Приговор Глава 19

Из свеклы, моркови и апельсина получились замечательные красители для морских камушков. Алиса не хотела использовать пищевые красители; кроме того, чтобы найти хорошую рецептуру, она пересмотрела огромное количество сайтов. И вот теперь, когда драже хорошо закристаллизовалось, оно было положено на красивую салфетку в
подарочную коробку и перевязано атласной лентой.

- Совсем как для девчонки! - шутливо сказала Мария Павловна, опуская коробку на колени Алисы. Та бережно, словно некую драгоценность, обхватила коробку ладонями и, улыбаясь сама себе, сказала:

- Всем детям нравится получать красивые подарки. - А потом добавила: - И вообще я всегда считала, что именно мальчики - истинные ценители красоты.

- Хочешь сказать, что красота создана на свете именно для мужчин? Знаешь, а ведь это очень точно сказано. Это соответствует замыслу божьему о человеке. Алиска, я не узнаю тебя в последнее время, ты очень изменилась. Вот говорю с тобой сейчас, как никогда раньше не говорила... Не знаю, как сказать... Ну прямо как мама с
дочкой!

При этих словах обе рассмеялись, но вдруг веселый смех Алисы дрогнул и переломился, как трескается сухая корочка, - и мать поняла, насколько сильно девушка волнуется. Настала пора ей уходить, - Даня должен был скоро прийти.
Алиса действительно изменилась за неимоверно короткий срок. Глядя на нее, прилагавшую неимоверные усилия, чтобы удерживаться в инвалидном кресле, улыбкой, словно кулисой, прикрывающую физическую боль и неловкость от своего уродства,
одетую в красивое белое платье и жакет в мелкий цветочек, нельзя было вообразить, что еще месяц с небольшим назад она отказывалась бороться с трудностями, вставать с кровати, приводить себя в порядок. Даня стал для ее дочери стимулом жить и бороться.

Оказалось, что и в ее положении есть место развитию. Как только уныние было отброшено, у Алисы нашлась куча неотложных дел. Перво-наперво следовало привести в порядок мышцы, и она попросила маму купить ей небольшие гантели. Потом
нужно было подстричься и пересмотреть гардероб. Алиса больше не хотела лежать в бессменной ночной сорочке. На свою прежнюю одежду она, однако, воззрилась с необъяснимым страхом вперемешку с отвращением. Чёрный цвет, кожа, брючность, кружево, могильные оттенки резанули по глазам и впервые показались такими непривлекательными. И не потому, что она больше не могла всё это надеть на свое искалеченное тело, а потому, что даже не хотела ко всему этому прикасаться.
И тогда впервые за долгое время они отправились в магазин одежды. Приближалась Пасха, теплело с каждым днем, и в эту весну Алисе как никогда хотелось жить, дышать, чувствовать уже начавшую изливаться на род человеческий небесную благодать каждой клеточкой своего больного тела.

Неимоверных трудов Алисе стоило поддерживать корпус, сидя в инвалидном кресле, - но еще больших трудов ей стоило сохранять присутствие духа и улыбку на губах. Вид Алисы в кресле был ужасен и отталкивал, она постоянно как бы оседала, сползала
вниз, и ее приходилось подтягивать на место, что заметно смущало девушку; ноги безжизненными плетьми лежали на подставке, - но стоило только посмотреть в ее лучистое лицо, как Алиса сразу казалась красивой. Она была похожа на земного ангела.

Мать знала,что причиной всему маленький Даня, внезапно появившийся в их жизни, и без единого упрека позволяла Алисе любить его, несмотря на то, что это был чужой ребенок и, возможно, нужно было бы предостеречь дочь от слишком сильных чувств. Но чувства не бывают слабыми, - они либо есть, либо их нет, и если они есть, они всегда сильны. Мать молилась Пресвятой Богородице, и в ней крепло ощущение, что всё будет хорошо.

Но вот о чем мать не догадывалась, так это о вдруг вспыхнувшем в Алисе непреодолимом желании разузнать всё о матери Дани, и дошло до того, что это желание превращалось в навязчивую идею. Умом Алиса понимала, что не стоит ворошить эту историю, но именно трагическая тайна, сокрытая в ней, не давала
девушке покоя. Алиса, как ни урезонивала себя, хотела знать всё: имя, цвет волос и глаз, может быть, что-нибудь про характер и увлечения, интересы.

Какой она была с Даней, как ласкала его? Как одевалась, двигалась, пахла? Ведь это всё было так важно для Дани, а значит, - и для нее теперь. Ребенок начинает постигать мир именно через мать и с ее помощью, и Алисе хотелось, чтобы теперь Даня продолжил изучать жизнь через нее. Через нее узнавал о чести, правде, морали, достоинстве.

Алисе казалось, что, узнай она все детали, - она бы полностью растворилась в новом образе, не понимая, что они с матерью Дани два абсолютно разных человека с разной судьбой, и, возможно, разными взглядами на жизнь. Но Алисе не нужна была Алиса! Не нужно было ее никчёмное прошлое, где она делала одни только ошибки, не нужна была одинокая жизнь калеки, наступившая после той злосчастной трагедии. Она испытывала какое-то странное удовольствие при мысли, что может начать жить в образе другого человека.

Сейчас девушка, в ожидании Дани, смотрела на коробку с драже, стоявшую у нее на коленях, и думала, понравятся ли ему ее конфеты, так ли вкусно она приготовила их, как это делала мама Дани. Они договорились встретиться и погулять в Коломенском, где Даня никогда не был. Алиса волновалась, сможет ли Даня прийти, - ему мог запретить отец. Наконец, мальчик показался в парковых воротах, и Алиса, широко улыбнувшись, помахала ему рукой, - от сердца отлегло, и оно наполнилось весенней радостью.

Мария Павловна скрылась в дверях храма, оставив Алису и Даню наедине. Они обменялись радостными приветствиями, и Даня сразу же встал позади коляски, чтобы везти ее, несмотря на то, что ростом едва ли был выше спинки кресла. Они сравнялись макушками. Сказал, что у нее красивое платье, - как странно, что он
мгновенно замечал все ее старания для него, этот десятилетний мальчик, и его слова, такие простые, - а других и не надо было,- были для Алисы лучшей похвалой.

Ей действительно стоило больших трудов прийти сюда сегодня. Хотя Алиса согласилась на эту прогулку сразу, но решалась еще долго, ей нужно было переступить через свои страхи.

Даже сейчас, когда Даня вёз ее, она испытывала некую неловкость перед ним, беспрестанно представляя, как они выглядят со стороны. Мама сказала, что прохожие будут слишком заняты своими делами, чтобы разглядывать их, но, совсем наоборот, всё взгляды были устремлены на эту странную пару: маленького мальчика, толкающего коляску со взрослой тетенькой-инвалидом. Под этими взглядами Алиса сжималась в точку, но сделаться невидимой, конечно, не могла.

Как странно всё поменялось после аварии: раньше требовались такие усилия, чтобы быть заметной, а теперь, когда меньше всего этого хочется, все только и делают, что смотрят на нее. Замечают ее коляску еще издали, поравнявшись, тактично отводят глаза, а потом опять ловят ее своими глазами, словно в оптический прицел, и расстреливают в спину своими взглядами.

Алиса чувствовала каждый взгляд из этой пулеметной очереди, он прошивал её  насквозь, разве что крови не было. Некоторые взгляда не отводили вообще, а в нем - то жалость, то праздное любопытство. Одним словом, инвалиды так и останутся диковинками в людском обществе, такова их доля.

Даня, которому словно передалось ее внутреннее состояние, вдруг развернул коляску и отвез Алису в малолюдное место, все покрытое зеленью. Там в тени пряталась скамейка. Он поставил Алисино кресло подле, а сам взгромоздился на лавочку возле нее, продолжая свой увлечённый рассказ. Алиса была ему благодарна, ей нужно было отдохнуть от тяжести обрушившихся на нее взглядов.

- Дань, у меня для тебя сюрприз, - решилась, наконец, Алиса и протянула мальчику коробку с драже. При всей своей скромности и самообладании Даня, как любой ребенок, любил подарки - в этом Алиса не ошиблась. Он принял коробку в свои руки медленно и даже как-то торжественно, но потом открыл ее, сдернув ленточки, с
присущей мальчишке быстротой. Его лицо при этом было озарено счастьем так, как будто на него направили некий прожектор радости, но как только он увидел содержимое коробки, лицо его как будто померкло и стало таким, как всегда.

Алиса испугалась так, словно бы ее неожиданно ударили хлыстом из-за спины. Но Даня взял себя в руки, снова улыбнулся, и начал одну за другой закидывать в рот
конфетки. Однако, удовольствие его было какое-то нарочное, деланное.

Алиса боялась спросить, нравятся ли ему сладости, - и молчала; пауза слишком затягивалась, сердце Алисы занималось от тревоги.

- Алиса, они правда очень вкусные! - наконец, прервал молчание Даня и, немного подумав, добавил: -... даже вкуснее, чем были у мамы... Только давай, ты в следующий раз приготовишь мне то, что сама хочешь. То, что ТЫ любишь.

- Я напомнила тебе о матери этим подарком, да?! - спохватилась Алиса. - Воспоминания о ней причиняют тебе боль? О, как же я могла этого не предвидеть, взрослая, глупая тетенька!

С этими словами Алиса безнадежно уронила лоб во влажную ладонь.

- Я о маме помню постоянно, поэтому в твоем подарке нет ничего плохого. Но я не хочу, чтобы ты готовила для меня драже, хоть и очень вкусное. И не потому, что я тебя не люблю. А потому, что ты слишком много думаешь о моей матери, ты стараешься... ну... угодить мне, что ли? Но я привязался к тебе, потому что ты такая, какая ты есть. Не надо ее копировать.

Из глаз Алисы катились слезы, очень похожие на драже, которые таяли в зажатом кулаке Дани. Каким таким чутьем, каким таким знанием, на десятки лет опередившим его возраст, Даня всё про нее узнал?! Это она хотела утешить его, а вышло, что этот маленький мальчик учит ее жизни и жалеет ее при этом. Алиса стеснялась своих
слез, но при этом чувствовала такое облегчение, как человек, которого уже обличили во лжи и которому не нужно больше притворяться.

- Я боюсь, что ты не сможешь полюбить меня. Я очень никчемная, и при этом инвалид. Но... ты мне нужен, Даня, - и я действительно завидую твоей маме, что у нее такой замечательный сын. Раньше, когда была возможность родить, я этого не сделала, Даня, - знаешь, я детей не любила. А теперь я уже никогда не смогу иметь детей...

- Тебе страшно от этого?

- Очень! Жутко!

Она хотела еще что-то сказать в порыве своего рыдания, но Даня опередил её.

- А ко мне ты привязалась почему? Только из-за страха, что никогда не сможешь быть мамой?

Эти слова мгновенно утихомирили ее рыдания, она воззрилась на своего собеседника темными, влажными глазами, словно бы обдумывала что-то, но не в самом мозгу, а где-то внутри своего естества.

- Вначале да, я была измотана своим одиночеством, не могла больше терпеть, и, когда ты появился, я словно бы впитала тебя в себя, как изголодавшийся человек, который не ест, а поглощает и всасывает пищу, так, что даже послевкусия на языке не остается. Мне хотелось морально привязать тебя к себе. А теперь я просто радуюсь, что ты есть и что ты иногда приходишь ко мне. Мне этого будет достаточно и впредь, я теперь знаю это наверняка.

- И никакая ты не никчёмная. И очень красивая! - сказал Даня вдруг, будто невпопад вовсе. Если бы это сказал ей взрослый человек, Алиса не поверила бы, подумала, что ее попросту жалеют, но из уст Дани всё это выходило так просто, бесспорно, без намека на фальшь.

- Скоро Пасха, - тихо произнесла Алиса. - У каждого человека есть день рождения, а теперь представь, как если бы абсолютно всё люди родились в один и тот же день, - какая бы это была всеобщая радость! Пасха - это именно такое торжество добра, которое объединяет всё души и наполняет всех нас новым дыханием, новым жизнью, светом... Не знаю, как сказать... Раньше я была неверующей, но вот в Пасху, хоть никому и не говорила об этом, я чувствовала такую радость и душевный подъем, как будто меня вознесли на небо! Радость всеобщего спасения, ликование всех сил природы - не зависят от воли человека в этот день. Господь даже грешников ласкает...

- Алис, а пойдем на Пасху в храм вместе? Ты научишь меня ставить свечки. Я хочу за маму свечку поставить.... И за папу.

- Кстати, а что твой папа? Ты никогда о нем не рассказываешь... У вас не очень хорошие отношения?

Даня помолчал.

- Да нет, нормальные отношения, просто он очень много работает...

- Вы мало видетесь? А он разрешает тебе со мной встречаться?

-Да, - совсем коротко ответил Даня, и Алиса поняла, что он лукавит, - он совсем не умел врать, истинное положение вещей читалось на его лице и в интонации голоса. Но доискиваться Алиса не стала, лезть в их семью и, видимо, непростые отношения, у нее не было никакого права. Повисло неловкое молчание.

- Ты мне лучше еще расскажи про Пасху, - словно воспрял духом мальчишка. Удивительно, насколько нравилось ему разговаривать о Боге!

- Да ты так священником станешь! - подумалось Алисе, и она совершенно не поняла, что произнесла свою мысль вслух. Даня, на удивление, отреагировал спокойно и даже с интересом.

- А что делает священник? - спросил он.

- Ну, много чего: крестит младенцев, венчает, молится...

- За своих родных?

- Не только. За всех молится, за весь мир.

- И что, Бог слышит?

- Смотря какой священник. Если от чистого сердца, не ища своей выгоды, если ему действительно больно за людей, тогда, конечно, Бог слышит.

- Священник и за мертвых молится?

- Конечно.

- И что бывает?

- Их души радуются на небесах. Ты ведь веришь, что душа человека бессмертна? И она там, наверху, стоит перед Богом, и, представь, если кто-то из живых вдруг за нее замолвит словечко, то Господь смилуется, и простит, и возьмет под свое крылышко, согреет и никому больше не отдаст. Ведь молящийся человек милость совершает, - и Бог тоже, на это глядя, помилует. Если человек, при всей его греховности, способен проявить милость, то каким милостивым должен быть безгрешный Господь!

Алиса смолкла, размышляя, не слишком ли сложно для десятилетнего мальчика она изъясняется, но нет, Даня, казалось, понимал всё без особых усилий, - душой чувствовал.

- Ты знаешь... может быть, я и вправду буду священником... - сказал вдруг он.

Продолжить чтение http://proza.ru/2015/08/07/619