Шляпка

Светлана ХРОМИЧЕВА

ШЛЯПКА

– Девушка, вам очень идёт эта шапочка.
– А вам не кажется, что она мне немного великовата?
– Не волнуйтесь, в ней же есть отверстия для глаз.
(Газетная шутка)

Она всю жизнь мечтала об этой шляпке. Были у неё, конечно, и другие желания. Некоторые из них воплотились, некоторые забылись, но эта мечта упорствовала в своей несбываемости и незабываемости. Я не хочу сказать, что моя героиня ни о чём другом не думала. Нет, забот у неё хватало с избытком. Она забывала о шляпке, порой, на годы. Но, неожиданно, из дальнего чуланчика памяти забытое вновь появлялось, и она снова мысленно видела себя в какой-то фантастической шляпе: с вуалькой в мушках, с шёлковыми розами, лазоревыми бантами, стеклянными вишнями, страусовыми перьями…
Вы скажете: «Подумаешь, какая-то шляпка, мелочь! И говорить тут не о чем, тем более, писать». Но, согласитесь, от подобной мелочи иногда зависит судьба женщины, и не только.
Но, нужно дать героине какое-нибудь имя. Хотелось бы назвать её необыкновенно: Сильвана, Мюретта, Оринтия, Рудбения, Аурелия… Но, воздержусь. Пусть будет у неё простое, ни к чему не обязывающее имя, например, Наденька.
К большому огорчению Наденьки, у неё было такое лицо, к которому трудно подобрать шляпку. Она приходила в магазин головных уборов, примеряла их все подряд и уходила расстроенная, так ничего и не купив. Заметим, что происходило это ещё в мрачное советское время, когда в продаже практически не было красивых шляп, увы. А те бесформенные колпаки, которые имелись в наличии, были девушке не к лицу. Они ей фатально не шли, и всё тут. О платках и говорить нечего. Когда она повязывала голову по-деревенски платком, то становилась так некрасива, что не могла даже смотреть на своё отражение в зеркале. Но так как ходить зимой в мороз с непокрытой головой очень холодно, то что-то ей всё-таки приходилось надевать, но это было совсем не то, чего хотелось, и она страдала и мучилась разными комплексами долгое время.
Но, наконец, случилось! Когда Наденька была ещё довольно нестарой девушкой, у неё появилась (я даже не представляю, каким образом это произошло) достойная шляпка, не совсем такая, как мечталось, но неплохая: цвета тёмно-розового цикламена, из фетра с шелковистым ворсом, с полями более широкими спереди и плавно отогнутыми вверх, с чёрной ленточкой вокруг тульи…
Следует уточнить, что местом действия являлся большой город, Ленинград (так в то время назывался Санкт-Петербург). Наша героиня жила там с рожденья и выросла весьма задумчивой, мечтательной и романтической особой. Начитавшись стихов о загадочных незнакомках с траурными перьями, она и себя в мечтах представляла, но не незнакомкой, а, скорее, поэтом и его грёзой одновременно. Это трудно объяснить, но искусственный мир, созданный поэтической фантазией прошлого, был для неё почти вещественной, хоть и параллельной, реальностью. Она открывала книгу или повторяла стихи наизусть, про себя, и попадала в это ирреальное пространство легко, могла существовать в нём. То, что никто из окружающих – ни родные, ни знакомые – не мог последовать туда за ней, что она всегда была там одна, удивляло, ранило, порой, оскорбляло.
Однажды осенью, в октябре, обычным петербургским вечером тёмным, сырым и холодным Наденька вышла из дому прогуляться. В то время автомобили ещё не заполонили улицы, и можно было гулять по городу, не шарахаясь от транспорта и не задыхаясь от ядовитого воздуха, как нынче. Она оделась тщательно: густо-синее пальто, подчёркивающее стройную талию, узкие высокие сапожки из тонкой тёмно-вишнёвой кожи и, что самое важное, шляпа, о которой говорилось выше.
Она любила ходить пешком. В красивых сапожках легко и весело шагалось, и ей по душе было бродить одной по знакомым улицам. Но всякая девушка, сознательно, или нет, надеется на чудесную встречу с суженым, тем, кто судьбой предназначен ей в спутники. Наденька не была исключением. Поэтому, когда за ней увязался какой-то парень с желанием познакомиться, она не прогнала его, и они пошли по городу вдвоём. Так шли они, объединённые сырым сумраком, галлюциногенной мглой Петербурга, где фонари фосфорическим рыбам подобны, а воздух рождает виденья и грёзы.
Он привёл её туда, где рады вечерним гостям. Заведение находилось на углу Садовой и Никольского переулка, напротив заброшенного рынка и называлось Шашлычной. В низком зале пахло спиртным и жареным. Они сели у стены за столик, покрытый клеёнчатой скатертью. Настенные светильники источали свет желтый и пыльный, съедающий детали и делающий лица сидящих вокруг плоскими и неотличимыми одно от другого. Им принесли что-то на тарелках и бутылку шампанского…
Нового знакомого звали Олег. Он был некрасив: совсем короткие светлые волосы, бледная кожа, узкие глаза, приплюснутый нос; одет в бежевый свитер.
Она держала стеклянный фужер за тонкую ножку, подносила к губам пузыристое и холодное, ощущая каждый глоток круглой льдинкой, скользящей вниз по пищеводу и растворяющейся в желудке…
И тут произошло! В этом невысокого пошиба кабаке она услышала торопливый полушёпот Олега. Это были стихи, те самые, про чёрную розу в бокале… Волны его нетерпеливого возбуждения передавались ей в размере анапеста: «Где-то пели смычки о любви». И она поплыла в этих волнах, пьянящих шампанским, голосом, шепчущим любимые строчки, прикосновением коленей…
И уже невозможно было сидеть дольше в дымной шашлычной. Быстро расплатившись, они вышли, и потолком над их головами оказался небосвод, временно занавешенный облачной мутью.
Перейдя Садовую, двинулись по аллее полураздетых лип вдоль канала, черноту воды которого оживляли блёски отражений, держались за руки, вдыхая вечерний воздух с запахом умирающей листвы, сырости земли и камней.
Дойдя до места крестообразного пересечения двух каналов, поднялись по семи ступенькам на мостик, украшенный фонарными обелисками, и, спустившись по другую его сторону, пошли туда, где голубая колокольня так дивно стройна, и шпиль её, как укол в сердце, а деревья церковного сада прощаются с листьями лета и пахнет печалью.
По берегу дошли они до тёмно-серого здания в стиле псевдоренесанса, двор которого открывался в сторону набережной. Громадные, чёрные, шершавые атланты, пугающие своей наготой, возвышались по сторонам прохода, держа на плечах своих какие-то архитектурные замысловатости…
Свернув во двор, Наденька и Олег вошли в парадную. (В то простодушное время подъезды не запирались.) Поднялись бегом, задыхаясь на самый верх. Лестница кончилась, дальше бежать было некуда, а вниз смотреть – головокружительно…
Эти странные ласки на верхней площадке перед запертой дверью чужой. Наденька боязливо косилась на эту дверь. Казалось, что кто-то притаился за ней и глядит на них в скважину.
После этого вечера они ещё пару раз встречались в каком-то саду на окраине, между оголённых тополей и чёрных остовов яблонь. Потом обстоятельства их разлучили. Она тосковала, через некоторое время случайно узнала о его гибели.
Олег работал водителем такси. Однажды повёз ночных пассажиров в пригород. Они убили его, чтобы забрать небольшие деньги, выручку таксиста. Жуткая, бессмысленная смерть.
Наденька больше не надевала ту шляпу. Положила её далеко, на антресоль, где та и пролежала много лет, пока не была выброшена.
Зубчатые колесики в старых часах отсчитывали секунды. Секунды незаметно складывались в годы. Наша героиня стала носить вязаные шапочки, которые научилась вязать сама. Разнообразность жизни сделала её менее мечтательной, она вышла замуж, родила сына. Текущие хлопоты и заботы оставляли мало времени для фантазий. Но в какой-то момент, когда сын её уже ходил в школу, ей опять захотелось иметь на голове что-то необычайное. Прочтя в одном журнале о легендарной Коко Шанель, начинавшей вою карьеру с изготовления шляпок, она тоже взялась было мастерить что-то из имеющихся дома лоскутков. Но не суждено ей было повторить путь Коко Шанель, и причин тому имелось множество, впрочем, не об этом наш рассказ.
В конце концов сын вырос и не нуждался больше в её заботе, муж уехал жить в другой город, а Наденька продолжала ходить в самовязаных шапочках.
Но однажды осенью попала она на улицу Фурштатскую, где родилась и жила в юности, шла по бульвару мимо особняка Варгунина, нынешнего Дворца Бракосочетаний. У входа в особняк весёлые и нарядные молодые люди крошили розы под ноги новобрачным.
Пышно-белая невеста с голыми плечами и строгий жених, переполненные эмоциями момента, улыбались бессмысленно. Лилии в руках гостей с предсмертной отвагой открывали свои бледно-розовые лона и дурманно пахли жёлтой пыльцой тычинок.
От зрелища свадьбы Наденьку отвлекла, стоящая тут же на газоне, забавная скульптура. Большой медведь стоял на задних лапах, подняв передние к небу. Всё туловище медведя было расписано яркими красками. Нижние конечности и часть живота являли собой зелёную лужайку с пёстрыми цветами и белыми курочками. На траве стояла дама в розовом полосатом платье и соломенной шляпе, держа за руку мальчика в матросской рубашке и берете с помпоном. Слева и справа от них росло по дереву: одно в бледно-лиловом, пенном цветении, другое – зелёное с красными яблочками. За лужайкой широко по животу медведя разливалась река с золотыми и серебряными рыбками. По синей реке плыла красная яхточка под белым парусом, на которою и смотрела дама, а мальчик махал кораблику рукой. На противоположном берегу желтели песчаные дюны, стоял бело-красный в полоску домик с треугольной крышей. Выше – голова и поднятые вверх толстые лапы животного были украшены голубым небом с аккуратными белыми облачками. На морде, на одной из щёк желтело лучистое солнышко.
Наденька обошла Мишку кругом, любуясь наивной живописью, которая продолжалась и на спине зверя. Там на зелёном берегу у синей реки с завитушками волн стояли дети и смотрели на лодочку с парусом и на другой берег, где виднелась высокая мачта с крылатой вертушкой-ветряком. Может быть, это была та самая река, за которой жил Павел или Савл Петрович Норвегов, учитель географии из «Школы для дураков» Саши Соколова?
Впрочем, Наденька не задавалась этим вопросом, ей просто понравился расписной медведь. В то время, как она обходила его и рассматривала, подошли молодые парень с девушкой и стали фотографировать друг друга около изваяния. «Ах, хорошо бы и мне здесь сфотографироваться», – подумала она. И не забыла об этом.
Придя домой, позвонила своему старому знакомому, в которого была когда-то глупо влюблена. Влюблённость давно прошла, но знакомство почему-то продолжалось.
– Ты можешь меня сфотографировать, чтобы фотография получилась цветная?
– Могу, но у меня камера цифровая.
– Это – без разницы, лишь бы хорошо получилось. Ты же знаешь, каким уродом я на фотках выхожу. Поэтому нужна шляпка, чтобы к лицу. Я, когда куплю такую, позвоню тебе ещё раз, и пойдём на Фурштатскую, там такой медведь чудный. Ты сделаешь снимок: медведь и я в шляпе.
На этом можно рассказ и закончить, потому что мы уже знаем: у Наденьки такое лицо, к которому трудно подобрать шляпку, и не родилась ещё та Коко Шанель, которая изготовила бы это чудо: с вуалькой в мушках, с шёлковыми розами, лазоревыми бантами, стеклянными вишнями, страусовыми перьями…
Но, как в каждой басне должна быть мораль, так и в рассказе должна быть некая мысль, идея, послание. Об этом не положено говорить открыто, предоставляя читателю право самому догадываться. Но я нарушу правило.
История Наденьки банальна, даже пошловата, но кто мне скажет, в чём заключается то «чуть-чуть», которое превращает пошлость в поэзию? Поэт смотрит на кокотку в ресторане и видит берег очарованный и очарованную даль, в голове его складываются и звучат волшебные строки. А «конкретный» делец меряет взглядом очарованную даль и думает, как бы купить её подешевле оптом, а после дорого продать в розницу, и подсчитывает в уме прибыль. И Бог им обоим – судья. Но мне хочется верить, что поэзия всё-таки существует.
Пока я писала этот рассказ, и стихи сочинились к случаю.
Там в междуречьи Мойки и Фонтанки,
Где фонарей желтеет мутный взгляд,
Микробы всех болезненных фантазий
И злой ветрянки вирусы парят.
Зараза эта порождает глюки,
Болотный хлюп под зыбкой мостовой…
Костлявые протягивая руки,
Поэзия крадётся вслед за мной,
Хихикает и ухает, как филин,
Тарелкою разбитой дребезжит,
Наследница известнейших фамилий,
Растрёпанная дурочка – на вид.
Мне шепчет голосами всех поэтов,
Прославивших когда-то Петербург:
«Иди вперёд и не ищи там света.
Жива лишь я из всех твоих подруг».
Апрель 2009 г.