Вспомни меня, глава 5

На лицо, шею, грудь полилась прохлада, и Маринка, прерывисто вздохнув, приоткрыла налившиеся жаром и тяжестью веки. Взгляд упёрся в обеспокоенное лицо Борво, и губы Маринки дрогнули в слабой улыбке. Борво выдохнул облегчённо, прижал Маринку к себе и зашептал в самое ухо:

— Прости, прости, Марушка, не уразумел, что тяжко тебе, — и тут же спохватился, потянулся, придерживая Маринку одной рукой, зачерпнул воды и поднёс небольшой, гладко выструганный деревянный ковш к её губам: — Попей.

Маринка потянулась, жадно прильнула к ковшу и, сделав несколько глотков живительной влаги, вновь откинулась на плечо Борво.

— Спасибо, — улыбнулась слабо и прикрыла глаза, пытаясь справиться с болью, клещами сдавившей виски.

— Пойдём в дом, там отдохнешь, — сказал Борво, поднимаясь так легко, словно и не чувствовал веса маринкиного тела. Впрочем, в его руках она и впрямь казалась былинкой.

Бажена, разливавшая квас, при виде их ахнула и всплеснула руками:

— Упарил? — и глянула на Борво с укоризной.
 
Тот только виновато опустил голову и уложил Маринку на лавку.

— Дай штаны, Бажена, — обернулся к тётке, и она, качая головой, торопливо вышла из горницы.

Вернулась через минуту, недовольно поджав губы, сунула Борво чистые исподние штаны и, положив на лавку воле маринкиной головы аккуратно свёрнутую рубашку, склонилась к девушке.

— Как ты, матушка?

Маринка, заглянув в её добрые глаза, снова улыбнулась и качнула головой:

— Ничего, слабость только… и голова болит.

— У, нетерпеливый! — Бажена сердито глянула на Борво, натягивающего штаны. — Не мог до вечера подождать?

— Помолчи, Бажена, — буркнул он в ответ, — дай лучше квасу.

Тётка снова поджала губы и, посмотрев на Маринку, покачала головой — вот, мол, они какие, мужчины. Но ничего не сказала и отошла к столу.

— Лучше тебе, родная? — Борво заглянул Маринке в глаза.

Девушка кивнула, и Борво, просунув руку Маринке под плечи, помог девушке сесть, расправил и натянул ей через голову длинную рубашку из мягкого тонкого полотна, взял из рук подошедшей Бажены берестяную кружку с квасом и поднес к маринкиным губам. Пахнуло медовой сладостью, и Маринка с удовольствием обмакнула губы в ароматный напиток — прохладный, ядреный, со вкусом жаркого лета, — выпила всё до капли и со вздохом откинулась назад, на брёвна стены, у которой сидела.

— Какой вкусный квас! Спасибо, тётушка.

Глаза пожилой женщины лучились добротой и сочувствием, но при взгляде на Борво в них появилась настоящая суровость. Неловко сунув ему вторую кружку с квасом, Бажена, возможно, желая скрыть свои чувства, спешно отвернулась и отошла к столу.

— Неси жену в постель, — не оборачиваясь, сказала она Борво и снова занялась квасом, что до того разливала по небольшим глиняным кувшинам. — Да дай ей отлежаться, — добавила строго, и Маринка заметила улыбку, скользнувшую по губам её мужа.

Мужчина в несколько крупных глотков осушил поданную кружку и отставил на лавку.

— Пойдём, Марушка, — и снова поднял девушку на руки.

Маринка обвила руками мощную шею и, почувствовав под ладонями налитые мышцы, вздохнула с затаённым восторгом от ощущения беспредельной силы, заключенной в могучем теле её мужа. Борво глянул в упор, и Маринка, смутившись, тут же опустила ресницы. Но пока он поднимался по лестнице, что вела на верхний этаж, Маринка тихонько разглядывала его, стараясь делать это незаметно. Её любопытному взгляду была открыта щека, заросшая густой, чуть тронутой сединой, тёмной бородой, край широкой нахмуренной брови, высокий лоб и грива чуть влажных тёмно-русых волос, собранных в толстую косу. И эта коса неожиданно поразила и тронула, явив собой удивительный контраст с неверотной мужественностью тела её обладателя. Возможно, здесь для всех подобное было привычным, но Маринке, выросшей в мире коротких стрижек и гладко выбритых щёк, встречать такого не доводилось. Но, несмотря на непривычность, Маринка призналась самой себе, что ей и прическа Борво, и его густая мягкая борода очень нравятся. Да, похоже, и сам Борво нравился Маринке всё больше.
 
За высокой деревянной дверью оказалась большая светлая комната. Борво осторожно опустил Маринку на плотные белые простыни, и девушка занемела, сжалась невольно, не зная, чего ей ждать. Но Борво лишь ласково провел ладонью по её щеке, отвел со лба прилипшую прядку и, склонившись, легко поцеловал Маринку в губы.

— Отдыхай, Марушка.

Маринка посмотрела в его голубые глаза, такие глубокие, такие… Она пока не могла разобрать, что творится в её душе, но чувствовала, как внутри растёт что-то большое и тёплое, и сердце замирало в страхе — неужели это оно? Неужели она всё же испытает то чувство, которого ждала так долго и уже отчаялась дождаться, неужели и правда рядом с ней Он — тот, которого она тщетно искала столько лет? Вопросы роились в её всё ещё гудящей голове, но вслух Маринка не сказала ни слова, только смотрела на Борво, не в силах оторваться. И он тоже молчал, и тоже не отводил взгляда, сжимая в своей маринкину ладошку.

Сколько они просидели вот так, молча глядя друг на друга, Маринка не знала. Ей казалось, что время остановилось, и всё, что окружало их, исчезло. И не было ничего, кроме этих глубоких синих глаз, как тогда, в её сне…

Должно быть, Маринка задремала, а проснулась от того, что сильно замёрзла. Не в силах сдержать мелкую дрожь во всём теле, девушка окинула взглядом комнату в поисках Борво, но его не было — видно ушёл, когда Маринка заснула. Всё ещё чувствуя неприятную слабость, а теперь ещё и озноб, девушка с трудом поднялась, стянула простыню и, закутавшись в неё, чтобы хоть немного согреться, пошла к двери. На лестнице было темно, но внизу Маринка увидела свет, и приглушенные голоса донеслись до её слуха. Придерживаясь за широкие перила, она стала спускаться и вскоре ступила на гладкие доски пола в горнице. Борво и Бажена, сидящие за столом, на котором горело несколько свечей, разом замолчали и обернулись к ней. Бажена поднялась было Маринке навстречу, но Борво её опередил — резко встал и, перешагнув лавку, почти мгновенно оказался рядом.

— Как ты, Марушка? — с беспокойством заглянув Маринке в глаза, спросил он.

— Хорошо, — стараясь не стучать зубами, соврала Маринка. И попыталась улыбнуться.

Но, видимо, выглядела она совсем не так, как говорила, потому что Борво, глядя на её лицо, нахмурился.

— Идём за стол, — он обнял Маринку за плечи, другой рукой коснулся её пальцев, сжимающих простыню, и тут же вскинулся: — Да ты как ледышка!

Бажена, услышав его слова, подскочила и кинулась к ним.

— Матушка… — протянув руку, она коснулась маринкиного лба и тут же вздохнула, обернувшись к Борво: — Жар у неё.

— Разводи огонь, — без лишних слов велел Борво, и женщина метнулась к печи.

Пока Бажена хлопотала, он усадил Маринку к себе на колени, обнял, крепко прижав и согревая её своим теплом, и успокаивающе, будто заболевшему ребёнку, шептал на ухо:

— Потерпи, Марушка, сейчас мы тебя согреем. Потерпи, милая…
 
А Маринка тряслась и благодарно прижималась к широкой груди Борво, и не смотря на дрожь, сотрясающую её тело, думала, что уже давно ей не было так хорошо, как сейчас, в его объятиях. Вскоре в печи весело затрещал огонь, и Бажена, прикрыв устье заслонкой, с тревогой глянула на Маринку, сжавшуюся у Борво на коленях, отошла к столу и что-то намешала в кружке.

— На-ка, матушка, выпей, — подойдя, Бажена протянула кружку Маринке, и та, благодарно кивнув, глотнула предложенного напитка. Он пах медом и смородиной, и чем-то ещё, чего Маринка не смогла разобрать, и был очень приятным на вкус — сладким, с лёгкой горчинкой. Прохладный, он удивительно тепло разлился внутри, согревая озябшее тело, и Маринка с удовольствием опустошила вместительную кружку.

— Спасибо, — улыбнулась девушка Бажене, и жещина кивнула и улыбнулась в ответ.

— А теперь полезай на печку, — махнула она рукой в сторону широкой лежанки, — камни ещё тёплые, а сейчас посильней разогреется. К утру, глядишь, всё и образуется.

Борво поднёс Маринку к невысокой лесенке сбоку от печи, помог подняться наверх и уложил на плотный матрас, лежащий на камнях. Накинул сверху принесённое Баженой одеяло и подоткнул края.

— Спи, Марушка, — уже стоя на полу, Борво легко пожал пальцы всё ещё холодной маринкиной руки, и Маринка, заметив его виноватый взгляд, ответила, так же легко сжав пальцы Борво. Глаза его потеплели, он быстро наклонился, прижался губами к маринкиной ладони, и девушка тихонько вздохнула, почувствовав тепло его дыхания.
 
Еще раз шепнув: «Спи!» Борво отошёл и присел на ближайшую лавку, взял в руки деревянную чурочку и принялся строгать, то и дело поглядывая на Маринку. От камней поднималось приятное обволакивающее тепло, и вскоре Маринка перестала стучать зубами. Она тоже посматривала на Борво, на его сосредоточенное лицо, на литые плечи под простой белой рубахой и большие ладони, в которых обретало форму нечто, заключенное в обычном куске дерева. Но с каждой минутой веки её тяжелели, голова начала тихонько кружиться, и Маринка почувствовала, что благодатный сон вновь скоро примет её в свои объятия. Девушка ещё раз с усилием приподняла ресницы и, встретившись со взглядом голубых глаз Борво, улыбнулась…

Солнце ещё не встало, когда Маринка открыла глаза. И тут же сморщилась от неприятного ощущения прилипшей к телу влажной рубашки. Откинув одеяло, девушка облегченно вздохнула — от печи по прежнему поднимался жар, и теперь ей хотелось хоть чуть-чуть прохлады. Серый рассвет за окнами давал немного света, и Маринка, чувствуя ещё и сильную жажду, осторожно спустилась на пол и, придерживаясь за печку, осмотрелась, пытаясь припомнить, где стоит ведро с водой. Прошла немного вперёд, присматриваясь к неверным в полутьме очертаниям, и увидела Борво, что по прежнему сидел на той самой лавке. Откинувшись назад, он спал, продолжая сжимать в руках наполовину вырезанную фигурку, у ног рассыпались кусочки стружки. Черты его потеряли обычную суровость, хмурая складка меж бровей разгладилась, губы в обрамлении густых темных усов слегка приоткрылись, придав облику трогательную беззащитность, и это так не вязалось с тем, каким он представлялся Маринке, что она застыла, поражённая этим контрастом. И, забыв, зачем шла, она протянула руку в почти непреодолимом порыве коснуться Борво, почувствовать ладонью мягкость густой бороды, распустившихся волос, укрывших могучие плечи… и лишь в последний момент опомнилась и остановилась, испугавшись потревожить спящего мужчину.

Скрипнула ступенька, и Маринка обернулась. По лестнице, на ходу повязывая передник, спускалась Бажена. Увидев Маринку, на миг замерла, открыв рот — видно, хотела что-то сказать, но взгляд её скользнул по фигуре спящего Борво, и женщина лишь улыбнулась и покачала головой. Спустившись, жестом подозвала Маринку и шепнула тихонько:

— Ни в какую уходить не хотел, — с улыбкой качнула головой в сторону Борво, — упрямец.

Маринка тоже невольно улыбнулась, ещё находясь под впечатлением от вида спящего мужа, и почувствовала, как от слов Бажены на сердце потеплело.
 
Меж тем, Бажена подвела Маринку к столу, усадила на лавку и налила девушке квасу.

— Держи, матушка, небось, пить тебе сильно хочется.

— Очень, — подтвердила Маринка, и с великим наслаждением залпом выпила целую кружку. — Спасибо, — выдохнула благодарно, чувствуя, как сладкий напиток приятно разливается внутри.

— Получше тебе? — спросила тётка, когда Маринка отставила в сторону кружку, и девушка кивнула:

— Да, совсем хорошо, тётушка. Мне бы только умыться и переодеться, а то взмокла вся.

— Ой, сейчас, сейчас! — тут же засуетилась Бажена. Живо отошла к печке, от ещё тлеющих угольков разожгла лучину, а от неё толстую свечу, стоящую в глиняном горшочке с широким горлом. Из ведра, что стояло возле печи, отлила воды в большой двуручный ушат и кивнула Маринке.

Вода была тёплой, и Маринка с наслаждением умыла лицо, шею и руки. Вздохнула счастливо, чувствуя себя заново родившейся — о вчерашнем недомогании напоминала лишь небольшая слабость да тупая боль в затылке, — и с улыбкой приняла из рук Бажены белоснежное расшитое полотенце.

— Пойдем, матушка, покажу, где хранится твоя одежда.

Взяв Маринку под руку, Бажена повела её наврх, в комнату, что предназначалась для них с Борво. Оказавшись здесь накануне после обморока в бане, Маринка ничего толком не увидела, но теперь ей хотелось осмотреться. Комната выглядела совершенно мужской. Широкая массивная кровать из тёмного дерева, такие же лавки по обеим стенам; по левую руку три больших сундука, окованных металлическими пластинами. Тот, что стоял в середине, имел ровную поверхность и был немного выше остальных, должно быть, он использовался ещё и как стол — на крышке стояла большая оплывшая свеча на широкой металлической подставке; справа вытяжка печи — вот и вся обстановка. На окне, как и в горнице, не было занавесок, и Маринке подумалось, что с ними в комнате было бы уютнее. Но когда подошла ближе, разглядела в свете разгорающегося дня искусно вырезанный широкий наличник — чудесные крылатые кони скакали по стелющейся на ветру густой траве, солнце светило волшебным животным с небосвода, и казалось, блики его отражаются на поджарых боках. Окаймляли прекрасную картину чудные в своей простоте цветы — каждый о семи лепестках, соединённые переплетающейся нитью стеблей с крупными резными листьями. Коснувшись наличника рукой, Маринка осторожно, словно боялась испортить прекрасную картину, провела пальцами по гладким выпуклым фигуркам, по переплетению стеблей. И ощутила внутренний трепет и тепло, осязаемое, исходящее от дерева — оно было живым, в нём теплела часть души того, кто любовно вырезал каждую линию, каждый лепесток. Маринка была уверена, что этот наличних сделал сам Борво, и хоть и не могла знать этого наверняка, тотчас решила, что никогда не закроет подобную красоту.

Бажена не торопила Маринку и терпеливо ждала, пока девушка осмотрится. Наконец, когда Маринка обернулась к ней от окна, за которым уже вовсю розовел восток, повела рукой, указывая на дальний от двери сундук и, подойдя, откинула тяжёлую крышку.

— Вот, Марушка, здесь часть твоего приданного, — и склонившись, достала из сундука тонкую сорочку и верхнее платье.

Маринка приняла одежду из рук пожилой женщины и, коснувшись своих вещей, вновь почувствовала трепет, в груди защемило от непонятного чувства. Чего-то неуловимо знакомого, родного, но что именно казалось таковым, понять Маринка пока не могла.

— Вот ещё, дочка, — и Бажена протянула Маринке небольшое овальное зеркальце в серебряной оправе в виде перевитых меж собой цветов, большой деревянный гребень и пару белых лент.

Маринка присела на кровать, сжимая вещи в руках, погладила пальцами резной гребешок, затейливую оправу на зеркальце, глянула на своё отражение, втайне надеясь увидеть в посеребрённом стекле себя ту, из прошлой жизни. Но отражение было привычным, и Маринка разочарованно вздохнула и опустила голову. Бажена опустилась рядом и погладила Маринку по щеке.

— Не печалься, милая, — сказала она, — всему своё время.

Маринка кивнула — то же самое говорил ей и отец Ведислав. Конечно, они правы, нужно просто подождать… Или начать всё заново. От понимания этого сразу стало легче, и Маринка мысленно встряхнулась — не нужно цепляться за прошлое, пытаться вызвать в памяти то, что давно минуло. Сейчас она здесь, и жить должна в настоящем — именно в настоящем им с Борво предстоит заново узнавать друг друга. И девушка решительно поднялась, стянула влажную сорочку и надела поданную Баженой, наслаждаясь нежным прикосновением к коже мягкой, тонко выделанной ткани. Белое платье, расшитое на груди и по длинным, свободным рукавам, и туфли из плотной ткани пришлись девушке впору, но Маринка даже не удивилась, только подумала, что иначе и быть не могло. Деревянный гребень удобно лег в руку и скользил, разделяя волоски, легко и приятно. Подхватив с постели ленту, Маринка ловко вплела её в косу и только подивилась сама себе — будто всегда это делала, каждое движение казалось привычным. Затянула узелок и ещё раз посмотрелась в зеркальце.

Бажена, сложив руки на коленях, всё это время молча любовалась Маринкой, и в янтарных глазах пожилой женщины блестели слёзы.

— Марушка, — только и вымолвила она, подняв на Маринку полный материнской нежности взгляд, — такая же красавица, как тогда…

Маринка тут же опустилась рядом, в порыве схватила руку Бажены и прижалась к ней щекой. Как давно она не чувствовала этого — родительского тепла и доброты, — с тех самых пор, как не стало родителей. И вот сейчас, в мире, который пока кажется незнакомым, она неожиданно нашла это в лице Ведислава и Бажены. Маринка чувствовала, что они оба любят её, как собственное дитя, и это очень воодушевляло. Они оба знали её тогда, без лишних вопросов приняли сейчас и, без сомнения, помогут ей освоиться и привыкнуть. Девушка подумала о Борво — он тоже любит, но с ним, Маринка чувствовала это, ей будет сложнее.

Будто угадав, о чем думает Маринка, Бажена провела ладонью по её волосам и вздохнула:

— Знаешь, дочка… он ведь, после того, как чуток отошёл, ни одной вещи твоей не отдал. Уверен был, что ты вернёшься, — Маринка подняла голову и посмотрела на Бажену, но сейчас взгляд женщины был устремлен вдаль, в прошлое, и она продолжала, погрузившись в воспоминания: — Люди удивлялись, шептались меж собой — таков обычай, раздавать вещи умерших, — а он будто не замечал. Для него ты всё это время оставалась живой. Я ведь только недавно узнала, какую надежду дал ему Ведислав.
 
Она замолчала, по-прежнему глядя куда-то за пределы комнаты, а Маринка тихонько попросила:

— Тётушка, расскажите мне о нём, — и непроизвольно сжала в своей ладонь Бажены.

Женщина будто очнулась, посмотрела на Маринку и улыбнулась.

— Расскажу, дочка, всё тебе расскажу, что знаю, — она мельком глянула в окно и тут же поднялась. — Вот только сейчас пора за дела приниматься, солнце уже встало.

Маринка тоже обернулась посмотреть на восход и, припомнив утренние ритуалы у отца Ведислава, улыбнулась, почувствовав тепло в душе — будто сам старец сейчас вместе с первыми лучами оказался здесь, в этой комнате и ласково коснулся маринкиной головы. Она поднялась следом за Баженой, на пороге ещё раз окинула взглядом комнату и вздохнула, чувствуя, что на сердце стало легче.

Борво все ещё спал, и, пока спускались по лестнице, Маринке подумалось, что, должно быть, большую часть ночи он просидел без сна, волнуясь за неё. Захотелось уложить его в постель или хотя бы на ту же лавку, чтобы он нормально отдохнул, но когда Маринка спросила об этом Бажену, та лишь покачала головой.

— Он всегда встает с рассветом. Ты пойди, шепни ему тихонько, что уже утро, а то рассердится, что поздно разбудили.

Женщина отошла к печи, а Маринка в нерешительности замерла на последней ступеньке.

— Иди, чего ты, — громко прошептала Бажена, обернувшись к ней, и Маринка несмело шагнула вперед.

Оробевшей вдруг девушке казалось, что каждый шаг дается с трудом. Ноги будто отказывались слушаться, а сердце заколотилось у самого горла. Приблизившись, Маринка с минуту просто стояла рядом, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Наконец собралась, выдохнула, словно перед прыжком, и, стиснув пальцы, присела рядом с Борво. Ещё мгновение боролась с собой, прежде чем коснуться его плеча.

— Борво, — занемевшие губы едва шевельнулись, и за бешеным стуком сердца Маринка не разобрала собственного голоса.
 
Но Борво услышал, чуть вздрогнул и повернул голову. При виде Маринки в глазах его отразилось непонимание и удивление, взгляд метнулся к лежанке и вновь вернулся к ней.

— Зачем ты встала? — заволновался он, схватив её руки.

Маринка, взволнованная ещё сильнее, чем Борво, замотала головой:

— Ничего, всё хорошо… — и смогла улыбнуться, — утро уже.

Словно не веря, Борво огляделся, задержал взгляд на хлопочущей у печи Бажене и вновь посмотрел на Маринку.

— Значит, тебе лучше? — и в глубине его синих глаз заплескалась радость.

Маринка потупилась под его взглядом и только кивнула. Борво облегченно выдохнул, без слов прижал Маринку к себе и тут же поднялся, продолжая держать её за руку.

— Доброе утро, Бажена, — поздоровался он, и женщина расцвела в улыбке.

— Доброе утро, сынок! — и тут же отошла к обеденному столу, видимо, не желая мешать.

— Пойдём, — Борво потянул Маринку к двери, и вскоре они вышли во двор.

Палаш при виде хозяина живо выбрался из будки и бросился навстречу, виляя лохматым хвостом. Маринка непроизвольно сжала руку Борво и спряталась за его спину, но пёс, словно и не замечая её, ластился к хозяину, жался к ногам огромным телом, и Борво трепал его по большой, будто медвежьей, голове.

— Ну будет, будет, — усмехнулся Борво, когда пёс от удовольствия навалился ему на ноги всем весом. Слегка оттолкнул мохнатую морду, и Палаш тут же подскочил и завилял хвостом. Борво обернулся, кивнул Маринке и, взяв её за руку, потянул вперёд, но, почувствовав, что жена упирается, улыбнулся: — Не бойся, Марушка, он не тронет. Палаш, — обратился он к собаке, и та уставилась на Борво внимательными карими глазами, — это Марёна, твоя хозяйка, будешь слушаться её, как меня.

Пёс перевел взгляд на новоявленную хозяйку и слегка склонил голову набок, словно изучал. Затем медленно подошёл, обнюхал одежду замершей Маринки и ткнулся мокрым носом в руку, мотнул головой — погладь! Отдёрнув было руку, Маринка через миг поняла, чего хочет собака, и осторожно коснулась лохматой головы. Палаш, слегка покачивая хвостом, стоял спокойно и поглядывал на Маринку умными глазами — присматривался. Потом коротко лизнул её пальцы, показывая, что принял, и сорвавшись с места, полетел по лужайке, прогоняя беспечных воробьёв.

Борво подвёл Маринку к колодцу, живо стянул с мощных плеч рубаху и сунул её девушке в руки. Поднял ведро воды и, сделав несколько глотков, крякнул от удовольствия и опрокинул остатки на себя. Маринка от неожиданности ахнула, закрываясь от летящих в неё брызг, но Борво только рассмеялся и зачерпнул ещё одно ведро. Отлив половину обратно, Борво протянул ведро Маринке.

— Полей, — велел. И склонился, подставив ладони.

Умывался он с наслаждением, от души разбрызгивая воду по сторонам, и Маринка, поливая Борво на руки, сокрушённо посматривала на промокший подол. Но всё же взгляд её помимо воли притягивался к широкой загорелой спине, бугрящимся литыми мышцами рукам, к намокшим волнистым волосам с тонкими нитями серебра. Тут же вспомнилось, что она чувствовала каждый раз, оказываясь в объятиях Борво, их первая встреча, поцелуи… Маринка сглотнула, не в силах справиться с охватившими её чувствами, старательно поморгала, прогоняя волнующее видение. И только тут заметила, что Борво обернулся и, уперев руки в колени, смотрит пристально, будто желая что-то прочитать в её глазах. Тут же вспыхнув, будто пойманная за неприличным делом, Маринка торопливо выплеснула оставшуюся воду Борво на шею, поставила ведро и отвернулась, пытаясь скрыть свои чувства. Она слышала, как Борво утёрся, как подступил так близко, что Маринка спиной почувствовала его тепло. Он развернул её к себе, и девушка тут же потупилась, дыхание перехватило, но Борво приподнял её подбородок, и встретившись с мужем взглядом, Маринка утонула в невероятной нежности синих глаз. Борво молчал, но его взгляд говорил гораздо больше, чем самые красивые слова. Он притянул Маринку к себе, обнял ладонью затылок и крепко поцеловал. Забыв, как дышать, Маринка замерла в объятиях Борво и даже когда он отпустил её и, улыбнувшись, промолвил: — «Жди меня», не смогла ничего ответить, лишь растерянно хлопала глазами. Только когда Борво скрылся во дворе, смогла восстановить неровное дыхание и немного успокоить скачущее в груди сердце. Ещё постояла немного, потом машинально подхватила скомканную мужнину рубаху и пошла в дом.

Бажена обернулась на звук её шагов, и на лице пожилой женщины Маринка прочла разочарование.

— Улетел, даже молока не выпил, — сокрушенно покачала она головой и тут же переключилась на девушку: — Ты-то хоть поешь? Когда трапезничала последний раз?

Маринка задумалась, вспоминая — выходило, что она уже два дня ничего не ела. Но сначала волнение, а потом неожиданная болезнь совершенно лишили девушку аппетита, и она лишь с улыбкой пожала плечами.

— Давай-ка, садись, милая, — указала Бажена на лавку возле накрытого стола, — а то скоро от тебя ничего не останется.

Маринка уселась за стол и с благодарностью приняла из рук Бажены кружку холодного молока и ломоть душистого хлеба. Есть по-прежнему не хотелось, но обидеть Бажену отказом девушка не могла. Они ели неспешно, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Глаза Бажены, сидящей напротив, светились тихой радостью, и Маринке подумалось, что она радуется за Борво — должно быть Бажена очень его любила.

— Тётушка, — попросила девушка, — расскажите мне хоть немного, — и Бажена, отодвинув в сторону пустую кружку, кивнула.

Бажена жила у Борво уже десять лет — в одно сухое жаркое лето сгорел её дом, и Борво без лишних разговоров забрал женщину к себе. И хоть родственницей, как вначале решила Маринка, Бажена ему не была, но любила его, как собственного сына.

Никто не знал, откуда родом паренёк, неожиданно появившийся в городе. Тогдашний воевода Мирослав привёз его с собой, возвратившись домой из очередного похода. Борво и сам не помнил ничего, кроме своего имени — должно быть в рабство его продали совсем ребёнком. Ученик кузнеца, мальчишка уже в десять лет обладал удивительной силой, и металл охотно подчинялся его рукам. Мирослав, в далеком городе, зашел в кузницу подковать коня и увидел паренька. Всегда мечтавший о сыне, похвалил, оценив искусную работу, и тот глянул на воина синими глазами. И столько было в них боли и затаённой тоски, что сердце Мирослава дрогнуло. Заплатив немалую цену, он выкупил мальца, единым махом подарив тому свободу и надежду, привез в Межин-град и объявил всем, что отныне Борво его приёмный сын. Воеводу чтили и уважали, и к усыновленному парнишке стали относиться с таким же почтением. Впрочем, очень скоро Борво доказал, что заслуживает уважения не только, как сын воеводы, но и сам по себе. Его умелые руки могли держать не только кузнечный молот, Мирослав с радостью настоящего воина обнаружил у парня немалый талант к воинскому делу и принялся с упоением учить его всему, что знал сам. Время летело стремительно, и вскоре нескладный подросток превратился в статного юношу. Тело его налилось недюжинной силой, и уже в шестнадцать лет он слыл первым бойцом во всей округе. И в кулачных боях, что устраивались по праздникам, ему не было равных даже среди старших ребят. Ярый в бою, он, между тем, никогда не бахвалился своей силой, и никто не слышал, чтобы Борво когда кого обидел. А вот на защиту других кидался отчаянно, видно крепко помнил, каково это — быть униженным. Не знавший матери, Борво сильно сдружился с сыновьями Бажены и часто бывал у них в доме. Зная о прошлых страданиях паренька, Бажена старалась угодить ему во всём. Если он оставался обедать, подкладывала парнишке лучшие куски. Но, заметив, что Борво от этого неловко перед остальными, перестала, спрятав сочувственную нежность в сердце, и только каждый раз звала, чтобы приходил чаще. И он приходил, иногда просто поговорить, и Бажена плакала потом, не в силах сдержать раздирающее душу чувство горечи. Женским сердцем она угадывала в Борво тоску по матери, любви которой он не узнал, и даже представить боялась, что чувствовала та женщина, когда у несчастной отняли дитя. А узнать это довелось очень скоро — оба сына и горячо любимый муж пали в битве, защищая родную землю. И Бажена, чуть живая от горя, обратила всю свою любовь на Борво. Потерявший в той битве лучших друзей и приёмного отца, он зачастил к Бажене и, как могли, они утешали друг друга, разделив непомерную ношу на двоих. Минуло два года, боль немного утихла, и Борво, едва успев отпраздновать совершеннолетие, влюбился…

— Ты всё такая же, Марушка, — после недолгой паузы сказала Бажена, утерев передником слезы, вызванные горестными воспоминаниями. — Такая же, только постарше чуток…

Маринка, расчувствовавшись, сжала в своих сухонькие руки Бажены. Слёзы текли и по её щекам, но девушка не обращала на них внимания.

— Он тогда светился просто, — с ласковой улыбкой продолжала Бажена. — А когда вы сладили, привел тебя ко мне, будто к матери.
 
Она снова замолчала, склонив голову, и Маринка порывисто поднялась, обогнула стол и, присев рядом с Баженой, от души обняла пожилую женщину, и та, не выдержав, заплакала на маринкином плече, дав волю боли, так давно камнем лежавшей на душе.