Надежда

От Пашки Калашникова жена ушла.

Утро выходного дня начиналось, как обычно – Пашка у телевизора сидел, смотрел новости. В телевизоре всё горело, пылало и взрывалось. Пашка очень волновался и переживал сильно. Надежда принесла ему тарелку овсяной каши и два яйца. Посмотрела, как Пашка машинально помешивает кашу в тарелке, вздохнула:

- Ну, я пошла…

- Вернёшься когда? – равнодушно буркнул Пашка.

- А не вернусь я, Паша.

Он замер, не донеся до рта ложку.

- В смысле?

- Ухожу я от тебя.

Надежда медленно прошлась по комнате, оглядывая полки. Забрала с комода деревянного слоника – на счастье. Пашка молча наблюдал за ней, воткнув ложку в остывающую кашу.

- Надоело мне, Паша. Ни денег, ни счастья. Радостей никаких. Ты ещё со своим свистом… художественным. Не зря говорят – не свисти, денег не будет. Вот и просвистели мы счастье-то своё.

- Кхм… кхм… - от неожиданности закашлялся Пашка. Он как-то и не задумывался раньше об этом.

- Вот Леонид Сергеевич приезжал с концертом. Не слышал ты, как он романсы поёт. Поёт, понимаешь? Аж сердце заходится. Не то, что ты… свистун, - презрительно бросила Надежда и вытянула из комода голубую любимую косынку, накинула на плечи.

- Так ты что, к Лёньке этому уходишь? – вытаращил глаза Пашка, но почему-то пошевелиться не смог.

- В столицу поеду. А то что я в жизни видела? – Надежда взяла большую сумку и задержалась перед зеркалом, осматривая роскошное тело. – Съезжу, а там поглядим.

Пашка осоловело смотрел перед собой и не мог сказать ни слова. И правда, что она видела в жизни, кроме клуба да магазина своего?

Собиралась Надежда издевательски медленно. А у Пашки будто руки-ноги приклеили к дивану. И на прощание она сказала, вздохнув:

- А о любви ты мне когда в последний раз говорил? Ну, вспомни.

Пашка сильно наморщил лоб, но мыслей в голове не было.

- Ну как же, это… ну, вот давеча, это… - глупо улыбнулся он.

- Вот. И я не помню.

Хлопнула дверь.

- Пока это все новости. Увидимся, – улыбнулась с экрана хорошенькая дикторша.

«И где их берут, таких..?» - подумал Пашка растерянно.

Комната вдруг прямо на его глазах начала сжиматься, и всё вокруг потемнело.



- Ну, вот… Дальше не помню ничего, - вздохнул Пашка и почесал бок. Под майкой, в области сердца, будто жил какой-то настырный жук и грыз его. Всякий раз, когда Пашка о Надежде вспоминал.

Геля сочувственно кивнула.

- Плохо… Бедный… бедный.

Она была тщедушной и смуглой. Пашка не особенно и смотрел на неё – на что там смотреть? Вот у Надежды это… туловище… Даааа….

Он снова ощутил зуд от грызущего под сердцем жучка, но сдержал позыв сунуть руку под рубашку, застеснялся почему-то. Грыжа, что ли.

- Просвистел счастье? Ничего себе! Посмотрела бы она… - вскричал Пашка, и Геля нежно погладила его по взлохмаченной от досады голове.

- Ну всё, всё… Павел. Вам скоро на сцену…. Зрители там… ждут.

Геля тщательно подбирала слова и старалась не очень докучать ему своими заботами. Ну, не могла она не переживать, добрая душа.  Почти так же переживала, как и Пашка, когда телевизор смотрел.



Как он на этом конкурсе талантов оказался, Пашка и не помнил точно. Всего-то пару раз в клубе выступил, посвистел, и в райцентре немного. А его сразу Свистуном прозвали.

Это всё Захар Ильич, начальник его тракторной бригады. Услышал, как Пашка свистит задумчиво в перерыве, незаметно для себя, как-то от души. Но самому главному начальнику Захар Ильич заявлять не стал, а постоял, послушал, да и предложил Пашке в клубе выступить в субботний вечер. Его жена, Матрёна, как раз по клубу была главная.

Никто от Пашки такой прыти не ожидал. И тебе «Дунайские волны», и тебе «Владимирский централ», и даже романс, «Я встретил вас».

Пашка и раньше в сельском клубе выступал, но всё больше на гармошке играл. Особенно когда за Надеждой ухаживал. Гармонист же, как водится, на деревне первый парень. А потом, когда поженились, уже и неинтересно стало, да и желания играть особого не было. Вот Пашка и свистел. И хлопали ему и мужики, и бабы. Только Надежда сидела в зале, насупившись, точно сильно против была, что ему хлопают. Денег-то не платят за самодеятельность. Даже в райцентре не платят.

А когда ушла от него Надежда, Захар с Матрёной подсуетились и выяснили, что в столице конкурс талантов проходит. Миллион за победу дают. И финалистам деньги, квартиры и машины. Наверное, могут и трактор дать – в деревне новых тракторов мало, с тех пор, как председателя посадили. Ну, в город, на должность повыше. А талантов, кроме Пашки, в деревне не было. Ну и послали его. Билет оплатили, в гостинице проживание. А то Пашка всё равно работать не мог, того и гляди в запой ударится, без родной жены-то. А хороших трактористов в деревне – днём с огнём не сыскать, по нынешним-то временам.

Пашка сразу подумал, что в столице Лёнька, певун этот лирический. И Надежда с ним где-то. А столица – это же деревня большая. Когда он это понял, то сразу поехать согласился. В запой удариться не успел – так, ушибся только слегка, Васькиной самогонкой.



Люди там, на конкурсе, разные были.

Кто-то ложками щёлкал, кто-то ногами по баяну елозил. Один был мужик – он на стаканах с водкой играл, а потом их ото всех прочих конкурсантов прятал. Женщина пела, с бородой.  Пашка смотрел-смотрел, так и не понял, как она себе бороду отрастила. Он голос берёг – пил воду из своей бутылки с чистой водой и смотрел, чтобы никто не подлил ничего. Мало ли, отравят и эта, диарея начнётся. Даже от водки отказывался.

А Геля точно шефство над ним взяла. Присматривала. В бары не пускала, на танцы. Даже рубашку перед выступлением погладила. И кормила то пирожками, то супчиком. Хорошая девчонка. Он всегда о такой дочке мечтал, да не вышло вот…


Вышел Пашка на сцену, и побежали у него лихорадочно мысли, друг друга обгоняя…
Фонари тут дурацкие, прожектора называются. Выходишь, они в глаза – бац. Как из пулемёта. И из глаз звездули, звездули сыплются, ага… Ничего не видишь, не слышишь, коленки дрожат. И руки. Всё дрожит, колотится. Убежать хочется, а нельзя. Ронять, понимаешь, престиж. А глаза нельзя закрывать, и коленками дрожать нельзя, потому что телевидение снимает…

И тогда Пашка сосредоточился и посмотрел в зал. Выбрал одно лицо из публики, как Матрёна учила, и… Надежду себе представил. Точно лет на десяток назад вернулся. И она в той косынке голубой. И смотрит, внимательно так, на него.

И засвистел он, точно соловей по весне. Плавно мелодия лилась. Про платочек синенький и скромный. И несло его по волне музыки, а за кулисами и в зале женщины плакали. И молодые, и старые. И оператор слёзы вытирал.

А потом Геля вышла. С двумя длинными тёмными косами. В белой рубашке с узорами. Вышиванка называется. Танцевала Геля и пела, и горлом так весело курлыкала. Или булькала. Лихо у  неё это получилось. То, что она булькала там, на сцене, йодль называется. Говорят, редко у кого этот ё… йодль хорошо получается.

Потом её на бис вызвали. И ещё раз. А в третий раз уже нельзя было, потому что прямой эфир.

Она победила, конечно. Потому что все улыбались. И потому что дружба народов. А Пашка стал вторым. И телевизор как раз перестал картинки страшные показывать.

Победителям вручили контракт – целых три месяца совместных гастролей. Пашка свистел, а Геля курлыкала йодлем. Выходило – сказочно.

И деньги тоже вручили. Вот тебе и не свисти – денег не будет. Пашка свою долю Захару отослал – на новый трактор. Даже на два новых трактора. И поехал, значит, на гастроли – всё равно дома не ждёт никто. Пусто там.

Катались-катались по стране, все им хлопали.

А потом к Геле приехал жених и увёз её в Винницу.

И Пашка домой засобирался.  Куда же ещё деваться. Насвистелся, пора и честь знать. Он теперь знаменитость, вся страна его знает. Кроме Надежды, которая и знать его не хочет.


Открыл Пашка в избу дверь, видит – а там косынка Надежды голубая на стуле висит. И слоник деревянный снова на комоде. Вернулась, видать, Надежда. Совсем.

- А Лёнька-то где? Бросила, что ль? – недоверчиво хмыкнул Пашка, едва Надежда в дом вошла.

- Дурак ты совсем, - нахмурилась она. – Я пошутила, а ты и поверил? В столицу я ездила, вот, на, посмотри.

Бумажку с печатями какую-то в руку ему сунула. Стоит, сияет. И Пашка сияет – ну, и точно, как дурак. И так крутит её, и этак. И тихо-тихо внутрь него счастье проползло.

- Ты же знаменитость теперь, - Надежда говорит сквозь слёзы. – Тебя же в столицу выступать зовут, насовсем… Слыхала я – Захар рассказывал. А как мы там, втроём, жить будем? Шумно, ни воздуха свежего, ни травы, ни коровы… А малышу нужно.

- Да ну, - отмахнулся Пашка. – Я вот ехал сюда вчера, домой не хотел идти, боялся, в роще заночевал. А там соловьи… Понимаешь? Не свистят, нет – поют. И не за деньги, а просто так… от души. Не буду я больше свистеть. Потому что слыхал, как соловьи поют…