4. О той, кто наводит в ночи тихий ужас

                ЭХО ПРОШЕДШЕЙ ВОЙНЫ 


Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2015/08/07/1296
               
          
Все сидели, не шелохнувшись. Как будто бы ожидая повторения этого странного протяжного и гнусавого звука, похожего на «кау».

– Это кто так? – тихо спросила Вика.

– Выпь, – спокойно ответил Ванюшка. – Но чего-то рановато она. Обычно по осени её слышно.

– А кто-нибудь её вообще видел?

– Редко кто. Она и прилетает-то ближе к лету в одиночку и всегда незаметно. Её присутствие обнаруживается только по громкому уханью: «Ып-ып-ып-прумб, ып-ып-прумб, ып-прумб…». Как-то так. Эти звуки напоминают рёв быка или уханье в пустую бочку.

– Тогда она сегодня что-то немногословна, – хмыкнул Дима.

– Дурное предзнаменование обычно слышится в её голосе, а сама она считается символом безобразия, – заметил Максимка. – В народе же с выпью обычно сравнивают костлявого, с нескладной фигурой, или человека неподвижного, забитого жизнью.

– В принципе, выпь не намного отличается от таких сравнений, – согласился Ванюшка. – Её загадочный ночной образ жизни и странные повадки породили много разных толков – суеверные люди связывают эту птицу с нечистой силой. Ночной бык, или выпь, может своими воплями испугать ночью кого угодно. С виду малая птаха, а так зловеще ухнет, что жуть берёт. А сама же, если напугается человека, почти никогда не слетает со своего места, а затаившись может нанести сильнейший удар клювом… Во, как раз у меня про это история есть.

Все благодарно принялись слушать. Пощекотать нервишки, да ещё в такое время суток всё-таки имелся соблазн.

– В одном из старых сказаний северных народов говорится, что выпь сама не прилетает на родину – её, мол, приносят на своей спине журавли, – начал как бы издалека Ванюшка. – И где они сбросят птицу на землю, там она и начинает по ночам кричать, принося людям несчастье. В болотистых местах, по окраинам озёр, среди зарослей осоки и камыша держится эта осторожная, нелюдимая речная птица. Окрашена она под цвет густых желтовато-бурых зарослей травы и мало заметна. Лишь иногда вспугнутая  кем-то выпь взлетает. Обычно же при появлении опасности предпочитает затаиваться. И делает это весьма своеобразно. Замирает столбиком, нацелив клюв вверх, и сливается со стеблями сухой травы, прикидываясь то сучком, то малой корягой. Рыжевато-бурое оперение птицы вполне вписывается в фон окружающей местности… Ну, так вот… Дядя мне рассказывал. Однажды на вечерней зорьке замаскировался он среди густой травы как раз на берегу того болота, которое там, у леса. Охотился.

– На лягушек, что ль? – оскалился Витёк.

– Э… сам ты как лягушка. Утки там частенько присаживались. Что такого они там нашли, неизвестно. Но тем не менее… Темнело. И вот совсем рядом, в прибрежную осоку бесшумно опустилась большая выпь и замерла. Дядя решил взглянуть на неё, подошел к месту посадки и, наклонившись, стал внимательно всматриваться в заросли. И как вдруг – бац! – сильный удар в лоб ошеломил его. И сразу же коварная выпь с шумом вылетела из зарослей и скрылась в темнеющем небе. Кровоточащая глубокая рана на лбу испортила дяде всю охоту и потом ещё, долго не заживала. Хорошо, что удар пришёлся не в глаз!

– Да уж, повезло, – вздохнула Вика. – И чего ей там, на болоте так нравится?

– Самое нелюдимое место… Гнездо она делает в тростниках или в осоке, у самой воды, и кладет туда несколько яиц голубоватого цвета. Возраст птенцов бывает разный, так как насиживание начинается, когда снесено первое яйцо, а не все разом. Питаться любит животной пищей, в основном рыбой. Ещё ест лягушек, уничтожает много мышей, крупных водяных и наземных насекомых. Нрав у неё очень неуживчивый, злобный. Она любит одиночество и компании себе подобных не признаёт. Мало кто может похвастаться её привязанностью. Взятая в неволю даже птенцом, выпь редко становится покорной и с трудом приручается. При случае выпь всегда пытается нанести удар своим гранёным острым клювом.

– А вы с дядей, что, пытались её приручить?

– Было дело. Они как-то с другом обнаружили гнездо выпи, сложенное из стеблей сухого, жёсткого тростника. Там же, в болоте, среди густых зарослей вейника, расположенное на просторной кочке. Гнездо напоминало старую поломанную корзину. В нём сидело четыре уже оперённых птенца разного возраста – костлявые, неуклюжие, с несуразно большими ногами, они были очень безобразны. Увидев их, птенцы, как по команде, вытаращили пронзительные немигающие глаза и, нацелив клювы вверх, начали дружно издавать низкое булькающее кваканье и шипение. Эта защитная реакция такая у них: мол, не тронь, а то придётся худо!

– Не, я бы не полез к таким, – поморщился Витёк.

– Ты бы не полез, а дядя Лёша всё-таки взял одного уродца домой, стал кормить, поить. Я заходил к нему, наблюдал. Однако, несмотря на все его старания и уловки, желторотый выпёнок всё время дичился и был непримирим. Пищу из рук он так и не брал и постоянно прятался в тёмных углах комнаты. При приближении же кого-нибудь из нас неизменно горбился, таращил глаза, поднимал клюв вверх и корчил такую гримасу, что становилось неприятно и жутковато.

– Представляю уж, – Вика зябко поёжилась – то ли от ночной прохлады, то ли действительно от этой истории.

– А с заходом солнца выпёнок оживал. Если не было лишнего движения или шума, он вылезал из своего угла и, угрожающе вытянув голову вперёд и выставив клюв – в состоянии боевой готовности – тихо шагал по комнате. Потом копошился возле банки с пищей, глотал мальков, лягушек, мышей и всякую всячину. Всё, что мы ему оставляли.
Осенью, когда птенец подрос и стал совсем взрослой птицей, он всё реже и реже попадался на глаза и совсем загрустил. Ещё не дружелюбнее молодая выпь стала поглядывать на нас, объявив форменную голодовку. Мы стали опасаться, что её протест может кончиться печально, и решили отпустить её. Вечером вынесли на волю – она встряхнула рыжей одежонкой, взмахнула крыльями и, обдав ветерком наши лица, скрылась во мраке. Прощальное «кау» прозвучало в ночном небе.

Снова стало тихо. Дима пытался вглядываться в темноту, в сторону болота, будто бы ожидая услышать снова необычный голос выпи.

– О, угли подоспели! – обрадовано возвестил Максимка. – Пора картофан закидывать.

И ребята начали бросать с краю костра картошку, палками загоняя её поглубже в угли.

– А вот ещё с утречка рыбки наловим, уху замутим, – мечтательно произнёс Ванюшка и обернулся к Диме с Викой. – Вы как, городские, досидите?

– Не знаю, – пожал плечами Дима и добавил. – Вряд ли…

– Уже чего-то в сон клонит, – виновато улыбнулась Вика.

– Это с непривычки, – сказал Максимка и тоже улыбнулся.

– А может, искупнуться сходите? – шутливо предложил Витёк.

– Нет уж, спасибо, воздержимся, – отозвался Дима.

Рассказ о ночном купании Максимки с братом ещё был свеж в памяти. И как-то не хотелось повторять их «подвиг», хотя история, скорее всего, была полуправдой. Мальчишки любят приврать, приукрасить. Для должного эффекта, конечно же...

А картошечка молодая, кстати, получилась довольно-таки вкусной. По крайней мере, уплеталась всеми – за обе щеки…


ПРИМЕЧАНИЕ:
В данной главе использован рассказ «Болотная выпь – нечистая сила» (сайт «Птицы России») http://pticyrus.info/


Продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/09/1363