Экус теребилис

Соседка сегодня ездила в город и там купила внукам коня-качалку. Предвкушая внучью радость, соседка по приезде даже в дом заходить не стала, а выставила подарок посреди двора и стала выкликать пацанов на улицу. Внуков у неё двое: старший и ещё не говорящий. Оба они прекрасны, но неговорящий прекрасен особенно. А сегодня запасы собственной одежды неговорящего иссякли, и его обрядили в гигантские, отцовы, по всей вероятности, трусы с оранжевыми крокодилами. Прекрасность от этого возросла до пределов немыслимых – из крокодилов торчат только пятки, плечи и белобрысая улыбчивая голова. И вот эти самые люди вышли во двор и увидели коня. И мы тоже все вышли посмотреть на коня и на то, как внуки его увидят.
Конь был довольно симпатичный с виду – гнедой, плюшевый, весь такой мяконький, с умилительно-пушистой чёлкой. Кто же из нас мог знать, что если надавить ему на тайное место, он начнёт конвульсивно дёргаться, махать хвостом и издавать демонический гогот на английско-китайском языке? А соседка знала. Знала и надавила.
Хорошо ещё, что внуки не успели подойти слишком близко… Старший пискнул «Ой!» и попятился, а неговорящий развернулся и сделал ноги, басовито завывая и трагически колыша крокодилами.
Да что там внуки, мы тут все стреманулись. Тётя Наташа перекрестилась и сплюнула. дядя Вася сказал плохое слово, а мне удалось предотвратить упадение души в пятки только сильным сжатием мышц брюшного пресса, а также некоторых других мышц.
Соседка запричитала, заквохтала, утешая старшего и пытаясь вернуть неговорящего, а конь всё орал. «Гхо-гхо!» – вопил он и дёргал хвостом, и шевелил кроваво-красными плюшевыми губами.
Кто, интересно, какой злой гений измыслил этот кошмар? Ecuus terribilis, ore foraminis et clamore infernalis emittitur! Конь ужасающий, рот отверзающий, вопли адския издающий! Чудище обло! Креатура морально одичавших леонардовых пасынков, выведенная в секретных злодейских лабораториях и проданная потом наивным китайцам под видом детской игрушки. А уж китайцы после его размножили и распихали по всему белу свету, даже до нашего райцентра добрались.
Птицы поулетали с окрестных деревьев, побросав птенцов, поулетали мухи, бабочки и осы, коты ускакали за дальние кустики, а внизу, под землёю, в сумрачных норах своих забились в истерике мыши. Ужас и запустение воцарились в нашем дворе.
– Сашавалера! – не сдавалась тем временем соседка – Сашавалера! Не надо бояться! Это лошадка! Лошадка! Хорошая лошадка!
– Гхо! Гхоо-ох! – грозно вторил ей экус терибилис, от всей души желая быть хорошей, нестрашной лошадкой, но никак не умея ни выразить этого, ни остановить самостоятельно конвульсии и вопли. Соседка было попыталась, но от волнения забыла, куда надо нажимать, и стала просто лупить беднягу по голове. Гоготать экус от этого не прекратил, только слегка охрип и сильнее затрясся. Этого уже не выдержала тётя Наташа и замахнулась костылём. Но дядя Вася остановил её. Решительно шагнул вперёд, отодвинул тётю Наташу, отодвинул соседку, ухватил несчастного терибилиса за подмышку и суровым крестьянским приёмом перевернул кверху брюхом.
– Гхяууу! – хрипло взмявкнул конь.
А дядя Вася нащупал на беззащитном плюшевом брюхе потайную молнию, рывком открыл её и выпотрошил из экуса целую кучу блестящих батареек.
С острым, почти болезненным наслаждением мир провалился в глубокую тишину. Терибилис лежал пыльный, избитый, с расстёгнутым брюхом, но со счастливым лицом.
Соседка, утешительно ворча, уволокла домой сначала внуков, а потом и коня.
К вечеру внуки с конём примирились. Первым осмелел неговорящий. Подкрался сбоку и пару раз шарахнул лошадь стыренным с кухни веником. Старший, который тоже хотел так, но не успел, немедленно возмутился и с фальшивою скорбью заголосил: «Нет, не надо, лошадке больно!» Затем отвесил неговорящему умеренную плюху, отобрал веник и, припав к экусу стал демонстративно его оглаживать. Неговорящий повёлся и тоже принялся гладить страдальца, нежно причитая: «Хххсссь! Тяааа!» Потом братаны взялись конягу кормить. Из лошадиной еды в доме нашёлся только фикус и был, конечно, догола ободран от листвы. Примерно до середины – выше старший не дотянулся.
Экус блаженствовал. Рот его был полон восхитительно-горького фикуса, чёлка разлохмачена ласками вдрызг, в животе царила непривычная, возвышенная пустота, а механический демон в голове, не имея для пропитания ни капельки электричества, бессильно молчал.