Дорога к границе

Моя душа под потолком
С моим полком, с моим полком
Иван Демьян

Нескончаемым муравьиным потоком они шли в неизвестность. Сотни людей в лохмотьях, со следами сажи на лице, ссадинами на теле, с перевязанными ранами, детьми на руках и плечах, с волдырями на босых ногах. Странный караван, везущий вперед лишь один товар — свои жизни, шагал вперед. В толпе ощущалась атмосфера напряженности, никто не переговаривался, о смехе речи не шло. Эмоций у идущих не было, каждый смотрел под ноги и редко кто — по сторонам.
Да и смотреть особо было не на что. Окружающая людей картина разрушений намертво въелась в память, в мельчайших подробностях вставала даже под плотно закрытыми веками. Лабиринтом окружали разрушенные стены, раньше они были частью чего-то большего — дома или филармонии, ресторана или жилого комплекса из многих тысяч квартир. Частью безмятежного и застывшего во времени города и сильного, но мрачного региона. «Мы ничего не значим в рамках тысяч километров большой страны», - возможно, так думали стены, оставаясь частью системы и  взаимодействуя с другими элементами. По-настоящему они перестали что-то значить только сейчас, когда стали препятствиями или укрытиями, но не частью домов.
Он медленно хромал по сухой потрескавшейся земле, выжженной не знающим милосердия солнцем. Оно было поистине безжалостно, стремилось превзойти самих людей в жестокости по отношению к этому клочку земли и его обитателям. Подошвы ног давно загрубели, и раскаленная, словно в аду, почва почти не причиняла неудобств. Левая нога волочилась, приходилось придерживать штанину рукой, подтягивать ее. К счастью боль успела утихнуть за долгое время, прошедшее с момента его ранения. Сколько здесь калек? Подняв голову и осмотревшись, а это он делал каждые пару дней, бродяга не разглядел в серой потрепанной толпе ни одного здорового человека. Рядом топали отягощенные бытием люди, ничем не отличавшиеся от него.
Однако хромой бродяга с обветренным и грязным лицом старался держаться подальше от остальных и идти поодаль, не в общем потоке. Он понимал, что принадлежит к другой касте и ему не место среди этих людей. Но по чьему-то жестокому замыслу хромой волочился вместе с ними, испытывая сразу два противоположных чувства по отношению к отверженным — высокомерие и стыд. И не мог определить, чего же в нем больше.
Долгий, бесконечный путь. Если у дороги нет конца, то должно быть хотя бы начало. С чего все началось у тебя, хромой? Что-то заканчивается, но что-то и начинается, это известно всем.
* * *
Весну далекого прошлого года Георгий встречал в предвкушении нового этапа в своей жизни. Он предложил Дарье выйти за него замуж. Первая ее реакция удручила и опечалила — девушка сначала хихикнула, отпустив неуместную шуточку, а потом попросила дать ей время подумать. Жора огорчился, что не получил сразу положительный ответ. Теперь его терзали сомнения, обещанная неделя, словно ириска, прилипла к зубам и не хотела таять. Предчувствия не обманули, и он получил отказ.
Не желая разбираться в причинах и копаться в том, что уже стало прошлым, Жора как ящерица, отбрасывающая хвост, оставил за спиной часть жизни и ушел в армию. Украинская армия с распростертыми объятиями приняла парня, выбивая дурость, накопленную на гражданке, заменяя ее дуростью армейской.
Георгий стал связистом. Служить ему нравилось, потому что не приходилось морочить себе голову днем грядущим. Здесь все было решено наперед. Служба проходила под родным Киевом. Он брал увольнительные и навещал родителей.
В армии его прозвали Гор. Во-первых, как производное от имени. Во-вторых, потому что Жора был парень здоровый и высокий. Довольно быстро он сдружился с двумя сослуживцами — Эдиком из Тернопольской области и Федей, который родился в Харькове. Троица держалась вместе, преодолевая тяготы и лишения службы. Время шло. Уже забрезжили весенние рассветы и дембель был близок как никогда.
Но началась война на Донбассе. Как твердило начальство — с Россией. Командование приняло решение перебросить подразделения военной части поближе к разгорающемуся конфликту. И служба, последние месяцы текущая расслабленно и вальяжно, приобрела совсем иной ритм и насыщенность. Родина потребовала свой долг.
* * *
Безостановочная ходьба начинала сводить с ума. Хромого беспокоила не усталость от многодневных переходов по заброшенным поселкам и городам. К регулярным физическим нагрузкам он был привычен. Он ужасался масштабам пройденного пути и разрушений, увиденных на нем. Записывать на свой счет руины и жертвы перед решающим переходом ему очень не хотелось. Впереди, далеко за буро-серой раскаленной землей, притаился таможенный пункт. Там его ожидали вооруженные сотрудники. И базы данных.
Хромой удивлялся, как скрупулезно спецслужбами собирается информация о каждом человеке, от его рождения до последнего вздоха. Есть ли там данные о нем? Солдат не сомневался. Но будет ли попытка перехода успешной — неизвестно до самого конца. Его могут впустить в новую жизнь на новой территории. А могут отправить восвояси расхлебывать все, чего он успел «достичь» за время своей недолгой службе родной стране.  Хромой дал себе обещание, что сделает все от него зависящее, чтобы вырваться отсюда. Терять все равно больше было нечего, жизнь зашла в тупик. Он попадет в «землю обетованную», только пока неясно в каком качестве. Ему либо разрешат строить новую жизнь, либо отправят...
Бродяга в лохмотьях был рад лишь одному — у него есть цель и пока еще есть время, чтобы идти к ней.
«Интересно, здесь есть наши?» Он много дней высматривал кого-то похожего на себя. Сразу бы узнал, если бы увидел. Но никого не нашел.
Блекло-голубое небо, словно выжженное палящим солнцем, постепенно начало темнеть, наливаясь мрачными грозовыми тучами. Но тысячи несчастных, измотанных горестями и тяжелой дорогой, даже не обратили на это внимания. И вереница шагающих молчаливой змеей продолжала ползти в гору, огибая развалины. Собиралась гроза. Хромой прикинул, что она будет очень сильной и продолжительной. Питьевой воды катастрофически не хватало, во время дождя можно пополнить запасы. Она придаст силы для дальнейшего пути. За несколько месяцев с отчужденного безразличного неба не упало ни капли. Откуда взялась эта чертова засуха? Надежда пришла с дождем и прохладой.
Сначала слабенькое и далекое сияние и шум в тучах превратились в мистический грохот. Небеса стали черными, солнце растворилось. Хромому даже показалось на мгновение, что оно было лишь иллюзией. Начиналась гроза, затяжная и яростная. Вскоре потоки небесной воды залили трещины в земле, заполняя собой окружающее пространство словно стакан, внутри которого беженцы пытались двигаться дальше. Темнота усложняла путь, грязь прилипала на ноги, ветер бил в лицо, многие стали оступаться и спотыкаться. Маленьких детей брали на руки, чтобы их не унесло потоком, потому что караван жизней, невзирая на препятствия, продолжал идти в гору. В землю ежесекундно били молнии и громыхали непреклонные тучи. Природная симфония совсем не вселяла уверенности.
Хромому не хотелось этого, но под небесный гром он снова почувствовал себя солдатом.
* * *
Каждую ночь земля тряслась от разрывов снарядов, от безумной силы артиллерийского огня, который насылали друг на друга враждующие стороны. Гор запомнил только ночи, хотя воевали и днем. Лагерь находился в отдалении от линии соприкосновения, условный фронт находился южней. Но даже сюда доходила неестественная дрожь, держа в напряжении и заставляя ценить каждый новый день.
Вдалеке то и дело в небеса уходил новый дымок от пожарища после обстрелов. Зачастую был виден и огонь. Однажды поздней осенью совсем недалеко вспыхнул огромный огненный фонтан. Солдаты из лагеря Гора долго смотрели на эту картину, они знали, что десятки сослуживцев мучаются и обгорают заживо. Позже выяснилось, что пристрелявшиеся ополченцы попали артиллерией в склад с боеприпасами и в итоге уничтожили один из украинских блокпостов. Комбаты осознавая, что угроза приближается, что на очереди их часть, замыкались в себе и все больше мрачнели.
Лагерь находился на возвышенности возле маленького поселка городского типа. Здесь располагался важный узел связи. Солдаты хорошо укрепились: окопы были с человеческий рост, блиндажи хорошо углублены, пулеметные гнезда по периметру и несколько танков в окопах и «зеленке». На въезде в поселок блокпост с украинским флагом, который будто бы давал дополнительную защиту. Солдаты жили в палатках, которые обогревались буржуйками. Уже холодало, а боевые действия приближались. Гору не хотелось воевать, однако он понимал, что они и так прослужили относительно спокойно в зоне АТО довольно долго. 
Морозным декабрьским вечером сумерки наступили рано из-за пасмурной погоды. Жора заступил на дежурство. Холодный ветер, казалось, насквозь продувал бушлат, ног он давно не чувствовал и постоянно хотелось в туалет. «Как раньше жили люди, когда не было больших городов и света? – предавался размышлениям постовой, всматриваясь в лесостепь. - Неудивительно, что так боялись ночи». Тьма поглощала все и делала человека слепым. Полноценными оставались лишь слух и обоняние. Сколько раз казалось, что кто-то неведомый трогает за руку или ногу... Всматриваешься в пустоту, а никого там не оказывается. А иногда так долго смотришь, что зрение играет с тобой дурную шутку: вот силуэт, присел, вертит головой и вроде собирается куда-то идти. Сверкает молния и видишь, что это всего лишь куст шевелится от слабого ветерка.
А в ближайшей тьме блуждает еще большая тьма. Ночь — не повод выспаться, а отличное прикрытие для разведки.
Гору показалось, что слышны чьи-то шаги с южной стороны посадки. Он присмотрелся, но зрение на сей раз не показало ему каких-то силуэтов и фигур. Тяжело сглотнул, почудился ему в этот момент хруст сухих веток и приглушенное шуршание. Негромко и сиюсекундно, но этого хватило, чтобы все тело напряглось.
Весь лагерь спал, военнослужащим снился дембель, многие из них уже должны были находиться дома, с родными и близкими. Командиры сыто дремали после выпитого для согрева, слышался собачий лай, проказливым эхом доносившийся из поселка. Совсем рядом есть враг. Наутро могут обнаружить труп дежурного с перерезанным горлом.
Гор отогнал от себя эти мысли и передернул затвор автомата. Он прицелился в темную холодную пустоту, будто именно она и есть противник.  Никогда он еще не целился в живого человека, пусть и предполагаемого. Руки начинали дрожать не от страха, а от нервного напряжения. Совсем рядом показался огонек от тлеющей сигареты и раздался негромкий смешок со всех сторон. В этот момент у солдата сдали нервы и он открыл огонь из автомата...
Весь лагерь проснулся, командование опросило Георгия, солдаты прочесали местность. Никаких результатов — ни следов, ни окурков, ни поломанных веток. Ничего. Но уснуть в ту ночь никто больше не смог.
На следующий день пришло подкрепление, командование бригады связалось со штабом, доложило о своем прибытии и получило новые приказы. Часть солдат осталась в поселке, остальные с тяжелой техникой и артиллерией двинулись к деревне южнее, которая была нейтральной территорией.
- Пора лечиться у психиатра, - улыбнулся Жора, когда вместе с Эдиком и Федей разгружал ящики с боеприпасами.
- Да ладно тебе, нам всем надо, - отозвался Федя.
Поселок усиленно укреплялся, готовились к прорыву ополчения. Целый день Гор со своей компанией углублял окопы. Работа нелегкая, но бывает и хуже. Впереди раздавались еле слышные автоматные очереди — армия заходила в деревню и, видимо, наткнулась на разведывательно-диверсионную группу. Боевики и сепары, как все их здесь называли, проводили разведку боем. Прощупывали, насколько сильная оборона. «Ничего, выкусите», - подумал Жора, еще быстрее копая. Вернее, пытаясь быстрей копать — мерзлая земля упорно сопротивлялась.
Друзья остановились, чтобы покурить.
- Я рассчитывал на дембель, а не на эту фигню, - тихо вздохнул Георгий.
- Приятного мало, - отозвался Эдик. - Но мы все еще живы, - пар вылетал из его легких.
- Надолго? Сколько пацанов уже погибло.
- Уныние — смертный грех, а нам еще Родину защищать, - неуверенно улыбнулся Эдик.
- Только непонятно от кого, - прошептал Федор.
- Меня достало уже все! - вспылил Жора. - Берцы накрылись, ноги мерзнут, как у собаки. Грязные все, как не пойми кто...
- Мы обязательно вернемся. Приедем домой в парадной форме, с красивыми погонами, девки со двора будут вешаться на шею, - мечтательно произнес Эдик.
От упоминаний о доме у каждого из друзей защемило сердце. Они вспомнили о своих родителях. Солдаты и так каждый день думали о них, но сейчас эти мысли как игла вонзились в мозг с ядом тревоги.
На следующий день начались ожесточенные обстрелы в этом районе. Все было приведено в повышенную боевую готовность. Украинская артиллерия била по позициям ополчения, оттуда не стеснялись отвечать тем же. По ночам снаряды падали с небес пачками прямо рядом с поселком. «Окопы могут стать или хорошей защитой, или плохой могилой», - подумалось Жоре. Несколько дней безумного огненного ливня с всеобъемлющим грохотом гнева может превратить любого человека в зверя.
* * *
Идти дальше становилось все сложней, мокрая холодная одежда зловеще прилипала к телу, словно саван, сковывая движения. Смотреть вперед также уже было невозможно. Дождь осатанело бил крупными каплями по лицу и шептал: «Сдавайтесь, ничтожества. Вы не заслужили». Постепенно беженцы выбились из сил и начали прятаться за стенами, уходя вбок от главного тракта. Крыш у разбомбленных домов все равно не было, но стены могли защитить от реки дождя, которая неслась с горы. Дорога пустела, но отдельные упрямцы продолжали карабкаться вверх.
Хромому не очень мешали капризы странной погоды, он привык и не к такому. Конечно, его шаг замедлился еще сильней, но останавливаться он не собирался. Внутри росла уверенность, что остановись он на мгновение — умрет. После месяцев пути по засушливой пустыне библейский шторм казался карой, божьим гневом. Только никто не подскажет за что так разгневался Господь на детей своих, что лишил их крова, родной земли, уважения соседей, а многих даже жизни — единственной реальной ценности человека, хоть многие и подменяют эту ценность ложными. Всю жизнь гоняются за славой, богатством, властью, не понимая, сколь мало нужно человеку как для счастья, так и для гибели.
Бродяга понимал, по какой земле он идет. Многострадальной, разоренной, вместо воды здесь струилась кровь людей и не только: кровь деревьев, танков и домов лишила плодородия и жизни землю. Плачь и страдания орошали теперь потрескавшиеся мертвые поля.
Полуприкрытыми глазами смотрел он на черную ленту дороги. Вместе с бурлящим потоком какой-то оступившийся комок устремился вниз. Он не был похож на кусок грязи или взрослого человека. Молнией спускалось вниз нечто непонятное, намереваясь сбить хромого как кеглю. Затем приближающаяся угроза растрепалась и бродяга догадался — это ребенок. Через несколько секунд несчастный оказался совсем рядом. Еще мгновение и человеческий детеныш помчит дальше в наполненную грязной водой бездну. Ожидать столь быстрой реакции от калеки не приходилось, однако он гарпуном выкинул руку и схватил чуть было не проскользнувшего ребенка за тряпье. Бродяга громко приказал: «Дай руку!». Но его просьба осталась без ответа. Мощным потоком дождя начало сносить их обоих. Хромой поскользнулся, упал на больное колено, но, отбросив нахлынувшую боль, вовремя среагировал и свободной рукой уперся в размокшую черную землю, впиваясь пальцами изо всех сил.
Он понял, что дальше идти не сможет. Подтащил ребенка к себе, взглянул в измазанное лицо — понять девочка это или мальчик было нельзя. Какая разница. Бродяга, с маленьким живым клубком на руках, начал отползать в сторону от дороги, туда, где груда кирпичей могла дать ненадолго приют. К тому времени, как они добрались к этому «укрытию», потоки боли из колена били прямо в голову и, прислонившись спиной к твердым кирпичам, он закрыл глаза и почти отключился от усталости. Ему показалось, что если сейчас потеряет сознание, то уже не проснется. Хромой заговорил громко, не открывая глаз. Человеческие голоса почти не звучали во время похода к границе, никто не разговаривал, речь стала казаться чужеродным явлением. Удивляясь звуку собственного голоса, он спросил:
- Почему ты не дал руку?
Ответа не последовало. Он открыл глаза, напряг зрение, потому что вокруг было очень темно, и увидел, что у ребенка нет рук.
* * *
Они сидели в палатке, грелись буржуйкой и пили водку. Укутавшись в бушлаты и покуривая время от времени сигареты, солдаты трепались за жизнь. Единственные вещи на войне, которые не дают сгореть предохранителям, - водка, дружба и воспоминания о родных, их письма.
Алкоголь начинал брать свое. Все изрядно захмелели. Сначала смеялись, атмосфера была непринужденной, болтали про баб, похождения, кто-то ностальгировал по детству. В кружки не забывали подливать паленку. Но постепенно характер разговора менялся. Ссора вспыхнула неожиданно из-за какого-то пустяка, невзначай оброненного слова.
- Да ты же с Харькова, сепаратист галимый! - заорал Эдик. - Стучишь Путину, тварь?
- А ты с Тернопольщины! - ответил Федя, еще выпил и улыбнулся. - Давно на Бандеру своего молился? - он рассмеялся, думая, что это шуточная перепалка между боевыми друзьями.
Но Эдик снял с предохранителя автомат и всадил две короткие очереди в живот Федору, который скрючился и, истекая кровью, с непродолжительными стонами умер. Пьяное солдатское братство еще в момент первых выстрелов кинулось к психанувшему Эдику, пытаясь остановить его. Тот в свою очередь начал стрелять по всему вокруг...
Пули задели канистру с горючим, которое стояло рядом с печью. Палатка вспыхнула моментально, пламя добралось до нескольких боекомплектов, началась паника, но выбраться из горящей западни не удалось никому. Огонь перекинулся на соседние палатки, где сидели такие же пьяные компании. Им повезло больше — многие еще во время первого выстрела вылезли из своих убежищ, чтобы узнать в чем дело. Эдик подписал приговор не только себе и другу, но и компании. Когда потушили угли, казалось, что спасать было некого. Но врачи районной больницы смогли вытащить двоих с того света.
Гор ночью плакал. «Этого не должно было случиться!» - думал он. У него случился сильнейший стресс. Они были готовы потерять друзей с самого начала службы здесь. Это нормально, это война. Кто-то может не вернуться, умереть от осколка снаряда. Но так погибнуть, не в бою, а по глупости, из-за водки... Жоре стало казаться, что война и то, что вокруг нее, это нечто иррациональное. Его тело содрогнулось, когда он понял, что это знак — следующий он. И постепенно Гор становился призраком, вычеркивал себя из списка живых...
Их перебросили поближе к Дебальцеву, в самую горячую точку Донбасса на тот момент. Ополченцы брали город в кольцо, власти Украины по телевизору убеждали население, что все под контролем и никакого «котла» нет. Командование ничего толком не объясняло и солдаты не знали всей обстановки. Многие армейцы догадывались, что что-то не так. Ходили слухи, что отряд просто послали на убой. Несколько человек дезертировали, остальные со скрежетом в зубах служили, понимая, что не получат благодарность от властей.
Попытки прорыва блокпоста со стороны ополчения постоянно возрастали. Каждую ночь приходилось отстреливаться, за деревней работала артиллерия. Бронетехника с личным составом пыталась вырваться из Дебальцева.
Георгий застудился, лежа подолгу на холодном снегу. Кругом стреляют, а Гор даже автомат в руках не мог держать. До нормальной больницы было далеко. Он укрылся всеми одеялами, которые нашел, выпил обезболивающего и лежал, свернувшись калачом.
Когда ему стало немного легче, армии республик уже зачищали Дебальцево. Отряды повстанцев теперь вели огонь по блокпосту без остановки, завязывались автоматные бои. Часть начала отступать без приказа сверху. В один из дней артиллерия ополчения накрыла так точно, что трупы собратьев по оружию было бессмысленно собирать, учитывая, что обстрелы продолжались. Военные меняли дислокацию, отступали. Среди солдат поползли слухи, что какая-то крыса сливает информацию. На позиции периодически приезжал полковник. Совпадение или нет, но после его отъездов ополченцы били из «Градов» так точно, как никогда. Личный состав злился от бессилия, нервы были на пределе, людей убитыми и ранеными теряли каждый день по несколько десятков.
- Продажные твари, сами нас на убой послали, а теперь еще и сливают наши позиции! - злился Гор в кругу солдат. - В следующий раз прирежу эту тварь генштабовскую, как только приедет.
За последние недели, прошедшие после гибели друзей, Жора озлобился и по малейшему поводу мог впасть в ярость. Он стал жестоким, безучастным и неуправляемым. Парень понимал, что понемногу сходит с ума, но уже не обращал на это внимания. После расставания с Дашей все пошло не так, все было сном, который не имел значения.
Они оборонялись, вступив в сражение в лесопосадке. Гор укрылся за деревом, изредка высовываясь для того, чтобы сделать несколько выстрелов. Часть отступала, а он и еще несколько ребят остались для прикрытия. Противник мелькал за густыми деревьями, пули то и дело срезали ветки. Жора беспрецельно кинул гранату и добавил автоматным огнем. В ответ с нескольких сторон по нему начали стрелять. Несколько пуль попали в ногу, он оперся спиной о ствол дерева, истекая кровью. Молодой паренек, которого только призвали, упал замертво в нескольких метрах от него. Гор достал последнюю гранату.
* * *
Он проснулся и понял, что ливень кончился, а беженцы уже снова вышли на тракт и река людей становилась все полноводнее, переждавшие бурю выползали из укрытий и, впервые отдохнув за несколько месяцев, снова шли вперед.
С трудом придав затекшему онемевшему телу вертикальное положение, мужчина осмотрелся и не увидел ребенка. Он поковылял к дороге. Грязь застывала и липла к ногам, а подъем становился еще круче. Солнце уже не жарило, как раньше, а просто милостиво дарило свои лучи, помогая согреться и обсохнуть.
Краем глаза он уловил движение слева. Маленький чумазый комочек приблизился и пошел рядом, пытливо вглядываясь в лицо этого взрослого. Это была девочка с большими глазами и длинными волосами. Когда-то они были красивыми и белокурыми, а сейчас свисали неопрятными грязными сосульками ниже торчащих лопаток.
- Спасибо, ты спас меня, - сказала она.
Он ничего не ответил, не хотел прерывать молчаливый поход. Она продолжала смотреть на него, намереваясь что-то спросить.
- Ты ведь не из наших? - снова нарушила молчание.
- Да, я сам по себе, - он не хотел оставлять девочку без ответов, поскольку был хорошо воспитан. Хотя говорить не хотелось.
Она наконец-то посмотрела вперед. Ловко, как кошка, побежала на вершину холма. Спотыкалась и поскальзывалась, но не упала, как во время дождя. Увидела в земле какой-то диковинный камень, схватила его босой ножкой, зажав между пальцами, и попыталась поднести поближе к лицу. Улыбнулась. Прихрамывая из-за того, что зажимала камень в пальцах ноги, она вернулась к нему.
- Вот, - и отдала свою находку.
В его протянутую руку лег яшмовый камень.
- Моя благодарность за спасение.
 С тех пор, девочка, имя которой было чудным для Гора — Ариадна, шла вместе с ним. Все чувствовали, что идти осталось недолго. Взобравшись на самую вершину, беженцы увидели таможню. Никто не испытал радости, но все чувствовали облегчение и волнение. Те, кто шел впереди, уже стояли у ворот.
Хромой не спешил, девочка крутилась возле него, то и дело отбегая, чтобы посмотреть, как там на таможне. Пропускали довольно быстро, на одного человека уходило не больше минуты. Застывший караван людских жизней ожидал решений. И человечья масса теперь снова наполнилась индивидуальностями, потому что за границу не пускают по совокупности.
Он присел на высохшую почву и вдохнул глубоко несколько раз. За стеной проглядывались деревья и доносились голоса птиц и рык животных. Ветерок принес запах морской воды. Гор видел, как Ариадна подбежала к высокому человеку с бородой и в форме. Он сказал ей несколько слов, затем открыл большую регистрационную книгу. Через секунду улыбнулся ей и девочка прошла таможню, оказавшись за стеной. Бродяга поднялся и подошел к пропускному пункту. Черная борода таможенника была грозной, но глаза очень добрые. На бейдже Георгий прочитал: «Петр». Сотрудник открыл книгу учета, высматривая и сверяя данные, пристально посмотрел несколько раз на калеку, который глядел куда-то вдаль, через заслоны границы. Петр, проследив за его взглядом, обернулся и увидел безрукую девочку, которая стояла и ждала бродягу.
- Проходите, - наконец сказал таможенник.