Росинка и Ортия. 5. У Вострецовой

Росинка и Ортия.

5. У Вострецовой.

Утро субботы выдалось хлопотным. Вообще, субботний день в Центре был лишь условно-учебным. Обычно педагоги-предметники в утренние часы вели в своих личных кабинетах «прием посетителей», проводя индивидуальные занятия с девочками, которых нужно было «подтянуть», или напротив, с теми из них, кому требовался учебный материал «углубленного» плана. Но в эту субботу все шло не так, как-то странно и очень нервно.

Возможно, причиной тому был спортивный праздник. Традиционное осеннее «физкультурно-оздоровительное» мероприятие, запланированное на дневное время, с одиннадцати, и примерно до трех часов дня. Осенние Игры.

Соответственно, воспитанницы были уже «заряжены» на участие в нем, кто в роли выступающих спортсменок, кто в роли «болельщиц».

По этой, или какой другой причине, но в это ноябрьское утро все, и воспитательницы, и воспитанницы были немножко «на взводе». Соответственно, атмосфера в коридорах, кабинетах и даже комнатах девочек была слегка «наэлектризованная», хотя, естественно, скорее «в плюс».

Алину в семь часов утра разбудили голоса девочек, обсуждавших подробности предстоящих спортивных игр. Сама Алина участвовала в беговой эстафете и мини-футболе, поэтому сразу оказалась «включена» в эту «околоспортивную» беседу. Поднявшись с постели, девочка так, мимоходом, выполнила несколько упражнений, потом умылась и заправила постель. Привела себя в порядок и оделась, периодически вставляя реплики в общую канву разговоров. Но мысли ее все время были несколько в стороне от общих тем.


Наконец, поговорив с подругами о «планах на день» и обсудив с ними все прочее, что ей было интересно, Росинка откровенно заскучала. Потом подумала, вздохнула, и махнув девчонкам, взяв с собою маленькую зеленую пластиковую папку с тетрадями, вышла в коридор. Прошла в холл-рекреацию, где, посреди «уголка зелени», впрочем не столь уютного, как тот, где вчера побывала Алина, стоял старый диван, эдакий ветеран школьных игрищ, весь темный, из искусственной кожи. На нем, когда никто не видит, воспитанницы устраивают «ужимки и прыжки». Забавно, что несмотря на солидный возраст, и весьма суровое обхождение, сей предмет меблировки все еще жив! :-)

Алина вышла «на подумать». Обычно, она устраивалась, полулежа, на этом древнем «ложе». Ну, естественно, когда ее никто не видит, просто, чтобы не стесняться. И к ней тогда приходили разные интересные мысли, значимые и не очень. Ну, или просто она успокаивалась. Вот и сейчас, этот нехитрый прием вроде бы сработал…

Вчерашнее общение с Ортией все еще не давало ей покоя. Диана не запретила, но как-то уж слишком многозначительным тоном попросила никому не рассказывать о ее, Алины, случайной инициации. И девочка решила вообще никому не говорить о том, что побывала на «исполнении».

Впрочем, соблюсти эту «педагогическую тайну» до конца ей так и не удалось. И Света, и Марина заметили в ней явную перемену и поинтересовались, была ли она «там». Они так и сказали, произнеся это указательное местоимение весьма многозначительным тоном. Даже не упомянув имя Дианы Ортии, как будто в этом действительно было нечто тайное и несколько запретное! Алина искренне кивнула, не говоря ни слова. Интересно, что подруги в ответ тоже промолчали, не стали ни жалеть, ни ободрять, просто искренне улыбнулись ей и особым образом кивнули «как своей». Похоже, ее как бы «приняли» в нечто вроде «клуба не для всех». «Приятное ощущение тайны» - где-то Алина слышала эту фразу. И вот теперь убедилась, что это действительно так. В самом деле, очень приятное, даже если о подробностях тайны никто и не говорит. Хотя, может быть, у каждой из них эта тайна своя? Может быть, Ортия посвящает в некие тайны каждую, но по-своему? Кто ж ее знает…

Алина снова вздохнула и посмотрела на часы, высветившиеся на экране «мобилки». До восьмичасового завтрака в столовой оставалось еще почти полчаса. Возможно, Вострецова, к которой ей нужно обязательно подойти для доверительного разговора наедине, уже пришла в свой кабинет?

Алина понадеялась, что так оно и есть. И поэтому, мысленно распрощавшись с гостеприимным диваном из «добрых старых времен», двинулась в сторону личного кабинета симпатичной математички. Той самой Клары Федотовны, которую вчера, в весьма доверительном разговоре с нею, Алиной-Росинкой, только что инициированной Скользящей, сама Диана Ортия отрекомендовала ее, Алины, защитницей. Кстати, почему? Просто интересно...

Ну, а повод для визита у Алины, естественно, был, куда же без него! Ведь задание, определенное ей, провинившейся ученице, милейшей Кларой Федотовной для «исправления» злополучной «двойки», Росинкой уже было выполнено. На отдельном листочке, находившемся в той самой зеленой пластиковой папке с тетрадями. И выполнено было, судя по всему, вполне себе успешно. Соответственно, самое время было его показать. Ну, хотя бы для того, чтобы сделать симпатичному и доброму человеку что-нибудь приятное!

С этой мыслью, и с зеленой папкой в руках, Алина направила свои стопы «в чертоги математики». По случаю «полуучебного» дня и грядущего «спортивного мероприятия», девочка была одета не в «юбочно-пиджачный» комплект, а в спортивный костюм серебристого «металлического» цвета, с синеватым отблеском. Алина периодически вспоминала, с каким-то страхом и восторгом одновременно, вчерашний эпизод. Ну, когда в том странном, то ли «параллельном», то ли «виртуальном» мире, решительная и отважная Ортия спасла Алину-Росинку, защитила ее от демона. Выбирая одежду на сегодняшний день, она остановилась на комплекте, немного похожем по цвету на «металлическую» перчатку. Ну, ту самую перчатку, которая тогда была на Ортии, в том странном чужом пространстве. Просто, чтобы быть «тайно» похожей на нее, на свою Старшую...

Старшая... Этим словом Алина, со вчерашнего дня, частенько обозначала, естественно, «про себя», Диану, считая, что после всего произошедшего имеет полное право на «сокращенную» дистанцию общения и особые отношения.

Ей льстило, что она имеет особую привилегию в телефонных звонках этой воспитательнице. А знание того, что с будущей недели она, Росинка, окажется под неусыпным повседневным контролем строгой Ортии (хотя, насчет «строгости», по вчерашнему-то и не скажешь! :-)), наполняло ее сердце какой-то особой гордостью. И то, что в дополнение к пряникам ей однозначно были обещаны розги, причем куда чаще и строже, чем другим воспитанницам, не только ее не пугало, но наполняло ее мысли и чувства странным восторженным ощущением.

«Я Скользящая! Я особая! Я иная! – почти пела она про себя. – И пусть сечет, пусть сечет, пусть! Розги от Дианы, это не стыдно и не обидно. Это просто правильно!»

Да, Ортия особая. Она, по сути, Хранитель Традиций Центра, вернее Академии, когда-то созданной самим Павловым. То, что все обстоит именно так, для Алины уже не подлежало сомнению. Только она, Ортия, помнит все эти условия, ритуалы «исполнений», и прочие особенности работы с ментатами, которые применяются согласно неким Старым Правилам. Вчерашние слова Ортии, о том, что строгость ее воспитания должна быть прямо пропорциональна ее способностям, казались ей истиной.

Нет, не просто истиной, а Истиной с большой буквы. Истиной, не подлежащей сомнению и оспариванию. Истиной в конечной инстанции.

Может ли боль наказания быть своеобразной «привилегией»?
Сейчас Алине казалось, что это именно так. И никакие доводы сейчас не могли поколебать этой ее странной уверенности.

Алина изящной походкой спортсменки направилась по крытому переходу, соединявшему их спальный корпус с учебным зданием на уровне второго этажа, в сторону кабинета Вострецовой. Пройдя по застекленной изящной галерее и полюбовавшись приглушенными сумерками цветными оттенками остатков осенней листвы на деревьях, среди которых размещались корпуса их Центра, оценив краски осени под небом, где из-за горизонта еще не выглянуло низкое солнце, она улыбнулась этому Миру и со светлым чувством вошла в учебную часть. Там, перейдя по мраморной лестнице на третий этаж, она оказалась перед дверью кабинета с табличкой:

Вострецова
Клара Федотовна
Преподаватель дисциплин математического цикла

 Алина улыбнулась и аккуратно постучала. Из-за неплотно прикрытой двери раздалось негромкое «Войдите!» Росинка смело взялась за ручку, повернула ее вниз и вошла в кабинет.

Клара Федотовна действительно, уже пришла. Она даже успела снять свое темно-синее пальто, и повесить его на вешалку, стоявшую в углу кабинета, возле встроенного шкафа со сдвижной зеркальной панелью. Математичка встретила воспитанницу, стоя на ковровой дорожке, возле этого большого зеркала, с массажной расческой в руках, явно непосредственно перед этим закончив приводить себя в порядок. Эта изящная, подтянутая женщина лет пятидесяти, с легкой сединой на уложенных в изящную прическу темно-каштановых, слегка вьющихся волосах, которой она, похоже, совершенно не стеснялась, всегда вызывала у Алины невольное доверие и симпатию. Для нее она была воплощенным идеалом Учителя. Вряд ли ее темно-синий пиджак «педагогического состава», какой носили, чтобы отличаться от воспитателей, все предметники, был пошит у известного модельера, но выглядела она в нем просто замечательно, ничуть не менее импозантно, чем Диана.

Кстати, ее возраст, порядка пятидесяти лет, Алина определила весьма приблизительно, почти «навскидку». Когда-то, казалось уже очень давно, несколько лет тому назад, при первой их встрече в коридорах Центра, она почему-то подумала, что этой женщине больше полувека, ну, просто увидев у нее седые волосы. А вот лицо... Лицо Клары Федотовны было странно красивым и... По нему точно определить ее возраст было никак невозможно. На нем, вроде бы, присутствовали отдельные морщинки, но они были хоть как-то заметны только до первой ее улыбки. Когда Вострецова улыбалась, этих обычных признаков возраста было совсем не видно. И Алина терялась в догадках, что это, странная особенность мимики, или действительно влияние хороших эмоций? Впрочем, серые глаза Учительницы всегда смотрели на девочку мягко и доброжелательно.

- Алина? – как-то удивленно произнесла Вострецова, увидев ее.

На лице учительницы за какую-то секунду пронеслось-сменилось несколько выражений подряд.
Радость...
Неловкость от этой радости, как будто она, Вострецова, совсем недавно сделала что-то не то, и именно в отношении нее, Алины-Росинки...
И что-то еще, совершенно непонятное...

Странно, но со вчерашнего вечера, как раз после этой самой, столь феерической встречи с Ортией, ее, Росинку, постоянно сопровождает странное ощущение, сродни глюку. Особое, невообразимое раньше восприятие эмоций того человека, с которым она, Алина, общается. И даже совершенно непонятная уверенность в том, что она может предугадывать, почти «читать» какие-то события из ближайшего будущего. Хотя, вчера Диана категорически заявила ей, что «придуманная», вернее, «предугаданная» ею «жесть», про грядущее субботнее продолжение «исполнения», чушь и бред. Что ничего подобного быть в принципе не может, просто потому, что...

Как это она, Ортия, сказала?
«Это просто непрофессионально!»

Да, свой профессионализм, Диана Ортия, психолог, осуществляющий «исполнения», по сути самые сложные и неоднозначные «педагогические воздействия», ставит весьма высоко! Она собою гордится, и не зря. Поэтому, Ее словам стоит верить.

Хотя, она, Росинка, и чувствует, что сегодня все равно случится что-то в этом роде. И именно с нею, с Алиной. Что-то весьма болезненное... Но не страшное... Скорее, необходимое ей, Алине-Росинке, для самоуважения, что ли...

Бред какой-то! Ведь Ортия же сказала все и весьма точно! Но кто знает, что еще может случиться в течение этого дня, как все будет... Ведь впереди еще много всего... интересного!

Все эти мысли как-то быстро, вихрем пронеслись в голове Алины, и она непроизвольно попыталась осознать те чувства, эмоции, которые испытывает сейчас пожилая учительница...

 ...Стыд, чувство вины, жалость и... раздражение, резкое раздражение на грани обиды.
Странно, с чего бы это ей, учительнице, сердиться и обижаться на Алину?
Хотя...

- Клара Федотовна! – Алина решилась «снять дистанцию» и первая обратилась к учительнице. – Я выполнила Ваше задание. Посмотрите!

Она открыла папку и отдала листок с аккуратно оформленной работой. Клара Федотовна взяла написанное девочкой, и молча стала изучать, присев за письменный стол, стоявший чуть ближе к окну кабинета.

Алина подошла к ней чуть ближе, и машинально напрягла свое, не так давно открывшееся для «сканирования» чувств и мыслей окружающих восприятие. Росинка просто попыталась понять из ощущений математички, что может быть неправильного в ее письменных ответах, какие ошибки она могла допустить. Ну, так, на всякий случай!

Мысли Вострецовой с первого раза четкими не стали, но суть их оказалась вполне понятна. И, откровенно говоря, ввела «сканирующую» девочку в некоторый шок.

Клара Федотовна вовсе не читала сейчас принесенную ею, Алиной, работу, а просто, чисто для вида, но с самым серьезным выражением лица, просматривала ее, при этом как-бы одобрительно качая головой! Казалось, что правильность выполнения задания ее совершенно не интересует!

Но...
Но ведь Клара Федотовна никогда не халтурит!

А о чем она сейчас думает? Трудно прочесть четко, но только сейчас ее мысли нисколько не заняты ни чертежами, ни формулами!

Немного напрячь волю, и вчитаться в ее размышления над ученическим листком с решенными задачами...

«Бедная девочка! Как она все это вынесла, весь этот ужас, боль и унижение? Господи, какая жестокость! Как она может все это делать, дрянная ретроградка!»

Эти мысли, внезапно, «прозвучали» в ее голове.

Ого! Оказывается, в число талантов Скользящей действительно входит и столь желанная Алиной телепатия! Значит, не только Диана, но и она так может! И, не исключено, что когда-нибудь даже сумеет общаться с Ортией без «мобилки», и на любом расстоянии! Это же здорово!

Стоп! О чем, и главное, о ком сейчас подумала Вострецова?
Да о ней же, об Алине-Росинке! И весьма-весьма сочувственно!
И об Ортии. А вот о ней учительница подумала совсем иначе...

То есть, что же это у нас такое получается, а? Вострецова реально считает, что Алина это некий «несчастный ребенок», жестоко высеченный безжалостной Ортией?!

О, Боже мой! Знала бы милейшая и добрейшая Клара Федотовна, как была «жестока» к Росинке психолог-«исполнительница»! Вот уж, действительно, как сказала вчера сама Диана, «Одни пряники чего стоят!» :-)
Ну, во всяком случае, так было в отношении нее, Алины-Росинки! Возможно, с другими девочками у Дианы Ортии было все иначе...

- Клара Федотовна! - Алина решает прервать этот «учительский цирк». – Я, правда, старалась!

И улыбается как можно мягче и убедительнее, дескать, правда-правда, там, на листочке, все очень даже хорошо!

- Я вижу! – математичка сразу уцепилась за возможность прекратить явно неприятный ей самой балаган с имитацией проверки. - Ты поработала очень хорошо, даже отлично! Я ставлю тебе высший балл!

- Спасибо! – Алина опустила свой взор. Ей было очень-очень стыдно за то, что оценкой она обязана исключительно непонятному чувству вины со стороны Вострецовой. Но в чем себя может винить эта добрейшая женщина, которая, если верить Диане, несмотря на свои страдания от ожогов, не только не желала для Алины реального наказания, но и как-то пыталась ее защитить?

Тем временем, Вострецова достала из ящика стола «свежий» бумажный журнал-кондуит. Почти точную, только чуть более свежую копию предыдущего, так эффектно испепеленного стоящей перед нею смущенной воспитанницей в серебристом с синеватым отблеском спортивном костюме.

«О, Боже! Она же все умудрилась восстановить! Все записи!» - пронеслось в голове у Алины.

И подумав так, девочка как-то отстраненно наблюдала за тем, как Клара Федотовна аккуратно вписывает отличную отметку в соответствующую графу того странного учебного дня, когда Росинку почему-то «пробило» на пирокинез.

«Вот и «наказания» прилетели! – как-то совсем не весело подумалось Росинке. – От одной пряники вместо розог, от другой «пятерка» вместо заслуженной «пары»! Вот только радости от этого... никакой!»

Она покраснела и снова опустила очи долу. Стыдно...
А ведь она еще даже не извинилась перед этой золотой женщиной за совершенное!

- Клара Федотовна... Простите... – тихо сказала Росинка и... не смогла продолжить. Комок в горле не дал говорить, а слезы опять навернулись на ее голубые глаза.

Вострецова по-своему истолковала ее смущение и, взяв Алину за руку, чуть ли не силой усадила ее на стул, стоявший рядом.
- Аля! – как-то по-матерински мягко сказала она. – Что случилось? Тебе очень плохо? Больно, да?

Росинка чуть не разревелась в голос от стыда. Но это было очень плохой идеей, потому что именно в этой конкретной ситуации математичка истолковала ее слезы совершенно в ином контексте. Неправильно, но трогательно. В буквальном смысле этого слова.
Вострецова притянула ее, Алину, к себе и обняла, чисто по-матерински поглаживая по спине и утешая.

- Прости меня, Аля! – услышала девочка у себя над ухом ее тихих голос. На секунду ей даже послышался тяжелый вздох этой доброй женщины, искренне переживающей за «страдания» Алины от рук «садистки» по прозвищу Ортия. – Я честно пыталась отговорить Диану от... От всей этой омерзительной жестокости. Но она... Господи, с нею невозможно разговаривать! Она же ничего не хочет понимать! Жестокая, дрянная ретроградка!

Боже мой! Да что же делать-то?! Как ей объяснить, что ничего «жестокого» и в помине не было! Да и быть не могло! Что назвать Ортию «жестокой»...
Это же все неправда!

Но Алина молчала, лишь тихонечко всхлипывая. Чувствовала себя предательницей, и все равно молчала. Просто потому, что боялась нарушить обещание, данное Старшей.

Некоторое время они так сидели, рядом, обнявшись. Пожилая учительница, всерьез полагавшая, что утешает ребенка, обиженного унизительным наказанием, и девочка, мучающаяся от невозможности сказать правду и тем самым выйти из общей несправедливости ситуации, когда из двух равно симпатичных ей женщин одна относится к другой вроде бы и хорошо... Зато другая относится к первой...

- Это несправедливо, несправедливо... – прошептала Алина.

- Я знаю, Аля, знаю, - Клара Федотовна мягко гладит ее по спине, и от этой незаслуженной ласки у Алины на душе становится еще тяжелее.

Все незаслуженно, и пряники вместо розог, и отличная оценка на совершенно пустом месте, и утешение за наказание, которого не было. Спазм перехватывает дыхание... Всхлип...

 ...Наконец, под заботливыми руками Вострецовой она успокаивается. Учительница отпускает девочку. Теперь Алина просто сидит с нею рядом. А математичка держит ее за руки и говорит ей то, что ее, оказывается, мучает всю дорогу. И от этого Алине ничуть не легче...

- Аля, милая, я очень виновата перед тобою, - тихо произносит эти слова женщина с проседью в темно-каштановых волосах. А Росинка при этом упрямо глядит в пол, не в силах сказать ей правду. – Я давно уже спорю с Дианой. Я против этой ее отвратительной практики истязания девочек. Да, они как бы сами выбирают для себя этот ужас. Не знаю уж, зачем им это надо... Но мы же цивилизованные люди! В наше просвещенное время нельзя допускать такой жестокости! Это просто постыдно и аморально, причем для самой воспитательницы!

- Не было никакой жестокости, - Алина, наконец, решилась поднять на нее свой взгляд. – Диана Афанасьевна вчера отказалась меня сечь.

- Значит, она все-таки меня послушалась! – в голосе Вострецовой зазвучало неприкрытое торжество. И Алине почему-то стало очень обидно за Ортию. – Мне все-таки удалось ее убедить, хотя бы в случае с тобой! Наконец-то она хоть что-то начинает понимать! Слава Тебе, Господи!

Похоже, что от полученной новости Вострецова была в полном восторге. А вот Алина, в свою очередь, была в шоке от того, что теперь одна из двух крайне симпатичных ей женщин Центра будет считать себя победительницей в каком-то странном и очень неприятном для них обеих споре. И причиной этой кажущейся победы стало то, что сказала сейчас именно она! И ведь как глупо это все выглядит! Ну, когда две милых, и, каждая естественно по-своему, добрых, женщины спорят о том, что по ее, Росинки, мнению вовсе не имеет никакого значения!

Может быть, именно она, Алина-Росинка сможет им помочь, сумеет их как-то...
Помирить?

Эта идея немедленно захватила все ее мысли! Ну, конечно же! Те, кто ее искренне любит, никак не могут враждовать между собою! Они же обе добрые и хорошие! Обе, пусть и каждая по-своему!

Решено! Она, Алина-Росинка, помирит их! Она, и только она сможет это сделать! У нее все получится!

Вот только как это сделать аккуратно, так, чтобы не обидеть обеих? И, самое главное, не нарушить данное Ортии обещание и...
И не рассорить их окончательно!

Сделаем, не вопрос! Но аккуратно. Очень аккуратно...

- Клара Федотовна! – Алина как-то мягко улыбнулась. – Диана Афанасьевна очень уважает Вас! Она считает, что Вы самая доброжелательная и корректная из всех предметников. Считает Вас лучшей из лучших! И Диана Афанасьевна решила, что до того, как она меня окончательно простит, я сама обязана попросить у Вас прощения. Она меня пристыдила, и мне стало очень неловко, что я этого до сих пор не сделала!

Алина постаралась улыбнуться как можно искренне и произнесла то, что ей стоило сказать уже давно, с самого начала этого утреннего визита:
- Клара Федотовна! Пожалуйста, простите меня!

Алина ожидала, что растроганная Вострецова «растает», улыбнется, прослезится (нужное подчеркнуть).

Но...
Нет, ее реакция была совсем иной. Визуально, она мгновенно стала много старше. Теперь лицо пожилой, хотя и красивой учительницы стало серьезным, даже каким-то настороженным, как будто она подозревает нечто странное...

Неужели?..

- Алина! Скажи, а почему ты решила попросить прощения? – как-то одновременно мягко, но требовательно спросила учительница. И сразу уточнила свой вопрос:
- Ну... ПОСЛЕ разговора с Дианой... С Дианой Афанасьевной? – поправилась она, четко обозначив явное профессиональное уважение к коллеге.

- Она... – Алина поняла, что ступила на крайне скользкий путь, но сворачивать было уже поздно. – Она поинтересовалась у меня, попросила ли я у Вас прощения. И пристыдила меня за то, что я этого еще не сделала. Сказала, что нет смысла сечь девочку, которая даже не осознала всей степени своей вины, не поняла всю глупость своего проступка. Что будет гораздо лучше, если я сегодня отправлюсь к Вам и лично извинюсь, чем если она накажет меня без надлежащего эффекта.

- А почему ты не извинилась раньше? – мягко, но настойчиво продолжила свой ненавязчивый «допрос» Вострецова. – Ты ведь очень мягкая и тактичная девочка, и если бы ты реально ощущала себя виноватой, то давно подошла бы ко мне сама, безо всяких напоминаний!

- Но Вы... – Алина ухватилась за внезапно возникшую мысль, кстати, вполне логичную. – Вас ведь два дня не было. Вы ведь, наверное, лечились, да? Ну, от ожогов! Ой...

Она испуганно замолчала.

- Да, я действительно лечилась, - тихо, но каким-то напряженным голосом сказала Клара Федотовна, - но только один день, всего один. И только один человек во всем Центре, кроме замдиректора, Васильевой Розы Петровны, знал об этом, о том, что у меня действительно были небольшие ожоги на лице. Диана Афанасьевна зашла к ней в кабинет, когда я брала один день отдыха «за свой счет».

Алина покраснела и опустила глаза в пол.

Все. Она «предала» свою Старшую.
Проговорилась.
Стыд ей и позор.

- Я ведь просила ее, - с какой-то горечью произнесла пожилая учительница, - умоляла ничего тебе не говорить. Объясняла ей, что не стоит мучить Алину еще и этим. А она решила «обыграть воспитательный момент». Как она любит говорить, «осуществить многофункциональное педагогическое воздействие»! И наплевать ей и на все мои просьбы, и на все требования в части педагогического такта!

Алина готова была провалиться на месте от стыда! Девочка не просто молчала. Чтобы не сказать лишнего, и не подлить масла в «огонь педагогического гнева», она даже прикусила губу.

- Аля! – Вострецова сказала это каким-то очень серьезным тоном. – Это ведь Диана тебе сказала про то, что у меня были ожоги, да?

Алина упорно молчала, но ее лицо было весьма красноречиво. Именно от слова «краснО».

- Можешь не отвечать, мне и так все понятно, - вздохнула Вострецова. А потом, взяв Алину за руку, задала ей вопрос, на который девочка ничего не могла ответить в принципе. Просто по той причине, что сам вопрос для нее был за гранью бреда. – Аля! Диана ведь будет тебя сечь именно сегодня? Ты же точно это знаешь, ведь так?

Алина медленно подняла на нее перепуганные глаза и отрицательно покачала головой. Но пожилую противницу телесных наказаний это вовсе не убедило.

- Она ведь решила «растянуть удовольствие», помучить тебя морально, прежде чем исхлестать розгами до слез? Ведь так? – голос учительницы был мягким и сочувственным, но за ним прятались горечь и гнев в отношении Старшей, в отношении любимой Ортии.

Алина была в ужасе. Она поняла, что ее молчание будет истолковано как согласие с этими ужасными и совершенно несправедливыми обвинениями, высказанными Вострецовой в адрес ее Старшей.

И она не стала больше молчать.

- Клара Федотовна! Вы не правы! – воскликнула Росинка. – Диана Афанасьевна действительно простила меня! Поверьте, никакое наказание за журнал мне не грозит, ни телесное, ни моральное! Правда-правда! Сегодня никаких розог для меня она вовсе не планирует!

- Аля, я тебе не верю, - тихо сказала Вострецова. – Я знаю, что Диана очень хороший психолог, наверное, самый сильный из тех, кого я знаю. И она каким-то образом умудряется «промыть мозги» девочкам, с которыми работает, так что они перестают воспринимать всю эту жестокость как что-то ненормальное. Любая из тех, кто прошел через ее Кабинет, молчит о том, что там происходило, что было на этих «исполнениях»! И всем своим видом показывает, что весь этот ужас ее скорее радует, чем пугает. Я не знаю, что она там с Вами всеми делает, но твои подруги готовы на все, лишь бы защитить эту, как вы ее называете, Ортию, от любых обвинений.

Учительница сделала многозначительную паузу, и мягко, ласково провела пальцами по щеке девочки.

- Аля, ты очень хорошая девочка, - тихо сказала она, - но я не могу тебе верить, во всяком случае, в этой части. Прости, но я не сомневаюсь, что ты просто покрываешь эту садистку. И это просто ужасно, когда в ребенке воспитывают терпимое отношение ко всей этой жестокости. Прости, но мне придется принять меры.

С этими словами, Вострецова зачем-то встала и вышла из-за стола, шагнула в сторону. Алина тоже встала, напряженно следя глазами за учительницей.

Клара Федотовна вынула из кармана стандартную «мобилку» и набрала из памяти этого небольшого телефонного аппарата номер. После чего переключила звук на «громкую связь».

Алина поняла, что математичка сейчас будет вести крайне неприятный разговор. Она и сама, в случае звонков по каким-нибудь серьезным вопросам, предпочитала говорить по «мобилке» стоя, а еще лучше, прохаживаясь. И Росинка сразу поняла, кому именно звонит Вострецова...

Длинные гудки сменил голос Дианы, слегка искаженный динамиком, но вполне узнаваемый.

- Клара Федотовна? – спросила Ортия. – Я Вас слушаю! Доброе утро!

- Если оно, конечно, доброе, - со вздохом процитировала английского «бытописателя мягких игрушек» Вострецова, и перешла к сути вопроса:
- Диана Афанасьевна! Передо мною стоит Росинкина.

В этом утверждении не было никакого преувеличения. Росинка действительно стояла перед нею, напряженно вслушиваясь в их диалог.

- Я рада, что мое вчерашнее внушение подействовало на Алину! – в голосе Дианы послышались какие-то весьма теплые нотки. – Думаю, наша милая пироманка уже находится на пути к исправлению! Передавайте ей мой дружеский привет!

«Она не шутит! – с восторгом и... ужасом подумала Росинка. – Она действительно меня любит и искренне считает своим другом! Но... Но ведь сейчас Клара Федотовна... О, нет! Только не это!!!»

Она не ошиблась. Вострецова вновь тяжело вздохнула и сказала то, что вполне могло поставить точку в ее, Алины, особых, доверительных отношениях с воспитательницей.

- Диана Афанасьевна! – пожилая учительница говорила это очень серьезным тоном. – Эта девочка пришла ко мне извиняться неспроста. Зачем Вы рассказали ей о том, что я брала выходной для лечения? Помните, Вы вошли к Розе Петровне, где я оформляла документы? Тогда Вы еще проявили ко мне участие, осмотрели ожоги у меня на лице, и даже предложили какие-то свои особые притирания, для быстрого лечения. Я ведь попросила Вас, никому, особенно Алине, не говорить о причинах моего невыхода на работу. Но Вы... Зачем Вы стали терзать эту бедную девочку рассказами о моих, якобы, мучениях? Между прочим, к утру следующего дня у меня все прошло. И Вам вовсе не следовало усугублять моральные страдания воспитанницы этими подробностями!

- Клара Федотовна! – голос Дианы был уже несколько раздраженным. - Полагаю, Вы поступаете крайне непедагогично, заставляя воспитанницу выслушивать подробности наших с Вами непростых отношений. Давайте не будем продолжать нашу вечную дискуссию о принципах реализации педагогических воздействий! Не стоит спорить о допустимом и недопустимом в отношении детей, при том самом ребенке, которого это все непосредственно касается!

- Нет, дорогая Диана! – Вострецова обращением по имени четко обозначила факт отношения к Ортии не как к равной, а как к младшей «по ситуации». – Девочка будет это слушать. Разговор у нас с Вами не только принципиальный, но и непосредственно касающийся ее судьбы!

- Что Вы имеете в виду? – Диана произнесла эти слова весьма встревоженным тоном. Возможно, она испугалась, что Алина проговорилась о своей инициации постороннему человеку? – Причем здесь какая-то «судьба» Росинкиной?

- Вчера Вы осуществляли над ней это свое «исполнение», - Клара Федотовна какой-то жесткой иронией обозначила это слово. – И Вы, судя по всему, решили продлить ее мучения, растянув страдания провинившейся на целых два рабочих дня. Устроили ей моральную пытку, протяженностью в целые сутки! Сутки морального истязания! И все для того, чтобы девочка, намучившись, пришла к Вам под розги, плеть, или что там Вы используете, с радостью, как за избавлением от моральных мучений! Тех самых, которые Вы же у нее и вызвали!

- Я не использую при работе плеть, - с каким-то напряженным преувеличенным спокойствием ответила ей Ортия. Было ясно, что это кажущееся спокойствие дается воспитательнице совсем нелегко, - да и розги применяю весьма аккуратно. Насчет моральных страданий девочек, я тоже стараюсь быть достаточно умеренной. Поверьте, никакой жестокости в отношении Росинкиной проявлено не было. Более того, ее в отношении Алины и не предполагается! Я, так же как и Вы, желаю этой милой девочке только добра, и не собираюсь причинять ей никаких серьезных страданий, ни моральных, ни физических!

- Моральные страдания я четко вижу у нее на лице! – жестко сказала учительница. – Она уже успела здесь у меня вволю наплакаться. Причем, причины этих своих слез, она не поясняет. И никак уж не похоже на то, что в этой части Ваше «исполнение» было сколь-нибудь умеренным! А насчет предстоящих ей физических страданий, имейте ввиду, я не верю ни одному ее слову о том, что Вы ее, якобы, простили! Я слишком хорошо Вас знаю! Вы, дорогая Диана, никогда не упустите случая «закрепить результат» морального воздействия физическим наказанием. К тому же, Алина проговорилась, что ее сегодняшние извинения, это лишь одно из условий ее прощения. А значит, есть и другие, и лично я вполне понимаю, какие именно!

- Клара Федотовна! – голос Ортии становится еще более напряженным, чем прежде. – Я возмущена Вашим поведением! Это непрофессионально, вмешиваться в мою педагогическую работу! Я сама вправе решать, как именно работать с этой девочкой! Даже если я растягиваю порой «исполнение» на два дня, это не повод провоцировать воспитанницу на разговоры о подробностях того, что происходит за закрытыми дверями моего, Вы слышите, именно моего кабинета! Вы сейчас действуете на грани раскрытия педагогической тайны! Берегитесь! А то, что Вы говорите это все при самой воспитаннице, это просто аморально!

- А то, что Вы подговариваете девочек покрывать Вашу жестокость, это не аморально?! – жестко обозначила свою позицию учительница. – Диана! Вы просто используете Правило о педагогической тайне, чтобы эта, крайне некрасивая сторона Ваших «исполнений» не вылезла наружу! И девочки только пешки, инструмент в Ваших руках! Вы манипулируете ими, используя их нравственное чувство. Внушая им, что с ними и нужно поступать именно так, как это делаете Вы! Это не просто жестоко! Это насилие не только над их телами, но и над их душами!

- Клара Федотовна! – судя по голосу, Ортия уже начала терять терпение. -
Чего Вы добиваетесь? Чтобы я уволилась? Так не Вы приняли меня на эту должность! Я знаю, что шпильки от Вас это мой тяжкий крест в моей Службе. Но всему же есть свои пределы! Измените Правила, и дайте мне возможность отказывать девочкам в их Праве на альтернативное наказание. А пока такое Право у них есть, я буду делать то, что делаю. И я не собираюсь менять свою позицию, сколько бы Вы надо мною не издевались, и сколько бы Вы меня не оскорбляли!

- Я не оскорбляю Вас! – тон Вострецовой тоже стал более резким, почти грубым. – Я просто исполняю свой долг, пытаясь защитить эту девочку от Вашей бессмысленной жестокости. Я требую, чтобы Вы оставили ее в покое и дали мне слово, что она не будет телесно наказана за тот случай!

- Я не знаю, что Вам там наплела эта девчонка, - в голосе Ортии явственно прорезался металл, - но я ей вчера несколько раз Русским языком сказала, что для нее никакого телесного наказания за тот случай не будет.

- Вы даете и мне, и ей в этом свое честное слово? – уже несколько вежливее спросила Клара Федотовна. – Алина не будет дополнительно наказана сверх вчерашнего?

- НЕТ! – голос Ортии уже точно был выкован из стали и закален по всем правилам оружейников из Дамасска и Толедо. – Я не собираюсь разбрасываться своим Словом Чести по столь ничтожному поводу, как Ваши неуемные фантазии о моем садизме! Извольте прекратить Ваше издевательство и оставить меня в покое! А Росинкиной передайте, коль уж в прошлый раз она меня так плохо расслышала, что за тот случай ей ничего не грозит! Совсем ничего! И мне, почему-то, кажется, что от нее-то я уж точно, и вовсе ничем не заслужила столь странного отношения, всех этих оскорбительных намеков на какую-то жестокость с моей стороны!

- Диана Афанасьевна! Я... – Росинка, порывисто шагнув по направлению к учительнице, попыталась запоздало вмешаться в столь эмоциональный диалог двух любимых педагогов, но в динамике «мобилки» Вострецовой уже послышались короткие гудки. Раздраженная, нет, скорее даже разъяренная Ортия отключила вызов.

- Ну вот, теперь она тебя уж точно пальцем не тронет! – каким-то торжествующим тоном сказала Клара Федотовна, убрала «мобилку» в карман и взглянула с улыбкой на шокированную ученицу. – Все в порядке, глупышка, не бойся! Эй, а почему ты... опять плачешь?!

Действительно, в который раз за этот день, глаза Алины были «на мокром месте».

- Клара Федотовна! – девочка действительно, со слезами на глазах, в ужасе, нет, скорее даже в полном отчаянии, смотрела на любимого педагога. – Что же Вы наделали?! Ведь Диана Афанасьевна...

Она на секунду замолчала, боясь сказать лишнее. И так уже своими глупыми словами довела двух хороших женщин до крепкой ссоры! Не хватало только проговориться про вчерашнюю инициацию, которую Ортия, скорее всего, провела с нарушением каких-то писаных и неписаных Старых Правил, и про все, что это Действо сопровождало! Алина откуда-то точно знала, что раскрытия этой Тайны Ортия ей уж точно никогда не простит. А сейчас еще остается хотя бы небольшой, почти призрачный шанс хоть как-то с нею помириться!

Поэтому, оборвав себя на половине фразы, и судорожно переведя дыхание, Алина сказала:
- Клара Федотовна! Пожалуйста, позвоните и извинитесь! Вы не правы! Диана Афанасьевна ничем меня не обидела! Она действительно простила меня! У меня и в мыслях не было Вас обманывать! И поверьте, она не учила меня ничему плохому!

- Ты не знаешь психологов! – грустно улыбнулась Вострецова. – Они, увы, могут «закладывать» в головы таким, как ты, восторженным девочкам, любую «установку»! В том числе и «установку» на терпимость к разным архаичным ритуалам, по сути, глубоко отвратительным для нормального цивилизованного человека! Поверь мне, Диана очень опытная и хитрая! Но я когда-нибудь все равно ее выведу на чистую воду и докажу, что она обращается с девочками крайне жестоко!

- Вы ничего никогда не докажете! – возмущенно сказала Алина. – Просто потому, что это все неправда! Она вовсе не жестокая! Например, вчера она не только меня ни разу не ударила, но и не сказала мне ни одного грубого или резкого слова!

- Вчера – да, - кивнула головой Вострецова, - а сегодня? Завтра? Послезавтра?

Математичка снова присела за свой письменный стол, поманила Алину к себе, а потом, когда та, наконец, подошла, притянула девочку за руки, усадив ее на соседний стул рядом с собою.

- Пойми, Алина! – сказала она очень искренним тоном. - Я хочу, чтобы мои девочки были полностью избавлены от всякой жестокости, в том числе от той, которую наша Диана считает добровольной. Иначе та терпимость к страданию и мучению, не важно, своему или чужому, которую она может воспитать своими «исполнениями», рано или поздно аукнется тем, что люди и ментаты снова вернутся к исходному уровню нравственности. К тому ужасу, от которого мы ушли, вернее, с большим трудом отползли за сто пятьдесят лет. Алина, ты выросла в другое время, в НАШЕ время, среди честных и доброжелательных людей, и тебе очень трудно осознать тот факт, что нравственность человечества всегда висит на волоске! Вспомни, всего полтора века назад людей пытали и били кнутом, секли розгами, вовсе не задумываясь о какой-то там добровольности или «альтернативных» наказаниях. Тех, кто смел протестовать против произвола властей и повседневной жестокости, расстреливали из ружей и пушек по приговору суда. А иной раз и просто удавливали веревкой, которую иронично именовали «пеньковым галстуком», порою даже в виде совершенно бессудных расправ, просто по капризу местного начальства! Провинившихся людей морили холодом и голодом в тюрьмах. Заставляли голодных и раздетых каторжников изнывать на тяжелейшей работе, подгоняя палками и кнутом. Да и сами истязуемые, тоже были отнюдь не подарок. Они с удовольствием мучили своих бывших товарищей, едва добравшись до самой мизерной начальственной должности! Люди тогда, в отношении друг друга, вели себя как звери! Даже хуже! Звери хотя бы не торгуют своими собратьями, а люди, в те времена, полтора века назад, без зазрения совести, оптом и в розницу продавали в рабство своих соплеменников! При этом заметь, все это они проделывали, считая себя просвещенными, уже умея и читать, и писать, создавая шедевры живописи и даже совершая научные открытия!

Вообще-то, обо всем этом Росинка и так знала из учебников и уроков Истории. Но сейчас ей казалось, что для Вострецовой все сказанное было не просто набором нравоучительных слов и фактов, нет. Алина где-то внутри себя четко ощущала, что Клара Федотовна все это, несомненно, чувствует совсем иначе, чем обычные люди, обостренно, почти как ментат. Что было очень, очень странно...

Тем временем, Клара Федотовна продолжала.

- Все стало много хуже, когда в середине XIX века были выявлены ментаты, - тяжело вздохнув, сказала она. – Тогда коммерсанты и военные разглядели в этих странных и подозрительных для нормального обывателя человеческих существах огромный потенциал. И тогда они, любители золота, крови и боли, делающие на этом состояния, стали всем своим мерзостным арсеналом пыток и истязаний, который за века существования создало человечество, понуждать ментатов к использованию их особого Дара на благо войны и торгашества. В интересах всех тех мерзких тварей, которые всю дорогу идут рядом, рука об руку! Одни из них убивают живых, другие обирают до нитки, и живых, и мертвых. И, если бы не Император Николай Благой, и его друзья, группа просвещенных интеллектуалов, безупречно честных военных, и ментатов, во главе с Иваном Петровичем Павловым, мы уже давно скатились бы до низших пределов нравственного дна. В те годы Павловская система, внедренная по всей нашей Стране, смогла помочь вырастить первое поколение Людей и ментатов, отличавшихся особыми нравственными качествами, и готовых претворять в Жизнь свои идеалы, не обращая внимания на хохот, издевательства и угрозы со стороны окружающей их толпы стяжателей, работорговцев и палачей. А дальше... Все было сложно, но полтора века постоянной, неустанной работы по нравственному оздоровлению общества, привели нас к современному гуманному и цивилизованному состоянию. Но поверь мне, все это очень ненадежно, почти хрупко. Знаешь, Аля, я ведь бывала в Азии, где «поля смерти» до сих пор стонут от мучений миллионов безвинных страдальцев, которых там пытали и убили. Каждый, из нормальных Людей, кто там оказался, никогда не забудет этого УЖАСА, который в тех местах буквально висит в воздухе, стелется по земле, пронизывает до костей ледяным дуновением Смерти... Да, Слава Богу, мы все же не дошли до такой мерзости, до подобного морального уродства! Но даже у нас, в просвещенном обществе есть проблемные моменты, требующие особого внимания к нравственному облику тех, кто держит в своих руках какие-то властные рычаги, во всех тех ситуациях, когда бездушие, нравственная черствость и жестокость могут стать причиной человеческих страданий. Ведь до сих пор, вывести на чистую воду лицемера, подонка и стяжателя, и избавить общество от последствий деяний такого мерзавца, задача вовсе не простая! Нравственная «грязь» имеет свойство пятнать самые чистые души, дай только возможность! Любой повод для приложения жестокости может стать точкой заражения, местом, откуда распространится нравственный недуг. Пойми, Алина, не так уж и сложно поставить человека в жестокие условия, а потом сказать: «Он САМ сделал свой выбор и САМ виноват!» Вот и вас, нравственно чистых девочек, наша Диана, которой вы придумали это двусмысленное прозвище Ортия, самим фактом возможности своих «исполнений», ставит в ситуацию необходимости примириться с этой жестокостью, от которой, Слава Богу, мы ушли в иных обстоятельствах нашей Жизни! И это ужасно!

- Но Клара Федотовна... – Алина попыталась соединить во что-то внятное собственные мысли по поводу сказанного, и с трудом смогла это сделать. – Ведь мы, ментаты, особые. А значит и отношение к нам должно быть особым. Чем больше способностей, тем строже должно быть воспитание. И это справедливо. А боль... Вряд ли Диана Афанасьевна способна кому-то причинить по-настоящему сильную боль, и уж тем более сделать это грубо и жестоко... Она в высшей степени тактична, почти так же, как Вы... Не стоит относиться к ней так уж плохо!

- Ты рассуждаешь как Диана, и даже говоришь сейчас ее словами, - мягко упрекнула девочку учительница. – Я же хочу, чтобы ты, сохранив в себе эту трогательную привязанность к людям, которые тебе симпатичны, научилась хоть немного критически воспринимать личность каждого из них.

- Но вдруг, это не я, а именно Вы ошибаетесь в отношении Дианы? – горячо воскликнула девочка, и смущенно поправила себя: - Дианы Афанасьевны...

- Ты все сказала сама! – мягко улыбнулась Клара Федотовна. – Видишь, ты сама заметила свое восторженное отношение к той, которая собиралась подвергнуть тебя этому унизительному наказанию. А то, что я полагаю жестокостью, ты почти всерьез считаешь чуть ли не знаком отличия. Как будто принять боль от рук Ортии, это не обида, не унижение, но некая «тайная привилегия». И я уверена, что сейчас только уважение ко мне мешает тебе оспорить это мое утверждение. Ведь так?

Алина вспыхнула лицом и снова потупила взор.

- Это так заметно? – спросила она, весьма смущенным тоном.

- Это, увы, стандартно, - Клара Федотовна снова мягко погладила ее по щеке. – Пойми, эта странная эйфория от общения с Ортией возникает у всех девочек, которые прошли через ее кабинет. На мой взгляд, это ненормально. Возможно, в том, что там происходит, действительно больше мягких нравоучений, каких-то психологических тренировок и даже специфического юмора, чем реальной боли... Да? Я не ошиблась?

Алина молчала, но ее смущение было весьма красноречиво.

- Я не буду ничего рассказывать Рязанцевой о нашем общении, - мягко улыбнулась Вострецова. – И я не требую от тебя «предать» ту, которой ты так доверяешь. Я понимаю, нужно время, чтобы все понять, и понять правильно. Вот сейчас ты стыдишься того, что стала невольной причиной нашей с нею очередной ссоры. Кстати, не переживай, это все действительно происходит далеко уже не в первый раз. Просто до этого все обходилось без присутствия девочек. Но здесь уж так получилось... Пойми, Аля, ты такая добрая, ты действительно любишь ее, и сейчас реально мучаешься одним единственным вопросом, простит тебя Ортия, или не простит... Ведь так?

Алина тяжело вздохнула, и в знак согласия просто молча кивнула головой.
Спорить с «раскусившей» ее учительницей было совершенно бессмысленно.

Клара Федотовна мягко подняла лицо Росинки за подбородок и почти заставила смотреть ей прямо в глаза. А потом очень мягко и адресно улыбнулась.

- А теперь, милая моя Алина, представь, что однажды эта самая Диана Ортия примется за «исполнение» в не столь благодушном настроении, как вчера, - голос учительницы мягок, но выражение ее глаз весьма серьезное, почти суровое. И легкая улыбка постепенно сходит с ее губ. - Представь, что она действительно будет сердиться, обижаться, раздражаться, и именно на тебя. Что она будет груба и не сдержана, будет действовать на грани жестокости. Или даже ЗА этой гранью, которая, знаешь ли, весьма условна! Сможешь ли ты принять то, что она будет делать с тобою, все ее хлесткие жгучие удары? Принять их без обиды и с пониманием?

Она смотрит ей прямо в глаза, и от этого взгляда женщины с проседью в темно-каштановых волосах, у Алины холодеет сердце. Это не страх, нет. Это странное понимание ее тревоги. Тревоги за нее, Алину-Росинку.

- Так скажи мне, милая Алина, - эти слова звучат, как предложение задуматься и ответить весьма осмысленно, - сможешь ли тогда уже ты простить ей то, что станет для тебя тяжким оскорблением?

- Не знаю... – Алина поежилась от открывшейся ей невеселой перспективы, но все же взяла себя в руки и ответила: - Простите меня, Клара Федотовна, но я не верю в жестокость Дианы Афанасьевны. Это все не про нее. Нет-нет, все не так! Вы просто меня пугаете!

- Скорее, предупреждаю, - серьезно заметила Вострецова. – Знаешь, я, наверное, действительно слегка перегнула палку в разговоре с Рязанцевой. Но я, почему-то, вовсе об этом не жалею. Да, возможно я поступила непедагогично, и у Дианы теперь есть повод на меня жаловаться...

- Она не станет жаловаться! – Алине захотелось сейчас хоть как-то защитить свою Старшую. – Она выше таких дрязг и гордится своим профессионализмом!

- А я не горжусь им, - спокойно ответила пожилая учительница, - я просто защищаю тебя так, как могу, от ее жестокости. От той жестокости, которую ты, увы, пока что не замечаешь... Возможно, это все и непрофессионально, и непедагогично, и даже поссорит тебя с твоим новым «кумиром». Но я не жалею. Если Диана достойна твоей близкой дружбы, вы с нею обязательно помиритесь. Можете даже потом с нею вместе «поперемывать» кости этой «злобной грымзе Вострецовой», я не возражаю. Для меня главное то, что она дала слово тебя не наказывать за случай с журналом. И даже возможное охлаждение отношений между Вами, меня, увы, вовсе не пугает. Считай, что у тебя теперь есть небольшой тайм-аут, просто для того, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства, связанные с Дианой Ортией. И, может быть, понять хоть что-то из того, что я тебе здесь наговорила... А сейчас, дай мне свою «мобилку»!

Алина молча подала требуемое, и математичка выполнила с ее и своим аппаратами примерно те же манипуляции, что вчера вечером проделывала ее оппонент. Вот только себя Вострецова обозначила не фамилией, и не прозвищем, а именем.
Вернее, его французской формой.

Claire.

Росинка удивленно вскинула на нее свои голубые глаза.

- С сегодняшнего дня ты имеешь право называть меня по имени, - Вострецова явно не шутила. – Будь так любезна, называй меня Клэр, да-да, именно Клэр. Вот так вот, запросто, по имени. Так нужно. Пока что «на вы». Впрочем, мне отчего-то кажется, что уже весьма скоро ты созреешь до понимания всего, что я тебе сказала. Ты признаешь меня одной их близких тебе, одной из СВОИХ. И вот тогда ты, наверняка, будешь уже обращаться ко мне совсем запросто. Просто, потому, что не сможешь вести себя иначе. Имей в виду, я действительно разрешаю тебе обращаться ко мне «на ты». Естественно, наедине, а не в классе. Сама понимаешь, некоторые привилегии не стоит слишком афишировать.

Алина вытаращила на нее глаза. Это было...

А впрочем, все было правильно, вернее, в пределах Правил. Со времен Павлова, из Правил той самой Академии, которую он создал для обучения ментатов, в нынешние Правила Центра перекочевали некоторые «древности». Помимо Права воспитанниц на «альтернативное» наказание, и некоторых других «реликтов Павловской эпохи», сохранилось особое право педагога взять под официальное покровительство любую ученицу, и «вести» ее по ходу обучения. В этом случае, психологическая дистанция между воспитательницей и воспитанницей сокращалась до минимума, и им дозволялось в неформальной обстановке общаться в таком особом, сугубо доверительном порядке, весьма непринужденно, и даже «на ты». Вот только педагогов, желающих воспользоваться этим своим особым правом, обычно не находилось. Просто потому, что такая работа требовала от Шефа воспитанницы затрат дополнительного личного времени, да и просто не принято было так выделять кого-либо из девочек. Впрочем, говорят, что когда-то именно «подшефным» доставалось куда больше строгостей, чем ласки! Так что в те времена, когда такое практиковалось часто, другие воспитанницы им обычно вовсе не завидовали!

Н-да...
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой...

Так писал один Поэт еще «павловской» эпохи...

- Кажется, ты все-таки вспомнила Правила! – улыбнулась учительница. Вот теперь она снова как-то странно помолодела, и лицо ее, почему-то, стало почти таким же красивым, как у Дианы. – Да, ты все правильно поняла! Я официально беру над тобою шефство. Буду контролировать твою успеваемость и прочее. Розог, в отличие от Дианы, конечно, не обещаю, но поверь, я найду иные, не менее эффективные средства педагогического воздействия. В крайнем случае, обращусь к твоему «кумиру» за помощью. Уверена, уж в этом-то она мне не откажет!

Слово «кумир» Вострецова выделила отнюдь не жесткой усмешкой, а, скорее мягкой улыбкой, несмотря на предшествовавшую размолвку с Дианой Ортией. Ну что же, значит, она вовсе не так уж плохо к ней относится...

- Вы... – Алина недоговорила. В ее глазах застыло восхищение, смешанное с удивлением и даже каким-то, непонятно откуда взявшимся, страхом.

- Шутка! – очаровательно улыбнулась добрейшая Клара Федотовна. И многозначительно добавила:
- Хотя... :-)