Конкуренты

Перевод с украинского


Конкуренты.

1.
    Оказалось, что их не трое, а четверо.
    Перед первым экзаменом, во время консультации, в дверь отдела постучали. Профессор прервал лекцию.
    - Войдите.
    Дверь открылась, и из-за её показался край старого, не в меру раздутого портфеля. Портфель покачался в воздухе и, цепляясь за дверной блок, пролез в комнату, а на пороге появилась высокая, худая фигура в коричневом костюме. Костюм был новый, но довольно-таки помятый. Под расстёгнутым пиджаком болтался завязанный узлом галстук, с воротника хлопковой рубашки торчала длинная шея, на худом лице в первую очередь бросался в глаза длинный острый нос. Парню было года двадцать четыре. Он неторопливо обвёл взглядом двух девчат и парня, которые сидели слева от двери, повернул голову к профессору и негромко пробасил:
    - Извините, здесь консультация?
    Профессор и трое поступающих с интересом разглядывали его. Парень простодушно усмехнулся, стало заметно, что у него не хватает вверху одного зуба, и от этого усмешка казалась особенно откровенной.
    - Я немного опоздал, вот только что приехал. Прямо с вокзала. Здравствуйте.
    Профессор поднялся навстречу прибывшему. Тот поставил свой огромный портфель у ножки стола, выпрямился и неуклюжим движением подал профессору руку.
    - Сторчак… Николай Сторчак, - назвал он себя.
    Так оказалось, что их четверо. Поступающих в аспирантуру стало больше ещё на одного человека, но место, как и раньше, оставалось… одно.
    Трое хорошо знали друг друга, знали, кто откуда приехал, и какой институт окончил, и даже у кого какие знания – ведь две недели работали вместе в библиотеке. Они уже решили между собой, кто лучше сдаст экзамены и будет принят. Две девушки думали, что перевес – на стороне мужчины, Виталия Колочко, который окончил филологический факультет Харьковского университета, много знает к тому же очень уверенно держится. Сам Виталий тоже считал себя более достойным чем девчата. Одна из них, Римма Гефт, окончила институт иностранных языков, преподавала английский в Днепродзержинске и вдруг решила поступить в аспирантуру по литературе. Другая – Саша Ямченко – окончила Львовский университет, но боязливая, нерешительная, и Виталию Колочко было ясно, что преимущество отдадут ему – смелому, энергичному, а не ей, перепуганной девице, вместо которой профессору самому пришлось бы писать диссертацию. И вдруг – на тебе! Нежданно-негаданно появляется ещё один «конкурент», который ведёт себя уверенно и полностью независимо.
    После консультации профессор оставил новичка у себя для беседы. Виталию и девчатам нужно было идти в библиотеку, но они сели на диван, выставленный на время ремонта в коридор, и, поглядывая на дверь отдела, прислушивались и ждали. Римма, полная молодая женщина с матовой кожей лица, повернулась к Виталию, потом к Саше, дважды опустила и подняла ресницы, закрывая и открывая влажные и красивые, выпуклые, как у телёнка, глаза.
    - А чего мы ждём?
    Клочко подвигал бровями, промолчал. Понятно – чего, нужно пощупать, что это за птица! А Саша ответила:
    - Хм, смешно! Познакомимся… Ведь завтра будем вместе «резаться»…
    Саша тут-таки подумала, что завтра «срежется», конечно, она одна, потому что все всё прекрасно знают и только она одна ничего не знает.
    Голоса за дверью стали громче, полоска света между полом и дверью потемнела – кто-то направлялся к выходу, закрывая собою окно, - потом дверь открылась и вышел профессор.
    - Получайте пропуск, - говорил он, - устраивайтесь в общежитии. Товарищи ваши покажут вам, где и что.
    Профессор кивнул головой Сторчаку, который выходил следом, усмехнулся тем, кто сидел на диване, и тронулся по коридору до кабинета директора института, неся на руке плащ и шляпу.
    Новичок остановился перед диваном, перекинул с правой руки в левую свой тяжёлый портфель и протянул руку Саше Ямченко, нагнувшись над девушкой.
    - Николай.
    Рука у него была сильная, широкая, но Саша не скривилась от крепкого рукопожатия. Он ткнул руку Римме, Колочко слегка привстал, здороваясь с ним.
    - Что это вы так поздно? – спросила Римма, лениво выговаривая слово за словом.
    - Переэкзаменовки в школе задержали, - спокойным баском ответил Сторчак.
    - Не боитесь? – поинтересовалась Саша.
    - Боюсь, а как же, - усмехнулся тот.
    Колочко подвинулся на диване, Николай пхнул под диван портфель и сел, поставив руки острыми локтями на острые колени.
   « Нескладный какой-то, - подумала Саша. – Длинный, руки длинные, и туфли длинные, и нос торчит».
    - Вам подходит ваша фамилия, - вдруг засмеялась она. – Всё у вас как-то торчком…
    - Да-да-да, - согласился Николай. – У меня и дед, и отец такие.
    Он вскочил, выпрямился, немного не достав головою потолка, как показалось маленькой Саше.
    - Мне нужно в канцелярию, а то не успею.
    Саша и Римма рассказали ему, как нужно записываться в библиотеку, где общежитие и в какой столовой быстрее и дешевле, - правда, про общежитие и столовую рассказывала сама Саша: Римма жила с мужем в отеле. Колочко изучал Сторчака и в разговоре не участвовал. Солидная фигура, знает он , наверно, до чёрта. Нужно выяснить, как у него с «анкетными данными».
    Виталий уже думал, что попадёт в аспирантуру без чужой помощи. Нет, всё таки придётся, видно, воспользоваться некоторыми знакомствами: ведь успех зависит далеко не от одних знаний. Нужно понравиться шефу или иметь хорошую протекцию, от этого и зависят оценки: засыпать или наоборот вытянуть – всегда в руках экзаменатора…
    Сторчак подхватил портфель и зашагал в канцелярию. Девчата и Колочко двинулись в другую сторону. Они вышли из здания Академии наук, повернули налево по Владимирской – мимо музея В.И. Ленина, мимо каменных ворот, за которыми звучали свистки и взлетал над баскетбольной сеткой мяч. Сверху по бульвару Шевченко пронёсся порыв ветра, он гнал по асфальту сухие листья каштанов. С дерева посыпались каштаны, глухо барабаня об асфальт, разлетаясь на зеленоватые колючие чашечки и тёмные блестящие пульки. Продавщица, которая стояла возле открытого книжного киоска под деревом, схватила с прилавка большую книгу и осторожно поглядывала из-под своего укрытия вверх. Каштаны падали на прилавок, подскакивали на книгах, катились под ноги…

2.
    В библиотеке Саша садилась отдельно от Риммы и Виталия. Они мешали ей. Она всегда сердилась, глядя, как Римма вдруг бездумно замирает над книгой, широко открыв глаза и подперев щеку рукой, или как Клочко каждый раз отрывается от книги и рассматривает посетительниц, которые заходят в зал, - он специально устраивался лицом в сторону входа. Саша располагалась где-нибудь в конце зала возле рододендрона в бочке, клала перед собою на столик книги и, почти незаметная за ними, часами не поднимала головы.
    Чтение книг для неё давно, ещё с первых курсов института, стало интересной работой. Читая, Саша чувствовала себя обвитой густой сеткой мыслей, которые подтверждали или опровергали друг друга, и каждая вела за собой всё новые и новые, и их нужно было упорядочить, чтобы они выстроились в ровные колонны. Это были уже не мысли, вычитанные из книги, а своё, проверенное и продуманное, только вызванное тем, про что говорил автор книги.
    Темнело. Соседи Саши включали лампочки в колпаках-абажурах – по две над каждым столиком. Саша тоже дотянулась рукой до выключателей, клацнула одним, потом другим. Разгибая после долгого сидения спину, она глянула вокруг и возле входа в зал заметила знакомую длинную фигуру в коричневом костюме. Сторчак  держал в кулаке скрученную в трубку тетрадь и рассматривал зал. Потом он неторопливо двинулся вдоль столиков, наклоняясь в обе стороны и поднося к глазам жетон с номером стола, - разыскивал место.
    Саша снова взялась за книгу, но когда Сторчак дошёл до конца зала, повернула к нему голову. Тот посмотрел сначала на продолговатый эмалированный номерок, привинченный к столу, потом на малиновый жакетик Саши и узнал её. А узнав, сразу ткнул ей жетон и чрезмерно громко спросил:
    - Где тут моё место?
    - Чш-ш! – остановила она его. – Тише!
    Саша шепотом растолковала Сторчаку, куда ему садиться, и взялась было за книгу, но он протянул руку до стопки книг и начал перебирать их длинными, крепкими пальцами.
    - Этой не знаю, - сказал он, переворачивая титульную страничку новенького тома «Истории советской литературы». – Толковые статьи?
    Статьи казались Саше неинтересными. Она сказала, будто извиняясь за это, что статьи ей не понравились:
    - Не очень. Воды многовато, по-моему.
    - Стоит читать?
    - А что вы прочитали из современной?
    Опираясь руками на спинку её стула и столик, Сторчак смотрел в пространство над колпаками, которые посылали вниз пучки света, и называл книги. Назвал около десятка.
    - Тогда можете не читать, - уже совсем смело решила Саша, - в этих книгах больше , чем тут.
    Николай спросил, имеет ли она список того, что она прочитала. Список был. Сторчак достал большой старый блокнот и принялся выписывать названия. Саша смутилась.
    - Зачем ви? Я брала всё так, случайно: чего не знаю, то и беру. Может, оно и не нужно…
    Сторчак внимательно посмотрел в голубые глаза девушки, будто рассчитывал, имеет ли смысл то, что она говорит, и продолжал выписывать. Потом отодвинул список, подчеркнул в блокноте несколько названий и вздохнул:
    - да-а, опоздал. Дома, в нашей сельской библиотеке, такой литературы нет…
    Николай протянул Саше блокнот, водя тонко отточенным карандашом по странице.
    - Вот это только и успею прочитать.
    Почерк у него был нечёткий, буквы наклонялись туда сюда – будто курица лапой накорябала.
    Всё время, пока Сторчак стоял возле неё, Саше не давал покоя его галстук. Длинный, с узлом, который выбивался из воротника, он закрутился в трубочку и вылез из пиджака. Когда Николай потянулся к книгам, кончик галстука полез в чернильницу, - Саша отодвинула чернильницу вбок. А когда Сторчак наклонился над блокнотом в руках Саши, этот галстук повис у неё на плече и щекотал ухо. Наконец Николай выпрямился, Саша с опаской посмотрела на галстук, и почему-то у неё промелькнула мысль, что, когда Сторчак был пионером, то , наверно, часто терял галстуки.
    Николай поблагодарил девушку, засунул блокнот в карман и двинулся в уголок зала, протискиваясь между стеной и спинками стульев. Складывая разбросанные им книги, Саша видела, как он нашёл своё место, сел, устроился, рассовал острые локти, пошатал руками стол, включил лампочки.
    В огромном зале библиотеки Академии наук, под стеклянноматовым потолком, под красивыми люстрами, в тишине, которую нарушает только шелест страниц и цоканье перьев о дно чернильниц, медленно течёт за часом час. Для тех, кто сидит здесь, время особенно дорого: таких, которые зашли почитать « Крокодила» или посмотреть журнал мод, в зале нет. Если бы знания, которые оседают в человеческом мозгу, можно было измерить в граммах или других единицах веса, то, наверно, над входом в библиотеку красовалась бы гордая надпись: «При полной загрузке зала один час работы библиотеки приравнивается к такому-то количеству килограммов знаний». И наверно, в этой библиотеке килограммов было бы больше, чем в других: удобно, просторно, тихо, книгу получишь за мгновение…
    Саша дочитала раздел, откинулась на спинку стула и потёрла пальцами утомлённые глаза. От усталости, которая разлилась по всему телу, захотелось спать; она зевнула и почувствовала, что глаза стали сонными и почти слипаются. Ну нет, ещё только девять часов, библиотека закрывается в одиннадцать. А отдохнуть десять минуток можно, тем более что Клочко и Римма поднимаются со своих мест. Сторчак в углу, неудобно выгнувшись, поддерживает открытую книгу, которая сползает со стола, - книг на столе немного, но лежат они так бестолково, что едва помещаются, - и черкает карандашом в тетради. Пусть черкает, иначе до завтра ничего не успеет. Саша собрала прочитанные книги, чтобы потом не нести всё сразу, и пошла в зал.
    Клочко стоял на верхней ступеньке лестницы и крутил в пальцах сигарету.
    - Всё? – спросил он, взглянув на книги в Сашиных руках.
    - Что вы! Рано.
    - А я – уже, хватит с меня, - слегка потянувшись, проговорил Виталий.
    Римма, положив на барьер над ступенями красную, похожую на бочонок, сумку, подкрашивала помадой губы, - около девяти за ней приходил муж. Виталий нагнулся к книгам в руках Саши.
    - Что тут у вас такое?
    Он читал названия на корешках, иногда заглядывал под обложку и с видом человека, для которого не существует ничего нового, кивал головой и что-то невыразительно напевал. Потом Колочко провёл пальцами сверху вниз по книгам и сказал:
    - Так, всё известное. А что неизвестное – то и не нужно.
    - Хм, смешно! – сказала Саша. – Вам это всё давно известно!
    Виталий снисходительно усмехнулся, пожал плечами.
    Когда Саша сдала книги и вернулась, возле лестницы с Риммой и Виталием стоял Николай  Сторчак. Римма что-то говорила, перебирая за спиной ручки сумочки, а Колочко сидел на перилах, опираясь спиной на колонну.
    - Про что вы здесь? – спросила Саша, подойдя сзади к Сторчаку.
    Тот порывисто отступил вбок, толкнул парня, который торопился с книгами в зал, извинился.
    - А я думал, вы ушли, - сказал он. – Глянул – вас нет, книг на столе мало лежит…
    - Мы тут гадаем, кого примут, зевнув, сказала Римма.
    Николай оживился, замахал руками.
    - Есть деловое предложение!.. Кинем жребий. А? Представляете, начинается завтра экзамен, ждут четверых, а появляется кто-то один: «Здравствуйте – а меня уже приняли!» А? Давайте?
    Саша громко засмеялась, Колочко сдержанно усмехнулся, Римма удивлённо, не поняв шутки, посмотрела на Сторчака. С абонентского отдела выскочила пожилая сотрудница.
    - Граждане, нельзя же так! – забубнила она. – Как вам не стыдно!
    Саша втянула голову в плечи и с деланным испугом спряталась за Сторчака. Виталий достал из кармана монету и протянул её Николаю.
    - Две копейки!
    Тот не понял.
    - Зачем?
    - Удачный прикол стоит две копейки, - разъяснил Колочко .
    Сторчак взял монету, подкинул её на широкой ладони:
    - Ха! Ещё полприкола – на трамвай будет!
    Виталий соскочил с перил, покрутил за верёвочку библиотечный жетон.
    - Спокойной ночи, друзья, приятных снов, - сказал он  и негромко пропел: «Что день грядущий мне готовит?».
    Колочко слегка поклонился и пошёл по ступенькам вниз – солидный, уверенный в себе. Правда сейчас уверенность его была чисто внешней. Виталий шёл к своей тётке, которая обещала в случае необходимости поговорить со знакомым профессором, другом шефа. Необходимость такая явно наступила. Колочко уже знал про Сторчака всё: окончил пединститут в Ворошиловграде, учительствует в селе. Никаких особых заслуг у него нет, родители – простые колхозники и поэтому связи, протекции вряд ли могли быть. Но его спокойствие, за которым чувствовались знания, а также то, что Сторчак работает в сельской школе и поэтому подход к нему будет особый, волновало Виталия.
    - Ему хорошо, - вздохнула Саша, когда Виталий исчез за поворотом лестницы, - он всё знает!
    - Ну-у? – удивился Сторчак.
    - Харьковский университет окончил!
    - Ну и что?
    - А я так совсем не волнуюсь, - вставила слово Римма, усмехаясь кокетливой и немного глуповатой усмешкой. – Меня всё равно не возьмут. Вы там университеты оканчивали, а я что?
    - А вы что? – переспросил Николай.
    Он опёрся локтями на перила, повернув девчатам лицо, и галстук его свесился вниз чуть ли не до ступеней. Саше невольно захотелось привязать его этим галстуком, очень уж похожим на верёвку, до перил.
    - А я институт иностранных языков, вот что! – ответила Римма таким тоном, как будто она училась в институте кому-то на зло.
    - Как? – Удивился Николай. – А зачем же вы сюда?..
    Римма вздохнула, большие телячьи глаза её стали грустными.
    - Ну… я всегда литературой увлекалась, - проворковала она.
    Саша отвернулась, чтобы спрятать улыбку. Римма недавно проговорилась, как она попала сюда. Её муж, полковник, которого должны были перевести по службе в Киев, случайно увидел объявление про приём в аспирантуру. Римма не литератор? Но она учила литературу в школе! Подготовится - и поступит. Ну и он поможет. Не даром же он полковник! Римма согласилась. Она работала в школе без всякого желания, очень часто жаловалась на учеников, -  ребята не достаточно склонны к иностранным языкам, когда их не очень хорошо излагают. Полковник взял отпуск и приехал вместе с ней, он не любил оставлять без надзора молодую жену.
    - Тогда, конечно, волноваться напрасно, - пробасил Сторчак. – Только я на вашем месте тут не сидел.
    Римма глянула на него и, обиженная, закусила губу. Одно дело, если она сама так говорит; но это никому не даёт права утверждать так безаппеляционным тоном, что её не примут…
    На лестнице появился невысокий, совсем ещё молодой полковник. Он заметил Римму, остановился внизу на площадке и показал Римме часы на руке: «Пора!» На Сашу и Николая он даже не глянул.
    - Всего хорошего, - сухо попрощалась Римма и пошла вниз.
    Полковник тщательно осмотрел её всю, сдул с плаща какую-то пылинку, и они пошли. Николай с интересом следил за ними.
    - Кто это?
    Саша объяснила. Сторчак глянул на неё, потом вслед полковнику и Римме, негромко присвистнул.
    - Хм, привёз жену экзамен сдавать, - пробасил он. – Ну, тогда, может, и примут.
    Саше хотелось ещё добавить, что муж Риммы уже несколько раз посещал директора института, но она промолчала. А потом неожиданно спросила:
    - Скажите, что это у вас за галстук?
    Сторчак посмотрел себе на грудь, с очень серьёзным выражением лица поймал кончик галстука и поднёс его к глазам
    - А что? Галстук как галстук.
    - А другого у вас нет?
    - Нет, - Признался Николай. – Не люблю их, дома я косоворотки ношу.
    - Хоть погладьте его, - дружелюбно посоветовала она.
    Николай нахмурился.
    - Ладно уже, - пробубнил он, - некогда мне с галстуками…
    Сторчак застегнул пиджак на все пуговицы, и они пошли в зал к своим книгам.

3.
    Утром в комнате аспирантского общежития первым проснулся Николай. Он вылез из-под простыни, вставил в тапочки худые волосатые ноги, вышел в трусах на середину комнаты и начал делать зарядку. Проснулись ещё трое ребят, которые поступали в другие институты Академии; они заинтересованно смотрели на длинную фигуру, которая энергично взмахивала руками. Последней выглянула из-под простыни голова Виталия Колочко с кучерявыми всклокоченными волосами. Виталий зевнул, увидел Сторчака, который приседал между кроватями.
    - О! И ты сюда попал?
    Пришёл он поздно, когда Николай уже спал, и не знал, что того поместили в одну с ним комнату.
    - Да, попал, - ответил Сторчак, пытаясь равномерно дышать. -  Здоров!
    - Привет, - ответил  Колочко и потянулся к стулу за сигаретой.
    Николай закончил зарядку, сел на кровати и, подобрав ноги, сразу вставил их в штаны. Виталий, проводя в воздухе сигаретой, следил за дымом, который вился спиралью. Он проснулся в плохом настроении. Тётка уверяла его, что сделает всё по телефону: она позвонит утром профессору, а тот -  шефу. По телефону! Разве это деловой разговор? Тоже мне родственники! Недаром Виталий не захотел останавливаться у тётки, а пошёл в общежитие.
    Сторчак вытянул из портфеля чистую рубашку, взял галстук, который висел неразвязанным на стуле, натянул его через голову. Устраивая узел между кончиками воротника, вспомнил вчерашнее замечание Саши. Ага, погладь! Обычно, похожий на верёвочку, за ночь под одеждой галстук ещё больше помялся. Николай попробовал расправить галстук на груди, но он закручивался в трубочку. Колочко, следивший за манипуляциями Сторчака, посоветовал:
    - А ты его булавкой приколи.
    Все одним скопом разыскали английскую булавку. Николай долго возился с нею, уколол палец, но ничего сделать не смог: проклятущий галстук скручивался. Тогда он стянул его с шеи, засунул в портфель и вытянул воротник рубашки поверх пиджака – шея стала казаться ещё длиннее.
    - Хорошо же, и без галстука красивый буду.
    Вдвоём с Колочко они вышли из общежития, купили по бутерброду с сыром, сели на лавке в саду напротив университета – возле самого памятника Шевченко – и начали есть. Виталий был в новом костюме, который даже не помялся в чемодане; под пиджаком – блестяще вышитая шёлковая рубашка с кистями на шнурочках.
    - Сегодня всё станет ясно, - раздумывал вслух Колочко с полным ртом, - Правда шеф уже сейчас знает, кого ему взять.
    - Ну-у? А комиссия?
    - Не будь наивным. Всё «для годится».
    Бутерброды заметно уменьшались.
    - Что за цветы? – спросил Сторчак.
    Он залюбовался огромными ярко-красными цветами с широкими листьями, похожими на лилии, которые, будто отблески пламени, окружали памятник Кобзарю. Их поливала душем из шланга женщина в комбинезоне, и над цветами в утренних лучах солнца переливалась радуга.
    - А кто его знает, - ответил Колочко, окинув памятник равнодушным взглядом.
    - Я предполагаю, - продолжал он, - что серьёзных кандидатов двое: ты и я. Римма – вообще недоразумение, Саша – перепуганная девчонка. А у нас с тобой шансы одинаковые, но всё зависит от того, кому симпатизирует начальство.
    К сожалению, у Виталия не было никаких оснований надеяться, что начальство симпатизирует ему: неизвестно, звонил ли шефу тёткин знакомый.
    Николай дожёвывал булку с сыром, а Колочко продолжал говорить про то, кого принимали в аспирантуру в прошлые годы, и какой профессор составляет экзаменационные билеты и ставит вопросы («его любимая тема – Шевченко, у него диссертация по Шевченко»), и как лучше понравиться ему – у старших аспирантов и секретарши он расспросил всё.
    - Что про Римму – согласен, - перебил его Сторчак. – А вот Саша – ты напрасно. Серьёзный человек.
    - Оставь! – отмахнулся Колочко. – Её за ручку водить нужно в детский сад. Разве можно сравнить её с тобой… ну, хотя бы со мной?
    Николай усмехнулся, посмотрел на Виталия, и сказал.
    - По твоему, если бы не я, то ты – вне конкуренции?
    Виталий поморщился.
    - Перестань. Ничего я против тебя не имею. Мы не дети.
    Он засмеялся, струшивая крошки с колен.
    - Конечно, если бы ты не приехал – было бы лучше, но уже раз приехал – тоже хорошо.
    Сторчак встал и потянулся так, что косточки затрещали.
    - А я скажу , что Саша сегодня нам ещё нос утрёт. Понял?
    Саша заснула, когда начало светать. Завесив лампу газетой, она сидела за тумбочкой возле кровати и просматривала университетские конспекты, диссертации, какие посчастливилось выпросить в библиотеке отдела, переворачивала страницы книг, выписывала даты. И чем дольше сидела тем сильнее охватывало её отчаяние. Ну ничего, ничегошеньки не знает! То не прочитала, того не повторила! Зачем только она пойдёт унижаться, как она потом поедет за назначением в школу? Саша представляла себе разговор с кем-либо очень строгим: «Почему опоздала к началу занятий?» - «Я в аспирантуру поступала…» - «Ну и что?» - «Провалилась…» Ух, лучше и в самом деле провалиться сквозь землю!.. А если не пойти завтра? Сесть в поезд и поехать домой? Ну , нет. Трусихой она никогда не была.
    А может, ей так кажется, будто она ничего не знает? Вспомнился длинный Сторчак с портфелем, похожим на чемодан. Он аккуратно держал список книг, которые она прочитала, что-то там выписывал. Вспомнилось как подруги  всегда смеялись над тем, что она «ничего не зная», на экзаменах получает пятёрки; как директор школы, где она проходила практику, хвалил её за пробный урок, на котором она, как была сама уверена, «засыпалась». А разве можно те экзамены сравнить с этим? Это же аспирантура, в комиссии будут сидеть академики, профессоры, сам директор института – известный поэт!
    Вообще ей повезло: она нервничала только до той минуты, когда начинала отвечать, потом появлялось спокойствие, она увлекалась, и всё проходило благополучно. А что если теперь она не сможет перебороть волнение? Да ещё к тому же она ничего не знает!..
    Саша в горячке переворачивала конспекты, выписывала, снова переворачивала и снова выписывала. И зачем выписывать? Шпаргалки всё равно с собой не понесёшь – она не признавала их ещё в университете.
    Легла Саша только тогда, когда, проверяя только что сделанные выписки, выяснила, что «Ревизор», написан Гоголем в 1963году. Дальше работать было бесполезно. Саша погасила свет. В темноте перед глазами замелькали страницы и названия книг, фамилии и фигуры авторов и героев романов, лица знакомых. Всё крутилось и плыло неизвестно куда. Саша когда-то чувствовала себя так, когда на именинах у подруги выпила рюмку водки: тоже всё вокруг всё шаталось и плыло… Она шире открывала глаза, трясла головой и снова чувствовала тяжесть своего тела, кровать переставала шататься, а потом снова всё начинало крутиться. Но понемногу возбуждение прошло, мысли прояснились.
    Завтра, если она «срежется», сразу же уедет. Пусть тогда соревнуются Виталий и Сторчак, главные «конкуренты», она не будет им мешать… А в каком же году Гоголь написал «Ревизора»? В тысяча восемьсот… в тысяча восемьсот тридцать…
    -Хм, смешно! – вслух сказала Саша, пытаясь ещё раз открыть глаза, и заснула.
    В тот день в библиотеке они сели все рядом. Экзамен начинался в три, можно было ещё поработать. Казалось, именно сегодня, в решающий момент, они должны замкнуться каждый в свою скорлупу, подозрительно поглядывать друг на друга и радоваться, если кто-то чего-то не знает, - ведь всё-таки конкуренты! А вышло как раз наоборот. Саша, услышав, что Сторчак плохо помнит драмы Леси Украинки, а Римма совсем их не читала, перепуганно хлопнула в ладоши и прямо в зале начала с жаром рассказывать их. Колочко прислушался, приняв заинтересованный вид и кивая головой: так, всё верно, она не ошибается.
    Саша с утра была сама не своя. Как она не забыла надеть в этот день новую блузку и тщательно собрать в узел на затылке свои тёмно-каштановые волосы – было совсем непонятно. Когда ребята подошли к ней и поздоровались, она спросила сначала: «А, что?» - а уже потом опомнилась и ответила на приветствие.
    Николай ждал, что она как-то пошутит над ним из-за отсутствия галстука, но Саша ничего не замечала. «Что с нею будет на экзамене?» - подумал Сторчак, и он, чтоб хоть как-то успокоить девушку, стал обращаться к ней наибеззаботнейшим тоном, отвлекать всякими пустыми вопросами.
    Римма то начинала невнимательно переворачивать страницы книги, то прислушивалась к гулу трамваев под окнами библиотеки. Она была сегодня очень нарядная: полную фигуру облегал светло зелёный костюм, кожа лица казалась особенно матовой под пышной причёской. Колочко, удобно усевшись на стуле, крутил в руках красивую записную книжку в кожаном переплёте, иногда делал в ней пометки большой, трёхцветной авторучкой.
    - Друзья, а обедать мы перед экзаменом будем? – спросил он.
    - Какой там ещё обед! – заволновалась Саша.
    Николаю, говоря по совести, тоже было не до обеда, но он внимательно глянул на Сашу и кивнул Виталию.
    - Ты прав. Обязательно будем обедать.
    - Некогда мне, - нервничала Саша, - без меня обедайте.
    - Нет, с вами, - заявил Сторчак тоном, не терпящим возражений. – Точно в тринадцать тридцать закругляемся и идём в столовую.
    - Сегодня можно и в ресторан, - предложил Виталий.
    - Верно,- согласился Николай. – Именно в ресторан, там быстрее!
    В полвторого Сторчак сложил Сашины книги. Саша не хотела вставать со стула и, едва не плача, умоляла разрешить ей хотя бы дочитать раздел.
    - Я не буду обедать, - жалобно скулила она.
    - Я буду, мы все будем.
    - Ну, ая зачем?
Николай поднял вверх палец.
    - Нельзя отрываться от коллектива. Ясно? Пошли!

4.
  На лестнице Сторчак засмотрелся на стройные ноги Саши в белых босоножках на высоких каблуках и рассердился  на себя. Волнуется, думает про экзамены, а на каблучки так и тянет ещё раз посмотреть!
    А Саша с той минуты, как вошла в длинный коридор института, утратила способность анализировать окружение и связывать события. В ресторане она ещё как-то действовала сама: что-то ела, знакомилась с полковником, мужем Риммы, отказывалась пить пиво; теперь же её куда-то несло, и она слышала только как бьётся её сердце. Саша опомнилась только когда закончился экзамен и им сообщили результаты. И когда бы её стали убеждать, что она говорила то-то и то-то, что она плакала или даже теряла сознание, Саша могла бы поверить: всего, что делалось тогда вокруг, она не запомнила.
    Без пяти минут три в конце коридора появился директор института – известный поэт, кого все четверо не раз видели на портретах и чьи стихи учили на память в школе. Шёл он уверенной походкой бодрого пожилого человека, широким движением скинул с головы шляпу, отвёл её вбок и несколькими плавными наклонами головы раскланялся с молодыми людьми. Двери кабинета закрылись за ним
    В углу полковник умолял Римму не нервничать и смело идти на экзамен. Он недавно снова разговаривал с заведующим кафедрой – тот сказал, что всё зависит от экзамена. А разве она не сдаст лучше других?
   Открылась дверь, на пороге появилась секретарша – полная седая женщина с ласковым лицом. Тихо и торжественно она сказала:
    - Товарищи, вас просят зайти.
    Все четверо переглянулись и не тронулись с места.
    - Смелее! – усмехнулась секретарша.
    - Дважды не умирать! – пробурчал Колочко и первым вошёл в дверь. Саша поднялась с дивана, с незастёгнутого портфеля посыпались на диван тетради. Она запихивала их в портфель и говорила:
    - Я сейчас, сейчас…
    Николай помогал ей собрать тетради и нечаянно дотронулся до руки девушки: рука была холодной, словно лёд.
    - Ну, Саша! – пробасил он. – Спокойнее, ну!
    Она глянула на него широко открытыми, непонимающими глазами.
    - Да, да, сейчас…
    Они входили друг за другом, останавливались на пороге, здоровались. Директор, он сидел за столом в углу напротив дверей – каждому показывал на стол слева от себя.
    - Прошу, Устраивайтесь.
    Профессор сказал, что билетов на этот раз он не готовил, продиктовал вопросы.
    Кабинет был небольшой, пятеро членов комиссии сидели не за отдельным столом, а между поступающими, так что между Сашей и Риммой оказался маленький, очень близорукий доцент, а Сторчак  попал за один стол с заведующим кафедрой. Директор перелистывал рефераты, - письменные работы, поданные каждым из поступающих, - потом отложил их и негромко, наверно, продолжая прерванный разговор, обратился к профессору:
    - Так, Алексей Степанович, много заседаем, слишком много… Вчера жена мне говорит: «Ты не забыл, что у тебя вечером заседание?» Вы представляете? Жена о чём волнуется!.. Почему ты, говорю ей, никогда не напомнишь: ты не забыл, что вечером нужно написать хорошее стихотворение?
    Николай обдумывал свои вопросы и прислушивался. Директор замолчал и обвёл присутствующих прищуренными, лукавыми глазами. Алексей Степанович и члены комиссии смеялись. « хорошая обстановка, - подумал Сторчак, - казёнщины нет». Он посмотрел на товарищей. Римма, шевеля губами, смотрела в тетрадь. Саша, ненатурально румяная, быстро писала. Колочко подвигался на стуле и негромко спросил у директора, назвав его по имени отчеству:
    - Извините, курить можно?.. С сигаретой думать как-то легче.
    Тот покивал головой.
    - Курите, курите.
    «Нехорошо, - подумал Сторчак. – Зачем он так обратился к нему? Как-то фамильярно получилось, ведь он директора впервые видит. Нужно было спросить Алексея Степановича, если уже не мог терпеть без сигареты».
    Завкафедрой, кажется, думал так же как и Сторчак. Он внимательно присматривался к Виталию, будто пытался проверить то, что узнал про него.
    Николай совсем успокоился. На листке бумаги он набросал приблизительный план ответов, несколько имён и дат, профессор придвинул к себе реферат Сторчака и спросил:
    - Ну-с, Николай Иванович, мы вас слушаем.
    Тот подсел ближе к столу. Его не перебивали, директор всё время согласно кивал головой. Когда Николай замолчал, Алексей Степанович спросил:
    - Вот, товарищ Сторчак, на странице сорок седьмой вашего реферата высказана мысль про то…
    Он не открывал реферат и даже отодвинулся назад, подальше от стола. Николай усмехнулся: хорошо выучил, помнит что на какой странице! Память, наверно, блестящая… Профессор сформулировал мысль, которую Сторчак высказывал на сорок седьмой странице, и спросил:
    - Вы уверены в этом?
    Николай немного смутился.
    - Да нет. Я просто увлёкся, разогнался и переборщил… А потом жаль было зачёркивать.
    Директор засмеялся.
    - В дальнейшем не жалейте.
    После Николая отвечал Колочко. Очень красивыми круглыми высказываниями он говорил про Отечественную войну с Наполеоном, когда близорукий доцент, который сидел возле Риммы, леребил:
    - Извините, а украинцы принимали участие в войне?
    Виталий запнулся, промямлил что-то невыразительное и неуверенно ответил:
    - Да… хотя Наполеон не шёл через Украину… Получается, непосредственного участия украинцы не принимали…
    Директор поднял голову. Наступила пауза. И в тишине прозвучал быстрый шепот Саши: «Собирали ополчение добровольцев!» Николай искоса посмотрел на Сашу – она опустила лицо в бумаги и писала. Колочко откашлялся и, как опытный лектор, который на лету подхватил реплику из зала, продолжал:
    - Да, конечно принимали участие! Тут мне подсказывают, спасибо, что напомнили.
    Саша ещё ниже нагнула голову к бумагам. Профессор глянул на неё, усмехнувшись, покачал головой, но ничего не сказал.
    Больше вопросов Виталию не задавали, он так же красиво и кругло договорил до конца.
    Села отвечать Саша. Сторчак очень боялся за неё: собьётся, растеряется! Правда, люди сидят хорошие, но всё таки… В низком массивном кресле Саша казалась особенно маленькой. Она обвела всех быстрым, перепуганным взглядом, в руке её дрожал исписанный листик бумаги.
    Первые слова Саша выговорила медленно, подбирая слова, не поднимая глаз от бумаги, а потом… Николай даже не заметил, как это случилось, но Саша и Алексей Степанович из студентки и профессора превратились в двух коллег, которые вели между собой интересный разговор. Саша перестала казаться маленькой – локти её удобно лежали на столе, лист бумаги она отодвинула вбок и говорила уверенно и ровно.
    Сторчак, уже заметив перемену, которая случилась с Сашей, всё ещё не верил своим глазам. Говорил он Виталию, что Саша утрёт им нос, но на такое и сам не надеялся… Вот тебе и детский сад! Сдаёт экзамен, будто лекцию читает… Директор начал было просматривать её реферат, но замер с поднятой рукой, которая не успела перевернуть страницу, и стал слушать, недоверчиво и одновременно с уважением смотря на Сашу.
    Незаметно связывая одну тему с другой, Саша ответила на первый, потом на второй вопрос и перешла к третьему. Профессор не сводил с неё довольного взгляда, задавал ей вопросы, а потом наклонился через стол к директору и начал что-то негромко пояснять, водя пальцем по строчкам Сашиного реферата. Тогда Саша сбилась. В глазах её снова возник страх, рука потянулась к листику бумаги, она снова стала совсем маленькой.
    Николай так и подался вперёд: ну, не нужно же, слушайте, ей тяжело говорить в пустое пространство! А Саша, путая слова, комкала в руке бумажку.
    Алексей Степанович повернулся к ней, будто удивлённый тем, что она ещё говорит, Неторопливо проговорил:
    - Так, так, достаточно. Вы свободны.
    Саша встала и красная, как пион, споткнувшись об туфель Сторчака, пошла к своему стулу. Закушенная нижняя губа её мелко дрожала.
    Последней экзаменовали Римму. Говорила она долго, нудно. В глазах у директора и членов комиссии светилось страдание.
    Потом их попросили выйти и подождать, пока комиссия обговорит решение.
    Саша, приложив ладони к щекам, бегала от окна до дверей по маленькой приёмной. На вопрос секретарши, на уговоры Николая она отвечала только:
    -Срезалась!.. Ну срезалась – и пусть…
    Сторчаку хотелось крепко взять её в руки, задержать в одном месте и сказать: «Стой и не дёргайся!» Виталий курил у открытого окна.
    - Я думаю, нам с тобой по четвёрке, а? – спрашивал он у Николая
    Римма, тоже вся красная, сидела рядом с мужем и рассказывала про свой ответ. А секретарша стукала на машинке и поглядывала на всех ласковыми глазами, как будто хотела сказать: «Дети вы, дети! Забавные дети!»
    Снова их позвали в кабинет. Полковник остался сам с секретаршею и зашагал по приёмной.
    Первой вышла Римма. Губы её кривились, опухшие телячьи глаза блестели слезами. Она махнула руками и пошла к двери в коридор, едва проговорив:
    -Двойка…
    Полковник замер посреди комнаты, вымолвил: «Безобразие!» - и решительным шагом направился в кабинет, деловито пряча в карман экзаменационный лист, где проставлялись оценки, вышел Сторчак. За ним появился Клочко – с нахмуренными бровями, плотно закрытым ртом. Он подошёл к секретарше и сухо кинул:
    -Александра Григорьевна, верните мне документы.
    Из кабинета был слышен смех профессора и несм6елый голос Саши. Потом вышла она сама – растерянная и счастливая. Николай подошёл к ней, протянул руку.
    -Ну, паникёрка несчастная, так вот вы какая?.. Поздравляю!



5.
    На следующий день их осталось двое. Римму муж повёз домой сразу, как убедился, что его высокое звание ей не поможет. Уехал и Колочко.
    - Что же, взять и себе поехать? – сказал Сторчак Саше
    Она перепугано вскинула на него глаза.
    - А чего ж, примут вас, это и дураку понятно, - продолжал Николай. – У вас «пять», уменя «четыре»…
    Саша рассердилась.
    - Хм, смешно! Я оставшиеся завалить могу!
    - Молчите уже. Вы завалите, дождёшься, - пошутил Сторчак и задумчиво добавил: А поеду я, когда срок подойдёт. Раньше что-то мне не хочется…
    Настал день, когда директор института позвал их к себе в кабинет и сообщил: принята Саша. Сторчаку институт предлагает помощь в написании кандидатского минимума.
     - Езжайте, работайте в школе, мы вам пришлём программы. Приедете к нам сдавать экзамены, напишете диссертацию.
    Николай согласился.
В тот день они впервые шли по улице взявшись за руки. Раньше Сторчаку было стыдно: увидят институтские – что-нибудь подумают. Что именно могли подумать, он не старался уточнять; почему не подумают сейчас – ну, сейчас всё ясно, он сегодня уезжает, Саша остаётся.
    Они шли по Владимирской улице – немного странная пара: маленькая стройная девушка и рядом высокий неуклюжий парень. Молчали. Оказались возле Андреевского собора, поднялись по широким ступеням на смотровую площадку. Внизу рябили кварталы Подола, синел Днепр, сияла аж до самого горизонта зелень лесов.
    - Смотрите, - сказала Саша, - как в последние дни всё золотом покрылось…
    - Осень…
    Ветерок примчался сбоку Владимирской горки мелодию скрипки. Саша схватила Николая за рукав.
    - Слушайте!.. «Осенняя песня», Чайковский…Как хорошо, осень и эта – песня!
    Сторчак вздохнул и покивал головой… Говорить не хотелось. Нет, сказать хотелось очень много, но можно ли и нужно ли говорить про то, что ему тоскливо разлучаться с нею, маленькой славной Сашей? А про всё остальное – говорить не хотелось.
    - Грустно, правда? – тихо проговорила Саша.
    - Немного… Ничего, пройдёт.
    Николай начал говорить:
    - вы скоро сядете за книжки. Я завтра уже буду в Донбассе, пойду в школу. Ждёт меня моя братва. Хорошие у меня есть орлы, особенно девятый класс. Я у них за няньку, классный руководитель, и  в волейбол вместе гоняем, и стихи пишем…
    - А потом?
    -Потом…
    - Потом, - перебила Саша, - вы тоже сядите за книжки. Я вам вышлю большую посылку с книгами… И список того, что я успела обработать.
    Она замолчала и глянула на воротник рубашки Николая.
    - А вы так всё время без галстука и ходили?
    Саша положила свою маленькую руку на широкую жилистую кисть руки Сторчака и, усмехаясь своим мыслям, смотрела вниз – на ряды домов, на речку.
    - А потом вы приедете, - задумчиво вела дальше Саша, - и мы снова будем сдавать экзамены…
    - Да, - тихо отозвался Николай, - вместе будем сдавать экзамены…

Евгений Снегирёв.