Из жизни шакалов

Отрывок.
18+

Ранним осенним утром, когда унылый ветер за окном поет свою песню, шурша ветками деревьев и гремя листами жести, ограждающими балконные перила,  очень скверно на душе у меня. И не только оттого, что голова моя раскалывается от вчерашнего самогона, за спиной неопрятная и не добрая женщина, Людка, моя половина.
– Как мы живем?- вопрошает она, – Посмотри в холодильнике шаром покати, а ты водку хлещешь… Что я, по-твоему, должна готовить на обед?
– Чего ты метешь, дура, – лениво отбиваюсь я,– я водки с женского праздника в рот не брал!
Я смотрю на улицу в мутное давно не мытое стекло и вижу забитый никому не нужным хламом балкон. Здесь и сломанные стулья и неисправная стиральная машинка, которой стирали ещё мои родители и лыжи сына, и даже новогодняя елка с почти осыпавшими иголками. Её я обещал жене отвезти на дачу для топки, да никак не соберусь пока. Дальше черные от дождя деревья, и пустынный двор с пробегающими сквозь потоки воды и злой ветер, редкими прохожими.
– То-то ты вчера приперся чуть живой, пиво пил скажешь?
– Я же тебе рассказывал, помогали соседу переезжать, а он в конце угостил, но вовсе не водкой, а самогоном.
Из двери в подъезде дома напротив появляется мой дружок Ромка Мулоянов. Он останавливается под козырьком, закуривает, даже издали видно, что бычок, наверное, на лестнице подобрал,   озирается, замечает меня в окне и делает знаки, выходи мол.
– Алкаш твой сосед, и ты алкаш, ни работы ни заработка ни друзей порядочных…. А что ты обещал мне, когда уговаривал в ЗАГС идти, счастье и достаток. Дом построим, детей нарожаем,… Забыл? Одного дебильного сыночка подарил, и тот клей нюхает от нашего с тобой счастья.
После упоминания сыночка обычно начинается истерика со слезами и оскорблениями. Поэтому я быстро одеваюсь и со словами, – «Пойду искать работу!» – Выскальзываю из квартиры.
           Супруга моя курит, так же как и я, и сигаретами она снабжает меня исправно, понимая, как трудно без них бывает. Конечно, через час другой мои не женатые товарищи помогут мне расправиться с пока еще полной пачкой сигарет, но сейчас я с удовольствием закуриваю и выхожу на улицу, пряча в ладони тлеющую сигарету.
Чтобы не нервировать лишний раз супругу я иду вдоль своего дома до тех пор, пока как я знаю из опыта, перестаю быть виден из своих окон. Тогда я сворачиваю в последний подъезд, и здесь меня догоняет Ромка. Мы обмениваемся рукопожатиями и рассказываем друг другу о своих делах. Они похожи. На Ромку, мать, с которой он живет, обещала пожаловаться участковому, моя Людка вчера грозилась убить меня. И у обоих в головах и в душах тяжесть и тревога от вчерашней пьянки.
– Что будем делать? – Спрашиваю я, и речь, конечно, идет вовсе не о том, как жить дальше, чтобы не было мучительно больно, и даже не о том, где искать работу, ведь Ромка, как и я безработный. Но Ромка вовсе и не думает о таких отвлеченных от страшной реальности вещах, он понимает, что  просто-напросто надо найти, чем похмелиться. Его предложения в этом русле:
– Идем к Михалычу, пусть опохмеляет! – Убежденности в тоне Ромки, никакой. Михалыч, ветеран не помню чего конкретно, и тот самый сосед, которому мы вчера помогали переезжать, во-первых, перебрался к черту на кулички, а во-вторых, отличался зловредной принципиальностью. Да вчера он накормил и напоил нас щедро. Но это было за дело. Мы выносили вначале из трех комнатной квартиры с третьего этажа, моего дома, вещи нажитые лет за сорок, грузили их на машину, а потом в далеком районе города, разгружали и заносили уже на четвертый этаж. У меня до сих пор болят мышцы ног, рук, живота, да все болит,  в конце концов! Но по твердому убеждению Михалыча, оплата производится один раз. Приди мы к нему с просьбой налить еще грамм по пятьдесят вчерашнего самогона, он и разговаривать не будет, а просто закроет дверь. Так бывало уже не однократно, уговорить его не удавалось ни разу.
Была маленькая надежда, что Михалыч даст работу, которую потом оплатит самогоном. Можно было попробовать напроситься помогать расставлять привезенные вчера вещи. Хотя, скорее всего до этого дело не дойдет, хозяин вместе со своей старухой будет несколько дней пить тот самый самогон. Никому больше в этом деле участвовать не позволялось.
Я не высказываю свои соображения Ромке, потому что, он и сам их знает, только отрицательно мотаю головой, делая то же выражения лица, когда говорю своему другу слова: – Ну и тупой ты стал, Рома!
Он с детства не был в числе умников, а годы вместе с водкой совсем подточили его мозги. Или что тоже не исключается, мои нервы. Но Рома то, что я могу быть не правым, даже не подозревает, и изображает всем своим видом крайнюю степень вины.
Дальнейшие размышления на животрепещущие темы, прерываются появлением, из-за угла, еще двух участников вчерашнего переезда, Корнея и Шиши. Так их  называют с самого детства, все кто знает, хотя если просто напрячь память, вспомнится что один из них Лёха Корнейко, а второй Колька Шинкарёв. Для сведения, Корнея иногда называют и Лёха, а вот Шиша, всегда и для всех остается Шишей. Впрочем, меня имеющего имя Саша, а фамилию Матвеев зовут тоже по-разному. Для друзей и близких я Саня, а для чужих и недругов Матвей. И уж если речь пошла про клички или как у нас говорят «кликухи», Рому Мулоянова чаще всего зовут Мулла, иногда Роман и совсем редко Ромка. Так называю его и я.
Это было отступление в мир условностей и прозвищ, а в суровой действительности, вновь подошедшие Корней и Шиша, были уже добрые и повеселевшие, потому что опохмелились.
Обида, от несправедливости жизни и поступка друзей, вызвала нашу с Ромкой зависть и злость. Я начал объяснять им значение таких понятий как  товарищеская поддержка и взаимопомощь, а Ромка, не обладающий богатым запасов слов, просто назвал их козлами, с чем я, безусловно, соглашаясь, не перестал, в то же время демонстрировать свои глубокие знания, как русского языка, так и основополагающих моральных принципов.
Мое красноречие известно всем, оно завораживает и меня и окружающих. Но оно прерывается появлением во дворе шикарного автомобиля, последней модели, Мерседеса. Мы все следим как он, въехав со стороны улицы, медленно проезжает вдоль дома напротив, и не исчезает в соседском дворе, как это должно было быть по логике планировки микрорайона, а поворачивает к дому, возле которого мы стоим. Еще раз выруливает на дорожку вдоль него и возвращается в ту сторону, откуда приехал, то есть приближается к нам.
            – Не фига себе…! – Удивленно говорит Ромка. – Никак к нам, высокие гости….
 Все озадачены не меньше, дело в том, что такие дорогие машины не часто бывают в  нашем спальном районе города. В районе, который в силу своей отдаленности и обветшалости постепенно превращается в городское гетто. В нем собираются люди, не сумевшие или не захотевшие как я, например, приспособиться к новой цивилизации борьбы за деньги и успех. Они пока имеют свои маленькие и грязные, квартиры, но для многих из них следующий этап в жизни будет проходить в теплотрассах, колодцах, подвалах, тюрьмах или различного рода лечебницах, психиатрических, наркологических, противотуберкулезных и прочее, прочее, прочее. У многих же жизнь закончится здесь в алкогольных или наркотических галлюцинациях, у некоторых в драках или петле. Я убежден в этом, хотя возможно и сгущаю краски. Ведь есть и среди моих соседей порядочные и тихие люди, пенсионеры, учителя, вдовы, и другой не богатый люд, не имеющий возможности перебраться в более престижный район. Но даже их постепенно и неумолимо затягивает болото безысходности и безнадежности.
Впрочем, все, что я сейчас пишу можно объяснить и тем, что я свою неустроенность и потерянность распространяю на всё, что меня окружает. Возможно это и так, но рассказ не о том…
Автомобиль, тем временем поравнявшись с нами, останавливается, и из него выходит со стороны водителя мужчина нашего возраста,  явно выше среднего роста. Его широкие плечи и спортивное телосложение бросаются в глаза. Одежда, защитного цвета костюм из плотного хлопчатобумажного полотна и кроссовки, очень даже идут, приближающему к нам человеку. Лицо его как будто мне знакомо, оно улыбается, но какой-то не искренней, вымученной улыбкой, будто человек, испытывающий сильную боль, пытается улыбаться. Тем не менее, когда он, останавливается, подойдя к нам на расстояние, вытянутой руки, рассматривает он нас, внимательно, каждого поочередно, без всякого стеснения и робости. 
– Чё пялишься? – Не выдерживает, наконец, Корней, такого интереса. – Музей в другом квартале!
           Остальные, в том числе и я молчаливо поддерживаем друга, как-то неприятно находиться в роли экспонатов.
           – Саня! Роман! Корней! Коля! – По-прежнему не снимая с лица, свою улыбку маску, называет незнакомец наши имена, одновременно останавливая свой взгляд на лице обладателя называемого имени. Мы переглядываемся, и я вижу что все, как и я не сразу вспомнили, что Коля, есть правильное имя Шиши, все, как и я стали что-то смутно припоминать.
– Андрей! – Произношу не уверенно я.
– Андрюха! – Тоже, явно сомневаясь, говорит Ромка.
– Белый? – Это слова Шиши.
Да, это он, наш приятель, Андрей Ветров, за свою, неподдающийся загару кожу и льняной цвет волос, получивший второе имя, Белый. Белый, много лет назад сказавший:
–Я не хочу так жить, мы шакалы!
Те-же самые люди, что и сейчас услышали их и оглянулись на говорившего, вот этого самого парня стоявшего сейчас  перед нами. Правда был он самым маленьким из нас, впрочем, и самым младшим. Старшему из нас, Корнею, как-раз в тот день, исполнилось  16 лет, потому-то я запомнил точно время, когда случился тот разговор, положившим начало переменам в жизни Белого и Корнея, да и всех нас, наверное, а младшему Андрею Ветрову вот-вот должно было стукнуть 14.
Находились мы на втором этаже стройки долгостроя. Сейчас в том здании, давно достроенном, расположился Торговый комплекс, где можно купить всё, начиная от спичек с мылом и заканчивая Бытовой электронной техникой. Дело было летом, мы стояли перед отсутствующим, пока будущим окном, представляющим тогда просто огромный проём от пола и до потолка и от одной стены до другой. Сзади нас была противоположная от окон глухая стена будущего торгового зала, а перед нами был прекрасный вид на парк со свежей, сочными красками различных оттенков, раскрашенной зеленью деревьев, за ними виднелись верхние этажи только что построенных пятиэтажек. Они тоже радовали глаз яркими чередованиями светлых и тёмных цветов окраски, и тогда я бы не за что не  поверил, что могут они выглядеть так уныло и безнадежно, как смотрятся сейчас…
На деревянном ящике, застеленном раскрытой газетой, кстати сказать «Литературной Газетой», стояла начатая бутылка водки, лежал огрызок кислющего яблока с чьей-то дачи, да из открытого кулька, сделанного из вырванной страницы журнала «Агитатор», торчали головы и хвосты маринованных килек. Скелеты их уже обглоданные нами валялись вокруг импровизированного стола, ими было великое множество вокруг, вперемежку с окурками микроскопических размеров, из-за постоянного отсутствия денег сигареты выкуривали практически полностью, пока пальцы не начинали дымиться, если сигарета была без фильтра, или фильтр не начинал плавиться. Дело в том, что выпивали здесь не мы одни, а буквально десятки людей за день, благо магазин, торгующий вином, был рядом, килька же была наиболее дешёвая, и всегда имеющая в продаже закуска, на покупку которой не жалко было выделить, из-за её дешевизны, несколько копеек. Всё это соседствовало с множеством стекол от разбитых бутылок, скомканных пачек от курева, косточек, остатков  от
более благородной, чем килька закуски, да пустых смятых банок от рыбных консервов. Последние, правда валялись у стен, так как их отпинывали из-за того, что они лезли под ноги и портили общий вид. Рядом с ящиком-столом, лежали три порожние бутылки, их контролировали все мы, потому что после сдачи их и получение за каждую по 12 копеек, образовывался начальный капитал, для приобретения следующей бутылки вина в первую очередь, или пачки сигарет во вторую.
– Чё, чё, чё? – спросил в тот же миг Лешка Корней, – Ты о чем?
– Мы шакалы! – Стараясь говорить твердо, повторил Андрей, правда, получилось у него это не очень, голос его звенел от волнения, тем не менее, он и в третий раз произнес те слова, и, по-моему, более твердым голосом:
– Мы шакалы!
Мне, тогда показалось, что все и все сразу поняли, вид был у всех несколько растерянный и даже виноватый, но Леша Корней не был бы собой, если бы не попытался превратить те слова в очередной балаган и дурачество.
– Шакалы, это обидно,  – говорит он, – шакалы, это падальщики, а я лично чувствую себя волком, а ты, разве, шакал Коля?
Коля не блещет ни умом не красноречием, но он член стаи, где вожаком является Корней, а он уже обозначил себя волком.
– Не, а! – Говорит он. – Я не шакал, я волчонок, злой и беспощадный, и я ненавижу шакалов, шакалов, трусливых и слабых.
– А ты Рома, – снова заговаривает Леша,– разве, ты шакал?
Рома Мулоянов, не почувствовал всю остроту момента, потому что беззаботно отвечает:
– Да ну нафиг, я вообще собака, гав, гав, гав!
– У собаки должен быть хозяин, – уверенно говорит Лешка, – у тебя есть хозяин, или ты бродячая бездомная, не кому не нужная шавка?
Ромка уже видит, что разговор становится, уж очень серьезным, но не может понять почему. Он поочередно всматривается во всех присутствующих, и видит немного растерянных Андрея, и меня, испуганного Кольку, и ожесточившегося, как всегда перед дракой, Лешку. Он тоже оказывается своим в стае:
– Получается что ты мой хозяин! – Говорит он легко, глядя при этом на Лешку, и тому нравятся эти слова. Он победно улыбается и спрашивает, кладя руку на плечо Ромки:
– А ты будешь рвать на части шакала, – лицо у него становится, зловещим и злобным, таким, до этого я не когда не видел, Лешку Корнея, – на мелкие, мелкие, мелкие части трусливого и жалкого шакала?
– А че я, – беззаботно отвечает Ромка, – если все будут, то и я буду!
– Хорошо! – Говорит с удовлетворением Лешка и поворачивается ко мне. – Может это ты, тогда шакал?
– Нет, я человек! – Не на минуту. Не задумываясь и не сомневаясь, отвечаю я, и вижу что у Леши, на этот счет большие сомнения, но со мной, сейчас ему не нужна конфронтация, и он говорит:
– Ну, допустим, тогда получается такой расклад, смотрите! – Леша тычет себе указательным пальцем в грудь и говорит:
– Волк, – показывает тем же пальцем на Кольку Шинкарева, – Волчонок!
Переводит палец на Ромку Мулоянова, и говорит: – Пес!
Направляет палец на меня и говорит:
– Допустим человек!
– Почему допустим? – Вмешиваюсь я. – Просто человек?
Леша злобно глядит на меня. Я говорю не по его сценарию, а ему важен именно он.
– Хорошо, – говорит он, – допустим, просто человек!
– Да блин, – возмущаюсь я, – не допустим, а просто, Ч-Е-Л-О-В-Е-К!
Леша, ко всему прочему, кандидат в мастера по боксу, а у меня первый юношеский, и я знаю, какой взгляд бывает у Леши, когда он наносит свой коронный удар, прямой, правой в лицо. После того удара, соперник обычно уходит на несколько минут в отключку, ну а на языке бокса тот момент называется «отправить в нокдаун».
Но удара не происходит, Леша великий стратег, для победы, он его откладывает на потом, свой коронный удар. То же, что он будет, я не сомневаюсь, ни на минуту, если был такой взгляд, удар непременно, рано или поздно будет.
Леша еще раз, показывает в том же порядке, как только что, на всех пальцем. Только теперь он делает очень быстро, произнося при этом:
– Волк, волчонок, собака, человек! – Он направляет палец, на Андрея, и очень, очень медленно говорит: – Получается что шакал, это, ты, только ты!
– Я не шакал! – Сказал мертвенно побледневший, Андрей, и я, да и, наверное, все, почувствовали как ему страшно и как не хочется становиться изгоем среди друзей. Но он произносит эти слова, оставаясь твердым, в каком-то своем, принятом решении и в тот момент я соглашаюсь с ним, да, все мы, шакалы, а вот он, Андрей, если выстоит, перестанет им быть.
Но Леша, гнет свою линию, он уверен, что сломает упрямство Андрея, всегда и со всеми у него получалось это:
– Но ты же противоречишь сам себе! – Заявляет он. – Не ты ли, пять минут назад, заявил, что мы шакалы? Говорил ты это!
– Да, говорил! Но я имел в виду всех, мы только что ограбили слабого, мы сшибаем деньги с утра до вечера, как (продолжить)
– Ну а че, тогда отказываешься? Никто шакалом себя не признает, и лишь тебе достается тобой же произнесенный… – он подбирает нужное слово, перебирая при этом пальцами как-бы считая деньги, и Коля подсказывает ему:
– Зверек? – Леша отрицательно машет рукой, и снова перебирает пальцами, блуждая взглядом между лицами Андрея и Коли:
– Не-е-е…. – Произносит он, и Коля вновь подсказывает ему:
– Титул? 
– Во, во, во, только не титул, а кликуха, с этой минуты быть тебе, Андрей Ветров Шакалом. Согласен?
– Я не шакал! – Вновь сказал Андрей, и опять его слова прозвучали твердо и уверенно.
– А я докажу, что шакал! – Не добро, улыбаясь, сказал Леша всем, а чуть погодя спросил:
– Чем нам противен шакал, кто знает?
Мы молчали, знали, что к чему – то нехорошему гнет наш изощренный вожак, и  мы удивились, когда он сказал:
– Ладно, давайте допьем, у нас еще почти полный пузырь вон. – Нам показалось, что он отступил, хотя это было совершенно не в духе нашего Лешика. – Ты будешь?  – Последние слова были обращены, к Андрею. Тот какое – то время молчал глядя на всех нас поочередно.
– Нет, – наконец сказал он, – я больше пить не буду.
– Никогда? – Спросил Рома, его эти слова просто поразили.
– Не знаю, пока, – немного поколебавшись, сказал Андрей, – у меня отец алкаш, и брат алкаш, а я не буду им…
– Да ты вот только что пил? – Удивленно сказал Коля. – А теперь раз и уже не пьешь? Это ты сейчас решил?
– Да сейчас! – Тихо ответил Андрей.
– Ну, все, крутняком стал, пить с нами, простыми пацанами ему теперь за падло! – Сказал Леша. – Так что ли?
– Нет, не так! – Снова тихо ответил Андрей. – Я просто бросаю пить…
– А на фига? – спрашивает Рома.
– Я спортом буду заниматься, в военное училище хочу поступать.
– Ну, ты чмо! – вкладывая в эти слова все свое презрение и зло, сказал Леша, но неожиданно сменив тему, сказал. – Ладно, давай, кто первый пьет? – он уже успел налить в единственный имеющийся у нас граненый стакан, налитым чуть меньше половины вином. – Давай, ты! – Он протягивает стакан Роме, но тот недовольно произносит:
– Мало налил, Белый ведь не пьет!
– Выпьет, куда он денется! – Как-то очень недобро сказал Леша, и буквально приказал Роме. – Пей, давай, а то вообще не получишь!
Рома сделал обиженное лицо, стрельнул по всем нам глазами, взял стакан из рук Леши и выпив, вернул тому стакан.
– Давай ты теперь! – Леша плеснул в стакан столько же водки, как и в предыдущий раз и протянул его Коле. Тот не слова не говоря выпил содержимое, поморщился и закурил сигарету.
Леша налил себе, и со словами:
– Ну, будим! – Замахнул свою порцию. Не спеша он закурил и вновь спросил, глядя при этом попеременно то на Рому, то на Колю.
– Ну, так чем нам противен шакал?
– Трусостью конечно! – сказал Рома, поднимая руки и опуская кисти вниз делая при этом испуганное лицо и беспрерывно озираясь, словно высматривая опасность.
– Ты хочешь сказать, что так выглядит шакал? – Спросил Коля.
– Ну да! – Рома еще начинает раскачиваться из стороны в сторону.
– Это сурок какой – то, а не шакал! – Говорит Коля, Роме, он начинает семенить вокруг нас, время от времени опуская лицо и принюхиваясь, затем поднимет его озираясь с тревожным видом, наконец, он падает на колени перед нашим импровизированным столом, и исхитрившись, одними зубами, без рук, достает из кулька кильку. С довольным видом и радостным урчанием он съедает её под наш дружный хохот, вместе с кишками, вскакивает на ноги и говорит:
– Самое противное, в шакале то, что он жрет мертвечину и отбросы!
– Наконец-то, – радости Леши нет предела, – один правильно сказал, отбросы с помоек! Он вновь наливает в стакан водки и протягивает мне:
– Будешь? – Спрашивает он.
– Ну да, – говорю я, – моя же очередь! – Леша отводит свою протянутую в мою сторону руку со стаканом и плюнув в стакан снова протягивает его мне. – А так, будешь!
Я гневно пытаюсь выбить из руки Леши стакан, но тот ловко уворачивается:
– А ну да, ты же человек! – Сказав это, он теряет ко мне интерес и протягивает  стакан Коле. – А ты, младший брат мой, будешь?
– Нет! – Как–то нетвердо отвечает Коля, и Леша удовлетворенно, несколько театральным голосом говорит:
– Волчонок, питается свежим мясом и пьет чистую воду! Водку тоже. – Теперь он смотрит на Рому, и протягивает ему стакан:
– Ну а пес, как, выпьет!
– А давай! – Не на минуту не сомневаясь, говорит Рома, – Жрем одной ложкой, пьем из одного горла, вот я слюны твоей не пробовал.
Леше такой поворот вовсе не нравится:
– Ну, блин, ты все испортил! – Говорит он с досадой, но тут же находит выход. – В общем-то, пес мало чем отличается от шакала, но он друг человека. – Сказав это он, добавляет, встретившись со мной взглядом, – Это не про тебя. Поэтому мы все прощаем щенку несмышлёному, и продолжаем искать истинного шакала. – Теперь, Леша протягивает стакан Андрею:
– Пей!
Тот стоит чуть в сторонке от нашего круга с растерянным видом. Не решившись уйти, он теперь похож на того загипнотизированного кролика, добровольно идущего в пасть удаву. Он снова бледнеет и молчит.
– Пей! – Леша грязно матерится, делает зверское лицо и подносит стакан вплотную к лицу Андрея, – Пей, говорю!
– Я сказал, не буду! – Дружащим голосом, наконец, возражает Андрей, чуть отступая.
– Будешь, куда ты денешься! – Говорит Леша. – Ну ка Рома, Коля, держите этого шакала, я ему в пасть залью, эти помои, с этими словами он громко хрюкает, как делают когда содержимое носа отправляют в рот для того чтобы выплюнуть. Леша тоже выплевывает добытое,  но в стакан с водкой.
– Ну, кому я говорю! – С невероятной злобой кричит Леша глядя поочередно то на Колю, то на Рому. Впрочем, я вижу, что и меня он не упускает из своего поля зрения, Леша опытный боксер и прирожденный драчун, он все видит и все контролирует.
Рома очень резво, хватает за руку Андрея, Коля пытается сделать тоже с другой рукой, но Андрей вырывает её, и бьет в лицо ею Колю.
– Ну, ты скотина! – Коля свирепеет и после этого в считанные секунды, пес и волчонок, заламывают руки кандидату на роль шакала. Он какое–то время пытается еще брыкаться,  но силенок его не хватает и он обреченно замирает. Леша стоит перед ним:
– Открывай пасть! – Говорит он. При всей драматичности момента, ситуация напомнила мне сюжеты с распространенных в то время картин имеющих названия что-нибудь вроде  «Допрос партизана» или «Смерть пионера», На первой из них взбешенные гестаповцы безуспешно пытаются сломить стоящего перед ним партизана, красноармейца, или Зою Космодемьянскую. А на второй, тоже самое пытаются сделать неопрятного вида кулаки с Юным  пионером, пионеркой или Павликом Морозовым. По правилам социалистического реализма, лица злодеев-мучителей, представляющих  реакционную идеологию, отмирающие социальные классы, или мировой империализм, мрачные и злобные. Тогда как лица мучеников, отстаивающих передовые гуманистические идеи, социальное равенство и братство народов полны страдания, но прекрасны и одухотворены. Взволнованные зрители, рассматривающие полотна с такими сюжетами в галереях, на выставках, или на иллюстрациях учебников истории или журналов «Огонёк» или «Смена»  сразу понимали, на чьей стороне правда, проникались и сплачивались.
   1998 - 2002 гг. Республика Казахстан, город Рудный.