Рука, державшая перо...

   
 К 1600-летию создания армянского фонетического алфавита


  И испытав много лишений в поисках блага для своего
  народа, он воистину был
  вознагражден вседарящим Господом:
  своей святой правой, подобно отцу,
  сотворил новые и восхитительные создания –
  буквы армянского языка.
                Корюн(V в. от Р.Х.)

  В полдень пасхальной пятницы, 7 апреля 30 года от Р.Х., по дороге к месту казни, которую и сегодня показывают в Иерусалиме, вели Христа и двух разбойников. Руки каждого были прибиты к горизонтальной балке через шею.  На груди каждого из осужденных висела табличка с указанием вины. Та, что висела на груди Христа, была написана на трех языках: еврейском, греческом и латинском, чтобы все могли прочесть. Лаконичная формулировка, на которой настоял прокуратор Понтий Пилат, гласила: “Иисус Назаретянин, Царь Иудейский”.

    В своде раннехристианских догм трехязычная догма, требующая, чтобы Бога славословили только на упомянутых трех языках, в первый раз столкнулась с действительностью, когда в христианской Армении Месроп Маштоц создал фонетический алфавит, созвучный сложности армянского ума.

 Создатель армянской письменности, его сподвижники и ученики, имея под рукой арамейские и греческие оригиналы Священных книг, сравнительно быстро и непревзойденно перевели на армянский  книги Ветхого и Нового Заветов(более 31000 стихов), умело сочетая принципы “из слова – слово”,  “из смысла – смысл”. Как такая работа могла быть сделана без предварительного составления словарей, мы не представляем - Корюн, один из переводчиков, которому было поручено написать об этой работе, о словарях не упоминает.

 Библия на грабаре, с момента возникновения воспринималась как одушевленная книга, которую переписывали, оберегали в семьях, передавали по наследству, всяческими способами пытались сохранить, когда само существование оказывалось под угрозой. Она была названа Аства;ашунч по слову апостола Павла - богодухновенная.

   Возможность материализовать и организовать мысль на родном языке рукой, держащей перо, рассматривалась, как Богом дарованное благо, дошедшее до народа через Месропа Маштоца. Это благо позволило славословить Бога в церквях на грабаре, записать предания об истоках народа, сохранявшиеся в коллективной памяти, создала профессии историка, летописца, переводчика, переписчика, изготовителя пергамента, переплетчика, художника-миниатюриста, стимулировала авторский дар, наполнила новым содержанием важнейшую для передачи знаний и сохранения  приемственности систему Учитель-ученик, диктовала необходимость школ-вардапетаранов.

 Любимый ученик Маштоца, Корюн, свидетельствует, что воодушевление охватило народ: научиться писать на родном языке хотели все – от царя, Врамшапуhа, до детей простых крестьян.
 
 Создание адекватной армянскому интеллекту письменности, перевод Священных книг на армянский язык и  внутренняя потребность  армянского менталитета к усвоению культуры, в первую очередь позволили христианской Армении спаять себя в  национальное единство и  “оказать на Востоке одну из величайших услуг христианскому миру, оставшись неизменными носителями христианского света, при самой неравной многовековой борьбе своей с язычниками и мусульманами”.

 Знаменательно, что санкционированные армянской церковью последующие переводы книг античных и христианских авторов не включили пронзительной  “Исповеди” одного из отцов церкви, Блаженного Августина(354-430 от Р.Х.), от года смерти которого принято отсчитывать мрачный период в средневековой Западной Европе. В этой программной рукописи инеллектуальные возможности, заложенные в человеке, рассматривались как искушение, которому последний не должен поддаваться.
 Принципиальное положение, парадоксальное в свете будущего восхождения челоерка, способного на открытие, изобретение и художественный взлет, звучало так:

 “Есть еще один вид искушения, еще более чреватый опасностью. Это болезнь любознательности… Именно она зовет нас попытаться приоткрыть завесу над тайнами природы, теми тайнами, которые находятся выше нашего понимания и не принесут нам ничего и которые человек не должен желать постичь…”.

 Представляется, что уже тогда это положение было неприемлимо как для католикоса Саака Партева, получившего эллинское образование, опирающееся на разум, так и для Месропа Маштоца, также получившего греческое образование. Не случайно, что последний начал перевод Священных книг с Притч Соломоновых и Экклезиаста, требующих от читателя  образованности и открытости ума, чтобы впитывать мудрость, прикрытую иносказаниями и метафорами.

 Вместе с тем для армянского христианского мировосприятия была чужда и другая крайность – античное отношение к разуму, как способному приблизить человека к богам. Клавдий Птолемей(90-168 от Р.Х.), александрийский астроном,  автор “Альмагеста”, служившего энциклопедией астрономических знаний свыше тысячи лет, пишет:

 “Я знаю, что смертен и преходящ, но когда я исследую движения звезд, я уже не касаюсь ногами земли, но восседаю рядом с самим Зевсом”.

 Возникновение Маштоца подсказывало армяннской церкви в период ее становления, что Бог делает подарок народу не через церковь, а через одаренного простого смертного. Церковь взяла на себя роль сподвижника и санкционировала общественно значимые действия одаренного человека.

  Корюн, которого мы отождествляем с первой армянской рукописной книгой, раскрывающей историю создания армянского алфавита, с самого начала подчеркивает санкционированность своего труда, весьма скуп, когда рассказывает об Учителе как о простом смертном, давая понять, что последнего отличало отсутствие сосредоточенности на себя, и весьма щедр, кагда говорит о деле Маштоца и его сподвижника, католикоса Саака Партева, на благо народа, сравнивая прибытие Учителя с алфавитом на армянскую землю с появлением Моисея со скрижалиями перед евреями.

 Так получилось, что в последующие несколько веков отношение армянской церкви к интеллектуально одаренным соотечественникам изменилось. Мы сталкиваемся с разнесенными по времени фактами, что такие светлые умы, как Давид Анахт(VIв.), а затем Анания Ширакаци(VIIв.), после годов проведенных вне родины, где они по велению своего разума приобщались к интеллектуальной сокровищнице, накопленной античностью, возвратившись, с намерением стать Учителями для своего народа, в скором времени оказались в опале.

 Тем не менее рукописи, оставшиеся от Анахта и Ширакаци, чем-то поражали современников, живущих преимущественно эмоциональной жизнью. Кто-то позаботился, чтобы они хранились и передавались как Аства;ашунч.

  Так рукописи попали в руки высокопоставленного Византийского чиновника, Григора Магистроса Пахлавуни(990-1058), возродившего в Армении античное образование, были размножены и осели в библиотеках образовательных центров Средневековой Армении  XI-XIV веков, благополучно дожили до времен книгопечатания, когда армяне, создав культурные очаги в Западной Европе, Передней Азии и Ближнем Востоке,а также в Вагаршапате(Эчмиадзин), начали концентрировать в них свое рукописное наследие и публиковать наиболее интересное.

 Среди публикаций, привлекших внимание мировой общественности, оказались “Определения философии” Давида Анахта с их глубокими аналогиями и  арифметические задачи  текстового характера с решениями, составленные Ананием Ширакаци, давшие пищу арменистам, филологам и историкам математики, а также рукопись последнего автобиографического  характера, свидетельствующая об уме, в котором задолго до Блеза Паскаля(1623-62) сплавились разум и вера.

 Когда читаешь эти публикации создается  впечатление, что общаешься с коллегой из другого колледжа. И если воспринимать христианский мир как школу, то армяне в ней, с самого начала, были лучшими учениками.

 На сегодняшний день сохранились более тридцати тысяч древних армянских рукописей, большая часть которых хранится в Матенадаране, являющимся главной достопримечательностью столицы Армении. Далеко смотрел древний переписчик и каллиграф, когда написал:

     “Рука, державшая перо, истлеет, но написанное ею останется”.