Глава 2. ШМАС

               

                1

     На станции Совгавань – Сортировочная эшелон остановился рано утром.
Прозвучала команда:  - Выходить из вагона с вещами и строиться!

     Призывники, как горох, посыпались на землю.
Суета была не только возле нашего вагона, но и возле некоторых соседних. Сопровождавшие нас офицеры и солдаты в форме, сбивали нашу вольницу в некое подобие колонны.

- В колонну по четыре становись! – Отдавали приказ люди в форме.
     Пока шли эти наши телодвижения, состав плавно тронулся и, набирая ход, ушёл дальше. В открытых тамбурных дверях, не разгруженных от призывников вагонов, виднелись чёрные морские шинели сопровождающих. Призывников оставшихся в эшелоне,  повезли служить на флот на четыре года, поняли мы.

     Наша нестройная колонна,  начала наконец-то  двигаться вперёд. В процессе движения огляделись. Вокруг невысокие сопки, неширокая улица с редкими домиками справа от нас, деревянные тротуары вдоль заборов из штакетника.

     Улица кончилась. Колонна свернула вправо и по пыльной, виляющей как пьяная  дороге, потянулась по длиннющему подъёму вверх…

     Здания сортировочной остались позади, по сторонам дороги попадались теперь только редкие невысокие и чахлые деревья.

     А колонна, на ходу,  жила своей жизнью. Чуя конец пути, призывники раздухарились и начали портить друг на друге нашу дорожную одежду. 
Что-то чиркнуло меня по плечам, одетым в телогрейку, две руки ухватились за обшлаг рукава.  Резкий рывок вниз и рукав, начав самостоятельную жизнь, закувыркался в воздухе на обочину дороги. За ним, через мгновение, последовал и второй. В безрукавке из телогрейки, стало легче идти, да и стало прохладнее.   Вслед за рукавами я, уже сам, зашвырнул и остатки телогрейки. На мне осталась очень нравившаяся мне тогда рубашка с переливами. Её подарил мне бабушкин брат, после поездки в Канаду. До воинской части, куда нас вели,  я в этой рубашке дошёл, но целым остался лишь воротник. Соседи по колонне очень старались,  вся рубашка превратилась в мелко нарванные вертикальные полоски, свисающие с воротника.

     Дорога вильнула в последний раз влево и колонна начала втягиваться в распахнутые ворота. Поглазеть на вновь прибывших, из караульного домика, не спеша, выполз весь караул.

     Нас провели по территории части, петляя между казармами, держа направление к кочегарке, которая угадывалась возле дымящей, высокой трубы. Показалось и само здание, а нас подвели к огромному сараю возле бани.

     По команде, небольшими группами, заходили в сарай и полностью раздевались, сбрасывая одежду на пол. В сарае, несколько солдатиков с топорами, брали наши пожитки, кидали на колоды и деловито, рубили  одежду  и обувь топорами. Иногда их заинтересованный взгляд задерживался на чём-то, тогда, небрежным движением, они отправляли это к себе за спину и продолжали рубить не останавливаясь.

     А мы, голые призывники, абсолютно освобождённые от всякого имущества, бежали по улице к гостеприимно распахнутой двери бани. Бежать надо было метров сорок-пятьдесят. Мимо распахнутой двери кочегарки, возле которой сгрудилась и смена солдат-кочегаров,  и смена женщин из прачечной, все хотели полюбоваться на вновь прибывших в их первозданном виде. Они все не просто стояли и смотрели, а делились между собой замечаниями, хохотали, улюлюкали, заставляя униженных голых,  нестись во весь опор.

     Так медведи приходят к реке, когда лосось идёт на нерест.
Пришедший в баню голым, хватал обмылок и моментально попадал под душ.
Размываться особо не давали, уже подпирали следующие. Смыл дорожную пыль и то Слава Богу.

     Из душевой, нас выводили в другую дверь.
В новом помещении хозяйничали каптенармусы. Прикинув на глаз габариты новобранца, выдавали исподнее, кальсоны с завязочками с нательной рубахой, и брюки с гимнастёркой. Как заключительный аккорд, кирзовые сапоги с летними портянками.

     Облачение в форму, происходило под неусыпным взглядом каптенармуса. Как правило они угадывали размер правильно, но бывали иногда и ошибки. Худому новобранцу, облачённому в балахон, или толстому, еле напялившему маловатую для него форму, меняли на более подходящую.

    Объяснили и показали, как наматываются портянки. Вскоре все были одеты и обуты и тут - случилось чудо…

     За две недели в вагоне все перезнакомились, узнавали друг друга даже со спины, а тут, лицом к лицу, никто никого не узнавал. Абсолютно никого. Как будто каждый мгновенно оказался среди совершенно чужих и незнакомых людей.

     Узнавали голоса и, глядя в упор, совершенно не узнавали лиц…

                2

     После бани, всех опять построили в колонну и повели в местный ДК на мандатную комиссию. Повели опять мимо дверей в кочегарку, ротозеев там уже не было, всё интересное для них уже закончилось.

      ДК, одноэтажное деревянное здание с вычурной архитектурой, находилось возле плаца, в центре воинской части. У всех встречаемых военных, были голубые петлицы, и мы понимали, что попали в авиацию.

      Мандатная комиссия занимала большую комнату в левой части здания. Мы все находились в центральном помещении, совершенно не понимая, что же происходит.Я успел подсуетиться и побеседовать со встретившимся старослужащим, который и ввёл в курс дела в общих чертах. Часть учебная, готовит специалистов для всей Дальневосточной Армии. На мандатной комиссии делят прибывших  по ротам. Каждая рота - своя специальность. И ещё я узнал главное для себя, есть радисты.
 
      Радиолюбительство было моей страстью, и теперь я знал, куда мне надо бы попасть.

      Подошла моя очередь предстать перед комиссией. В комнате, по всему периметру помещения, стояли столы с сидящими за ними офицерами. Меня пустили по кругу. Я подходил к каждому столу, мне задавали вопросы, я отвечал на них и переходил к следующему. Добрался и до председателя комиссии. Он изучающе посмотрел на меня, оценил рост и вес. Поинтересовался:

- Футболист? – Я отрицательно покачал головой.
- Какие разряды имеешь? – Третий по стрельбе.
- И всё??? – Председатель был явно разочарован.

       Это я теперь знаю, что деля нас на роты, офицеры учитывали не только наши знания, образование, но и спортивные достижения. Впоследствии роты будут соревноваться между собой, и надо было спортсменов распределить поровну

       Председатель небрежно махнул рукой и отдал команду писарю:
- Пиши в самолётчики. – Я понял, что вот сейчас, моя дальнейшая судьба, висит на кончике пера.

       Писарь пододвинул к себе список роты специалистов по самолёту и двигателю, окунул перо ручки в чернильницу непроливашку и занёс руку над списком.

- Одну секундочку, товарищ майор – Заторопился я.
- Я радиолюбитель, у радистов от меня больше пользы будет… 

       Рука с пером остановилась. Майор ещё раз внимательно осмотрел меня, задумался на мгновение:

- Ладно…  посмотрим, какой ты радиолюбитель…

       Писарь взял другой список и занёс мою фамилию в него. Это был список первой роты. Рота готовила электромехаников по радио и РТО (радио-техническому оборудованию самолётов).
 
                3

       Готовили нас для обслуживания реактивных истребителей МИГ 17 и МИГ 15.
Я попал в первую роту в пятый  взвод.  В роте было 165 новобранцев, во взводе 27. Командир взвода капитан Силкин, зам комвзвода сержант Виктор Черноусов, командир первой роты майор Фролов, а начальник всей ШМАС (школа младших авиационных специалистов) подполковник Потафеев.

        Нас, всех тех, кто был зачислен в первую роту, привели в казарму. Развели повзводно и показали наши кровати и тумбочки. Кровати стояли в два яруса, мне досталась кровать на первом ярусе. Оставив в тумбочках свои нехитрые вещи, вышли по команде на улицу. Здесь нам вручили несколько механических машинок для стрижки волос. За две недели в эшелоне мы конечно же уже несколько обросли, а требовалось что бы были «под ноль».

- Кто смелый? Разбирай…

        Поскольку всё волосы, что растут  из черепа, скосить можно было не опасаясь испортить причёску, просто пройдись по голове и всё, я вызвался добровольцем, хотя до этого никогда машинку в руке не держал.

       Оказалось, что ничего страшного в этой работе нет. Не спеши, не дёргай, не вырывай «клиенту» волосы и никто тебя не обидит. Только вот вся кисть и не тренированные пальцы, на первой же голове стали неметь и отказывать.

       Впоследствии, когда рука разработалась и я научился стричь не только «под ноль», но и делать причёски, то мог свободно постричь подряд хоть десять, хоть  пятнадцать человек. Даже офицеры приходили ко мне стричься, но это было уже в другой части.

                4

      Любой новобранец в армии сначала проходит так называемый «Курс молодого бойца». В течении первого месяца его учат всем азам солдатской жизни. Гоняют «и в хвост и в гриву». Учат правильно заправлять койку. Одеяло должно быть натянуто и без всяких складок. Подъём и отбой за 45 секунд. Именно столько времени горит спичка. Поэтому сержанты, как правило, не пользовались секундомерами, а именно спичками. Учат, как должна быть сложена одежда на табуретке на ночь. Учат правильно наматывать портянки, чтоб не стирать ноги до волдырей на марш – бросках. Приучают к утренней зарядке и пробежке с оголённым торсом, не смотря на погоду. Когда на улице становится прохладно, бегают в исподней рубахе, а когда уже снег и мороз, тогда максимум, что разрешают одевать – на исподнюю рубаху, не подпоясанную ремнём, гимнастёрку.

     Служа после ШМАСа в СВАРМе (стационарной военной авиа-ремонтной мастерской) уже закалившись, я  выходил для зарядки в двадцати градусный мороз в одной исподней рубахе. Напротив нас, бывало, стоит, зябко кутаясь в шинель, дежурный офицер-лейтенант. «Старики» «делают» зарядку едва шевелясь, для галочки, в гимнастёрках. А я, с полной отдачей, в исподней рубахе. И мне действительно не холодно. Лейтенант смотрит широко открытыми глазами на меня. И я вижу, что ему становиться от этого ещё холоднее, а я получаю огромное удовольствие.

      А потом «старики» зажали меня как то в тёмном углу и пригрозили:

- Ты кончай эту х….ю! А то, на тебя глядя,  и нас начнут заставлять так же делать!!!

 -Ничего не поделаешь, пришлось закончить.

     Никаких свитеров поддевать под гимнастёрку не разрешали, как и тёплые носки. Портянки были летние и зимние – байковые.

                5

      Ещё учили строевой службе, караульной службе, обращению с оружием, (с карабином СКС) с противогазом, бег в противогазе, много было всяких премудростей. После «Курса молодого бойца» наступало время торжественного принятия Присяги. И только после принятия Присяги - призывник становился полноправным солдатом.

      В первое время еды явно не хватало. Пайка была «северная» - полуторная, но это по калориям, а не по объёму. После еды, на столах не оставалось ни корок, ни крошек. Это уже потом, когда курсантский организм полностью перестроится с гражданского питания на солдатское, ему будет всего хватать. А пока – животы подводило…

      После подъёма в 6-00, зарядки и завтрака нас строем отводили в учебные классы. Учебная неделя была шестидневной. Семь часов, с перерывом на обед, новый материал. Потом 2 часа самоподготовки. Программа обучения основательная, всё разжёвывающая, закладывающая крепкий фундамент знаний. Курс не скоростной, среди нас были призывники из республик Союза, плохо владеющие русским языком, что бы успевали понять материал и они. У меня за плечами уже были кое-какие разрозненные знания по электронике, был искренний интерес радиолюбителя. Мне всё давалось очень легко, а поэтому и фундамент был заложен на всю оставшуюся жизнь. Внимательно впитывал новый материал, задавал преподавателям вопросы по теме и всё усваивал в первые семь часов. И как-то так сложилось, что моя самоподготовка уходила на объяснения курсантам нашего взвода моментов, которые они не поняли на уроках. После нескольких объяснений и повторений другим, у самого в голове всё запоминалось навечно.

     А кроме учёбы - была ещё  обычная солдатская жизнь. Ходили в наряды на кухню, чистили огромное количество картошки, расставляли еду на столы, убирали со столов грязную посуду, мыли её, убирали помещения, выносили помои, воевали с крысами. Ходили в караулы, дежурили возле тумбочки при входе в казарму. Натирали мастикой полы в казарме, надраивали перед отбоем латунные краны в умывальнике, заполняли под потолком бочку для воды умывальника из колодца на улице. Чистили и мыли длинный уличный туалет. Достаточно часто, дежурящим по казарме,  помогали те, кто за провинности получал наряды «вне очереди». Тогда чистку кранов, наполнение бочки, мытьё туалета выполняли провинившиеся. Именно для них была ещё одна работа – «перетирка дров». Нарядникам, выдавалась тупая и не разведённая двуручная пила, мы её называли «Дружба-2», и выделялся достаточно большой  объём толстенных брёвен, часто лиственниц. Казармы отапливались печками, а печкам требовались поленья. «Перетирка» заставляла дико потеть и выматывала все силы. Курсанты неоднократно просили старшину дать трёхгранный напильник, чтоб хоть наточить пилу, но всегда получали отказ.

- Наказание – не должно приносить радость. – Звучало нам в ответ…

       Естественно курсанты хитрили, как только могли, что бы облегчить свою долю. Если первая рота сегодня «перетирала» дрова, а вторая рота перетиркой не занималась, то часть брёвен, самые толстые и суковатые, перетаскивались в её штабель. А колотые дрова укладывались в кучу таким образом, чтобы объём её выглядел максимально большим. По зову курсантов, приходил старшина и глазом измерял объём выполненной работы. Иногда отпускал, иногда требовал ещё допилить…

       Кстати, все наряды вне очереди отрабатывались только после отбоя. Это настраивало всех, на максимальную скорость. Чем раньше ляжешь, тем больше поспишь.

                6

       Однажды, во время кухонного наряда, перед самым обедом, ко мне подошёл наш курсант, Киреев.

- Выпить хочешь? – сходу заявил он. Я оторопело глянул на него и отрицательно покачал головой, не желая попадаться пьяным.

- Да не бойся, у меня немного. Пьяным не будешь, так, «захорошеет» немного. И запаха водочного не будет, это ж одеколон. Никто и не догадается. – и он показал мне круглую стеклянную одеколонную склянку.

- И эту дрянь пьют? – искренне удивился я, вспоминая всевозможные истории про алкашей и уголовников, поглощающих политуру, клей БФ-6 и чёрный хлеб с гуталином.

- «Тройной» за «сучок»,  «Шипр» за коньячёк, - философски изрёк он, держа в руках именно «Тройной» одеколон.

      «Сучком» в те времена называли самую дешёвую и жёстко пьющуюся водку.
- Когда-нибудь одеколон пил? – деловито поинтересовался он. Я отрицательно помотал  головой.

- Сейчас научу –  он плеснул в алюминиевую кружку холодной воды.  Одеколон, через узенькое горлышко пузырька, литься в воду не хотел ни как. Киреев яростно затряс пузырёк, капли полетели в воду, которая на глазах становилась белёсой.

- Держи! – протянул он мне две кружки. В одной было бело, в другой вода для запивки.

- Вдохни полной грудью, задержи дыхание и быстро проглатывай. Сначала разведённый одеколон, следом сразу запиваешь водой и делаешь резкий выдох. – инструктировал он. В его руках тоже оказались две кружки, одной он чокнулся со мной, сказал:

- Ну, будем, - и подтвердил теорию практикой.

      Пришлось принять и мне. Ощущения были, как будто в желудок со всего размаха заколотили гвоздь. Но молодой организм справился и с трудом удержался в равновесии. Не вывернулся наизнанку.

- Теперь хавчик, - Продолжал заботился обо мне садист.

      После еды полегчало, но началась отрыжка. И каждый раз после неё, во рту появлялся вкус и запах одеколона. Так мой организм, мстил мне за издевательство над ним. Что бы я его месть запомнил надолго. И я действительно хорошо запомнил. Насколько мне тогда «захорошело» я уже не помню, но одного раза испытать вкус одеколона - хватило с избытком на всю жизнь.

      Онажды, в расположении нашего взвода, начался переполох. Курсант Богдашин обнаружил в своей тумбочке пропажу одеколона «Шипр». Оскорбившись на воровство, он, по горячим следам, просмотрел все соседние тумбочки и таки нашёл пропажу, в тумбочке Киреева. Правда одеколона оставалось лишь на донышке, зато дыхание самого  Киреева благородно благоухало. В вспыхнувшей яростной ссоре, Киреев получил хук с правой и лишился половины зуба. В воздухе заколыхался дисбатовский мираж.

      Для ремонта зуба Кирееву пришлось обратиться в санчасть. Стоматологи сообщили командованию первой роты, что ползуба отколото в результате драки. Началось расследование и выяснение подробностей, которое ни к чему не привело. Киреев понимал, что сам во всём виноват и не сдал Богдашина. После этого все мелкие пропажи прекратились.

      Похоже, что употребление одеколона курсантами стало входить в привычку. Запах одеколона совсем не менялся, проходя курсантский организм и все туалеты части стали благоухать цветочными запахами.

                7

      В ШМАСе водилось огромное количество крыс. Крысы были крупные, наглые и уверенные в себе. Конечно, больше всего их встречалось на кухне, где проще раздобыть себе еду в помоях и отбросах. Но встречались и в уличных туалетах, вызывая иногда оторопь неожиданным своим появлением, а ночами позволяли себе разгуливать по казарме. Верхний свет выключен, горит только дежурный, возле дневального. На улице снег, мороз, а в казарме печи дышат теплом. Тёпленькие солдатики зябко кутаются в свои одеяльца и видят гражданские сны. Особенно мёрзнущие крысы тогда устраиваются на груди спящего.  Греются…

      Просыпаюсь однажды ночью, от того, что мочку моего левого уха кто-то осторожно и аккуратно  теребит. Очухиваюсь не шевелясь и осознаю, что я лежу на спине. Шерстяное одеяло натянуто до подбородка, руки, под одеялом, лежат на груди, а на руках, поверх одеяла, лежит что-то с полкило весом.

      Открываю глаза. В полумраке вижу, что на одеяле лежит огромная крыса. Своим носом она шевелит где-то возле мочки моего уха. Не то нюхает её, не то начинает пробовать на зуб.  Её глаза, чёрные блестящие бусины, не мигая смотрят в мои зрачки.  Крыса замерла и даже не успела испугаться, не то, что сдвинуться с места.

      Мой мозг ещё не успевает окончательно проснуться,  а тело, резким выбросом руки,  с отвращением отправляет крысу в полёт, через проход между кроватями, вправо.

      Тушка крысы с громким визгом сильно бьётся в панцирную сетку койки второго яруса снизу, отчего,  спавший там курсант,  просыпается и вскакивает. Крыса всем своим весом падает на грудь курсанта спавшего на первом ярусе и спрыгивает на пол.

      Второй курсант тоже просыпается и вскакивает. Крыса улепётывает со всех ног к ближайшей дырке в полу. На шум вспыхивает верхний свет, включённый дневальным,  и вслед крысы, с громким шелестом, улетает целая эскадрилья солдатских сапог.

      Крыса, махнув длинным хвостом, исчезает в прогрызенной дырке, а хозяева летающих сапог собирают своё имущество и восстанавливают порядок в казарме. Верхний свет снова гасится. Курсанты заваливаются в свои ещё не остывшие койки. Выхожу на улицу, иду к темнеющему зданию туалета. Неожиданно для себя поднимаю голову и замираю на месте. Луны нет. Вместо неба - чёрный матовый бархат, на котором рассыпаны огромные яркие звёзды, объединённые в созвездия: Большая Медведица, Кассиопея, Андромеда, Близнецы, Лебедь.

      По привычке откладываю пять расстояний высоты ковша и нахожу Полярную звезду.  Мысленно пускаю на землю перпендикуляр – там Север, а поднятая левая рука показывает в сторону дома, до которого около девяти тысяч километров…

                8

      Иногда нас «дёргали» вечерами или поднимали даже ночью – приходили вагоны с углём или брёвнами. Никому не хотелось платить за простой вагонов, а бесплатная дармовая солдатская сила всегда была под рукой. Тогда поверх обычного обмундирования мы одевали синие рабочие робы и шагали к путям.

       Если в вагонах был уголь, открывались нижние люки, высыпавшийся уголь отбрасывался лопатами в сторону, освобождая проход для самих вагонов.

      Если брёвна, к бортам вагона подставлялись наклонные лесины, по которым брёвна сами откатывались подальше от путей. В вагон забирались курсанты,  поднимали брёвна и через верх бортов сбрасывали груз наружу. Чем больше разгружался вагон, чем ниже приходилось брать очередной ствол, тем труднее было его перебросить наружу. Иногда, самые тяжёлые и толстые брёвна были на дне вагона. Если никак не хватало сил его поднять, выкидывалось всё остальное, потом открывались торцовые двери вагона. А открывались они внутрь. Что бы их отрыть, ничего не должно мешать изнутри. И через отрытый торец, брёвна-монстры выволакивались курсантами-муравьями наружу.

       Бывало,  нас ставили в караул возле вагонов на железной дороге. Что уж мы там охраняли неизвестно, но курсантам выдавали карабин.  Без патронов.

       Иногда попадали работать на лесопилку. Мастера настраивали пилораму, а наше дело было укладывать брёвна на тележки для подачи к пилораме и оттаскивать уже распиленное. Вот там я однажды и упал, поскользнувшись, и ударившись копчиком. Последствия этого удара проявились года через полтора, но я к тому времени служил уже в другой части.

       Однажды, в  конце учёбы в ШМАСЕ, нас отвезли на работы в Ванино, на целый день. Что-то копали, что-то грузили, а обедать нас привели в обычную общепитовскую столовую. Что там ели, какого вкуса, уже ничего не помню. Но очень сильно поразили меня там и запомнились вилки. Это были не теперешние пластиковые одноразовые фитюльки, а обычные стандартные алюминиевые вилки. Для меня, почти полгода «работающего» только ложкой и столько же времени даже не видевшего нигде вилки, этот обед был  праздничным и запоминающимся.

                9

       Я проучился в ШМАСе на одни пятёрки. Даже как-то удивлённо и со стороны посмотрел сам на себя с уважением.
Оказывается – могу!  А в школе была характеристика: «Способный, но лентяй».

       Такой результат учёбы сказался и на распределении. Нас разбрасывали по всей одиннадцатой  Дальневосточной армии ПВО, желания курсантов - не спрашивая. А мне предложили на выбор два места. Или перевестись в Комсомольск на Амуре, в летающий полк, или остаться в Советской Гавани и продолжить службу в СВАРМе (стационарной военной авиа ремонтной мастерской). Мне всегда было интересно копаться в потрохах радиоаппаратуры и я выбрал СВАРМ.