным, Екатерина Андреевна предложила небольшую экскурсию по территории детского дома, но сама проводить её не стала, а позвала по такому случаю их заведующего хозяйством Валентина Павловича. Екатерина Андреевна просила не волноваться, так как с Валентином Павловичем скучно не будет и время пролетит незаметно.

    И действительно, время пролетело, как комета по ночному небу. Особенно это время не заметили дети, Артём с Женей. Они не могли томиться в доме, поэтому выбежали на улицу, чтобы вдвоём, на футбольном поле, где им никто бы не помешал, насладиться свежим воздухом, солнечными лучиками и общением друг с другом.

    Артём прихватил с собой мяч, чтобы им с Женей было интереснее, чтобы и Женю научить владеть мячом. Артём всю дорогу, пока они бежали к полю, повторял подруге, что мяч нужно чувствовать постоянно, даже когда его нет рядом.

    – Это как тебя? – переспросила Женя.

    Артём в ответ улыбался.

    Так они добежали до поля, не обращая внимания ни на кого. Им вдвоём было очень хорошо. Они не смотрели ни на кого вокруг, но многие смотрели на них. Это и Мария Евгеньевна с Дмитрием Александровичем, и Виктория с Анатолием, и Наташка.

    Взрослые стояли неподалёку от футбольного поля, но так, что их было хорошо видно, да они и не стремились ни от кого прятаться, тем более от Жени с Артёмом, но Наташка пряталась. Она спряталась за деревом, которое со стороны забора, как раз против ворот. Так ей хорошо было видно Артёма, который стоял на воротах, – получалось, что спиной к Наташке, – и Женю, которая училась бить по мячу прямо в ворота.

    Наташка достала телефон и старалась заснять ребят на видео. Она сама не знала, зачем это делает, но боялась, что и Артёма, и Женю могут скоро забрать, а так у неё хотя бы останутся их фото и видео.

    Екатерина Андреевна подошла к футбольному полю и позвала ребят. Дети отозвались и без промедления подбежали к ней, ожидая, что она скажет им что-то хорошее. Конечно, дети хотели услышать одно – что Илья выздоровел.

    – Дети, – обратилась к ним Екатерина Андреевна мягким и нежным тоном. – Наших гостей вы уже хорошо знаете и, надеюсь, полюбили их. Они хотят с вами поговорить о нечто важном, хорошо?

    Артём и Женя переглянулись. Лица их слегка поникли. Дети понимали, о чём может быть разговор, и каждый из них боялся разлуки, поэтому внутренне настраивался на отказ, чтобы остаться в детском доме. Лучше здесь и вместе, чем там и в разлуке.

    Мария Евгеньевна и Дмитрий Александрович отошли вместе с Женей к уличной беседке, а Виктория и Анатолий отошли с Артёмом ближе к зданию, к площадке перед входом. Взрослые не хотели в хорошую погоду уводить детей по кабинетам, полагая, что на улице на свежем воздухе детям будет лучше и разговор пойдёт продуктивнее.

    Женя боялась, что её разлучат с Артёмом, поэтому, ещё не дожидаясь, что ей скажут, попросила:

    – Не разлучайте нас!

    И Мария Евгеньевна и Дмитрий Александрович поняли одинаково, что Женя хочет сказать про себя и Артёма. Мария Евгеньевна присела на корточки, чтобы быть одного роста с девочкой, а Дмитрий Александрович посоветовал дамам присесть за столик в беседке, показав на примере.

    – Женя, не переживай, никто не разлучит тебя с Артёмом! – уверяла Мария Евгеньевна и сама искренне верила в то, что говорит.

    – Женя! – обратился к ней Дмитрий Александрович твёрдым и уверенным тоном. – Ты очень хорошая, ещё недавно мы не знали тебя, но теперь не представляем жизни без тебя...

    Жене не нравился такой тон беседы, она боялась слов Дмитрия Александровича – боялась во многом потому, что не знала, чего от неё хотят. Хотят ли просто взять в семью или ещё увезут очень далеко, разлучив и с Артёмом, и с Ильёй. Дмитрию Александровичу были понятны переживания ребёнка, и по выражению лица он читал внутреннее состояние девочки, угадывал её страхи и желания, поэтому в соответствии с настроением Жени менял вектор мысли в беседе с ней.

    – ...Женя, мы с Марией Евгеньевной ехали в поезде в одном купе с твоим братом. Он много рассказывал про тебя, какая ты красивая и уже взрослая...

    Жене было приятно упоминание в разговоре о брате, и она уже продолжала слушать Дмитрия Александровича с большим вниманием.

    – ...И пережив все вместе страшную катастрофу, мы все очень сблизились...

    Напоминание о катастрофе, об аварии поезда по цепочке возрождало воспоминания и о гиблеи родителей, что Жене становилось страшно и за брата, что он тоже может погибнуть. Дмитрий Александрович улавливал такие изменения в душе девочки и продолжал:

    – ...Илья просил меня и Марию Евгеньевну заботиться о тебе. Он боялся, что может не выбраться живым из под обломков на месте крушения поезда. Хочешь знать, что произошло в эту аварию с поездом?

    Женя утвердительно кивала головой, но очень боялась услышать что-то плохое, но в то же время ей хотелось знать всё. Мария Евгеньевна тоже испугалась, но у неё были иные страхи, чем у Жени. Мария Евгеньевна боялась за Женю, боялась, что такими рассказами Дмитрий Александрович только напугает девочку и Женя в страхе убежит.

    – Тогда слушай! Когда произошла эта авария, первые минуты все были без сознания, но твой брат Илья первым в нашем купе, кто пришёл в сознание и пробудил всех нас. Втроём мы смогли выбраться из вагона, поняли, что оказались в туннеле, запертые с одной стороны. Мы стали пробираться к выходу, но твой брат не хотел лишь спастись лично, а попутно, если видел, что нужна помощь, помогал. И мы помогали Илье. Но потом произошёл ещё один взрыв, и твой брат прикрыл собой другого ребёнка и таким образом пострадал сам.

    Мария Евгеньевна видела, что не всё правда, что сейчас рассказывает девочке Дмитрий Александрович, но не мешала, не опровергала рассказа, понимая, что лучше девочке знать, что её брат был герой, спас других пассажиров, к тому же это правда, но почему Дмитрий Александрович рассказал на свой лад? Так проще? Возможно.

    – А тот ребёнок остался жив?

    – Да. Того мальчика, кстати, зову,т как и тебя, – Женя.

    – А как мой брат? Скоро он придёт в сознание?

    – Думаю, что скоро, хочешь это узнать первой?

    – Да! – не задумываясь воскликнула Женя.

    – Мы, пока твой брат болеет, будем жить в городе, чтобы быть рядом с Ильёй. Хочешь, живи с нами.

    Женя задумалась. Ведь как же Артём? Дмитрий Александрович читал эти вопросы во взгляде девочки и,  не давая ей время для отказа, опередил:

    – С Артёмом я поговорю и постараюсь всё устроить, чтобы мы все жили в одном городе. Тогда вы будете видеться каждый день, приходить друг к другу в гости.

    – Но мы уже не будем в детском доме? – начинала понимать Женя.

    – Верно, – улыбаясь ответил ей Дмитрий. – Вы уже будете в семье.    И у вас начнётся совсем другая жизнь, новая жизнь!

    Жене нравилось, как обещает ей Дмитрий Александрович. Женя посомтрела на Марию Евгеньевну, и та с кивнула в подтверждение слов своего спутника.

    – Надо скорее всё рассказать Артёму! – спешила Женя и хотела бежать к другу, но Мария Евгеньевна просила не спешить и дать время, пока с Артёмом поговорят его новые родители.

    Женя чуть выбежала вперёд от беседки и смотрела на площадку, где был Артём. Она ждала, когда он повернётся к ней лицом, и как только это произошло, то она помахала ему руками и улыбнулась. Артём улыбнулся ей в ответ.

    В это время с Артёмом вела беседу Виктория.

    – Артём, мы позвали тебя, чтобы поговорить о твоём будущем, – не очень удачной фразой начала беседу Виктория, но она волновалась, и это чувствовалось.

    Артём был недоволен этим разговором и всем своим существом был настроен на отказ, периодически поглядывал в сторону беседки, чтобы увидеть Женю, и вот увидел, как она улыбается ему и машет рукой, значит, всё в порядке. Артём немного внутренне успокоился, но всё ещё был настроен на отказ.

    – Артём! – обратился к нему Анатолий. – Мы с Викторией хотим тебя усыновить, дать тебе новую настоящую жизнь, дать тебе хорошее будущее!

    Артём молчал-молчал, потом не выдержал и ответил:

    – Без Жени? Не надо мне такого будущего! Сами живите в таком будущем! А я буду жить с Женей! Мы с ней так уже решили!

    Григорьев побежал к беседке, чтобы забрать Женю с собой к футбольному полю.

    – Мы будем жить вместе! – радостно встречала Артёма Женя.

    Артём улыбнулся, но в то же время был удивлён. Как? Где?

    – Артём, Женя будет жить с нами в городе, вы будете соседями! – пояснил Дмитрий Александрович.

    – Да! – подтвердила Женя. – И мы будем навещать моего брата в больнице! Дмитрий Александрович и Мария Евгеньевна очень хорошие!

    Артём посмотрел на Анатолия и Викторию, потом на Женю, на Дмитрия Александровича и Марию Евгеньевну, потом вновь посмотрел на Анатолия и Викторию, тогда Гришины ещё раз спросили у Артёма:

    – Артём, так ты согласен быть в нашей семье? Мы будем жить в городе, и вы с Женей будете соседями!

    – Да, – с долей неуверенности в голосе ответил Артём и обнялся с Женей.

    Дмитрий Александрович позвал Екатерину Андреевну и объяснил ей ситуацию, рассказал, что дети будут в семье, что сами дети так хотят. Екатерина Андреевна ещё раз спросила у детей их желание, и они уже вместе, в один голос, ответили согласием жить в семье.

    – Я рада за вас, – искренне радовалась Екатерина Андреевна.

    Дмитрий Александрович попросил пригласить его к ней в кабинет, обещая, что он знает, каким образом ускорить решение всех формальностей. Екатерина Андреевна была не очень довольна методами Дмитрия Александровича, но он был убедителен. Он обещал большую финансовую помощь детскому дому, рассказал, что в интересах детей скорее всё правильно оформить.

    Екатерина Андреевна не могла и не имела права самостоятельно принимать какие-либо решения в отношении детского дома, поэтому позвала директора, и вопрос решился очень быстро. Дмитрий Александрович был доволен.

    – Вот видите, всё решаемо! – сказал Дмитрий Александрович Екатерине Андреевне, когда прощался с ней.

    – С богом! – провожала она его из своего кабинета. – Сделайте девочку счастливой, большего мне не надо.

    Дмитрий Александрович утвердительно кивал головой и, подмигнув Екатерине Андреевне, развернулся и быстрым шагом ушёл. На улице он нашёл Артёма и Женю, дети также увидели его и помахали рукой. Дмитрий Александрович окликнул Артёма и попросил немного с ним переговорить. Григорьев подбежал к нему, пульс у Артёма участился, но и не только из-за пробежки, а ещё и из-за волнения. Ведь если его одного позвали, без Жени, то, вероятно, плохие новости. Артём был почти прав.

    – Привет, – начал разговор Дмитрий Александрович, но вполне благодушным тоном, что немного успокоило Артёма.

    Григорьев во время беседы то смотрел на Дмитрий Александровича, то поглядывал на Женю вдалеке, тем самым давая понять, что он всё равно потом всё расскажет ей, так зачем же было так уединяться.

    – Нет, Артём, то, что я тебе сейчас скажу, Жене говорить не нужно, это будет наша с тобой мужская тайна!

    Артёму это не понравилось, и он стал думать, как уйти, чтобы ничего такого тайного не знать и не слышать.

    – Подожди, это касается Жени! Это про её брата.

    – Что с ним? – быстро спросил Артём и с волнением в голосе.

    Дмитрий Александрович молчал, тогда Артём спросил ещё раз и уже более эмоционально:

    – Что с Ильёй? Мы не будем его навещать?

    – Будем, – сухо ответил Дмитрий Александрович.

    Артём не понимал, что происходит, что за тайна, почему нельзя о ней рассказывать Жене.

    – Тогда что же?

    Дмитрий Александрович молчал.

    Артём напрягся. Юный герой сильно волновался, оттого и плохо соображал.

    – Ему стало хуже?

    Дмитрий Александрович опустил взгляд.

    – Ещё хуже?

    Дмитрий Александрович посмотрел Артёму в глаза, и Артём не отводил взгляда. Григорьев всё понял и дрожащим голосом спросил:

    – Он умер?

    – Умер. При Жене. Но она этого не поняла. Ей сказали, что он вновь впал в кому. И мы не смогли ей сказать правды.

    Артём не понимал, почему никто Жене не сказал правды. И чего теперь от него хотят? Чтобы и он, Артём, скрывал это от Жени? Нет, ни за что! Никогда! Во взгляде Артёма чётко читались его мысли, и Дмитрий Александрович предполагал именно такую реакцию, поэтому хорошо продумал этот разговор.

    – Знаю, ты осуждаешь, что ничего не сказали Жене, но я тоже за то, чтобы всегда говорить правду. Всегда!

    Артём утвердительно кивал, но неуверенно кивал, чувствовал какой-то подвох в словах Дмитрия, и от этого он ему всё меньше нравился.

    – Давай позовём Женю и всё ей расскажем! – Дмитрий Александрович обернулся в сторону Жени и поднял руку вверх, готовясь махать Жене.

    Артём занервничал. Он и хотел рассказать Жене правду, и не хотел её травмировать, особенно сейчас, в такой момент, когда она счастлива.

    – Вот видишь! – поймал Артёма на взгляде Дмитрий Александрович.

    Артём встрепенулся.

    – Я вижу, ты всё правильно понимаешь и знаешь, что нужно время, и Женя тогда сама осознает эту истину и легче это переживёт.

    Внутренне Артём был несогласен с ложью, с тем, чтобы что-то скрывать, тем более от Жени. Но и согласен он был сейчас с доводами Дмитрия Александровича, что немного позже, может, через месяц или два, Женя легче воспримет смерть брата, ведь и обстановка будет другая, не этот детский дом.

    Дмитрий Александрович оставил Артёма наедине с самим собой, а сам направился к Жене, чтобы занять её, чтобы девочка не переживала, что Артём где-то один гуляет без неё.

    Артём ушёл прогуляться в сторону футбольного поля, а там и вдоль забора, через кусты, чтобы спрятаться, чтобы пока никого не видеть и чтобы его не видели, особенно Женя. Ему, Артёму, надо было для себя твёрдо решить одно – говорить ли Жене правду или не говорить. Решить твёрдо, потому что иначе и он будет мучиться, и Женя сама догадается, что что-то не в порядке, и всё равно придётся рассказать.

    Артём взвешивал внутри себя разные «за» и «против». С одной стороны, если он расскажет Жене правду, то она может так же, как и в прошлый раз, замкнуться, уйти от всех, да и вряд ли захочет поверить в такую правду, будет нервничать, плакать, переживать.

    Тут Артёма по щеке слегка ударила ветка сирени, он прикусил её цветок, потом сплюнул и прошёл дальше, к следующему кусту. Артём был уверен, что он один тут среди кустов ходит, думает. Ан нет, Наташка была рядом, но на некотором отдолении от Артёма, через два-три куста от него, пряталась, чтобы он не увидел её, фотографировала Артёма, как он бродит среди кустов сирени.

    И помнит Артём реакцию Жени в прошлый раз, когда рассказал ей про смерть родителей. Но с другой стороны, она его быстро простила, пустила после этого в своё сердце, стала доверять, и терять такое доверие Артёму не хотелось, да и не считал он теперь себя в праве что-либо скрывать от Жени, ведь она от него ничего не скрывает.

    Немного выйдя из кустов одновременно с тем, как вышло солнце из-за туч, Артём приблизлся к забору, обхватил железные прутья и немного подёргал их, как бы показывая тем самым, что он в тюрьме – тюрьме душевной, ведь как он будет спокойно жить, скрывая что-то от Жени, тем более правду о её брате. Наташка не упускала моментов, фотографировала Артёма, прислонившегося к забору и твёрдо обхватившего руками железные прутья.

    Если не расскажет он ей сейчас, то через некоторое время Женя всё равно узнает правду, и как тогда он, Артём, сможет смотреть своей Жене в глаза? Она ведь по ним обо всём прочитает и поймёт – поймёт, что он знал и не сказал, а от этого ей станет вдвойне больнее. Но, если он сам ей расскажет, но только немного позже, когда она привыкнет в новой семье, в новой обстановке, когда они будут неразлучны не здесь, а там, в городе, что он объяснит ей тогда всё, и Женя поймёт. Да, она обязательно поймёт его, ведь всегда понимала! За эту мысль Артём уцепился как за единственно верную и оттолкнулся от прутьев забора вновь в сторону кустов.

    Да, Артём решил для себя твёрдо – пока он Жене ничего не скажет, а немного позже обязательно расскажет всё – всё как есть!

    А Наташка всё шла за ним, но не смела себя выдать. Как только появлялась возможность, она скорее фотографировала Артёма. Только он выйдет из-за кустов и остановится, посмотрит вдаль, сквозь забор, так Наташка сразу ловила момент, фотографировала друга; или же, когда Артёма наполовину скрывали ветки, Наташка всё равно не терялась. Некоторые снимки получались, другие оказывались или смазанными или сильно осветлёнными солнечными лучами, периодически выныривающими из-за облаков, но Наташка все эти фотографии сохраняла, с любым качеством – для неё они все были очень ценны.

    IV

    Несколько недель спустя.

    Оставались последние дни июля – дни, когда солнце греет и светит ярко. Их так и хочется провести за купанием, чтобы вдоволь насладиться водой и солнцем на весь следующий год. Так уже третье лето подряд Наташка проводила в деревне у бабушки, где у неё были свои друзья, свои знакомые, свой пруд и речка и цветочное поле, куда она очень любила приходить в любую погоду, но особенно в тёплую и сухую погоду, как и в этот раз. С цветочного поля открывается прекрасная панорама на деревню: в одной стороне видны дома, а правее пруд, а чуть дальше него и речка протекает, огибая холм с этим цветочным полем.

    Наташка пришла на цветочное поле одна, ей хотелось побыть одной, помечтать, любуясь красотой природы, чувствуя её. Наташка шла по полю, стараясь задевать пальцами рук растения, траву, периодически останавливалась, смотрела в небо на облака, в синеву, потом переводила взгляд вдаль, на деревню, пруд и речку. Дойдя до вершины холма, до середины цветочного поля, она остановилась, присела, устроившись удобнее, чуть в стороне от очередного муравейника, и села лицом к деревне.

    «Привет, друг!» – сказала она пролетевшему мимо шмелю, а про себя представила, что говорит это ему, Артёму.

    «Остаётся несколько тёплых деньков, чтобы искупаться, а мне не хочется... Представляешь? Не хочется!» – говорила Наташка про себя, но говорила всё это ему, Артёму, и как ей хотелось бы, чтобы он её услышал.

    У неё был его номер телефона, она могла позвонить бы ему или написать сообщение, но не делала этого. Много раз порывалась, хотела, но не делала. Так и сейчас, она взяла с собой телефон, на котором были фотографии Артёма и Жени, на которые она каждый день смотрела, вновь пролистала телефонную книгу до имени Артёма, но не смогла и в этот раз позвонить ему.

    Наташка легла на спину, солнечные лучи сразу набросились на Наташку, обвили всё её тело и личико, что заставили прищуриться. Она отвернулась в сторону, чтобы не смотреть на солнце, а смотреть в траву, в мир насекомых. Вот они ползут себе неспешно, кто-то прилетает, кто-то улетает. Бабочки кружатся, божьи коровки на руки садятся и ползут вдоль, ползут.

    – Что вы все здесь? – проговорила вслух Наташка. – Где Артём? Что с ним? Как он? Как Женя? Как они там вместе?

    Наташка вдруг набралась храбрости, привстала, вновь взяла в руки телефон, но звонить Артёму не собиралась, зато смело начала набирать сообщение: «Привет, друг!»... Набрала эти строчки, потом удалила последнее слово и написала просто: «Привет, Артём!»

    «Да, так намного лучше!» – решила она, и продолжила писать.

    «Как вы там? Как город? Как ты? Как Женя?»

    Сплошные вопросы. Наташке не нравилось так. Но как писать ещё? Как коротко и много? Как? Наташка вновь стёрла текст, удалила это сообщение и поняла, что не знает, что и как написать Артёму.

    Она прошлась чуть вниз к реке и на полпути поняла, как и что может написать своему другу, своему Артёму. Наташка вновь присела на траву и стала набирать сообщение:

    «Привет, друг! Артём, ты очень хороший! Напиши, как вы там живёте, как сам, как Женя! Наташка».

    «Да. Так хорошо написано. Можно отправлять!» – решила Наташка и отправила такое сообщение Артёму.

    И теперь с замиранием сердца ждала, что он ей ответит, а пока ждала, то шла к реке и представляла Артёма, Женю, как они вместе прочитают это сообщение, как вместе напишут ответ или позвонят. Да, ведь могут и позвонить. И почему же раньше было не написать? Теперь Наташка ждала ответа, очень ждала. И откуда ей было знать, что произошло за это время с Артёмом и Женей, вместе они или нет...

    V

    Несколько недель сродни нескольким летам, насыщенным и ярким годам, проходили для Артёма и Жени.

    …

    – Смотри, осторожнее там! – предупреждал Артёма Анатолий, когда вытаскивал из машины багаж – а это целых две сумки и пакет, – что едва мог удержать всё это в одних руках, и боялся задеть Артёма, теперь уже их сына.

    Но Артём смышлёный малый, шустрый. Он не растерялся и перехватил пакет из рук Анатолия, чтобы помочь.

    – Спасибо, – был доволен Анатолий и подмигнул Артёму, а тот улыбнулся в ответ. Втроём они за один заход занесли все вещи в квартиру, Артёму всё нетерпелось пригласить Женю в свою новую квартиру, показать, какая, большая она, побегать по ней вместе с Женей, поэтому свой пакет, набитый вещами доверху, Артём нёс как пушинку, даже не замечая тяжести и неудобства.

    – А скоро можно будет Женю пригласить? – спросил Артём, когда они зашли в квартиру и поставили сумки на пол.

    – Скоро, – с улыбкой ответила ему Виктория, и добавила: – Только сначала нужно разложить все вещи!

    Артём понял. Он схватил пакет и побежал с ним в комнату. Но в какую комнату? Их было несколько. Анатолий и Виктория показали Артёму его комнату и зал, в котором они свободно могут играть с Женей, а с залом для тренировок нужно будет обращаться аккуратно.

    – Так точно! – с шуточной интонацией ответил Артём и уже представлял себя с Женей в этом зале танцующими да ещё в шикарных нарядах.

    Так постепенно Артёму начинала нравится мысль о танцах, но и о футболе он думать не забывал. Глянет в окно – там мальчишки во дворе, так представляет он себя с ними, играющими в футбол на поле, себя вратарём или нападающим, но лучше вратарём.

    Артём подошёл к окну.

    – Высоко! – оценил он, сказав мысли вслух.

    – Двенадцатый этаж, – ответил ему Анатолий, попутно разбирая сумку и раскладывая из неё вещи в тумбочку.

    – А сколько всего тут этажей?

    – Семнадцать.

    – Семнадцать, – протяжно повторил Артём и пытался из окна посмотреть ещё и наверх.

    – Ты, наверное, ещё не видел лоджию, она большая! – советовал ему туда сходить Анатолий, но предупредил, чтобы был осторожным.

    – Хорошо! – обрадовался Артём и побежал через зал смотреть лоджию, ведь с неё открывался ещё более прекрасный вид.

    – Как Женьке понравиться-то! – представлял Артём.

    Значительная часть города была видна с такой высоты, а если смотреть вниз, то аж дух захватывает. Это Артёму очень нравилось. Артём смотрел вдаль, на город и представлял, что там, на другом краю, возможно, в одном из тех домов сейчас также вышла на балкон и Женя, чтобы смотреть в его сторону.

    Перед отъездом из детского дома Артём успел дать Жене листок бумаги, на котором записал свой номер телефона, и Женя обещала сразу ему позвонить, как ей купят телефон.

    «Так почему же ещё не звонит? – переживал Артём. – Не купили?»

    – Артём! – позвала его Виктория.

    Григорьев спешно покинул лоджию, но с тем спешно, чтобы скорее вернутся в неё, но уже вместе с Женей.

    Тем временем Женя вместе со своими новыми родителями также приехала в Хабаровск, но остановились они на съёмной квартире, о которой заранее договорился Дмитрий Александрович. Квартира была хорошая, двухкомнатная, но в старом жилом фонде, в доме сталинской постройки. Женю мало интересовал комфорт жилья, для неё главным было навестить брата и встретиться с Артёмом.

    – А когда мы все вместе поедем к моему брату? – спросила Женя у Марии Евгеньевны.

    – Скоро, моя хорошая, скоро, но не сегодня.

    – А что сегодня?

    – Сегодня мы поедем в гости к Артёму. Дмитрий Александрович сейчас пойдёт и купит тебе новый телефон, чтобы ты могла связаться с Артёмом и договориться с ним о встрече.

    Дмитрий Александрович не стал терять время и отправился в магазин, попутно получив ещё одно указание от Марии Евгеньевны – купить продуктов.

    – А мы пока займёмся размещением вещей.

    Женя достала из пакета свои рисунки и положила на стол у окна. Потом сама села за стол и стала искать чистые листы бумаги. К её радости, чистые листы были, целая пачка, а карандаши и фломастеры Женя взяла с собой из детского дома.

    Мария Евгеньевна не стала мешать девочке рисовать, сама занялась разбором вещей, ведь она думала, что они здесь останутся надолго.

    Дмитрий Александрович вернулся быстро, с покупками. Женя налетела на телефон, быстро распаковала его, только она не знала, как его включать и как по нему разговаривать, но её быстро научили. Пока Мария Евгеньевна хлопотала на кухне, Дмитрий Александрович помогал Жене справиться с телефоном.

    – Привет! – радостно крикнула Женя в телефон, когда Артём принял звонок.

    – Привет! – обрадовался Артём, сразу узнав Женю.

    – Мы уже приехали, еду готовим! У меня теперь свой телефон.

    – Круто! А ты приедешь?

    – Да, мы все приедем!

    – Отлично. Я адрес тебе скажу.

    – И я тебе свой скажу.

    – Знаешь, какая у меня квартира? Она большая, нам всем в ней места хватит! Можете у нас все жить! – приглашал Артём.

    – У нас тоже большая квартира, но все не влезут, – ответила Женя и засмеялась.

    Артём тоже засмеялся.

    – А мы на двенадцатом этаже живём, я весь город вижу!

    – Весь?

    – Да.

    – Выйди на балкон и помаши мне рукой! А я тебе помашу.

    Но балкона в Жениной квартире не было, поэтому она смогла только подойти к окну.

    – А ты открой окно, я тебя увижу!

    Женя постаралась открыть окно. Она положила телефон на стол, подошла к окну, но отворить ни одну створку не получалось, к тому же подоконник был весь заставлен цветами.

    – Не могу открыть, – пожаловалась Женя Артёму, вновь взяв телефон и продолжив общение.

    – Тогда просто подойди к окну, я тебя и так увижу!

    Женя подошла к окну, но ей было видно только соседний дом, такой же двухэтажный, а больше она не видела. Но она верила, что Артём видит её, пусть даже только окно. Артём смотрел вдаль на город, окидывая взглядом крышу каждого дома, в надежде понять, даже почувствовать, в каком из домов его Женя.

    – Скорей приезжайте! Мы вас очень ждём! Я тебя очень жду! – говорил Артём.

    – А я тебя, – ответила ему Женя. – Мне пора кушать, потом созвонимся, и я тебе расскажу, что я начала рисовать.

    – Хорошо. Тогда пока, до связи!

    – Пока. Обнимаю.

    – И я тебя обнимаю и щекочу.

    Женя засмеялась, будто представила, как Артём её щекотит.

    – Я тебя сильнее прижимаю, и щекотать у тебя не получится!

    – Рёбра только сильно не сдавливай.

    – Обязательно!

    – Пока. Приятного аппетита.

    – Спасибо. И ты иди покушай.

    – Иду. Приглашаешь?

    – Конечно, место для тебя есть.

    – Тогда иду.

    – Спеши, а то всё съедим.

    – Уже бегу!

    – Но ты же не знаешь адреса.

    – А я с балкона видел твой дом, так что теперь знаю!

    – И какой он?

    – Красивый.

    – Правильно. Давай. Пока.

    – Пока. Позвони.

    – Обязательно.

    – Сразу-сразу позвони!

    – Сразу-сразу позвоню!

    – Не повторяй!

    – Не повторяй.

    Женя вновь засмеялась, и Артём вслед за ней. Они попрощались, но им так не хотелось прерывать разговор, и с нетерпением ждали звонка друг от друга, кто первый поест и позвонит.

    VI

    Пообедали быстро. Еда! Только успей перевариться. А после обеда Женя уговорила Марию Евгеньевну, а та в свою очередь уговорила Дмитрия Александровича уже сегодня поехать в гости к Артёму.

    Через час они были у Гришиных. Те их радушно приняли, особенно друг другу рады были дети. Артём и Женя сразу набросились друг на друга, стал обниматься, валяться по полу. Потом Артём сказал, что покажет Жене всю квартиру, и она с радостью согласилась на его экскурсию.

    Пока дети занимались друг другом, бегая по разным комнатам, взрослые устроили небольшое чаепитие на кухне. Виктория приготовила чай, а Мария Евгеньевна догадалась по пути в гости заехать в магазин, чтобы не прийти с пустыми руками.

    – Просторная квартира! – восхитился Дмитрий.

    – Да, и кухня удобная, – добавила Мария Евгеньевна с нотками лёгкой, но доброй зависти.

    Четверо на кухне хорошо налегали на торт, хотя и помнили, что надо бы сладости оставить и детям.

    – Кстати, хочу сказать, что впервые такое вижу, – решила поделиться впечатлениями Виктория относительно детей. – Дети так друг за друга, они так крепко дружат, а главное, так искренне, так чисто. Душа радуется.

    – Да вообще, хорошая дружба явление редкое, но не среди детей, – заметил Дмитрий Александрович. – Главное преимущество детей в чём? В их искренности, но и не только в этом.

    – А в чём ещё? – поспешила спросить Мария Евгеньевна и, вытащив вишенку из торта, подала её Дмитрию.

    – В их любви. В их любви не только друг к другу, но и ко всему вокруг, ко всему миру. Они ведь искренне любят.

    – Да, кстати, а вы знаете, как Женя хорошо рисует? – вдруг вспомнила об этом Мария Евгеньевна.

    – Да, немного уже знаем, мы в детском доме видели, – ответила Виктория и посмотрела на своего мужа, Анатолий кивнул в знак согласия.

    – Но вы не видели, как она нарисовала своих родителей! – восхищалась Мария Евгеньевна. – Нам удалось подглядеть.

    Мария Евгеньевна сразу обернулась, чтобы убедиться, не слышала ли её Женя, хотя понимала, что ничего криминального не было.

    – Значит, родителей нарисовала? – философским тоном переспросил Анатолий.

    – Да, она нарисовала, как они спасают людей и её, что они герои. Она их очень любит, – рассказывала Мария Евгеньевна.

    – Да, дети всегда очень любят своих родителей, – глубоко вздыхая проговорила прописную истину, Виктория.

    В этот момент Мария Евгеньевна вспомнила о своих родителях. Задумалась, а любила ли когда-нибудь она их так сильно, как Женя любит своих. Но Женины родители погибли, а если бы она, Мария Евгеньевна, Мария, Машенька, была на месте Жени, что бы она чувствовала? Обо всём этом она задумалась, и грусть отразилась на её лице, что все заметили перемену настроения у неё, но пожимали плечами и решили взбодрить Марию Евгеньевну, предложив прогуляться на балкон, подышать воздухом.

    – Нет-нет, я в порядке, просто кое-что вспомнила, – ответила она.

    Мария Евгеньевна вспомнила, сколько лет она не навещала родителей, что даже не знает, как они живут. Неожиданно встретила отца в городской больнице Иркутска, и хорошо, что встретила его там в качестве врача, а не пациента. А как же мама? Тоже в Иркутске?

    Дмитрий Александрович догадывался, что Мария Евгеньевна задумалась о чём-то личном, вспомнила, возможно, фрагменты из детства. Он положил свою руку на её, чтобы она чувствовала его поддержку. Мария Евгеньевна извинилась и попросила Дмитрия отойти с ней на несколько минут посоветоваться.

    – Ничего страшного, мы не в обиде, – с улыбкой ответила Виктория, но переглянулась с Анатолием.

    Гришины немного заволновались за гостей, но не принимали их поведение близко к сердцу, ведь их переполняли положительные эмоции от усыновления Артёма, к тому же они видели, что мальчик счастлив.

    Мария с Дмитрием вышли в коридор.

    – Дим, – обратилась Мария к нему как можно тише, боясь, что их разговор могут услышать, главным образом, дети.

    – Да, я слушаю тебя, – старался изо всех сил прислушиваться Дмитрий Александрович.

    – Мне бы родителей проведать перед отъездом, навестить их, прощения попросить.

    Дмитрий Александрович утвердительно кивал головой. Его взгляд был серьёзный, и это успокаивало Марию, она видела, что он её понимает и поддерживает. Так и было. Дмитрий и сам собирался это предложить, но боялся навердить, ведь залезать в чужие семейные дела – дело не благодарное.

    – Так и сделаем. Несколько дней у нас ещё есть.

    – Да. Только надо детям как-то сказать. И с кем их оставить?

    Дмитрий Александрович обернулся и посмотрел в сторону кухни, потом в сторону комнат. Потом повернулся к Марии, и по его взгляду она догадалась, что он хочет предложить оставить Женю у Гришиных.

    – А ты уверен?

    – Абсолютно. Они будут не против, а дети будут только рады.

    – Да, но Женя всё рвётся увидеть брата. Как мы сможем скрывать это от неё и дальше?

    – Сможем. Позже она сама всё поймёт и простит нас.

    – Надеюсь.

    – Так и будет, верь мне!

    – Я верю, – сказала Мария и обняла Дмитрия, а он обнял её.

    Мария и Дмитрий не заставили себя долго ждать и вернулись к своим новым знакомым. Мария Евгеньевна уже улыбалась, настроение у неё улучшилось.

    – Дмитрий, да вы волшебник, – оценила Виктория. – Так быстро преобразили женщину!

    – Искренне завидую! – добавил Анатолий с улыбкой.

    – Спасибо, – принял комплименты Дмитрий.

    Мария и Дмитрий рассказали вкратце о своих планах, попросили оставить на несколько дней здесь Женю, Гришины были только рады.

    – Спасибо вам, главное теперь, чтобы сами дети были согласны, – переживала Виктория.

    – Да, конечно!

    – Артём! Женя! – позвала детей Виктория. – Идите к нам! Мы вам хотим что-то сказать.

    Артём с Женей наперегонки прибежали на кухню.

    – Женя, – обратилась к ней Мария Евгеньевна. – Хочешь несколько дней здесь погостить, побыть вместе с Артёмом?

    – Да! – глаза Жени заблестели, и у Артёма тоже.

    – А мы с Дмитрием на эти несколько дней уедем по делам.

    – Проведать Илью? – обрадовалась Женя и заволновалась, ведь ей тоже хотелось проведать брата.

    Мария Евгеньевна растерялась, что ответить, но Дмитрий Александрович спас ситуацию:

    – Да, но тебе с нами нельзя.

    Женя огорчилась.

    – Дело в том, что мы только что разговаривали с его лечащим врачом, твой брат ещё в коме, к нему всё равно не пустят, а мы узнаем ситуацию более подробно, узнаем, когда можно будет навестить его.

    – Не переживай, – просила Мария Евгеньевна добрым нежным тоном, будто умоляя послушаться.

    – Хорошо, – ответила Женя, и Артём взял её за руку, чтобы она чувствовала его поддержку.

    – Передавайте моему брату привет! – всё равно просила Женя.

    – Обязательно, и обязательно он нас услышит, и тебя услышит! – ответил Дмитрий Александрович.

    – Я всегда с ним перед сном разговариваю, – рассказывала Женя, искренне веря в то, что брат её слышит.

    – Правильно, он тебя слышит! – подтвердил Дмитрий.

    Марии Евгеньевне было больно смотреть на весь этот обман, жалко ей было Женю, представляя, что та рано или поздно узнает правду.

    VII

    Несколько дней на дорогу и два дня, чтобы повидаться с родителями были в распоряжении Марии Евгеньевны. Дмитрий Александрович был с ней рядом, поддерживал её, особенно в час, когда они приехали в Иркутск и направлялись к городской больнице. Мария Евгеньевна переживала за встречу с отцом, не знала, будет ли вежливо просить переночевать у них, чтобы это время повидаться с ними, но Дмитрий Александрович сказал ей, что это нужно, и нужно в первую очередь ей самой, и родители, как бы там ни было, будут рады возвращению блудной дочери.

    – Так, если бы я в действительности возвращалась, – сетовала Мария Евгеньевна, когда они уже подошли ко входу в больницу.

    – Иди, ни о чём не переживай! Если хочешь, я пойду с тобой.

    – Нет, я должна одна, так будет лучше.

    – Давай.

    Оказалось, что сегодня у Евгения Сергеевича был выходной. Мария Евгеньевна расстроилась, ведь она не знала, где его искать, а адреса не дали, даже телефона. Сказали, что карточка потерялась, а переучёт делать только предстоит.

    Дмитрий предложил Марии переночевать одну ночь в гостинице, и она согласилась. У неё уже не было сил ни на обратный путь, ни на поиски родителей. Решила, что утро вечера мудренее, что если утром его не будет на работе, то за целый день она точно его найдёт по городу. Как и где она будет его искать, Мария Евгеньевна ещё сама не понимала, но отступать не собиралась, а Дмитрий Александрович обещал ей помочь. Но сейчас им обоим необходим был отдых.

    Двухместный номер повышенной комфортности в центральной гостинице, который оплатил Дмитрий Александрович, оказался по душе Марии Евгеньевны. Первым делом она приняла душ и улеглась спать. Дмитрий также принял ванну, посмотрел, что Мария Евгеньевна спит, после чего, чтобы её не тревожить, вышел в коридор, где сделал несколько телефонных звонков.

    – Да, все материалы у меня! – отвечал он кому-то.

    – Нет, вовремя не смогу приехать, возникли обстоятельства, личные.  Ничего серьёзного. В остальном всё по плану. Ещё необходимо проследить, действительно ли меня считают погибшим.

    – Да, все проверки не займут по времени больше двух недель, я обещаю! Перед вылетом я вам сообщу!

    Дмитрий Александрович закончил разговор, и по его выражению лица было понятно, что радости эти переговоры ему не приносят. После он спустился на второй этаж, где было кафе, поужинал и вернулся в номер. Мария Евгеньевна ещё спала, тогда он лёг на соседней кровати и тоже быстро уснул.

    Утром первой проснулась Мария Евгеньевна, посмотрела на часы, их она положила на тумбочку рядом с кроватью, – только шесть утра, а она уже выспалась. Мария Евгеньевна перевела взгляд чуть дальше, к окну, возле которого была вторая кровать, и на ней она увидела спящего Дмитрия. Несколько минут она любовалась, как он спит, потом аккуратно встала, заправила постель,и на носочках, чтобы не шуметь и не разбудить друга, оделась и вышла в коридор, решила найти кафе или столовую. Столовой не было, но кафе работало круглосуточно. Мария Евгеньевна попивала кофе с шоколадкой, попутно обдумывая, как она встретится с отцом и навестит мать.

    Просидела в кафе Мария Евгеньевна до девяти утра, выпивая одну чашку кофе за другой, закусывая шоколадками.

    – Так, пора действовать! – сказала она себе, но сказала вслух, хотя и негромко.

    Расплатившись за кофе, Мария Евгеньевна поспешила в номер, так же тихо вошла, переоделась и вышла, а Дмитрий Александрович ещё спал, только перевернулся на другой бок, лицом к окну.

    – Вот и славно, – проговорила она едва слышно и, выйдя из номера, повесила на ручку двери табличку «тихий час», после чего бодрой походкой зашагала к выходу.

    Да, она должна была одна разобраться со своими проблемами, разобраться в себе, в своём отношении к родителям, попросить у них прощения, повидаться и, наконец, попрощаться, ведь она собиралась менять свою жизнь, переезжать не просто в другой город, а в другую страну, к людям с другим менталитетом, другой культурой, другим отношением к России и всему русскому, но Дмитрий Александрович постоянно успокаивал её, говорил, что жить они будут хорошо, никто их не будет трогать и не будет им докучать вопросами и никакими подозрениями, жизнь будет проще и лучше. Ей этого всю жизнь и хотелось: проще и лучше.

    Дмитрий Александрович не спал, он видел, как ушла Мария Евгеньевна, как ушла в первый раз и во второй раз. Он прекрасно понимал, куда она ушла и зачем, поэтому не волновался, не влезал в её личные проблемы, давая возможность решить их самой, понимая для себя, что так будет правильнее во всех смыслах.

    К тому же ему самому надо было решить ряд важных дел перед отъездом, дополнительно позаботиться и оперативно сделать загранпаспорта для Марии Евгеньевны и Жени. Для себя он уже сделал паспорт на другое имя и другую фамилию. Человек, который для него всё это сделал, должен будет сегодня передать ему паспорт, и тогда Дмитрий Александрович попросит сделать документы для Марии и Жени. Конечно, это дополнительные расходы, но они Дмитрия Александровича не сильно волновали, финансов у него было более чем достаточно.

    До городской больницы от гостиницы Мария Евгеньевна добралась за полчаса, поднялась на этаж, и уже на переходе с лестницы в коридор встретила отца.

    – Папа! – бросилась ему на шею Мария Евгеньевна, глаза её налились слезами, она искренне была рада отцу, крепко-крепко обнимала его.

    Евгений Сергеевич не ожидал такой встречи, тем более не ожидал таких эмоций, чувств. Он был рад дочери, но сильно был взволнован.

    Они обменялись взглядами, стоя в полуобъятиях, глядя друг другу в глаза, всё никак не наглядевшись.

    – Дочка, я рад тебя видеть, – ответил ей Евгений Сергеевич и провёл чуть в сторону, присесть на стульчик.

    – И я рада. А как там мама? – уже с долей тревоги в голосе спросила Мария Евгеньевна.

    Евгений Сергеевич глубоко вздохнул, выражение лица его изменилось, потом он ответил, присаживаясь рядом с дочерью на соседний стул:

    – Нормально, нормально.

    – Папа! – строго спросила Мария Евгеньевна, и взгляд её был серьёзный как никогда.

    – Ты вот что. Ты приходи в гости сегодня вечером.

    – Обязательно приду! – обещала она, улыбнулась отцу, чтобы он не грустил, и перед тем как уйти, ещё спросила. – А тот парень, Илья, он действительно умер?

    – Да, – сухо ответил Евгений Сергеевич. – В этом отчасти и моя вина, не уследил.

    – Нет здесь твоей вины. Здесь вина тех, из-за кого произошла эта чёртова авария!

    – И их вина тоже. Спасибо, что зашла к отцу. Мне надо идти работать, пациенты ждут.

    – Да, конечно! Я вечером зайду за тобой. Во сколько?

    – К шести, подходи сюда к шести.

    – Хорошо.

    Мария Евгеньевна ушла. Она была рада, что встретилась с отцом и договорилась прийти к ним в гости. Значит, мама жива и всё в порядке. Это немного успокаивало Марию Евгеньевну. Но тем не менее она всё ещё переживала, что мать её может до конца не простить.

    До вечера ещё был целый день. Как его провести? Погулять по городу? Конечно. Но она не одна. Дмитрий Александрович вполне может составить ей компанию, поэтому Мария Евгеньевна скорее решила вернуться в гостиницу, в номер и разбудить-таки, если ещё спит, своего друга. Но Дмитрий Александрович не спал, и в номере его уже не было. Кровати были застелены, бельё поменяно, таблички «тихий час» на ручке двери не висело. Такое впечатление, что номер сдан. Так и было. До двенадцати дня они должны были выехать из номера. Но как? Где же теперь Дмитрий Александрович? Мария Евгеньевна забеспокоилась, что он оставил её здесь одну. Вещей как таковых у неё не было, только дамская сумка, которую она носила с собой, но она беспокоилась, что теперь осталась одна.

    – Не понимаю, – всё проговаривала она едва слышно, обходя коридоры гостиницы, пока не догадалась проверить кафе.

    – Ну слава богу! – сказала она, присев рядом с ним.

    VIII

    Артём и Женя не скучали. С утра им устроили экскурсию по городу, провели по скверам, прогуляли до центральной площади города, потом пошли в парк, перекусили в тематическом кафе, после покатались на аттракционах. Артём и Женя в действительности отдыхали. Они смогли забыть о проблемах и заботах. Да какие там проблемы? Солнце, парк, аттракционы, да они друг рядом с другом. Что ещё нужно? Кто ещё нужен?

    Гришины радовались, глядя на детей. Анатолий и Виктория тоже давно уже не были в парке и не отказали себе в паре удовольствий. Купили на всех мороженое, потом также прокатились на одном из аттракционов. И все вместе они покатались несколько кругов на «чёртовом колесе».

    К концу дня ни у кого уже не было сил. Домой вернулись и сразу бы спать, но надо ужинать. Пока Гришины готовили еду, дети уже успели уснуть. Виктория и Анатолий решили не будить детей.

    Артём и Женя уснули в обнимку на одной большой кровати. Артём спал на спине, только голова на двух подушках, а Женя устроилась удобно на Артёме, положив голову на его плечо, а рукой и ногой обняв друга.

    Виктория аккуратно укрыла детей тонким летним одеялом, чтобы и не замёрзли бы они и в то же время не было бы им жарко. Выйдя из комнаты, Виктория аккуратно прикрыла дверь, чтобы никакие посторонние звуки не разбудили детей.

    Полные впечатлений и быстро уснувшие, Артём с Женей видели воистину прекрасные сны, впервые за долгое время, и были счастливы. Даже во сне они уже были несказанно счастливы. Они были вместе и там. Они гуляли по парку, пробовали себя на разных аттракционах, в том числе и на тех, что сильно кружатся, высоко поднимаются с резким падением, где дух захватывает. Сегодня днём на таких аттракционах никто из них не решился прокатиться, но обещали себе и другим попробовать обязательно в другой раз, завтра.

    Гришины были спокойны за детей, видя как те счастливы, и сами были счастливы, что теперь они не одни, а у них есть ребёнок, мальчик.

    – Нам бы тоже пора в кровать, – намекала Виктория своему мужу и с добром улыбалась.

    Анатолий понял намёк. Он взял жену за руку, и, ведомые медленным танцем, они оказались в спальне.

    Редко когда они сразу засыпали. Сперва они немного танцевали, потом проводили романтический вечер.

    Ночью Гришины уже крепко спали, зато проснулись дети. Женя проснулась первой и посмотрела на Артёма. В комнате было темно, только лунный свет через окно освещал часть комнаты. Когда глаза Жени привыкли к темноте, ей постепенно стало видно и кровать и Артёма, и потом всю комнату. Некоторое время она смотрела на Артёма, ей забавно было, как он слегка сопит, лёжа на спине, а она его собой укрывает. Вот стоило ей устроиться рядышком, как Артём проснулся. Он также огляделся, понял, что ещё ночь, нашёл рядом с собой Женю, пригляделся – не спит подруга.

    – Привет, – сказала она ему, едва сдерживая улыбку.

    – Привет, – ответил он ей и добавил: – Давно не спишь?

    Женя в ответ начала щекотать друга. Артём не терялся, отвечал щекоткой на щекотку. Они разыгрались, потом вдруг поняли, что ночь и могут кого-нибудь разбудить. Они ещё не запомнили, какие комнаты звукоизоляционные.

    – Пойдём на балкон, на звёзды посмотрим! – предложил Артём, кинув взгляд на окно.

    – Там холодно, – ответила Женя натягивая на себя больше одеяла.

    – С одеялом!

    – Да! – воскликнула Женя, и скорее приставила ко рту ладонь, показывая тем самым, что поняла как сильно выкрикнула.

    Они укутыли себя одним одеялом и отправились на балкон.

    Идти они смогли лишь небольшими шагами, но этого им вполне было достаточно. Женя крепко обнимала Артёма, а Артём в свою очередь обнимал и поддерживал Женю. Выход на балкон был и из этой комнаты, в которой они спали, поэтому им не пришлось идти куда-то ещё. Балкон был с остеклением. Дети открыли окна, чтобы лучше видеть небо.

    Луна была полной и светила ярко. Детей завораживал её вид. Небо были чистым, звёзды были хорошо видны, прорисовывался даже контур самой галактики, Млечного Пути.

    – Смотри, какая луна! – восхитилась Женя.

    – Да. А смотри, сколько звёзд вокруг! – изумлялся Артём, и аж мурашки по коже пробегали, что Артём сильнее обнимал Женю.

    – Надо смотреть падающую звезду и загадывать желание, – объясняла Женя, её так когда-то учила мама. – А мои родители сейчас там и смотрят на нас! – добавила Женя и улыбнулась, её больше не страшило слово «смерть». Для неё родители не умерли, а были там, на небе.

    – Они среди них, – сказал Артём, имея в виду звёзды.

    – Да. Давай найдём их!

    И они стали рассматривать звёзды. Те, что были дальше от луны были ярче, и Женя искала среди тех звёзд.

    – Видишь тот ковшик? – спросил Артём, указывая на небосклон.

    Женя утвердительно кивала головой, слегка пощипывая друга в знак согласия.

    – Это Малая Медведица. Она вместе со своей мамой Большой Медведицей на небе уже давно, ещё до твоих родителей.

    – Значит, надо поискать рядом с ними новые звёзды.

    – Вон две новые звезды, – указал Артём на две близкие друг к другу звёздочки, что были неподалёку от Малой Медведицы.

    – Да, точно! Они не так ярко горят, значит, новые! Значит, это они!;– была уверена в том Женя, и Артём с ней не спорил, а наоборот,             поддержал.

    Тут Артём вспомнил и о своих родителях. А хотел бы он, чтобы они также оказались на небе одними из этих звёзд?

    Он пожал плечами. Женя среагировала на его жест и вопросительно посмотрела на друга. Артём улыбнулся ей и сказал, что вспомнил о своих родителях.

    – Тебе надо помириться с ними и сказать, что ты теперь в другой семье, что теперь тебе хорошо. Пусть они будут рады за тебя! – сказала Женя, искренне веря в то, что и родители Артёма за него также переживают, как её родители переживали всегда за неё.

    – Потом, – пространно ответил Артём.

    – Нет, сейчас! – настаивала на своём Женя. – А то я обижусь!

    Артём состроил гримасу и ущипнул Женю.

    – Да кто тебе даст обидеться?

    Они вновь разыгрались, высвободились из-под одеяла, которым были укутаны, но быстро успокоились. Их внимание привлекло одно явление на небе. Действительно была падающая звезда. Что именно за объект это был, неизвестно, но дети поняли одно – время загадывать желание. И каждый из них загадал одно желание: быть вместе всегда! Вдруг  посреди неба эта падающая звезда исчезла.

    – Я успела загадать желание! – скорей сказала Женя.

    – И я успел! – отчитался Артём.

    Дети ушли с балкона, так как начинали мёрзнуть. Одеяло взяли с собой, потом бросили его на кровать, а сами аккуратно вышли из комнаты. Им было интересно обследовать эту квартиру ночью, пока все спят.

    Артём шёл первым, держа Женю за руку, вдоль стенки, когда шли по коридору. На перекрёстке комнат выбрали ту, в которую дверь закрыта. Не иначе, там интересно.

    Это была комната, в которой спали Виктория и Анатолий. Но они крепко спали и не слышали, как дети слегка приоткрыли дверь и заглянули внутрь. Дети увидели спящих на кровати взрослых, и тихо ушли обратно, аккуратно закрыв за собой дверь.

    Далее они обошли и другие комнаты, но те были пусты, кроме мебели и тренажёров ничего не было. Артём показал Жене зал для занятий танцами.

    – Меня будут учить танцевать! – гордо сказал он Жене.

    – Здорово! – искренне обрадовалась Женя.

    – Хочешь, и ты будешь со мной учиться танцевать?

    – Хочу, – с улыбкой ответила она.

    Танцевать её не очень тянуло, но перспектива чему-либо учиться вместе с Артёмом нравилась ей, и поэтому Женя быстро соглашалась на все предложения Артёма, в том числе и на предложение вместе танцевать. Для Жени было ключевым слово вместе.

    Стало светать. Артём и Женя уже давно осмотрели все комнаты, задержавшись лишь в зале для танцев. Теперь они поспешили обратно в комнату, скорей лечь в кровать и уснуть, или сделать вид, что спят.

    IX

    Весь день Мария Евгеньевна была в ожидании встречи с родителями. Она постоянно говорила на эту тему с Дмитрием, советовалась, как лучше ей себя вести, но Дмитрий Александрович терпеливо отвечал:

    – Будь собой, главное не бойся своих чувств. Твои родители это оценят, они тебя любят и обязательно простят. Никакого груза у тебя на душе не будет! Всё будет хорошо, повидаешься с ними, попрощаешься и уедешь со спокойным сердцем.

    – А расскажи о своих родителях, – просила Мария Евгеньевна. Ей была важна его поддержка, да и немного узнать о его родителях ей как-никак хотелось.

    Они прогуливались по улицам города, дошли до одного из городских скверов, где была аллея Славы, возложение венков погибшим солдатам. Дмитрий Александрович остановился, посмотрел-посмотрел на аллею Славы и сказал:

    – Они погибли.

    Мария Евгеньевна молчала. Она поняла, что затронула больную тему для Дмитрия, но он продолжил:

    – Но о них немного я могу рассказать. Мне это будет приятно.

    Мария Евгеньевна успокоилась и с удовольствием, с вниманием приготовилась слушать Дмитрия. Он попросил Марию подойти вместе с ним ближе к могиле неизвестного солдата, почтить память погибших минутой молчания, а после обещал начать рассказ.

    Такой жест понравился Марии Евгеньевне, и она ещё больше стала уважать Дмитрия Александровича.

    – Мои родители работали на оборонном предприятии в одном из подмосковных городов. Времена были трудные. Много работы, мало оплаты. Есть было почти нечего. Лечиться не лечились, все болезни переносили на ногах.

    – Но как же?

    – А вот так. Обычно. Работать надо было много, причём безвозмездно, бесплатно, на благо Родины.

    – В Советском Союзе все одинаково получали.

    – Да. Только работали неодинаково. Кто-то вкалывал как Папа Карло, а кто-то изо дня в день пьяный на работу приходил и спал под станком, а не работал. А получали, да, все одинаково.

    Мария Евгеньевна глубоко вздохнула.

    – Мои родители врачи. Тоже получается на благо Родины...

    – Нет. Твои родители на благо Народа. У них и благодарность другая. Выздоровевший больной.

    – Не всегда выздоравливают.

    – Не всегда, – протянул Дмитрий и приобнял Марию. Они сидели на одной из лавочек аллеи Славы.

    Мария Евгеньевна прижалась к Дмитрию, обняла его.

    – Есть три профессии, которые обязано государство поддерживать по полной программе, искренне, честно. Это врач, инженер и учитель.

    Мария Евгеньевна всё глубоко вздыхала, вспоминая, сколько времени отец проводил на работе, да, наверное, и сейчас проводит. А зарплата – гроши, да и только.

    – Меня государство поддерживать, получается, не обязано, – не без доли иронии сказала Мария Евгеньевна.

    – А ты способна поддержать себя сама. Язык – средство коммуникации. Чем большим количеством языков владеешь, тем меньше для тебя барьеров, а следовательно тем выше вероятность выбиться в люди.

    Последняя фраза немного смутила Марию Евгеньевну.

    – Не обязательно выбиваться... как ты это сказал... в люди, не всем это нужно.

    – Да, но можешь без страха и сомнения взять да поехать в любую страну, зная, что там не пропадёшь. Для тебя нет границ.

    – Географических, – поправила его Мария Евгеньевна. – В остальном я тупая.

    Дмитрий Александрович улыбнулся, понял самоиронию подруги.

    – Всё зависит только от тебя. Стоит только захотеть.

    – Например?

    – Тебе не обязательно круто менять свою жизнь, пытаясь окунуться в омут с головой.

    – А, может, я как раз хочу именно в омут и именно с головой!

    – Да не вопрос.

    Они рассмеялись.

    – Но всё же я вижу тебя в другом, не так кардинально противоположном твоему привычному роду занятий.

    Мария Евгеньевна с интересом смотрела на своего собеседника, с нетерпением ожидая, что именно он ей скажет, как распишет её будущую жизнь, её увлечения.

    – Многие переводчики постепенно переходят в литературный формат. То есть что я хочу сказать. Ты можешь не просто переводить, ты можешь начинать переводить в рамках определённой специфики, постепенно погружаясь в неё. В идеале работать в команде с одним или лучше несколькими иностранными авторами, которые хотят реализовать себя в России. Тогда ты будешь не просто рядовой переводчик, а в некотором смысле и соавтор тоже. Ты сможешь со временем добавлять и свои мысли в его творение, преображая его, разумеется с согласия самого автора. Да, он сам тебе так и предложит.

    Мария Евгеньевна едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Дмитрий Александрович так радужно ей всё представлял, рисовал такие красивые картины возможного будущего, что нельзя было не рассмеяться.

    Дмитрий Александрович, когда закончил, посмотрел внимательно на Марию Евгеньевну и спокойно сказал:

    – Не лопни, деточка.

    И тут Марию Евгеньевну словно прорвало. Она рассмеялась и едва могла остановиться, всё прикрывала рот руками, сильно покраснела, легонько толкала Дмитрия ладошкой, давая понять ему о своём игривом настроении. Дмитрий отвечал взаимностью: он улыбался в ответ и схватил Марию за руку и повёл за собой. Он повёл её к фонтану, подхватил на руки и понёс к фонтану.

    – Тебе надо охладиться!

    Мария Евгеньевна закричала, но игриво закричала, задёргалась, тем не менее Дмитрий Александрович довёл задуманное до конца. Он сам шагнул в фонтан и поставил рядом с собой на ноги Марию Евгеньевну. Они немного поплескались друг на друга, да вылезли обсыхать. Все мокрые, но довольные, они радовались жаркому июльскому солнцу. Прохожие обращали внимание на молодую пару, улыбались им, давая понять, чтобы те так и продолжали, мол, влюблённым море по колено.

    – Похоже, мы окунулись с головой в детство, – заметила Мария Евгеньевна.

    – Пока только в фонтан, да и то по колено, – парировал Дмитрий.

    – Я бы сказала, фонтан моего детства!

    – Ты в детстве часто проводило время в фонтанах?

    – Если бы. В моём детстве фонтанов не было. По крайней мере, у меня. Так что я даже не знала, что они существуют.

    – Да ну?

    – Ну да. Нет, конечно, слышала о таких, но малейший намёк моей маме о том, что я хочу сходить с подругами к фонтану, заканчивался моей и её истерией. Она всё твердила, что я обязательно утону или на крайний случай, простужусь и заболею!

    – Мама беспокоилась за тебя, за твоё здоровье.

    – Ох, я тебя умоляю. Нужна такая забота! – возмущалась Мария Евгеньевна, постепенно окунаясь в свои детские воспоминания.

    – Иногда мама может и перестраховаться, на то она и мама.

    – В нашей семье болезни были вообще больной темой. Хочешь расскажу тебе эти страшные истории?

    – Нет, – пошутил Дмитрий Александрович, и улыбнулся ей.

    – Да ну? – поняла шутку Мария Евгеньевна.

    – Рассказывай.

    – Ну слушай!

    И Мария Евгеньевна рассказала Дмитрию Александровичу значительную часть своего детства.

    – …А отец, как ты понимаешь теперь, всегда был на моей стороне, но ему не хватало стержня внутри, чтобы отстоять право дочери на жизнь! Право на то, чтобы плескаться в фонтане, вот как сейчас, потом болеть и выздороветь!

    – Он просто не хотел ссориться с женой, твоей мамой. Видимо, у неё характер! Стержень!

    – Ага, точно! – улыбнулась Мария Евгеньевна. – Двойной стержень!

    – А сейчас ты скажешь, что у тебя не было подруг!

    – Ну нет. Были. Точнее, настоящая подруга была и остаётся только одна, моя Дашка. Но она, как порядочная женщина, вышла замуж, родила детей, это только я всё в девках хожу…

    И Мария Евгеньевна замедлила шаг, коснулась своей рукой руки Дмитрия, так загадочно посмотрев на него, потом перевела взгляд вперёд, давая понять, что надо продолжать движение.

    Разумеется, Дмитрий Александрович понял такой недвусмысленный намёк, что Мария Евгеньевна согласна стать его женой, а следовательно согласна следовать за ним всю свою оставшуюся жизнь.

    Было уже пять часов вечера. Как быстро пролетело время. Ещё утром  Мария Евгеньевна была вся в напряжении и волнении, а теперь только лёгкое волнение, скорее даже радостное предвкушение встречи с родителями. Всё-таки большое спасибо она говорит Дмитрию Александровичу, но пока говорит внутри себя, шепотом, но позже обязательно скажет.

    Мария Евгеньевна морально была готова к встрече с родителями, но материально? Она даже ничего не купила к чаю. Дмитрий Александрович спас ситуацию, и, пока Мария ждала отца у больницы, Дмитрий купил в ближайшем магазине торт, коробку конфет и цветы. Из рассказа Маши он узнал, что её мама Елизавета Никифоровна очень любит розовые розы. Как раз такие, на счастье, были в том магазине в цветочном бутике.

    Встречала отца Мария вместе с Дмитрием. Она решила познакомить его с родителями, представить своей семье, представить в качестве своего мужчины, в качестве пока гражданского мужа.

    Доехали на такси, Дмитрий Александрович настоял на этом и оплатил поездку, а уже на месте Евгений Сергеевич предупредил, что маму нервировать не нужно, что нужны только положительные эмоции, да и вообще эмоций лучше поменьше.

    Евгений Сергеевич открыл дверь ключом, приглашая гостей в дом.

    – Проходи в комнату, – сказал он дочери, а Дмитрию Александровичу сделал жест пройти в кухню.

    Мария Евгеньевна взяла цветы и направилась в комнату. Открывая дверь в спальню, она ожидала увидеть, как то раньше бывало, маму, читающую книжку или медицинский справочник и уже улыбалась, но, увидев совсем иную картину, поникла: Елизавета Никифоровна лежала под одеялом на кровати у окна, тяжело дыша. Она даже не могла повернуть голову к вошедшей в комнату дочери. Мария первые секунды не могла пошевелиться, потом бросила цветы на кресло, добежала до кровати, приникла к матери, обняла её. Мария Евгеньевна и хотела плакать, но слёз не было;– так было больно смотреть на маму. Дело в том, что Елизавета Никифоровна уже как полгода лежит прикованной к постели, парализованная после второго инсульта.

    – Мама, мамочка, – вторила Мария Евгеньевна. – Прости меня, я здесь, я больше никуда не уйду! Я не оставлю тебя, не брошу!

    Елизавета Никифоровна слышала, что ей говорила её Машенька, но не могла ответить, хотя и хотела многое сказать, также попросить прощения. Столько лет мать и дочь не виделись, держали обиду друг на друга, заставляли друг друга страдать. А что теперь? Мария Евгеньевна ненавидела себя за то, что тогда сбежала, также за то, что потом не звонила и не писала, не приезжала навещать, за то, что так долго не могла простить родную маму, обижалась на неё непонятно за что. А теперь вот так.

    X

    Миг, в который мать и дочь увидели друг друга, о! не прекращайся! Да остановись, Время! Провидение, да будь благосклонно! Умилостивление, да найдись! Почему только в такие моменты времени, когда жизнь и смерть перед тобой как на ладони и ты чувствуешь, как она, жизнь, сейчас уйдёт, а останется лишь смерть, заполняющая всё вокруг бесконечной тьмой, ты забываешь всё плохое, прощаешь и хочешь прощения в ответ? Наверное, так устроен человек. Любой ли?…

    В этот миг Мария Евгеньевна была готова отдать свою жизнь за жизнь мамы, но не явился пред ней ни ангел, ни демон, готовый принять подобный дар. Всё, что смогла Мария Евгеньевна в этот миг сделать для мамы, она сделала – стала Машенькой, чтобы дарить любовь, заботу, тепло и ласку своей матери, которые не дарила долгие годы.

    Машенька опустилась на колени пред кроватью, взяла в свои руки руку матери, нежно поглаживая её, потом целовала, прижимала к себе, просила у мамы прощения за все эти годы разлуки и лишь молила Бога об одном – о выздоровлении мамы.

    Евгений Сергеевич приготовил чай, чтобы занять гостя, но ни слова не говорил, хотя Дмитрий Александрович и пытался завести беседу. Единственное, что сказал Евгений Сергеевич, – это была просьба не давить на Машеньку. Дмитрий Александрович утвердительно кивал головой, но ответил, что Мария все решения принимает сама.

    – Вот именно! – подтвердил Егвений Сергеевич и присел на стул у окна, устремив взгляд на улицу, туда, где была детская площадка.

    Дмитрий Александрович молча пил чай и лишь ждал, когда Мария выйдет из комнаты. Он был уверен, что им с матерью есть о чём поговорить, что они простят друг друга и уже завтра Мария сможет вновь уехать.

    Дверь в зал отворилась, и с заплаканными глазами Мария Евгеньевна вышла в кухню. Евгений Сергеевич не был удивлён, что нельзя было сказать про Дмитрия Александровича, который подскочил к Марии скорее обнять её и успокоить, но она запретила ему, выставив прямо перед ним руки ладонями вперёд.

    – Я нужна маме, она сильно больна, – произнесла Мария Евгеньевна тихим голосом, но Дмитрий Александрович и Евгений Сергеевич           услышали её.

    Дмитрий Александрович всё равно обнял Марию, прижал к себе, потом сказал, что зайдёт завтра.

    – Не стоит, я никуда не еду, – спокойно ответила ему Мария Евгеньевна, давая понять, чтобы он даже не пытался её уговаривать.

    – Я зайду завтра в гости, проведать вас, – сказал Дмитрий  Александрович уже уходя.

    Евгений Сергеевич молча прошёл в комнату, присел на кресло – для него болезнь жены уже не было событием, он привык. А вот Мария Евгеньевна не могла никак к этому привыкнуть.

    – Что ты молчишь? Отец! – обратилась она к нему, войдя в комнату. – Скажи, что нужно сделать?

    Евгений Сергеевич взял газету и стал спокойно её читать, будто и нет никаких проблем. Мария Евгеньевна не понимала такое поведение своего отца, ей казалось, что надо срочно что-то делать, надо лечить маму, ведь заболей так серьёзно кто-либо из них, то мама так спокойно бы не сидела и не читала газету. Тут Мария Евгеньевна вспомнила, что её мама всегда читала множество умных книжек, медицинских справочников, и спешно стала искать их, всё спрашивая у отца, где эти мамины книжки. Евгений Сергеевич был непоколебим, он лишь спокойно ответил:

    – Когда мы переезжали, то прежде мама сожгла все эти свои книжки, из-за которых, как она считала, мы тебя и потеряли.

    Мария Евгеньевна остановилась, обернулась к маме. А что сказать ей было в ответ? Измученная, заплаканная, она вновь припала к маме, вновь просила прощение, что сбежала тогда из дома искать взрослой жизни.

    – Она не может тебе ответить, но она слышит тебя, – ответил Евгений Сергеевич. – Ей тяжело, волнения ей противопоказаны.

    Мария Евгеньевна решила, что должна быть сильной. Она умылась, привела себя в порядок и вернулась в комнату.

    – А ведь все эти годы, – начала Мария Евгеньевна и остановилась, поняла, что не следует рассказывать, чтобы не волновать маму.

    – Ну расскажи, – разрешил Евгений Сергеевич, откладывая газету в сторону.

    И Мария Евгеньевна, усевшись на кровати, но так, чтобы маме было удобно, и, слегка приобнимая маму, не Мария Евгеньевна, а уже Машенька стала рассказывать свою жизнь с самого того момента, как сбежала из дома искать взрослой жизни, искать свободы.

    Она рассказывала всё: и как училась, и про Дашку не забыла рассказать, и про то, как она неоднократно пыталась сама завязать отношения, но всё не складывалось, и про работу, и вот теперь про командировку в Улан-Уде, да эту аварию, но делая акцент не на аварии, а на Илье и его сестре Жене. Она всё это рассказывала до самого утра, под утро и уснула, а Евгений Сергеевич ещё и раньше уснул, а Елизавета Никифоровна не спала – всё с интересом слушала, а глаза её наливались слезами, – их Машенька видела, аккуратно вытирала, улыбалась ей, клялась, что больше её не оставит, больше не уйдёт никогда. И Машеньке даже показалось, что мама ей что-то прохрипела в ответ, приоткрывая рот. Ей показалось или так и было? Машенька приблизилась к маме, чтобы лучше разглядеть её движения, но больше движений не видела, только слышала тяжёлое дыхание.

    Утром Евгений Сергеевич показал дочери, какие лекарства и каким образом нужно вводить маме, а сам стал собираться на работу. Машенька всё поняла, провожая отца, она целовала и обнимала его. Ему было приятно, и Евгений Сергеевич даже улыбнулся, чего не было уже давно, с самого момента, когда дочь уехала и без известий, а потом и с женой недуг случился – не до улыбок. Но теперь он улыбнулся, и Машенька почувствовала, что его улыбка искренняя, тёплая отцовская.

    Этой ночью не спала не только Машенька с мамой, но и Дмитрий Александрович уснул также лишь под утро. Из дома Ольховских он сперва поехал и снял номер в гостинице, планируя продлевать его, если придётся. Позже, уже поздним вечером, в спорт-баре, что был через дорогу от этого отеля, Дмитрий назначил встречу с одним своим знакомым, бывшим коллегой, а ныне союзником в текущих делах, и просидел с ним в VIP-зоне спорт-бара почти до утра.

    Дмитрий Александрович заказал много пива и закуски – что очень подходило под просмотр футбольного матча, но футбол их мало интересовал, хотя периодически Дмитрий Александрович выкрикивал пару ласковых слов в адрес проигрывающей команды.

    За очередной кружкой пива – следует отметить, что пили они немного, больше растягивали удовольствие, стараясь, чтобы выпивки хватило на всю ночь – Дмитрий Александрович спросил своего союзника:

    – Максим Анатольевич, а вы бы согласились быть на скамейке запасных? – и кинул на него ехидный взгляд.

    – В смысле? – быстро переспросил Максим, глядя то на экран монитора, то на своего собеседника, то потом на кружку пива, пытаясь понять, не много ли он выпил.

    – В прямом. Сидеть и ждать своего выхода на поле, но при этом ничего не делать, лишь лениво ходить на тренировки. Получая за то кучу денег.

    – Ага, и времени! И жизнь проходит мимо, плюс ты же ещё и раб, ты себе не принадлежишь.

    – Полемика! – махнул рукой Дмитрий Александрович, уже сменив и тон на более простой, более понятный и радушный. – Столько людей возмущаются, что футболисты гребут бабло лопатами, особо не напрягаясь, тогда как учителя, врачи и инженеры горбатятся за копейки. Но никто ничего не меняет в своей жизни.

    – Почему никто? – встрепенулся Максим и поднял кружку пива, намекая на тост.

    – Ну да, – поддержал его Дмитрий, также поднимая кружку пива, но сделав паузу.

    – Чего ты? – не понимал Максим такой задержки. – Тост забыл?

    – Да нет, – улыбаясь ответил Дмитрий. – За то, что у нас хватило духу бросить вызов системе и направить свою жизнь в лучшее русло!

    – Да, за нас, и даже лучше за таких, как мы! – завершил тост Максим.

    Они выпили, после чего в игре забили гол, а ближайшая к ним половина спорт-бара взорвалась от эмоций болельщиков так, что можно было в действительности оглохнуть, и Дмитрий Александрович состроил гримасу, показывая, что такой шум его напрягает. А Максим улыбался.

    – Жуткие эти спорт-бары, – сетовал Дмитрий.

    – Зато безопасно! Свои уши могут оглохнуть, не то чтобы у стен!

    – Это верно.

    – Что у нас завтра? – с философским взглядом спросил Максим.

    – Если наступит завтра, – также философским тоном, даже более протяжно, чем надо было, ответил Дмитрий.

    – Мы не укладываемся в график! – уже более серьёзным тоном сказал Максим, давая понять, что их общие друзья будут крайне недовольны.

    – График – это мы с тобой! – сделал акцент Дмитрий, но чувствовалось в его голосе напряжение.

    – Ага, объясни это им!

    – И объясню, – спокойно ответил Дмитрий. – Ты лучше за собой смотри. Со своей частью справился?

    – Легко.

    – Да ну?

    Максим вынул из кармана паспорта и, положив их в папку меню, передал эту папку Дмитрию, тот аккуратно вынул паспорта, бегло взглянул на них, после чего убрал к себе в карман пиджака. Из другого кармана пиджака он вытащил конверт, который положил в меню, и также по столу передал Максиму. Тот по аналогичной схеме принял конверт, даже не перепроверяя его содержимое, и положил к себе в карман.

    – Комар носа не подточит! – был уверен в качестве своей выполненной работы Максим.

    Дмитрий Александрович за такие слова кинул на Максима неодобрительный взгляд – Дмитрий не любил хвастливых или самоуверенных, – но потом улыбнулся и предложил сделать акцент на матче.

    XI

    Мария Евгеньевна проводила отца на работу и сразу вернулась в комнату к маме, боялась лишнюю минуту упустить – каждое мгновение с мамой для неё теперь было ценно, равно как и для Елизаветы Никифоровны каждое мгновение, когда дочь рядом, ценнее всех благ.

    – Мам, – так начинала теперь свои обращения к маме Машенька. – Хочешь я тебе расскажу про свою работу?

    И наблюдала за реакцией мамы. А что она могла заметить? Елизавета Никифоровна не могла пошевелиться, но лишь слегка, как показалось Машеньке, иногда изменялось выражение её лица. Так и сейчас она вглядывалась в лицо мамы, стараясь почувствовать все её эмоции, переживания, мысли.

    – Хорошо, немножко расскажу, повторю интересные места.

    Мария Евгеньевна ни на шаг не отходила от мамы, только если взять лекарство и, как показывал отец, ввести его.

    Днём, ближе к трём часам, пришёл Дмитрий Александрович. Его Мария Евгеньевна впустила в квартиру неохотно, сухо поприветствовала, старалсь не смотреть на него, проводила в кухню, угостила чаем. Вот за чаем Дмитрий Александрович только и успел немного поговорить с ней.

    – Как мама? – первое спросил он.

    – Плохо. Она парализована. Неизвестно, сколько это продлится.

    Мария Евгеньевна отвечала без энтузиазма, и Дмитрий Александрович чувствовал это, но всё же продолжал с ней разговор о маме. Он хотел подвести Марию к мысли, чтобы она всё-таки уехала с ним.

    – Надежда есть?

    – Надежда всегда есть, только маме сейчас не лечение нужно больше.

    – А что?

    – Чтобы я была рядом. За все эти годы…

    – Подожди. Но ведь можно…

    – Не можно! – строго ответила Мария Евгеньевна, не дав закончить мысль своему гостю.

    – В Германии есть хорошая клиника, средств на перевод и лечение у нас хватит.

    – Что ты говоришь! – Мария Евгеньевна даже приподняла руки вверх перед Дмитрием. – Ты не понимаешь! – добавила она еле сдерживая себя, чтобы не накричать на гостя.

    – Это ты не понимаешь! Ты хочешь сидеть сложа руки здесь рядом с мамой и смотреть, как она медленно умирает, вместо того чтобы попытаться действительно ей помочь. Ты эгоистка! – Дмитрий Александрович давил на эмоции, хотел немного пристыдить Марию Евгеньевну, чтобы она согласилась с ним.

    Но от таких слов Марии Евгеньевне сделалось только хуже, она не принимала давления ни с какой стороны.

    – Уходи! Вон! – прогоняла она его и довольно грозным тоном.

    – Я уйду, только ты помни, что и девочка Женя тогда останется одна, со мной она никуда не поедет, да и Гришины второго ребёнка вряд ли возьмут.

    Мария Евгеньевна опустилась на стул, силы на время покинули её. Она была душевно раздавлена. Болезнь мамы и усталость отца подействовали на неё, заставили раскаяться в пятнадцати последних лет своей жизни. Она понимала, что Дмитрий Александрович во многом прав, что нужно попытаться вылечить маму, тем более что он говорит, что средства есть, но откуда? Какой ценой?

    – Что от меня требуется? – усталым тоном спросила Мария Евгеньевна, прекрасно понимая, что Дмитрию Александровичу от неё нужно.

    – Выходи за меня замуж! – Дмитрий Александрович опустился перед Марией на колени и взял в руки её руку, стал целовать, признаваться в любви.

    «Как это низко, фальшиво!» – пронеслось в голове у Марии Евгеньевны, и ей всё это стало так омерзительно, что она оттолкнула Дмитрия Александровича, скорее выставляя его за дверь.

    – Никогда! Так – никогда! – крикнула она ему вслед, захлопнув дверь.

    Вернулась в кухню и плакала. Она едва могла сдерживаться, потому перешла в ванную, включила воду, чтобы мама не слышала её слёз, и уже не сдерживала себя. Залезла в ванну, даже не раздеваясь, да под холодный душ, и плакала, плакала, как тогда, в детстве, также сильно и долго.

    Дмитрий Александрович не терял надежды увезти с собой Марию с Женей, чтобы жить за границей не одному, умирая от одиночества, а полноценной семьёй, новой семьёй. Поэтому он через своего агента в Германии договорился о месте в том медицинском центре, о котором упоминал Марии, заказал паспорта на родителей Маши и ждал.

    Мария Евгеньевна к приходу отца привела себя в порядок, сидела рядом с мамой и читала ей книжку. Отец, увидев такую картину, слегка улыбнулся, на душе ему стало немного радостно, и он почувствовал, как дни счастья постепенно возвращаются в их семью.

    Так прошло несколько дней. В очередное дежурство в больнице Евгения Сергеевича там встретил Дмитрий Александрович и просил уделить ему немного времени. Евгений Сергеевич сперва отказывался, но потом всё же решил уделить, можно сказать, незнакомцу несколько минут, но в последний раз. И Дмитрий Александрович рассказал Евгению Сергеевичу о том, что может помочь их семье, может помочь вылечить Елизавету Никифоровну, что в Германии есть специалисты, которые помогут, что он уже проконсультировался с ними.

    Евгений Сергеевич не любил что-то менять в своей жизни какой бы она ни была, но речь шла о жизни и здоровье Елизаветы.

    – Сколько она ещё протянет в таком состоянии, вам известно? – делал упор на здоровье Елизаветы Дмитрий. – А там ей действительно могут помочь, переезд также будет организован на высшем уровне.

    – На каком уровне?

    – Спецтранспорт.

    – В её положении всякие перелёты вредны, даже спецперелёты.

    – Даже в состоянии искусственной комы под присмотром опытных хирургов?

    – Очень рискованно. Я не могу так рисковать её жизнью! Её сердце может не выдержать!

    Как только Дмитрий Александрович ни убеждал отца Марии, какие только доводы ему ни приводил, Евгений Сергеевич был непреклонен. Дмитрий Александрович ушёл расстроенный. Он решил прогуляться по городу, успокоиться, подумать.

    Дома Евгений Сергеевич рассказал дочери, что днём встречался с Дмитрием Александровичем, и сказал, что эта встерча ему не понравилась. Мария Евгеньевна была зла на Дмитрия, что тот слишком настойчив в достижении своих целей, и даже понемногу начинала бояться его.

    Но перед сном Мария вдруг спросила у отца:

    – А вдруг он прав? И лечение в Германии было бы спасением для мамы?

    – Только переезд туда её убил бы сначала!

    Они сидели на кухне и пили чай, разговаривали вполголоса, поэтому не боялись, что Елизавета может их услышать.

    – Значит, нет надежды? – обречённо спросила Мария Евгеньевна.

    – Допивай чай! – строго ответил Евгений Сергеевич и ушёл спать.

    А Мария Евгеньевна ещё оставалась на кухне у окна размышлять над предложением Дмитрия, взвешивать все «за» и «против».

    XII

    Мария Евгеньевна всю ночь не спала. Противоречивые чувства, мысли не давали её душе покоя, тревожили и душу и сердце. Как она могла спокойно смотреть на умирающую маму и не попытаться её спасти? Или как она могла подвергнуть жизнь мамы ещё большей опасности? Какой путь выбрать? Как поступить? Ей казалось, что из этой ситуации нет выхода, что печальный конец в любом случае…

    Под утро Мария Евгеньевна уснула и даже не проснулась, когда уходил на работу отец. Мария Евгеньевна пробудилась от звонка в дверь, едва не упав со стула. Оказывается, она спала, сидя на стуле и облокотившись о подоконник. Руки и шея у неё затекли, поэтому сразу встать она не смогла, а навязчивый гость продолжал звонить в дверь, потом даже стучать. Потом знакомый мужской голос представился Дмитрием.

    – Ах, ну конечно! – произнесла вслух Мария Евгеньевна, пытаясь добраться до двери. – Иду, не выломай дверь! – крикнула она ему, и Дмитрий её услышал.

    Она впустила его, пригласила вновь в кухню, но не была уже зла на него, разговаривала спокойно.

    – Прости, я вот только проснулась, едва смогла встать.

    – Вижу, – слегка улыбаясь, ответил он ей, указывая на щёку.

    – Да, вот так теперь я сплю.

    – То есть не спишь почти.

    – Точно, почти.

    Дмитрий Александрович осмелился присесть рядом с Марией, аккуратно и нежно поправил ей волосы, заводя их за ушко. Нежно провёл своими руками по её плечам, потом взял её ладони в свои руки. Всем этим ласкам Мария Евгеньевна не сопротивлялась, но и не чувствовала той искры, которая способна разжечь неугасаемое пламя любви. Значит, нет, нет любви у неё к Дмитрию.

    – Так-так, хорошо, хватит, – смущённо сказала Мария Евгеньевна и встала из-за стола, начиная суетиться по кухне, разогревать чай.

    Дмитрий Александрович встал следом за ней, аккуратно схватил её за плечи, прижался со спины, потом обхватил её, заключив в свои объятия, и целовал в щёку.

    Мария Евгеньевна поддавалась его ласкам, развернулась к Дмитрию, чтобы лицом к лицу, и первая поцеловала его в губы, и, словно электрический ток прошиб её с головы до ног, что она, отшатнувшись, едва не упала. Дмитрий крепко держал Марию в своих объятиях.

    – Так, хорошо, – сказала Мария Евгеньевна, намекая Дмитрию, что хорошего понемножку, что сейчас не до нежностей.

    – Да, ты права.

    – Нам нужно решить, как мы поможем маме. Это сейчас главное!

    – С медицинским центром в Германии я уже договорился. Я им звонил вчера, и они подтвердили, что готовы принять твою маму на лечение.

    – А какие условия?

    – Как ни странно, но у них как на Востоке, платят только исцелённые, тем, кто не выжил, не за что платить.

    – Да ладно, – не верила Мария.

    – Они берут лишь символическую оплату за койко-место, а за лечение только в случае, если оно будет успешным.

    Мария Евгеньевна, немного подумав, ответила:

    – Надо поговорить с отцом.

    – Конечно.

    – Я одна должна с ним поговорить.

    – Я буду рядом. Лучше нам поговорить с ним вместе.

    – Да, ты прав, – быстро согласилась Мария Евгеньевна, у неё уже не было сил спорить, сопротивляться. Всё, что теперь она делала, она считала, что делает лишь ради мамы и Жени.

    Мария Евгеньевна поняла для себя, что, принимая помощь Дмитрия Александровича, она имеет шансы вылечить маму и обеспечить счастливое будущее для Жени. Также Мария Евгеньевна решила для себя, что спрашивать себя о том, любит ли она Дмитрия, любит ли он её, она не будет. Пусть он будет её мужем, пусть они будут семьёй. Зато все будут счастливы – все, кроме неё. Последняя мысль наводила тоску на Марию, но лишь образ Ильи в такие моменты появлялся перед ней, действуя как успокоительное средство.

    Ещё четыре дня потребовалось Дмитрию Александровичу, чтобы разрешить все формальности, связанные с транспортировкой Елизаветы Никифоровны.

    Они стояли у входа в аэропорт. Дмитрий Александрович передал Марии Евгеньевне её новые паспорта: французский (сделав ей французское гражданство) и заграничный (как для России). Мария Евгеньевна опешила. Она была в растерянности, удивлена, даже напугана этим, но понимала, что своего мнения по этому и многим другим вопросам у неё теперь нет и не будет.

    – Хорошо, – сухо приняла она паспорта от Дмитрия и отрывисто поцеловала его в щёку.

    – Не стоит благодарности, – с улыбкой ответил он и, взяв её за руку, добавил. – Нам пора.

    Посадка и перелёт прошли благополучно, несмотря на то что Мария с Дмитрием летели обычным рейсом, а родители Марии специальным чарторным рейсом, но в сопровождении знакомых Дмитрия, и такая разлука волновала Марию и её родителей. Но Дмитрий Александрович объяснил это некоторыми особенностями, связанными с условиями той клиники, в которую определяют Елизавету Никифоровну, но на самом деле это было связано с рядом других причин, которые Дмитрий Александрович раскрывать не хотел, а Мария Евгеньевна и не настаивала.

    Весь перелёт они летели молча. Мария Евгеньевна сидела у окна, немного даже вздремнула, а вот Дмитрий Александрович был бодр и, казалось, полон сил, хотя на самом деле сильно устал как физически, так и душевно, только не показывал этого, так как понимал, что расслабляться ещё рано, что перво-наперво нужно всё устроить как запланировано.

    – Как же Женя? – спросила лишь Мария Евгеньевна, но когда они уже приземлились.

    – Мы вернёмся за ней через пару дней, когда устроим твою маму в медицинский центр и проследим, чтобы её оформили без нарушений.

    – И, что она в порядке, – добавила Мария Евгеньевна.

    – Да, она будет в порядке. Главное – верить! – уверенным тоном ответил ей Дмитрий Александрович, но этот тон уже не вселял уверенности Марии, как мог вселить бы раньше.

    Никогда раньше Марию Евгеньевну так не тянуло на философские темы, как теперь. Раньше она могла страдать только лишь оттого, что в ссоре с родителями или же что не может найти спутника жизни. Что эти переживания с теперешними, когда она потеряла себя, свою свободу, но взамен дарит жизнь и счастье сразу и родителям, и девочке Жене, и Дмитрию Александровичу. Она осчастливливает всех, но кто бы осчастливил её? Кому она нужна? Только родителям. И эта мысль успокаивала и согревала Марию Евгеньевну. И она много думала, рассуждала внутри себя, взвешивала свою жизнь, свой выбор, свои поступки.

    Лишь теперь она воистину научилась ценить материнскую и отцовскую заботу, родительскую любовь. Лишь только теперь она увидела и любовь ребёнка к своим родителям. И лишь только теперь она могла заглянуть в самые потайные уголки своей души, чтобы найти там свою любовь к маме, папе. И лишь только теперь она эту любовь нашла, вытащила наружу и боялась вновь потерять в самой себе. А чтобы не потерять, старалась делать для своих родителей всё и даже более того.

    За эти два дня, что Мария Евгеньевна была с родителями в медицинском центре (на территории рядом с основным корпусом был гостиничный корпус, в который селили родственников больных), Дмитрий Александрович успел вылететь из Берлина в Лондон, встретится там с некоторыми людьми, для которых он вёз секретные документы (инновационные разработки того НИИ, в котором он некотрое время назад ещё работал), и вернуться обратно. Он передал ноутбук, получил на счёт оговорённую сумму денег (один миллион долларов) и подписал контракт о сотрудничестве на последующие пять лет. То есть он должен был работать, делать свою работу, которую делал и раньше, но уже во благо той компании N в Лондоне.

    – Мы рады, что вы с нами! – говорили Дмитрию его новые работодатели.

    – И я рад, что мы нашли друг друга! – ответил он им.

    – Что же, когда сможете приступить? Без вас нам трудно будет ввести в использование эти научные труды.

    – Скоро. Примерно, через две недели, не больше. Мне нужно тут устроиться. У меня будет семья.

    – О, поздравляем! – пожал ему руку высокий молодой человек приятной внешности, опрятный, в костюме и при галстуке, но с неприятным и въедливым взглядом.

    – Спасибо! До скорой встречи! – попрощался с ними Дмитрий и поспешно ушёл.

    Его всего трясло, но не от страха или сомнения, а от радости, от сильного перенапряжения. Он давно мечтал, и уже боялся, что такой момент в его жизни не настанет никогда, чтобы сразу и красивая жизнь, и семья – жена и дочь, – всё ему казалось сном, но он понимал, что это реальность. Также он радовался ещё тому, что, достигнув всего этого преступным путём, он всё же сумел остаться непойманным, ненаказанным, а для всех из своей прошлой жизни – просто без вести пропавшим, погибшим в железнодорожной катастрофе.

    То время, на которое Дмитрий и Мария оставили Женю у Гришиных, Женя и Артём не забудут никогда. Эти счастливые десять дней, в которые дети почувствовали себя по-настоящему свободными, пролетели для них как одно мгновение. Нет, Женя была рада возвращению Марии Евгеньевны и Дмитрия Александровича, ожидая от них известий про Илью, что придавало ей радость, но также понимала, что придётся теперь на какое-то время расстаться с Артёмом, что нагоняло на неё тоску.

    В эти десять дней Артём и Женя много гуляли, обошли почти весь город, пусть даже в сопровождении взрослых – это для них было не важно. Изгуляли все парки, искупались во всех доступных водоёмах, успели немного позагорать. Но также хватало сил и желания каждый день заниматься танцами. Виктория и Анатолий в основном старались учить Артёма, но и Жене уделяли время, иногда ставили их в пару, хотя Женя была ниже Артёма на целую голову и в танцевальную пару к Артёму по параметру роста не подходила, но если только для тренировки, чтобы Артёму танцевать с партнёршей, всё равно Артём и Женя в паре смотрелись очень красиво и органично.

    Они разучивали вальс, венский вальс. Артём быстро схватывал движения, запоминал их, мог повторить. Жене всё это удавалось в меньшей степени, но Гришины не акцентировали внимания на том, как движения выполняет Женя, – для них главное, чтобы Артём отлично справлялся со своей танцевальной партией.

    Мария Евгеньевна и Дмитрий Александрович вернулись ровно через десять дней. Дети их радостно встречали, даже Артём, уже позабыв про тайну относительно брата Жени. Но взрослые – Виктория и Анатолий – были не менее счастливы увидеть возвращение Дмитрия и Марии, так как начинали уже за них беспокоиться, что их так долго нет.

    – Мы думали, что вы бросили нас, оставили нам Женю, передумали брать её в свою семью, – рассказывала Виктория о своих переживаниях, принимая гостей на кухне, а детей отправив в танцевальную комнату для разминки.

    Виктория и Анатолий хотели показать, что никто здесь времени даром не терял и дети кое-что уже выучили за эти десять дней.

    – …Вы ведь теперь семья? – проявляла своё любопытство Виктория, но спрашивала с улыбкой, краснея, извиняясь.

    – Да, – с улыбкой ответил Дмитрий Александрович и переглянулся с Марией.

    Мария Евгеньевна показала кольцо на руке и Дмитрий потом тоже.

    – Расписались два дня назад, – сухо сказала Мария Евгеньевна, и её эту сухость в интонации легко уловила Виктория, отчего даже немного засмущалась, просила прощения, что спешит задавать личные вопросы.

    – Ничего, всё в порядке, я просто устала, было много дороги, – ответила Мария Евгеньевна и слегка улыбнулась, потом прижалась к Дмитрию, чтобы он её обнял и чтобы у хозяев этой милой квартирки не осталось сомнения в том, что она счастлива с Дмитрием.

    Виктория ещё о многом хотела расспросить гостей, но не стала, чтобы никого не смутить, да и самой более не краснеть.

    – Что же мы ждём, дети уже, наверное, приготовились! – сказал Анатолий и пригласил всех в комнату для занятий танцами.

    Места в танцевальной комнате хватило всем: и детям, и взрослым. Детям, чтобы танцевать, взрослым – чтобы любоваться их танцем.

    Три минуты под музыку из фильма «Мой ласковый и нежный зверь» дети протанцевали на одном дыхании, что не оторвать было от них и взгляда, и каждый зритель следил за ними с замиранием сердца.

    Бурными аплодисментами наградили детей взрослые, когда те закончили свой танец. Артёму с Женей было очень приятно, они даже стали мечтать, как очень скоро будут выступать в Москве на большой сцене, где также всем понравится их танец, а потом и дальше, дальше. Мечты уводили детей в удивительный мир фантазий, в мир добра и волшебства, где было возможно абсолютно всё, и даже немного больше, чем всё.

    Часть четвёртая

    I

    Необычное путешествие ожидало Женю, мучительное ожидание – Артёма. Но Дмитрий Александрович сказал Артёму на прощание:

    – Артём! Ты уже не маленький мальчик, ты – взрослый! Ты должен быть сильным, и обязательно у тебя хватит сил, чтобы дождаться возвращения своей подруги Жени.

    – И ты, Женя, уже взрослая и сильная, – обратился Дмитрий и к девочке. – Вы, ребята, очень сильные, а ваша дружба ещё сильнее, поэтому никакие расстояния вам не будут помехой. Будете общаться по скайпу или телефону, писать друг другу письма…

    Взрослые дали возможность детям попрощаться, побыть наедине эти минуты перед отъездом. Дети закрылись в комнате и, обнявшись, лежали на кровати. Артём так и не хотел отпускать Женю, а она не хотела, чтобы Артём отпускал её. Их желания и мысли совпадали. Редко такое бывает.

    – А ты надолго там, с ними? – спросил Артём.

    – Не знаю. Надо проведать брата, дождаться, пока он выздоровеет.

    Тут Артём вспомнил тайну, которую хранит. И ему стало стыдно перед Женей, мурашки пробежали по коже, словно давая ему импульс к действию, чтобы всё рассказать. Но как? В этот момент? А если Женя обидится на него, что потом они не будут общаться? Артёму было страшно сознаваться именно сейчас. Но ведь он понимал, что скоро она узнает правду и тогда точно не простит Артёма. Но откуда она будет знать, что Артём ей не сказал? Если только прочтёт это по его глазам, когда приедет.

    – Как увидишь брата, как что узнаешь про него, так сразу мне позвони, я всегда буду на связи, – просил Артём.

    – Обязательно! – не сомневалась, что так и будет, Женя. – А ты тоже звони, как что у тебя будет. Как соревнования пройдут, звони.

    – Обязательно позвоню! – обещал Артём. – Только…

    – Что? – встрепенулась Женя.

    – …Только не знаю, с кем я буду танцевать. Я только с тобой умею.

    – Неправда! Не только со мной, ты просто умеешь!

    – Но с тобой я лучше умею!

    – Я приеду, тогда будешь со мной танцевать. А так обещай мне, что будешь танцевать с другой так же хорошо, как со мной!

    Артём молчал.

    – Обещаешь? – наивно переспросила Женя.

    – Обещаю! – твёрдо пообещал Артём, хотя в глубине души ему хотелось, чтобы Женя уже вернулась через пару дней и они вместе продолжили танцевать, гулять, учиться – вместе продолжили жить.

    – Я буду рисовать нас, – вдруг сказала Женя после непродолжительного молчания.

    – А я буду просто думать про тебя всё время.

    – И я буду про тебя думать.

    – А как ты будешь показывать мне рисунки, только по скайпу через компьютер?

    – Да. А ещё через письма присылать.

    – Долго будут идти.

    – Ничего страшного. Зато потом все сразу придут.

    – Ага.

    Они вновь немного помолчали.

    – А ты мне будешь рассказывать о своих новых друзьях? – вдруг спросила Женя.

    – Буду. Только не думаю, что они у меня будут.

    – Почему?

    – Потому что ты скоро вернёшься и я не успею ни с кем больше познакомиться.

    Женя слегка рассмеялась, и Артём вслед за ней, хотя, когда он говорил эту фразу, то лишь слегка улыбался.

    – Вернусь! Очень быстро вернусь! – улыбаясь, обещала Женя.

    Стук в дверь. К ним в комнату постучала Виктория и попросила поторопиться, что уже пора Жене идти с её новыми родителями.

    Жене не очень нравилось Марию Евгеньевну и Дмитрия Александровича считать своими новыми мамой и папой, но она с этим мирилась.

    Да, не хотелось детям расставаться друг с другом, хотелось ещё долго-долго лежать так в обнимку, мечтать о жизни, но жизнь больше времени им, чтобы побыть вместе, не давала, всё разводила по разным сторонам. И почему им, Артёму и Жене, сейчас было неподвластно остаться вместе? Или вместе поехать? Они не понимали, но уже просто подчинялись тому, что происходит, веря, что взрослые ведут их к счастью, совместному счастью. Дети доверились взрослым и надеялись на них.

    – Артём, держи! – передал ему Дмитрий новый смартфон. – Жене мы подарим такой же. Чтобы вам легче было быть на связи. Разберёшься, Артём, как с ним управляться.

    – Спасибо! – обрадовался Артём.

    Женя также радовалась. Гришины проводили гостей, провожать вышли на улицу, до такси. А пока ждали машину, ещё общались, прощались.

    Долго ещё Артём смотрел вслед уехавшей машине такси. Он не хотел уходить, но Виктория и Анатолий звали его, хотя и не очень настойчиво, понимая, что происходит в душе ребёнка.

    – Они скоро вернутся, – сказала Виктория добрым и ласковым тоном.

    – Да, – подтвердил Анатолий. – А нам нельзя раскисать, слышишь?

    Артём глубоко вздохнул и пошёл домой вместе со своими новыми родителями. Виктория взяла Артёма за руку, он не сопротивлялся.

    – Ты же не бросишь занятия? – волновалась Виктория за Артёма, что без Жени он может впасть в небольшую депрессию и перестать заниматься танцами, будет лишь тосковать по ней.

    – Не брошу! – уверенно ответил Артём.

    – Вот это я понимаю! – радовался Анатолий, услышав твёрдый ответ.

    – Правильно, Женя надеется на тебя, – добавила Виктория.

    Они поднялись на лифте и спокойно вошли в квартиру. Артём был спокоен, послушен. Со стороны могло показаться, что ребёнок с хронической усталостью. Частично это было так. Психологически Артём устал давно, Женя лишь его подбодряла, привносила радость и гармонию в его жизнь. Новая семья тоже радовала Артёма, но на фоне разлуки с Женей эта радость пока не проявлалась.

    II

    Артём посмотрел на календарь. Двадцатое июля. Женя уехала день назад, а ему казалось, что уже год. Артём вздыхал, как тянется время и в то же время удивлялся, как оно летит, словно птица. Тянется, когда ждёшь, и летит – когда не хочешь расставаться.

    Оставалась ровно неделя до выступлений – соревнований местного масштаба. Пусть пока так, но это уже много. Раньше Артём нигде не выступал, ни на каких соревнованиях, кроме тех, что проводились в детском доме, но то, как он сам потом неоднократно скажет, не считается.

    Артём считал дни, что он без Жени, и каждый вечер перед сном делал о прошедшем дне записи в дневнике.

    …

    День первый.

    «Привет, Женя! Прошло тридцать два часа, как мы расстались, а ты ещё не прислала смс и не позвонила. Но ведь это потому, что ты в дороге. Я знаю это. Пусть дорога будет хорошей. Но а я не скучаю…нет! Скучаю. Очень сильно скучаю по тебе. Хочу, чтобы мы скорее были вместе.

    Сегодня весь день отдыхал, так как воскресенье, выходной день и многие на даче или в деревне. А завтра приедут ученики, и я смогу заниматься в группе. Но я не очень хочу туда идти без тебя. Но я помню, я тебе обещал. Ты не переживай, всё будет хорошо».

    Артём вёл дневник в обычной из сорока восьми листов тетради в клетку. Он раньше никогда не вёл дневники и даже представить себе не мог, чтобы начать это делать, ведь раньше в его понимании дневники вести могут только девочки. А теперь, оказывается, и он ведёт дневник. Нет, Артём не мог никому об этом сказать, значит, должен был хорошо прятать этот дневник. Но где?

    Он внимательно осмотрел комнату. Мебели было немного. Кровать, два кресла. У окна стол и два стула. Рядом с ними тумбочка, на ней небольшой современный телевизор. Напротив кровати, которая располагалась вдоль стенки, был книжный стеллаж. До сих пор ни Артём, ни Женя не смотрели книги, которые там стояли. Пришло время на них взглянуть и на полки тоже.

    Артём достал первую попавшуюся книгу, которая, по его мнению, смотрела именно на него – это была книга Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Открыв первую страницу, Артём решил немного прочитать:

    «Шли и шли и пели «Вечную память», и, когда останавливались, казалось, что её по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.

    Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились».

    – О нет, нет! – сказал вслух Артём и поставил книгу на место.

    Ему не хотелось о грустном. Он и так уже грустил. Тогда он провёл рукой правее, отсчитав ещё несколько книжек и взял следующую книгу  Виктора Гюго «Человек, который смеется». С первых же строчек: «Урсус и Гомо были связаны узами тесной дружбы…» Артёму понравилось.

    «Узы тесной дружбы! То, что надо!» – проговорил про себя Артём и продолжил читать дальше.

    Перед сном к нему в комнату заглянула Виктория, чтобы пожелать спокойной ночи, и увидела его за книжкой. Артём уже спал, держа книгу открытой. Он прочитал первую часть книги и уснул. Виктория сделала ему закладку, тихо вытащив книжку из его рук, аккуратно уложила Артёма в кровать, укрыв одеялом, приговаривая:

    – Спи, мой милый, спи…Пусть тебе приснятся хорошие сны!                И Женя приснится, и ты ей приснишься…

    Артём слегка подёргивался, перевернулся на другой бок, но не просыпался. Виктория с умилением наблюдала за ребёнком, ей не хотелось уходить, но она ушла – ушла, чтобы не мешать Артёму.

    …

    День второй.

    Наутро Артём проснулся и почувствовал себя выспавшимся. Он даже не помнил, что читал на ночь книгу, что уснул за чтением, но он сразу схватился за телефон смотреть входящие вызовы или сообщения, и на радостях вскрикнул:

    – Сообщение от Жени!

    И принялся его читать. Она писала с нового номера, поэтому подписалась: «Мы долетели хорошо. Я не в России. Как проснёшься, давай поговорим, но лучше по скайпу. Вот мой скайп. Женя».

    Артём не мог ждать – завтрак подождёт, но не Артём. Ему надо было срочно регистрироваться по скайпу, чтобы разговаривать с Женей.

    Анатолий ему в этом помог. Пока Виктория готовила завтрак, мужчины занимались с компьютером, осваивася современные технологии. Когда завтрак был готов, были готовы и Артём с Анатолием. Они установили программу скайп, зарегистрировали в ней Артёма и нашли там Женю. Ноутбук они принесли на кухню, чтобы, как выразился Артём, завтаркать вместе с Женей.

    Артём поставил ноутбук на стол перед собой, а кружку и бутерброды отодвинул в сторону. Ему не мешали. Виктория и Анатолий лишь улыбались, потхоньку пили чай, и лишь просили передавать от них Жене привет.

    Сердце Артёма забилось всё чаще, всё сильнее. Пусть даже виртуально он мог увидеть Женю, но это уже было много. На экране монитора появилось окно программы, а в нём и видеоизображение Жени на фоне какой-то картины с изображением водопадов.

    – Привет, – улыбаясь поприветствовала его первой Женя.

    Она сидела как ученица первого класса за партой, сложив руки перед собой. Дмитрий Александрович уже постепенно начинал учить её манерам, не вдаваясь в подробности для чего всё это. Но Жене это было неважно, она просто его слушалась, потому что он взрослый, потому что он помогает ей и Артёму.

    – Привет, – также с улыбкой ответил ей Артём, но немного смущался, потому что рядом были взрослые. Ему хотелось быть с Женей совсем наедине, но он не знал, одна ли Женя перед компьютером, но как спросить её об этом?

    – Мы долетели хорошо, – начала разговор Женя. – Мы в Германии. Здесь красиво. Это далеко от тебя, но я всё равно чувствую, что ты рядом.

    – В Германии? – был искренне удивлён Артём, и в то же время напуган этим, ведь это так далеко, это другая страна, труднее вернуться.

    – Не бойся, это всего на неделю, пока мама Марии Евгеньевны не поправится. Она тоже болеет, но в этой клинике лечат хорошо, возможно, и моего брата в неё переведут.

    – Хорошо бы, – немного опечаленным тоном ответил Артём, понимая, что Женю обманывают и он тоже причастен к этому обману.

    – А у тебя как дела? Ещё не танцевал?

    – Не-а, тебя жду.

    Артём отвечал искренне, и он помнил про обещание, данное Жене. Поэтому добавил:

    – Но я выступлю лучше всех и займу первое место…для тебя его выиграю…для нас с тобой!

    Женя улыбалась ему в ответ на это. Ей было приятно, что Артём не бросит танцевать, ведь и она бы не бросила, если бы была рядом с ним.

    – А ты рисуешь?

    – Рисую, – с ещё большей улыбкой отвечала Женя. – Скоро покажу, а пока это тайна.

    – Ну хорошо! – радовался Артём, предвкушая её творение, догадываясь, кого она может нарисовать.

    – А ты пока танцуй и рассказывай мне всё.

    – И ты рассказывай! Что будешь там делать?

    – Пока не знаю.

    – Значит, отдыхать и рисовать.

    – Ну да. Дмитрий Александрович говорит, что мне надо уже к школе готовиться, ведь лето скоро закончится.

    – Да. И мне, – вдруг понял Артём, ведь раньше все они ходили в одну школу, приписанную к детскому дому, а теперь ему предстоит поступать в обычную школу как для всех детей.

    – А ты сейчас, что будешь делать? – спросила Женя.

    – Завтракать. Чай и бутерброды с колбасой, сыром и…– Артём взглянул на бутерброд, потом добавл: – …и листья салата.

    – Приятного аппетита тебе! А у нас уже ночь, но я ужинала кашей.

    – А какая каша?

    – Геркулесовая. Очень вкусная с молоком.

    – Хорошо. У нас тоже такие каши есть.

    – Конечно есть. И их надо есть по утрам, чтобы были силы. Тебе же танцевать надо будет!

    – Да. У меня много силы, ты же знаешь! Ты для меня лучше любого завтрака!

    Женя смеялась, и Артём вслед за ней. Детям было радостно, но их общение не могло длиться вечно. У Артёма стыл чай, к тому же ко времени были назначены тренировки, надо было собираться. Артём и Женя попрощались, но обещались вечером вновь свидеться друг с другом также через компьютер.

    Общение с Женей взбодрило Артёма, дало сил на весь наступающий день, даже завтрак Артёму был не нужен, но чай с бутербродами уговорил с удовольствием.

    III

    В этот день до обеда у Гришиных были запланированы групповые тренировки, а после перерыва индивидуальные. Артём хотел быть на всех тренировках, чтобы скорее и лучше подготовиться.

    Зал для тренировок арендовался неподалёку от их дома, буквально через улицу и один двор. Двухэтажное здание, построенное как физкультурно-оздоровительный центр (ФОК), за два года своего существования приняло не один десяток секций и соревнований по различным видам спорта.

    В этом здании были большие залы и малые. Гришиным было достаточно одного небольшого гимнастического зала для тренировок танцами. В нём было для их занятий всё необходимое: и маты на полу, и зеркала, и шведская стенка.

    Группа, которая в этот день была по расписанию, по составу небольшая – семь человек, Артём как раз был восьмым. Одной девочке, как раз его возраста, роста и комплекции, не хватало партнёра.

    Маргарита, а все друзья и знакомые называли её просто Ритой, неделю назад отметила своё двенадцатилетие, и теперь считала себя уже совсем взрослой. Но никому об этом не говорила. Она вообще не любила рассказывать ни о чём, что у неё на душе. Любила, если и говорить, то больше взглядом, движением рук, ног, всего тела. Поэтому танцы для неё своего рода инструмент к общению. Во время танца она чувствовала себя всегда так свободно и легко, что, казалось, и нельзя себе представить Риту вне танца.

    Артём переодевался в раздевалке, и сразу познакомился с другими мальчишками. По возрасту все они были ему ровесники, плюс-минус один год. По росту и комплекции также не сильно от него отличались. Артём не задумывался обо всём этом. Он замечал эти тонкости, но не акцентировал своего внимания на них.

    В раздевалке мальчишки вели себя шумно, много шутили, задирали друг друга, даже ругались, но быстро успокаивались. Артём на мгновение вспомнил детский дом, но всё равно он видел и понимал, что там это было не здесь. Там каждая такая пусть даже маленькая, буря безболезненно не проходит. Но Артём более не хотел вспоминать о времени в детском доме, кроме тех минут, что он провёл там вместе с Женей.

    Артём не сторонился ребят, но держался в стороне, не хотел участвовать в бессмысленных столкновениях и глупых шутках, как он сам это видел и понимал со своей стороны. Но на Артёма смотрели, поглядывали, даже указывали пальцем, но ему было всё равно. Артём старался делать вид, что не замечает всего этого.

    – И с кем же он будет сегодня танцевать? – задался вопросом один из ребят, улыбясь и поглядывая на новичка.

    – Один. Ему вряд ли дадут пару!

    – Нет. Дадут. Ритка наша одна танцует. Вот с ней и соединят.

    – Представляю это!

    – О да! Он ей все ноги оттопчет!

    Ребята едва сдерживались от смеха, всё поглядывали на Артёма. Потом один из них, что, видимо, храбрее, подошёл к Артёму, встав перед ним, и прямо спросил:

    – А ты танцевать вообще умеешь?

    Артёму не нравился ни тон, ни манера вопроса. Это не было похоже на добрый искренний интерес, скорее вопрос для галочки, чтобы зацепиться за слово. Поэтому Артём ответил молчанием, но пристальным и суровым взглядом в ответ.

    – А ты давно танцуешь? Мы тебя здесь видим в первый раз, – уже более благодушным тоном спросил подошедший подросток, Виктор.

    – Неделю, – спокойно ответил Артём.

    – Уф-ф! – выдохнул Виктор и отошёл от Артёма, размахивая футболкой, которую с себя снял.

    – Тогда его точно с Риткой не поставят! – постановил другой, Миша.

    – Точняк! Со Светкой ещё, может быть, но не с Риткой! – подтверждал Виктор, ведь ему хотелось танцевать с Ритой, но его ещё никак с ней не ставили, она танцевала очень хорошо, лучше всех в этой группе.

    Тем временем и в раздевалке девочек обсуждали новичка, уже знали о нём, хотя и не видели. Но кто-то видел. Разве?

    – Я видела, видела! – утверждала Света, пытаясь вызвать на разговор Риту, чтобы узнать, захочет она становиться в пару с новичком.

    – Может, он на один раз, как тот тогда? – парировала ей Люська, второпях одеваясь, спотыкаясь даже о собственную одежду, едва не завалив свою соседку Соню.

    – Ой, прости! – добавила она и потом спросила, но уже у Риты: – а ты, будешь танцевать с новичком? Или откажешься, как и в тот раз?

    Рита пожимала плечами, отвечала лишь взглядом. Она посмотрела на Люську и улыбнулась ей.

    – Ага! Значит, опять противиться будешь! – уверовала в это Люська.

    – Точно! – выкрикнула из другого угла раздевалки Людмила.

    – Нет, она вообще сейчас обратно переоденется и домой пойдёт! – шутила так Люська.

    Рита смеялась. Её забавляли такие разговоры. Но в глубине души ей хотелось встретить на танцах именно свою судьбу, чтобы танцевать не просто с мальчиком, но со своим мальчиком, будущим мужем, поэтому она всегда сопротивлялась танцевать в паре с тем, кто ей несипатичен. Она искала того принца, который крепко возьмёт её за талию, прижмёт к себе и будет вести весь танец, а потом и всю жизнь. Вот такие были у неё мечты, только о них она никому не рассказывала. Могла говорить об этом лишь взглядом.

    Но в этот день у Риты было предчувствие, что что-то изменится. Она не знала, что и когда, но сердце её билось сильно уже с самого утра.

    Занятия начинались в десять утра, занимая по продолжительности ровно два часа, но в зал можно было входить немного заранее. Гришины пускали ребят за десять минут до начала занятий, чтобы те успели настроиться на тренировку, по-своему немного размяться, пообщаться. Так и в этот раз, не изменяя традициям, Виктория позвала девчат из женской раздевалки, а Анатолий позвал ребят из мужской.

    Анатолий и Виктория не мешали общению детей, ожидали это время в тренерской, вход в которую был из зала, поэтому они могли слышть, что происходит в зале, но не видеть.

    Артём видел этот зал впервые. Его немного смущало то, что он был не один, ведь дома он занимался один, разве что ещё только с Женей, но это другое, а тут – много других ребят: и мальчиков и девочек.

    Когда играешь в футбол, тоже много игроков, но там это привычно, к тому же все ребята, а здесь совсем по-другому. Нет мяча, одежда совсем другая, хотя тоже спортивная. И если перед футболом все разминаются примерно одинаково: колени, связки, то здесь – кто-то тянет шпагат, кто-то разминает спину, а другие и вовсе стоят в сторонке и болтают. В основном такое наблюдается у девчонок – в сторонке шептаться, – но в этот раз и некоторые ребята позволили себе такое.  И при игре в футбол всегда есть ворота, есть поле, которое всё твоё, ты по нему бегаешь, а здесь нет ворот – только шведская стенка. Здесь не трава и не газон – мягкие маты. Здесь не весь зал твой, а танцевать ты будешь на своём метре напротив зеркала, также делать там определённые упражнения. Артём чувствовал, что здесь нет такой свободы, как при игре в футбол.

    Артём держался немного в стороне от ребят, но вовсе не потому, что он их сторонился или боялся, а просто в данный момент хотел побыть один, к тому же его ещё не пригласили не в одну кучку. Хотя ребят было немного, но на три небольшие группы по два-три человека они разделились, равно как и девочки, но девочки были сплочённе, и у них было только две подгруппы.

    Рита увидела Артёма – новичка нельзя не узнать – и улыбнулась ему. Артём не понял её жеста, но из вежливости улыбнулся в ответ, давая понять, что и он её приветствует. Этот обмен взглядами, хотя и был мимолётным, но был очень ярким, что не остался незамеченным для остальных ребят. Может, каждый специально старался подметить нечто подобное или это естественная реакция социальной группы – всё подмечать. В любом случае все передвижения, взгляды Артёма находились под чутким контролем как со стороны мальчишек, так и со стороны девчонок. Каждый наблюдал за поведением новичка в своих интересах – как он привыкает к коллективу, как он будет тренироваться, что умеет, сильно ли хочет учиться чему-то дальше и много-много ещё всего старались за ним заметить. Новенький – мало ли что.

    Время – удивительное явление. Десять минут как десять дней. Артём всё ждал начала занятий, но его родители (он по праву привыкал даже внутри себя называть Викторию и Анатолия родителями) так и не выходили ещё из тренерской, не начинали занятия. Но почему? Всегда так или только сегодня, в этот день? Артём не понимал.

    Томительное ожидание начала тренировки окончилось, как только открылась дверь тренерской и первым вышел в зал Анатолий. Следом за ним Виктория, прикрыв за собой дверь.

    – Группа! Построение! – скомандовал громким и твёрдым тоном Анатолий.

    Занятие всегда начиналось с этой команды, и все уже привыкли, один Артём растерялся. Он немного запаниковал, всё не знал, куда ему встать, но, чтобы не мешать никому, встал в конец строя за девочками.

    Построение проходило таким образом, что первыми в строю стояли мальчики, выстраиваясь по росту, потом девочки, также выстраиваясь по росту, а Артём, так получилось, встал в строй девочек. Это позабавило ребят, каждый немного посмеялся, но Виктория быстро пресекла эти шутки, чтобы Артёму не было обидно, и показала ему, куда нужно встать.

    – Теперь будешь стоять здесь, не последним! – сказала она, поставив Артёма в середину строя мальчиков.

    Впереди Артёма в шеренге стоял Виктор, а позади Пашка, и все теперь стояли правильно, по росту.

    – Вижу, сегодня все здесь, поэтому переклички не будет, не будем терять времени, – сказал Анататолий, – и начнём тренировку. Начнём, как всегда, с разминки.

    – Набрали дистанцию, – сказала Виктория, проходя мимо ребят, равняя их друг относительно друга, – вы уже сами должны правильно становиться, чтобы вас не поправлять.

    – Руки на пояс, ноги на ширине плеч, – командовал дальше Анатолий, находясь в середине зала, чтобы его хорошо было всем видно и слышно, Виктория встала рядом с Анатлием, но как раз против шеренги девчат, тогда как Анатолий стоял как раз против шеренги мальчиков.

    – Начинаем сегодня разминку сверху вниз, – командовал Анатолий всё таким же твёрдым тоном, уже всем привычным, но не Артёму, который услышал от Анатолия такой командный голос впервые, ведь там, дома, он все команды говорил гораздо тише, но Артём и не переживал по этому поводу.

    – Света, Людмила, не отвлекайтесь, все разговоры в раздевалке! – сделала девчатам замечание Виктория.

    – Разминаем шею, – продолжал Анатолий. – Наклоны головы в одну-другую сторону по два раза на один счёт. Восемь счетов, как обычно.

    Разминка шла в привычном ритме. Сперва разминали шею, потом спину, таз, колени и стопы. Далее вновь сверху вниз, но уже разогрев связок: махи руками, в локтях, вращение кистей рук; наклоны корпуса, вращение корпуса, прогибы вперёд-назад; махи ногами – прямые, боковые, круговые. Потом лёгкий шпагат, после чего бег, отжимания, закачка пресса, прокачка спины.

    – На этом разминка закончена, две минуты перерыв, можете свободно походить по залу, но сильно не расслабляйтесь, – сказал Анатолий.

    – Готовимся к одиночным упражнениям, – сказала Виктория, – повторим сегодня пройденное на прошлых занятиях.

    – Это для того, чтобы новичок не отставал сильно, – шепнула Света Людмиле.

    – Не отвлекаемся! Света, Людмила! Вам второе замечание! – строго сказала им Виктория.

    – Артём, молодец, но держи спину ровнее, и легче, легче должны быть движения! – помогал своему сыну Анатолий.

    После отработки индивидуальных упражнений плавно перешли к парной работе. Сперва отработка поз в паре без передвижения, но ещё более в первую очередь необходимо было встать по парам, а ни Рита, ни Артём себе пары ещё не выбрали.

    Понимая, что их соединят в пару, Виктор поспешил впереди паровоза и сам попросился в пару к Рите, подойдя к ней и галантно пригласив её, даже сделав слегка небольшой поклон. На его действия Рита лишь улыбнулась куда-то в сторону и демонстративно отошла от Виктора, сделав несколько шагов в направлении к Артёму.

    – Нет, Виктор, у тебя уже есть пара, иди к Светлане, не заставляй её ждать! Это не вежливо – оставлять свою партнёршу!

    Виктор нехотя вернулся к Светлане, которая встретила Виктора грозным взглядом.

    – Рита, – обратилась к ней Виктория, – с сегодняяшнего дня, если ты не против, твоим партнёром будет Артём, надеюсь, вы подружитесь.

    Рита именно этого и хотела. Артём ей понравился с первого, как говорят, взгляда. Как только она увидела его, то сразу смогла представить, как замечательно она с ним танцует. Рита слушала исключительно своё сердце, и Виктория увидела это.

    – Артём, иди скорее к своей новой партнёрше! – позвала его Виктория. – Нехорошо заставлять даму ждать.

    Артём подбежал к Виктории, и Анатолий подошёл к ним. Артём;и Рита впервые увидели друг друга, стоя друг против друга и… глаза в глаза. Артём для себя сразу увидел – Рита была непохожа на Женю, и внутренне обрадовался этому. Ведь каково ему было бы видеть в Рите Женю, а потом в Жене Риту. Конечно, Артём ещё не задумывался о таком, это всё сложности для него, но интуитивно что-то такое чувствовал, потому и обрадовался, увидев Риту такой, какая она есть: стройной, высокой, на полголовы выше его самого, что не очень хорошо в танце, но в данный момент это было непринципиальным. Длинные, шелковистые её волосы были на заколке, спускаясь по спине немного ниже уровня плеч, аккуратная чёлка, тоненький носик, карие глазки, румяные щёчки – всё это не могло не радовать Артёма, а особенно запах её духов, который он почувствовал, когда подошёл к ней. И ему так захотелось обнять её, обхватить за талию и прижать к себе, что Артём даже позволил несколько мгновений себе этим насладиться, но, когда в его памяти вдруг возник образ Жени, то Артём опомнился и немного встряхнул себя, провёл по лицу рукой, как бы стирая только что пробежавшие и едва не поселившиеся в его голове мысли о Рите.

    – Ну что же ты Артём, – обратилась к нему Виктория мягким тоном.

    Артём вновь растерялся, он не знал, что от него хотят. Как что? Вместе с Ритой принять стартовую позу для вальса. Артём медленно подошёл к своей партнёрше, почти вплотную – его манил её запах, её нежность, её красота, – но Анатолий придержал Артёма, сказал, что для вальса не нужно прижиматься вплотную.

    Ребята внимательно следили за Артёмом и Ритой, подмечали все мелочи, все детали. Виктор, Света и Людмила переживали больше всех. Другие просто с замиранием сердца следили за новой парой.

    Артём встал на правильную дистанцию, чтобы не прижиматься вплотную, но и не отходить от партнёрши далеко, взял своей правой рукой левую руку Риты. С первого же прикосновения Артём ощутил, какая нежная у его партнёрши кожа, какая гладкая, что боялся даже повредить её своей более грубой рукой. Артём рос, если можно так выразиться, в спартанских условиях, жизнь его немногим закалила, так что кожа на ладонях была у него более грубой, чем нужно для его возраста, но Рите это только понравилась. У всех, кто был у Риты в паре до Артёма, в том числе и из их группы, кожа была такая же нежная, как и у самой Риты, а руку Артёма она ощутила как истинно мужскую крепкую руку.

    Волнения как у Риты, так и у Артёма становилось с каждым мгновением всё больше, пульс учащался, что дети даже начинали слышать биение сердца друг друга.

    Взяв левую руку Риты в свою, Артём поднял руку и отвёл в сторону, как и положено для вальса. Левой своей рукой обхватил её стан чуть выше талии, выведя локоть в сторону, параллельно полу. Рита легко подчинялась движениям Артёма, она уже была в нетерпении, чтобы начать танцевать с ним. И это желание Артём легко прочёл по её глазам, а Рита легко читала желание Артёма по его глазам – крепко обнять, поцеловать.

    Последнее заставляло сильно трепетать её сердце, ведь раньше Рита  ещё ни с кем не целовалась. Для всех пар было общее задание, нужно было в стартовой позе ровно, не шевелясь, простоять ровно три минуты, контролируя правильность позы самостоятельно.

    Конечно, и Виктория, и Анатолий следили за всеми в группе, но каждый из них всё равно больше смотрел на Артёма и Риту. И нельзя ведь за это их винить, ведь они тоже люди, тоже умеют чувствовать любить. И Артёма они искренне любили, тем более желали ему всего самого лучшего. И, глядя на него с Ритой, не могли не заметить, как дети смотрят друг на друга, неподвижно стоят, общаясь лишь взглядами.

    Артём стоял действительно неподвижно, но не дрожал, стоял уверенно, твёрдо. Ему очень хотелось осмотреть каждый миллиметр Риты, любоваться ею всей с головы до ног, ведь она так манила его, но он боялся даже повести головой, а не то чтобы позволить себе разглядывать Риту. Артём начинал чувствовать в себе новые ощущения, которых не было раньше. Будто кровь наполняет всё тело, сознание проясняется, но тот час же оказывается в тумане, потом вновь проясняется. Артём чувствовал прилив сил, бодрости духа, готов был свернуть горы, только гор не было. Его лицо светилось от счастья, и трудно это было не заметить. Будто он принял наркотик и теперь ловит кайф, но ведь все понимали, что наркотиком для Артёма явилась Рита, впрочем, как и Артём для неё. Лицо Риты также ярко светилось от радости. И это не могло не оставить своего следа для Виктора, Светланы, Людмилы. Они стояли, каждый в своей паре – Виктор со Светой, Людмила с Пашей – и злились на Артёма с Ритой. Больше злились они на Артёма, Виктор со злости даже сильно сжал Свете руку, за что та наступила ему на ногу, но они быстро успокоились, чтобы не привлекать к себе внимания.

    Когда пришло время отработки танца, пусть даже одного элемента, как выразилась Виктория, пока они должны повторить малый квадрат, после чего перейдут к повторению большого квадрата.

    Получилось так, что Рита и Артём были в центре зала, чем невольно привлекали внимание всех, а также это послужило и ещё одной причиной злости против них всё тех же друзей-товарищей Виктора, Светланы и Людмилы. Они втроём так и посылали строгие взгляды на Артёма, но ничего более сделать не могли.

    Двигаться, наступая на неё, или вести вслед за собой, отходя, манить, но всё также вести её – большего счастья и не нужно было Артёму в данный момент, – но танец закончился, вновь построение, заминка в виде лёгкого бега по периметру зала, потом медленный шаг с восстановлением дыхания, и тренировка закончена.

    – Все свободны, поклон не забываем, – сказала обычные слова в конце тренировки Виктория.

    Гришины подождали, пока все пойдут в раздевалку, но они просили Артёма немного задержаться, они хотели сказать ему несколько слов.

    – Молоток! Мы тобой гордимся, – хвалил Анатолий от чистого сердца, ведь Артём действительно показал себя неплохим танцором, явно не новичком.

    – Женя гордилась бы тобой, если бы видела, – сказала Виктория и заметила, как улыбка с лица Артёма пропала, и это насторожило её с Анатолием.

    – Артём, в чём дело? Ты не рад? – не понимал Анатолий.

    – Рад. Очень рад. Правда, – с улыбкой ответил Артём, но в глубине души ему сделалось стыдно – стыдно оттого, что ему так понравилось танцевать с Ритой, ведь как же тогда Женя? Как он после этого сможет ей смотреть в глаза?

    Вновь Артём почувствовал себя виноватым, ведь он, как сам понимал, второй раз уже предавал Женю, свою лучшую подругу. Но и не думать о Рите он тоже не мог, мысли сами приходили, без приглашения. Но Артём прогонял такие мысли, стараясь не вспоминать ни внешности её, ни запаха, ни улыбки.

    Артём быстрым шагом, почти бегом направился в раздевалку, чтобы отвлечься, не думать о Рите. Скорее переодеться, потом на обед, перерыв, а потом индивидуальные занятия.

    Но в раздевалке Артёма встретили, желая скорее проводить – проводить насовсем, прочь из этого зала, из этой танцевальной группы. Виктор был настроен решительно. Другие ребята быстро переоделись и ушли, понимая, что Виктор хочет остаться с Артёмом наедине.

    Как только Артём вошёл в раздевалку, Виктор толкнул его и прижал к стене, припирая предплечьем правой руки под горло, а левой рукой, ударив Артёма в живот. От неожиданности Артём вскрикнул, но быстро умолк, решив терпеть боль.

    – Вот что, новенький! Думаешь, что ты самый умный? Ритка будет танцевать со мной! А ты завтра откажешься стоять с ней в паре, ясно тебе?

    Артём молчал. Послышались шаги в зале. Виктор понял, что сейчас в раздевалку могут войти учителя, и отпустил Артёма.

    – Только попробуй пожаловаться! Я тогда тебя убью!

    Артём в своей жизни видел грубость и жестокость, но он думал, что среди обычных подростков такого не встретишь, а тут он ощутил на себе сильную злобу и ненависть.

    Через минуту в раздевалку вошёл Анатолий, чтобы сказать Артёму, что будет ждать его на улице, что хочет вместе пройтись. Он увидел одного Артёма, поэтому смело сказал:

    – Я жду тебя на улице, сын.

    Артём кивнул, что услышал, продолжая переодеваться. Анатолий сразу же ушёл, чтобы не смущать Артёма. Григорьев Артём оделся быстро, но не торопился уйти из раздевалки. Он присел на лавочку и некоторое время так сидел, облокотившись о стену.

    Ему необходимо было понять, что сегодня произошло, и это с учётом того, что день только начался. На глазах у Артёма проступали слёзы. Ему было больно, но не физически, а душевно. Наезд со стороны сверстника, дерзкого Виктора, Артём не воспринимал всерьёз, ведь за годы жизни в детском доме, особенно в самом начале, он неоднократно участвовал в драках и зачастую с успехом для себя, поэтому Виктора Артём не боялся. Но боялся Артём только себя. Ему было страшно то, что он испытал сегодня, когда увидел Риту так близко, когда услышал её запах, хотя, конечно, это был больше не её запах, а запах духов, которыми она пользовалась. В свои двенадцать лет Рита уже неплохо разбиралась в духах и косметике, одежде и причёске – словом, старалась не отставать от моды.

    Анатолий не дождался Артёма и вернулся за ним в раздевалку, застав сына на лавочке.

    – Что, боец? Устал? – спросил Анатолий, присаживаясь рядом с Артёмом.

    Они некоторое время посидели, помолчали, потом Анатолий взял Артёма за руку, и они пошли домой. Артём всю дорогу молчал, Анатолий не решался что-то спрашивать, боялся навредить. Он считал, что лучше Виктория найдёт слова, а про себя Анатолий знал, что умеет молчать вообще всегда и обо всём, чтобы ни случилось.

    IV

    У Артёма не было друзей в Хабаровске. Единственный его друг – Женя была далеко, а связь с ней только утром и вечером по компьютеру или телефону да через дневник. Артём вздыхал. В детском доме у него были друзья, но близкого друга, с кем бы он мог поделиться самым сокровенным, что у него на душе, у него не было. Как же так?

    Уже дома за обедом Артём спросил своих новых родителей:

    – А у вас друзья есть?

    Анатолий и Виктория переглянулись, улыбнулись, потом Виктория ответила:

    – Есть.

    Молчание. Артём доедал суп.

    – И у тебя ведь есть друзья, Артём! – сказала Виктория, пытаясь понять вопрос сына.

    – Женя.

    – Женя тебе самый близкий друг!? – уточняла Виктория.

    – Уг-м!

    – Это очень хорошо. Но у мальчиков и среди мальчиков должен быть лучший друг, – рассуждала Виктория.

    – Наверное.

    – Лучший друг появляется в трудной ситуации, – сказал Анатолий.

    – Это как? – стало интересно Артёму.

    – А так. Когда у тебя беда, он помогает тебе, вступается за тебя, вместе с тобой переживает трудное время, разделяет его с тобой всем сердцем, всей душой, – объясняла Виктория.

    – Друзья должны быть смелыми, – пытался разобраться Артём.

    – Да, это качество делает человека настоящим! – подтвердил Анатолий. – Хочу, чтобы ты знал, Артём. Мы видим, что ты настоящий! Ты настоящий друг!

    Артёму было приятно это услышать. Слова родителей его вдохновили, и Артём решил для себя, что не будет отступать, а значит, будет продолжать танцевать с Ритой и выступит с ней в паре на соревнованиях.

    – А теперь индивидуальная тренировка! – напомнил после обеда Анатолий. – Ты готов?

    – Всегда готов! – бодрым голосом подтвердил Артём.

    Тем временем Рита встретилась со своими подругами, чтобы скорее рассказать им о своей радости. Ведь она была безумно рада, что теперь у неё есть пара, да ещё её мечты!

    Лучшей своей подругой Рита считала Аню. Они учились вместе и сидели в школе за одной партой с самого первого класса. Только Аня не занималась танцами, как Рита, и вообще не посещала никакие кружки. Тем не менее девочки всегда ладили, поддерживали друг друга, делились всегда самыми сокровенными тайнами, в действительности их храня.

    Погода была хорошая, тёплая. Солнце светило ярко, на небе ни облачка. И подруги решили прогуляться по улице, поделиться друг с другом секретами, обсудить последние новости.

    Рита очень подробно описывала Ане Артёма, рассказывая о нём с большим восторгом. Говорила, что он прекрасно танцует, что за ним она ощущает себя как за каменной стеной. Аня радовалась за подругу, интересовалась, что будет дальше.

    – Дальше? – вдруг задумалась Рита, ведь до этого она не задумывалась ни о каком будущем с Артёмом.

    – Он в нашей школе учится? В каком классе? – продолжала задавать вопросы Аня. – Хорошо бы он был из нашей школы.

    – Не знаю. Я раньше его не видела.

    – Это ничего не значит. Он с другими ребятами нашёл общий язык?

    Рита вдруг слегка рассмеялась, ведь ещё до этого она позволяла себе мечтать, как сама будет находить общий язык с Артёмом, но уже при помощи поцелуя.

    – Что?

    – Да нет, ничего, просто представила кое-что.

    – А ты спроси у него, откуда он.

    Рита молчала.

    – Намекни ему на прогулку.

    – Думаю, он и сам захочет меня пригласить погулять в следующий раз, он так на меня смотрел, будто хотел не просто обнять, а уже съесть!

    – Тогда точно пригласит, если не стеснительный.

    Рита рассмеялась, потом ответила:

    – У стеснительных не бывает таких крепких рук.

    Девчонки улыбались. Рите нравилось рассказывать про Артёма, хотя она и видела его впервые, но уже успела влюбиться, как сама считала.

    Вечером, после ужина, Артём просил дать ему ноутбук, чтобы он мог связаться с Женей. Анатолий показал ему, как включается эта техника, как включается та программа, и сказал, что он может пользоваться ноутбуком в любое время, когда ему захочется.

    – Спасибо! – обрадовался Артём и побежал в свою комнату, чтобы там, за столом, где бы ему никто не мешал, он мог общаться с Женей.

    – Только бы она тоже была за компьютером! – молил Всевышнего Артём, даже складывая при этом руки на груди.

    Артём посмотрел на часы – одиннадцать часов вечера.

    – Значит, у Жени сейчас три часа дня, – проговорил вслух он, помня, что ему говорили родители про разницу во времени.

    Но в это время Жени в Сети не было. Артём всё равно оставил ноутбук на ночь включённым, предварительно отправив текстовое сообщение Жене: «Привет! У меня сегодня было первое групповое занятие. Мне оно очень понравилось. У нас была сначала разминка, потом немного физической нагрузки, потом мы отрабатывали позы поодиночке, потом уже в паре и в движении. Мою партнёршу зовут Рита. Она хорошая. Мне с ней легко танцевать, но не так как с тобой. Всё по-другому».

    V

    Из Хабаровска в Москву под облаками, без отдыха пересадка в аэропорту, и вновь под небесной синевой перелёт в Германию. Два подряд перелёта, к тому же столь длительных, не каждый взрослый выдержит, но Женя выдержала достойно. Она немного спала, но большую часть времени смотрела в иллюминатор самолёта завороженным взглядом на землю.

    И ни единого слова, ни единого вопроса – «куда летим», «как высоко» или «как надолго» – Женя не задавала. Будто она всё понимала или ей это было не важно. Искренне доверять способны только дети. Они ещё не знают столько лжи, обмана, притворства, как взрослые. Они истинно верят, любят, по-настоящему дружат. Счастливые.

    Женя верила. Она верила, что её везут к брату, где бы он ни был. Ведь она помнит, один раз её уже привозили к Илье, так и теперь Женя не сомневалась, что вновь увидит брата, поцелует его, обнимет.

    Мария Евгеньевна также всю дорогу, все перелёты молчала. Она молилась за жизнь и здоровье своих родителей, как матери, так и отца. Также она молилась и за Женю, за то, чтобы девочка, когда узнает о смерти брата, не впала в депрессию.

    Дмитрий Александрович наблюдал за своими дамами, но не тревожил их, к тому же и ему было о чём подумать. Главным образом его беспокоила собственная безопасность. Как остаться непойманным правоохранительными органами родной страны или как остаться живым и здоровым на чужбине, ведь вдруг в его работе что-то пойдёт не так, не по плану, или новый хозяин в нём разочаруется, перестанет нуждаться. Дмитрий Александрович понимал, что ему нужен запасной аэродром, тайное укромное место, где он вместе со своей новой семьёй мог бы укрыться, поселившись на долгие счастливые годы. Второй раз инсцинировать собственную смерть – кто поверит? – а что делать ещё? Просто бежать? Менять внешность? Но тут он вспомнил, что самое надёжное место, чтобы спрятаться, – самое видное место. Но пока он не мог придумать себе такого убежище, но и не беспокоился сильно, ведь с новыми работодателями у него был подписан контракт на пять лет, то есть теоретически пять лет у него в запасе было. А что дальше? Сейчас ли думать об этом? Нет, сейчас об этом думать он точно не мог. Но мог думать о том, как устроить себе новую жизнь, как удержать создаваемую семью. Ведь Женя стремиться увидеть брата живым и здоровым, а Мария Евгеньевна согласилась выйти замуж только ради здоровья мамы. Разве такой союз может быть прочным и долговечным? Ответа у Дмитрия не было.

    По прибытии в Германию, в Берлин, разместившись в шикарных апартаментах, Дмитрию Александрович пришлось объяснять Жене, зачем нужен был такой перелёт, ведь иначе она не хотела идти спать, хотела идти к брату.

    – Твой брат всё ещё без сознания, врачи борются за его жизнь, делают всё возможное, но ты знаешь (но откуда ребёнку это знать), что в России ещё нет таких методик лечения и такого оборудования, чтобы вылечить твоего брата…

    – Он умрёт? – просто предположила Женя.

    – Нет! Конечно нет! Он будет жить! Надо верить в это! Просто его необходимо лечить здесь, в Германии, понимаешь?

    Женя отрицательно мотала головой.

    – Мама Марии Евгеньевны тоже тяжело больна, и мы её уже перевезли сюда, завтра мы все вместе сможем её навестить.

    Женя повернулась к Марии Евгеньевне, будто уточняя взглядом у неё, так ли это, и Мария Евгеньевна подтвердила, кивнув Жене в ответ.

    – Вот, и твоего брата перевезём, только нужно время.

    Женя поняла Дмитрия Александровича. Но не расстроилась, а спросила, где ей спать. Мария Евгеньевна проводила девочку, посидела с ней у кровати, пока Женя не уснула, потом только сама пошла ложиться спать. Дмитрий Александрович сказал, что будет спать в гостиной, но Мария Евгеньевна сказала:

    – Хорошо, как хочешь…но мне бы хотелось, чтобы ты был рядом.

    Этих слов для Дмитрия Александровича было достаточно. Он всё понял, но только сама Мария Евгеньевна до конца себя не понимала. Она и хотела быть с мужчиной, опереться на крепкое мужское плечо, прижаться к груди, но и не хотела плеча Дмитрия Александровича. Возможно, то, что он не настаивал на близости, всё-таки смягчило отношение Марии Евгеньевны к нему и ко всей этой ситуации. Она понемногу успокаивалась, ведь Дмитрий Александрович всё-таки помогал ей, её родителям, да и Женю одну не оставил, взял в семью. Где-то глубоко в душе она чувствовала себя ему обязанной.

    Прилетели они вечером, разместились в апартаментах к семи часам, в восемь часов все уже спали. Мария хотя и позвала Дмитрия под одно одеяло, но ещё не позволяла близости, сказала, что очень устала и хочет спать. Дмитрий обнял её, так и уснули оба.

    Женя также крепко уснула, но ближе к полуночи уже проснулась, чувствовала себя выспавшейся, и ей нетерпелось увидеть брата, он даже приснился ей, но, проснувшись, Женя уже плохо помнила сон, но помнила, что в нём был брат, а ещё был Артём.

    Женя спала в отдельной комнате, на большой кровати. В окна падал разный яркий свет, доносились какие-то звуки, видимо город не спал. Жене это всё не очень нравилось. В комнате, несмотря на свет с улицы, было темно, нестрашно, но неуютно. Сначала Женя завернулась в одеяло, но потом, наоборот, скинула его с себя, оставшись в ночной пижаме. Она понимала, что Мария Евгеньевна с Дмитрием Александровичем уже спят, но ей спать не хотелось. Ей хотелось скорее сообщить обо всём Артёму, пожелать ему спокойной ночи, а потом только спать.

    И Женя пошла. Она вышла из комнаты – впереди коридор, украшенный постоянно горящими лампами. Он выводил к лестнице, спускающейся в гостиную на первый этаж. Женя подошла к лестнице, оглядела сверху первый этаж, сколько смогла увидеть, и прошла мимо, в другую часть коридора, где также были двери в комнаты. В первую из таких дверей она заглянула, и увидела спящих в обнимку на такой же большой кровати Марию Евгеньевну и Дмитрия Александровича. На мгновение Женя вспомнила родителей, как они тоже спали в обнимку, и ей стало грустно. Слёзы заблестели на глазах, и Женя не смогла сдержаться. Она заплакала. Сначала тихо, почти безмолвно, так и стоя в дверях, не входя в комнату, но и не выходя обратно в коридор. Потом плакала всё громче, пока не опустилась на пол, прислонившись к двери.

    Тут проснулась Мария Евгеньевна, вслед за ней и Дмитрий Александрович. Они увидели Женю, но не сразу поняли, в чём дело. Мария Евгеньевна сразу встала, подошла к девочке, взяла её на руки, вернулась на кровать и старалась успокоить дитя.

    Дмитрий Александрович ничего не говорил, он пытался понять, почему девочка плачет, что её расстроило. Первое, о чём он подумал, это то, что Женя осталась одна в незнакомой обстановке, напугалась, потому и плачет. Мария Евгеньевна ничего не думала, кроме того, как успокоить малышку. Она убаюкивала её, пытаясь напеть колыбельную, но Женя всё равно плакала. Как бы Мария Евгеньевна не успокаивала Женю, как бы она ни любила её, ни прижимала к своей груди, Женя никогда не сможет назвать Марию Евгеньевну мамой, а Дмитрия Александровича отцом.

    Дмитрий Александрович вспомнил, что Женя очень близко дружит с Артёмом, вероятно поэтому переживает разлуку.

    – Женя, не печалься! Мы сейчас же можем связаться с твоим другом Артёмом. Как думаешь, сколько у него сейчас времени? Утро или день? Может, вечер, или также ночь?

    Женя услышала, что ей говорят про Артёма, прислушалась, а как следствие, стала меньше плакать, задумалась над словами Дмитрия Александровича, но пожала плечами.

    – А я подскажу тебе. В Хабаровске сейчас утро, около семи часов. Сначала отправь ему сообщение, а я пока подготовлю компьютер.

    Дмитрий Александрович вручил Жене телефон, сказал, что это теперь её телефон, что он хотел ей его подарить утром, но даёт сейчас. Мария Евгеньевна помогла Жене разобраться в телефоне, чтобы отправить сообщение. К этому моменту Женя совсем перестала плакать, уже забыла, что плакала, и думала только об Артёме, о том, как она будет с ним говорить.

    – Иди пока умойся, потом я немного дам тебе покушать, чтобы у тебя были силы, геркулесовая каша сейчас тебе то, что нужно! – сказала Мария Евгеньевна и повела Женю в ванную комнату.

    Если в детском доме у Жени в распоряжении был целый двор, а из ограничений был только режим и Лариса Борисовна, то жизнь здесь Женю не радовала. Всё время проводить в доме, в апартаментах, не выйти на улицу, ни с кем не поговорить, кроме Марии Евгеньевны и Дмитрия Александровича, но и они покинули Женю после семи часов утра – они отправились в больницу к маме Марии, сказав об этом Жене, но не взяли девочку с собой, а предложили ей побыть дома, привыкнуть к обстановке. На этом настоял Дмитрий Александрович. Он не хотел переутомлять ребёнка, думал, что так будет лучше, но не знал он, что тоска бывает тяжела, особенно для ребёнка.

    Тем не менее почти весь день Женя была бодрая и весёлая. Она действительно изучала обстановку. Так как для неё всё было ново, интересно, и загадочно, она на время забыла, что одна, что далеко от родных краёв, что здесь она без друзей, и ещё много всего такого, о чём она и думать не могла.

    Спустившись по широкой лестнице, пройдя гостиную, Женя оказалась в кухне, на вид вроде бы обычной кухне, какую она могла видеть у себя дома, в детском доме или в гостях у новых родителях Артёма. Но всё равно что-то было не так, что-то было по-другому.

    Женя не увидела на столах ни еды, ни хлеба или даже стакана воды. Все шкафы были закрыты, стол пустой, холодильник тоже. Это Женю немного огорчило, но хотя бы воду она собиралась найти. Единственный источник воды, который нашла Женя, был водопроводный кран, из которого Женя опасалась пить, но всё же переборола свой страх. Она подставила к раковине стул, встала на него, чтобы дотянутся до крана, но, где его открыть, не нашла. Правда, когда провела рукой под краном, из него вылилось немного воды. Женя сначала испугалась и чуть не упала со стула, но потом подвела руки под кран ещё раз, и вода полилась ей в ладошки. Так она немного попила, удивившись, что кран знает, когда лить воду.

    Она уже представляла, как об этом явлении будет рассказывать Артёму, и как он будет ей не верить, или говорить, что не верит. Женя думала об Артёме, и ей не было грустно.

    Если вода появляется в нужный момент, может, и с едой так же. Женя вдруг так подумала и стала обследовать шкафы, в надежде, что там появится еда, потом стала периодически открывать холодильник и всматриваться в его полки, но еды нигде не было.

    Тогда Женя решила выглянуть в окно, чтобы увидеть, какой здесь мир. Окон в гостиной было много, и все они выходили на улицу, но были с призакрытыми жалюзи, чтобы с улицы не было видно, кто внутри дома. Женя смотрела в щель жалюзи, пытаясь разглядеть обстановку полнее, точнее, но не удавалось: то из-за дерева, то из-за проезжающей машины. Женя удивилась, что она почти не слышит звуки улицы, что нужно хорошо прислушиваться, чтобы что-то расслышать. Если бы это был её родной Хабаровск, где она жила в пятиэтажном доме, то такая близость улицы, частота проезжающих машин не давали бы покоя, а тут – тут всё тихо, мирно. Необычно. Жене сразу захотелось выйти на улицу, и она подбежала к входной двери, стала дёргать за ручку, но дверь не поддавалась, видимо была закрыта на замок снаружи. Но как же так? И не выйти погулять?

    Но тут Женя вспомнила, что Дмитрий Александрович подарил ей телефон, в записную книжку которого предварительно записал свой номер для связи и номер Марии Евгеньевны. Женя побежала в комнату за телефоном, скорее позвонить им. Она набрала номер Марии Евгеньевны и та ответила на звонок. Женя была рада слышать её голос:

    – Мария Евгеньевна, а вы скоро вернётесь? Мне погулять хочется, ещё кушать.

    – Да, моя дорогая, мы уже скоро вернёмся и тебя накормим, потом покажем тебе город. А ты пока отдыхай, изучай дом.

    – Я изучаю. Мне вода сама в руки льётся.

    Мария Евгеньевна улыбнулась:

    – Да, здесь такая вода.

    – Здорово. Ещё бы еда сама в руки падала! – размечталась Женя.

    – Прости, мне надо маму увидеть, потом я тебе позвоню, когда мы будем возвращаться. Отдыхай пока.

    – Пока.

    Женя положила телефон обратно на стол, потом заметила, что ящик стола приоткрыт. Любопытство победило очень быстро, и Женя уже обследовала этот ящик. Там она нашла тетрадку, листы бумаги, карандаши. Всё, больше ничего Жене уже было не нужно. Она достала рисунки, которые взяла с собой, и положила на стол перед собой последний рисунок, который так и не закончила ещё, – портрет Артёма, который она начала рисовать ещё в детском доме. Образ его очень глубоко был прорисован в её памяти, поэтому она могла спокойно заканчивать работу здесь, без Артёма, а потом ему показать, подарить своё творение.

    За рисованием Женя не заметила, как пролетело время. Мария и Дмитрий уже вернулись, вернулись с покупками. Мария Евгеньевна принялась готовить, а Дмитрий Александрович пошёл проведать Женю, сказать ей, что они уже все дома, все вернулись.

    – Женя! – постучался он к ней в комнату, но сразу же и вошёл, не дожидаясь, пока она его пригласит.

    – Что это? – с интересом спросил Дмитрий, но Женя успела спрятать рисунок, перевернув его лицом на стол.

    – Ничего! – быстро ответила Женя, улыбаясь.

    – Вижу, вижу! Давай, рисуй, а мы пока обед приготовим, ты же, наверное, проголодалась?

    Женя кивала в знак согласия, быстро тряся головой. Это её веселило, Дмитрий Александрович не ругал Женю за подобное поведение, давая ребёнку почувствовать себя свободным.

    VI

    Только первый трудовой день прошёл у Артёма без Жени, а усталости Артём ощущал как за десять дней сразу. Ему пришлось испытать много эмоций, как положительных, так и отрицательных. Но одно новое чувство не давало Артёму покоя, оттого он и не мог никак уснуть, ворочался, всё поглядывал на ноутбук, хотел, чтобы Женя ему уже ответила, ведь её голос, как считал Артём, сраз успокоил бы его, и это новое чувство, которое сегодня появилось у него из-за Риты, прошло.

    Но Женя не отвечала, вероятно ещё не добралась до компьютера, и новое чувство не покидало своего нового хозяина. Весь организм Артёма был встревожен, возбуждён, посылал неизвестные ранее своему хозяину сигналы: то лёгкость во всём теле, то ощущаешь себя парящим высоко в небе, то в следующую минуту уже нет, ты на Земле, ты приземлился и сильно устал, потом новый порыв, новый полёт, новые мечты, мысли. А мысли одни – про Риту, про её лицо, кожу, руки, про её стан, тонкую нежную и хрупкую талию.

    К полуночи у Артёма поднялся жар, поднялась температура. Он открыл форточку, но ему всё равно было душно. Тогда Артём решил принять прохладный душ, но и это не помогло, а лишь усугубило – теперь Артёма всего трясло, мурашки по коже.

    Артём стоял в коридоре. Он не знал, куда ему идти. В ванную, в свою спальню, на кухню, быть может на балкон или на улицу. Но что ему делать на улице? Гулять. Может, станет легче, и Артём стал собираться. Он делал это суетливо, чем поднял небольшой шум, и Гришины проснулись. Анатолий вышел из комнаты, чтобы проверить обстановку, и увидел собирающегося в дверях Артёма. Анатолий очень испугался за сына и подбежал к нему, обнимая, спрашивал:

    – Артём, сынок, что случилось? Тебе плохо?

    Артём кивнул в знак согласия, но потом просто пожал плечами. От бессилия он опустился, присев на пол. Анатолий поднял его и провёл в кухню.

    – Присядь, расскажи, что такое?

    Виктория не могла оставаться в комнате, чувствуя, что что-то происходит, и нашла мужчин на кухне. Она увидела измученное лицо Артёма, потом поняла, что у ребёнка жар, и скорее принесла градусник и лекарства, чтобы снизить температуру.

    – Вот, Артём, выпей! И тебе скоро станет легче! А теперь иди и ложись спать! Утро вечера мудренее.

    Артём неохотно пошёл в комнату, но вовсе не потому, что не слушался, просто был слаб ещё и душевно. Он пребывал в некотором смятении чувств, пытался в себе разобраться, поэтому и двигательная активность его сильно снизилась.

    – Завтра полежишь дома, тебе в таком состоянии нельзя идти на тренировку! – сказала Виктория. – Не переживай, всё успеешь! – добавила она, чтобы Артём не расстраивался из-за пропущенных занятий.

    Но от этих слов Артёма будто током ударило. Он встрепенулся, остановился, потом вернулся на кухню к родителям и твёрдо и уверенно сказал:

    – Я завтра пойду на тренировку! Мне утром будет лучше!

    – Вот если будет лучше, то пойдёшь! А так, как ты будешь заниматься? Вдруг ты заболел?

    – Нет, я не заболел, просто сильно устал.

    – Такое бывает, даже температура поднимается. Но мы должны быть уверены. Поэтому подождём до завтра! – ответила ему Виктория.

    – Артём! – обратился к нему Анатолий, провожая ребёнка у дверей спальни и чтобы не слышала Виктория. – Ты всегда можешь со мной поговорить… как с другом, как с братом. Всегда можешь поговорить со мной по-мужски и о мужских делах, если тебя что-то тревожит. Помни! Мы всегда на твоей стороне – и я, и Виктория. Мы тебя очень любим!

    Эти слова воодушевили Артёма, он даже захотел поделиться своими ощущениями с Анатолием, но ещё не знал, как это делается, поэтому просто пошёл спать, но сказал Анатолию, что тоже очень его с Викторией любит, принимает как родных родителей, даже лучше и ближе. Анатолию было приятно это слышать, тем более приятно слышать и видеть искренность в глазах ребёнка, подростка.

    Артём вернулся в спальню, в свою кровать. Ему уже было лучше. Вероятно, подействовали лекарства и слова родителей. На душе Артёму тоже стало легче. Когда мама Виктория сказала ему, что завтра он может не пойти на танцы, то Артёму стало страшно за это, он очень испугался, что пропустит занятие, не увидится с Ритой.

    Рита! Теперь Артём понял, почему он так испугался пропустить танцы. Ему хотелось увидеть Риту, ещё раз прикоснуться к ней. У Артёма уже не было сил изводить себя, поэтому он медленно засыпал – засыпал с одной только мыслью, чтобы завтра вновь увидеть Риту, взять её руку в свою, вести в танце, держась за её стан. Но…но для этого он должен быть здоровым, весёлым и жизнерадостным. С таким настроением Артём и уснул.

    Теперь его родители не могли уснуть. То, что у Артёма поднялась температура, он едва не ушёл из дома на улицу, напугало их. Теперь они боялись надолго оставить его без присмотра, но и не могли просто забыть об этом, ведь надо было понять, что произошло, чтобы быть готовыми к дальнейшему, что бы ни случилось, и вовремя помочь, если будет нужно.

    – Толя, – начала Виктория, когда они уже улеглись, вернувшись в свою кровать. – Как думаешь, что это с Артёмом?

    Анатолий выдержал паузу, потом ответил, целуя лежащую на его груди руку супруги:

    – Думаю, он действительно сильно устал, переутомился.

    – На тренировке?

    – Не только.

    Виктория вопросительно посмотрела на мужа, но в темноте слабо можно было различить её взгляд, однако Анатолий чётко его распознал, но спокойно ответил:

    – Думаю, мальчик начал превращение.

    Виктория всё ещё продолжала вопросительно смотреть на Анатолия, но вдруг поняла:

    – Рита!

    – Именно. Именно она пробудила в нём природные инстинкты!

    – Мальчик влюбился.

    – Я бы охарактеризовал это иначе.

    – Ну же. Излагай.

    – Боюсь, что любит он как раз пока только Женю, искренне любит, всей душой, но всем телом хочет Риту. Понимая в себе новое чувство, он боится потерять любовь к Жене, но не может справиться с гармональным изменением внутри, потому и весь такой измученный.

    – Но ты тогда поговори с ним, посоветуй как мужчина, со своей стороны!

    – Да. Но только тогда, когда он сам этого захочет. Я сказал ему, он может в любое время поговорить со мной об этом.

    – Это хорошо. Мы должны дать ребёнку родительскую любовь, ласку и заботу.

    – Я его очень люблю, – выдержав паузу, добавила Виктория.

    – Он и мне как родной сын. Удивительно. Не думал, что так полюблю его. Видимо, что-то в нём есть…

    – И в тебе, – улыбнувшись, добавила Виктория, обнимая мужа.

    Гришины уснули ближе к утру, но всё же выспались. И Артём выспался. Вероятно, они все засыпали со светлыми мыслями, поэтому и утро для них было светлым. Простая арифметика жизни.

    Первым делом, как проснулся, Артём приник к ноутбуку, чтобы посмотреть ответ Жени. Он не сомневался, что она ответит. Так и было. Женя ему действительно написала, но, когда была уже глубокая ночь, половина второго. Артём с нетерпением читал ответ: «Привет, Артём! Это хорошо, что ты уже начал танцевать и твоя партнёрша тебе нравится, иначе как же получится танец! Обязательно расскажи, как получится танец, мне это очень важно. Мне тут хорошо, только немного скучно, без тебя как-то одиноко. И брата я ещё не видела. Его скоро должны будут перевести сюда, здесь лучше лечат». Потом через несколько минут Женя написала ещё одно сообщение: «Давай так! Договоримся, во сколько мы сядем за компьютер, чтобы пообщаться друг с другом. Напиши мне своё время, а я переведу!» Артём посмотрел на часы – было почти семь утра, потом прибавил часы до вечернего времени и написал: «Давай ровно через двенадцать часов от этого времени! Здесь же время сообщения пишется!»

    Артём, довольный, закрыл ноутбук и пошёл завтракать. Его родители видели, что мальчик весел и здоров, значит, действительно было переутомление.

    – Я пойду на танцы? – спросил Артём, позавтракав.

    – Да, вижу, ты здоров! – с улыбкой на лице ответила Виктория.

    – Так держать! Настоящий мужчина ты уже, совсем взрослый! – сказал слова поддержки Анатолий.

    Сегодня Артём ожидал тренировки с большим волнением нежели вчера, так как вчера он переживал только из-за разлуки с Женей, а сегодня переживает из-за встречи с Ритой.

    Перед выходом из дома Артём сделал все необходимые водные процедуры, зубы почистил аж два раза, потом подошёл к Анатолию и тихо спросил про мужские духи. Анатолий улыбнулся в ответ, сначала ответил, что ему ещё рано, но потом сказал, что чуть-чуть можно, и немного надушил Артёма своими духами.

    – Если что-то нужно, всегда спрашивай! – сказал ему Анатолий.

    – А можно я один пойду на тренировку, вперёд вас?

    Анатолий вздохнул, но разрешил, однако предупредил Артёма, чтобы тот был осторожен.

    – Да, хорошо, и обратный путь тоже!

    – Хорошо, давай! Мы следом за тобой! Давай.

    Артём вышел из дома, глубоко вдохнул свежего утреннего воздуха. Солнце было слегка прикрыто перистыми облаками, что не слепило, но в то же время и освещало. Артём радовался солнцу, радовался каждому вдоху свежего воздуха. С каждым вдохом он чувствовал, как его лёгкие наполняются кислородом, организм – счастьем, тело – лёгкостью. Несколько минут Артём так стоял и наслаждался своим счастьем, то закроет глаза, то откроет. То потянется к небу, вставая на носки, и весь организм его слегка растрясётся и расправится, как котёнок потягивается после сна и долгого лежания.

    По улице Артём шёл в восторженном состоянии, радовался окружающему миру, обращая внимания на всех живых существ на своём пути: будь то голубь или воробей, кошка или собака, жук или муравей, бабочка или какая птица. Артём радовался им всем, здоровался, желал им доброго утра. Артём сначала даже пошёл не той дорогой, немного отклонившись от маршрута, но потом быстро сориентировался и нашёл школу.

    Рита в этот день пришла в школу раньше всех, но пришла не одна, а со своей лучшей подругой Аней, которой накануне вечером рассказывала про Артёма. Теперь же Рита хотела подготовиться к встрече Артёма, хотела сама встретить его у дверей школы, когда он придёт, поэтому из окна в коридоре следила за дорогой. Аня была вместе с ней, разве может одна подруга бросить другую подругу. Нет, никогда! Но и мешать не смеет, поэтому молча наблюдает в сторонке.

    Рита увидела Артёма, улыбнулась ему, хотя и знала, что он её с улицы не видит. Но она видела его. Видела, как он идёт, улыбается, радуется жизни, и ей было приятно видеть Артёма такого. У Риты заблестели глаза, лишь только по слезинке появилось в них, что только лишь придавало ей большего шарма и очарования. Рита поспешила встречать Артёма. Вокруг были и другие дети, но как только Рита вышла из школы на улицу и остановилась на крыльце, Артём сразу увидел её и тоже замер.

    Некоторое время они так стояли, смотрели друг на друга. Потом как по команде бросились бегом навстречу друг другу одновременно, но вместо того чтобы с силой броситься друг на друга, они резко остановились таким образом, чтобы расстояние между ними было ровно как для танца. Артём взял левую руку Риты в свою правую руку, левой рукой сделал обхват стана партнёрши. Они встали в позу танца вальса, им даже не нужно было музыки – музыка звучала в их сердцах. И они стали танцевать. Сердца их колотились так быстро, что только их биение и было им слышно, а оттого забавно и смешно. Каждый думал, что вот-вот и сердце его выскочит наружу. Артём и Рита смотрели друг другу в глаза, слегка улыбаясь, сдерживая себя как можно сильнее, но при этом они были расслаблены. Артём почувствовал, что не понимает своё тело, вновь возникли эти новые ощущения, волосы на его коже по всему телу поднялись, потом опустились, потом он почувствовал прилив энергии в своём стане и хотел плотнее прижаться к Рите, но она удержала его, и Артём понял, что портить танец нельзя.

    Танец во дворе перед школой. Такое событие не могло остаться незамеченным. Все видели это. Все из танцевальной группы видели. Многие радовались, но были и завистники. Они не радовались, даже не могли этому улыбаться, а только стояли с кислыми минами на лице. Светлана и Людмила не стали долго смотреть это представление, а пошли скорее в раздевалку, чтобы не расстраивать себя, а Виктор не ушёл, смотрел до конца, при этом его злость только увеличивалась. Он уже хотел подбежать и бить Артёма, бить, но тут на горизонте он увидел, что идут их учителя – Гришины, – и сдержал себя в этот раз. Но и не стал молчать, а громко крикнул:

    – Шухер!

    Народ засуетился. В основном те, кто смотрели танец Риты и Артёма. Сами же танцующие даже не слышали этого выкрика, они так сильно были заняты друг другом, что не видели и не слышали никого вокруг. Даже не заметили, как к ним подошли Виктория и Анатолий. Гришины не стали прерывать столь трогательную идиллию, а досмотрели до конца, пока дети сами не прекратили танец. После чего громко апплодировали им, и все, кто ещё не ушёл со зрительских мест, также апплодировал нынешним фаворитам.

    Детям было приятно. Их лица сияли от радости, от неописуемого восторга. Анатолий и Виктория также были бесконечно счастливы за детей. Виктория даже прослезилась от радости, и ничего не могла выговорить, хотя сказать хотела многое, зато Анатолий сказал ребятам:

    – Молодцы! Все шесть-ноль!

    – Вижу размялись, – добавил он, сделав паузу: – живо в раздевалку!

    Артём с Ритой переглянулись, улыбнулись друг другу и побежали наперегонки в школу, соревнуясь, кто первый добежит до двери, потом до лестницы, потом до своей раздевалки. Артём вполне мог опередить Риту, но уступал ей, делая вид, что спотыкается, но не падал.

    Артём и Рита были, как это обычно в таких случаях говорят, на седьмом небе от счастья. Каждый из них не мог поверить в такое счастье, в то, что не может без другого.

    «Может, это судьба, и он есть моё счастье?» – задавала себе этот вопрос Рита, предаваясь светлым мечтам о будущем, в котором только она и Артём. Рита скорее спешила переодеться, чтобы выйти в зал, в надежде, что и Артём также быстро переоденется, чтобы ещё до начала занятий им встретиться, пообщаться. Но Артём переодевался долго. Ему вновь пришлось держать ответ перед товарищем, перед Виктором, который говорил Артёму, что ненавидит его, что Рита всё равно ему не достанется. Но Артём старался не обращать внимания на такие слова, образ Риты согревал его душу, заполнял все его мысли, всю его сущность. Артём замечтался, что забыл вовремя выйти в зал. Андрей ему помог, похлопав по плечу.

    – Скорей, а то на занятие опоздаешь!

    Артём вскочил с лавки, что едва не расшибся, поспешил в зал. Было уже общее построение. Артём скорее занял своё место. Проходя мимо шеренги, пусть даже позади неё, он посмотрел на Риту, когда проходил мимо неё, а она слегка повела голову в его сторону, чтобы тоже его увидеть. Эти лёгкие невесомые движения были понятны только им двоим, другие в общей суете не замечали подобных мелочей.

    Занятие прошло отлично. Почти никто не отвлекался, каждый старался танцевать лучше другого, старался не ошибиться. Гришины были довольны. Вероятно, подействовала сцена Риты и Артёма, устроенная ими ненароком перед школой. Или, быть может, дело в другом. В любом случае, Гришины были довольны своими учениками в этот день, что даже вознаградили их лишним днём отдыха, а Артёму и Рите предложили выступить в парке на центральной сцене в честь дня рождения парка, который будет в ближайшее воскресенье, когда и пройдёт специальная праздничная программа города. Остальным предложили поддержать ребят.

    Конечно, такое предложение, как нож в спину, восприняли для себя Виктор со Светой, даже переглянулись одинаково злобными взглядами. Сами Рита и Артём очень обрадовались такому предложению и спешили его друг с другом обсудить как раз после занятий. Артём сказал, что у него ещё индивидуальные занятия после обеда, но обещал спросить разрешения, можно ли Рите с ним на индивидуальные занятия ходить.

    Артём решил не откладывать это решение в долгий ящик, а ещё перед раздевалкой подошёл к Анатолию и Виктории и всё им объяснил, попросил, чтобы индивидуальные заняти были вместе с Ритой.

    Анатолий и Виктория переглянулись. Конечно, они разрешили. Они были рады такому предложению, ведь очень были рады и за Артёма, что он встретил Риту, что она ему понравилась. Как же они могли препятствовать такой дружбе, которая в будущем вполне может перерасти в нечто большее.

    – Толя, помнишь, мы познакомились похожим образом, тоже на танцах, также с первого взгляда…– вспоминала Виктория, когда Артём уже убежал в раздевалку.

    – Да. Может, это судьба такая. И у Артёма с Ритой всё сложится.

    – Не будем загадывать.

    – Будем помогать им!

    Гришины разрешили Артёму, чтобы Рита пришла уже сегодня, если она сможет. Конечно, как же с таким известием Артём мог тянуть. Он побежал мимо своей раздевалки, сразу к двери женской, прислонился ухом, стараясь расслышать голоса, чтобы понять, там ли Рита. Сердце его билось часто, сильно, хотело уже выскочить из груди. Сам Артём сильно волновался, но не решался открыть дверь женской раздевалки. Постучать? Может быть. А, может, лучше отворить дверь? Артём поймал себя на том, что хочет сделать безрассудство, и резко открыл дверь.

    Артём даже задержал дыхание, ожидая увидеть Риту, возможно, ещё не одетую, но не Рита оказалась перед ним, а её подруга Анна, которая ещё не успела до конца одеться, она закричала, застеснялась, испугалась столь дерзкого шага.

    Артём и сам испугался своего поступка, быстро закрыл дверь, потом через несколько секунд открыл вновь, и спросил:

    – А…а Рита где?

    – К тебе пошла! Ты же сам её позвал! – строгим тоном, почти криком, ответила ему Анна.

    Артём смотрел на неё в недоумении, пытаясь понять, что ему сказали.

    – На второй этаж иди! Забыл что ли?

    Артём закрыл дверь и пошёл на второй этаж. Он ещё не понимал, почему Аня ему так сказала. Почему Рита пошла туда, ведь он сам её ещё не звал. Артём ничего не понимал, но послушно стал подниматься на второй этаж по ближайшей лестнице.

    От чувств и эмоций мы то бываем на небесах, то низвергаемся в бездну. Артём ощущал, что падает в пропасть от бессилия, от непонимания, в первую очередь от непонимания самого себя. Артём уже стал спрашивать себя, а зачем он ищет Риту. То, что он не застал её в раздевалке, немного осадило его эмоции, Артём стал сомневаться в том, что ему нужно сейчас искать Риту, приглашать её на индивидуальные занятия, рассказывать, что Анатолий и Виктория его родители. И он остановился на лестнице, на промежуточной площадке между этажами. Ему оставалось преодолеть один пролёт, чтобы подняться на второй этаж, увидеть Риту.

    Артём немного постоял на лестнице в раздумье, медленно развернулся и неуверенно стал спускаться по лестнице. Ноги его задрожали, что он едва не упал, но удержался за перила рукой. На миг он ощутил себя предателем, что, словно последний трус, убегает с поля боя. Артём вновь остановился, чтобы собраться с мыслями, чтобы решить, как нужно, как правильно. Но тут он вспомнил про Женю, вспомнил, что она ждёт его, а он ждёт её. Как же он может предать Женю? Артём теперь уже более уверенным шагом стал спускаться по лестнице.

    Крик. Это был её голос. Голос Риты. Он доносился как раз со второго этажа или даже выше. Откуда появились силы. Артём, словно ястреб взмывает в небо, поднялся по лестнице и выбежал в холл второго этажа, глазами пытаясь найти Риту.

    Но в холле, вход в который был, как выходить с лестничной площадки, никого не было, но крики продолжались, ещё шаги, быстрые шаги, непонятные хлопки о стену.

    Артём точно распознал, откуда исходят крики. Из-за угла, из соседнего коридора, который также на втором этаже, но за стеной от лестничной площадки. Не думая ни секунды, Артём, что было сил, побежал на помощь Рите. Он увидел их – хотя ещё и нельзя было разглядеть лиц, но только контуры тел на фоне окна в конце школьного коридора, – увидел Артём, как Виктор держит Риту, пытается, что-то сделать с ней, как она кричит и вырывается, зовёт на помощь. И помощь была уже близко. Виктор был сильно занят Ритой, пытаясь её удержать, что не заметил, как подбежал Артём. Он ударил Виктора в лицо, что тот от неожиданности ослабил хват, и Рита вырвалась из его рук. В ответ Рита ударила ногой между ног Виктору со всей силы, потом толкнула его о стену, а Артёму сказала:

    – Бежим!

    И схватила его за руку. Артём вместе с Ритой убежали из школы, и только на улице, когда они уже отбежали от школы на некоторое расстояние, Артём вспомнил, что ещё не переоделся. Но прежде чем они начали соображать, что происходит, каждому из них необходимо было отдышаться. Они остановились на детской площадке, которая во дворе сектора пятиэтажных домов, что близ школы, но и Рита и Артём были уверены, что на некоторое время они в безопасности.

    – Ты как? В порядке? Что он с тобой делал? – беспокоился Артём.

    Рита ещё не могла отдышаться, но рукой показала, что всё «ок». Однако одежда её была слегка потрёпана, причёска тоже. Артём инстинктивно, чтобы помочь, стал поправлять Рите причёску, подбирать волосы под заколку. Рита не мешала ему за ней ухаживать, заботиться о ней, но сказала, что он, Артём, ещё не знает, как устроены женские причёски, и улыбалась ему. Улыбка – что может быть целительнее, что может быть прекраснее?

    Артём улыбался в ответ так как эмоции вновь переполняли его, топили его душу и сердце в океане одного самого первого, самого сильного, самого нежного и чудесного из всех чувств – в любви, первой любви, юношеской, настоящей.

    Рита обняла Артёма и поцеловала его в щёку. Поблагодарила за спасение, сказала, что он ей нравится, что она чувствует себя с ним как за каменной стеной.

    – А ещё у тебя очень мужественные и крепкие руки! – сказала Рита.

    Артёму было приятно слышать похвалы, комплименты в свой адрес, но самому говорить также красиво, хвалить, говорить комплименты, он не умел, по крайней мере, никогда не пробовал.

    – А я не умею.

    – Что? – искренне удивилась Рита.

    – Красиво говорить. Как ты.

    Рита успокоилась и успокоила Артёма:

    – И не надо. Ты есть, ты рядом со мной – большего не нужно. Я очень счастлива, что мы встретились, что нашли друг друга.

    Рита говорила, словно они с Артёмом уже поженились и проснулись после первой брачной ночи. Пусть до этого ещё далеко, но Рита позволяла себе о таком мечтать, теперь уже представляя не абстрактный образ, а конкретный – Артёма.

    VII

    Рита предложила Артёму немного покачаться на качелях, подразумевая именно романтические покачивания, сидя рядом в обнимку. Артём понял её намёк и согласился не драздумывая.

    – Я спросил разрешения и мои родители сказали, что ты можешь приходить вместе со мной на индивидуальные занятия, будем танцевать вместе, где нам никто не будет мешать! – спешил обрадовать Риту Артём.

    – У наших учителей? Ты ходишь к ним на индивидуальные занятия? Давно? – искренне радовалсь Рита, но и была удивлена.

    – Да.

    – А почему ты спрашивал разрешения у своих родителей, а не только у наших учителей? Твои родители очень строгие? Ты уже им рассказал про меня? – опережала события Рита.

    Артём улыбнулся. Понял, что уже проговорился, поэтому не было смысла больше молчать, не говорить.

    – Наши учителя и есть мои родители.

    Артём смотрел Рите в глаза, чтобы быстрее, чем она ответит понять, рада она этой новости или нет. Рита была рада, но и бесконечно удивлена. Она не ожидала такого развития событий.

    – Ничего себе…

    – Ты рада?

    – Очень! Ты даже не представляешь как сильно рада!

    Рита вновь обняла Артёма. На этот раз они едва не соскочили с качелей и поняли, что пора пройтись, немного прогуляться.

    – Так ты согласна? Будешь ходить со мной на индивидуальные занятия?

    – Да! Конечно!

    Рита взяла Артёма за руку и вела за собой, она вновь решила пробежаться. Артём не понимал куда она его ведёт, но не спрашивал – просто доверился. Он доверял ей, а она доверяла ему.

    Она вела Артёма показать ему пруд, который недавно сделали в городе, и пляж. Это было недалеко от их школы, поэтому Рита рассчитывала ходить на этот пруд купаться, а когда будет холодно купаться, то просто ходить к пруду гулять, кормить голубей, уток. Она и рассказала о своих этих мечтах Артёму, когда они прибежали на этот пруд. Народу было много, пляж был переполнен. Это и понятно. Лето, жара.

    – Будешь со мной купаться? – спросила Артёма Рита.

    – Да. Когда?

    Рита улыбнулась Артёму, быстро сняла с себя одежду, повесив её на ближайшем дереве – купальник был уже надет у Риты заранее, – и побежала в пруд. Артёму лишь оставалось догонять свою принцессу. Он на бегу снял футболку, обувь, а перед прудом успел снять и тренировочные штаны, разбросав свои вещи по всей дорожке до пруда, и с разбегу прыгнул в пруд. Ему повезло, что в том месте, где он прыгнул, была глубина, и Артём смог даже немного нырнуть, потом вынырнул и стал искать глазами Риту. Она была недалеко от него, и ей понравился его геройский прыжок. Рита хлопала в ладоши, но сказала, что сама она боится так прыгать сразу.

    – А ты не бойся, я тебя поймаю! – отвечал Артём, улыбался и хотел, чтобы Рита попробовала прыгнуть так же, как он.

    Рита не хотела, сопротивлялась, но ей в тоже время было любопытно попробовать нечто новое, экстремальное, нечто от Артёма. И она согласилась, только просила его не смеяться над ней, если у неё не получится так же хорошо, как у него, у Артёма.

    Артём всем сердцем поддерживал Риту, искренне переживал за неё, принял серьёзное выражение лица, внутренне готовился уже подхватывать Риту в воде, но был немного в стороне, чтобы не мешать ей.

    Рита вышла на берег, отошла на небольшое расстояние, метров в десять, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы продышались лёгкие. Также ей требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и Рита медлила. Артём видел, что так Рита может скорее убедить себя в опасности от прыжка и передумать, поэтому крикнул ей из воды:

    – Давай так! Я буду считать, и на счёт «три» ты побежишь прыгать в воду? Договорились?

    – Да! – приняла условия игры Рита, и ей стало вдвойне страшно, однако она знала, что если побежит на этот счёт «три», то точно прыгнет и всё будет хорошо, ведь Артёму она доверяет.

    – Раз…два…три! – громким и командным голосом выкрикнул Артём, и нельзя было не послушаться.

    Рита сорвалась бегом к пруду, уже плохо понимая, что делает, держа в голове только одну мысль о том, как правильно прыгнуть, она прыгнула, едва не оступившись на берегу у самой воды, но прыгнула. Прыжок прошёл удачно, Рита даже нырнула, но делала она это с закрытыми глазами и ртом, с задерженным дыханием, поэтому немного коснулась дна и только после этого направила себя, чтобы выбраться на поверхность воды.

    – А ты молодец! Спортсменка-ныряльщица! – встретил её похвалами Артём.

    Рита пыталась продышаться, ей казалось, что она наглоталась воды. Она промыла глаза, потом только увидела и услышала Артёма. Рита увидела улыбку Артёма и не смогла ничего сказать – засмотрелась, залюбовалась. Артём подплыл к Рите, почти вплотную был к ней. Своей рукой провёл по её руке, плечу, потом обратно и взял за руку, чтобы вывести на берег. Они собрали свою одежду, надели её прямо на мокрое тело.

    – Это было настоящим безумием! – рассказывала Рита Артёму по дороге к нему домой.

    – Что? Купание?

    – Твой, а потом мой прыжок!

    – А! Мой прыжок – обычное для меня дело, мы с ребятами в д…в деревне прыгали с тарзанки постоянно! – ответил Артём, едва не проговорившись, что он из детского дома. – А вот твой прыжок точно безумие! Честно, я не думал, что ты согласишься, что хватит смелости у тебя.

    – Ага! Сомневался во мне, значит! – заигрывала с ним Рита, периодически пытаясь ущипнуть Артёма то за руку, то за ногу, а он соответственно пытался ущипнуть её в ответ.

    Им обоим нравилось так забавляться друг с другом. Они испытывали, можно смело и без преувеличения сказать, неземное счастье.

    Бывает ли вот так влюбиться с первого взгляда, да так сильно? Да, в переходном возрасте бывает, на самом рассвете юности.

    Артём и Рита пришли к Артёму домой как нельзя более вовремя –  точно в обед, когда еда вся была готова и ещё горячая.

    – А мы всё думали, успеете или нет? – встречала их Виктория и приглашала к столу, но, увидев их таких мокрых, быстро отправила в ванну, сначала гостью, потом уже Артёма.

    Обедали все вместе. От Артёма не требовали представлять гостью, но он всё равно представил Риту. После обеда Анатолий сказал, что у них есть около часа отдыха, потом уже индивидуальные занятия. На улицу ребятам идти уже не хотелось, поэтому Артём пригласил Риту в свою спальню, но обещал показать и всю квартиру.

    Риту впечатлила квартира её учителей, а теперь для неё и родителей Артёма, ей здесь всё очень нравилось, всё было интересно, но особенно интересно было посмотреть комнату Артёма.

    – А почему раньше тебя не было в нашей группе? Раз твои родители танцуют, – спросила Рита чисто из женского любопытства.

    Артём первые мгновения от такого вопроса растерялся, пригласил Риту сесть на кровать, потом нашёлся что ответить:

    – А я танцами недавно начал заниматься, раньше я футболом увлекался.

    – А теперь? Футбол больше не любишь?

    Артём ответил почти не задумываясь, даже от себя самого не ожидая, что может такое сказать:

    – Теперь я тебя люблю.

    Только спустя полминуты Артём понял, что сказал, и сам испугался этой фразы, но раз сказал, то отменять своих слов он не собирался, тем более как-то извиняться или пытаться уйти от ответа. Артём честный и умеет достойно держать ответ.

    Рита улыбнулась, раскраснелась, засмущалась. Ей было очень приятно это слышать, потом она ответила, но едва слышно:

    – И я теперь люблю. Тебя!

    Молчание. Артём смотрел на Риту, а она на него. Их разделяла кровать, но Рита преодолела эту преграду и сама подошла к Артёму, раз он не решался сам приблизиться к ней.

    – Пошли, я покажу тебе всю квартиру, мои родители разрешили! – сказал Артём, стараясь избежать близости с Ритой.

    Он очень хотел быть с ней, обнять её, боялся, что не сможет себя сдерживать, поэтому лучше вовремя направить развитие событий в другую сторону. Но Рита и не обижалась, она понимала, что Артём ещё не готов для отношений, да и она не знала, готова ли сама, поэтому ей тоже было лучше идти с ним смотреть квартиру.

    После экскурсии по квартире ребят позвали на занятие. Анатолий сказал, что сегодня с ними будет заниматься одна Виктория, а ему надо отъехать по важному делу, но он скоро вернётся и, как надеется, что с хорошими новостями.

    Первые десять минут занятия Артём и Рита никак не могли сосредоточиться. Это и понятно. Ведь они испытывали прилив сил и энергии, в особенности когда находились рядом друг с другом, в непосредственной близости. Виктория понимала это, но всё же была строга с ними, ведь тренировка есть тренировка. За неоднократное непослушание Виктория назначила Артёму тридцать отжиманий, а Рите – пятнадцать.

    – Ну что, влюблённая парочка, пришли в себя?

    Артём и Рита одновременно кивнули в знак согласия, потому что ещё столько же раз отжиматься они не хотели. Тренировка прошла хорошо. Они смогли выучить много новых движений их танца, причём на индивидуальной тренировке они не были ограничены во времени, и, понимая это, никто из них не спешил закончить тренировку. По их просьбе Виктория продливала тренировку каждый раз на один час, но она делала это не только потому, что дети об этом просят, но видела с каким упорством и желанием они тренируются.

    В таком ритме индивидуальная тренировка продлилась до позднего вечера, были лишь небольшие перерывы на чай. На улице уже начинало темнеть, и Рита засобиралась домой, оказалось, что мама ей уже не один раз пыталась дозвониться на телефон.

    – Тебя ругать будут из-за меня, – понимал Артём.

    – Да нет же, я всё объясню, скажу была у тебя в гостях, мы тренировались.

    – Но уже поздно. Я провожу тебя! – твёрдо сказал Артём.

    Рита согласилась, Гришины отпустили Артёма одного, просили быть внимательным и осторожным. Также просили позвонить, когда он проводит Риту до дома и будет идти обратно.

    – Хорошо! – обещал Артём, уже уходя.

    Артём с Ритой спустились по лестнице, почти бегом, но так легко, что будто он не бегут, а парят в небесах. Но ведь для их юных душ так оно и было.

    Шли Артём с Ритой быстрым шагом, потому как Риту дома ждали уже давно, её родители, верное дело, сильно сердились на дочь, поэтому Артём не должен был более задерживать Риту ни на минуту. Транспорта ходило мало, поэтому две влюблённые души пять остановок прошли пешком.

    Уже прощаясь возле дома, возле подъезда, Рита ещё раз сказала Артёму, но уже громко, чтобы все слышали:

    – Я тебя люблю!

    Артём не ожидал такого, даже немного засмущался, но ответил Рите:

    – И я тебя люблю!

    Правда Артём не кричал, но и этого уже было для Риты много. Буквально за два дня Артём сделал Риту самой счастливой, эти два дня были для неё самыми прекрасными за всю жизнь до этого момента. И Рита сказала Артёму об этом.

    – Ну а теперь тебе пора! – торопил её Артём, но лишь только потому, что беспокоилася за неё.

    – А ты не забудь сейчас своим родителям позвонить, а лучше при мне сейчас и позвони, чтобы я слышала.

    Артём так и сделал. Он позвонил Анатолию и сказал, что уже проводил Риту до подъезда и теперь возвращается обратно, но пешком, так как транспорт ходит плохо.

    – Вот, а теперь я пойду. Но ты и мне позвони, когда домой вернёшься, а иначе я не смогу уснуть!

    – Обещаю!

    Они попрощались, Рита осмелилась и поцеловала Артёма в губы, быстро, отрывисто, но ещё не убегала, ждала ответной реакции. Артём не ожидал такого, не знал, как реагировать, хотя ему безумно хотелось поцеловать Риту. Некоторое время он медлил, глядя Рите в глаза. В его взгляде читалось большое «ДА», руки слегка дрожали, как и ноги. И Артём решился поцеловать Риту в ответ, также быстро, отрывисто, как и она поцеловала его, но только больше раз, чем она. Рите это было приятно.

    – Когда уже будет можно, я рожу тебе много детей! Мальчиков назовём Артёмами…

    – А девочек Ритами, – добавил Артём.

    Они смеялись. И всё никак не могли расстаться, никак не могли наглядеться друг на друга – им никак не хотелось расставаться.

    – Я пошла, звони! Удачно добраться! – сказала Рита, уже поднимаясь к подъездной двери.

    Артём помахал ей рукой, подождал, пока она войдёт в подъезд, поднимется на свой этаж – Артём пытался угадать этаж и, как ему показалось, это был четвёртый этаж, – потом только он стал возвращаться домой.

    На улице уже было темно, фонари лениво освещали улицы и то лишь основные проспекты, а по тротуарам, через дворы было идти темно, но Артёма это не пугало и не смущало. На душе у него было очень светло.

    Ему, Артёму, двенадцатилетнему баловнику, казалось, что если и другие могли видеть тот свет, что горит у него внутри, то ни к чему были бы все эти фонари, которые работают один через два и только расходуют энергию, а толком света не дают.

    Артём впервые с момента знакомства с Женей за весь день не вспомнил про неё, не думал о ней, и на душе у него было очень легко, свободно.

    Неужели дружба с Женей тяготила его? Нет, ни в коем случае. Но, что он чувствовал к Жене, а что к Рите – это не одно и тоже. И кто бы помог ему, Артёму, разобраться в себе, в своих чувствах?

    Артём хотел скорее прийти домой, позвонить Рите, услышать перед сном её голос, помечатать перед сном о ней, потому спешил. Он то прибавит ход, то пробежиться, а дома всё нет. На миг Артёму показалось, что он заблудился, вероятно, так и было. Но как же так? Он шёл весь в светлых мечтах о Рите, и не заметил как свернул с пути, или прошёл дальше.

    Первые несколько минут Артём пытался сообразить где он, найти хоть одну табличку с указанием улицы и номера дома, чтобы позвонить Анатолию и попросить встретить его, но, по закону подлости, в том дворе, в который он зашёл, табличек на домах не было, впрочем как и на многих домах в этом городе. Это нормальная практика для любого города в России, но откуда Артёму знать, нормальная эта практика или нет, и как быть в такой ситуации.

    За Артёмом весь путь от дома Риты шёл один подросток, который не хотел быть замеченным, потому и оставался в тени, куда не попадает свет от фонарей, а вот Артём напротив, старался теперь держаться освещённых участков, потому и легко было незнакомцу преследовать Артёма.

    Незнакомец выжидал удобнго момента, когда Артём уйдёт с освещённого участка и будет ближе к полисадникам. Такой момент настал довольно скоро.

    Артём шёл быстро, шёл по тротуару вдоль проезжей части, где должен ходить транспорт, но до остановки было ещё далеко. Она была впереди, Артём увидел остановку и побежал к ней, чтобы у водителя автобуса спросить, как ему проехать на его улицу. Артём бежал по тротуару, слева от него была посадка деревьев. Неожиданно в метре перед Артёмом возникла рука – Артём даже не видел её – с баллончиком ядовитой смеси. Некоторое количество этой смеси попало Артёму в глаза, отчего он остановился и опустился на корточки, закрыв лицо руками, потом пытаясь протереть глаза. Незнакомец на этом не успокоился и, выйдя из-за дерева, ударил Артёма палкой по голове, попав по затылку, со словами:

    – Это тебе за Риту! Чтоб тебя больше не было!

    Невдалеке были люди, испугавшись, что его заметят незнакомец бросил палку и убежал, также придерживаясь тёмных участков улиц.

    VIII

    Артёма ждали все. И его родители дома, и Рита ждала звонка, не спала, и Женя ждала, когда Артём выйдет на связь, всё не отходила от компьютера, не ложилась спать…

    – Артём ушёл провожать Риту в девять часов вечера. Через сорок минут он позвонил и сказал, что уже возвращается…но уже два часа его нет! Мы боимся, что с ним могло что-то случиться! – объясняла Виктория сотруднику полиции эту ситуацию по телефону. – Пожалуйста, помогите его найти!

    Но Виктории ответили, что прошло ещё слишком мало времени, чтобы предпринимать какие-либо розыскные мероприятия.

    – Да что же это такое! – негодовала Виктория.

    – Может, они и правы, и рано ещё паниковать! Может, Артём замечтался, вот и не слышит и не видит никого вокруг! – пытался как-то сохранять спокойствие Анатолий.

    – Да? Поэтому он не ответил на семь наших звонков?

    Виктория не понимала, как Анатолий может быть таким спокойным, бессердечный он, что ли. Но это вовсе не так, и на самом деле – не в гневе – Виктория знала, что её муж переживает ещё больше её, просто старается не показывать этого.

    – Я отправлюсь на его поиски, а ты оставайся, вдруг он придёт.

    – Сразу бы так! – проговорила себе под нос Виктория.

    Анатолий собрался быстро. Выйдя из дома, он остановился, чтобы подумать, какой дорогой идти. Он вспомнил, что в разговоре по телефону Артём жаловался, что транспорт плохо ходит, поэтому он будет возвращаться пешком.

    – Ага! – смекнул Анатолий и выбрал направление к главному проспекту, в надежде, что Артём, если заблудился, будет искать выходы на главную улицу города, а с неё ориентироваться.

    Тем временем Артёма везли в городскую больницу, мальчику была нужна срочная госпитализация. Артём от удара по голове потерял сознание. Минут через десять прохожие увидели неподвижно лежащего ребёнка на дороге, вызвали скорую помощь.

    Телефона при нём уже не было, так как незнакомец, напавший на Артёма, успел прихватить его телефон, чтобы все думали, что это обычное ограбление. Поэтому с родителями мальчика пока никак не могли связаться.

    Виктория не могла сидеть сложа руки, она ходила по квартире из одной комнаты в другую, а когда входила в кухню, то постоянно ставила разогревать чайник, делая это абсолютно рефлекторно. И в очередной раз Виктория вдруг поняла, что должна перебороть свой страх и, несмотря ни на что, быть сильной, признать, что с Артёмом действительно могла случиться беда, но не паниковать. Но вместо полиции, Виктория стала обзванивать больницы, все в городе, по порядку, выбирая номера телефонов из справочника.

    Анатолий шёл вдоль проспекта, по тротуару, по той стороне, по которой мог возвращаться Артём (и, как знает читатель, возвращался). Пройдя остановку, неподалёку от которой и пострадал Артём, но теперь его уже там не было, Анатолий будто что-то почувствовал, замедлил шаг, стал присматриваться к окружающим. Он заметил, что люди возле остановки толпятся больше обычного, что-то бурно обсуждают. Присмотрелся. В основном там были женщины старше сорока, они его тоже заметили, указывали друг другу на Анатолия взглядом, потом отвернулись. В иной раз Анатолий не придавал бы этому значения, но не сейчас. Он подошёл к ним в надежде узнать, не видели ли они Артёма. Конечно, они не знают Артёма, а мальчиков такого возраста много, однако не в такой час, кто знает, вдруг они могли бы видеть Артёма, проходящего здесь или ожидающего транспорт. Анатолий надеялся на что-то подобное.

    – Добрый вечер, не подскажете? – начал разговор Анатолий, понимая что, возможно, отвлекает женщин от чего-то важного, судя по их строгим лицам, но и у Анатолия была важная причина, что и в его лице отражалась решимость дойти до победного конца.

    – Добрый, хотя для кого и недобрый, – встретила его фразой одна из женщин.

    – Я сыну ищу, он давно должен был прийти домой, он возвращался от подруги. Он мог проходить здесь, ждать автобуса на остановке…

    Женщины переглянулись. Анатолий внимательно смотрел на них.

    – Большой мальчик был?

    – Невысокого роста, двенадцать лет.

    – Видели мы мальчика, но не знаю, вашего или нет, тут их знаете…– рассказывала всё та же женщина.

    – Ну! – волновался Анатолий и был в нетерпении услышать, где его сын, чтобы скорее его найти.

    – Вот! – указала она на рядом стоящую женщину, видимо свою знакомую. – Марья Михайловна, здесь давно стояла…

    – Да, – подтвердила Марья Михайловна и перебила подругу Нину, чтобы самой рассказать, как всё она видела. – Я, значит, шла на остановку, от дома, как обычно, вот здесь, по этой дороге, как всегда я здесь хожу вечером, потому что светло тут, фонари горят…а сегодня фонари и не все горят, темно в некоторых местах, – и указала Марья Михайловна как раз на ту тень под деревьями, где и увидела она лежащего мальчика.

    – Ты ближе к делу говори, старая! – торопила её Нина. – Господи!

    – Да и говорю я…отстань! Иду и вижу, пацан совсем, а лежит будто пьяный. Я и подумала сначала так, что напился, вот и лежит. Глянула на всякий случай, чтобы удостовериться. Ан нет, смотрю, трезвый, только кровь у его головы, значит, мёртвый, вот я и вызвала скорую, уж они сами разберутся, что с ним, вылечат или нет!

    Анатолий испугался, что это мог быть Артём. Но как узнать наверняка? Проверить самому, увидеть этого мальчика.

    – А куда его повезли? Давно это было?

    – Куда повезли, не знаю, в ближайшую больницу, наверное. А было это…нет, недавно, где-то с полчаса назад. А сколько он до меня пролежал, так откуда же я знаю.

    – Спасибо! – быстро ответил Анатолий и отшёл в сторону, скорее доставать телефон и звонить по больницам.

    Но, как только он достал мобильный, тот зазвонил. Это звонила Виктория. Она выяснила, что за последние два часа был зарегистрирован только один случай приёма подроста без документов, и случай был тяжёлый, с ранением головы.

    – …Я уже вышла из дома и вызвала такси. Еду в эту больницу.

    Виктория Анатолию продиктовала адрес. Анатолий понял про какую больницу говорит его жена, сориентировался, и понял, что быстрее будет ему пешком, чем на транспорте или ждать такси. Он был прав.

    Анатолий и Виктория прибыли в больницу почти одновременно. Анатолий пришёл первым и успел узнать подробности про Артёма – он до последнего надеялся, что этот мальчик не Артём, а их сын уже подходит к дому, просто немного заблудился.

    – Толя! – кричала ему издалека Виктория, бежала, спотыкалась.

    – Скажите, пожалуйста, куда определили мальчика? Вы сказали, его привезли на «скорой» около часа назад! – спрашивал Анатолий медсестру, которая дежурила и вышла на первый этаж в основной холл.

    – Да, сейчас узнаю, подождите, пожалуйста, – спокойным, но понимающим и немного встревоженным голосом ответила она.

    – Его привезли и сразу в реанимацию, потом…вот буквально только что перевезли в глазное отделение и определили в стационар. Вам во второй корпус, он на территории, нужно обойти это главное здание и вдоль аллеи, потом будет третье здание справа, двухэтажное. Оно полностью детское глазное отделение. Вам туда.

    – Спасибо! – ответила Виктория.

    – Глазное? – переспросил вслух сам себя Анатолий, когда вместе с женой они уже были на улице и искали это здание.

    Виктория не могла в эти минуты соображать. Она сейчас концентрировалась на том, чтобы найти это здание, потом того мальчика и убедиться, что он не Артём. Анатолий пытался понять, причём тут глазное отделение, и подумал, что, вероятно, это не их мальчик, не их Артём.

    Гришины нашли здание довольно быстро. На входе их встретил дежурный врач, у которого они смогли узнать про только что привезённого к ним мальчика из реанимации. Гришины объяснили, что у них приключилась беда с их сыном и они не знают, где его искать, проверяют больницы, хотят проверить, их сына привезли к ним или нет.

    – Ну хорошо, пройдёмте, я провожу вас в палату. Но только посмотрите, убедитесь и…

    – Мы понимаем, доктор, спасибо! – ответил Анатолий.

    Артём лежал без сознания, будучи всё ещё под наркозом, с бинтовой повязкой на глаза. Лежал в отдельной палате, не общей. Врач сказал, что сразу они в общую не переводят, смотрят, как проходит адаптация.

    Когда Анатолий и Виктория увидели Артёма, они замерли. Сердце каждого из них налилось кровью, когда они увидели их Артёма такого беззащитного, хрупкого, нежного, лежащего тут без сознания. Виктория припала к Артёму, взяв его за руку и прислонив ладошкой к своему лицу. Анатолий подтвердил доктору, что это их сын, их Артём.

    – Мне жаль, – ответил доктор. – У вас пять минут, ему нужен абсолютный покой после операции.

    – А что с ним, доктор? – смог спросить Анатолий.

    – Лёгкое сотрясение мозга, травма головы не опасная, но…

    Доктор сделал паузу, вздохнул.

    – Но что? – строго спросила Виктория, повернувшись к мужчинам.

    – У него повреждены слизистые оболочки на обоих глазах. Мы сделали всё необходимое, но более ничего сделать не можем, пока не будет ясно, как его состояние, по резульататам анализов.

    – Что у него с глазами? – настойчиво спрашивала Виктория, встав с колен и подойдя к доктору почти вплотную. – Что с нашим сыном?

    – Он потерял зрение, но мы пока не можем сказать точно, навсегда или нет, есть ли шансы на восстановление зрения.

    Виктория смотрела доктору в глаза, и в её взгляде ясно и чётко читалось заявление, что он, доктор, который здесь и сейчас стоит перед ней, обязан поставить Артёма на ноги и вернуть ему зрение, что иначе и быть не может.

    – Мы сделали всё, что могли, остаётся просто ждать и верить. Мне жаль, – ответил доктор и ушёл, напомнив, что пациенту нужен покой, а часы приёма уже давно закончились.

    Но как сейчас Анатолий и Виктория могли оставить Артёма одного? Они уже пустили его одного проводить подругу, и это привело к беде. Что именно случилось, было непонятно, но выяснять это – дело будущего. Дело настоящего – вылечить Артёма, заботиться о нём.

    IX

    Артём проснулся от наркоза ближе к утру. Но он не мог понять, проснулся он или нет. Вокруг темнота, глаза что-то сдавливает, будто и дышать тоже тяжело. Артём стал жадно глотать ртом воздух, ворочаться на кровати. Он пытался понять, где находится, что с ним происходит, что уже произошло. Почему так тихо, почему так темно. Он ощущал, будто у него большая голова, которая уже не держится на его плечах, а во всём теле лёгкость, будто он сейчас может взлететь.

    Не понимая, где он, не видя ничего вокруг, кроме разных цветных, но блёклых вспышек и темноты меж ними, Артём решил ощупывать всё руками. Так он понял, что под ним мягкая кровать, он укрыт одеялом, а на лице какая-то повязка.

    «Точно! Повязка! Она-то мне мешает!» – постановил Артём, и попытался снять эту повязку.

    Но ему не хватало сил или понимания того, как её снять, как вновь всё увидеть. Что «всё»? Задал себе этот вопрос Артём и стал вспоминать, где он был, что теперь ничего не видит, лежит в незнакомом месте. И он вспомнил, благо память его была в порядке. Он вспомнил, что провожал Риту, потом возвращался домой, должен был уже прийти, а потом это…темнота. Артёму представилось, что он, верно, уже лежит дома, где-то рядом с ним должны быть его родители. Раз так, то над их позвать. Артём сделал над собой усилие, постарался крикнуть как можно громче, чтобы его точно услышали с первого раза.

    – Папа! – выкрикнул Артём, и сей момент сильная острая боль отозвалась по всей голове, пробежав от одного виска к другому, остановившись в затылочной области.

    От неожиданной боли Артём вскрикнул. Его крик слышали Анатолий и Виктория. Они не уходили всю ночь, были в коридоре. Дежурный врач не выгонял их, хотя неоднократно намекал, что за их ребёнком присмотрят, а они могут поехать отдохнуть домой, поспать. Какое там спать? Разве можно уснуть, когда твой ребёнок на больничной койке и неизвестно его состояние?

    Гришины сразу вбежали в палату и увидели Артёма, который пытался самостоятельно снять бинтовую повязку с глаз, но у него не получалось. Виктория в мгновение ока оказалась рядом с Артёмом, присела с ним рядом на кровати, взяла в свои руки его руки, а Анатолий присел за Викторией.

    – Артём, мы здесь, всё в порядке, ты нас слышишь?

    – Слышу тебя, – тихо ответил Артём, боясь, что если он скажет громче, то вновь голову сильно прострелит острой болью.

    Виктория легонько обнимала Артёма, целовала его в щёку, Анатолий крепко взял сына за руку, повторяя:

    – Артём, ты сильный, ты молодец!

    Но Артёму было непонятно, что с ним произошло, он возвращался домой, а теперь он здесь. Он тихо спросил:

    – Я возвращался домой, а потом что-то случилось…

    – Да, мы знаем. Но ничего страшного, ты скоро поправишься, и всё будет как прежде, – успокаивала его Виктория.

    – Я не позвонил Рите.

    – Мы позвоним ей, тебе нужно отдыхать, не напрягайся и глаза не напрягай, – говорила ему Виктория.

    – Я ничего не вижу, – тихо и с дрожью в голосе произнёс Артём.

    Виктория и Анатолий переглянулись. Они не знали, что сказать сыну, но не хотели его расстраивать.

    – У тебя повязка на глазах, это так нужно, потерпи, скоро её снимут, и ты вновь будешь всё видеть, как раньше, – ответила ему Виктория.

    Только Виктория успела договорить слова, как в палату вошёл дежурный врач и попросил родителей удалиться, чтобы провести осмотр пациента.

    – Артём, мы тут рядом. А доктор должен тебя осмотреть, он тебе и скажет всё, – сказал Анатолий. – И не раскисай!

    Доктор неодобрительно взглянул на родителей, жестом указал им на дверь, а потом принялся за осмотр Артёма.

    – Ну что, друг, – начал добродушным тоном Егор Дмитриевич, – Я теперь твой лечащий врач. А ты, как я понимаю, Артём?

    – Да.

    Егор Дмитриевич делал осмотр, сперва визуальный, потом померил давление пациенту, но всё время разговаривал с ним, тем самым спрашивая и о самочувствии.

    – Этой ночью, Артём, ты спал крепко, даже гром и молнии тебя не разбудили бы.

    – А была молния?

    – Нет. Но всё равно, не разбудили бы…Так, посмотрим, что тут у тебя… голова не болит?

    – Так нет, только когда громко говорю.

    – Ага…а как болит тогда?

    – Остро по всей голове, виски.

    – Понятно. А так, ощущаешь лёгкость?

    Артём покивал в знак согласия.

    – Не переживай по поводу головы. У тебя лёгкое сотрясение было, уже всё прошло. Через день-два голова болеть не будет, понятно? Только нужно будет принять лекарства, я их тебе выпишу, родителям передам, они проследят. Всё понял?

    Артём вновь покивал головой.

    – Тяжело тебе говорить, ну ничего, не страшно, ты же мужчина! Мужчины должны иногда терпеть, иначе никак.

    Артём покивал головой, потом ответил:

    – Я буду сильным, чтобы защитить свою жену!

    – А у тебя уже есть жена? – улыбнулся доктор.

    – Рита. Мы ещё не женаты, но, когда будет можно, то сразу поженимся! Мы с ней так вчера решили!

    – Правильно, это правильно! Так и надо! А твои глаза до свадьбы заживут, это я тебе обещаю!

    Артём осмелился и спросил у доктора про зрение:

    – А зачем эта повязка?

    – Ты немного поранил глазки, тебе сделали операцию, глаза несколько дней нельзя тревожить, подвергать солнечному свету, иначе лишишься зрени навсегда, тебе понятно? Пока я не разрешу, повязку снимать категорически запрещается, а также ни в коем случае нельзя тереть глаза, надавливать на них, вообще что-либо с ними делать, даже сильно жмуриться нельзя, ты меня хорошо понял?

    – Да. А сколько дней так? – уже более бодрым голосом спросил Артём.

    – Это мы посмотрим по результатам твоих анализов. Но дня три, я думаю, не больше.

    – Это хорошо. Три дня! – радовался Артём, даже улыбнулся.

    – Вот и славно. А теперь лежи, отдыхай, если что-нибудь будет нужно, я или дежурная медсестра тебе принесут, также твои родители здесь, вряд ли они уйдут домой, как бы я их не прогонял…

    – А зачем их прогонять?

    – А что, им спать не нужно? Отдыхать не нужно, по-твоему?

    Артёму стало немного стыдно, что в данный момент он думал только о себе, потом сказал:

    – Нужно.

    – Вот и хорошо. Я сейчас уйду, а они придут, тебя не оставят. Я приду позже, к завтраку, через пару часов. Не скучай.

    – До свидания, Егор Дмитриевич!

    – До свидания, Артём.

    Доктор вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Гришины в нетерпении ожидали услышать диагноз, в особенности по поводу зрения.

    – Ну что я могу сказать. Чувствует себя он хорошо, это несомненный плюс, хотя даже о его самочувствии говорить рано, так как он ещё не полностью отошёл от наркоза. Лёгкое сотрясение мозга пройдёт через несколько дней. Это время его будет подташнивать, болеть голова, но в целом ничего критичного.

    – А как его глаза? Доктор! Зрение восстановится? – взволнованно спрашивала Виктория.

    – Восстановится, но не скоро. В ближайшее время необходима будет ещё одна операция на глаза, иначе видеть он не будет.

    У Виктории внутри всё опустилось. Она и хотела сказать, но не было сил что-либо говорить, Анатолий прервал неловкую паузу:

    – Скажите, что за операция, сколько она будет стоить?

    – Операция по своей сути несложная, но требует оборудования высокого класса. Нет, если вы подумали, что оперировать его будут здесь…нет, у нас нет таких аппаратов. В Москве есть. Здесь вы не найдёте.

    Теперь и у Анатолия руки опускались, но он не сдавался.

    – А вы сможете выписать направление, чтобы нас там приняли?

    – Я обязан его выписать и выпишу, но не сейчас, а через три дня, когда снимем повязку и составим выписку на него.

    – Скажите, вы знаете хотя бы примерную стоимость операции? – интересовался Анатолий.

    – Примерную? Ну если только очень примерную. Триста тысяч, может, и полмиллиона.

    – Рублей? – настороженно переспросила Виктория.

    – К вашему счастью, рублей. Но сейчас не это должно быть для вас главным.

    Гришины напряглись, приготовились внимательно слушать доктора.

    – Сейчас Артёму нужен уход, также важно и нужно, чтобы рядом был родной, близкий человек, чтобы не случилось депрессии. Я пропишу все необходимы лекарства, в том числе глазные капли, которые вы будете ему дозированно капать в глаза после снятия повязки, и весь этот режим ухода необходимо будет тщательно выполнять. Также Артёму противопоказаны разного рода стрессы, расстройства. Старайтесь поддерживать в нём всё время хорошее настроение, веру в скорое выздоровление, иначе мальчик погибнет.

    – Спасибо, доктор, – ответили ему Гришины и после пошли к Артёму в палату.

    Артём уже не лежал. Он самостоятельно сел на кровать, спустил ноги на пол, уже собирался подняться, но всё никак не решался, собирался с мыслями, ощупывал кровать, подбирая точку опоры. Увидев его старания, Виктория сразу подбежала к сыну, взяла его за руку с одной стороны, Анатолий подошёл с другой стороны, и они подняли Артёма, чтобы он встал на ноги, придерживали его, но не держали, давая возможность самому сохранять равновесие.

    – Я стою, – сказал Артём, асинхронно напрягая разные мышцы, отчего его и покачивало слегка в разные стороны, но Артём справился и удержал равновесие самостоятельно, родители уже не придерживали его.

    – Молодец! Так держать! – радовался Анатолий, Виктория также радовалась, переглядывалась с мужем, улабалась ему, улыбалась и Артёму, когда глядела на него.

    – Ну хватит, теперь давай самостоятельно садись на кровать, мы тебя придержим, подстрахуем! – сказал Анатолий, и слегка касался своей рукой плеча Артёма.

    Артём попросил повторить это упражнение несколько раз, чтобы увереннее уметь самому вставать с кровати, садиться на кровать. Артёму никак не хотелось только лежать и ничего не видеть, ему хотелось, чтобы прежний ритм жизни не прекращался, не менялся, даже ненадолго. Но Артём убеждал себя, что через три дня, когда повязку снимут, всё будет как прежде.

    – Я пропущу тренировки, – вдруг вспомнил Артём. – Как же Рита будет без меня танцевать? Мы с ней ещё должны обязательно выступить на соревнованиях, я хочу подготовиться!

    Артём был полон решимости, чтобы не бросать занятие танцами, чтобы обязательно победить на соревнованиях, в паре с Ритой, ведь и Женя тогда будет рада за Артёма, что он смог станцевать лучше и прекраснее всех.

    – Конечно, подготовишься, выступишь, – ответила Виктория, а у самой сердце наливалось кровью.

    – Но не будем торопить события, сначала ты должен поправиться! – строго сказал ему Анатолий.

    – Рита обязательно придёт тебя навестить, мы скажем ей, – хотела поддержать Артёма Виктория, но Артём вдруг испугался, он испугался, что Рита увидеть его такого, беспомощного.

    – Не надо…пока не надо, лучше, когда повязку снимут, – просил Артём, и голос его дрожал, и также задрожали и руки и ноги, и мурашки пробежали по коже по всему телу.

    Виктория обняла Артёма, присев с ним на кровать на одном уровне, поглаживала по голове, обещала, что всё сделает правильно, что не нужно ему, Артёму, сейчас волноваться.

    – Ты не хочешь, чтобы она тебя видела, это понятно, но она тоже переживает, ты можешь с ней созваниваться, общаться, – объяснила Виктория.

    Артёму эта мысль понравилась, и он просил дать ему телефон.

    – Вот тебе пока мой телефон, – сказала Виктория, – с голосовым набором, а кто-нибудь из нас, или я или твой папа, будем рядом.

    Артём радовался, что родители поддерживают его, и уже тянул руки к телефону, перебирая по воздуху пальцами будто набирая номер Риты. Тем не менее Виктория сама набрала номер Риты, а Артёму передала телефон, ему лишь оставалось держать телефон и разговаривать.

    – Если хочешь, мы подождём в коридоре…– сказала Виктория.

    Артём мотал головой, просил, чтобы родители не уходили.

    – Гудки…– обречённо произнёс Артём, но в этот момент гудки прекратились, а вместо них Артём услышал знакомый нежный голос:

    – Здравствуйте, Виктория Игоревна, – ответила Рита, будучи в полной уверенности, что ей звонит её тренер по танцам, но также и мама Артёма, а значит, возможно, хотят и рассказать что-то про Артёма.

    Артём немного растерялся, сильно волновался, что не мог даже ничего сказать, хотя очень хотел, напрягался, едва не поперхнулся слюной, неправильно сглотнув её, но всё же смог ответить:

    – Привет.

    Рита была приятно удивлена. Она узнала голос Артёма, но не понимала почему он звонит ей с этого телефона и именно сейчас.

    – Привет. А как ты… а ты вчера так и не позвонил…

    Рита и не знала, что говорить. Она тоже сильно волновалась. Переживала и за то, что Артём ей вчера не позвонил, когда пришёл домой, не отвечал на звонки, потом был недоступен. Рита полночи проплакала, под утро только успокоилась и уснула, а тут разбудил её телефонный звонок с голосом любимого.

    – Я не мог вчера…мой телефон потерялся. Я заболел сильно. Три дня пролежу в больнице.

    Рита встревожилась. Она испугалась за Артёма.

    – Я приеду к тебе, чтобы навестить, всё и расскажешь! Диктуй адрес.

    Артём замолчал. Он и хотел, чтобы Рита приехала, но не хотел, чтобы видела его такого, чтобы знала про глаза.

    – Не получится, тут карантин, врачи не пускают.

    Артём мог бы заплакать, но вспомнил наставления доктора, что нельзя нагружать глаза, и сдержал свой порыв, сдержал слёзы.

    Виктория помогла Артёму, она попросила взять у него телефон, чтобы самой объяснить ситуацию, чтобы Рита не переживала, не обижалась на Артёма.

    – Рита! Это Виктория Игоревна!

    – Да, Виктория Игоревна.

    – Артём и правда сильно заболел. Пустили к нему только нас, потому что мы его родители, но, чтобы вас не заражать, на всякий случай, два дня тренировок не будет. Отдыхайте, набирайтесь сил, сами можете дома позаниматься. Упражнения вы знаете и помните.

    – Хорошо, Виктория Игоревна.

    – Артёму можешь звонить. Почаще ему звони, на мой номер, хорошо? Договорились?

    – Да. Я поняла вас, Виктория Игоревна.

    – Хорошо. А теперь возвращаю телефон Артёму, болтайте, пока не надоест.

    – Спасибо, Виктория Игоревна.

    Виктория отдала телефон Артёму, аккуратно положив ему его в руку.  Анатолий тихо попрощался с Артёмом, сказал, что пока с ним останется Виктория, а ему нужно съездить по делам.

    Кровать была широкая, и Виктория прилегла рядом с Артёмом. Им не было тесно, было вполне уютно, комфортно. Главное, Артём ощущал, что он не один, что скоро он выздоровеет и всё будет как прежде, как до этого непонятного происшествия.

    Анатолий отправился домой, немного поспал, потом взял с собой еды, ноутбук, а по пути в аптеке купил прописанные доктором лекарства для Артёма, в магазине купил для сына новый телефон и вернулся в больницу, к Артёму, сменить жену, чтобы и она смогла отдохнуть, сделать необходимые дела.

    X

    Не дождавшись в ту ночь, когда Артём выйдет на связь, Женя уснула, оставив включённым ноутбук. Утром первым делом проверила, не писал ли сообщений ей Артём, не выходил ли в Сеть. Нет, не было его в Сети, и сообщений от него тоже не было, даже по смс. Это волновало Женю, она начинала беспокоиться за друга. Решила ему позвонить, но абонент был вне зоны доступа. Она не знала, что это такое, но поняла фразу оператора буквально – вне зоны доступа, значит, в недоступном месте. Женя очень испугалась за Артёма.

    Ещё перед завтраком, перед водными процедурами, сразу же, как только не дозвонилась до Артёма, Женя, схватив телефон, выбежала из своей комнаты, побежала в комнату к Марии Евгеньевне просить помочь Артёму.

    Мария Евгеньевна была дома одна. Услышав крики, она сразу вышла к Жене. Дмитрий Александрович рано утром ушёл, как он шепнул на ухо спящей жене, на свою новую высокооплачиваемую работу, обещал быть вечером, просил без него в клинику не ездить. Собственно, Мария Евгеньевна собиралась весь день уделить Жене, чтобы девочке не было скучно, а тут уже с утра переполох. Мария Евгеньевна никак не могла взять в толк, о чём так переживает Женя, что её взволновало. Маленькая прибежала к Марии Евгеньевне, бросилась на шею обниматься, потом высвободилась из объятий и махала перед Марией Евгеньевной рукой, держа телефон, да всё повторяла:

    – Артём потерялся! Ему надо помочь!

    Мария Евгеньевна, услышав такое из уст ребёнка, оторопела, но потом взяла себя в руки, и ответила юной паникёрше:

    – С чего ты взяла? Ты не можешь до него дозвониться?

    – Не могу! – сделала акцент Женя. – И по компьютеру он не пишет больше, а всегда по вечерам и утрам пишет, всегда мы с ним общаемся. А в телефоне сказали, что он недоступен.

    Мария Евгеньевна смогла осмыслить только одну фразу, относительно телефона.

    – Возможно, его телефон разрядился, а времени зарядить нет, может, он занят. Он же тренируется? Много? Кажется, танцует? А танцы сильно утомляют, от них сильно устаёшь и обо всём забываешь. Не стоит так переживать. Вечером, я уверена, он обязательно с тобой свяжется, ведь выходной от тренировок день будет обязательно. Вот тогда он тебе и позвонит или напишет.

    Мария Евгеньевна взяла Женю на руки и понесла в её комнату, в кровать. Но Женя всё кричала, что спать она не хочет, что будет ждать Артёма.

    – Мы вместе будем его ждать, договорились? Я тебе помогу разобраться в компьютере, чтобы ты не так переживала, если что-то у тебя пойдёт не так. Договорились?

    – Да.

    – А вообще я хотела с тобой позаниматься многими интересными вещами.

    Женя уже успокаивалась. Уверенность Марии Евгеньевны в том, что с Артёмом всё в порядке, что он просто занят танцами и сильно устаёт, действовала на Женю как успокоительное средство, но в глубине души всё равно Женя продолжала чувствовать, что не всё в порядке с её другом, что нужно обязательно связаться с Артёмом.

    – А его родители? Им можно позвонить? – вдруг придумала Женя.

    Марии Евгеньевне самой в голову такое не пришло, и точно бы она не вспомнила о таком варианте в данной ситуации, потому как никогда ранее не могла представить себе, что может позвонить Гришиным. А поэтому она не была уверена, есть ли их номер телефона у неё. Мария Евгеньевна стала вспоминать, перебирать записи в записной книжке, и нашла нужный номер – номер Виктории.

    – Звоним? – формально уточнила Мария Евгеньевна, держа в руках телефон и глядя на Женю.

    – Звоним! – уверенно подтвердила Женя.

    Мария Евгеньевна посмотрела часы. Было семь утра, а в Хабаровске, стало быть, на восемь часов больше, то есть, уже три часа дня.

    – Да у него день в самом разгаре! – констатировала Мария Евгеньевна, улыбнулась, пожала плечами, и набрала номер Виктории.

    Виктория в это время была уже дома, спала, её телефон был при ней, так как Артёму Анатолий принёс уже новый телефон, но с восстановленной sim-картой. Чтобы выспаться, Виктория выключила звук в телефоне и крепко уснула, чтобы потом быть полной сил, поэтому и не слышала звонка Марии Евгеньевны.

    Мария Евгеньевна повторно несколько раз позвонила, но никто не брал трубку, но гудки были, значит, телефон в зоне доступа.

    – Не берёт трубку, вероятно, она тоже занята.

    – Не берёт трубку… – протяжно повторила Женя, глубоко вздохнув.

    – Не переживай! Она обязательно увидит пропущенные вызовы и перезвонит, нам остаётся только ждать.

    – Ждать… – вновь протяжно проговорила Женя, всем своим существом показывая, что ждать ей не хочется.

    – А, чтобы ожидание не было таким утомительным, я кое-что придумала для тебя, моя маленькая принцесса.

    Мария Евгеньевна позвала Женю, чтобы она шла за ней, и сама пошла в кухню.

    – Мы с тобой приготовим кое-что очень вкусное. Шарлотку!

    – Ура! Шарлотка! – искренне радовалась Женя, ей действительно хотелось поесть чего-нибудь вкусненького и сладенького.

    Тем временем Анатолий был с Артёмом, старался постоянно с ним разговаривать, чтобы Артём не чувствовал одиночества, рассказывал ему истории из своей жизни, в основном из детства, когда он был в его возрасте, такой же озорной двенадцатилетний мальчишка.

    – …И когда мы с ребятами собирались, то непременно могли угодить в какую-нибудь историю. Чаще это были обычные истории. Мы могли, играя в футбол, разбить окно соседки на первом этаже, а она могла потом не отдавать наш мяч, жаловаться нашим родителям, в общем, скандалить. Нас это забавляло, от родителей мы получали нагоняй, они нас частенько наказывали…но всё равно было здорово. – …Мы больше времени проводили на улице, не знали, что такое компьютер…точнее как, знали, конечно, но только понаслышке. Хотя и жили в городе, всё равно ни у кого особой техники не было. Поэтому больше могли проводить времени вместе, общаться.

    Артём слушал, но лежал неподвижно, даже перевернулся на бок, будто собирается уснуть, молчал, но слушал, ему было интересно, он даже живо представлял себе маленького Анатолия, который мог бегать с мячом да ещё разбивать им окна. У Артёма перед глазами пролетало множество разных образов, но он учился концентрироваться, чтобы чётко и ясно представлять себе конкретные образы. Как сейчас – он представлял себе своего нынешнего папу – именно папу, а не отчима, про своего биологического отца Артём уже давно забыл, вычеркнул его из памяти, и Анатолий теперь был для него папой!

    – …Но был у нас один случай…мы с ребятами, а теперь уже про них нельзя сказать, что они ребята, а вполне себе каждый из них достойный мужчина, взрослый, джентельмен…так вот, мы тогда с ребятами пошли на речку, но до речки было далеко, а по пути увидели пруд. Пруд самый обыкновенный, за ним никто не следил, никто его не расчищал от водорослей, уровень воды, видимо, также был низкий, но нас эти подробности не интересовали. Мы увидели воду, побежали, прямо по бездорожью, сквозь бурьяны в поле, прибежали к этому пруду, остановились, потому что каждый увидел, что вода грязная, и не захотел купаться здесь, но ведь все бежали именно для этого, чтобы искупаться, а тут такое – вода грязная. Пашка, самый аккуратный в нашей банде, самый вежливый всегда, опрятный, сразу отступил на несколько шагов от этого пруда, предлагал идти дальше, искать речку, но кому хотелось идти дальше? Все уже устали искать речку, к тому же не были уверены, что найдут её, да и зачем, когда уже нашли водоём, пруд, вот он, бери да купайся. Вот мы и думали так. Нас было…не помню точно, трое или четверо. Да, четверо, кажется. Пашка четвёртый. Мы втроём так сразу разделись да побежали купаться, нам всё было ни по чём: грязно, не грязно – вот мы и окунулись. Довольные были, что от жары спаслись, а Пашка не шёл, только подойдёт к берегу, посмотрит испуганным взглядом да отойдёт. Страшно ему было. Боялся он наступить на железку и пораниться, родители его приучили сторониться подобных мест, чтобы не пораниться, не заболеть столбняком…вот он и смотрел на нас, а самому ведь хотелось, но не решался. А мы что? Видим, что он там один на берегу, а мы купаемся, да звали его к нам, говорили, что ничего страшного нет, что вода нормальная, только мутная немного, что тина уже в сторону уходит, потому что мы купаемся. Не сразу, но Пашка согласился искупаться. Он разделся, стал входить в воду, поскользнулся, скатился, попой прямо на дно сел, руками тоже упёрся в ил, потом встал, прошёл чуть вперёд, к глубине, да наступил на железку, на гвоздь или что-то в этом роде. Закричал, выскочил на берег. Кровь сочилась у него из стопы. Он плакал, боялся, что теперь заболеет столбняком, но, слава богу, всё обошлось тогда. Мы вылезли, чтобы посмотреть, что с ним, многие смеялись над ним, я немного тоже, но потом довёл его до дома, сам бы он не дошёл. Рану ему обработали, залечили. Больше он в пруд купаться долго ещё не ходил, лет пять или шесть, пока не забыл, как это страшно. Вот такая вот история. Понимаешь?

    Артём зашевелился, но всё ещё лежал на боку. Пока Анатолий рассказывал историю, Артём всё живо представлял, даже представил себя Пашкой на какой-то момент, задёргал ногой.

    – Артём, я хочу сказать, что чего боишься, то и случается, равно как и во что веришь, то и происходит, – сказал Анатолий.  – Мы с мамой верим, что через пару дней ты выздоровеешь, через неделю окончательно восстановишься, только надо будет пройти небольшой курс лечения, и потом вновь будешь бегать, прыгать, танцевать. А через месяц уже забудешь об этом, как о страшном сне.

    – Я уже через три дня буду здоровым. Доктор же сказал, что повязку скоро снимут.

    – Да. Повязку снимут, но глазки ещё надо будет подлечить, доктор нам написал лекарства и какие глазные капли капать.

    – Хорошо, – с грустью в голосе ответил Артём, продолжая всё ещё лежать на правом боку.

    Анатолий сидел рядом. Он же принёс ноутбук, но ещё не включал его, не говорил об этом Артёму.

    – Сынок, а я ноутбук принёс, – вспомнил Анатолий.

    Артём встрепенулся, и стал переворачиваться на спину, потом привставал, чтобы уже сидеть на кровати, облокотившись о стенку.

    – Да-да, знаю, вижу по тебе, как ты соскучился по Жене, хочешь с ней пообщаться?

    – Хочу! – с нетерпением ответил Артём, уже подготавливаясь к работе с ноутбуком.

    – Давай так. Пока ты не можешь печатать, я буду писать то, что ты мне будешь говорить, и прочту тебе сообщения от Жени, которые она тебе написала.

    Артём кивал головой в знак согласия. Анатолий включил ноутбук, вошёл в программу.

    – Женя писала тебе.

    Артём был в ожидании прочтения письма.

    – И не один раз! – говоря это Анатолий улыбаясь.

    Анатолий сначала прочитал сам, потом повторил для Артёма содержание письма:

    – Артём, привет! Пишет она. Я по тебе очень соскучилась. Куда ты пропал? Как у тебя дела? Выучил уже танец? Я уверена, что у тебя получится станцевать лучше всех!

    Читая, Анатолий поглядывал на Артёма, чтобы видеть его реакцию. Артёму было приятно и в то же время печально слышать строки письма от Жени. Она ведь тоже не знала, что с ним. А он не мог ей этого сказать, даже написать. А что он мог ей рассказать? О тренировках, которых уже нет. О танцах, соревнованиях, на которые Артёма уже, скорее всего недопустят. И что же говорить тогда? Обманывать Женю? Снова? Один раз он её уже обманул. Теперь предстояло обманывать второй раз.

    – Вот всё. Потом она ещё раз написала, спрашивала, где ты. Что ей написать в ответ?

    Анатолий смотрел на Артёма и понимал его без слов, по одному только выражению лица.

    – Я понимаю, тебе надо подумать. Но я оставлю ноутбук включённым, если захочешь пообщаться с Женей, она увидит, что ты в Сети, позвонит тебе через скайп, а тебе нужно будет только сказать мне, чтобы я принял звонок.

    – Хорошо.

    – Я буду рядом.

    Анатолий сидел на кровати вместе с Артёмом, теперь уже в основном молчал, но не потому, что больше нечего было рассказывать, а просто понимал, что Артём хочет побыть в тишине, подумать. Артём сам скажет, если захочет поговорить.

    Артём лежал молча, но про себя разговаривал, сам с собой, губы его слегка шевелились, глазные яблоки двигались, но их движения никому не было видно.

    Пришёл доктор, Егор Дмитриевич, была его смена. Он позвал Артёма на обед, сказал, что поможет ему. Анатолий также хотел проводить сына, врач не мешал ему, и они вдвоём отвели Артёма в столовую. Доктор говорил, что Артёму надо привыкать, что он меняет место расположения. Так эффект выздоровления будет лучше.

    – Я же не слепой, – спокойно возразил Артём, – Чтобы сидеть всё время в палате. Просто нужно вылечить глаза.

    Егор и Анатолий переглянулись.

    – Ты ешь, ешь! – акцентировал его на еде доктор. – Учись пока так кушать, потом уже будешь, как прежде, а пока надо так привыкать!

    Артёму показали, где тарелка. Для этого Анатолий взял Артёма за руки и подложил их к тарелке с обоих краёв, чтобы Артём мог её нащупать тарелку. Потом вложил ему в руку ложку и сказал, чтобы аккуратно пробовал ею кушать.

    Артём немного поднял руку, передвинул руку с ложкой чуть вперёд, чтобы потом опустить в тарелку. Анатолий направлял его руку своей рукой, помогал правильно выбрать направление и угол наклона.

    – Ничего, получится, просто непривычно, – говорил Анатолий.

    Артём даже слегка задерживал дыхание, чтобы сосредоточиться.

    – А вот этого не надо. Спокойно дыши, ровно. Ты думаешь, это беда, что с тобой приключилась? Это шанс стать лучше. За эти дни ты сможешь хорошо развить моторику, повысишь уровень своей координации, потом тебе не будет равных не только в танцах, в любом виде спорта!

    Анатолий говорил это абсолютно искренне, действительно веря в то, что говорит, отчасти знал, отчасти хотел знать именно так, для Артёма.

    – Я научусь! – уверенно сказал Артём и поспешил опустить ложку в тарелку, что звонко ударил по ней.

    – Всё в порядке, ты попал в тарелку, всё хорошо!

    Артём выдохнул и продолжил приём пищи. Обед у него занял около часа. Артём сильно измучился, устал и хотел спать. Но была ли для него теперь разница - сон или не сон? Всё равно темнота. Не во всякую ночь он видел сон, точнее, не во всякое утро помнил, что приснилось ночью, но теперь он хотел помнить каждый свой сон и с нетерпением ожидал ночи. Потому что во сне он смог бы видеть всех, кого хотел: родителей, Женю, Риту, друзей – всех.

    – Я хочу спать, – сказал Артём, и Анатолий проводил его в палату до кровати.

    Доктор сказал, что вечером Артёму назначены процедуры, поэтому поспать он сможет около четырёх часов.

    – Хорошо, – ответил Артём и спешил уснуть.

    Тем временем Рита места себе не находила. Артём заболел, к нему не пускали, тренировки на ближайшие дни отменили. Напасть какая-то.

    Рита встретилась со своей лучшей подругой Аней, чтобы поделиться тем, что тревожит её душу и сердце, рассказать про Артёма, про то, какой прекрасный день они провели вместе, а теперь случилась с Артёмом беда, а никого, кроме родителей к нему не пускают. Аня с таким внимание слушала Риту, даже позавидовала ей, но доброй, светлой завистью, потом равно как радость подруги она приняла близко к сердцу так и горе, когда Рита рассказала про больничный Артёма.

    – А тренировки-то почему отменили? – не понимала Аня.

    – Не отменили, перенесли просто. Два дня их не будет, они с Артёмом в больнице, но никого больше не пускают.

    – Странно.

    – Говорят, карантин.

    – Ты веришь?

    Рита неодобрительно посмотрела на подругу. Как можно было не верить их учителям, которые всегда так хорошо к ним относились, всегда помогали, учили всему, к тому же теперь Рита узнала, что они родители Артёма, познакомилась с ними уже как с родителями, они были к ней доброжелательны, и Рита никак не могла допустить, что они могут её обманывать, а тут Аня говорит так, будто это всем очевидно, или только ей, Ане. Но почему?

    – Да ладно! Я просто так подумала. Странно просто всё это. Тебе не хочется проверить? Что за больница, знаешь?

    Рита пожала плечами.

    – Надо обязательно узнать и самим прийти.

    Рите, конечно, хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на Артёма, увидеть его, убедиться, что всё в порядке.

    – Идём! – уверенно скомандовала Рита и, взяв подругу за руку, потянула вслед за собой.

    Девочки добежали до двора Артёма.

    – Вот его дом, вот подъезд! – показала Рита.

    – Зачем мы сюда пришли? Нам же больницу нужно искать!

    – Да. Раз в больницу ходят к нему только одни родители, а они живут здесь, то мы пойдём следом за ними, только тайно, чтобы они нас не видели. Рита оглядывалась по сторонам, присматривала, где бы они могли притаиться и ждать.

    – Подожди, а ты уверена, что они дома? Может, они уже в больнице?

    – Приёмные часы всегда вечером. Днём им что там делать?

    – Точно.

    Девочки выбрали место, как им показалось, очень удачное. Они устроились в подъезде дома напротив на третьем этаже.

    – Главное, чтобы нас не выгнали, поэтому ведём себя тихо! – сказала Рита и устроилась на подоконнике у окна, Аня присела рядом с ней.

    Благо долго ждать девочкам не пришлось. Виктория выспалась и решила сменить Анатолия. Она позвонила ему и сказала, что выезжает. Он просил её купить фруктов.

    – Отлично! – обрадовалась Рита. – Виктория Игоревна, скорее всего, поедет в больницу.

    – Может, нет?

    – Тихо тебе! – нервничала Рита, ей не нравилось, что её подруга настроена столь пессимистично.

    – Просто предупреждаю, прости.

    – Всё нормально. Идём!

    Девочки вышли из подъезда, когда Виктория уже повернула за угол и шла в направлении ближайшего продуктового супермаркета. Она купила не только фрукты, но и сок, печенья, сладости.

    – Она купила продуктов, значит, точно едет в больницу к Артёму! – поняла Аня. – Обычно навещают не с пустыми руками.

    – Вот видишь! А ты боялась! – подтвердила Рита свою догадку.

    Девочки проследовали за Викторией весь маршрут. Садились в один транспорт с ней. Их можно было заметить без труда, и Виктория точно бы заметила их в любое другое время, но не сейчас, когда все мысли ей были только об Артёме, что окружающая реальность для неё сейчас была не больше чем просто фоновым изображением, может, видеокадром.

    В больницу они пришли, но как им было пройти в покои, когда их туда точно бы не пустили. Аня сказала, что надо обойти здание вокруг, крикнуть имя Артёма, чтобы он выглянул в окно, раз к нему в палату нельзя, но Рите не нравилась такая идея. Она не могла объяснить, почему именно не нравилась, но внутреннее чувство подсказывало, что так делать не следует.

    – Подожди! Надо придумать что-то другое!

    – Что ты придумаешь? Во врачей переоденешься?

    Рита призадумалась.

    – Да никто не поверит, все увидят, что мы дети!

    – А если не во врачей? В пациентов!

    Аня не понимала, как это.

    – Поясни.

    Рита подозвала подругу ближе к себе и, шепча на ухо, рассказала план действий. Аня улыбнулась, видимо ей понравилась идея подруги, она поверила, что так точно получиться пройти к Артёму.

    Рита прилегла на травке у ворот больницы, свернувшись в клубочек, держась за живот, претворяясь, что её скрутило от боли, а Аня побежала звать врачей, кричать о помощи, вбежала в холл основного здания, где её встретила дежурная медсестра, которая сразу поспешила девочке на помощь и вызвала ещё двух медсестёр.

    – Показывай, где твоя подруга, скорее!

    Аня показала. Рита лежала, почти не двигаясь, изображала сильную боль, щурилась, прятала лицо, но не кричала, показывая тем самым, что боль настолько сильная, что ни кричать, ни говорить она не может, Аня об этом сказала, если бы медсестра не поняла.

    – Так, скорее её в смотровую. Быстро! Быстро! – скомандовала она младшим медсёстрам, а сама пошла на пост и вызвала дежурного врача.

    – Не волнуйся, сейчас твою подругу осмотрит наш врач, он вылечит её, не переживай.

    – Я волнуюсь, мы родителям ещё не говорили, они будут ругать, им не до этого!

    – А родителям сказать надо.

    – Да, но только сначала пусть доктор вылечит её.

    – Доктор вылечит, а ты пока родителям скажи, пусть приедут, они должны знать.

    – Хорошо! – обещала Аня, всеми силами изображая, что вот-вот заплачет.

    – Она не умрёт?

    – Господи! Да с чего она должна умереть?

    – Мы беляш съели.

    – И что? Он был не свежий?

    – Лежал у ларька. Она, как только его съела весь целиком, почти сразу упала. Я думала, она сейчас умрёт.

    – Боже, отравление. Ей надо промыть желудок. Врач разберётся, а я пока подготовлю процедурную.

    Пока медсестра Валя отошла со своего поста подготавливать    процедурную, Аня времени не теряла. Она пробежалась по этажу, потом поднялась на второй этаж, пытаясь найти, где лежит Артём. Но потом поняла, что, возможно, он не в этом здании, и следует искать Викторию Игоревну. Аня вернулась на первый этаж, в холл.

    Медсестра вернулась и сказала девочке, что процедурная подготовлена и, как только врач осмотрит и скажет, что надо начинать промывание желудка, так её подруге и помогут.

    – Пусть врач быстрее это скажет!

    Доктор действительно назначил промывание желудка, потому как Рита достоверно имитировала острое отравление. На все процедуры ушло всего полчаса. Тогда доктор сказал, что до вечера должен понаблюдать за состоянием Риты, убедиться, что она пойдёт на поправку.

    – А где Рита будет?

    – Мы определим её в общую палату, в соседнем здании, она побудет у нас до вечера.

    – А можно я её подожду?

    – Только не в палате, твоей подруге нужен покой, можешь подождать её на улице.

    – Хорошо.

    Долго в палате Рита лежать не собиралась. Она дождалась, когда доктор уйдёт из палаты, потом Аня сообщила ей, когда доктор вышел из здания и вернулся в основной корпус, тогда Рита потихоньку вышла из палаты, другим пациентам сказав, что идёт в туалет, а сама вышла на улицу к Ане, и вместе они пошли проверять другое здание, которое было чуть в стороне.

    – Точно они должны быть там! – решила Рита. – Потому как в этих двух зданиях мы Викторию не увидели.

    И правда, девочки были правы, сделав такой вывод. Только они подходили к зданию глазного отделения, как из него вышел Анатолий, направляясь девочкам навстречу. Рита не растерялась и спокойно ускорила шаг, но поворачивать в сторону здания не стала, а прошла мимо. Аня вместе с ней. Анатолий не обратил внимания на детей, так как тоже думал больше об Артёме. Его волновал вопрос дальнейшего лечения их сына. Им нужно было оперативно искать нужную сумму денег, договариваться об операции и везти Артёма в Москву. Как это сделать? Об этом Анатолий и думал, пока шёл домой. Он решил пройтись пешком, специально, чтобы подумать, всё правильно взвесить и решить.

    Девочки, как только Анатолий ушёл за пределы территории больницы, вернулись на маршрут и вошли в здание, прочитав предварительно на нём вывеску. Рита даже повторила вслух:

    – Детское глазное отделение…

    Им повезло в том смысле, что на первом этаже они никого не встретили и пробежали до лестницы, поднялись на второй этаж, где уже пересеклись с медицинским персоналом, но удачно прошли, что их ни о чём не спросили. Рита тёрла глаза до красноты, чтобы сойти за больную для глазного отделения в случае, если их заметят.

    Артём к этому моменту уже спал, Анатолий, чтобы не тревожить сына, вышел в коридор, прогуливался взад-вперёд, вышел на лестничную площадку, но которая на другом торце здания, а Рита с Аней вошли с лестницы противоположного конца и не видели Анатолия. Теперь им предстояло найти нужную палату. Они решили разделиться. Аня пошла заглядывать в палаты, которые по одной стороне, а Рита – в противоположной. Рите повезло больше. Она нашла нужную палату быстро и шепнула Ане, чтобы та теперь ожидала её в коридоре и сообщила, если кто пойдёт.

    Рита осмелилась и вошла в палату.

    XI

    Рита вошла в палату к Артёму, аккуратно прикрыв за собой дверь, и замерла у самого входа. Когда заглядывала, она лишь смогла увидеть лицо Артёма, а что именно у него на лице, разглядеть не успела, но сейчас она отчётливо увидела глазную повязку. Она пыталась понять, что у Артёма за болезнь, раз у него глаза с повязкой. Также она не могла понять, спит  Артём или нет. Дыхание его было ровным, сам он не шевелился, руки были сложены на груди, лишь только губы слегка подёргивались. Всё это Рита смогла разглядеть не за одну минуту, но за всё то время, что стояла так же неподвижно, как и лежал Артём.

    Потом она набралась храбрости, чтобы подойти к кровати и увидеть Артёма ближе. Рита даже встряхнула головой, чтобы убедиться, что ей это не кажется.

    – Артём, – тихо произнесла она его имя.

    Рита присела на кровать рядом с ним, коснулась пальцами своей правой руки кисти левой руки Артёма, аккуратно провела пальцами по его коже, чтобы он ощутил её прикосновения.

    – Артём, это я, Рита, – повторила она, но уже чуть более громким голосом, но больше ничего не решалась сказать.

    Сердце её обливалось кровью, наблюдая такую картину. Рита начинала понимать, что у Артёма случилась беда с глазами, что, возможно, он потерял зрения, но навсегда или нет, неизвестно. От этих мыслей ей становилось дурно, глаза её были на мокром месте и уже все красные. Ещё немного, и помощь понадобиться глазам Риты.

    Артём спал некрепко, но тем не менее появление Риты его не разбудило, хотя он и слышал подругу сквозь сон, только воспринимал Риту именно как во сне и тоже пытался ей отвечать, однако внешне это проявлялось только в подёргивании губ, их небольшом шевелении.

    – Как бы кто ни запрещал, а я всё равно пришла, – решила Рита рассказать ему вкратце о том, как она к нему шла, что ей пришлось преодолеть, даже пройти промывание желудка, что для неё во вполне здоровом состоянии было неприятно.

    – Вот, я здесь, а ты даже не разговариваешь со мной.

    Но Рита и не хотела будить Артёма, просто разговаривала с ним, просто, чтобы он чувствовал, что она рядом. Рита не знала, сколько ещё времени у неё есть, ведь в любой момент мог прийти врач или родители Артёма. Рита не хотела уходить, но периодически поглядывала в сторону двери, будто ожидая, что та вот-вот раскроется.

    Рита ещё недолго посидела с Артёмом, потом встала, чтобы уйти и лишь на прощание ещё разок взглянуть на него. Вставая, она медленно выпускала его руку из своей, нежно поглаживая, аккуратно стараясь положить его руку на прежнее место, как вдруг Артём произнёс:

    – Не уходи…

    Рита обернулась, прислушалась, присмотрелась к Артёму, он уже не был столь неподвижен, слегка переминался, лёжа на одном месте, видимо, стараясь найти более удобное положение тела.

    – Рита, не уходи, пожалуйста.

    Рита немедленно вернулась обратно к Артёму на кровать, присев как можно ближе к нему, вновь взяв его за руку, но уже более уверенно, более твёрдо, чтобы он почувствовал и поверил, что Рита не уйдёт, не оставит своего любимого, своего Артёма.

    – Я всегда буду с тобой рядом, теперь всегда! – сказала она ему, словно произнося клятву.

    – Перестань, – не нравилось Артёму, что, вероятно, говорит она ему это из жалости. – Мне через три дня снимут повязку, и я буду снова всё видеть.

    Рита улыбнулась, искренне обрадовалась, что не всё так плохо, что надо потерпеть всего три дня.

    – Так это хорошо. Я буду рядом с тобой все эти три дня.

    – А потом бросишь меня? – шутил Артём.

    Рита оценила его шутку.

    – О да! – слегка смеясь, ответила она.

    Артём тоже смеялся. Улыбка заразительна, особенно, когда любишь. Впервые за последние сутки, Артём вновь почувствовал себя счастливым, любимым, не одиноким. Конечно, родителей он тоже чувствовал, любил их, ощущал их поддержку, заботу, внимание, но Рите – своей подруге, своей любимой, своему ангелу, своему цветочку – он радовался как-то по-особенному.

    Вскоре вернулся Анатолий, чтобы проверить сына, посмотреть, спит ли Артём, и встретил в палате Риту. Он был крайне удивлён, но не прогонял её. Просто поздоровался, посмотрел на Артёма, и, увидев счастливого сына, сказал, что не будет им мешать, а подождёт в коридоре.

    Рите было неловко, ведь она пришла без предупреждения. Она покраснела от стыда, ей было и стыдно, и смешно. Вместе с Артёмом она посмеялась над этой ситуацией, потом сказала, что должна проводить подругу Аню, с которой она искала его, Артёма, а потом, ближе к вечеру опять придёт. Артём спокойно отпускал Риту, ведь ей тоже надо было домой, показаться родителям, чтобы те не волновались, да привести себя в порядок после пройденных приключений. Только вот, чтобы больше в подобные приключения не попадать, Анатолий предложил приходить Рите вместе с ним к Артёму, чтобы не нарушать режима.

    В ожидании скорейшего выздоровления эти три дня для Артёма казались вечностью, как и для Риты. С Женей Артём пока только переписывался с помощью Анатолия, но старался рассказывать немного, просил Анатолия писать, что тренировки продолжаются, соревнования могут отложить. Женя в ответ писала, что мама Марии Евгеньевны идёт на поправку, что уже начинает разговаривать, отдельные слова произносить, улыбается. Про Илью ни Женя, ни Артём не упоминали. Может, Женя и догадывалаь, что Илья умер в больнице, может, нет, Артём не знал, но не хотел сейчас задумываться об этом. Женя не вспоминает, значит, так тому и быть, значит, пока всё остаётся в тайне.

    Артём очень хотел вновь видеть. Очень хотел увидеть родителей, свою подругу Женю, свою, как теперь он мог её называть, девушку Риту, солнечный свет увидеть, окружающий мир. Артём набрался терпения и силы воли на эти три дня, чтобы выдержать жизнь в темноте, с повязкой, лёжа в кровати в одиночной палате. Последние сутки он ощущал лёгкое жжение в глазах, но сдерживал себя, чтобы не тереть их, пусть даже через повязку.

    – Если есть жжение, значит, чувствительность не потеряна! – отвечал Артёму его лечащий врач и улыбался, только Артём не мог видеть его улыбки, зато чувствовал, слышал, каким радостным тоном с ним разговаривает его врач, значит, процесс выздоровления идёт благополучно.

    Улыбка врача – залог успешного лечения. Только выйдя в коридор, врач признался Анатолию, что жжение в глазах вовсе не признак выздоровления, хотя, безусловно, говорит о том, что чувствительность оболочки глаз не потеряна, что есть хорошие шансы вновь обрести зрение.

    Артём считал минуты, секунды, сбивался, потом вновь их считал. Доходил в своём счёте до трёх тысяч, потом засыпал, просыпался и вновь считал. Ему не терпелось уже скорее избавиться от повязки. И этот день  и час наступили.

    – Ну, друг, как самочувствие? – начал утренний осмотр Егор Дмитриевич с таких слов всё таким же добродушным тоном.

    – Отлично! Только немного страшно и живот болит.

    – Ну это от волнения. Боишься, это хорошо.

    – Нехорошо! – возразил Артём.

    – Почему? – спрашивал доктор, попутно замеряя давление.

    – Потому что мужчины не должны ничего бояться!

    – Глупости, – быстро ответил ему доктор, потом обратился к стоявшим рядом родителям Артёма: – Вы своего сына этому научили?

    Гришины переглянулись и улыбались.

    – Артём! – обратился к нему Анатолий как мужчина. – Мужчины, сынок, тоже боятся, но только настоящие мужчины преодолевают свои страхи, не теряют внутреннего равновесия и никогда не сдаются! Ты меня понял? Запомнил эти слова, осознал?

    Артём кивал в знак согласия.

    – Видишь, Артём, тебя, оказывается, добру учат, а ты что говоришь!;– сказал доктор, закончив уже измерять давление.

    – Я преодолею любой страх! – сказал Артём. – Я хочу быть настоящим мужчиной, чтобы Рита и Женя могли опереться на моё плечо.

    – Обе, – шутил доктор. – Одна на одно плечо, другая на другое.

    Артём улыбался. Ему казалось это забавным. Но ведь Артём даже не представлял, как это будет, когда Женя вернётся. Он ждал её возвращения, равно как и ждал вновь соединиться с Ритой, обнять её, поцеловать. Но как так-то? Артём вдруг задумался, выражение лица стало серьёзнее, задумчивее.

    – Всё-всё, ну хватит, вредно так глубоко думать! – сказал доктор. – Все тяжёлые рассуждения гони от себя, просто живи и радуйся жизни, будь на позитивной волне, ты меня понял?

    – Так точно! – с улыбкой ответил Артём.

    После обеда Артёма отвели в процедурную, где было уже всё готово к тому, чтобы снять повязку. Егор Дмитриевич был рядом, поддерживал Артёма, а родителей просили подождать в коридоре, чтобы не мешать врачам и не создавать толпу.

    – Свет мы приглушили в процедурной специально, чтобы не убить твои глаза светом, понятно? – предупредил Артёма доктор.

    Артём кивал в знак согласия и ждал только одного – снятия повязки.

    – Всё готово, можем начинать. Начинать, Егор Дмитриевич? – спрашивала медсестра Галина.

    – Начинай, Галя, начинай.

    Галина Фёдоровна – медсестра с десятилетним стажем, – аккуратно разматывала бинт. С каждым оборотом её руки вокруг его головы, Артём глубоко вздыхал, ожидая, что вот-вот всё увидит, даже заранее улыбался, был в предвкушении радости.

    Когда медсестра закончила разматывать бинт и сняла повязку, то уже хотела сказать Артёму, что всё готово, но засмотрелась на мальчика, увидев его взгляд, улыбку. Сердце её сжалось от душевной боли. Она знала, что Артём не видит, что перед ним всё, должно быть, в тумане, а он думает, что вот-вот должен всё увидеть.

    – Ещё не всё? – спрашивал Артём и пощупал руками голову, лицо, дотронулся до глаз, там где веки.

    Улыбка пропала с лица Артёма, когда он понял, что повязка снята, а он по-прежнему ничего не видит, всё перед ним молочно-серое, будто глаза сильно заплыли.

    – Нет, Артём, ещё не всё, – глубоко вздохнув, сказал ему доктор. – Повязку тебе мы сняли, но это не конец лечения, тебе необходимо набраться терпения и пройти полный курс восстановления зрения.

    Артём молчал. Все его надежды и мечты рухнули в эту секунду, когда врач сказал ему эти слова, разрушив все воздушные замки. Теперь ему, Артёму, хотелось забиться под стол, чтобы никого не видеть и не слышать, как тогда это сделала Женя. Теперь он ощутил тяжесть страданий, как в тот момент, верно, ощутила их Женя. И как Артёму хотелось, чтобы она сейчас была здесь, вот так просто рядом, вывела бы его из-под стола да зрение сразу же вернулось бы.

    Теперь Артём не сдерживал слёз, они медленно стекали по его щекам. Несмотря на то что доктор давал надежду, Артёму уже не хотелось ни во что верить, ни на что надеяться, не хотелось вновь быть в ожидании счастья, чтобы потом обмануться. Ведь это больно. Очень больно.

    Артёма выписали из больницы, прописали лекарства, расписали родителям, какой должен быть уход за мальчиком, и напомнили, что в их интересах сделать операцию как можно быстрее.

    Всю дорогу Артём молчал. Он не знал, что говорить, не хотел никого слышать. В своей комнате, у себя на кровати, он лежал безжизненно-неподвижно, как вянущий цветок, в нём уже не было видно жизни. Гришины не знали, как помочь, поэтому старались не говорить ничего лишнего, но всегда просто были с ним рядом, спали в его комнате, ждали, пока Артём перестрадает, потом сам заговорит.

    – Рита звонила сегодня уже три раза, – начала Виктория. – Она передала тебе привет, записала музыку, хочешь послушать?

    Артём ничего не ответил, только отвернулся к стенке. Виктория включила музыку, потом попросила Анатолия ненадолго выйти из комнаты, чтобы поговорить.

    – Может, пригласить Риту, пусть будет с ним рядом, – думала Виктория. – У него депрессия, поэтому он говорит, что не хочет никого видеть. Я чувствую, что в душе это не так. Он будет рад ей. Она сможет вернуть ему радость жизни.

    – Возможно, но, может, подождём ещё немного? – опасался Анатолий. – Артём сам должен принять решение, сам должен преодолеть своё горе, только тогда он сможет справиться с недугом.

    – Он ребёнок! Очнись, милый! С тобой случись нечто подобное, я бы ни на шаг от тебя также не отходила, как от него!

    В этот момент у Виктории зазвонил телефон.

    – Это Мария Евгеньевна…– прочитала название контакта Виктория.

    – Это наверняка Женя звонит, просто с её телефона! – догадался Анатолий и обрадовался этому. Давай скорее принимай звонок, да идём к Артёму, он будет рад слышать Женю.

    Теперь Виктория была неуверена, но послушала мужа.

    – Привет, – приняла звонок Виктория.

    – Привет, – на том конце действительно была Мария Евгеньевна.

    – Как вы там? Слышала, твоя мама идёт на поправку.

    – Да, это так, спасибо, – благодарила Мария Евгеньевна за заботу. – Как вы там, как Артём?

    – В порядке, все в делах, времени едва хватает.

    – Понятно, это всегда так.

    – Да, а Женя там далеко?

    – Нет. Она рядом со мной, ждёт, хочет поговорить с Артёмом, он рядом с вами?

    – Да, в гимнастической комнате, занимается, сейчас я ему скажу, что Женя звонит, думаю, он сразу занятие бросит…Артём!

    Виктория вошла в комнату к Артёму, выключила музыку, сказала, что звонит Женя и хочет поговорить. Артём встрепенулся. Отвернулся от стенки, показывая тем самым, что хочет поговорить с Женей, но и не знает как.

    – Держи телефон, поздоровайся с Женей.

    Артём взял телефон, рука его тряслась, что он уронил его на кровать, но Виктория быстро подняла и включила громкую связь, чтобы Артёму было легче говорить.

    – Женя, привет! Говори, мы все тебя слушаем! – сказала громко Виктория Игоревна.

    – Здравствуйте, Виктория Игоревна! – поздоровалась Женя. – Здравствуйте Анатолий Николаевич!

    – Здравствуй, Женя! – поприветствовали её Гришины.

    – Привет, Артём! – сказала Женя.

    Артём открыл рот, но не мог ничего сказать, собирался с силами, чтобы Женя ничего не поняла.

    Женя беспокоилась, что возникла пауза, подумала, что Артём не хочет её слышать, не хочет разговаривать с ней.

    – Привет, Женька! – смог сказать Артём, едва сдерживаясь, чтобы в его голосе не было слышно слёз.

    Женя обрадовалась его голосу.

    – Как ты там?

    – Хорошо. Ещё тренируюсь. А ты?

    – Тоже хорошо, но без тебя скучно. Я приготовила тебе подарок, только по телефону не получится, давай включим компьютер, чтобы мы смоги видеть друг друга!

    Артём растерялся. Вновь его глаза заслезились, он тяжело задышал.

    – Хорошо, Женя, но немного позже, минут через тридцать! – ответила за Артёма Виктория. – Ему после занятий нужно привести себя в порядок, хорошо?

    – Хорошо. Артём, до связи, я жду тебя в компьютере, хочу тебе показать кое-что! – в предвкушении радости, что Артёму понравится её рисунок, отвечала Женя.

    Артёму от звонка Жени стало тяжелее, больнее. Он не хотел, чтобы она знала о его болезни, чтобы переживала, да и самому Артёму теперь казалось, что он уже не сможет как прежде жить полноценной жизнью, радовать окружающих его людей, в особенности тех, кто ему близок и кому близок он. А для него такими близкими и родными людьми были его родители – нынешние, настоящие родители, – и Рита с Женей. Роднее и ближе их у него в жизни не было.

    – Не переживай, сынок, мы подготовим тебя, Женя ни о чём не догадается, – сказал Анатолий. – У меня есть одна идея, только ты должен сейчас умыться, привести себя в порядок.

    Артём лёг на кровать. Ему ничего не хотелось делать.

    – Ты наденешь модные солнцезащитные очки, скажешь Жене, что мы подарили их тебе, похвалишься как бы ими. Будешь смотреть в экран и разговаривать с ней, мы будем в другой комнате, – дал такой расклад Анатолий.

    – Согласен? – спросил он минуту погодя.

    Артём молчал. Виктория попросила Анатолия найти эти очки, а сама пока оставалась в комнате с Артёмом. Она, как могла бы это сделать воистину любящая мать, обняла Артёма, а он обнял её. Он искренне прижался к ней, старался прижаться всё сильнее и сильнее, будто в поисках опоры.

    Анатолий принёс очки, протёр их предварительно от пыли. Пусть даже Артём мог оценить эти очки лишь по ощущениям, Анатолий всё равно старался подготовить их как можно лучше, чтобы Артёму понравилось.

    Виктория не знала, какие слова надо говорить в такой ситуации, как успокоить, как придать сил, она просто была рядом и обнимала своего сына, просто любила его, дарила ему своё тепло, настоящее материнское тепло, которое она могла бы подарить лишь своему ребёнку, но Господь своих детей не дал, зато подарил Артёма, и Виктория была благодарна Всевышнему уже и за Артёма, только молилась, чтобы Он теперь помог мальчику, вернул ему зрение. Виктория собиралась сегодня же вечером пойти в церковь и поставить свечу за здравие. И она даже не хотела думать, за что такое наказание им и Артёму. Виктория ни о чём и ни о ком более не хотела думать, кроме как об Артёме, кроме как о том, чтобы помочь ему. Но она не знала, что ещё в её силах. Сердце её билось всё сильнее, спокойствия не было уже почти неделю, своеобразное состояние, когда ты не ты, когда ощущаешь, что тебя что-то наполняет всего изнутри, будто ты находишься в низком старте и только ждёшь хлопка, чтобы начать бежать только вперёд, чтобы вырваться из той темноты, которая окутала тебя, которая не даёт спокойно дышать. Виктория тоже сильно обнимала Артёма – в нём она черпала силы, радость и горе. В нём одном для неё был источник жизни. И не нужно боле ничего, кроме того, чтобы ребёнок был жив, здоров, счастлив.

    Артём после объятий Виктории немного успокоился, уже хотел пойти в ванную, привести себя в порядок, умыться. Виктория проводила его.

    – А можно только за руку? – просил Артём.

    Ему хотелось самому передвигаться. Внутренне он не хотел мириться с отсутствием зрения, хотел делать всё? как и делал раньше, до болезни.

    – Хорошо, это хорошо, Артём! Очень хорошо! – радовалась Виктория. – Так ты быстрее поправишься.

    Но Артём хотел, чтобы это быстрее было уже сейчас. Виктория помогла Артёму умыться, потом помогла ему переодеться, чтобы выглядеть более опрятно перед Женей за компьютером. Это, конечно, всё было необязательно, но Артёму такая идея понравилась, он даже немного повеселел.

    – Вот она меня таким увидит, порадуется, – рассуждал Артём вслух.

    – Конечно! Она любому тебе обрадуется, а такому вообще! Класс!

    На Артёма нашли парадный костюм, как для выступлений на больших соревнованиях, очень подошли к этому костюмы и модные очки, которые принёс Анатолий.

    – Красавец, прям жених! – радовались Гришины.

    Артём тоже улыбнулся. Он попросил поставить его перед зеркалом, а мысленно он старался представить, что стоит перед зеркалом в танцевальном костюме, в очках, красивый. У Артёма было богатое воображение, он любил и умел воображать, он и раньше очень ярко умел представлять разные образы себе, когда закрывал глаза, а теперь эта способность усилилась, приобретя жизненноважное значение.

    Гришины, как и обещали, не мешали Артёму. Они только помогли ему включить компьютер и сесть за стол, потом ушли, прикрыв за собой дверь комнаты Артёма.

    Программа заработала, связь пошла. Артёму надо было только нажать на одну кнопку, он это и сделал, аккуратно нащупав клавиатуру (благо он знал формы разных клавиш, специальных клавиш, таких как «Enter», поэтому смог быстро сориентироваться, но печатать ему всё равно было трудно, поэтому пока он на это не рассчитывал, хотел просто пообщаться с Женей).

    – Привет, – первая встретила его изображение Женя.

    – Привет, – улыбнувшись ей в ответ, ответил Артём.

    Женя смеялась.

    – Что? – принял сразу серьёзное выражение лица Артём, испугавшись, что смешно выглядит. – Я смешно выгляжу?

    – Нет! Ты очень красивый.

    Артём успокоился.

    – А чего смеёшься тогда?

    – Просто очень рада, что увидела тебя, да ещё таким нарядным. Ты в этом костюме тренируешься и будешь выступать?

    – Да, – почти не задумываясь ответил Артём, и вдруг ему захотелось выступить, да обязательно в этом костюме.

    – Очень хотелось бы посмотреть на тебя в этом костюме, как ты танцуешь!

    – Ты хотела мне что-то показать. Показывай! – будто строгий учитель, говорил Артём, и от этого Жене также становилось смешно, она звонко смеялась.

    Ей разливистый смех, будто лучи солнца проходили сквозь все преграды, отражаясь в душе Артёма, также и согревая её.

    Артём тоже начинал смеяться, настроение у него поднималось. Будто почти засохший цветок, получивший долгожданной воды и мягких лучей солнца, начинал воскресать.

    Женя принесла рисунок и уже давно держала его перед собой. Ей было смешно, что Артём не реагирует на него, ничего не говорит. Она смеялась, думая, что так Артём шутит, заводит её, но он всё не говорил. Жене постепенно становилось обидно. Она начинала думать, что Артёму всё равно, что ему это неинтересно. Смех у Жени постепенно стал пропадать, рисунок она уже не держала, а просто положила перед собой на стол и глядела только на него, но всё ещё была на связи.

    – Покажешь?

    Женя подняла голову.

    – Я уже показывала, – с некоторой долей обиды в голосе ответила Женя, и Артём теперь понял, почему она смеялась.

    Артём догадался, что она сделала ему рисунок, что закончила рисовать его, поэтому ответил:

    – И мне понравилось, каким ты меня нарисовала, только без костюма, верно?

    Женя вновь засмеялась. Она успокоилась, ей было приятно, что Артём заметил рисунок и оценил его, но вновь было смешно, теперь уже оттого, что Артём говорил про этот рисунок. Теперь Женя не сомневалась, что он шутит. Ведь она как раз нарисовала его в костюме, только без очков. Глаза Артёма она запомнила очень хорошо и нарисовала очень красивые глаза, как настоящие.

    – Я же нарисовала тебя в костюме, ты разве не заметил?

    Артём улыбнулся, взялся за голову.

    – Я думал, что это, а это костюм.

    Женя приняла его шутку.

    – А у тебя что? Не костюм?

    – Нет. Не такой костюм. Танцевальные от обычных отличаются, – сориентировался Артём и немного увёл мысли Жени в сторону.

    – А чем отличаются? Ты прям всё это заметил?

    – Заметил. Вот, что ты видишь на моём костюме этом, на танцевальном? Скажи.

    Женя приникла ближе к монитору, стараясь разглядеть мелкие детали, цвета, блёстки, и сказала честно, как видит и понимает:

    – Воротник не такой, блёстки, много их, красивая фигура, что это?

    Артём напрягся. Он и так уже весь вспотел, и лицо его было красным, но сейчас он не знал, что ответить, поэтому просто пожал плечами.

    – По-моему, какая-то птица.

    – Жар.

    – Жар-птица?

    – Наверное.

    – Но ты скажи мне потом, когда узнаешь.

    – Хорошо.

    Артёму было неприятно, что он едва может вести диалог с Женей, ему постоянно приходится придумывать, что ответить, отвечать образно, догадываться о том, чего не знает и не может увидеть. Артём чувствовал себя неловко, ему было обидно, что тепреь с ним всегда будет вот так, как сейчас.

    В этот раз Женя не догадалась ни о чём, но постоянно быть в очках и этом костюме он не мог, а если она увидешь его глаза, взгляд, то сразу всё поймёт. И что будет тогда? Артём не знал и боялся этой неизвестности.

    – Ну ладно, мне уже скоро пора будет идти на занятия. Давай, до связи.

    – Хорошо. Удачи тебе на тренировке.

    Женя была так сильно рада видеть Артёма, особенно после долгой телефонной разлуки, что на прощание послала ему воздушный поцелуй, но Артём сидел всё так же почти неподвижно, только улыбался, но искренне улыбался, что Жене было очень приятно, она, как и все дети, хорошо чувствовала, искренне или нет, но ей было непонятно, почему Артём никак не среагировал на её воздушный поцелуй. На миг у Жени даже пропала улыбка, но Артём всё ещё улыбался ей, всё так же нежно и тепло, и Женя вновь заулыбалась, про воздушный поцелуй подумала, что Артём просто застеснялся.

    XII

    Артём подумал, что Женя уже выключила связь, потому как ему показалось, что он слышал характерный звук, издаваемый программой в таком случае, но Артём ошибся и поторопился снять очки, глубоко вздохнуть. Женя всё ещё видела Артёма и увидела его глаза. Краснота вокруг глаз, и сами глаза какие-то не такие, будто неживые…совсем. Женя испугалась за Артёма, растерялась, что сказать, но всё ещё не выключала связь, продолжала смотреть на Артёма, а он уже хотел выключить компьютер, но не знал, где те кнопки, на которые надо нажимать, хотел нащупать на столе клавиатуру, но едва не сбил её со стола. Хотел положить очки на стол, но промахнулся, и они упали на пол. Артём разозлися, выругался, полез поднимать очки, но ударился головой о стол. Женя вскрикнула, увидев это, закрыв инстинктивно лицо руками. Артёму показалось, что он услышал голос Жени, замер, потом встал, вновь сел перед компьютером и спросил:

    – Ты ещё здесь?

    Женя растерялась, боялась вымолвить даже слово. Теперь она поняла, что Артём не видел её рисунка, потому что не видел в прямом смысле слова, потому что он не видит. Но почему? Как? Почему он это скрывает, не хочет рассказывать?

    – Хорошо, показалось, – вымолвил Артём, потом попытался нащупать ноутбук, чтобы закрыть крышку и закрыл, когда нащупал.

    Сеанс связи был окончен, но Женя продолжала сидеть перед компьютером, потрясённая увиденным. Ей стало Артёма жалко, она встревожилась за него, захотела быть рядом с ним, чтобы вылечить его, чтобы Артёму помочь.

    Мария Евгеньевна пришла к Жене, чтобы уложить её спать, пожелать спокойной ночи, но увидела девочку в таком состоянии, грустную.

    – Что случилось, ласточка моя, – присела Мария Евгеньевна рядом с Женей и обняла её. – Ты разговаривала с Артёмом? Как он?

    – Он не видит…

    – Что? Он не может тебя видеть через компьютер?

    Женя заплакала, уткнулась в живот Марии Евгеньевны, обхватила Марию Евгеньевну за талию, едва сцепляя руки у неё за спиной. Женя хотела бежать к Артёму, но злилась, почему же все вокруг этого не понимают, но разве Мария Евгеньевна уедет, бросит свою маму? Женя это понимала, потому и молчала, только плакала.

    – Расскажи, станет легче, – говорила Мария Евгеньевна, пытаясь понять, что с ней, что с Артёмом, почему теперь Женя плачет.

    – Я поеду к нему, я нужна ему! – вдруг выкрикнула Женя.

    – Что такое? Что случилось? Зачем сейчас к нему ехать, ты же знаешь, что мы через неделю и так летим к ним, чтобы проведать.

    – Нет, я совсем лечу! – кричала Женя и вырвалась из объятий Марии Евгеньевны, убежав на кровать и закутавшись в одеяло.

    Мария Евгеньевна видела, что не может успокоить Женю, поэтому ушла, чтобы Женя успокоилась сама, чтобы потом смогла ответить, что случилось. Увидев, что Мария Евгеньевна ушла, Женя заплакала ещё громче, ещё сильнее закуталась в одеяло.

    Мария Евгеньевна, выйдя из комнаты и закрыв дверь, остановилась, прислонилась к двери спиной, всё ещё держась за ручку двери и, закрыв глаза, ненадолго окунулась в свои детские воспоминания, вспомнила, как она плакала, плакала из-за своей мамы, а теперь тоже готова плакать и тоже из-за мамы. А из-за кого плакала Женя, Мария Евгеньевна не понимала, также не понимала, почему она не может её успокоить, почему не помогают ласки, объятия, душевное тепло, которое она дарит ребёнку.

    Хлопнула входная дверь, Мария Евгеньевна вздрогнула и открыла глаза, отпустила ручку двери и медленно пошла вперёд по коридору, машинально вытирая глаза рукой, будто это она плакала, а не Женя. Вернулся с работы Дмитрий Александрович и, как сразу заметила Мария, увидев его, Дмитрий был не в настроении, но спрашивать его о чём-либо она не стала, дабы не выплеснул он на неё весь свой негатив, который держит внутри. Непонятно только ей было, для кого он его держит, почему не выпустит негатив где-нибудь на улице, а домой не зайдёт довольный жизнью и счастливый.

    Женя постепенно перестала плакать и не заметила, как уснула, но ночью проснулась, испугалась, что её не отпустят к Артёму, и уже не могла уснуть. Женя сама поставила себя перед выбором: бросить Марию Евгеньевну с мамой и Дмитрия Александровича или Артёма. О том, правильно ли она рассуждала или нет, Женя не думала. Она сидела на кровати, смотрела в окно, смотрела на звёзды, и ей хотелось взлететь, перелететь к Артёму, а потом вернуться, но уже вместе с ним, или улететь в другое место, где бы им вдвоём было хорошо. Женя замечталась и не заметила, как уснула, а проснувшись утром, увидела перед собой Марию Евгеньевну, как та улыбается. Женя тоже улыбнулась ей, пожелала доброго утра.

    – Ну что, соня, собирайся! Едем мы в гости к Артёму.

    Услышав эти слова, Женя выскочила из-под одеяла, выправившись во весь рост, обняла Марию Евгеньевну и уже так сильно улыбалась, что могла затмить своей улыбкой весь солнечный свет, который уже пробивался в окно.

    – А Дмитрий Александрович поедет с нами? – спросила Женя, когда они уже собрали вещи и стояли у выхода, ожидая такси.

    – Нет, он работает, – спокойно ответила Мария Евгеньевна.

    Она не успела сказать Дмитрию о своём отъезде, поэтому оставила записку, в которой обещала вернуться не позже чем через неделю. Написала, что будет каждый день звонить и его просила звонить ей, не забывать. Она написала, что Артёму стало плохо и его надо проведать.

    Артём эту ночь плохо спал, много раз просыпался весь в поту, тяжело дыша, тёр глаза, но, вспоминая, что он уже ничего не увидит, расстраивался, нервничал, бил кулаками в подушку, одеяло, в кровать. Виктория спала с ним в одной комнате. Когда просыпался Артём, то просыпалась и она. Тогда она подходила к нему, обнимала, целовала, говорила, что ему приснился просто страшный сон, Артём немного успокаивался, вновь засыпал.

    Утром Виктория чувствовала себя плохо выспавшейся, но это не только этой ночью, это уже несколько дней, с самой той ночи, когда Артём не вернулся домой и попал в больницу, поэтому Виктория уже не обращала внимания на себя, но ей было важно, как спал этой ночью Артём, выспался ли он, поэтому первым делом она спросила его об этом, на что он твёрдо, с полной решимостью ответил:

    – Я буду танцевать и выступлю на соревнованиях! На этих!

    Виктория и не знала, что сказать, но она видела Артёма, видела его решительный взгляд.

    – Хорошо…– ответила Виктория и пошла к Анатолию рассказать об этом, даже забыв, что Артёма надо отвести в ванну, помочь умыться.

    Но Артём не переживал, что его мама так быстро ушла, даже ничего ему не сказав, но он слышал, как она встала и поспешно ушла. Артём понимал, что его мама сильно удивлена, хочет посоветоваться, поэтому решил, что вполне способен он и самостоятельно дойти до ванны и сделать все необходимые водные процедуры. Артём ощущал в себе достаточно силы, вдохновения. Он не знал, почему он ощутил такой прилив сил, но решил для себя, что должен сделать так, а не иначе, и точка, ведь он настоящий мужчина!

    Встав с кровати, Артём медленно передвигался вперёд, вытянув руки перед собой, пока не нащупал шкаф, потом повернул налево, ощупывая руками полки, пока не добрался до двери из комнаты. Медленно открыл её, сделал несколько шагов в коридор и остановился, чтобы сориентироваться. Видеть он не мог, но он хорошо слышал все звуки, даже те, которые доносились с площадки.

    «Там, значит, входная дверь, тогда прямо и правее кухня, а левее ванная комната», – рассудил Артём и выбрал направление движения через коридор по диагонали в ванную, но немножко ошибся, пришёл не к двери в ванную, а немного левее, к стенке с выключателями. Анатолий выходил из спальни и увидел Артёма. Первой реакцией было бежать к сыну и помочь ему, но Анатолий решил, что раз Артём взялся самостоятельно передвигаться, так не следует полностью всё делать за него. Анатолий поприветствовал сына и просто был рядом с ним, страховал, направлял:

    – Так, сынок, хорошо, ты двигаешься в правильном направлении, ванная чуть правее, а здесь, правильно, выключатели.

    Артём был сосредоточен, чтобы не ошибиться, сильно вспотел.

    – Спасибо,  пап, я научусь, что никто и не заметит, что у меня нет зрения! Мы с Ритой выступим на соревнованиях лучше всех!

    – Конечно, иначе и быть не может, но нужно будет очень усердно тренироваться!

    – Я буду!

    – Риту сегодня пригласишь?

    – Да.

    – Хорошо, но сначала приведи себя в порядок и позавтракай!

    Виктория шла следом за Анатолием и также наблюдала эту картину, как Артём самостоятельно вошёл в ванную, открыл воду над раковиной и стал умываться. Анатолий помог Артёму только в том, что передал в руки мыло, а так потом отошёл назад. Обратно мыло Артём положил сам, нащупав аккуратно стенку, полку, а на ней и мыльницу.

    Завтракать Артём тоже старался преимущественно сам, хотя вначале Виктория ему немного помогла, усадила за стол и поставила перед ним тарелку, да, взяв Артёма за руку, показала ему, где тарелка.

    – Теперь я сам! – хотел Артём.

    – Да, давай самостоятельно.

    Позавтракал Артём хорошо. У него ещё больше прибавилось сил и настроения, он даже резко встал из-за стола, но удержал равновесие.

    – Вот так вот! – провозгласил Артём и улыбнулся.

    Он действительно радовался тому, что может вести почти такую же жизнь, как и прежде, теперь хотел скорее танцевать.

    – Хорошо, только небольшой перерыв после завтрака, да и мы должны пригласить Риту.

    – Я сам её приглашу, где телефон!

    Артёму дали телефон, набрали номер. Гудки. Никто не брал трубку. Тогда Артём позвонил повторно. То же. Артём заволновался, ему показалось, что Рита решила больше с ним не общаться, но тут раздался звонок в дверь. Это была Рита. Она сама пришла к Артёму, без приглашения.

    – Это Рита! – сразу понял Артём и побежал к двери.

    Он едва не упал, когда споткнулся о полку с обувью в коридоре, но удержал равновесие, руками удерживаясь о стену. Артём самостоятельно открыл дверь и впустил Риту. Она была рада видеть Артёма, улыбающегося ей. Рита вошла и сразу обняла своего любимого, а он обнял её и не хотел выпускать из своих объятий.

    – Не задуши подругу раньше времени, как же ты с ней тогда танцевать будешь? – шутила Виктория.

    Артём отпустил Риту.

    – Здравствуйте, Виктория Игоревна! Вы сказали, танцевать?

    – Да! – гордо подтвердил Артём и взял Риту за руку, и повёл её в комнату для занятий танцами.

    – Ничего себе! – удивлялась Рита, но была рада это слышать.

    – Мы с тобой должны выступить лучше всех! Ты согласна?

    – Согласна…– немного с растерянностью в голосе ответила Рита.

    – Вот и хорошо. Тогда будем тренироваться, прямо сейчас, да, мам, пап? Можно прямо сейчас и до самого вечера?

    – Можно прямо сейчас, – ответила Виктория. – Но не до самого вечера. С перерывами на обед и отдых, иначе не усвоится!

    – Хорошо! С перерывами!

    Рита смеялась. Ей радовал душевный настрой Артёма. Она чуствовала в нём большую силу и сказала ему об этом.

    – Ты очень сильный!

    – Не знаю, – отмахнулся Артём и улыбнулся.

    – Идите в комнату, пока разминайтесь, Артём ты за старшего,            разумеется, – сказала Виктория, но подмигнула Рите, и Рита поняла своего учителя, улыбнулась и кивнула головой в знак согласия.

    Виктория с Анатолием уединились на кухне и разговаривали вполголоса, надеясь, что дети их не услышат, в особенности Артём, у которого теперь обострился слух. Виктория хотела поговорить с Анатолием о сроках операции на глаза, чтобы не затягивать с этим.

    – Я вообще хотела вести его уже сейчас, – начала Виктория.

    – Я тоже, только ещё собрать деньги нужно.

    – Да, но пока можно было просто на консультацию и записаться, назначить день операции.

    – Если мы всё назначим и подготовим, а по каким-либо причинам денег не найдём, потом, если нас и пустят, то только в конец очереди, а это будет критично. Очень рискованно.

    – Это ещё, как ты видишь, не самая большая проблема, – сказала Виктория и взглядом указала на комнату.

    – Да, я тебя понимаю, но Артём очень решительно настроен выступать, если мы будем ему препятствовать, он может замкнуться в себе, уйти в депрессию, а это негативно скажется в том числе и на его зрении, что и операция никакая не поможет, – ответила Анатолий, но и сам переживал от всего этого, глубоко вздыхал.

    – Что же делать? Что предлагаешь?

    – Искать деньги, потом записываться на операцию, выступить он успеет. Будем надеяться, что действительно победит и, будучи под волной положительных эмоций, не заметит, как пройдёт операция на глаза, и всё образуется.

    – Дай-то бог! Господи, помоги нам! – молилась Виктория.

    – Идём к ним? А то они без нас будут тренироваться да скажут потом, что сами всё могут, – шутил Анатолий.

    Виктория приняла шутку, улыбнулась – по-настоящему улыбнулась впервые за последние пять суток.

    – Итак, тренировка будет проходить следующим образом, – начал командным голосом Анатолий. – Во-первых, ни к кому не будет жалости и снисхождения. Тренироваться будем усердно, с настроем на победу!

    Такие слова нравились Артёму, он улыбался. Он так и хотел, чтобы его не жалели, чтобы относились к нему как ко всем, так же одинаково, будто и нет никакой беды.

    Тренировка началась. После разминки одиночные упражнения, в основном на равновесие, на внутренний баланс, после уже закрепление постановки поз в паре и только потом разучивание движений в паре. Но к этому моменту Виктория сказала, что нужно сделать небольшой перерыв, отдохнуть, покушать, потом уже продолжать.

    Артём сильно устал, вспотел, Анатолий помог принять сыну душ, а Рита помогала Виктории готовить обед.

    – Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, – шутила Виктория, Рита улыбалась, ей нравилось, что её принимают в семью, не прогоняют.

    – Спасибо вам, Виктория Игоревна.

    – Мне? – искренне удивилась Виктория. – Это тебе большое спасибо, и называй меня Виктория, хорошо?

    Рита кивала в знак согласия и смеялась, Виктория также улыбалась, смогла немного расслабиться душевно.

    Анатолий и Артём закончили водные процедуры, потом Анатолий проводил сына в комнату, сказал, что дамам, пока они готовят, мешать не рекомендуется, если он хочет получить вкусный обед. Это была шутка, и Артём понял её, к тому же он сам хотел полежать, отдохнуть.

    – Как твои глаза? – спросил Анатолий, закапав в очередной раз ему глазные капли.

    – Вроде нормально, не болят.

    – А какие конкретно ощущения? Может чешутся глаза?

    – Иногда, если плачу. А так всё как в тумане, будто водой залиты. Иногда мне кажется, что я вижу…какие-то тени, но это кажется.

    Анатолий задумался.

    – Так. Давай проведём эксперимент.

    Артём улыбнулся.

    – Какой?

    – Ты сядешь на кровать, будешь смотреть прямо перед собой, а я буду кое-что делать, а ты будешь говорить мне, что видишь или не видишь, хорошо, сын?

    Артём, довольный, кивал в знак согласия и уже усаживался поудобнее.

    – Итак, начнём.

    Анатолий отошёл в сторону, чтобы получилось так, что Артём смотрит на окно, в которое с улицы попадает дневной свет.

    – Что видишь перед собой? Какие ощущения?

    Артём поморгал глазами, потом ответил:

    – Очень светло, но ничего не видно. Сплошное белое молоко.

    – Так, отлично, это ты смотришь на окно, где солнечный свет.

    Артём улыбнулся, даже слегка прослезился. Ему было приятно слышать это подтверждение своих догадок о том, что он может видеть свет, было для него лучше всяких надежд.

    – А теперь? – Анатолий встал перед Артёмом, загородив его взор от прямого солнечного света.

    – Какая-то тень надвигается. Солнце скрылось?

    Анатлий улыбнулся.

    – Почти. Я загородил тебе свет.

    Артём был безумно рад, смеялся.

    – Так, а теперь?

    – Теперь темнее стало, тень надвинулась полностью. Пап, ты подошёл слишком близко ко мне.

    – И поставил перед твоим лицом подушку, чтобы ещё темнее было. Молодец, сын! – хвалил его отец, потрёпывая по голове.

    Артём радовался. Он был уверен, что скоро так к нему вернётся зрение. И именно потому что, он не знал конкретных сроков, не питал пустых надежд, а просто верил, что скоро, это и было его путеводной звездой надежды, освещающей и указывающей путь, придающей силы.

    Пообедали хорошо, дружно. После обеда Рита провела Артёма на балкон, чтобы он подышал свежим воздухом, погрелся на солнышке. Артёму нравилось быть на солнце, перед ним всё становилось светлее, он верил, что вот-вот всё увидит, если ещё больше времени проведёт на солнце. Рита была с ним. Она обнимала его, не отпускала от себя ни на шаг, была его маленькой путеводной звездой. Маленькой – потому что рядом, а не высоко в небе, но так даже лучше, для Артёма.

    …

    В таком ритме они жили четыре дня. До соревнований оставались ровно сутки, Артём волновался. Родители и Рита поддерживали его, говорили, что всё получится, ведь все они столько старались, столько приложили усилий. Артём не хотел вновь тешить себя ложной надеждой, но хотел верить, что всё действительно получится.

    – Знаешь, просто танцуй в своё удовольствие и не думай ни о каких победах! – сказал ему перед выходом из дома Анатолий.

    – Да, пусть все наслаждаются вашим с Ритой танцем! – добавила Виктория. – Занять место и получить приз это далеко не главное. Главное, чтобы ваш танец понравился, а для этого у вас есть все шансы. Просто танцуйте, свободно, легко, танцуйте!

    Рита пришла также с утра, чтобы всем вместе ехать в Дворец культуры и отдыха, в котором и было организовано проведение соревнований районного масштаба.

    После регистрации было время на разминку, моральную подготовку.

    В ДК было много людей, детей. Артёма ещё дома одели в костюм, в котором он будет выступать, надели очки, которые он не снимал и не собирался снимать, чтобы никто ничего не увидел, не узнал про его недуг со зрением. Рита также была уже одета, всё время была с Артёмом, держала его за руку, не отпуская от себя ни на шаг. Родители были рядом со своими детьми. Родители Риты тоже пришли поддержать их дочь и Артёма. Они познакомились с Гришиными, те им очень понравились, и это было взаимно. Но родители Риты – Любовь Юрьевна и Николай Павлович – не знали про недуг Артёма. Рита не говорила им, чем конкретно болел Артём, всё только говорила, что это не надолго, что вроде обычной простуды.

    Артём чувствовал лёгкое напряжение, потел. Рита успокаивала его, потом догадалась и отвела туда, где было меньше народу, в конец коридора.

    – Здесь лучше, нам никто не помешает, можно расслабиться, – сказала Рита и усадила Артёма на лавочку и присела рядом с ним. – Можно немного отдохнуть.

    – Спасибо, – благодарил её Артём. – Не пропустим?

    – Не-а. Ещё сорок минут. Объявят громко, может, звонки дадут, как в театрах.

    – Здорово. А ты была в театре?

    – Да, много раз. Меня родители водили.

    – Ясно, – с грустью в голосе ответил Артём.

    Рита сразу поняла, что Артём не был в театре.

    – Завтра же и я тебя отведу в театр! Там как раз будет весёлая постановка.

    – Комедия, что ли?

    – Почти, а ты не любишь комедии?

    – Люблю. Наверное. Я не знаю, – честно спокойно ответил Артём.

    – Тогда обязательно сходим!

    – Хорошо.

    Они засмеялись и одновременно посмотрели друг на друга.

    – Артём, – нежно произнесла его имя Рита.

    – Рита, – нежно произнёс её имя Артём, абсолютно точно понимая, что сейчас, в данный момент, он смотрит на неё, а она на него. Он не видил её глазами, но видел сердцем и запечатлел этот образ, запомнил эти ощущения, чтобы сохранить их и для танца, и потом, если понадобится.

    Прозвенел звонок. В громкоговоритель объявили об общем построении в большом зале. Народ стал суетиться, собираться, толкаться. Артём встал с лавочки, но Рита вернула его, сказала, что нужно подождать пять минут, чтобы не в толпе идти. Артём обрадовался, что Рита до такой степени понимает его, заботится, и обратно присел на лавочку, обнял Риту, прижал её к себе, к своему плечу.

    Прозвенел повторный звонок.

    – Вот теперь мы пойдём! – скомандовала Рита и встала с лавочки, потянув за собой Артёма.

    После общего построения ведущие этих соревнований объявили правила, потом жеребьёвку. Рита тянула номер. Им выпало в их категории выступать последними. А их категория также была последней. Артём расстроился, что все судьи устанут, уже будут невнимательно смотреть, не оценят.

    – Брось! Наоборот, я считаю, что вам очень повезло. Ваш танец действительно может запомниться одним из всех, так как, во-первых, будет самым последним. А во-вторых, у вас будет время подготовиться, собраться с силами! – сказала Виктория.

    – Судьи первым выступающим придерживают оценки! – говорил Анатолий.

    – Будем просто танцевать! От души! – сказал Артём, уже немного успокоившись.

    Тем не менее всё время ожидания ему было тяжело, но Рита была рядом, держала его за руку, не отпускала. Для Артёма это было сейчас очень важно.

    Объявили их выход. В эту минуту Артём испугался больше всего, у него мурашки пробежали по всему телу, и ему показалось, что всё его тело остолбенело.

    – Скорей танцевать! – задорно вскричала Рита и потянула за собой Артёма.

    Артём с Ритой вышли в центр зала. Рита всё ещё сжимала руку Артёма, боялась отпускать, но Артём повернул голову в её сторону и плавно кивнул головой. Рита медленно отпустила руку Артёма и передвиналсь на свою позицию в начале танца. Артём лишь повернулся к Рите. Включили музыку, композиция была «Мой ласковый и нежный зверь». Венский вальс. Приглушили свет. Сердце Артёма колотилось, ему казалось, что вот-вот выскочит оно из его груди, руки и ноги дрожали, но Артём сделал первые свои движения в танце. Сделал их плавно, легко, лаконично. Рита улыбалась, видя, как её друг выполнил их. Теперь была её очередь.

    В моменты танца, когда Рита и Артём должны были бежать друг на друга, по их общей договорённости, и как они и репетировали дома, Рита сделала три быстрых хлопка,  сделал их в такт музыки, что было для Артёма сигналом принять позу и двигаться вперёд, ориентируясь на звук, а Рита корректировала траекторию Артёма, пытаясь подстроиться под то направления, которое выбрал он, чтобы он не промахнулся.

    Но один раз Артём всё же немного промахнулся, а Рита перепутала одно движение, но быстро поправилась и не стала акцентироваться на этом, а просто продолжила танец. Артём, на удивление для самого себя, Риты, родителей и просто зрителей, танцевал очень легко. Для себя он ориентировался на свет и тень, на звук движений Риты, которая была рядом. Когда они танцевали в паре, Артёму было танцевать ещё легче и проще, потому что он непосредственно чувствовал Риту, слышал её дыхание, биение её сердца.

    Очень гармонично вышло и окончание их танца, когда Артём сделал кольцо из рук над Ритой, а она свернулась в комочек в его объятиях. Красивая концовка ровно в такт последней ноты очень всем понравилась. Были шумные аплодисменты. Зал аплодировал стоя. Председатели жюри также были восхищены этим танцем, также встали, чтобы поздравить детей с таким чудесным выступлением. Члены жюри взял слово:

    – Артём и Рита. Обращаюсь в первую очередь к вам. Спасибо вам за такой чудесный танец. Спасибо и вашим учителям, которые дали вам возможность танцевать, выступить здесь, перед публикой, порадовать всех нас такой красотой. Да, именно дали они вам возможность, потому как умение танцевать, я уверяю вас, у вас с самого рождения, и пусть ваши учителя на меня не в обиде, я искренне восхищён, поражён до глубины души вашим танцем. Я даже забыл про оценки. Право же, не знаю, как можно оценить ваш танец. Таких высоких оценок нам не распечатали, не выдали. И обращаюсь, на правах председателя жюри, к своим коллегам. Дорогие мои, в их танце не было ошибок, но были свои оригинальные моменты, движения, которые были продиктованы их любовью, потому что видно не вооружённым глазом, как эти два сердца не могут друг без друга, держатся рука за руку, танцуют душа в душу. Они чувствуют друг друга. Они могли бы также танцевать и с закрытыми глазами, а в некоторые моменты я видел, что у них у обоих будто закрыты глаза. Это правда, – последней фразой он обращался к их учителям. – Спасибо всем вам за такое чудесное выступление. Мы обязательно это оценим! Но я даже сейчас уже могу и хочу сказать – ребята! «Вы молодцы!» Вам высший балл! Спасибо!

    Плакали все. И Артём с Ритой, и их родители, учителя, друзья, просто многие зрители, которых тронули и танец, и речь председателя жюри. Все получили удовольствие и большой заряд энергии от венского вальса Риты и Артёма, от их любви, чувств, от их исркенности.

    Артёма и Риту переполняли эмоции. Слёзы, слёзы радости, текли рекой, что дети даже не пытались их останавливать. Они плакали, готовы были упасть и зарыдать, но стояли, держась за руки, лицом к зрителям. Включили свет, который светил ровно на ребят, светил им в лицо. Рита немного жмурилась, но Артём стоял ровно. Яркость света чуть уменьшили.

    Они долго не уходили со сцены. Не могли. Зрители аплодировали им стоя, не отпускали. Но пришло время уходить. Рита и Артём ушли со сцены не спеша, держась за руки, но прежде каждый из них, как они и договоривались, что сделают при любом результате, послали зрителям воздушный поцелуй.

    Родители встретили ребят на выходе из зала и сразу увели, не дав возможности никому пообщаться с ребятами наедине, объяснив это тем, что детям надо прийти в себя, что в другой раз.

    Домой они шли большой дружной семьёй, прогуливаясь не спеша. Рита вела Артёма, он доверял ей, потому уверенно делал шаги. Он хорошо её чувствовал, а она чувствовала его. Родители шли немного позади, наблюдая за детьми, не могли никак нарадоваться.

    Перед тем как переходить дорогу, они остановились. Рита смотрела, чтобы не было машин, Артём это понял. Пока они стояли, Артём решил снять очки и снял их, посмотрел в небо в надежде, что вот-вот увидит его. Белая пелена перед глазами, светло, но никакого изображения.

    – Почему? – тихо произнёс Артём.

    Рита крепче держала его за руку.

    – Пойдём, – сказала она.

    Когда они пришли во двор, Артём вдруг резко остановился. Будто он почувствовал что-то или кого-то. Сердце его вновь забилось быстрее. И правда, как знал, у подъезда стояли Мария Евгеньевна и Женя, ожидая хозяев.

    Гришины сначала увидели, что дети неожиданно остановились, потом перевели взгляд дальше и увидели, что у подъезда стоят гости.

    – Ну надо же, – проговорила вслух Виктория, по её интонации было ясно, что она была не рада приезду Жени.

    Виктория – она женщина, она мать – понимала, что Артёму будет трудно, ведь он с Ритой, а тут Женя. Как ему быть? Виктория очень испугалась, что после такой радости, как успешное выступление, он может расстроиться из-за того, что не сможет подарить одинакового душевного тепла и Рите, и Жене, что ему придётся выбирать, но как можно выбирать, будучи в таком состоянии, быть может, если бы Артём не потерял зрение, было бы всё иначе. Да, было бы иначе, он сам бы во всём разобрался.

    Анатолий также увидел гостей.

    – Придумаем что-нибудь, – ответил Анатолий жене и они пошли первыми, чтобы сначала самим встретить Марию Евгеньевну с Женей, а детям сказали идти, но не торопиться, наслаждаться воздухом, что можно даже немного посекретничать.

    Артём задумался. Зачем секретничать? У него нет от них никаких секретов. Или почти нет. Но то, что было раньше, то не считается.

    Рита заметила перемену в Артёме, но не понимала, что произошло, да и Артём сам пока ещё не понимал, но у него всё в организме стало как при сильном волнении, будто ему сейчас опять выступать перед зрителями, и он так и сказал Рите, поделился своими ощущениями.

    – Не переживай, мы уже оттанцевали. Нас наши родители вовремя спасли от папарацци.

    Артём улыбнулся, Рита тоже. Ей нравилось, когда он улыбается, так и ей было спокойнее. Они шли в направлении дома, и Рита увидела, что их родители встретили кого-то у подъезда, видимо гостей. Она посмотрела на Артёма, хотела ему сказать, но пока молчала, думала, стоит говорить или нет. Потом увидела, что гости зашли в подъезд, а родители Риты идут к ним.

    – Дочка, нам уже пора домой, – сказала ей мама, когда подошла к детям.

    – Артём, прости, ты должен понять, у нас произошла одна неожиданная ситуация, ты с Ритой увидишься завтра.

    Артём и Рита попрощались. Анатлий подошёл, чтобы забрать Артёма, и также сказал Артёму, что он пообщается с Ритой завтра.

    – Хорошо, я понял, – спокойно ответил он.

    Рита ушла. Когда Артём пришёл домой, он не ожидал услышать голос Жени. Женя встретила его с порога, обняла. Артём искренне обрадовался ей, тоже обнял её. Вдруг Артём вспомнил, что Женя не знает про его зрение, засмущался, но Женя сказала:

    – Я знаю, что с тобой. Я поэтому и приехала, я не могу там, зная, что ты в беде!

    Артём ничего не ответил, только слегка улыбнулся. Они стояли в коридоре, взрослые не мешали им, ушли в кухню.

    Женя дотронулась до очков Артёма, медленно сняла их, чтобы увидеть глаза Артёма, какие они сейчас. Артём не мешал ей, хотя его рука дёргалась, но потом опустилась.

    – Ты мне очень дорог! – сказала Женя. – Я тебя любого люблю и никогда не брошу.

    Артём тоже любил Женю, но не знал, как именно. Как сестру, наверное, если такое определение допустимо. Он любил её душой, сердцем, любил её душу, сердце, но ему не хотелось быть с ней как с девушкой, как с девушкой ему хотелось быть с Ритой, и он точно это знал, чувствовал всей кожей, всем своим существом…

    – Пойдём в мою комнату, – пригласил Артём и взял Женю за руку.;– Смотри, я доведу тебя до моей комнаты.

    Женя подчинилась, последовала за Артёмом, хотя сама собиралась вести его, но он её опередил. Пусть будет так. Так ей даже больше нравилось, значит, Артём не сдаётся, не падает духом. Это хорошо.

    Гришины, что смогли быстро на кухне сообразить, так это чай.      Мария Евгеньевна была рада чаю, но сама была грустная, переживала за Женю и Артёма.

    – Женя как увидела по скайпу, что Артём плохо видит, закричала, заплакала, так сильно хотела к нему, поддержать его, быть рядом с ним. Думаю, она уже назад не захочет возвращаться.

    – Возможно, – с недовольной интонацией произнесла Виктория.

    – А здесь, как она будет здесь?

    – Не знаю, – с волнением и напряжением в голосе ответила Виктория Игоревна.

    Анатолий наблюдал за разговором дам, но сам пока не вмешивался, однако ему не нравилось, с каким настроением о Жене отзывается его жена. Как он думал, Мария Евгеньевна улавливает нотки настроения Виктории, боялся, что выйдет конфликт, а пострадает только один Артём.

    – Женя пробудет у нас ровно столько, сколько захочет сам Артём, его состояние сейчас для нас единственно важно, – вмешался в разговор Анатолий.

    Виктория быстро подтвердила, приняла позицию мужа, ей понравилось, какой выход нашёл Анатолий. Но потом она вспомнила про Риту.

    – Артём встретил девочку, они очень подружились, её зовут Рита. Она тоже его очень поддерживает. С их родителями вы встретились у нашего подъезда, когда мы к вам подошли без детей, – объяснила Виктория, намекая Марии Евгеньевне, чтобы она всё-таки увезла Женю.

    Анатолий был недоволен. Он действительно считал, что Артём должен сам принять решение, а они, взрослые, сейчас не должны вмешиваться ни с какой стороны, потому что важно сохранить позитивный настрой у Артёма, тогда есть шансы, что операция на глаза, которую они пройдут, будет успешной и вернёт зрение их сыну. Он был недоволен, что его жена сейчас опирается на одни лишь чувства.

    Вскипел чайник. Анатолий налил в чашки, поставил печенье на стол.

    – Мама, папа, можно Женя останется здесь? – попросил Артём, зайдя на кухню вместе с Женей.

    Гришины переглянулись. Мария Евгеньевна посмотрела на детей и улыбнулась им.

    Эпилог

    I

    Наташка так и не дождалась в тот день ответа от Артёма на своё сообщение. В тот день Артём лежал в больнице с повязкой на глазах, а его телефон был в чужих руках. Но Наташка не расстроилась, она поняла, что Артём просто не смог ответить, что ответит обязательно позже, когда сможет, и она всё время спрашивала у своей бабушки:

    – Ба, скажи, а что такое любовь?

    А бабушка ей отвечала:

    – Ты сама почувствуешь, когда она придёт, ты дышать не сможешь без любимого человека, но тебе ещё рано об этом, ты ещё должна вырасти, повзрослеть.

    И Наташка уходила в мечты. Она представляла себя в будущем, уже взрослой, вместе с Артёмом, как они гуляют по парку, держась за руки, целуются у всех на виду и им нечего стеснятся. За такими мечтами и прошло у Наташки лето у бабушки, потом она вернулась в детский дом, и её поглотила привычная жизнь. Только летом она расцветала, а в остальное время – увядала. И так до тех пор, пока не выпустилась из детского дома. С каждым новым летом Наташка всё меньше думала про Артёма, хотя и хранила его фотографии, которые успела сделать ещё тогда в саду, но постепенно, взрослея, она забывала про Артёма как про свою любовь, но помнила его всегда как друга и очень трепетно относилась к этим воспоминаниям.

    II

    Для Дмитрия Александровича тот день, в который он, вернувшись домой, на месте Марии Евгеньевны и Жени нашёл в кухне записку, ими оставленную, но с подписью, чтобы ждал их возвращения, стал роковым, поворотным и даже не просто поворотным, но окончательным днём, в который решилась его судьба. Что для него значил этот отъезд без предупреждения? Побег. Он решил, что Мария Евгеньевна сбежала от него, забрав девочку с собой, а записку написала для отвода глаз.

    Дмитрий Александрович скомкал эту записку и выбросил в мусорное ведро, после чего попробовал дозвониться до Марии Евгеньевны, но то ли по воле случая, то ли специально она оставила все телефоны дома, купив новые уже в Хабаровске. Деньги из тумбочки, что рядом с их кроватью в спальне, она тоже все забрала, сославшись на то, что там, в Хабаровске, они могут ей понадобиться.

    Но ведь у Марии Евгеньевны осталась мать в больнице, как же она может вот так просто сбежать? Эта мысль никак не укладывалась в голове у Дмитрия Александровича, пока он не вспомнил, что однажды Мария Евгеньевна уже так сбежала от родителей в другую жизнь и появилась только через восемнадцать лет. Нет. Столько ждать он не намерен. А её родители и не смогут уже столько ждать. О чём же она думала? Почему только записка и всё? Почему не попрощавшись, не обсудив вечером за ужином все детали? Дмитрий Александрович не понимал этого, а оттого и не хотел принимать такой расклад вещей.

    В записке, оставленной Марией Евгеньевной, значилось, что она должна вернуться через две недели, а уже через три дня после отъезда позвонить, сообщить, как доехала, что случилось и почему так резко пришлось уехать. Дмитрий Александрович посмотрел на часы и мысленно дал старт тем трём дням, о которых написала Мария Евгеньевна. А пока он решил расслабиться, снять стресс. Достал из бара бутылку виски, немного подумал, убрал виски обратно, достал ром. Со льдом или нет, для него уже было не важно. Ему захотелось выпить ром. Много выпить.

    Наутро он проснуться ко времени на работу не смог, открыл глаза только днём, дотянулся до телефона – восемь пропущенных звонков. Первое, о ком он подумал, – звонила Мария. Но нет. Звонили ему с работы. Как? Почему? Сколько сейчас времени? Дмитрий очень испугался, что подвёл своего нового работодателя. Если раньше за прогул на работу для него самым страшным был выговор, то в этой реальности самым безобидным будет большой штраф, а за повторное нарушение – смерть. Мысль о том, что сегодня к вечеру он уже может быть трупом, быстро протрезвила его и поставила на ноги. В считанные минуты он встал и оделся, вышел на улицу перед домом, огляделся. Вдоль дороги были припаркованы машины, но один автомобиль ему показался странным. Большой, чёрный, грязный, с тонированными стёклами. Дмитрий повернулся и пошёл в другую от той машины сторону, периодически оборачивасясь. Машина – старый фургон – поехала за ним, поравнялась с ним, пассажирская дверь фургона раскрылась, и к Дмитрию наперерез выскочили двое здоровенных мужиков.

    – Доброе утро, господа, – улыбаясь, встретил он их, чётко понимая, зачем они пришли.

    Без лишних слов и телодвижений Дмитрий Александрович понял, что от него требуется. Он послушно залез в фургон, где лицом к лицу встретился со своим работодателем.

    Разговор у него тогда с ним вышел напряжённый. Дмитрия предупредили, что теперь за ним будут внимательно следить, а если он позволит себе ещё подобную выходку, то он должен знать, что с ним сделают.

    Конечно. Но ко всему привыкаешь, и к угрозам тоже. Таких предупреждений было ещё два, и Дмитрий Александрович уже немного успокоился, не боялся, что с ним могут что-то сделать.

    «Пугают!» – рассуждал он, ведь его даже не штрафовали, ждали, пока он закончит свою часть проекта.

    Прошла неделя. Мария Евгеньевна так и не позвонила. Дмитрий Александрович тогда решил для себя, что уже потерял её навсегда. Он стал думать больше о себе, больше откладывать, думая, как ему сбежать, на сей раз серьёзно сбежать и жить на накопленные средства одному, где-нибудь почти на необитаемом острове, где бы только были магазины и кредитки. Поэтому он перестал оплачивать лечение Елизаветы Никифоровны, сказал Евгению Сергеевичу, что он сделал всё, что мог, что лечение больше не поможет, а значит, нет смысла его продолжать, и оплатил перелёт им обратно в Россию. Тем не менее к этому моменту, проходя должное лечение, Елизавета Никифоровна шла на поправку. Она уже могла разговаривать не предложениями, но отдельными словами, у неё не болела голова, и чувствовала она себя здесь на много лучше. Этого нельзя было не заметить, но Евгений Сергеевич спорить не мог. Нет – значит, нет. Ничего не поделаешь.

    Потом Мария Евгеньевна позвонила. Дело в том, что, оставив дома свой и Женин телефоны, она оставила там и номер Дмитрия, а вспомнить долго не могла, и вот вспомнила, но уже было поздно. Дмитрий выбросил свой телефон, сим-карту, купил новую и новый телефон. Он решил начать новую жизнь, тем более что свою часть проекта он закончил и его ожидал большой куш, как ему казалось. Может быть, могло быть и так, если бы не его поведение, не его выпивки в баре, где он на публике рассказывал, что сбежал из России, чтобы творить чудеса здесь. Будучи пьяным, он мог наболтать много лишнего и представлял уже угрозу для своего нового работодателя. В один из вечеров полиция нашла его тело в реке под мостом. Списали на самоубийство, что будто бы кто-то видел, как он прыгал с моста в реку.

    III

    Рита переживала за Артёма, просилась к нему в гости, но её не пускали, никто: ни Гришины (из-за Жени), ни родители Риты, которые узнали, что Артём ослеп и восстановление зрения под большим вопросом. Они говорили дочери:

    – Зачем тебе Артём? Он уже инвалид. Ну будешь ты с ним дружить, ходить в гости, жалеть его. Любви у тебя не будет, только жалость! О себе не думаешь, так о нём подумай! Каково ему будет каждый день рядом с тобой, зная, что он не может дать тебе полноценной жизни в любви, не может в будущем создать с тобой полноценную семью. Он будет рядом с тобой всегда чувствовать себя очень неловко, в конце концов, вы оба больше настрадаетесь, чем получите радости и счастья!

    Вот так каждый день утром и вечером говорили Рите её родители. Они видели, как их дочь страдает, почти не ест, почти не улыбается, почти не выходит из своей комнаты, почти ни с кем не видится. Бросила танцы, не хочет ходить в школу. Всё для неё в одночасье потеряло смысл, когда ей запретили видеться с Артёмом, общаться с ним. Он поменял телефон, а нового номера сказать не успел, а родители его ей не говорили.

    Рита не понимала, как так всё произошло. В один момент. Приехали какие-то гости, их знакомые, поселились в квартире, так Риту больше не пускают. Она не понимала. А никто не хотел ей ничего объяснять, все уповали, что время лечит. Да, оно лечит. Раны лечит, но следы от ран остаются на всю жизнь, если их не залечить вовремя добрым словом, добрым семенем.

    Рита не сдалась. Она усыпила бдительность своих родителей, что за месяц, что она страдала, она всё выстрадала. Вновь стала улыбаться, уже не говорила про Артёма, стала гулять с другим мальчиком из класса, с Ромкой, её другом с самого детства – другом, которому она могла довериться как себе, даже ещё надёжнее.

    Вот ему, своему другу, она и рассказала свою историю любви, счастья и несчастья. Ромка слышал про Артёма от других ребят, но только краем уха. А теперь услышал от Риты, лучшей и давней подруги.

    – Ну как, поможешь? – спросила его Рита.

    – Легко! Только это будет нелегко!

    – А я знаю! Я готова к трудностям!

    Рита взяла Ромку за руку, и они побежали. Побежали прямо через двор, потом вдоль тротуара к остановке. Рита остановилась и серьёзным тоном сказала:

    – Вот то самое место!

    Она указала точно на то место, где на Артёма совершили нападение. Ромка огляделся по сторонам. Впереди метрах в ста была остановка, а тут кусты, деревья, ночью свет на это место от фонаря не попадает.

    – Очень правилное место для ограбления! – начал свои рассуждения Рома.

    – Короче, Шерлок Холмс! – нервничала Рита и вырвала свою руку из руки друга, неодобрительно взглянув на Ромку.

    – Тихо, не мешай! Ты хочешь разобраться в ситуации и помочь своему любимому? Артёму?

    Рита кивала в знак согласия.

    – Тогда без паники! Мы должны рассуждать логически, к чему и призывал всегда он.

    – Кто? Артём?

    – Да нет! Этот твой Шерлок Холмс! И друг его Ватсон!

    – Ватсон это я?

    Они засмеялись. Ромка поддержал самокритику подруги кивком головы.

    – А теперь так! Надо провести опрос свидетелей. Следователи всегда так делают на месте преступления на следующий день, но иногда могут и позже.

    – Людей на остановке? Сто процентов, что там уже другие люди. Мы опоздали где-то на месяц или даже полтора. Как же ты хочешь найти свидетелей?

    – Элементарно, Ватсон! Мы не будем опрашивать никого на остановке или даже прохожих, потому что это бесполезно. Ты права, тут другие люди. Но, – и Ромка указала на рядом стоящий дом, вдоль которого как раз и шёл тротуар, – люди, которые здесь живут, могли что-то видеть.

    – И как ты хочешь опросить их? Прям так позвонить в дверь и спросить? – удивлялась Рита.

    – Элементарно, Ватсон!...

    – Да перестань ты уже! Заладил! Ватсон, Ватсон! Холмс чёртов! – ругалась на друга Рита, но Ромка сохранял спокойствие.

    – Мы точно исключим первых три и последних три этажа. С них хуже всего видно. Поэтому, будут только четвёртый и пятый этажи, с которых могло быть хорошо видно нападение в тот вечер. Полиция вряд ли занималась расследованием, так как ты сама говоришь, что они заявления не подавали. А значит, преступник остаётся всё ещё на свободе.

    Юные следопыты действительно зашли в подъезд, определили квартиры, которые выходили не во двор, а на ту сторону улицы, чтобы видно было тротуар, и позвонили в каждую из квартир. Не прибегая ни к какой тактике, дети, как есть на самом деле, рассказали ситуацию, сказали, что хотят помочь другу, и попросили помочь, если кто-то что-то видел, чтобы сказали, а лучше даже дали показания в полицию. Сначала никто не понял детей, но потом после очередных объяснений одна женщина, уже в годах, вспомнила, что видела в тот вечер двух подростков. Сначала одного и потом другого, уже убегающего. А до этого видела, как один другого палкой стукнул.

    По описанию подростка, хотя его и плохо было видно, Рита догадалась, что это мог сделать Виктор, но не была в этом уверена.

    – У следователей есть такая тактика брать на понт! – заявил Ромка. – Предлагаю попробовать.

    – Хорошо, можно, но только осторожно.

    – Не бойся! Сделаем в лучшем виде!

    Ромка обнял Ритку, они вместе побежали во двор школы на спортивную площадку, где всегда много ребят, и Виктор тоже любил там бывать, был и в этот раз. Виктор увидел издалека Риту, помахал ей рукой, хотел даже бежать навстречу, но не стал, просто улыбался и ждал, пока она сама подойдёт к нему. Ромку он знал, знал, что тот просто для Риты друг детства, потому не волновался, не ревновал.

    – Привет, Ритка, – поприветствовал её Виктор. – Давно тебя не было видно. Танцы всё?

    – Нет, не всё! – ответила она ему. – Я пришла, чтобы тебя предупредить, друг!

    – О чём?

    – Что тебе тоже лучше бросить танцы.

    – Это почему ещё? Фаворитов кто-то устраняет?

    – Нет. Но все уже знают, а если не знают, то скоро узнают от Гришиных, что фаворитов устраняешь ты! – сказал ему Ромка и добавил: – тебя видели с палкой, как ты ударил по голове Артёма. Гришины давно знают, но пока они заняты здоровьем Артёма и никого к нему не подпускают. Как только Артёму станет лучше, они отвезут его в Москву на операцию, так и за тебя возьмутся. Поэтому лучше тебе уехать куда-нибудь.

    Виктор уже не улыбался. Он действительно испугался, что Гришиным уже известно, что это он напал на их сына. Но почему же они не заявили в полицию?

    – Артём не хотел с тобой войны. Его слово решающее. Поэтому в полицию пока никто не заявил, но все знают и будут к тебе относится уже соответственно, – сказал Ромка.

    – А я тем более! – строго сказала Рита. – Пошли.

    Виктор стоял и смотрел вслед Рите и Роме. Он не знал, что ему сейчас делать. Действительно ли уехать, просто сменить школу и не попадаться никому из них на глаза или во всём признаться и попросить прощения?

    Виктора долго терзали сомнения, ещё остатки совести, несколько дней он ходил задумчивый, почти ни с кем не разговаривал, боялся смотреть кому-либо в глаза, тем более Гришиным, когда случайно встречал их на улице. Одна только мысль в его голове, что они всё знают, но прощают и не наказывают, даже не ругают, уже убивала его. Виктор понял для себя, что Риту он уже потерял окончательно, что жить так, терзаясь, пряча взгляд, он точно не сможет, поэтому принял волевое решение и направился в гости к Артёму, чтобы во всём ему признаться, попросить прощения у него и у его родителей.

    Он выбрал подходящий день. Было воскресенье, конец августа, следующий день идти в школу – первое сентября, а Виктор пришёл в гости с повинной. Рита с Ромой поступили правильно. Они, пока ещё не поздно, заставили виниться Виктора, правильно предположив, что мог такое сделать он, потому как не любил Артёма да по описанию подходил. Они могли и ошибаться, тогда бы навсегда нажили себе врага. Но им повезло.

    Разумеется, Гришины не знали ни о чём таком. Они уже и думать забыли о том случае, о нападении. Виктория действительно хотела звонить в полицию, потом родителям Виктора, но Артём остановил её. Он подошёл к Виктору и просто его обнял, попросил приглядеть за Ритой.

    Анатолий и Виктория переглянулись. Женя поддержала Артёма и тоже обняла Виктора.

    Виктор пришёл утром и пробыл у Гришиных до самого утра понедельника, когда уже надо было идти в школу на линейку. Артём тоже должен был идти в школу.

    IV

    Виктория суетилась, всё проверяла, чтобы ничего не забыть. Это первое сентября для неё было самым волнительным, впрочем, как и для всех, кто сейчас был в их квартире: для Артёма, Жени, Марии Евгеньевны, Виктора и Анатолия.

    – А тебя родители не будут ругать, что ты у меня ночевал? – спросил Артём.

    – А я их предупредил, что у тебя заночую, чтобы помочь тебе первого сентября.

    – А, понятно.

    – Только не знаю, скажут твои или нет им про это, ну…

    – Забудь! Уже не надо вспоминать! – строго сказал Артём.

    – Лучше теперь делать только доброе, – с улыбкой ответила Женя.

    Виктор улыбнулся ей и впервые в этот момент их взгляды встретились. Они увидели улыбку друг друга, и какая-то искра зажглась в душе каждого из них. Виктор вдруг покраснел, опустил голову, взгляд направил в пол. Женя рассмеялась, тянула Виктора, чтобы он тоже одевался.

    – Иди, Мария Евгеньевна и Виктория Игоревна сразу подберут тебе одежду!

    …

    Рита тоже готовилась к первому сентября. Она боялась, что Артём может не пойти в школу, но в этот день ведь должен прийти? Она не знала. Ромка успокаивал её, говорил, что всё увидим, узнаем. Чего заранее себя изводить? И он был прав. Рита прислушалась к другу. Она всегда прислушивалась к Ромке, всегда-всегда, так и сейчас.

    Это первое сентября Рита ждала с особым благоговением. Она хотела увидеть Артёма. Увидела. Его вместе с Виктором, какой-то девочкой, его родителями и ещё той женщиной-гостьей. Рита стояла вместе с Ромкой, от волнения всё крепче сжимая его руку в своей руке. Ромка терпел, он понимал, что сейчас сердце его подруги может в одночасье или разорваться, или выскочить наружу.

    Из глаз Риты потекли слёзы. Она видела счастливого Артёма, как он идёт, держась за руку с Женей, девочкой немного ниже и, вероятно, младше его по возрасту. Как с другой стороны идёт Виктор, также держа Артёма за руку, ведя его вперёд, чтобы он не споткнулся, ни в кого и ни во что не врезался.

    Первое сентября прошло для многих как обычно, но для Риты и Ромы, Виктора, Артёма, его родителей и Жени с Марией Евгеньевной оно было особенным, по-своему чудесным и целительным – целительным для души. Это был день мира и покоя, который они отныне и будут отмечать в своей семье в дальнейшем. День накануне первого сентября назовут днём примирения и дружбы.

    Артём и Виктор сделались отныне и навсегда лучшими дрзьями. Они поклялись, что не бросят друг друга в беде, не обидят и не подставят.

    А как же Рита? Артём о ней не забывал. Но думал уже как-то более спокойно, умиротворённо, с некоторым философским взглядом смотрел на свою ситуацию с Ритой. Он для себя отпустил её, чтобы она была счастлива без него, но Рита ещё долго не сможет его отпустить, ещё несколько лет будет думать только о нём, об Артёме.

    Гришины от Виктора узнали, что благодаря Рите Виктор пришёл с повинной. Они встретились с ней, поблагодарили её, сказали, что она всегда желанный гость в их доме, но Рита сама отказалась приходить к ним в гости, отказалась дальше заниматься танцами и сказала родителям, что хочет поменять школу и город. Родители поддержали дочь, хотя и не без удовольствия. Ромка, вечный верный друг Ритки, привязался к ней страшно, не представлял, как он теперь будет без неё и как она должна быть без него. Потому и попросился к ней в команду, уехать с ней, если она решит сменить город.

    – Да, но не сейчас. Сейчас хватит и того, чтобы сменить школу. А когда закончу школу, то смогу уже самостоятельно сменить и город! – отвечала другу Рита словами своих родителей.

    – Хорошо. Так даже лучше. Правда.

    – Шерлок Холмс! Лучше ему! – дразнила его по-дружески Рита и улыбалась, когда была рядом с ним.

    Мария Евгеньевна посмотрела на календарь, и сердце её налилось кровью. Она не забывала про родителей, но, видимо, забыла про них. Она не могла дозвониться до Дмитрия Александровича, чтобы узнать, как дела, как её мама, но Женя уже не хотела уезжать за границу – туда, где у Жени никого не было. И Мария Евгеньевна не мучила ребёнка. Она просила Гришиных, чтобы Женя какое-то время пожила у них, пока она проведает маму и вернётся.

    – Хорошо, нам Женя вовсе не в тягость. С ней даже веселее! – искренне отвечала Виктория и улыбалась. – Оставляйте спокойно, ни о чём не волнуйтесь!

    Мария Евгеньевна так и поступила. Она одна вернулась в Германию, пришла по адресу, но дом был уже сдан другим жильцам, остановиться на ночлег ей было негде, и она сразу поехала в больницу, но там ей сказали, что уже больше месяца назад лечение было остановлено и её семья уехала, куда – неизвестно.

    – Известно… – протянула Мария Евгеньевна, ноги и руки её тряслись от страха и негодования.

    Дмитрий Александрович бросил её, уехал неизвестно куда, остановил лечение её мамы, сдал дом другим жильцам, сам пропал Мария Евгеньевна вернулась в Хабаровск, пришла по адресу, где последнее время до её появления жили её родители, чтобы упасть пред ними на колени и уже никогда-никогда никуда не уходить от них. Но никто не отвечал. А она звонила и звонила в дверь, не уходила. Ждала, пока отец вернётся с работы. Только соседка вышла на площадку узнать, в чём дело:

    – Ты дочь их?

    – Да.

    – Нет их!

    – А где они? Когда вернутся? – всё ещё не понимала Мария Евгеньевна.

    – Ты что, не понимаешь?

    Мария Евгеньевна смотрела соседке в глаза искренним, честным, но непонимающим взглядом.

    – Они вернулись, вернулись...

    Мария Евгеньевна начала улыбаться, но соседка быстро сняла эту улыбку с её лица.

    – Но потом умерли. Сначала она. А потом через три дня и он. Мы их вместе хоронили. Место на кладбище могу сказать и показать, если хочешь…дочь! – с неодобрением отвечала ей соседка.

    Мария Евгеньевна не могла уже и плакать, хотя её глаза и заблестели от слёз. Она медленно опустилась на корточки, прислонясь к стене спиной, закрыла лицо руками и винила во всём только себя, начиня с самого того дня, когда сбежала из дома в Москву, потом, когда уехала из Германии так надолго, оставив маму на Дмитрия, на этого ненадёжного и алчного человека. Мария Евгеньевна била кулаками по стене, содрав всю кожу в кровь.

    – Ну хватит тебе! Идём! – пожалела её соседка, пустила к себе, накормила, напоила, потом они помянули родителей и легли спать.

    Наутро соседка отвела Марию Евгеньевну на кладбище показать, где теперь её родители лежат, какой памятник им сделали красивый.

    – Да-да, спасибо вам большое, что позаботились, – сказала Мария Евгеньевна и отдала соседке почти все оставшиеся деньги, в том числе и валюту.

    – Дай бог тебе...

    Мария Евгеньевна ушла, у неё были деньги только на проезд и на один ужин. Она вернулась к Гришиным, чтобы увидеть Женю, забрать её с собой в Москву, где бы она вновь устроилась на свою прежнюю работу, вернулась в тот ритм жизни, с которого случайно слетела.

    Женя уже ходила в школу вместе с Артёмом, только в другой класс, ведь она была младше его на два года. Но никто из них не переживал по этому поводу.

    Когда вечером Женя увидела Марию Евгеньевну, она уже не так радовалась ей, хотя и улыбалась.

    – Ты так повзрослела! – встретила маленькую Мария Евгеньевна.

    Женя и правда повзрослела. Она ответила Марии Евгеньевне:

    – Здравствуйте. А вы приехали меня забрать?

    – Да, в Москву. Тебе понравится этот город. Там тоже есть школы. К Артёму будешь ездить в гости, зимой и летом.

    – Не хочу зимой и летом! Хочу круглый год! – смело отвечала Женя.

    Мария Евгеньевна ещё не понимала.

    – Мой брат Илья умер, уже давно. Мне Артём рассказал, – начала Женя. – Теперь он мне брат. А я его сестра, и мы никогда не разлучимся! Никто не сможет нас разлучить!

    Женя говорила это и в подтверждение своим словам взяла Артёма за руку, их руки крепко сцепились, что действительно трудно было их разъединить.

    – А вы мне ничего не сказали. Я не хочу быть с вами, я хочу быть здесь, с Артёмом и его родителями!

    Гришины подтвердили, что согласны удочерить и Женю, что документы все необходимые они подготовят и решат этот вопрос в том числе с Марией Евгеньевной, но лучше по-хорошему, здесь и сейчас, нежели через суд.

    – Да-да, я поняла, спасибо, что позаботитесь о Жене, – смирилась Мария Евгеньевна.

    – Можно вас обнять? – обратилась она к детям, но в основном к Жене. – В последний раз…

    Мария Евгеньевна обняла детей, особенно крепко прижала к себе Женю. Мария Евгеньевна плакала, и её слёзы были искренними. Жене стало жалко её, но она всё равно твёрдо решила остаться здесь, с Артёмом;– другом и братом.

    – А вы приезжайте к нам в гости! – пригласила Женя.

    Мария Евгеньевна улыбнулась, сказала, что обязательно приедет на праздники. Но не уточнила, на какие и в каком году. Она попрощалась с детьми, попращалась и с Викторией и Анатолием, потом ушла.

    Теперь Мария Евгеньевна вернулась в Москву, где была её жизнь, но уже без неё. Она уже не числилась на работе, а числилась пропавшей без вести, скорее мёртвой, поэтому её появлению были скорее удивлены, чем рады. На работу её не брали, разве что только на низшую должность, на простого переводчика. Она согласилась и уже не стремилась достигать каких-то успехов, искать, ждать, надеяться. Она нашла Дашу – только Даша искренне была рада видеть Марию Евгеньевну, и пустила её в свой дом, теперь уже дом, а не квартиру. Мария Евгеньевна снимала в их большом доме одну комнату, зато помогала по хозяйству, сидела с маленькими детьми, чтобы Даша могла почувствовать себя более свободной. Но Даше было интересно, что за всё это время приключилось с её подругой, лучшей подругой, Марией, Машенькой. Где теперь Мария Евгеньевна?

    – Перед тобой теперь не Мария Евгеньевна, а как тогда в детстве, в школе, помнишь? Маша, Машенька! – ответила ей Машенька и обняла подругу Дашу, плакала, обнимая её. Даша успокаивала подругу, уверяла, что лучшие дни ещё впереди, что с этого момента всё плохое закончилось и только она сама, Маша, Машенька, может стать счастливой.

    – Да теперь ты просто обязана быть счастливой, иначе нет, я не пойму! Я не дам тебе сдаться! Для этого, что ли, мы вновь встретились, нашли друг друга?

    Мария Евгеньевна улыбалась – улыбалась сквозь слёзы, вытерала их, смеялась, рыдала и всё никак не могла успокоиться. Неужели жизнь не кончилась? Неужели ещё есть надежда? Солнце выглянуло из-за тучи, и лучи-зайчики без стука, как обычно, вбежали в окно, проскакали по всей комнате, поздоровались с хозяевами, потом с гостями, особенно обогрев милое личико Марии Евгеньевны – милое, но уже изрядно заплаканное.

    Мария Евгеньевна повернулась лицом к солнцу, прищуривая глаза, и засмеялась, потом вновь обняла свою подругу Дашу.

    Женю удочерили в течение полугода, документы проходили ряд длительных процедур, несколько раз переписывались, но в конечном итоге всё завершилось благополучно. Теперь Артём и Женя были официально братом и сестрой, имели одинаковую фамилию – Гришины, – но ведь они вдвоём только знали маленькую тайну, что они брат и сестра не только на бумаге, но и в жизни, в душе, в своём сердце.

    В одно прекрасное утро Артём проснулся, как обычно, потянулся, зевнул, но что-то было уже не как всегда. Он увидел перед собой лицо Жени, и вскричал от радости, что он видит, видит!

    ________________

    Конец повести.

    (05.07.2014;—;31.07.2015)

    Спасибо, дорогой читатель, что нашёл время и силы, а главное, – желание прочитать мою повесть. Надеюсь она тебе понравилась, и принесла в твою душу ещё света, тепла, доброты и красоты.







    Благодарности

    Выражаю огромную благодарность тем, без чьей помощи, без чьего участия, я не смог бы написать и издать эту книгу: моей жене Анне, которая каждый день дарит мне свою любовь и вдохновение; воспитателю Яснополянского детского дома, другу, наставнику и учителю Кунину Игорю Николаевичу; воспитателю Яснополянского детского дома и лучшему другу Агину Ивану Александровичу; писателю и редактору Кириленко Юрию Павловичу; корректору Мельниковой Людмиле Николаевне.