Гнида

    - Девочки! - в который раз звал он двух подружек, закрывшихся в его спальне. - Девчо-о-онки! Откройте дверь, а? Пожа-а-алуйста... Это всё-таки нечестно! Договаривались же, ну. Светочка! Олечка!
    Одна из девушек издала восхищённый возглас, не относящийся к мольбам молодого человека. Клим Плыс с досадой треснул кулаком по двери и тут же потёр ушибленную руку, бормоча проклятия. Елизавета Ивановна лежала на диване, щёлкая грецкие орехи передними зубами. Хозяин квартиры бросил на неё негодующий взгляд и строгим тоном попросил не съедать продукты для праздничного торта.
    - Неудачник, - лениво произнесла она и с хрустом оприходовала орех. - Бабы тебя не хотят. И орехи у тебя невкусные.
    Елизавета Ивановна перевернулась на другой бок и выплюнула скорлупу в руку. Парень смачно выругался, обращаясь непосредственно к ней, но не получил ответной реакции и обиженно вышел в прихожую. Кто-то из девушек в спальне прокричал нечленораздельную эмоциональную реплику. Молодой человек громко прокашлялся, демонстрируя недовольство, и натянул куртку. Услышав возню, Елизавета Ивановна торопливо приняла вертикальное положение и осведомилась:
    - А куда это ты намылился, ловелас? Ещё баб снять? Так зачем тебе сразу две, если с одной не клеется? Мало того, что я твой позор вижу, так ещё лишнего свидетеля приводишь!
    - Иди-ка ты далеко и надолго! - огрызнулся Клим Плыс. - Не за бабами я иду!
    - Я с тобой не за бабами! - мигом оживилась Елизавета Ивановна.
    Из подъезда они вышли вместе. Лицо парня было крайне возмущённым, а физиономия Елизаветы Ивановны - крайне довольной. Погода никоим образом не сочувствовала Климу Плысу. Солнце бесчувственно лыбилось во все свои золотые зубы, лезло ему в лицо и хвасталось отличным настроением. Елизавета Ивановна делала всё то же самое, нещадно нанося молодому человеку одну психологическую травму за другой. Когда его честь и достоинство взвыли от невыносимых ранений, Елизавета Ивановна сжалилась и стала глазеть на прохожих. Её хватило на пять минут:
    - Слышь, глянь, какая тёлка! У тебя такой никогда не будет, ха-ха-ха! Ладно, извини. О, о, о! Гляди: мажор - вырядился, часы какие дорогущие нацепил! А туфли, мамочки, прямо-таки сверкают!.. Завидно, нищебродище? А-ха-ха-ха-ха! Ой, ладно, больше не буду... Смотри, новый общепит открыли. Батюшки, ну и дыра! Будешь тут работать со своим красным дипломом, хе-хе-хе-хе! Да чего ты толкаешься-то? Извиняюсь. Это последний раз был. Честно!.. Эх, чувак. Погодка классная, не? Даже погода лучше тебя, бугага! Ай! Не бей! Всё, всё! Эй! Люди добрые! Милицию зовите!
    - Милиция - уже сто лет полиция, - буркнул Клим Плыс.
    - Видишь, всё меняется! Один ты стабильный лузер, а-за-за-за! Ауч! Ай! Не бей!
    Так они дошли до тату-салона. Елизавета Ивановна весело спросила, зачем им надо сюда, на что Клим Плыс ответил в грубой манере и зашёл внутрь компактной бетонной коробочки с готической вывеской. Салон пустовал. Парень не стал расматривать образцы татуировок, развешанные на стенах, потому что видел их сотни раз. Некоторые видели с 2008 года. Он сразу окликнул приятеля, работающего здесь тату-мастером. Из соседнего помещения не спеша выплыл обросший неопрятный мужчина, а следом за ним явился запах пахучей колбасы. Тимур живо работал челюстями, снимая с бороды хлебные крошки. Они с Климом Плысом обменялись рукопожатиями (пальцы Тимура были жирными и лоснящимися) и, не сговариваясь, перешли в манипуляционный кабинет. Елизавета Ивановна пошлёпала за ними, на ходу восторгаясь "всякими штуками". Клим Плыс сел на нелепую табуретку и стал наблюдать, как Тимур долго моет руки без мыла. Его спутница примостила объёмный зад на клиентское кресло.
    - Как работа? - спросил он из вежливости.
    - Да ну её в баню! - отмахнулся мастер и наконец оторвался от рукомойника. - Приходят малявки и просят набить цветочки и птичек размером с блоху. Знаешь, мелкие такие рисунки - не портаки, а смех. Короче, просрал я свой талант. За три месяца ни одного нормального заказа!
    - А мои эскизы? - как бы невзначай полюбопытствовал Клим Плыс. Пару секунд Тимур смотрел на него пустыми глазами, а потом внезапно хлопнул себя по лбу.
    - А, эскизы! Да ты чего, брат! Говорю же тебе: нет нормальных заказов! Спроса нет.
    Клим Плыс сник и моментально потерял интерес и к Тимуру и к его салону.
    - Криворукий, криворукий! - язвительно прошипела Елизавета Ивановна. - Думаешь, черепок намалевал и сразу художник? Да таких креативных любителей розочек на человеческих костях сотни, а десятки из них ещё и лучше тебя! Ты глянь в интернет - какие люди талантливые, мильёны просмотров ловят! Ты и пальца их не стоишь, а твои каляки-маляки по сравнению с ихними можно смело рвать на туалетную бумагу! Хи-хи-хи!
    Клим Плыс заскрежетал зубами, борясь с искушением ударить её от души. Но всё-таки как никак женщина. Следующие десять минут он следил за секундной стрелкой и вяло поддерживал разговор с Тимуром. Политика, о которой обе стороны имели скудные познания. Общественная жизнь города, в которой оба принимали пассивное участие. Экономический кризис, о котором и тот и другой не узнали, если бы не СМИ. Первым потерял тепение Тимур, намекнув, что ему надо работать. Оглядев пустой тату-салон, Клим Плыс вздохнул и понуро напрвился к выходу, сопровождаемый мастером.
    Оказавшись на улице, спиной к дверям бетонной коробки, он подумал, что и не очень-то надеялся на востребованность эскизов. Главным для него было выражение эмоций посредством рисования, а отдать свои работы Тимуру - исключительно спонтанное решение, мотивированное легкомысленным "авось понравятся". Теперь Клим Плыс убедился, что опытный тату-мастер, повидавший гигантской разнообразие татуировок и эскизов профессиональных художников, запихнул его рисунки в дальний ящик и благополучно забыл.
    За спиной хлопнула двойная дверь и послышалось шлёпанье огромных башмаков сорок второго размера. Елизавета Ивановна закрыла пальцем одну ноздрю и высморкалась на тротуар.
    - Тьфу ты! - воскликнул Клим Плыс, лицезрея эти манипуляции. - Постыдилась бы!
    - Это не так стыдно, как идти рядом с тобой! - парировала она и шмыгнула носом.
    - Не иди, раз тебе стыдно! Что ты привязалась ко мне? Почему именно ко мне?
    Елизавета Ивановна не ответила. Она умела только издеваться и глумиться -ничто другое не могло занять её ум. Клим Плыс покачал головой и пошёл вперёд по людной улице широкими шагами, чтобы надоедливой спутнице было тяжело за ним поспеть. Но та поравнялась с молодым человеком практически сразу и начала курс унижений по новой. Клим Плыс засунул руки в карманы штанов, сгорбился и старался игнорировать Елизавету Ивановну. Получалось плохо - очень уж она искуссно оскорбляла. По пути, напротив магазина бытовой косметики, им встретился подросток, раздающий рекламные листовки. Клим Плыс надменно улыбнулся и намеренно направился к нему, потому что с каждым взятым флаером всё явственнее ощущал себя благодетелем, который сокращает мучения бедняг, часами стоящих посреди улицы. Расправив плечи, Клим Плыс приблизился к подростку и замедлился, чтобы тот успел заметить его и вручить бесполезную листовку. Однако флаерщик и не думал замечать своего благодетеля. Подросток даже не глядел в его сторону. Клим Плыс почувствовал себя неловко и поспешил ускориться. Елизавета Ивановна не преминула прокомментировать казус:
    - Ну ты и выпендрёжник! Ну и выпендрёжник! Да больно ему нужна милость общества! К концу рабочего дня пойдёт и выбросит в ближайший мусорный бак! Выпендрёжник ты!
    Клим Плыс промолчал. Руки его задрожали от гнева. Да почему же она его постоянно критикует? Нет, думал он, критика - это искусство анализировать недостатки и достоинства. Критиковать - это уметь объяснить человеку, что он делает не так и что сделать, чтобы было так. Конструктивная критика помогает исправиться. Конструктивная критика - это мощное оружие против недочётов и ошибок. А Елизавета Ивановна не критикует - она гнобит.
    - Куда теперь пойдёшь? Где теперь накосячишь? Ты только выбирай осмотрительно. А то выходной себе с самого начала загадил.
    - Я загадил?! - всплеснул руками Клим Плыс. - Это ты, мымра, посоветовала мне к приходу девочек расставить ароматические свечи! Квартира чуть не сгорела к чертям!
    - Ах, тогда это я виновата? - состроила обиженную мину Елизавета Ивановна. - Пошлите дурня открыть ставни - он их откроет по всему городу! Не мог нормально поставить?
    - Хорошо, а зачем ты сожрала все конфеты? Я их не для тебя купил! Пригрел змею, блин.
    Елизавета Ивановна показала язык и ничего не ответила. "Это конец, - обречённо подумал Клим Плыс, - съест она меня. За милую душу. Как конфеты или орехи... Нет уж,не по зубам тебе моя скорлупа!"
    Вдали виднелась городская площадь, выложенная однообразным серым камнем, а на площади кучковались разрозненные скопления горожан, собирающихся на праздничное мероприятие. Там уже воздвигли временную сцену, поставили временные палатки, и начинали противно жужжать усилители звуки, отчего внутренности находящихся рядом людей неприятно вибрировали. Клим Плыс отправился на площадь, надеясь, что его спутнице наскучит праздничная программа. Она нагло вышагивала по левую руку, высоко поднимая ноги, будто идёт по колено в воде, и строила рожи, когда Клим Плыс поворачивался к ней. Странное всё-таки существо. Цель её жизни - втоптать Клима в грязь, но ему-то видно, что достигается эта цель дешёвыми уловками, в которые и попадаться стыдно. Своей жизни у тебя нет, что ли? Вот идёшь ты за мной, высмеиваешь ты меня, а могла бы сделать что-нибудь для себя. А хотя ты и делаешь для себя - радуешься от чужих несчастий и неудач.
    По переносным конструкциям, напоминающим турники, по палаткам, где бесплатно раздавали простую минеральную воду, по организаторам в белых футболках со знакомыми логотипами, - по всему этому Клим Плыс понял, что в городе в которых раз намечается очередной праздник здоровья. В атмосфере спорта и здорового питания толстая Елизавета Ивановна смотрелась особенно комично. Но ещё больше забавляло то, что тут же стоял ларёк с мучными изделиями, причём, в отличие от воды, платными. У турников суетились мускулистые парни в белых футболках и пытались поставить эти бандуры так, чтобы они не свалились под весом человеческого тела. Меркантильные людишки хватали со столиков возле палаток бутылки с водой, словно были измучены длительной жаждой. Всюду шныряли девушки в коротких шортах - кто со стопкой футболок, кто с бутылками, - а коллеги противоположного пола шлёпали их по задницам. Было скучно. Клим Плыс отоварился в ларьке и решил держаться ближе к нему до тех пор, пока не сочтёт мероприятие достаточно унылым, чтобы уйти. Когда половину площади заполнила толпа энтузиастов, воздух сотряс гром бравурной мелодии, заоравшей из громоздких колонок. Запредельная громкость не позволяла различить мотив, ноты смешивались в сплошную галопирующую акустическую волну. У тех, кто стоял вблизи динамиков, содрогались все органы и появлялось неприятное ощущение в грудной клетке. Девушки в шортах разбежались, парни по-прежнему обнимались с турниками, меркантильные людишки запасались водой так, будто бы скоро начнётся засуха. Никто ничего не объявил в микрофон, торчащий посреди сцены, как лопух в поле, но со временем толпа перетекла поближе к турникам. Возле них началось какое-то движение, которое кольцом окружила добрая сотня неспортивных тел. Вскоре кто-то стал гигикать, подбадривать, кричать, визжать от азарта и возбуждения. Клим Плыс напряг слух, но разные "давай, давай!" и "ну же, вперёд!" ни о чём толком ему не говорили.
    Он второй раз отоварился в ларьке, только теперь пришлось отстоять очередь из адептов здорового образа жизни. Съел всё купленное, пересчитал оставшиеся деньги и обрадовался, что хватит ещё и на третий заход. Неожиданно за его спиной материализовалась Елизавета Ивановна, ткнула между лопаток и провозгласила:
    - СпортсмЭны, комсомолы, отличники.
    Клим Плыс вопросительно вздёрнул брови, и она пояснила:
    - Кто десятку подтянется - тому дешёвая тряпка с дешёвым логотипом. Дешёвые петушиные бои. Не понимаю: сказано только десять. Подтянулся и иди лесом! Нет же, они выпендриваются! Десять, двадцать, тридцать. Угомонись, получи шмотьё и иди кушать булки. Однако как без пафоса? Эх, выпендрёжники.
    - Надо попробовать, - сказал Клим Плыс в пространство перед собой, ни к кому не обращаясь. Слова вырвались у него, скорее, случайно и непроизвольно, как мысли вслух.
    - Да куда уж тебе, слабак? - мигом пришла в движение Елизавета Ивановна. - Ты когда в последний раз подтягивался, отжимался? А? В школе на физкультуре?
    - В армии, - сказал парень как-то отрешённо и задумчиво, словно её слова были сухим фрагментом из учебника истории, а не колкостью.
    - Пф, в армии! Да что ты делал там, в своей армии? Картошку чистил? Полы драил? Мда, великолепная физподготовка! Пускай было что-то, ладно. Ну ты на себя посмотри, задохлик! И зачем тебе это? Опозоришься перед толпой ради тряпки? Ой, дура-а-ак!
    - Почему ради тряпки? Хочу ради интереса.
    - Ради интереса! - передразнила Елизавета Ивановна, прыгая вокруг него, как чёрт вокруг котла с грешником. - Не получится у тебя ни шиша! Опозоришься, дурень, опозоришься! Точно, говорю, не сможешь!
    Вдруг Клим Плыс взглянул на Елизавету Ивановну с невиданным презрением и брезгливостью, словно на кровососущего комара, которого он сумел догнать и прихлопнуть. "Чего ты заладила: не получится, не сможешь? Чего ты да меня решаешь, что я смогу, а что не смогу? Чего ты меня заранее настраиваешь на провал? - подумал Клим. - Даёшь ненужные советы, говоришь, что лучше не поступать так и не заниматься тем. Я тебя спрашиваю, что ли? Спрашиваю, как мне жить? Не лезь. Мало того, что лезешь, так ещё и поливаешь дерьмом. Если тебя слушать, то выходит так: не надо делать ничего, надо быть никем. И только тогда ты не будешь меня критиковать"
    С каждой секундой, пока он буравил её взглядом, Елизавета Ивановна хмурилась всё сильнее. Наглая ухмылочка исчезла бесследно. Клим Плыс молча отстранил её и целеустремлённо направился в очаг нездорового спортивного азарта, расталкивая людей руками и локтями. Люди быби апатичны: грубые прикосновения их не возмущали, а глаза выпучились, как у улиток, в направлении турника, где вовсю пыхтел тщедушный мужичок. Парни в белых футболках - всего трое - стояли по бокам для подстраховки. Толпа считала: "Пять!.. Ну, ну, ну! Шесть!.. Семь! Давайте, мужчина! Во-о-от, восемь!" Клим Плыс остановился, оглядел турник, оценил потуги добровольца и улыбнулся. Народ взревел: "Де-е-еся-а-ать!" и тот с явным облегчением отпустил перекладину. Чего-то похожего на очередь Клим Плыс не увидел и, когда мужичок получил честно заработанную футболку с логотипом, он шагнул вперёд и тут же был замечен.
    - Попробуете? - предложил один из "белых".
    Клим Плыс, поколебавшись в последний раз, кивнул. Снял куртку, попросил "белого" подержать её и встал под перекладиной. Толпа, обнаружив появления нового объекта, нуждающегося в поддержке, загомонила вновь. Где-то в этой людской массе маячила растерянная физиономия Елизаветы Ивановны.
    - Сколько там надо? - уточнил Клим Плыс у "белого", к лицу которого гвоздями прибили шаблонную улыбочку. - Десять?
    Он закивал всё с той же улыбочкой, и Климу захотелось попросить его расслабить лицевые мышцы и дать им отдохнуть. Тем более, у него не получалось изображать веселье. Добровольцы-спортсмены тоже должны были приветливл лыбиться - по негласным правилам, - но Клим Плыс назло состроил самую безразличную мину. Он подпрыгнул и намертво вцепился в перекладину, словно под ногами появилась лужа лавы. "Не должно это быть слишком трудно", - надеялся парень, припоминая, когда в последний раз делал моцион. Нет, выжать из себя десять раз надо.
    Клим посетовал, что наелся до треска в раздутом желудке, глубоко вдохнул и задержал дыхание. Ему вдруг резко не понравилась собственная затея - этот неожиданный порыв души. Отказываться было поздно, и он, подбадриваемый народными массами, медленно согнул локти, от натуги выдохнул весь воздух, чуть не помер, но достал до перекладины подбородком. Потом безвольно повис на ней, на всякий случай мысленно попрощался с друзьями и родственниками и приступил ко второму кругу ада.
    Следя за распределением нагрузки на мышцы, Клим сбился со счёта. Он смотрел на металлическую перекладину, но почему-то представлял своё побагровевшее от натуги лицо, выпученные от усердия глаза и высунутый, как у загнанного пса, язык. На небо наползали серенькие жалкие обрывки туч, и Климу захотелось мощного ливня, который обольёт его с ног до головы, отхлестает по горячим щекам и освежит после этой ужасной спортивной оргии.
    - Де-е-еся-а-ать! - восторженно заорала толпа. Не успела масса ртов растянуть слог "де", как уставший доброволец резко разжал руки, словно перекладина обожгла ему ладони, и приземлился на каменную кладку. Он настолько выдохся, что не смог связно подумать о своей маленькой победе и, тем более, сказать что-то вслух.
    ...Когда толпа выплюнула Клима на безлюдный участок площади, он с недоумением взглянул на кусок белой материи в руке, поозирался вокруг и с упоением осознал, что больше не задыхается. Плечо противно грело что-то увесистое. Сейчас парня одолевало желание сгрупироваться и залезть в морозилку, поэтому тёплые объекты вызывали у него антипатию. Он пощупал это что-то и обнаружил свою кожаную куртку. Народ всё ещё ревел, морально поддерживая нового мученика, а к палатке с пирожками и прочими жареными вкусностями выстроилась целая шеренга ЗОЖников. Клим Плыс смутно припоминал, что забыл какую-то вещь...
    - Видел бы ты свою морду! - весело крикнули ему в ухо.
    Он вздрогнул от неожиданности и, увидев Елизавету Ивановну, с досадой произнёс:
    - А, это ты.
    - Не, ты бы на себя со стороны посмотрел! - хохотнула она. - Глаза на выкате, как у камбалы! Красный, как рак! Язык вывалился, как у покойника! Я думала, что ты и вправду подохнешь от такого...
    - На, - перебил Клим и бросил ей в руки футболку. - Бери. Дарю. Считай, ради тебя постарался. Считай, смог только благодаря тебе.
    Елизавета Ивановна икнула, удивлённо расправила перед лицом футболку и уставилась на логотип.
    - Это почему ж благодаря мне? - осведомилась она, недоверчиво щурясь.
    - Так ты говорила, что я не смогу? - ухмыльнулся Клим. - Вот я и утёр тебе нос. Утёр же, ну? Эх, неудачница. Эх, выпендрёжница! За собой следи, а не за другими людьми.
    Он шутливо похлопал её по плечу, коротко засмеялся и, гордо развернувшись, побрёл домой. Елизавета Ивановна растерянно теребила в руках футболку, которая случайно стала для неё белым флагом.