Интерлюдия. Игры разума

Если не грешить против разума, нельзя вообще ни к чему прийти.
(А. Эйнштейн)

«Что со мной? Почему ничего не видно?»
Когда Раф разлепил веки, ничего не изменилось. Все та же непроглядная темнота. Чтобы удостовериться, что это ему не кажется, Лепский моргнул. Затем еще раз, и еще. Абсолютный мрак – что с закрытыми глазами, что с открытыми. Сталкера невольно пробрала дрожь.
«Интересное кино… И как это понимать? Где я? Неужто в аду? Совсем не так я себе его представлял. Где же тогда черти, которые отконвоируют меня к котлу и будут варить там всю оставшуюся вечность?.. Странно все это… И, кстати, почему я лежу?»
Подумав так, Раф поднялся на ноги. Правда, сделал он это крайне неуверенно и неуклюже, так как не видел под собой опоры, хоть и чувствовал ее. Разведчик огляделся, но это ему ничего не дало. Мрак окутывал его полностью и не было видно ни единого просвета. В голове вдруг промелькнули последние воспоминания: валькирия взмахнула перед ним крыльями, он упал, ударился головой, а дальше… а дальше ничего.
- Ау! Есть здесь кто? – крикнул Лепский что было мочи, но тут же осекся. Он сообразил, что во тьме может кто-то притаиться. Кто-то, кто может видеть его или почувствовать.
Раф инстинктивно потянулся к левому боку, чтобы достать свой Кольт Питон, однако кобуры там не было. Вместо этого его рука уперлась в льняную ткань, которая явно не походила на экипировку разведчика. Он прикоснулся к груди, затем к ногам. Материал был мягким и приятным на ощупь. Только сейчас он вдруг понял, что не чувствует прежней тяжести комбинезона, плаща и разгрузочного жилета, давления противогаза на лицо. Тело наполнилось необычайной легкостью, ничто не стесняло движений.
Лепский хотел получить ответы на многие вопросы: где он находится? почему вокруг так темно? что за странная на нем одежда? и, наконец, кто и зачем его переодел? Однако все это он смог выразить в одной фразе, которую и озвучил громко и четко, обращаясь в пустоту и наплевав на осторожность:
- Что здесь, черт побери, происходит?
Все пространство вокруг в один миг наполнилось нестерпимо ярким светом. Рафа ослепило. Он, сжав зубы, тихо проскрежетал зубами от обжигающей боли в глазах и поспешил закрыть их предплечьем. Сердце учащенно забилось, в висках, отбивая бешеный ритм, стучала кровь. Еще никогда Лепский не чувствовал такую беспомощность. Сейчас он ощущал себя загнанным в угол ягненком, которого окружила стая волков. Что дальше? В любую секунду на него могли напасть – кто угодно, что угодно.
Такая неопределенность пугала, и он не боялся себе в этом признаться. Раф предпочел бы встретиться с противником лицом к лицу, в равной схватке. Сейчас же его, ослепленного, мог ударить даже подросток.
Постепенно боль стихала, а на Лепского никто так и не нападал. Это навело его на мысль, что враг ждет.
«Но зачем? Если бы меня хотели убить, то давно бы уже сделали это. А если нет, то на кой ляд нужно было так ярко врубать свет? Ну и в переделку же я попал».
 Раф осторожно отнял руку от глаз, но веки все еще держал закрытыми. Яркое сияние никуда не исчезло – словно кто-то неведомый направил тысячи софитов на него одного. Источник такого освещения должен был в считанные секунды поджарить разведчика, как курицу на гриле. Но, что интересно, он не чувствовал тепла, как, впрочем, и холода тоже. Температуру окружающей среды Лепский мог бы охарактеризовать как… комфортную.
Подивившись еще одному неожиданному открытию, Раф чуть приоткрыл один глаз. И его снова ждал сюрприз. Он вдруг понял, что свет, нисколько не став тусклее, уже не причиняет ему боли. Уже не зная, что и думать и чего ожидать в следующую секунду, Лепский открыл оба глаза.
Осмотревшись, он понял, что находится в огромном белом ангаре. При этом если в наличии пола мужчина не сомневался, то вот стен и потолка он не увидел, как, впрочем, и источника сияния. Казалось, все окружающее пространство излучает свет.
Теперь сталкер мог наконец-то увидеть, во что одет. Иссиня-черные пиджак, рубашка, брюки и такого же цвета кожаные туфли. Раф нахмурился, закусил нижнюю губу и провел ладонью по усам. Все это казалось ему чуть более, чем странным.
- Здравствуй, Раф! – раздался тихий, немного дребезжащий голос за его спиной. – Давненько мы с тобой не виделись.
Лепский резко развернулся на носках. В пяти метрах от него стоял незнакомец, во взгляде которого ясно читалась грусть, но при этом в нём было что-то загадочное, даже нечто безумное. Он был облачен в белоснежный костюм, подчеркивающий его утонченность и деловитость. Его заостренные на концах усы и бородка-эспаньолка придавали его лицу выразительность, а ярко-выделяющиеся черты лица ясно давали понять, что этот человек не из простых. Он был уже не молод, но и назвать его старым язык не поворачивался. Раф поймал на себе проникновенный взгляд незнакомца, который будто пыиался проделать в нем дырку. Дрожь пробежала по телу Рафа, а все мускулы напряглись, несмотря на то, что он понимал – бояться нечего. Более того, этот человек показался ему очень знакомым.
- Вы кто вообще? – спросил Лепский в свойственной ему недружелюбной манере. Так он привык держать собеседников на расстоянии. Однако его визави подобная чёрствость нисколько не смутила. Он сделал несколько шагов навстречу Рафу и, улыбаясь, произнес:
-  Меня зовут Атос. Наконец-то мы с тобой снова встретились.
Это имя пробудило в Рафе череду воспоминаний.
Вот он, семилетний, взахлеб читает «Трех мушкетеров». События романа, происходившие во Франции 18 века, производят на него неизгладимые впечатления. Удивительно, но в отличии от большинства детей, отождествлявших себя с Д’Артаньяном, Лепский всегда представлял, что он – Атос. И та внешность, которую Раф придумал этому персонажу, читая книгу, удивительно точно совпадала с внешностью незнакомца.
Разведчик нахмурился еще больше. Личность незнакомца установлена. Вроде бы. Но что дальше?
- У тебя, наверное, очень много вопросов. Позволь я помогу во всем разобраться. Пум-пум-пум, с чего бы начать… Все вроде бы просто и одновременно так сложно… Что ж… В данный момент ты, точнее, твое тело, находится без сознания. Проше говоря, ты в отключке. Мы же с тобой находимся в твоем сознании. Мы, можно сказать, нереальны, нематериальны. Я, если угодно, твое подсознание, его, так скажем, воплощение, и мой облик отнюдь не случайность. Тот ты, который находится сейчас здесь, передо мной – воплощение себя самого.
- Так, стоп, я вообще перестал что-либо понимать… Что за чушь вы несете? Объясните мне по-нормальному, ясно и четко, иначе мне придется вас… - Раф угрожающе хрустнул костяшками пальцев.
- Не сможешь. Сказал же ведь – мы нематериальны. Твой кулак просто пройдет сквозь меня, только и всего. Впрочем, давай, если тебе станет легче, бей! Давай, не стесняйся. Лишь бы ты в конце концов выслушал и понял меня.
Раф задумчиво почесал в затылке.
«Если выяснится, что это чья-то шутка, я этому клоуну точно жбан проломлю!»
- Что ж, валяйте, послушаю ваши бредни. Только объясните, что за хренотень на мне одета и как отсюда выбраться.
- Я как раз собирался тебе об этом рассказать, но ты меня так бестактно перебил, - с укором в голосе произнес Атос. Рассерженным, впрочем, он нисколько не выглядел. – Итак, на тебе одет костюм, отличающийся, как ты мог уже заметить, по цвету от моего, хотя внешне они абсолютно идентичны. Черный цвет символизирует черноту твоего сердца. А все потому, что последние пятнадцать лет ты привык не рассуждать, а действовать. Действовать жестко, жестоко, без жалости. Ты нелюдим, замкнут в себе, во всех бедах винишь кого угодно, только не себя, людей на дух не переносишь.
- Неправда! Есть те, к кому я нормально отношусь.
- Миша и Маша, - понимающе кивнул Атос. – И все, не так ли?
Раф исподлобья посмотрел на мужчину и тут же опустил глаза в пол.
- Вот и я о том же. Родного брата ты ненавидишь настолько, что даже стараешься избегать любого контакта с ним. К Бугрову относишься ничуть не лучше, всякий раз мысленно желаешь ему как следует врезать. Да, он насолил тебе когда-то, но ведь это не повод так относиться к человеку. Лишь Кунина ты немного уважаешь и побаиваешься, вот только старательно пытаешься это скрыть.
- Да откуда, черт возьми, вы…
Атос закатил глаза и воздел руки к небу.
- Ты меня вообще слушал? Я для кого сейчас столько распинался? Я – это твои мысли, твой разум, твое подсознание. Я знаю абсолютно все о тебе. Но вот беда - твоими поступками руководит не это, - мужчина постучал пальцем по макушке, а затем указал Лепскому на грудь, - а это! Ты словно не человек, а бессердечная машина. Вспомни, когда в последний раз ты оставлял в живых своего поверженного врага?
Рафу совсем не нравилось слушать нравоучения собственного рассудка. Но больше всего его выбивало из колеи то, что он начинал соглашаться с Атосом. Человек в белом костюме позволил Лепскому увидеть себя со стороны.
- Можешь не утруждать себя подсчетами – ни разу! Ты всегда убивал своих врагов. Жестоко, хладнокровно. Тебе нравится убивать. Но почему? Откуда в тебе столько злобы?
- Я убиваю лишь тех, кто пытается убить меня, - попытался оправдаться Раф. – Спасая, тем самым свою шкуру.
- Это так, не спорю. И все же, ты никогда не думал о том, что это не единственный выход, чтобы спасти, как ты выразился, свою шкуру? Пойми, для этого совершенно необязательно идти на крайние меры, неважно, человек ли твой враг или зверь. Отнять жизнь, прямо скажем, не так и сложно, а вот вернуть ее…
- Бла-бла-бла… Давай, скажи еще, что «не ты давал жизнь, какое право ты имеешь ее отнимать?», - Лепский всплеснул руками. – Долго еще будет продолжаться эта головомойка? Меня словно мама за разбитую вазу отчитывает.
- Ты упрямый как баран, Серафим! Все твои предки по мужской линии такие. Хоть раз в жизни пораскинь мозгами и хотя бы задумайся о том, что я говорю. Времени у нас не так уж и много, так что очень тебя прошу, слушай внимательно и не перебивай.
Раф вскинул было палец вверх, собираясь что-то сказать, но, встретившись взглядом с Атосом понял, что лучше все же помолчать.
- Ты прав: для того, чтобы выжить самому, приходится убивать. Так было всегда и это тем более актуально сейчас. Современный мир действительно очень жестокий и совсем неудивительно, что люди превратились в дикарей. Это так, да. Но я хочу, чтобы ты понял одну вещь: несмотря на это, можно сохранить человечность. И не просто можно, а нужно! Все начинается с малого, Серафим. Хочешь изменить мир – начни в первую очередь с себя. Ты озлоблен на весь свет именно потому, что хочешь его изменить, но не можешь. Человечество превратило место своего обитания в ад, но только оно может вернуть былое на круги своя. В противном случае за это возьмется природа, но тогда человеку в его новом мире уже не будет места.
Атос прервался и внимательно посмотрел на своего собеседника. Было видно, что эти слова зацепили разведчика за живое. Озабоченность на его лице говорила о том, что он понимает и разделяет сказанное. Поняв, что человек в белом костюме еще не закончил, Раф всего лишь коротко кивнул, прося продолжить.
- Повторюсь, будущее людей – в их руках. Но для того, чтобы строить свое будущее, им нужно перестать быть дикарями. До тех пор, пока пока они будут грызть друг другу глотки за лишний патрон или кусок хлеба, пока бессмысленное убийство будет считаться нормой, ничего у них не выйдет. Люди должны научиться ценить жизнь, и совершенно неважно чья она – будь то их собрат или даже мутант. Это первый шаг на пути к становлению нового мира.
- То есть вы хотите сказать, что убивать вообще нельзя? – спросил Лепский.
- Вовсе нет. Можно. Но только в самом крайнем случае, когда выбора уже не остается. Серафим, я даю тебе честное слово, что пощада и прощение принесут тебе куда большее удовлетворение, чем убийство и бессмысленный гнев. Подумай над этим, - Атос бросил короткий взгляд на свои наручные часы. – Впереди у тебя долгий путь, он будет полон опасностей, знаю, но заклинаю, всегда помни о том, что я сейчас сказал.
Не успев что-либо ответить, Раф почувствовал под ногами легкую вибрацию, а уже буквально через мгновение пол заходил ходуном. Яркий свет, наполнявший бесконечное пространство зала, вдруг стал пульсировать. Атос, на удивление, обеспокоенным совсем не выглядел.
- До встречи, Серафим. В добрый путь. Мы еще свидимся, я уверен.
Мужчина в белом загадочно улыбнулся и вскинул руку в прощальном жесте. Лепский, не понимая, что происходит, скорее машинально, чем осознанно повторил этот жест. Тут же он почувствовал, как неведомая сила схватила его и стремительно понесла прочь от Атоса.

* * *
Раф рывком сел и стал хватать ртом воздух.
Потребовалась минута для того, чтобы успокоиться понять: он находится на крыше хозблока, а перед ним на коленях стоит Берг и что-то тараторит. Разобрать слов напарника Лепский пока не мог, так как в голова гудела так, словно ею воспользовались в качестве язычка для колокола. Когда же слух немного восстановился, стало возможным различить озабоченное причитание:
- С вами все в порядке?.. У вас такой большой порез на виске!.. Я там кричал, кричал, а, не услышав ответа, сам полез наверх... А тут вы, без сознания. Ну и, только не ругайтесь, стал бить вас по щекам, чтобы в чувство привезти. Боялся самого худшего, но вы, слава богу, живы-здоровы.
- Берг, заглохни, я тебя очень прошу, - простонал Раф и приложил ладонь ко лбу. Боль, разумеется, не ушла, но все равно так было легче. Левый висок саднило – видно, валькирия все же смогла задеть его крылом.
Через минуту разведчик поднялся на ноги и прислушался. Было на удивление очень тихо. Слегка пошатываясь, он подошел к самому краю крыши и посмотрел вниз. Там, где он ожидал увидеть свору собак, зажавших их в хозблоке, никого не было. Лепский облегченно выдохнул. Тратить драгоценные патроны на шавок ему совсем не хотелось, да и в мозгу прочно засели слова Атоса про ценность жизни любого существа. Если только…
- А где?.. – Раф нахмурил брови.
- О, не волнуйтесь, - перебил его Берг, догадавшись, что хочет сказать напарник. – Я тут не причем. Собаки сами убежали. Видимо, поняли, что здесь им ловить нечего.
Лепский удовлетворенно хмыкнул. Парень не врал. А значит все патроны целы – это не могло не радовать.
Через минуту разведчики спустились с крыши. Раф подобрал с земли автомат, который он потерял в схватке с валькирией, и они продолжили свой путь.
Лепский погрузился в свои мысли, не забывая при этом быть на чеку. Долгое время он все никак не мог для себя решить – был ли разговор с Атосом просто сном или все же чем-то большим. И вдруг его осенило. Все мысли и высказывания, прозвучавшие от человека в белом костюме, принадлежали ему, Рафу. Иногда он задумывался над этими вещами, но старательно гнал их прочь. Озлобленное, черствое сердце постоянно брало верх над разумом.
Но теперь его сознание пробудилось.