Ветер весны

 
 Миша и Аля идут по парку. Навстречу им, вдоль мокрого асфальта, аккуратно, будто на цыпочках, скользят первые весенние березки с игрушечной листвой на ветвях. Они недавно очнулись от долгой зимней летаргии и теперь выглядят слегка растерянно, пока не понимая как и куда им нужно расти. От раннего майского утра веет призрачным холодком, но день обещает быть жарким, и все вокруг, согретое авансом будущего тепла, легко расправляет плечи и даже не думает ежиться. Это Миша, набравшись храбрости, и набрав Алин номер, пригласил ее вчера погулять. И вот они здесь, так рано, как могут себе позволить только дети и старики, одни от избытка жизни, другие от умения ценить такие свежие утренние минуты.

 Все движения Миши полны какой-то особенной силы, а глаза так ярки, что едва не ослепляют редких прохожих. Ему кажется, что, толкнись он посильней ногой от асфальта, и можно будет ухватить за краешек небо, ему так легко и счастливо сейчас, будто кто-то на время отключил притяжение, и теперь можно все, или гораздо больше чем обычно. Миша чувствует, как внутри у него растет что-то огромное, потихоньку становится больше него самого, и чтобы спастись, ему немедленно надо что-то предпринять: нестись по небу вместе с облаками, петь вместе с птицами, ломать с ручьями ожившие снежные глыбы.
 
 Аля, напротив, особенно тиха сегодня, ее, точно маленькую шлюпку, уносит большой, сильный океан, Але хочется заснуть на его глубоких волнах, как на чьем-то крепком плече, и больше не возвращаться на берег. На ее губах теплится живая полуулыбка и от ветра едва слезятся большие синие глаза. Выскочи из-за деревьев огромный дог без поводка, Аля и тогда бы не испугалась, так ей хорошо и спокойно сейчас. Аля и Миша идут так близко, что плечи их соприкасаются, и эта случайность радует обоих, а осмелевшее солнце слепит им глаза, заставляя жмуриться как от чего-то очень приятного. Они еще не знают о чем говорить друг-с-другом, и никому не хочется первым нарушать соединяющее их безмолвие и вместе с ним звонкую тишину оттаявшего парка.

 Прошлой осенью Миша в первый раз увидел Алю. Это случилось в большой полинявшей сталинке с седыми задумчивыми стенами и окнами в парк. Здесь собрались  его знакомые музыканты и еще какой-то разноцветный народ. Аля тихо сидела возле пыльного микшера на корточках, как сидят маленькие дети, разглядывая цветы, или мелких букашек в траве, и улыбалась всему сразу: и шумным подросткам, и пыльному пульту, и притихшим на время стенам. Ее маленькую трогательную грудь едва обрисовывало по-летнему легкое платье, а на запястье чернел широкий браслет с короткой надписью «Сплин». Миша даже не сразу заметил ее, настолько Алина фигурка выбивалась из этой кричащей обстановки.  Оказалось, что она недавно прибилась к народу на каком-то стриту, просто подошла и тихо слушала гитарные переборы, пока ее не заметили. Аля всегда появлялась неизвестно откуда и так же внезапно исчезала, поэтому никто не знал, где она живет, чем занимается и настоящее ли это имя. На вид ей можно было дать лет четырнадцать, но потом становилось ясно, что она несколько старше.

 Прошло почти пол-года со времени их знакомства, но эта новая встреча напоминает самую первую: Миша и Аля должны знакомиться заново. Теперь они одни, и нет никакой возможности укрыться за ширмой дружеской кутерьмы. Они вынуждены быть настоящими, и это новое чувство слегка обескураживает обоих.

 Асфальтовая дорожка плавно забирает направо, и за поворотом проступает сиротливая парковая лавочка, крашенная поверх старой краски новой зеленой эмалью. На лавочке, опершись на ручку тряпичной тележки, сидит женщина, уже старушка и, как будто, давно поджидает кого-то. Увидев на дорожке юную парочку глаза старушки заулыбались, и она радостно протянула вперед руку.
- Внучки! – заскрипел с лавочки слабый, как из-за глухой стены, голос. – Пойдите сюда! – поманила их старушка, как своих знакомых. Миша и Аля коротко переглянулись и подошли поближе. – Внучки! – с надеждой повторил голос. – Голубчики мои! Подсобите бабушке колесо приладить! – показала она на красный пластиковый диск рядом с тележкой. – Умаялась тут дожидать, никого спозаранок то народу нету.
- У вас, похоже, гайка слетела, - первым нашелся Миша, - у моей бабушки такая же тележка. Миша ловко сбросил со спины рюкзак, отдал его Але, а сам присел на корточки перед телегой. Из под тряпичного дна на него смотрела одинокая рыжая ось с резьбой на восемь, но гайки нигде не было видно. Миша внимательно обследовал всю телегу, и с другой стороны, на такой же оси обнаружил нужную гайку, законтренную второй близняшкой на восемь. Оставалось только скрутить ее и поставить назад сбежавшее колесо. Пока Миша возился с аварийным транспортом, старушка продолжала посвящать его и смущенную Алю в детали своей утренней одиссеи.
- Телега то худая совсем стала: дед мой давеча колесо прикрутил, а оно сызнова возьми да отпади! Засветло еще на огород собралась, теперь так и не поспеть, драндулет то мой совсем расклеился.
- Все, бабушка, готово, можете ехать. – голосом победителя произнес Миша, словно каждое утро чинит старушкам сломанные тележки.
- Ой, ты ж хлопец какой мастеровой и девочка с тобой такая ладная! Ну спасибо вам детки от бабушки! – и она насыпала им в открытые ладони по горсти простых конфет.
- Ты береги его! – обратилась она к Але и растворилась вместе со своей ношей в голубой прозрачности парка.

 Ошеломленные внезапной встречей, приятными словами и чувством своей небесполезности, Миша и Аля присели на свободную лавочку, чтобы решить куда направиться дальше и чем заняться сегодня.
- Вот, ты что-то забыл. – протянула Аля рюкзак со скейтом, смутившись при этом, как от внезапного подарка, - Если хочешь я могу сама понести. – улыбнулась она.
- Мне иногда страшно, что тебя подхватит этим ветром и унесет как воздушного змея. – постарался  на одном дыхании пошутить Миша. – Давай лучше рюкзаки буду носить я! – с этими словами он высыпал свои конфеты в Алины ладони и уже не смог оторвать от нее взгляда.

 Миша смотрит на Алю, а в ответ на него глядят две далекие радужные планеты, за спиной у которых, как на уроке астрономии, расстилается вся карта звездного неба. В глазах у Али вспыхивают и гибнут сверхновые, создаются и стираются в порошок целые вселенные, в этих глазах, как летом в реке, можно утонуть, и тебя не найдут, не найдут долго… и Миша, больше не в силах держаться на поверхности, проваливается в этот безнадежно прекрасный космос. Кажется, что эти глаза способны пожалеть, приласкать и накормить пол-мира, кажется, что кроме них и нет ничего, а все остальное только слабый мираж, ксерокопия того настоящего, что скрыто за этой живой темнотой.
 
 Сама Аля и не подозревает об этом, она обвивает вокруг пальчика непослушную прядку и разглядывает легкие облачка на небе, готовые превратиться во что угодно по ее желанию, и ждет когда ее спросят на что она так внимательно смотрит.
- Вон та похожа на тележку. – начинает  Аля первой, слегка приподняв пальчик вверх и как бы смеясь.
- Да-а! - растягивает Миша, судорожно перебирая все хорошие мысли про небо, чтобы выудить из памяти хоть что-нибудь поудачней. Но его горло будто стиснуто тугим воротником и предательски ничего не хочет говорить. Наконец, обуздав внутри стаю юрких, щебечущих сердец, Миша находит нужные слова.

 – Знаешь, ведь о человеке можно судить по тому, как часто он смотрит на небо. Это многое говорит о людях.
- Никогда не думала об этом, расскажи тогда обо мне, я иногда смотрю. –  просит Аля. Она напоминает озорного щенка, которому показали из-за угла фантик. Ее глаза блестят неподдельным интересом и желанием ухватить за ниточку смысла, узнать что он, Миша, думает о ней. Но Мише все слова кажутся ложью, и невозможно найти настоящих слов, чтобы сказать ей о том, как она прекрасна. Он хочет показать Але все самое чудесное, что видели его глаза, рассказать все самое интересное, что он слышал, чтобы она тоже видела, чтобы она тоже знала. Но в голове у него крутится такая карусель, что мысли совсем отказываются  выходить на линейку и бегают по этажам как дошколята. Мише теперь остается только один, самый отчаянный способ, как золотую пчелу из коробка, выпустить на волю свое пленное чувство: ему обязательно, просто непременно нужно Алю поцеловать.

- Ты знаешь, - произносит он, почти захлебываясь от счастья, а слезы радости готовы навернуться на его глазах, - Если человек часто смотрит на небо, я думаю, это значит, что он способен любить, значит, что он может хотя бы иногда перестать смотреть на себя и увидеть что-то красивое вокруг, рядом с собой!  – от этих слов Аля меняется в лице, словно вместо Миши рядом с ней оказывается какой-то другой, незнакомый ей мальчишка. Удивление, страх и восхищение от его слов смешиваются на ее бедном, наивном личике и наделяют его чем-то непривычно огромным,  дающим силу видеть сквозь предметы, видеть мир его, Мишиными, глазами.
- Я никогда ничего такого раньше не слышала… - тихо, как в церкви, шепчет Аля, - Это как будто стихи, - дрогнул ее испуганный голос. – Так же красиво..! Миша видит, как  преображается Аля, и вместе с тем понимает, что это он виновник ее такой  обжигающей перемены, что это его чувства только что стали общими для обоих. И самое сокрушительное, что Аля сейчас, в эту же секунду думает о том же самом и, может быть, это ее голос звучит у него голове.

 Стараясь сбежать от этой страшной, завораживающей минуты, Миша запрокидывает голову и делает вид, что пытается отыскать что-то на небе. Ему так хочется хоть всю жизнь болтать на этой лавочке с Алей, или просто молчать, потому что все, что может быть сказано, уже сказано, и еще не остыл согретый этими словами воздух. Миша понимает, что лучшей минуты, чтобы «сделать это», может и не быть. Но как же страшно будет потерять  Алю, если она не ждет ничего такого, ведь друзья они уже сейчас, и это самое лучшее, что с ним случалось, а стать еще ближе кажется почти невозможным счастьем. Аля может испугаться, или подумать, что он шутит, и она,  наверное, еще ни с кем не целовалась, как иглой пронзает его простая мысль. Миша понимает, что если он не решится сейчас, то будет презирать себя за свое малодушие, за то, что ее, возможно, тоже лишил такого желанного счастья. Миша, почти забывает про сидящую рядом Алю: его руки напряжены, а глаза сосредоточенны как на мушке ружья на особенно синем куске неба.
 Внезапно его мысли оборвала слабая тень где-то справа, будто тонкая синичка вспорхнула с ветки, и легкий влажный ветерок коснулся горячей щеки.
 Миша радостно обернулся.
 Это были Алины губы.