Мiсто

                ***

1
Никому не уразуметь, когда перестает биться сердце прошлого, и начинает биться сердце будущего; в настоящем? но оно было до удивления ненастоящим; и длилось – не последовательным потоком с одинаковой скоростью, а какими-то судорожными ускорениями, далеко не всегда связанными между собой; будто сгустки крови внезапно выходили из плохо зашитой раны; когда все началось, - он точно не помнил, но, кажется, то был фонтан возле Театра, и было лето; ощущения тепла не было; ощущения воды, хотя брызги летели во все стороны -  тоже; но раз листья такие скучно-зеленые, - то, стало быть, лето? вода же была как клей или стекло, приобретшее способность течь, но течь медленно: вдруг ему показалось, что эта вода-клей-стекло обожгла руку; руки он не чувствовал, но боль была точно такая; она даже заставила его оглянуться, но удалось повернуться только вправо: ну да, торговые ряды.. а вот и церковь Преображения – все на месте; он решил пройтись по рядам – сколько сувениров! так.. вышиванки, картины, иконы, многочисленные виды Мiста;
одна женщина предложила купить ему путеводитель; решил полистать, и увидел надпись на обложке: «Данте. Путеводитель по чистилищу»; прищурился, и сказал пани, что в чистилище он не верит, ему достаточно ада; «як Ви казали?» - засмеялась она; «т.е. я хотел сказать, что для спасения достаточно веры в вечный ад, чистилище тут излишне»; а она возьми и спроси: чи заперечував правди вiри i викликав сумнiв в iнших? хотел было возразить, что он не считает чистилище «правдой веры»; и еще вспомнилось зачем-то, что у Данте ведь нет произведения под названием «путеводитель по чистилищу» - есть только часть «чистилище» в «Божественной комедии»; однако возражать было некому – женщины не было, и вообще он находился возле храма Преображения; тут он все-таки полистал этот «путеводитель», который почему-то продолжал оставаться в руках; но листы бумаги были пусты и до странности походили на деньги; будто бы просматривались и какие-то полустертые водяные знаки, если смотреть на солнце; да и сама бумага была слегка прозрачной; показалось, что какую-то надпись он даже в состоянии таким образом прочесть: «жалувати за грiхи значит збудити в душi бiль»;

2
а храм был белесый, как бивень слона; или скорее мамонта – как более древнего и драгоценного; стены тоже казались сделанными из кости мамонта; надо бы войти, но его внимание отвлекло небо – узкое, как страница какой-то книги, небо улицы Краковской; небо, а проносилось мимо слишком быстро; млечный путь казался звездной брусчаткой и стремительно перемещался куда-то; не просто стремительно – глаза словно вылетели из глазниц и поспешили за звездами, влекомые этим вихрем; это было настолько быстро, что он потерял сознание – по крайней мере, сознание долго не находило себя, а когда нашло, небо стало черным – как если бы страницу книги сожгли в печи, - и на нем светила луна, большая и желтая; ее тоже жгли в печи, но она не почернела, а только сморщилась лицом; и пусть бы она просто светила, но нет: она вращалась вокруг какой-то невидимой оси как гигантское насекомое, собираясь сорваться с нее и упасть – там, за Высоким Замком; он больше не в силах был следить за луной, и, взглянув на нее с болью, с удивлением почувствовал, что она стала намного ближе, и все эти кратеры, горы и моря образовывали нечто вроде строки: через грiх ми втратили небо; и правда, - неба не было; теперь над ним висел каменный полукруглый потолок, с которого капала вода; вода капала в низкую чашу; из ее середины торчало что-то, напоминающее отросток дерева, - из-за темноты разглядеть было нельзя; за этот отросток держались две мокрые фигурки, и вода уже почти скрыла их; обернувшись, он снова увидел преображенский храм едва ли не на расстоянии руки; но откуда этот потолок на Краковской? чаша, вода, фигурки?
он перешел улицу, и, пройдя, немного, увидел, что дверь в старую восточную церковь распахнута, и там даже горят свечи; никого не было, и он не решился войти; голос внутри сказал ему, что надо повернуть налево; он и повернул, на Армянскую; где-то слева притаилась Голгофа, но он шел дальше; кажется, стало светлее – неужели рассвет; взглянув на колокольню, он даже разглядел подобие утренних лучей солнца; но то было не солнце: от колокольни кто-то отделился и спустился к нему; какая-то девочка в довоенном платье, - по виду гимназистка; лучи исходили от нее; лицо было – как у детской скульптуры на Лычаковском, – юное, каменное и спокойное; и в нем жили эти лучи – проступали, дышали, дробились; он хотел было спросить какую-то глупость, наподобие «почему юная панна гуляет одна так поздно», но ничего не вышло – язык стал костью, и эта кость царапала горло; а вот юная панна сказала, не отверзая уст, сказала внутри него колокольным голосом: «hic mortui vivunt, et muti loquuntur» (здесь мертвые живут, а немые разговаривают - лат.); тут только он заметил, что эта девочка была слишком маленькой – даже рядом с этой большой колокольней; она едва-едва возвышалась над землей; нет-нет, все остальное было таким, каким ему и надо быть, - все, но не она; почему-то сразу это не бросилось в глаза; просто дюймовочка; чего доброго, она еще начнет порхать вокруг, - подумалось ему; получилось по-другому: «у пана нет крыльев» - пролепетала дюймовочка; «а зачем мне крылья? мы куда-то полетим?»; «нет, Вы пойдете»; «но разве для того, чтобы идти, нужны крылья?»; разъяснений не последовало – не последовало вообще ничего; просто слабое пятно света, как будто взвесь каких-то фосфоресцирующих частиц крутилась в воздухе, появилось вместе с дюймовочкой; она держала в своей крохотной руке что-то, напоминающее палочку с бенгальским огнем;
«словно Новый год.. или Рождество», - показалось ему; из бенгальского огня выскочил луч, стремглав обогнул его, и в спине возникли два нерва боли, которые вскоре слились в один: казалось, все Мiсто пронизало его спину одним быстрым уколом, и вышло через грудную клетку; он упал и разбился, но ощущения остались с ним, хотя и они тоже разбились: чересчур отдалились – как до вокзала, как если бы тело растянули на много километров; «пану нужны крылья» - снова прозвучал голос маленькой гимназистки; «но никаких крыльев нет!»; «они появятся вскоре» - еле донесся шепот; он обратил внимание, что практически на том же месте, где стояла дюймовочка, стояли еще два маленьких существа; пожалуй, они были меньше дюймовочки, и едва ли не приходились родственниками тем двум фигуркам, которые он заметил там, в чаше, возле дерева; фигурки спорили между собой; «наверно, это было явление ангела» - заявлял один, - «ибо только ангелы могут так внезапно нарушить природный порядок творения»; другой уверенно парировал: «ох.. твои современники, живущие сейчас в 1492году, всюду видят ангелов; залети к ним в 15 век самолет, так они бы тотчас признали в нем чудо ангельское, и начали бы молиться и писать иконы.. или, на худой конец, прибегли бы к помощи экзорцизма.. о, варвары, ничего не понимающие в возможностях человеческого разума!»; «да.. а твои ученые соплеменники, проживающие ныне в своем 2005, узрев ангела, мгновенно сообразили бы, что это неизвестное явление природы, инопланетный разум, наваждение или сон, и попытались бы установить с ним «контакт» при помощи электромагнитных волн, а также узнать, из каких материальных элементов он состоит.. о, варвары, верящие только в гравитацию, и не ведающие о человеческом сердце!»;
больше никого не было видно; на противоположной стороне улицы он увидел очень тусклый свет – будто бы лампа, но без абажура; с трудом разглядел, что лампа стоит на столе, за которым сидит некий господин; «похож на статую.. или все-таки живой?»; не оборачиваясь, господин заговорил; «да, какой-то пожилой человек.. и зачем он сидит в это время?»; «в какое время?»; ночь была уже страшно долгой – и не сосчитать насколько; ни одной звезды он так и не увидел, зато услышал голос этого старика: «пан играет в шахматы?»; «вот оно что.. перед ним шахматная доска»; «играю, но плохо – часто проигрываю»; «это нехорошо, пане, просто ужасно! будто у Вас так много душ..»; старик был по-прежнему неподвижен и никаких эмоций нельзя было рассмотреть на его лице: ну, борода, усы.. свет до того тусклый, что только это и видно; размышления были прерваны: старик переставил пешку на две клетки, и спросил: «как думаете, пане, насколько велика вероятность того, что Вы мертвы?»; «не знаю.. если я сейчас мертв, то кому Вы задаете этот вопрос?»; «хм.. если Вы сейчас живы, то почему слышите именно этот вопрос?»; «но я не помню, чтобы я умирал!»; «значит, Вы и вправду умерли»; «духовно, - я еще понимаю, - но физически.. я сплю, вероятно»; «сейчас проснетесь.. почему Вы не играете? сделайте ход»;
«да-да, пожалуйста, – все равно мы не играем в шахматы, а беседуем на метафизические темы»; «нет, мы играем, - самая важная партия, пане»; «такая уж важность, - всего два хода и сделали»; «нет, больше, намного больше, - и еще больше предстоит»; «простите, но Вы все время говорите, как в тумане, - может быть, ко мне можно проявить снисхождение?»; «до Вас уже снизошли – раз мы играем партию; до Вас только и делали, что снисходили, - и это никогда не заканчивается»; «но я не понимаю смысла всего, что тут..»; «никто не понимает смысла всего! и здесь Вы неудачно выбрали время и место.. духовно, физически, метафизически – Вы, наверно, были отличником в университете?»; «нет, просто интересовался..»; «не тем Вы интересовались.. разбейте Ваши философские категории, пане, о брусчатку, - этим Вы поможете себе»; «вот разворчался, и все равно ничего не сказал.. нет, надо перевести разговор на иные темы, а то с этими шахматами..»: «Вы не видели тут девочку, невероятно маленькую, одетую, как польская гимназистка.. до 39го.. она говорила про какие-то крылья.. как и Вы про шахматы.. а потом еще два совсем уж маленьких..»; старик перешел на украинский, отчеканив: «добрий християнин робить испiт совiсти щовечора, поки пiде на спочинок, бо кожної хвилини треба бути готовим на смерть»;

3
затем стало почти ничего не видно, - он шел куда-то, но все, - дальше была стена; он стал искать проход, пролом, трещину, - однако они не находились; случайно он поднял глаза вверх, и.. опять не понял: на небе, если только это можно было теперь назвать небом, не было ничего, - ни звезд, ни облаков, ни луны, ни какого-либо, пусть слабого, отсвета; как будто небо заменили чернотой, черным цветом вообще, - и если в книге Бытия Бог отделил свет от тьмы, то в эту минуту все было наоборот, возвратившись туда, откуда творение началось; «если уже и небо перестало быть небом, то тогда и земля не земля, но в таком случае, где же я?»; «ерунда, это улица Армянская, Мiсто.. а, там же нет хода.. правильно!»; обрадовавшись, он даже попробовал стучаться в эту стену, хотя не мог не знать, что это лишено всякого смысла, даже вымышленного; и вот, от стены, как мячик, отпрыгнули слова: «уходи! иди другим путем!»; «так.. уже и немые стены начали говорить, - но какой дорогой идти?!»; «своей!»; «полная тьма кругом!»; «сейчас будет свет!»; и в этот момент, когда время из воздуха стало раскаленным металлом, он почувствовал, что там, на спине, где-то под лопатками, в тех двух местах, где его пронизал странный свет от бенгальского огня той девочки, стало что-то расти и гореть; неизвестно почему, но он понял: это были крылья; они горели, но не становились меньше; он думал, что можно взмахнуть ими, и взлететь, но.. ничего не происходило; только боль взмывала на невыносимую высоту; с этой болью он не мог идти – только ползти; зато эти горящие крылья позади него немного освещали окрестности – можно было видеть путь;
вроде бы это по-прежнему Армянская: куда же ползти? «вправо можно – там, если я не забыл, полукружие храма, а вот, кажется, Голгофа.. если здесь ничего не изменилось»; «точно, Голгофа.. но где Тело Христово? глаза были притянуты ослепляющим блеском, исходившим от земли; да, там лежала деревянная фигура Христа, но только руки и ноги были отделены от Плоти; он заплакал, - что же я могу сделать?; попытался прикоснуться к ране в правом боку, где виднелась целая гроздь застывшей Крови, и – закричал; огонь в крыльях стал еще сильнее, и было чувство, что он весь как горящий парус, оторвавшийся от мачты безумного корабля, плывущего по морю Мiста без остановки; «..якого своїм грiхом ми розпинаємо..», - и разъятый Иисус молчал; а он плакал, плакал, - пока не понял, что это, видимо, дождь; вместо неба, как и раньше, простирался полный мрак: так откуда же эти капли?; может, там, за чернотой, за небом, - все-таки есть облака?; капли падали на Тело Иисуса и испарялись; он попробовал Его приподнять, но сам не мог встать: огонь не способных к полету крыльев, - жег, вгрызался, терзал; «я теперь стал как монстр или урод – бесполезные наросты в виде крыльев, которые, к тому же, горят и, того и гляди, спалят заживо; только и могу, что ползать, да и то с трудом»; в это время дождь стал сильнее, и он подумал, напоминает ли то, что сейчас льется сверху, воду, - или тут что-то совсем другое?; одна капля была больше других, и он поднес ее к лицу, - и, словно в янтаре увидел Тело Христово, то самое, что и на этом распятии; только оно было целое; он не видел капли, лежавшие поодаль, но рассмотрев близлежащие, понял, что во всех было заключено Тело Христово; «как образ гроба Господня»; «что с этими каплями? те, которые упали на Его Тело, испарились, а остальные лежат как маленькие аквариумы, и не растекаются.. может это и не дождь вовсе, а град?»;
нет, то, несомненно, был дождь; но с лежащей Плотью Спасителя произошло изменение – она стала целой; «в какой миг это случилось, ведь я все время смотрел.. наверно, когда разглядывал эти не растекающиеся капли.. а теперь и капель нет.. крылья, кажется, дымиться начали.. нет, горят.. и летать, не летаю.. и дышать.. почти не дышу.. Голгофа снова на своем месте.. так что же? видение? но тут ведь все как видение? небо, земля, события.. вот только Мiсто.. надо ползти.. если прямо и потом направо, то снова должна быть Краковская.. и храм Преображения.. должны же здесь быть хоть какие-то закономерности!»;
 и они были: за поворотом показалась громада Преображения; «если опять повернуть направо, я должен буду очутиться на улице Леси Украинки»; улица и впрямь существовала, где и должно; и он полз по ней, помня, что в конце ее нет тупика; с обеих сторон возник шум, как будто кто-то задышал всеми легкими; нет, он был не один, их было много, - не сказать, сколько; еще одно видение? он с усилием повернул голову влево, и затем – вправо: «неужели действительно стал как змея?»; дома, к которым он привык, гуляя по этой улице когда-то, жили неизвестной ему жизнью: они непрерывно меняли свой облик, словно все время их бытия протекало за те минуты, что он полз по улице; «сколько лет этим домам? лет двести, скорее всего.. и как они.. тоже ползут.. скользят по времени..»; но если по левой стороне, дома росли из прошлого в будущее, стремительно наливались старостью, а то и появлялись новые, то по правой все шло в обратном направлении, - как если бы черно-белая фотография середины 19в вдруг становилась глянцевитым снимком современности; хотя нет: непохоже это было на настоящее время.. очень древнее настоящее.. «эти окна, стены.. теперь они стали молоды, как были в момент постройки этого здания, но они не могут быть моим настоящим.. и потом, по какому праву мы считаем «вот это время» настоящим?»; «тут ведь Мiсто, и настоящим является то, что не может быть настоящим в других местах, и потом – на разных улицах разное настоящее»; пока эта путаница мелькала в его сознании, правая сторона улицы уже исчезла; «еще бы, ведь когда-то она не существовала.. однако, по-моему, я дополз до Подвальной.. рельсы.. дальше все теряется..»;

4
«опять рельсы.. они играют цветами как радуга.. нет, даже сплетение радуг-кровеносных-нитей-нервов-волос-клубок-змей; раздались крики, - было ощущение, что отовсюду; он решил ползти по рельсам – так было немного светлее; людей нельзя было увидеть, но голоса были человеческими; «что они кричат? а, смеются.. дескать, не могу взлететь.. зачем нацепил крылья, зачем подпалил их.. самоубийца? нет, это точно не про меня.. стоп! это, видимо, не они кричат?»; он как будто только очнулся: хриплый голос прилетел к нему из черной выси, и сел на плечо, как ворона, как попугай пирата Сильвера, - «как же его звали.. капитан Флинт, что ли..»; да.. этот хриплый голос был его собственный, но что кричат те, другие?; и вот, - камни распались, и со всех сторон хлынули водопады голосов: они не кричали, они задавали вопросы; «чи занедбував молитву? мовчав, коли хтось говорив проти Церкви i вiри? чи вимовляв без пошани iм`я Бога або святих? чи опускав Службу Божу в недiлi i свята? чи зневажав своїх батькiв, родичiв, учителiв чи настоятелiв? чи бажав комусь зла? чи любувався в нечистих думках..? чи щось украв? чи говорив неправду? чи ламав пiст? читав злi i пустi книжки? чи був гордий? радiв с чиєїсь шкоди або нещастя? був п`яний? гнiвався? котрий грiх затаїв i скiльки разiв?»; вопросов было гораздо больше – они летели в него как пули, как холодный ливень, расстреливая очередями; и крылья зловеще горели, окутывая все дымом – как факелы; ему показалось, что он может избавиться от этих огненных вопросов, взлетев; и на какие-то секунды это удалось – он приподнялся над рельсами неуверенными и судорожными взмахами; даже вроде бы набрал высоту, всего несколько метров, но боль, вызванная огнем, стала такой, что оставалось лишь подчиниться ей, опустить крылья, упасть; и он пламенным шаром обрушился вниз;
«как чувствует себя метеорит при столкновении с землей?»; метеорит сокрушили, - и он был сокрушен; голоса не пропали: они снова повторяли свои вопросы; «похоже на вопросы к исповеди.. но что тут отвечать.. все и так ясно.. грешил..»; теперь загорелись и уста – каждое слово было как вспышка огня – даже если произносилось мысленно; вторая попытка взлететь была еще более нелепой, - казалось, безо всякого его желания, огонь выливается из уст; и тут возник трамвай, - именно возник, так как никаких признаков его приближения не было; «не хватало еще, что голову отрежет, как Берлиозу»; от этой мысли все в голове завертелось – и Берлиоз, и нелюбимое им произведение Булгакова, и Воланд, и Коровьев, и доказательство бытия Бога у Канта, и поэт Бездомный; образы кружились как стрелы, и все были нацелены в него; мелькнуло даже: «любопытно, какие они были бы здесь – местные Воланд и компания?»; до того, как трамвай задавит его, оставалось мгновение – отползти не было ни сил, ни времени; успел только увидеть, - больше почувствовать, что трамвай совершенно пуст, - ни пассажиров, ни водителя; у него возникла безумная надежда – быть может, трамвай пройдет сквозь него, - если версия со смертью подтвердится?;
но точно против своей воли, он принял решение, - взлететь над ним; «все равно ничего не выйдет»: он уже приготовился, - вот сейчас хрустнет стекло трамвая, или его металл согнется, отбросив тело прочь; или просто трамвай поволочет его по рельсам – сломав кости, срезав крылья, руки, ноги, - так ли важно, что именно?; к этому и шло: он встретился с трамваем лицом к лицу, на расстоянии невозможной близости, когда тень события уже накрыла его; две тени пересеклись и уже столкнулись – за миг до столкновения самих предметов; обычный трамвай, недавно заново покрашенный, в рекламных строчках; чуть пониже лобового стекла была одна из них; буквы врезались в него, - он закрыл глаза, ожидая, что они сплющатся, как металл на наковальне; но строчка ниже трамвайного стекла светилась и перед закрытыми глазами, - «блаженнi ви, коли зневажатимуть вас»;
могло случиться, что угодно, но не это, - трамвай не врезался в него, не просочился сквозь, никто не отскочил в сторону, и он не успел его перелететь; нельзя было даже сказать, что трамвай внезапно исчез-испарился-растворился; пожалуй, вернее всего это можно было описать так: трамвай выдернули из пространства и времени, и выдернули так быстро, что его тень не поспела за ним, а так и осталась бежать по рельсам; тело с продолжавшими гореть и дымить крыльями, осталось здесь же; а душа, похоже, поспешила за трамваем, набравшим вдруг бесконечную скорость; далее – ничего; он подумал, что теперь сможет идти, но не смог; наконец-то добрался до памятника Федорову; русский первопечатник стоял, охраняя покой небольшой площади перед церковью Успения; колокольня церкви не просматривалась, да и памятник больше угадывался, чем был виден; он чувствовал, что сейчас в большей степени одинок, чем даже если бы Мiста не существовало вообще; однако оно присутствовало, и, тем самым, дополняло одиночество до бесконечности; очень хотелось произносить слова, и слышать их в ответ; разговаривать не на туманные мистические темы, а так, чтобы радоваться самой этой возможности, - общаться с человеком; если бы то был день, когда на площади всегда сновало множество людей, - смотрели книги, выбирали, говорили обо всем на свете, - о политике, об изменении климата, о мэре Мiста, о падении самолета в Африке и всплытии подводной лодки на Северном полюсе; он и сам любил часами разглядывать книги, держать в руках переплеты, которые старше его в несколько раз; от этих больших, темных, объемных книг исходила такая сила, что превосходила, казалось, все силы природы, кроме божественной; поднимая эти тома, он словно поднимал столетия, и то была невыносимая тяжесть; немудрено, что за площадью постоянно наблюдал сам Иван Федоров, закончивший здесь свои дни, и олицетворявший дух печатной книги;
но когда не было ни книг, ни людей, ни света, да и присутствие Федорова было больше предметом веры, - оставалось просто лечь возле памятника и заснуть; но заснуть не было никаких сил, - закрывая глаза, он только усиливал боль, и кошмары навещали его еще чаще; поговорить, что ли с Федоровым? если здесь разговаривают маленькие девочки размером с ладонь, то почему бы не говорить памятнику?; в руках печатника была книга; он погрустнел, пускаясь в совершенно неуместные воспоминания о том, что-де люди так радовались, изобретя печатный станок, и спеша напечатать Библию; им казалось, что они тем самым спасают человечество от дьявольской тьмы и помогают воцариться божественному свету; вот и Федоров – один из первых апостолов печатания; но затем выяснилось, что книжный мрак все сильнее, а книжный свет все слабее; да и спасение вряд ли настолько зависит от книг; и он уже застал времена, когда печатная книга стала быстро умирать, превратившись в почти бесплотный виртуальный объем информации; в печатной книге была индивидуальность, - теперь она была объявлена лишней, - как будто у каждого читающего забрали часть личности; «я читал печатную книгу, и я был ею» - думал он; «теперь я стал обезличенным набором символов - меня лишили переплета, бумажных страниц, пространства и времени книги, но это ведь как лишить тела»; «бедный Иван Федоров, сегодня тебя убивают, и твой памятник – как отвердевшая память о преступлении, когда чтение книги было со-бытием, со-присутствием, со-причастием»; его крылья горели, - и пламя передалось книге, что держал первопечатник.. хотя нет.. оно не могло передаться, - оно просто осветило вырезанные на книге слова: «Божа благодать є необхiдна до спасення»;

5
его потянуло в церковь – зайти бы; он осекся, что зайти-то и не получится, - а заползти как-то неприлично.. и эти горящие крылья, которые непременно будут дымиться, коптить и чадить – прилично ли в таком виде появляться в храме Божием?; рядом был и доминиканский костел, но и туда заявиться в таком неблагочестивом положении было бы слишком; решал он недолго – крылья зачем-то погасли, - а когда они вновь загорелись, он был где-то возле Пороховой башни; и вздрогнул, заметив возле нее человека; этот был обычного роста, да и одет обыкновенно; будучи уже не в силах молчать, и в то же время боясь говорить (вдруг опять боль усилится?), он все-таки сказал: «кто Вы?»; «сами не видите?»; «человек?»; «да.. если Вы встречаете человека, и спрашиваете его, - Вы человек? – что он, по-вашему, должен отвечать? захочет ли после обиды?; если же Вы встречаете нечеловеческое существо, похожее на человека, и задаете ему этот вопрос, - полагаете, оно поспешит с ответом, и выложит вам всю подноготную?; если, наконец, Вам повстречается нечеловеческое существо, непохожее на человека, то Ваш вопрос просто безрассуден»; «конечно.. простите, я за это время стал.. не совсем разумен..»; «ошибаетесь, Вы вполне разумны; просто Ваш разум не может сразу пропустить через себя такой поток сверхразумного»; «поток.. я хотел бы спросить Вас..»; «как меня зовут?», - неизвестный подошел к нему и наклонился; «если можно, то и об этом»; «и Вы поверите, если я скажу?»; «если не верить ничему из того, что тебе говорят, то какой смысл нам общаться?»; «да мы пока что и не общаемся; как я могу сообщить Вам несообщаемое? да и Вы пытаетесь сейчас высказываться о невысказываемом, - и получается невнятно; что же до Вашего «верить/не верить», то ничему не верить – плохо, но и верить всему..»;
«но скажите все-таки, как Вас называть»; «до чего любопытно.. я вот не пытаю Вас на тему Вашего имени, а Вы устроили настоящий допрос.. Впрочем, хватит.. зовут меня Анджей»; «Тарковский?» - тут же выскользнуло из уст; «о.. пан, кажется, предпочитает интеллектуальное кино!»; «иногда.. но вообще-то мне больше нравятся живопись и архитектура»; «ну и как Вам это кино?», - Анджей махнул в сторону церкви и костела; «какое кино?»; «а эти живопись и архитектура?, - он распростер руки, будто для объятий; «архитектура и живопись – да, а это кино, - преисполнено ужасами»; «Вы называете ужасами то, что с Вами сейчас происходит? думаете, с другими происходит что-то более радостное?»; «не знаю, и потом, здесь, по-моему, нет никаких других.. по крайней мере, других людей.. даже Вы, пан Анджей, вероятнее всего, не другой..»; «забавно.. хотите сказать, что я – это Вы?»; «может быть.. не могу точно.. я вот оказался здесь, и.. понимаю, что это Мiсто в мое отсутствие было бы не таким.. не происходило бы то, что происходит сегодня, прямо в этот момент»; «не преувеличивайте свое место в истории; Мiсто было бы таким же, каким и всегда – появись Вы в нем, или нет; конечно, появление любого человека вносит какие-то изменения, начинает происходить что-то новое, но это даже не пыль на поверхности этих прекрасных зданий; изредка бывает иначе, но, помилуйте, Вы же не Наполеон!»; «не могу собрать мысли в разумное целое.. да, Вы правы, это очевидно.. но я о том, что сегодня, в сию минуту..»; «ого, с Вами таки случилось нечто непредусмотренное устройством космоса! но я не могу ответить на Ваши подозрения, - просто Вы ошибаетесь в главном; «сегодня» никакого «сегодня» нет; и «сию минуту» никакие минуты не длятся»; «то есть времени не существует?»; «время существует, но для Вас нынче времени нет»; «скверно, но все здесь говорят так, что я понимаю только слова по отдельности, а не вместе.. и Вы тоже.. простите, я сейчас, кажется, задохнусь от боли.. и от всего, где нет времени.. как же его нет, когда я ползаю по Мiсту, вступаю в непонятные беседы, - мы с Вами ведь говорим уже сколько.. и это не занимает времени?»; «нет, все-таки Вы любите интеллектуальное кино: воистину, это невыносимо, - ко мне приполз человек на последнем издыхании с горящими крыльями, - и его больше всего заботит философский диалог! Вы чересчур рассеяны, и не обращаете внимания, хотя я и говорю открытым текстом»; «открытым.. но не для меня»; «для Вас.. все для Вас; оставьте эти умственные упражнения – в месте нашей встречи нет «здесь» и «сейчас»; то есть с Вами происходит что-то такое, что не занимает ни места, ни времени»; «а как же Мiсто: оно, что, не существует реально? Краковская, Армянская, Подвальная..»;
«нет, я действительно имею дело со слепоглухонемым! конечно, Мiсто существует, и будь оно благословенно - от вокзала до Высокого Замка; но Мiсто, где Вы так неудачно общаетесь со мной, - оно Ваше; Вы не можете отменить его существование, но когда Вы появились в том месте, что назначено Вам, оно пришло в движение, и теперь может произойти многое, что связано с Вами, и только с Вами.. экспериментировать не стоит, - даже если Вы будете подвергнуты эксперименту»; «неужели это значит, что я могу изменять Мiсто по своему образу и подобию?»; «опять эти сакраментальные человеческие вопросы! да, можете.. но Вы сказали про ужасы, которые Вы якобы испытываете.. если сможете переделать Мiсто, то это и будет Ужас – для Вас.. Вы же видите Пороховую башню? Вы могли бы сейчас обхватить ее руками, поднять и перенести в другое место»; «но для этого мои руки должны быть очень длинными.. у меня таких нет..»; «появились бы: длинные и тонкие – как у паука или любого насекомого! а пороховая башня возьми, - да и взорвись у Вас в руках!»; «но ведь в ней давно нет пороха»; «появился бы – захоти Вы поэкспериментировать»; «теперь я узнал то, что.. если только последний вопрос..»; «ничего Вы не узнали, и я Вам ничего не открыл.. все открыто в Вас самих, ибо Вы и есть открытость, но запертая.. а последний вопрос задается тогда, когда больше никаких вопросов никогда не будет»; «пусть не будет, но я хочу знать, что же на самом деле..»;
«по Вашему сценарию, я, наверно, должен сейчас исчезнуть, оставив героя в полном неведении; или изрыгнуть пламя, оставив запах серы; или рассказать красивую притчу; на самом деле! на самом деле! на самом деле у Вас горят крылья на спине, и Вы беседуете на ломаном языке с Анджеем недалеко от Пороховой башни; Мiсто называется..»; «и это правда?»; «при таком развитии событий часто говорят, что необходимо так называемое «ангельское терпение».. Вы уже поняли, надеюсь, что чем больше затягивается наш разговор, тем больше в нем бессмыслицы? Разумеется, я мог бы сейчас, в Вашем духе, пуститься в длинные рассуждения на тему «Ваше на-самом-деле не совпадает с моим на-самом-деле и уж тем более с тем на-самом-деле, которое на-самом-деле; что Вы хотите у меня узнать: не сон ли это? не призрачность?; но ведь Вы исходите из предположения, что если реальность, то не сон, а если иллюзия, то не реальность; тогда я ничем не могу Вам помочь.. Вы в сонной реальности, и в реальном сне; это самая реальнейшая из иллюзий, и самая иллюзорная из реальностей; это призрачность, которая намного действительнее Вашего «на-самом-деле».. и забудьте все, что тут сказано, ибо мои слова – это на-самом-деле-не-на-самом-деле»; «когда я сейчас слушал Вас, пан Анджей, то думал, - куда же идти, - и.. мне не остается ничего иного, как сделать вывод, что идти некуда, и что здесь не ходят, а водят..»; «нет, я устал от Ваших схоластических дискуссий! вот тут рядом – костел Михаила, а там, подальше – улица Русская, пройдя которую Вы выйдете на площадь Рынок; и Вам предстоит ползти, а не идти; пора прощаться»; «Ваше время закончилось, пора уходить?»; «время закончилось еще до начала нашей беседы, и я никуда не ухожу»; «значит, мне пора уходить..»;
«ну что за жуть? Вы все-таки неудавшийся схоласт»; «какой же я схоласт..»; «да такой.. это все готика, такое сладкое слово на вкус..» - Анджей замолчал и замер; «когда-то и Мiсто утопало в готике, но случился.. готика - прекрасное стремление человека к Богу, обостренное чувство голода, вытянутые стрелы – туда, где нас нет, и куда мы, распаленные желанием, стремимся.. и причастие..»; «причастие??»; «а как же? для схоластов главное: как небесное «там», Плоть Христова, бывает в земном «здесь», как Его присутствие заполняет здешнюю пустоту; о, они старались, молились, писали и спорили.. но здесь и подстерегал их готический мрак: само деление Воскресшего на здесь-бытие и там-бытие было ложным, мой любопытный пан.. благодать, воскресение.. ликвидировали эту границу..»; «то есть Плоть везде?»; «тише!! этой ереси никогда не были рады на улицах Мiста!!! это еретическое «везде» - только продолжение готического «здесь или там»: не в силах справиться с дилеммой, ее решили разрушить – и здесь, и там; то есть опять: или везде пустота, которой мы боимся,- что Его нигде нет, кроме как на небесном троне справа от Отца, - перенапряжение готического нерва вплоть до разрыва; или везде присутствие, - новое «или там, или здесь»..»; «и что же, как это разрешить.. не вижу..»; «и не надо ничего разрешать: разрешать – это разрушать; просто в причастии отсутствует преграда между «там» и «здесь», противоположности уходят, это такая Близость Любви, какой не бывает больше.. и никто не приближается, не движется откуда-то куда-то, никто не рефлектирует над этим движением, - ни любящий, ни возлюбленный.. это просто есть, и надо быть..» - Анджей еле шептал слова; он замолк и заговорил снова: «здесь то же самое; Вы все время думаете, что ходите по Мiсту, двигаясь от одной улицы к другой, и спрашиваете меня: а куда еще я могу переместиться? но этого и нет: не нужно никуда двигаться, все в одном, да, все в одном.. нет разных «здесь» и «там», но нет и одинаковых»; «но я был на Краковской, а теперь Пороховая башня.. разве я не прошел какой-то путь?»; «час назад Вы задавали последний вопрос.. и столько их было еще..» - он засмеялся, - «чтобы удовлетворить Ваш «готический порыв».. да, Вы прошли какой-то путь; и не прошли никакого – помните, про время и пространство, которых нет?»; «раньше я почти не понимал Вас, а теперь не понимаю совсем..»; «значит, Вы начали понимать»;

6
Разрыв в цепи, разрыв в цепи – а если цепи не было?; «рельсы повернули на Русскую, и я один из них.. вот она, церковь Успения.. холодная, я чувствую.. Матерь Божия, спаси нас.. что там, у подножия церкви?.. а.. «сумного потiшити»»; «интересно, какой смысл этих напоминаний, как они указывают путь.. просто говорят о том, что нарушено..»; «вот, это же Ратуша!» - он так обрадовался, будто увидел маяк на скалах, куда несся его корабль; в действительности, Ратуша была не видна, - он просто знал, что она здесь; он повернул направо.. «какая же это сторона площади – восточная, западная? наверно, восточная.. значит вот там дальше, будет черная каменица..»; он помнил, что всего камениц – сорок четыре, а псалмов – 150, но не знал, зачем ему сейчас это; «черная каменица.. да здесь они сейчас все черные.. кажется, эта площадь является почти квадратом – не ошибиться бы..»; все заскрипело, - словно пытались закрыть какую-то очень старую дверь; он готов был поклясться, что потемнело еще, - да куда уж больше?!; боль, с которой он свыкся, вскочила и начала топтаться ногами по спине; «а, это крылья начали биться.. но я не узнаю..»; здесь он начал осознавать, что Рынок был не похож на себя, и вовсе не являлся квадратом; скорее, он был кругом, в центре которого находился человек с дымящимися крыльями; толпа камениц сгрудилась вокруг него и стягивала круг, как петлю; это было похоже на окружение пленника;
«а где же Ратуша?» - Ратуши не было, и не было никакого намека, что она здесь когда-то была; каменицы уже были готовы задушить его, они даже стали вращаться вокруг, как непосильные смертному вериги.. детская карусель; разноцветные каменицы безо всяких оттенков цвета; ему почудилось, что он как дерево, которое распалось на отдельные листья, и эти листья стали сорока четырьмя зданиями Рынка, словно страницы из записной книжки Господа Бога, – с окнами, комнатами, дворами, - и какой вихрь тут; пот и огонь, и камни захлестнули его; и что-то лопнуло – будто площадь Рынок кто-то надул как воздушный шарик, а затем..; «вроде бы все стало, как прежде.. похоже, вон там и правда черная каменица.. и.. это – человек?»; человек оказался дамой лет 25-30;
можно было разглядеть, что у нее длинные вьющиеся рыжие волосы, как на картинах прерафаэлитов, - сама дама тоже была похожа на картину: эстеты в таком случае говорят «замерло дыхание», а остальные употребляют двусмысленное и несколько фривольное слово «прелесть»; сложно было понять, во что она одета, - он плохо разбирался в одеяниях разных эпох; «платье, наверно, века восемнадцатого.. или раньше.. или..»; «она, надеюсь, не будет говорить метафорами..»; дама не обращала на него внимания, и медленно шла, прогуливаясь; странно было только то, что при этом она все время была рядом с черной каменицей, никак не изменяя своего месторасположения, и никуда не уходила с площади Рынок; он решил спросить ее, хотя и не знал о чем – как обратиться, и стоит ли обращаться; он даже пополз за ней, и тогда она тоже стала уходить – словно все, наконец, сдвинулось с места; тут даму позвал какой-то мужской голос – «Анна, Анна!»; однако она никак не реагировала, и продолжала идти; не сразу, но он сообразил, что она движется по сторонам площади, не сворачивая на другие улицы; когда в очередной раз ее позвали, она наконец-то обернулась и увидела.. его?; «что это?» - воскликнул высокий певучий голос; «как у оперной певицы..»; «что это?!» - повторила она с такой дрожью в голосе, будто увидела чудовище; он хотел было назвать себя и объяснить (хотя как?), - может быть, даже попросить о помощи, но тут женщина сказала: «Александр, что Вы делаете?! Как Вы одеты?! Где то, что Вы обещали семь лет назад?!»;
он судорожно обернулся, чтобы удостовериться, нет ли никого за его спиной; нет, никаких признаков кого-нибудь живого – человека, зверя, ангела.. пускай даже гнома.. «с кем же она говорит?! неужели со мной?!»; удивительно, но теперь, когда она была совсем близко, стало ясно, что она смотрит прямо на него, смотрит с ужасом; «где Вы были, где книга, что с Вашей бородой?!»; «простите меня, пани Анна, но я не Александр.. у меня нет ни книги, ни бороды.. я..»; ничего не изменилось: судя по всему, она не слышала и не видела его, как будто он был прозрачнее воздуха; «может закричать? смешно.. я ее вижу и слышу, а она.. призрак?»; в следующее мгновение он упал на брусчатку и случайно коснулся ее ног; «нет, тепло.. она жива.. но почему же тогда..»; дама, казалось, ничего не заметила, - она словно продолжала с кем-то невидимый диалог; «это другая книга! кто я?! я – пожар! я сгорела вместе с готическим Мiстом! я – воскресла вместе с ним! я – черная обугленная каменица! пусть бы сгорели все твои книги, при помощи которых, ты хулил Господа Бога!»; «очень похоже на то, что она отвечает на реплики того.. с кем она разговаривает.. что я знаю.. что его зовут Александр.. да, тут еще непонятнее, чем в разговоре с Анджеем, - он, по крайней мере, меня видел.. кто-то звал ее «Анной», но Александр ли это, или кто-то другой?»;
«ты сжег кровь моей души своими исследованиями! это не духи, это ты терзал меня, являясь каждый раз в другом обличье, говоря на разных языках, придумывая новые истории, - о рыцаре Яне, который жаждет искупления в любви, о философе Андреасе, который ищет нетленную деву-премудрость, об испытателе природы Карле, который нашел немеркнущий свет материи, и при помощи этого света панна с огненно-рыжими волосами обретет крылья и станет ангелом; помнишь ли ты историю о паломнике-монахе, который подошел ко мне, когда я выходила из костела, уверяя, что он поможет избавиться от угнетающего порока – нужно только часто молиться ангелам, имен которых я раньше никогда не слышала?; был и богатый дворянин из Венеции Джованни Беллини, который клялся, что он будет тем, с кем мое сердце забудет о вечном проклятии»; дальше она закричала так, что должно было оглохнуть все Мiсто: «я больше не Анна! не Мария, не София, не Елена, не Ольга, не Малгожата, не Беата, не Екатерина! не Соломия и не Северина! они все были мной, я прожила все их жизни, служа.. ; но я сломала наконечник копья, я выпила все трансформирующие составы, и теперь я Фаустина, кармелитка..»; последние слова она произнесла с такой силой, что жизнь на время оставила ее, - только слабый вопль разбился о мостовую; он хотел подползти к ней, но не мог, - и у него тоже не осталось сил; лежи и смотри в черное, без проблеска.. какие-то мысли еще продолжали тлеть.. а крылья горели красноватым светом печи, прожигая спину насквозь.. хлынул дождь: на время пространство приняло форму непрерывных потоков, и посветлело; он лег на левый бок, пламя в крыльях приутихло, зато больше стало дымного запаха; «я как пепельница.. еще не остыл.. что она тут наговорила.. сгорела вместе с готическим Мiстом.. но этот пожар был в 1527 году.. такое невозможно представить.. похоже на какую-то историю в стиле Фауста.. конечно, в каждом европейском городе есть, наверно, что-то в духе Фауста.. город, вечное проклятие, какая-нибудь алхимия.. интересно, о какой книге шла речь? видимо, алхимический трактат, вызов духов.. какие-то жизни под разными именами.. много жизней, прожитые одной женщиной? тоже чересчур отдает легендой.. монахиня-кармелитка.. не вспомню, в каком же году кармелитки появились здесь.. а этот Александр – алхимик, дух?»;
в нескольких шагах от него зашевелилась лежавшая женщина; ее тело, одетое в алые с золотом одежды, изогнулось как радуга, - подпрыгнуло?; вряд ли, это его сознание было слишком мутным; вот она встала и, сделав шаги, будто вслепую, подошла к нему: «кто.. кто Вы?»; к этому моменту дождь почти перестал, - он заметил, что вокруг образовалась небольшая лужица, в которой промелькнуло отражение загадочной пани, - «и правда, - как старинная картина в дорогой раме..»; немедленно все изменилось: он почувствовал, как его тело стало легким, слишком легким, оно не могло теперь сопротивляться даже слабому ветру, а ветер задул с такой силой, что вывернул бы из земли и огромное дерево; его понесло по улицам Мiста, - мимо Катедры, куда-то дальше, во тьму; последнее, что он заметил, - сверкнувшее белым двухэтажное здание; ветер буквально воткнул его тело в здание; внутри висели какие-то картины, - добротная европейская живопись; «где это может быть.. палац Потоцких?»; одна из картин, хотя он и видел их в полумраке, показалась ему слишком ясной: ОНА!; внизу он даже прочел, как ее зовут, но не мог потом вспомнить, как; предполагалось, что она жила довольно давно, лет триста тому назад; «разумеется, все как в легенде: проклятый человек обречен вечно скитаться по земле, не находя покоя»;
вдруг он понял, что его крылья прожгли отверстие в полу этой галереи, ибо он начал проваливаться куда-то вниз; «что такое.. я весь стал.. вулканической лавой..»; голова оставалась еще наверху, и на ее портрете, внизу, где было название картины, читалось: «за живих i померлих молитися»; отверстие стало блестящей воронкой, и он провалился в нее окончательно, скатываясь, словно в желобе; быстрота, с которой он мчался, была невообразимой, появился ревущий звук – «как в метро.. каменная (?) труба, и я, как в вагоне.. только вагона нет.. и названий станций»; и названия тотчас бросились в глаза, - на противоположной стороне они указывали.. остановки? – «голодного нагодувати; спрагненного напоїти; нагого зодягнути; подорожнього в дiм прийняти; недужому послужити; в`язня вiдвiдати; померлого похоронити»; «сколько станций.. какая будет последней?»; он столько летел, что уже мог бы пролететь всю землю насквозь, и в это мгновение он на самом деле вылетел из подземелья неестественного метро, - последней станцией оказалась площадь Рынок;
    и опять то была прежняя дама, которая смотрела на него явно впервые и спрашивала: «кто Вы?»; «я не знаю, как попал сюда..»; «раз попали – знаете, - как и за что»; «а Вы знаете, как и за что попали сюда?»; «какая.. заблудившаяся в лабиринтах дерзости речь! можно догадаться, ибо такие слова обличают, что Вы из эпохи.. называемой новейшим временем.. победа низших сословий.. бедная Европа..»; «простите.. если бы я мог, то стал бы перед Вами на колени, но.. я не могу опуститься на них, и не могу подняться.. у меня и в помыслах не было вызывать у Вас гнев..»; «не обманывайтесь, будто так хорошо видите помыслы! было время, я думала, что знаю свои желания как дома на площади Рынок, а оказалось, это только мелкие капли воды на запотевшем стекле, и чем больше всматриваешься, тем больше капель видно, и если всмотреться в них бесконечно проникающим оком, то можно увидеть того, кто превратил мое существование в несуществование»; «Вы имеете в виду..»; «я имею в виду, что страстное желание неземной и неумирающей любви – это содомский грех хуже любого содомского греха; и я приняла этот огонь до самого дна.. пока не превратилась в золу.. ах, Золушка!», - отчаянный смех поскакал по площади; он испугался, и потому задал вопрос, который в этой ситуации был еще большей дерзостью: «но разве христианин не должен желать больше всего небесной и вечной божественной любви?»; «Вы говорите, как человек, который читает книги.. что Вы знаете о Божьей любви, кроме книг и вот таких вопросов? христианин должен не желать больше всего божественной любви, а больше всего любить Бога и Его творение; любить Иисуса, теряющего жизнь от боли крестной; погружаться в Его безумные по глубине раны; быть пилигримом в страну Его Крови»;
«но я.. я желала другой любви, я хотела другой боли, иных ран, иных движений крови, - и они появились во мне; это был крест, это было крещение, это даже было мученичество, смерти не было очень долго.. и потому я почти умерла.. ПОЧТИ.. я не желала божественной любви, но Любовь нашла меня.. когда ты уже ничего не можешь, когда ты сгорела, и частички пепла соединились и отвердели до состояния камня, -  вот тогда приходит Господь и сдвигает камень; я  была каменицей, и меня разнесло на осколки.. я стала Фаустиной»; «Бог милостив..»; «Вы сказали то, что нужно говорить.. но Вы не чувствовали.. сколько душ говорят эти святые слова, ходят в церковь, касаются устами Самого Иисуса, и не ведают про огонь, пепел, камень.. они слышат это от других или читают в книгах..»; «Бог Вас помиловал, но Вы и сами этого хотели..»; «Вы опять выражаетесь формулами.. это было и против меня, и нет.. наверно, Бог извлекает из нас самое глубокое наше желание.. оно может быть слабым, но оно ближе всего к сути.. я не хотела, не хотела даже хотеть принять Его милосердие, я проклинала всех святых.. это было самое тяжкое проклятие – согласиться на Его милость..»; «проклятие?!»; «да.. я должна была проклясть все бездны, которые призвала в свое сердце, должна была согласиться нести поругание..»;
«поругание?»; внезапно занавес ало-золотого платья упал, и он увидел прекрасное женское тело, состоявшее как бы из маленьких тел, красных и белых; они двигались по большому телу.. нет, это были не просто тела, это были фигурки, женские-белые и мужские-красные, и они совершали то, что было нарушением всех возможных заповедей; больше всего это напоминало кишащих и совокупляющихся червей в зеленоватом свечении; и всем этим руководила темная фигурка в центре круговорота, поглощавшая остальных, будто всасывая их всем телом; «как живая картина в одном из кругов дантовского ада..»; после этих мгновений, завеса снова возникла: «поэтому я стала проклятием и в монастыре.. часто это проявлялось на лице и  руках.. даже волосы сами собой начинали шевелиться и заплетаться, образуя.. нет! нельзя больше!», - она готова была упасть, тело ее содрогнулось, - выглядело это как удар молота изнутри; «мне пришлось оставить монастырь и затвориться в келье рядом с одной церковью, - так, чтобы никто..»; «зачем Вы это рассказали мне.. я виноват, став причиной этих чудовищных воспоминаний..»; «в этом Вы не виновны, ведь это я стала Вашим чудовищным воспоминанием, - избавьтесь от него!»; «да нет же.. как покинуть..»;

7
теперь он стал камнем; руки и ноги, крылья и голова, все сплелось в тлеющем огне; он катился мимо Катедры, и затем вправо, на проспект Свободы – так он думал; полная темнота, но вскоре в ней образовалась трещина – он увидел свет, похожий на свет фонаря; «какая-то кавярня.. а вот и вывеска.. «Спрагненного напоїти».. странное чувство юмора.. даже кощунством отдает..»; но раздумывать над этим ему не дали: какой-то человек, - по виду, - нищий попрошайка, - стучал своей палкой по его спине; «доброго дня, пане! что это у Вас за бенгальские огни за спиной? вы актер?»; нищий был сед, в старомодной шляпе, - остальное скрывала темнота; «и Вам доброго дня, пане.. но сейчас ведь ночь..»; «у Вас – ночь, ночь ночей, наимрачнейший мрак!» - нищий от души веселился, играя словами, - «а у меня солнце!»; он поднял свои глаза кверху, подставляя их солнечным лучам; «Вы слепой?»; «я слепой, и потому зряч, а Вы, раз видите слепоту другого, - воистину слепы»; « я здесь только и делаю, что обижаю других..»; «так не обижайте! возьмите в руки флейту, сыграйте что-нибудь лирическое; пусть проспект Свободы утешится во сне»; «я не умею играть на флейте»; «потому я Вам и предлагаю сыграть здесь сегодня: солнце, прекрасная летняя погода, счастливые люди заходят попить кофейку вот сюда», - он показал большим пальцем правой руки на вывеску, - а Вы играете!»; «у меня не получится»; «это самые страшные слова, пане, которые Вы только могли произнести», - веселое настроение попрошайки пропало; «почему страшные? ничего другого я и не мог сказать»; «не соблаговолит ли пан подать нищему то, что ему требуется?», - невпопад произнес тот; «простите, но я не взял с собой никаких денег.. я не планировал быть здесь..»;
«ну и язык у Вас, пане, - словно на него поставили самый большой костел нашего Мiста.. не планировал быть.. как это можно планировать быть? сначала не быть, а потом сказать себе: ну все, я теперь буду?! не взял денег? но я у Вас не просил денег»; «Вы сказали: подать нищему то, что нужно..»; «но я не говорил о деньгах!»; «что же тогда?»; «чашечку кофе, филижанку кавы, настоящую, венскую»; «но кавярня наверняка закрыта..»; «конечно.. что Вам стоит принести кофе из закрытой кавярни?»; «украсть?!»; «Вы православный?», - снова невпопад спросил любитель венской кавы; «видимо, так.. а Вы?»; «и я! я отстаивал православие, и потерял зрение! я даже не могу сходить на свою могилу на кладбище, потому что ее нет; работы нет, могилы нет, зрения нет, пенсию не платят» - запрыгал на одной ноге нищий; «и.. православный же не может советовать православному совершить смертный грех?»; «я Вам и не советую»; «но Вы сказали..»; «ну нет.. теперь я уверен, что не только язык, но и всю Вашу голову отдавил самый огромный костел Мiста»; «а какой самый огромный костел?»; «не догадываетесь? поднимите голову повыше!»; раздался оглушающий треск, и он поневоле поднял глаза.. !?! где-то в районе вокзала возвышалась гигантская гора – или несколько гор?; в следующий миг он понял, что это башни костела Елизаветы, но как они выросли! они никак не могли быть видны с того места, где он разговаривал с нищим; к тому же, он так и не мог встать; а, между тем, елизаветинские громады были настолько велики, что их окончания не было видно вовсе, и по всем очертаниям угадывалось, что до окончания еще очень далеко; «эти башни, наверно, в километр длиной.. но костел Елизаветы намного меньше.. даже в Кельном соборе, кажется, всего полтораста метров.. а это какой-то Гулливер..»;
из башен проливался вниз плачущий свет; свет окрашивался в разные цвета, - иногда это был кроваво-красный; «откуда этот нищий знает про то, что костел вырос?»; «знаю, пане, знаю.. Вам бы быстрее..»; «что Вы знаете и что быстрее?»; «слишком много вопрошаете, пане, а время ведь давно уже не течет.. зато костел – течет!», - он показал вверх; «куда же мне спешить?»; «время так давно не течет, что его терпение может прекратиться, и оно снова начнет течь, - в другую сторону»; «в обратную, - из будущего в прошлое?»; «нет, вниз!» - нищий в шляпе плясал так, что со стороны это представлялось танцами безумной толпы на раскаленных углях, и напоминало пародию на Гэндальфа, - хотя тому вряд ли пришло бы в голову так выплясывать; «время будет течь вниз, и все разобьется об огненные камни, - то-то будет вечность!»; он так и не воспринял мудрость нищего, но.. костел был так огромен, что будто бы намекал, - идти нужно в том направлении; «проще по Городоцкой» - пробормотал он про себя; «благодарю Вас, мне пора» - решился сказать он; «здесь пора – всегда и никогда; возьмите-ка флейту»; «дякую, пане»; неизвестно зачем, но он решил посмотреть во флейту, как в глазок: так.. вот костел, где-то рядом должен быть вокзал.. дальше налево Городоцкая».. и.. он уже полз по Городоцкой, не успев заметить, куда делся нищий;
«длинная улица.. не доползу.. удивительно, что я еще могу.. и потом, куда? старик в шляпе так и не сказал.. ох.. что это на холме, или начался бред..»; собор святого Юра (это был он) теперь казался не радостным и волнующимся камнем во славу Христову, - он был почти прозрачен, и стены его.. тонко-ледяные?; «может, попробовать ползти вверх, к собору, а потом – до костела?»; он избрал этот путь, и начал скользить по разбитой каменной лестнице, считая каждую ступень; ступени росли из тьмы, и росли медленно; не сразу, но ощущение подсказало ему, что ступени горят едва заметным пламенем, - теперь горящие крылья облепили его со всех сторон; «скорее.. скорее с этих ступеней», - кричал он себе, переползая на траву; трава не горела, но и прохладной не была: все-таки стало лучше; он почувствовал, как что-то давит на него сверху – облака?; в этой черной бездне они были до удивления светлыми и даже цветными, - «кажется, синеватые»; но это не было самым чудесным в них: для облаков они были пугающе телесными и живыми, и теперь он отчетливо мог видеть, что они вдыхают и выдыхают, - что? – «облака ведь и так воздух..»; вдох-выдох, вдох-выдох, - и, - как же он не заметил этого сразу, - облака были подобны.. телам беременных женщин.. или нет?.. все в этих телах было огромным, - не хватало только головы; облака вроде бы и не окружали его, но он понял, что дальше двигаться невозможно;
из облаков раздался женский голос: «решили подняться?»; он промолчал; тишина; женский голос снова заговорил: «здесь не бывает молчания, ибо все говорит»; «я не вижу, кто говорит» - ответствовал он; женский голос как-то надорванно засмеялся, - «видите!»; «я вижу облака, но облако не может быть женщиной»; теперь смех был дружным, и ему не понравились вульгарные интонации в нем; еще больше не понравилось ему, что облака-женщины смеялись и говорили не устами, ибо уст не было – речь лилась как будто из утробы, которую он поначалу счел беременной; из утробы снова вышли слова: «настоящая женщина всегда как облако, - для кого-то оно благотворный дождь, а для кого-то грозная туча; для кого-то долгожданная прохлада во время летнего зноя, а для кого-то знамение»; теперь это был не голос с оттенком вульгарности, а скорее мелодическая волна с усыпляющими нотками; «как все же они говорят, эти облака.. или тут что-то спрятано внутри них.. какие-нибудь опасные существа..»;
сердце забилось, и впервые он прикоснулся здесь к отчаянию, - тело и душа не чувствовали его, но сердце, похоже, готовилось разбить грудную клетку, и улететь; «но где же взять силы.. не сделать и одного движения.. да.. почему так холодно?»; все время его блуждания по Мiсту было жарковато или просто – ужасный жар; горевшие, то несколько затухавшие, то разгоравшиеся молодым огнем крылья, добавляли ощущения зноя; однако сейчас зной сменился не просто холодом, - приближалась зима со снегом и обязательными метелями; «молчание – это мороз» - жестко сказал женский голос; «все же.. кто говорит со мной из облака?!»; «снiгуронька!!!» - теперь голос был громоподобен; «и зачем я только свернул с Городоцкой и пополз вверх.. кто мне подсказал этот путь?.. ведь короче было сразу до костела.. хотя.. а зачем вообще быть у костела?.. возможно, там новая напасть..»;
а напасть уже была: облачная утроба обволакивала его, и это походило на процесс, обратный рождению, - не выход из чрева, а вхождение в него, - вдох-выдох; сейчас его вдохнули, а затем..; «отпустите..» - он смог произнести это только шепотом; пытаясь оттолкнуться от неведомого нечто (но от чего отталкиваться?), он ударил левую руку об острый камень; из руки выскочила какая-то палочка; «что это? на ощупь непонятно.. а.. флейта.. подарок того юродивого старика.. сжимал ее в руке и забыл.. да и к чему теперь?»; между тем, облака (или утробы? или..?) запели низким пьяным голосом: «мы ледяные уста, суть твоя льдистой зачата, мы снова извергнем ее, мы снова родим ее ТАМ»; пение было настолько пронзительным, что он, будучи не в силах заткнуть уши, лишь закрыл глаза; «может попробовать сыграть на флейте.. как этот старик говорил.. вдруг она волшебная» - он улыбнулся последним словам; но сыграть он не мог, - правая рука перестала двигаться, а левая двигалась едва-едва; все же он поднес ее к губам, и просто дунул, - словно хотел выстрелить вишневой косточкой; «какая бессмыслица..» - тут почему-то в память листком календаря влетела картинка, - как он посмотрел во флейту, и оказался на Городоцкой; он буквально вцепился в нее взглядом, не отводя его от гигантского столба Елизаветы, о котором он уже и забыл, не видя его за этими кошмарными тучами; и.. как если бы кто-то поперхнулся им, - его выбросило около этого столба..
 
8
да, костел был, где ему и полагалось; он подполз поближе; кирпичи этой церкви, которую он так хорошо помнил, были такими же, как и раньше, но все шпили вытянулись так, что даже готическая роза над входом терялась в незримой высоте; изменилась только высота, - остальные измерения костела были прежними; двери храма словно предназначались для молитвы существ, много больших, чем люди, - как если бы ангелы сошли с небес и решили поклониться Богу в этой церкви; «что я здесь делаю? ищу выход? выход из чего? был ли вход? дорога.. куда? могу ли я назвать свои метания здесь дорогой?»; «иди к вокзалу», - загудело в мозгу;
«..вот и вокзал.. как пусто и мрачно.. он подтянул тело почти вплотную ко входу в вокзал, - так ему это представлялось; но входа не было; не было и дверей; какие-то контуры напоминали двери, но самих дверей не было; и опять он совершенно не к месту вспомнил, как Гэндальф и его спутники пытались войти в царство гномов, Морию; «все время один и тот же вопрос – «зачем?».. зачем надо было идти в сторону костела, зачем я притащился на вокзал.. хотел уехать отсюда.. но таким способом отсюда точно не уедешь..»; «может постучаться? но ведь это не двери..».. – все же он слабо поцарапал контуры, что были на месте дверей; нежданно-негаданно они спали со стены как плохо приклеенные обои; но дальше была сплошная твердая и холодная чернота – и было ясно, что продвинуться вглубь нельзя и на миллиметр; в недоступную ему глубину уходили четыре слова: смерть, суд, небо, пекло; сзади послышались шаги, и кто-то за его спиной остановился; «уже ночь, пане, а Вы куда-то бьетесь головой! наверно, у Вас веселый праздник», - голос принадлежал мужчине лет пятидесяти; он был коротко подстрижен, а на его лице выделялась только одна деталь, - большие усы; «нет, я не пьян», - ответил он, опережая события, когда ему скажут об этом открыто; «может, Вас проводить», - не унимался усач; «проводить? если бы знать куда..»; «как непонятно Вы говорите.. как куда? домой!»; «но я не знаю, где дом, я не знаю ничего, что здесь..»; «простите, пане, но похоже Вы все-таки увлеклись.. иначе зачем стучаться в эту стену?»; «я думал, вокзал открыт, и я уеду..»; «чудной пан! никакого вокзала здесь нет и никогда не было; это просто стена»;
«но здесь был вокзал! должен быть», - он упрямо стоял на своем; «пане, надеюсь, Ваше здоровье еще поправится..»; «я не болен»; «конечно, конечно.. крылья нацепили.. видимо, праздник был.. чей-нибудь день рожденья.. или.. нет! Рождество же! изображали ангела, да?»; незнакомец даже запел, больше себе, чем кому-то другому: «во Вифлеємi весела новина, Пречиста Дiва породила Сина»; «какое Рождество? разве оно сейчас.. и разве здесь вокзала нет.. где же он тогда..»; «у нас тут Рождество может быть в любое время, пане; а вот вокзалов никогда не было; зачем они нам?! наши люди так любят свое Мiсто, что никуда отсюда не уезжают»; «а приезжие? они же должны приезжать на вокзал?»; «никто к нам не приезжает: те, о ком Вы говорите, любят те места, где они живут»; «пане, я не пьян.. но сейчас.. Вы сведете меня с ума.. Мiсто без вокзала.. я и так уже не верю ничему.. или всему.. но это..»; «я понял Вас, пане, - Вы заблудились, и говорите какую-то чепуху про свой дом; хорошо, придется мне вести Вас, ибо сами Вы не в состоянии идти, а свой адрес забыли.. временно» - усатый усмехнулся; «но куда Вы меня поведете?»; «Вы, пане, вижу, все равно никому не верите.. послушайте: кругом ночь, других людей поблизости нет, помочь некому - так куда же я могу Вас вести?»; «но.. милиция же есть тут..»; «нет, пане, определенно Вы перепраздновали сегодня! ну какая здесь может быть милиция?! мы и сами справляемся с порядком!»;
«Мiсто без вокзала и милиции, - и Вы хотите, чтобы я поверил Вам на слово.. куда Вы меня собрались вести?»; «к себе домой, пане, успокойтесь – куда же еще? поспите у меня до утра.. или до вечера.. разницы нет»; «а где Вы живете?»; «на улице Хмельницкого»; «но это.. это же далеко отсюда.. как Вы меня доведете.. сам я не смогу идти.. крылья.. они горят..ожоги..»; «не беспокойтесь, доведу» - с этими словами усач прикоснулся к его спине; стало меньше болеть и еще меньше – жечь; «но тут даже трамваев нет.. я видел только один, да и тот оказался.. не совсем трамвай.. куда-то исчез..»; «похоже, у Вас началось разгоряченное состояние, пане.. я же сказал, - доведу, - верьте мне.. чтобы было быстрее, мы поплывем»; «на чем поплывем, по чему поплывем?»; «Вы задаете вопросы, как будто расстреливаете.. как поплывем? по Полтве»; «и снова Вы меня разыгрываете.. Полтва еще 170 лет назад замурована в землю.. это написано в любом путеводителе.. мы, что же, спустимся под землю? где же? каким образом? а если и спустимся, у нас нет лодки..»; «не те путеводители Вы читали, пане.. а Полтва, - она течет прямо к моему дому на Хмельницкого.. она течет к тому дому, какой тебе нужен.. лодка? она нам не понадобится»; он не успел возразить своему собеседнику, - и они уже скользили по поверхности неизвестно откуда плескавшейся реки; усач даже не держал его за руку; река периодически блестела, словно ее освящали фонари, но сами фонари как-то не попадали на глаза;
«все, мы пришли»; он посмотрел и увидел вереницу мрачноватых домов, спускавшуюся куда-то вниз; они подошли к слабо светившемуся дому; на табличке виднелся его номер – 33; ну вот, сказал его спутник, теперь поднимемся наверх, на третий этаж, - и мы дома; «не смогу я Вас отблагодарить.. и все же.. неудобно»; «не думайте об этом», - они подошли к квартире под номером 7; он обратил внимание, что незнакомец не открывал дверь ключом, а просто толкнул ее; «и дверь подъезда, кажется, не была заперта»; включили свет: он едва не ослеп, поскольку уже привык к темноте; пожалуй, этот яркий свет был большей странностью, чем то, что он видел до этого; «Вы проходите в комнату и ложитесь на кровать», - ему открыли дверь, - «а я пойду на кухню, приготовлю чай; только осторожно!»; он прошел в комнату и попытался включить свет, но выключателя не было; «нет.. сейчас лучше не спрашивать у него про выключатель»; у стены он заметил кровать, и решил присесть на нее, - стульев в комнате не было; присел на кровать, - и вскочил, - там кто-то спал; он подошел к двери, чтобы окликнуть хозяина, однако на кухне был слышен разговор; разговаривали шепотом, но голос хозяина звучал довольно отчетливо, и он смог разобрать некоторые фразы: «они ходят здесь часами и днями, и так и не могут понять, что все это -  они сами.. что это необходимо для них же.. увиденное в себе вне себя.. самое последнее..»; ему стало неловко, что он подслушивает чужой разговор, и он снова отошел к кровати; и здесь из окна комнаты показался свет, непохожий на свет фонаря; в этом свечении можно было рассмотреть спящего на боку человека; уши, волосы; рука лежала поверх одеяла, - остальное было под ним; не зная почему, он затрясся при виде этого странно изогнутого одеяла; он трясся, как в припадке, и, подойдя к одеялу, быстрым движением сумасшедшего сбросил его, - на спине у спящего были обгоревшие крылья..
     «он спит.. или умер?» - подумал он о себе, и один его глаз видел спящего на кровати, а другой, - стоящего над ней; в этот момент дверь открылась, и в комнате вспыхнул свет; «ну, пойдемте, пане, пора»; «куда пора?!»; «я Вам устрою сцену у фонтана»; «какого фонтана?»; «того, что с водой, которая как клей или стекло, - возле Оперного театра, - Вы же все знаете, пане!»