Север

СЕВЕР
Писать и рассказывать о Севере совсем не просто. Не просто это и мне, отдавшему ему почти тридцать лет своей жизни. Север - это не только огромная территория с холодными, снежными, долгими зимами, но и люди особого склада, которые именуются северянами. Этим людям присущ какой-то особый менталитет. Он  формируется на протяжении длительного периода работы и жизни на Севере. Как любая местность с населением имеет какую-то свою неповторимую ауру, к которой новичку очень даже не просто привыкнуть, так и Север: он или принимает человека и он становится его преданным другом, или напрочь отторгает и человек уже ни при каких условиях не станет северянином. Бескрайние просторы Севера поражают и завораживают воображение. Попав сюда даже на не продолжительное время, ты на себе начинаешь испытывать его магнетизм, его величие и мощь.  Его природа: тундра, горы, леса, реки - дышат жизненной силой и наполняют ею человека. Но, в то же время, Север, как малое дитя, раним и беззащитен от посягательств бездушного человека. Недопустимо по отношению к нему быть конъюнктурщиком и бездумно заниматься деятельностью, слепо преследуя сиюминутную выгоду. Варварски насилуя крайне уязвимую природу Севера, наша бездуховная, потребительская цивилизация наносит ему  тем самым невосполнимый урон, который, в конечном счете, выльется в экологическое  бедствие и жестоко накажет самого человека. С Севером следует дружить и быть  с ним на "ВЫ". И тогда он распахнет свои объятия и примет тебя в свое лоно, и ты уже никогда не сможешь порвать те нити, которые незримо связывают с ним. Такой человек на всю жизнь становится и остается северянином независимо от того где он находится. Я попытаюсь рассказать, что такое мой Север.

Полярный Урал.
Примерно в сотне километров от Воркуты на Северной железной дороге затерялся полустанок Чум. От него начинается ответвление через Полярный Урал на Лабытнанги. Эта ветка - одно из детищ строек пресловутого ГУЛага.  "Железка" проложена буквально по костям "сидельцев" сталинских лагерей и этому факту имеются многочисленные документальные подтверждения, которые в наши дни доступны всем желающим с ними ознакомиться. Крайне медленный ход поезда, на отрезке в 200 километров, продолжается десять часов и заставляет человека задуматься о бренности его существования, если он мало-мальски знаком с не  такой уж давней историей этих мест. Время еще не успело стереть трагических событий нашей истории. По обе стороны железнодорожной насыпи во многих местах видны полуразрушенные строения - немые свидетели того страшного до дикости  существования людей, которых власть имущие величали "лагерной пылью". Воочию наблюдая дикую суровость здешних мест и понимая, что из орудий труда у людей были только кирка, лом, лопата да тачка, начинаешь просто физически, на животном уровне ощущать их трагически бедственное положение, в котором они оказались не по своей воле, и понимать грандиозность  их труда, который у многих из них забрал жизни. Примерно сто километров пути до станции Елецкая железная дорога проходит по тундре, медленно поднимаясь к горной цепи Полярного Урала. Дорога петляет вместе с рекой, называемой Уса, которая в своем нижнем течении сливается с Печорой. Из окна поезда хорошо видна чистота и прозрачность воды, которая струится по мелкому каменистому ложу, весело играя солнечными зайчиками.
  Тундра  завораживает своей бескрайней широтой, которая открывается взору. Это суровое пространство, открывая себя, невольно заставляет человека задуматься о могуществе и величии нашей матушки Земли, которую мы бездумно, но не безнаказанно насилуем. Расплату за свои деяния человек уже на себе ощущает. И чем больше мы будем беспредельничать на лоне природы, тем все большие и большие наказания будем получать как возмездия за свою непродуманную деятельность, вплоть до физического исчезновения с лика Земли. Аборигены: ненцы, ханты и прочие народы Севера, в вопросе сосуществования с природой на много разумнее нас, кичащихся своей "цивилизованностью". Они никогда не "гадили" и никогда не "нагадят" природе, а, в конечном счете, себе. Их быт органично вплетен в гармонию северной жизни.
После Елецкой поезд медленно и как-то незаметно втягивается в горное пространство Полярного Урала. Низкие горные массивы подвержены значительной эрозии. По горным складкам стекают ручьи и заболачивают у их подножия все пространство. Образованное ручьями болото находится на водоразделе Полярного Урала и служит источником двух рек: одна из них уже упомянутая мной Уса, а другая, текущая в противоположном направлении - это Собь, которая чуть выше Лабытнаног впадает в могучую и полноводную Обь. В этом же месте Полярного Урала, прямо на железнодорожной насыпи, стоит небольшой памятный знак с шаром наверху и двумя деревянными стрелками, направленными в противоположные стороны. На одной из них написано "Европа", а на другой "Азия". Таким образом, в зависимости от направления движения, в этом месте ты попадаешь из одной части света в другую. Чем дальше поезд углубляется в Азию, тем внушительнее становятся горы. "Железка", так же как и раньше, извивается по берегу реки. Взору пассажиров открываются живописнейшие места, по которым несет свои чистейшие воды Собь в таком же каменистом ложе, как и Уса. Однако Собь течет в обрамлении довольно пышной растительности, которая представлена, в большей мере, лиственницами, березками, елями и тальниковыми кустами. Эти места - рай для тех, кто желает сплавиться по этой заполярной речке. Где-то там, в глубине горных массивов, находятся бесчисленные ледники и глетчеры. В этих суровых горных массивах скрываются от человеческого взора богатейшие залежи полезных ископаемых, до которых еще не дотянулись досужие человеческие руки. Здесь сокрыта, пока еще нетронутой, вся периодическая таблица Менделеева. Огромные запасы полезных ископаемых в этих местах хотя и разведаны геологами, но пока труднодоступны для промышленной разработки. Именно эта первозданность делает нынешние места очень притягательными своей суровой дикостью. Последний горный массив перед выездом из Полярного Урала называется Рай-Из. На его вершине находится метеорологическая станция, которую в хорошую ясную погоду можно увидеть из окон поезда. Рай-Из заканчивается как-то внезапно, уходя вправо, а взору пассажиров открывается очень уютный и привлекательный поселок Харп. Даже не вериться, что в такой глухомани затерялась такая "жемчужина". Его планировка очень удачная. В отличие от неприглядности всех поселений Северной железной дороги после Инты, этот поселок радует глаз. Однако, несмотря на свою привлекательность, в нем расположена зона особого режима, в которой отбывают свой срок граждане совсем не ангельского поведения.
Оставшиеся сорок километров от Харпа до Лабытнаног железная дорога опять петляет по тундре, которая все больше и больше понижается к Оби. Эта тундра смотрится веселее и обнадеживающе чем со стороны Европы, так как ее растительность несколько богаче. Скорее это лесотундра. То там, то здесь виднеются небольшие рощицы с низкорослыми деревцами. Порой диву даешься: как они могут противостоять суровым условиям этих мест и выживать в них? Их, как и людей живущих и работающих здесь, закалили длинные зимы с сорокоградусными морозами и пронизывающими ветрами. Полярный Урал хорошо проверяет всех, попавших в его объятия, на прочность и пригодность быть северянином.

Лабытнанги.
Такое необычное название город получил от поселения, что в переводе с хантыйского языка означает "Семь лиственниц". Статус города ему был присвоен в начале семидесятых годов. Своему развитию город обязан интенсивному освоению Севера в это время. По сути - это перевалочная база для организаций, которые участвовали в этом освоении. Его удачное месторасположение давало и дает отличную возможность для этой цели. Водная акватория Оби и железнодорожная ветка Северной железной дороги, о которой я уже говорил, превратили город в транспортный узел, в который стекались грузы, необходимые для освоения Крайнего Севера.  Базирование множества строительных и транспортных организаций геологии, Газпрома давало возможность устроиться на работу, чем я незамедлительно воспользовался, когда весной 1979 года  появился в городе.
Причину своего появления в Лабытнангах я уже объяснил в автобиографическом повествовании "Фрагменты моей жизни", так что повторяться не буду. Мое знакомство с городом началось с вокзала. Деревянное здание имело маленький зал ожидания с двумя десятками вокзальных кресел для ожидающих, небольшой буфет, со стандартным набором блюд, малюсеньким кассовым зальчиком, куда в "горячий" отпускной период набивалось несметное количество людей, жаждущих заполучить любыми способами и за любые деньги билет на грязный, вонючий поезд с наглыми проводниками, чтобы отбыть в долгожданный отпуск. Но это уже  история. Сейчас на месте старого вокзала стоит новое современное здание из стекла, бетона и алюминия, ничем не напоминающее бывшее.
В то время уезжали в отпуск весело и шумно. На перроне собиралась огромная, шумная толпа отъезжающих и провожающих. Буквально все: и "язвенники", и "трезвенники" пребывали в приличном подпитии и веселом расположении духа. Стоял неимоверный галдеж, что-то горячо и громко обсуждалось, давались какие-то советы и наставления, но никто друг друга не воспринимал и не слушал. По мере приближения минуты отправления весь этот балаган заполнял вагоны, где возлияние продолжалось. Наконец звучал долгожданный гудок локомотива, поезд трогался, из вагонов вываливались последние провожающие, и все постепенно стихало до позднего вечера, т.е. до времени прибытия московского поезда. Радость встреч протекала не менее бурно и громко нежели расставаний, после которых на перроне оставались только бездомные собаки, которым что-то перепадало от людских щедрот, да "бичи", у которых здесь было место постоянного обитания, несмотря на то, что их немилосердно гоняла милиция, нынешняя полиция. Однако такие проводы и встречи уже в далеком прошлом. Теперь все происходит тихо и благопристойно, как и в других цивилизованных городах.
Странное дело: несмотря на крайне суровый климат, на Севере огромная "армия" бичей, или, как их называют в других места - бомжей. Как халеи (разновидность северных чаек) заполоняют помойки, так и эти обитатели Севера оккупировали теплотрассы и свалки, где благополучно и пребывают. Как потом я понял - это те искатели приключений, чьим планам не суждено было свершиться и они, отчаявшиеся в жизни, махнули на все рукой, спились, опустились и катятся в пропасть, даже не делая попыток вернуться к человеческому образу существования. Их удел - это грязь, нищета,  беспробудное пьянство и одна единственная мысль: где бы найти опохмел и хоть что-то съедобное загрызть его.
Когда я приехал, в городе насчитывалось, согласно переписи, около тридцати тысяч человек. Конечно же эта цифра не учитывала того контингента о котором я только что упомянул. Жилье было в огромном дефиците. В то время, из капитально построенных строений, в Лабытнангах насчитывалось не более пяти зданий, среди которых только одно жилое. Это так называемая первая пятиэтажка - гордость местного населения. Все остальное - это интенсивно строящиеся, в качестве временного жилья, щитовые фанерные домики, получившие название "бамовские", брусовые дома, а также великое множество старых, полуразваленных, ветхих бараков и, так называемых, балков - передвижных вагончиков разных типов, установленных стационарно. Балков было особенно много. Их были целые городки. Однако большой радостью было заполучить хоть такое жилье. В конце моего пребывания на Севере балков почти не осталось.
Особо хочу остановиться на водоснабжении в то время. Водопроводной канализации тогда в городе почти не было. Вода привозилась в дома автоцистернами - водовозками. Водитель разматывал длиннющий резиновый шланг, конец которого вручался желающему залить воду. С этим шлангом человек тащился в свое жилище, где находились просмоленные двухсотлитровые металлические бочки, опускал конец шланга в одну из них и голосам давал сигнал о том, что можно включать насос, что водитель незамедлительно и делал. Струя воды под бешеным напором моментально наполняла емкости. Для того чтобы передать шланг другому человеку, конец его переламывался и вода переставала течь. Беда если промедлишь или зазеваешься: в этом случае ты получаешь хороший холодный душ и, кроме того, ценнейшие навыки пользования ведром и тряпкой, подтирая большое количество пролитой воды. Сколько раз приходилось попадать в такую ситуацию.
Отдельная тема - это бывшие лабытнангские дороги. Они представляли собой уложенные на спланированную песчаную подушку бетонные плиты в два - три ряда и стыкованные друг с другом без какой-то дополнительной связи. Через короткий срок эксплуатации все это представляло собой все, что угодно, но только не дорогу. Плиты с оголенной металлической арматурой торчали сами по себе в разные стороны, напоминая противотанковые препятствия. Водителям надо было обладать незаурядным мастерством, чтобы двигаться по таким дорогам. Можно представить себе, что испытывали водители и пассажиры, находившиеся в транспортных средствах. Для пешеходов в некоторых местах прокладывались дощатые тротуарчики, между щелями которых при ходьбе брызгала вонючая, грязная жидкость.
В качестве тротуаров, особенно зимой, использовались также и теплотрассы, сеть которых, как  паутина, оплела весь город, соединяя многочисленные маленькие котельные с домами и балками. Теплотрассы представляли собой деревянные короба, закрытые сверху дощатым настилом и заполненные внутри опилками для утепления труб уложенных внутри. По причине вечной мерзлоты  теплосеть монтировалась не в траншеях, а сверху, образуя вот такие теплотрассы. Как я уже сказал - это излюбленные места отдыха собак и бичей.
Строительство домов в городе, ввиду вечной мерзлоты, выполняется на сваях. Сначала площадка, где должно быть построено здание, засыпается песком, который после планировки  образует толстую теплоизоляционную подушку. Затем  сваебойные машины через каждые два метра вколачивают на  всем поле бетонные сваи на глубину пять - шесть метров. Рядом с каждой сваей обязательно устанавливается металлическая труба на такую же глубину, которая заполняется керосином. Керосин выполняет функцию терморегулятора. Когда свайное поле готово, все сваи стягиваются опалубкой, которая заливается бетоном. Вот такая конструкция выполняет функцию фундамента, на котором возводится сооружение, отстоящее от земли на метр - полтора. Пространство между домом и землей обязательно должно вентилироваться. Толщина стен строящихся домов более метра. Геодезические условия месторасположения города позволяют осуществлять строительство зданий не более пяти этажей.
Самое старое предприятие города - это лесобаза. Лес на нее доставлялся огромными плотами, буксируемыми судами по Оби. Основным рабочим контингентом этого предприятия были заключенные, отбывающие свой срок в зоне строгого режима. В настоящее время лесобазы нет. Где-то в конце девяностых она прекратила свою деятельность. Ее продукцией был крепеж для воркутинских шахт. Зона находится прямо в черте города, на берегу обской протоки. Она обнесена двойным ограждением с колючей проволокой, и вышками по периметру, на которых постоянно находятся часовые. В коридоре ограждений бегают здоровенные псы. Несмотря на серьезную охрану и суровость климата, из зоны иногда случаются побеги. Однако таких случаев, чтобы беглецов не поймали, я не слышал. Да и скрыться отсюда невозможно. Бежать в тундру - это верная гибель, а дороги и аэропорт сразу же блокируются.
Большими организациями в Лабытнангах были такие как: объединения Ямалнефтегазгеология и Ямалгеофизика, трест Ямалгазстрой, база Газпрома, судорембоза речного флота геологии и некоторые другие. В 85-м году в Лабытнангах начало свою деятельность серьезное предприятие транспортного строительства объединение Ямалтрансстрой.  Основой его стали реорганизованные организации БАМа. Они начали и до сих пор ведут строительство железной дороги от Лабытнаног в Ямальскую тундру до Харасавея. Это уникальная стройка по своей  сложности, технологии и значимости. Дорога позволит добраться до огромных природных богатств недр Ямала. Попутно с железной дорогой ведется строительство и автомобильной. Руководящий офис объединения Ямалнефтегазгеология, возглавляемый героем труда В.Т. Подшибякиным, в начале восьмидесятых был переведен в Салехард. В одном из подразделений этого объединения: в Гыданской нефтегазоразведочной экспедиции я проработал шесть лет сразу же как, как приехал на Север. Свою производственную деятельность эта экспедиция осуществляла в гыданской тундре. После экспедиции несколько лет я работал в лабытнангской автобазе №1, а затем, до конца пребывания на Севере, был преподавателем в Лабытнангском профессиональном училище №21. Вот таков мой северный путь, который продлился почти тридцать лет.
Когда я уезжал с Севера, Лабытнанги уже стал довольно уютным северным городом с красивыми микрорайонами и площадями, скверами, хорошими дорогами, приличными объектами соцкультбыта и какой-то частичкой моей души.

Тундра.
Бескрайние просторы, безграничные пространства, пронизываемая всеми ветрами территория - это малая толика тех эпитетов, которые характеризуют тундру. Она, как капризная женщина, уверенная в своей привлекательности, всегда разная: то ласковая и манящая, то коварная, жестокая и бездушная. Она способна на крайности: нежно обласкать и щедро наградить, или же подло и безжалостно наказать, ввергнув в пучину бед и страданий. Дыхание тундры особенно отчетливо начинаешь чувствовать тогда, когда остаешься с ней наедине, без каких-либо посредников. Только ты и она. Не всякий человек нашего круга цивилизации выдержит ее крепкие объятия. Вот тут-то ты начинаешь более отчетливо и ясно понимать, переоценивать те ценности, которыми дорожил, которые считал незыблемыми и вечными. Особенно это касается отношения  к природе, к человеку, к себе. Все мировосприятие обостряется, делается более осознанным, лишенным догматов цивилизации. Твой эгоизм становится менее значимым и божественным для тебя, и ты начинаешь воспринимать себя, как малую частичку огромного мироздания.  Мне на собственном опыте, в разные времена года и в разных ситуациях, пришлось испытать объятия тундры, что оставило незабываемые впечатления в моей памяти, которыми я хочу поделиться.
Первое непосредственное знакомство с тундрой произошло вскоре после моего появления в Лабытнангах. Это случилось в середине июня. Вышло так, что я с двумя своими товарищами на гусеничном тягаче АТС польского производства оказался в приуральской тундре в 25-30 километрах от Лабытнаног. Поездка никаких сложностей не предвещала и мы посчитали, что она будет кратковременной. По этой причине никакой подготовки к ней не велось, но, как позже выяснилось, зря. Трос и бревно для самовытаскивания остались в гараже на базе. Никакой еды с собой так же не взяли.
Погода стояла прекрасная. Наш АТС резво бежал по тундре. Природа радостно оживала после долгой зимы. Рядом с нами кипела тундровая жизнь: во мху деловито сновали озабоченные своим потомством лемминги, в низкорослом кустарнике притаились куропатки, зимнее облачение которых выдавало их с головой. Совершенно не обращая внимания на нас, вели ожесточенные бои друг с другом расфуфыренные красногрудые кулички, желая произвести впечатление на самочку, которая наблюдала все происходящее из под соседней кочки. Повсюду сновали вездесущие пуночки. В синеве неба парил орел, выглядывая свою жертву. Совершенно неожиданно, почти из-под гусениц АТСа, тяжело махая огромными крыльями, поднялась в воздух полярная сова.
Снег уже почти весь стаял. Только в некоторых местах остались белые языки  пожухлых снежных сугробов. Еще несколько дней и от них так же останутся только одни воспоминания. Мы едем уже больше часа и оставили позади путь километров в 25-30, благополучно миновав несколько ручьев и речушек, которые образовали в низинах благодаря интенсивному таянию снега в горах Полярного Урала, гряда которого белой лентой тянется на горизонте километрах в 15-20 от нас. Вдруг перед нами возникло препятствие в виде не глубокой и не широкой речушки. Сходу форсировать мы ее не решились, так как берега были обрывистыми и крутыми. Поблизости подходящего съезда мы не обнаружили и, немного посовещавшись и поспорив, решили, все ж таки, переехать ее прямо в этом месте. Лучше бы мы этого не делали. АТС, плюхнувшись в воду, застрял между двумя отвесными берегами речушки и не мог сдвинуться ни взад, ни вперед. Вот когда мы сильно пожалели, что не взяли с собой средств для самовытаскивания. Попытки выехать из ручья ни к чему не привели. Вездеход ревел мотором, греб гусеницами песчаное дно ручья, зарываясь в него все глубже и глубже, оставаясь при этом на месте. После нескольких неудачных попыток, мы убедились в безнадежности нашего положения. Попробовали также лебедку, которой оборудован АТС. Размотав, ее зацепились за рядом растущую лиственницу. Однако трос лебедки вырвал ее с корнем как соломинку. Наша возня продолжалась уже часа три-четыре. Голод и усталость начали свое действие. Правда, воды кругом было в изобилии, так что жажды мы не испытывали. Сон на некоторое время сморил нас всех. В июне месяце ночи в здешних местах нет. Солнце чуть-чуть касается горизонта и снова начинает свою работу.
Отдохнув часа три, мы опять начали ломать головы: как выбраться из ситуации, в которой оказались. Посовещавшись, решили, что двое останутся рядом с АТСом, а один из нас пойдет пешком на базу в Лабытнанги за вторым тягачом, с помощью которого мы без труда выдернем застрявший. Жребий идти выпал на меня, и я пошел. По нашим подсчетам добраться до базы я должен был часов за семь, час на подготовку машины и час езды к месту нашего вынужденного "отдыха". Так что часов через девять я должен был прибыть назад. Однако явился я гораздо раньше и без второго АТСа.
Отошел я километра на два, как мой путь преградил бурный поток речушки, которая за прошедшее время разлилась метров на десять. Несколько часов назад он был куда тише, и мы его проскочили, не обратив даже внимания. Сейчас этот поток представлял серьезную преграду. Лед опустился на дно, и вода ржавого цвета бешено неслась по разлившемуся руслу. Что делать: вернуться ни с чем назад или попробовать все-таки перейти этот бурлящий, бешеный поток? Я выбрал второй вариант. Разделся, связал в узелок свою одежду и закрепил его при помощи ремня на спине. После этой не хитрой подготовки я ступил в воду. Не успев сделать и трех шагов, как поскользнулся на утонувшем льду и упал в эту "кипящую" воду. Бешеный поток подхватил меня как щепку и, кувыркая, понес по течению. До сих пор не представляю себе: как я не захлебнулся! Но Бог пронес меня от такой незавидной участи. Рукой я сумел ухватиться за ветки росшего на берегу куста, и это помогло мне выбраться на тот же берег, с которого начал свою переправу. Больше испытывать судьбу я не стал, а облачился в мокрую одежду и вернулся назад. Я рассказал своим товарищам о моем приключении, и мы стали обсуждать другие варианты освобождения АТСа из цепкого плена ручья. Между тем прошло уже более суток наших злоключений.
Тундра вокруг города полна отходами человеческой деятельности. В ней разбросаны бревна, рванные троса, разбитая ржавая техника и много еще чего. Цивилизованный человек своей деятельностью гадит везде. Однако в настоящей ситуации это нам и помогло. Побродив в округе, мы нашли то, что нам требовалось: бревно и куски троса, которые мы приволокли к АТСу. Но усталость и голод свалили нас с ног, заставив поспать часов шесть, так как описываемая эпопея продолжалась уже около двух суток. После сна, немного окрепшими, мы, при помощи тросов, сумели приспособить бревно к гусеницам. На этот раз попытка выбраться увенчалась успехом. Мы сумели выкарабкаться из ловушки в которую угодили. Через полтора часа мы усталые и голодные, но счастливые от того, что все сравнительно благополучно закончилось, были на базе и рассказывали о своих злоключениях. Этот эпизод заставил меня в дальнейшем серьезно относиться к выездам в тундру.
Вся заполярная тундра - это царство вечной мерзлоты. В летнее время оттаивает только верхний слой почвы на глубину не более полуметра. И эта природная особенность используется как естественный холодильник. Мне доводилось собственными глазами видеть мерзлотник, где хранились огромные запасы оленины и рыбы. В него я попал погожим, теплым июльским днем. Вход в мерзлотник представлял собой что-то вроде входа в бункер. За массивной дверью начиналась лестница, ведущая метров на десять вниз, которая заканчивалась задрапированным пологом из оленьих шкур. За пологом был огромный зал, из которого в разных направлениях шли четыре коридора, которые также были закрыты пологами из оленьих шкур. Зал и коридоры были пробиты в вечной мерзлоте, которая представляла собой толстую шубу изморози белого цвета на стенах и потолках сооружения. В этом естественном холодильнике температура держится на постоянной отметке: около минус десяти градусов. Так как я спустился туда в легкой летней одежде, то уже через каких-то десять минут холод пробрал меня, как говорится до костей, и я с благодарностью воспользовался предложенной шубой. Каждый коридор представлял собой тоннель размерами метра четыре в ширину и метра три в высоту. Длина тоннелей была, по моим представлениям, не менее трехсот метров. Все тоннели от пола до потолка были забиты мороженой рыбой и олениной покрытой сверху ледяной глазурью, которая позволяла сохранять их длительное время. Все то, что я здесь увидел - это небольшая толика, так называемых, стратегических запасов страны, которые хранятся в подобных мерзлотниках годами, периодически обновляясь.
Рассказ о тундре был бы не полным, если не упомянуть в нем о ее реках. Я уже говорил об Усе и Соби: о чистоте вод и привлекательности пейзажей, которые их окружают. Не менее красивы и живописны также другие реки. Это и Ханмей, протекающий вблизи Лабытнаног, и Харбей, и Щучья и многие другие, которые мне довелось увидеть. Все реки левобережья Оби начинаются в горах Полярного Урала. Именно оттуда они бурно начинают бег своих вод и далее продолжают его по тундровой низменности вплоть до слияния с Обью, заболачивая в своей дельте все пространство, которое именуется у местного населения сором. Эти сора образуют идеальные условия для нереста рыб различных пород. Это и знаменитые муксуны, и щекуры, и нельмы, и многие-многие другие, в лове которых мне довелось поучаствовать и насладиться их нежнейшим вкусом.
Незабываемые впечатления остались у меня от ознакомительного двухдневного  путешествия с товарищем по левому берегу Ханмея в его верховье. Этот поход мы затеяли с ним вдвоем в конце августа. За день поднялись пешком вверх по течению километров на сорок. Интересно было наблюдать за тем, как каменистые берега реки становятся все круче и круче, русло все уже и уже, а поток все бешенее и бешенее. Перед нами открывались пейзажи, достойные кисти знаменитых художников: горные каменистые склоны, густо поросшие северной растительностью, долины реки, где, в некоторых местах мы, нарыли "Золотой корень" и потом заваривали его, как чай, который придавал нам бодрость и силы, а также необозримые открытые тундровые пространства. Да, недаром говорят, что Север бескрайний. И это можно почувствовать, только побывав здесь. Вечером мы остановились в каменистом каньоне с высокими и крутыми берегами. Противоположный берег Ханмея круто обрывался к реке, а наш имел небольшую, поросшую тальником площадку, на которой мы и обосновались возле каменистой кручи. Пока не наступила ночь, мы из ветвей тальника устроили себе ложе для ночлега, которое покрыли брезентовой плащ-палаткой. Во время обустройства места ночевки, на соседней круче появилась лиса, которая бессовестно облаяла нас, будто бы понимая, что мы ее не тронем, так как в это время мех у нее никакой. Видимо где-то поблизости у лисы было логово. Безнаказанно побрехав на нас, она минут через десять гордо удалилась. Во время незатейливого ужина спустилась темная ночь и мы, не загасив костер, легли отдыхать. Однако долго поспать нам не довелось. Примерно в полночь в зарослях тальника мы услышали какое-то сопение и возню. Сомнений не было: это росомаха. Такое близкое соседство этого коварного и свирепого зверя моментально лишило нас остатков сна. Хотя минут через двадцать признаков присутствия зверя мы не слышали, но спать до рассвета  уже не решились. Как только рассвело, мы отправились в обратную дорогу, набрав попутно массу грибов.
Тундра полна противоположностей: она - то ласковая и приветливая, то мрачная и неприступная; то манящая и загадочная, то до отвращения отталкивающая и беспросветно однообразная. Но никогда не бывает она одинаковой. И ты, когда воссоединяешься с ней, никогда не знаешь того, как она тебя примет: или ласковым погожим летним днем, или убийственными полчищами гнуса; красивейшими пейзажами ее бескрайней шири, или свирепой пургой, изматывающей целую неделю. Однако во всех случаях она приручает к себе и, как скульптор, ваяет из тебя  северянина.

Обь.
Первый взгляд на эту реку из окна вагона, меня не впечатлил. В редких сумерках позднего майского вечера я увидел огромное заболоченное пространство, которое только что стало освобождаться от последствий зимы. Белые снежные острова посреди озер талой воды, которая целыми реками стекала в пойму, черные ленты голого тальника, окаймляющие берега множества проток и только где-то там, вдали узкая белая лента самой реки, которая еще не освободилась от толстого ледяного панциря. Весь этот пейзаж заканчивался смутным видом противоположного берега, который не ясно чернел вдали своей, еще не живой, растительностью. То, что мне из окна вагона представилось узкой полоской реки, была Обь, самая узкая часть которой в этом месте составляет более двух километров. Вот как большие пространства скрадывают расстояния.
Многое этого региона связано с Обью. Она и мощнейшая транспортная артерия, и природная кладовая огромных рыбных ресурсов, а также прекраснейшее место для туристических походов и просто отдыха. Невозможно переоценить значение реки во всех сферах жизни настоящего региона. Верхняя часть реки для меня мало знакома, а вот ее низовье, включая Обскую губу, я знаю хорошо, так как она связана с моей бывшей работой. Сколько раз мне пришлось плыть по ее водным просторам на самых различных плавсредствах, лететь над ее акваторией на самолете или вертолете, пробираться по ее зимнику среди снежных заносов и ледяных торосов или по кромке дикого берега на вездеходе, автомобиле или же тракторе. Да, многое связано с Обью.
На правом берегу Оби, на Полярном круге, расположен Салехард, бывший Обдорск, а на левом, уже в Заполярье, Лабытнанги. В этом месте Обь делает резкий поворот на девяносто градусов и своим правым берегом образует Ангальский мыс, который возвышается своими кручами над водой. Вот именно на этом мысу, когда-то давным-давно, казаки соорудили сторожевую башню, которая и дала начало Обдорску. На противоположном от мыса берегу, со стороны Лабытнаног, большей частью на щебеночных и гравийных отсыпках, возведен речной грузовой порт, с множеством пирсов, кранов, складов. К порту из Лабытнаног проведена железнодорожная ветка. Во времена ГУЛаговской 501-стройки, целью которой было соединение железной дорогой Салехарда и Игарки, по намороженном льду Оби прокладывали железнодорожный путь, по которому паровоз таскал вагоны с грузами между Салехардом и Лабытнангами. Были случаи, когда лед не выдерживал веса состава и паровоз с вагонами оказывались на дне реки, глубина которой в этом месте довольно значительная. Эта дорога была построена, но теперь она мертва и находится в разрушенном и заброшенном состоянии. Это своеобразный памятник тем, кто на себе испытал репрессии сталинских времен.
Как только сходит лед, а это происходит в  конце мая или в начале июня, тут же начинается навигация, которая продолжается до начала октября. Вся акватория буквально "кишит" судами всех назначений и размеров. Тут грузовые и пассажирские суда, баржи и плашкоуты, рыбацкие посудины рыбозаводов, катера и моторные лодки. Вся эта армада движется или стоит на якоре под погрузкой - выгрузкой, заполонив все видимое пространство. Зимой, в месте именуемом "Корчаги", на Оби обустраивают ледовую переправу, которая является зимней транспортной артерией, связывающей два города. В этом месте на салехардском берегу возведена огромная статуя мамонта. Кости этих доисторических животных до сих пор находят в пойме Оби и других заполярных рек. В марте 2004 года именно здесь мне довелось увидеть начало очередного этапа автопробега "Полярное кольцо". В пробеге участвовали десять человек и четыре колесных вездехода. Экспедицией руководил знаменитый Артур Чилингаров.   Летом связь между двумя берегами осуществляется посредством паромов, образованных буксирами с огромными баржами.
Ниже по течению Оби, километрах в двадцати, расположен крохотный поселочек, именуемый Горнокнязевск. Это место является родовым "гнездом" ненецкого клана Тайшиных, который когда-то имел здесь непререкаемый авторитет. Этот род был, как бы, местным княжеским родом. Теперь здесь образован этнографический музей, который воспроизводит тогдашний быт: чумы, оленьи упряжки, собаки, строганина и т.д. Иностранцам особенно нравиться посещать это место. Побывав здесь, они испытывают полный восторг от увиденного. С береговой кручи на далекое расстояние хорошо просматривается вся местность: и акватория реки, и тундра за ней, вплоть до цепи Полярного Урала, который своими белыми шапками горных вершин виднеется в туманной дали.
Следующий поселок - это Харсаим. В общем-то, ничего примечательного здесь нет. Он расположен на склоне берегового спуска. В центре поселка маленький магазинчик, на вывеске которого написано: "ЛАПКА". Ну, надо думать, что в переводе с местных языков это означает ЛАВКА, где торгуют. Домики поселка разбросаны без какой-то системы, как попало. Улиц, как таковых нет, кругом непролазная грязь и стаи огромных собак. Северные собаки - это отдельный разговор. Где только есть человек - там и они: здоровенные, лохматые, грязные, добродушные в своем большинстве. Я не слышал случая, чтобы северная собака покусала, а тем более загрызла человека. Так, побрехать может на незнакомца для порядка, но не больше. Собаки группируются в несколько стай, которые строго блюдут свои территории. Если какая-то нарушает территориальный паритет, то ее безжалостно наказывает стая, главенствующая на этой территории. Но иногда бывают отдельные особи, которым "наплевать" на территориальные суверенитеты и они ходят и живут там, где им нравится. Однако для такой свободы необходимо иметь огромные размеры и немереную силу.
Двигаясь дальше, мы попадаем в Аксарку. Это национальный поселок, центр Приуральского района. Основным занятием его жителей является ловля рыбы. Главное предприятие - местный рыбозавод. Рыбы в прилегающей акватории много, но ее надо уметь добыть. Для этого необходимо много чего про нее знать, а также иметь навыки и опыт лова. Рыбак должен разбираться в снастях, знать, где и когда их ставить, повадки рыб, места нереста, выгула и т.д. Так что добыть рыбу - это не простое занятие. Здесь ловят муксуна, нельму, щекура, сырка, язя, налима, щуку, карася. Каждый рыбак имеет свои излюбленные угодья, где и занимается ловом. По не писаному закону нарушать границы лова нельзя - это считается почти что воровством. Аборигены воровства не терпят и сурово наказывают тех, кто этим занимается. Не дай Бог залезть в капкан или сети, поставленные не тобой, или же обмануть ненца, ханта, зырянина.
Километров через восемьдесят Обь переходит в Обскую губу, которая слева ограничена низменным, восточным берегом Ямала, а справа - Тазовским полуостровом,  на котором находится знаменитая газовая провинция: Ямбург. По сути, Обская губа - это узкий залив Карского моря, ширина которого колеблется от тридцати до девяноста километров. Как и на море здесь происходят приливы и отливы. Однако вода в губе пресная. Ее глубина не большая, в среднем 10-12 метров. Частые свирепые штормы очень сильно влияют на рельеф дна, что делает судоходство очень не простым делом. Сильные ветра возбуждают сокрушительную короткую волну, которая заставляет суда искать укрытия в устьях рек. Протяженность Обской губы порядка восьмисот километров. Справа, в самой ее середине, в нее вливает свои воды Тазовская губа, образованная рекой Таз. Она разделяет Тазавский и Гыданский полуострова.
Примерно в центре береговой кромки Обской губы Гыданского полуострова находится поселок, который носит название Тадибе-Яха. Это вахтовый поселок бывшей Гыданской нефтегазоразведочной экспедиции, в которой мне довелось проработать шесть лет. Очень многое в моей жизни связано с этими местами. Конечно же, суровый климат, нелегкая работа, требующая огромного физического и психического напряжения, а также "ненавязчивый" сервис бытовых условий во многом способствовали моему становлению, как северянина, за что я благодарен судьбе. То многое, что происходило со мной или же с другими людьми, вооружало меня определенным опытом и заставляло смотреть на жизнь новым взглядом. Конечно же, всего не вспомнить и не рассказать, но один случай, связанный с Обской губой, попытаюсь передать.
Это произошло не со мной, а с одним из трактористов транспортного цеха, в котором, в то время, я работал техноруком. Километрах в сорока от Тадибе-Яхи находилась фактория. Это торгово-снабженческий пункт в отдаленных районах Севера. Аборигены привозят туда результаты своего промысла: пушнину, рыбу, а взамен берут продукты, патроны и другие нужные им товары мира цивилизации. Разумеется, что в больших количествах там имеется и спиртное. В нашей экспедиции царил сухой закон, который, ввиду сравнительной близости фактории, неоднократно некоторыми нарушался. Вот и этот тракторист, несмотря на все запреты, не смог побороть в себе соблазна "зеленого змия", не предупредив никого, поздним июльским вечером на моторной лодке отправился на факторию. Тяга к спиртному была такая сильная, что он не взял с собой даже весел и не удосужился проверить комплектность ЗИПа, который, как потом выяснилось, тоже отсутствовал. Таким образом, он отправился в путь совершенно не подготовленным. Утром, когда все пришли на работу, выяснилось, что он отсутствует. Его предварительный поиск, естественно, ни к чему не привел. Поднялась паника - пропал человек. Позже выяснилось, что нет и его лодки. Первое предположение было, что он отправился на рыбалку, никого не предупредив. Вариант фактории тоже был на слуху. Вся Тадибе-Яха была поставлена "на уши". Однако организованный поиск результатов не дал. Искали также и с вертолета, который постоянно базировался у нас. Услышали о нем только на третьи сутки: по рации из объединения "Ямалнефтегазгеология" нам сообщили, что его уже почти на выходе из губы подобрал танкер "Ленанефть", который, слив в пункте назначения доставленное топливо, возвращался в Салехард. Этот танкер и доставил горе путешественника назад в наш вахтовый поселок. А с ним случилось вот что. На полпути срезало шпонку гребного винта, что часто бывает у моторных лодок. Так как подручных средств у него не было, он их не только не взял, но и не удосужился даже проверить их наличия, эту простую неисправность устранить он не мог. Весел тоже не было. Начавшийся мощный отлив унес лодку вместе с ним далеко в губу. Дрейф продолжался до тех пор, пока лодка не была замечена с танкера. К великому счастью нашего "морехода" в эти дни стояла тихая погода, и не было шторма. Когда его подбирали, то лежал он в бессознательном состоянии на дне лодки и еле-еле проявлял признаки жизни. После того, как этот любитель приключений пришел в норму в местном медпункте, он был отправлен в Салехард на психологическое восстановление и уволен из экспедиции.
Освобождается Обская губа от ледяного панциря в середине июля и с уходом льда начинается короткое полярное лето. Ежегодно это событие знаменуется тем, что в губу заходит косяк белух примерно из двадцати особей. Белуха - это крупный полярный дельфин белого цвета. Очень интересно наблюдать в бинокль как эти мощные и грациозные животные величаво проплывают примерно в километре от берега. Говорят, бывали случаи, что их косяк доходил вплоть до Салехарда и потом опять возвращался в Карское море. Летом в этих местах бывают и довольно жаркие дни, вплоть до 25-30 градусов. Но переносятся они из-за нехватки кислорода и очень высокой влажности довольно тяжело. В такие дни над водным пространством губы возникают миражи. Это, как правило, призрачные картины противоположного берега. Летний период несет также интенсивное разрушение прибрежных круч. Происходит таяние вечной мерзлоты, которая, как кирпичики из грязи, образует высокий берег. Тая, вся эта грязь огромными языками стекает в воду, оставляя на тончайшем песке уродливые следы.
Зимой в этих местах в ночном морозном небе часто появляется Северное Сияние. В большинстве случаев оно представляет собой свечение салатного цвета с меняющимся переливом. Оно извилистой широкой лентой, чуть-чуть потрескивая, висит над головой. Но иногда Сияние бывает и разноцветным. Тогда эта картина переливающегося разноцветья просто завораживает своей красотой и хочется неотрывно смотреть и смотреть на эту прелесть природы.
Вот такой мой Север!