III Волшебник запаса. 15. Именем Отца Морей!

       ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.

       Часть 3.
            ВОЛШЕБНИК ЗАПАСА.
       Глава 15.
            ИМЕНЕМ ОТЦА МОРЕЙ!

РАССКАЗЫВАЕТ РИКИ АГИ.

   Однако, ночью я проснулся не столько от того, что кончилось время, отведённое мне самим собой для отдыха, сколько от голода. Я так хотел есть, что слопал оставленный на столе холодный ужин в одну минуту и в темноте. Стол стоял у окна, и мне было видно небо без туч и без звёзд. Была видна половинка планеты Навина, а другая почти не угадывалась в темноте, наползающей с юга. Что она несла с собой?
    Здесь мой Миче, он слеп, не может постоять за себя. Если флот Запретной Гавани будет побеждён, и бордовые захватят Аринари, как он будет в этом городе? Один, без меня. Без Петрика и Лёки, которые далеко. Моро и прочие считают, что они и все, кто с ними, погибли в пещерах. Я ничего о них не слышал сегодня, подумал я – и услышал.
   Переговаривался караул у подъезда здания.
   - …Беженцы эти, - закончил фразу один. Второй хмыкнул:
   - Говорят, могут там, на юге, и сами постоять за себя. Тот уполномоченный, о котором я говорил, собирает их в городе Серое Ухо. Оборона там, и всё такое, всё, что положено. Так что люди, что за рекой Наивой, вроде, туда стекаются.
   - Люди! Люди у нас, а там бабы одни.
   - Бабы племени Отца Морей знаешь, что творят? Помнишь, рассказывали про сражение за сады у Большого Языка?
   - Ну?
   - То-то и оно, что бабы.
   - Лихое было времечко!
   - А помнишь Вранну?
   - Говорят, она в горах расшиблась насмерть.
   - Значит, не расшиблась. Она тоже там. Это точно. И муж её там.
   - Да ладно! Хороший он был человек.
   - Был! Живой он. И тоже в Сером Ухе. В общем, продержатся там, я думаю, пока мы не подоспеем.
   - Значит, беженцы не ломанутся сюда и не загадят весь город?
   - Если мы победим, наверное, не ломанутся.
   - Ну а что за уполномоченный-то?
   - Чем ты слушаешь, не понимаю. У тебя уши или лопухи? Или серые? Говорю же: паника была жуткая. Никто не знал, куда кидаться. Народ метался туда и сюда. Все думали: опять какие-нибудь с Зокарды. Мужиков нет, почитай, все мужики тут, на Някку собираются. Но великий светлейший господин Муравий послал человечка. Знаешь, такого… конкретного. Вот он велел всем не лезть ни в какой Глаз Моря, а собираться в несколько городов, что по соседству, А главное – в Серое Ухо. Обещал магическую защиту, так-то вот.
   - А! Так вот, значит. Порядок уже на юге, и беженцы к нам не полезут. А то знаешь, грязь, болезни, драки… Тфу!
   - Дались тебе эти беженцы! Молчи-ка, ща смена явится.
   Я мог бы рассказать караульным, что бабы и дети на юге предоставлены сами себе, никому до них дела нет. Что уполномоченный так быстро не доедет до тех мест, хотя, его мог бы переправить через портал Моро, когда явился в лагерь неудачников. Но зная Моро, можно сказать, что ему наплевать на разный сброд всех возрастов и полов. Я слышал разговоры сегодня и понял, что только собираются послать кого-то и обсуждают, кого, да для чего, да как, да куда конкретно. А Петрик был там, в тех краях. Он взял, да и сделал всё как надо, и даже нужных людей нашёл, сильных и неравнодушных. Даже Вранну и Олетта нашёл. И назвался уполномоченным из Аринари. Это Чудилка, я знаю. Тем более, что и Таен говорил о том же.
   Некоторое время я раздумывал, не позвать ли мне Таена через волшебный осколок, но потом решил, что здесь это слишком опасно. Тогда я взял и вылез через окно на крышу подъезда, а потом улучил момент – и спустился на землю по решётке за толстой колонной. И отправился в город – искать Миче.
   Я понимал, что в моём положении ничего для него не сделаю. Но он должен знать, что со мной всё в порядке. Я должен знать, что он здоров и ему не угрожает опасность. Я мог бы даже не подходить. Только взглянуть. Но лучше, конечно, поговорить. Немножко поговорить, чтобы набраться сил перед всем, что меня ждёт. Обнять Миче, и, может, немного поплакать, уткнувшись в него. Как в детстве. Мне кажется, я стал забывать, как это – быть ребёнком. Быть обычным мальчиком, беззаботным.
   Снова меня повлекло куда-то на север. У подъездов некоторых домов я видел педальные двухколёсы и вздыхал: мне бы пригодилось такое, чтобы двигаться побыстрей. Я бы потом вернул. Но не буду же воровать. Или буду? Я попробовал взгромоздиться на один двухколёс, беспечно оставленный на улице. Не смог удержать равновесия, потерял педали, наделал шуму. Нет, в такой момент лучше не привлекать с себе внимания и не пользоваться непривычным.
   Меня снова стало мотать по улицам, по безлюдным кварталам туда и сюда, так и этак. Снова это говорило о том, что Миче сам не хочет, чтобы я его нашёл. Ни я, ни Петрик, представляете? Он мало того, что закрылся от нас, так ещё и принял меры к  тому, чтобы сбить с пути, чтобы Зов Крови уступил магии и был ею заглушён. Так нечестно! Я всё шёл и шёл, и было это нелегко: от последних событий я действительно очень устал. Где-то ближе к окраине города я сел под дерево на пустыре и заплакал горько-горько. Я не увижу Миче. Завтра я покидаю этот город с кораблями, идущими в бой. Я не могу отступить.
  Одиноко, обидно и страшно. И пора возвращаться в лапы Муравия. Побег от Канеке и весь путь в Аринари, поближе к Миче, был напрасным.
   Но раз я взрослый человек, я встану и вернусь сейчас в главное здание. А то ещё Моро задастся вопросом, что это меня постоянно тянет в северную часть города, станет меня пытать – и как бы не выдать Миче, не сказать, что он на этом континенте. Хотя, я ведь слышал – и так ходят какие-то разговоры. Но это, скорей всего, потому, что имя Петрика Охти всегда связывают с именем Миче Аги.
   Я встал и пошёл назад, и по пути всё вытирал слёзы и тосковал о Миче. Там, где одинокий фонарь освещал плакат «Как уныние, так и веселье - враги рационального», я потёр правый глаз, хотел потереть левый и вдруг заметил большую пушинку, лениво пролетающую мимо. Медленно – медленно. С чего мне пришло в голову ловить её в такой момент? Наверное, машинально, просто сказалась детская привычка. Но я схватил пушинку - на моих глазах, в моей руке, она превратилась в конверт. В такой, какими пользуются у нас в Някке. «Рики Аги, где бы он ни был», вот какой был адрес на конверте. Я узнал почерк моего друга Тиле. 
   В самый конец узкой щели между двумя заборами забился я, отвернулся от улицы и прикрыл собой магический огонёк, слабый – слабый.
   «Рики, - писал Тиле, - мне так жаль, что я не могу быть сейчас с тобой и поддержать тебя не могу. Я не знаю, что мне сделать для тебя, как помочь. Пожалуйста, не грусти так. Не бойся так за своих братьев, они ведь взрослые люди. Волшебники. Хочешь, скажу тебе кое-что? Ты вовсе не одинок, о тебе думают и хотят помочь. Я бы даже сказал, что помощь обязательно будет. Держись там. Послушай, Рики, я всё сделал, как ты сказал. Я отдал твоё письмо лично нашему королю в руки, потому что меня проводил твой папа. Я поговорил с твоими родителями. И с Лёкиными родителями и женой. А с Натой не смог поговорить, потому что, в общем, не получилось. Но получится! Аарн ещё не вернулся. Твои племянники здоровы. Лала нормально. Когда она узнала обо всём, сначала сказала, что это нечестно – где-то всё без неё происходит, а потом заплакала, потому что сильно переживает. Мичика – то же самое. Твоя мама болела после того, как вы с Миче исчезли, но сейчас она уже дома, а не в Лечебнице. Государь сказал, что хорошо, что тебе удалось прислать письмо, потому что в нём разные сведения. Что ты молодец и настоящий разведчик. Что ты смелый и находчивый. Что тобой можно гордиться. И ещё бурчал, как всегда, что-то про Миче и про магию. А про Петрика, конечно, рад был услышать. Эти чёрно-бордовые корабли ужасно всех удивили и напугали. Если бы я мог, Рики, я бы обязательно прямо сейчас был рядом и помог тебе. И тебе обязательно помогут. Вам всем! Не забывай. И, может, тебя немного обрадует моё письмо из Някки. Хорошо, что ты придумал пушинковую почту. Помнишь, как мы с тобой играли и выдумывали всякое? Знаешь что? Пусть уж всё идёт, как идёт, если не от тебя зависит. Главное, береги себя – вот и всё. Твой друг Тиле».
   Слов нет, до чего меня окрылило это письмо, до чего обрадовало! Эта последняя фраза про то, что всё пусть идёт своим чередом была словно ответ на мои вопросы, на мою мольбу о помощи и поддержке. Одно не давало покоя: что-то такое про Нату. Почему с ней не удалось поговорить, что за причина? Наверное, она куда-нибудь уехала, сказал я себе. Сто раз перечитал письмо, желая выучить наизусть. Потому что нужно было его уничтожить, в конце концов. И я его уничтожил вместе с конвертом, хотя и было мне очень жалко. Не понимал я, каким образом Тиле прислал мне его. Неужели я придумал, как «почте» работать в оба конца? Но ладно. Не до того сейчас. Нужно вернуться и поспать до утра, а то буду завтра как муха варёная.
   Повернулся – и опа! – в щель протиснулся какой-то тип. Стоит и смотрит на меня. А позади меня тупик.
   - Эй, - сказал тип, - ну-кась.
   Протянул руку и схватил меня за шиворот.
   - Эй! Ты кто? – возмутился я.
   - Я тот, кому ты отдашь свой кошелёчек, птенчик.
   - Ну конечно! Как можно не узнать? – хихикнув, я ткнул его пальцем в лоб. 
   - Ой, - вспомнил он. – Гдей-то моя Марфуня? Марфунюшка, погодь, я сейчас! 
   С этими словами тип унёсся из щели со страшной скоростью. Надо же! И у воров бывают девушки – вот чудеса!
   Когда я лёг на живот и вытянулся на диване – это было блаженство! Хоть сколько-нибудь, а отдохну спокойно. Письмо Тиле вернуло мне равновесие и что-то такое внутри меня, что позволяет оставаться самим собой. На самом деле, неунывающим мальчишкой из Някки.
   Пусть всё идёт, как идёт. Вроде, и Таен говорил что-то похожее.
   Одно меня огорчало, когда я засыпал: пока ещё не научился кататься на двухколёсе. Но научусь!

    *
    В несусветную рань меня, само собой, потащили к тем ребятам, у которых была трясучка. Это действительно были совсем молодые парни, года на три – на четыре постарше меня. Им от безделья в больнице хорошо шутилось, и они встретили меня всяческими прибаутками. Они уже знали, что их учителя не казнят, оттого и настроение у них было замечательным. Они выражали желание сплотиться прямо сию секунду. И, поскольку, им было известно, кто я, с восторгом рассказывали о потрясающем приключении в лесах за Вратами Сна. Я понял: Петрик, Лёка и великан по имени Боба стали для них кумирами на всю жизнь. Пока я снимал заклятие, узнал о погоне во всех подробностях. Один только типчик мне не понравился. Он был уныл и зол. Знаете, есть такие: они злы и обижены прямо-таки на всё. На дождь и лужи, на собаку соседа, на неровную гальку на пляже, на смех девушек за спиной… Им кажется, что всё это против них, и затеяно с умыслом. Сейчас типчик был обижен на Петрика и Шестинедельную Трясучку. На леса и горы, по которым довелось помотаться за моим братом, Лёкой и Бобой, и на меня за то, что не пришёл раньше.
    - Это ты выдал Торона, своего учителя? – спросил я, устав от его злобы и бурчания. – Ты его оклеветал?
    Молодые волшебники примолкли и уставились на своего товарища. А кто-то сказал, что он им никакой не товарищ, попал в команду в последний момент, и Торон вовсе ему не учитель.
   - Ну, так вы поосторожнее с ним. Миче, мой брат, рассказывал об Астаке, одном таком человеке, которого специально подослали к хорошим людям, чтобы он на них доносил. Ему, правда, не везло. Всё время попадал кому-нибудь под горячую руку.
   И я пошёл себе из больницы в главное здание, где мне был обещан завтрак, а сзади шагали два охранника. Их приставили ко мне, чтобы я не сбежал. Смешно, честное слово. Сбежать от них было плёвым делом, они даже не были волшебниками. Только мне не к кому было здесь сбегать и незачем. И я дал слово сражаться вместе со всеми. Я шёл и сам себе удивлялся: что это со мной? Я не был таким. Да, я иногда упражнялся в выступлениях на публике в школе, и ещё я отличный продавец и привык по-деловому общаться с разными людьми. Но раньше не смог бы так, как вчера, выступать перед таким количеством народа, найти правильные слова и добиться своего. И уж тем более, не мог раньше в лицо, при всех, назвать шпиона шпионом. Что-то со мной приключилось. Беда какая-то. Как я буду учиться в школе после этого? Мои друзья не узнАют меня. Вот уже несколько дней мне не хочется смеяться. Я становлюсь другим, и мне это не нравится. Надеюсь, это всего лишь действуют обстоятельства, опасность. Будь здесь Миче, я оставался бы обычным мальчиком Рики. А так ощущаю себя сам не знаю кем. С этим человеком я не знаком.
   Прямо за воротами больницы, на другом краю маленькой площади, что-то горело, а люди в форме местной полиции бросали в костёр какие-то предметы, небольшие и тёмные. А когда мы проходили мимо, я увидел, что это книги.
   - Эй! – крикнул я, - что это вы делаете? Разве можно жечь книги? Надо сдать их в библиотеку или просто продать по дешёвке. Отдайте их старьёвщику.
   Полицейские посмотрели странно. Один сделал несколько шагов ко мне и сказал, кто, мол, я такой, и что я арестован, как сеятель крамолы. Мои охранники вступили с ним в спор и объяснили, что я служу великому Муравию и просто не знаю здешних правил. А потом повернулись ко мне и сказали, что эти книги изъяли за последнюю неделю в нескольких домах смутьянов и врагов общества. Это крамольные книги, их всегда жгут. Типа казни. А самих смутьянов посадили в тюрьму. Я посмотрел: одна книга называлась «Сказки дождя», и на обложке была нарисована тучка, которая улыбалась.
   - Это же детская книга. За что её бросать в огонь?
   - В ней рассказывается, как три маленьких облака в засуху перестали слушаться главную тучу. Улетели из своего дома и стали помогать колоскам и людям, которые их растят. В этих людях можно узнать приметы племени Отца Морей, - пояснил мне полицейский. – А значит что?
   - Что?
   - Значит, книга призывает к неповиновению существующей власти. Сам автор давно сидит в тюрьме за подобную писанину.
   - Бред. А та книга? «Птицы рек и озёр»? Чем она плоха?
   - В ней нет ни одной фразы, прославляющей существующую власть. Её автору повезло, что он скончался тридцать лет назад.
   С этими словами полицейский швырнул определитель птиц в костёр. Прямо над костром, озарённый им, весело улыбался плакат: «Забота о детях – наша главная забота».
   Моя охрана развернула меня лицом к нужной улице, но в её начале я затормозил у книжной лавки. Взял брошюрку «Цветы вашего сада» и открыл на первой странице. «Великий светлейший Моро Муравий придаёт огромное значение украшению наших садов буйной растительностью, главной же являются декоративные цветы. Следуя великим заветам, каждый из нас не должен пренебрегать украшением приусадебного участка…» Вот с чего начиналось пособие по цветоводству. Пособие для беременных женщин я даже в руки взять испугался. А вот «Приготовление первых блюд» меня заинтересовало. «Великий светлейший Муравий печётся о здоровье своих сограждан. «Правильное питание – залог здоровья», - не устаёт он повторять своей любимой сестре Атте и её великому супругу, светлейшему господину Плору. Поэтому мы посвящаем эту книгу благороднейшему из семейств. А теперь перейдём непосредственно к рецептам». Я не удержался и приобрёл сказку «Милый поросёнок» для детей от трёх до семнадцати лет и прочитал её на ходу, чтобы не задерживаться больше. Вот она, эта сказка, если вам интересно.
   «На одном из восточных островов стояла ферма. Там, в удивительно прекрасное весеннее утро у мамы свинки родился поросёночек. Он был таким хорошеньким, розовым, маленьким, что мама назвала его Хрю-Хрю. Стал поросёночек подрастать. Он был послушным сыночком. Он подружился со всеми зверушками на ферме: жеребёночком Иго-Го, щеночком Тяф-Тяф, цыплёночком Пи-Пи и ослёночком Лопоушком…»
   Тут я чтение прервал, задумавшись о том, за что это ослёнку такая честь не называться звуками собственного крика. Но вскоре я узнал это.
    «Ослёночек не был послушным сыночком, - поведал автор. – Он часто убегал от друзей и даже от мамы. На берегу речки, которая весело журчала в высоких камышах, озаряемых по утрам тёпленьким солнышком, отчего их метёлки ласково золотились, Лопоушек предавался опасным мечтаниям…»
   «Хм, в камышах? – удивился я, - Почему же не в камышочках?»
   «Ослёночек мечтал о том времени, когда станет взрослым осликом. Тогда он сможет бегать по лугам, куда ему угодно. Ослёночек хотел научиться вязать…»
   Я едва не рухнул на мостовую. Ослёночек вяжет! Умора!
«Иногда Лопоушек пытался вязать своей мамочке носочки и шарфики. Мама и другие ослы говорили, что у него неплохо получается. Но милый поросёночек Хрю-Хрю говорил своему маленькому приятелю:
    - Ослятки не должны вязать и бегать где не положено. Они должны катать тележки, в которые добрые хозяева кладут разные грузы для облегчения своего труда на благо обществу и существующей справедливой власти. Они не должны ходить к речке, а должны стоять в стойле, чтобы хозяева могли их быстро найти.
   Но Лопоушек не был хорошим осликом. Он спросил у Хрю-Хрю:
   - А что должны делать поросята?
   - Поросята должны достойно жить, придерживаясь правил чести и высокой морали, и однажды радостно украсить собой праздничный стол во время чествования Всех Чернокрылых людей и семейства светлейшего господина Муравия.
   Видя такую стойкость Хрю-Хрю в следовании правильным принципам, ослёночек Лопоушек задумался о смысле своего существования. Он честно попытался стоять в стойле и не бегать к речке, но его хватило только на один день. Добрый хозяин, позвякивая кожаной сбруей, украшенной медными бляшками, искал его, чтобы запрячь в тележку. А Лопоушек беспечно вязал мамочке шарфик, любуясь на луг за рекой, прелестно переливающийся от утренней прохладно-влажной росы.
   Когда хозяин нашёл своего ослёночка, он как следует отходил его кожаной сбруей с медными бляшками и не внял даже слезам его мамы ослицы. Потому что непокорных надо учить, и если мамочка не учит ослёночка, его накажет тот, кто знает, как нужно себя вести. То же самое говорил Лопоушку милый поросёночек Хрю-Хрю:
   - Не ходи на речку, не убегай из хлева, будь покорен хозяину, не занимайся тем, чем не положено заниматься таким, как ты, иначе быть беде. Запомни – ослы не вяжут. Следует проводить время с пользой, а не тратить его на бесполезные занятия.
   Умный Хрю-Хрю не тратил бесполезно время. Он наставлял окружающих на путь истинный и следил, чтобы животные следовали его примеру. И цыплёночку Пи-Пи, и щеночку Тяф-Тяф, и даже жеребёночку Иго-Го приходилось прислушиваться к его словам и стараться научиться вести себя также, как он.
   Да, им, возможно, было тяжело. Но едва они замечали, что к ним приближается Хрю-Хрю, так тут же плюхались в лужу, вставали в стойло или же впрягались в тележку. Длинноногому Иго-Го было неприятно и неудобно падать в грязь, Тяф-Тяф опрометчиво считал, что его стойло – это будка на дворе, поэтому всё время путался. Тяжелей всех приходилось Пи-Пи. При всём его желании, ни ему самому, ни обитателям скотного двора, ни даже хозяину не удавалось впрячь его в телегу. Поэтому он чаще других подвергался осуждению милого и послушного поросёночка и оставался голодным. Поскольку, пока его родители клевали корм, сам Пи-Пи самоотверженно и покорно слушал наставления Хрю-Хрю.
  Он же вёл себя примерно. Никогда не убегал, валялся в указанной хозяином луже, и не смел даже петь, хотя мама свинка считала, что у него красивый голос. Но её сынок знал, что существуют позорные песни и боялся по незнанию случайно исполнить одну из них. Также он никогда не читал неправильных книг. И, чтобы случайно не ошибиться, не читал даже правильных. Знай, грелся под лучами яркого солнышка и весело хрюкал, убеждая обитателей скотного двора прилежно трудиться во славу великого Муравия.
   Однажды он встретил прекрасную свинку и нежно полюбил её всей душой. Теперь они вдвоём благочестиво коротали дни в хлеву, возле лужи и у корыта с помоями.
   Потом у них появились поросята, такие же милые, розовенькие и маленькие, каким был когда-то сам Хрю-Хрю. И такие же умные и послушные. Родители были рады видеть, как они, один за одним, были выбраны хозяином и поданы к ужину его заботливой женой. А затем и наш дружок Хрю-Хрю достойно украсил праздничный стол, покорно отдав хозяину мясо, сало, щетину и шкуру.
   Зная, что он только об этом и мечтал, все на скотном дворе были счастливы. Три дня продолжалось веселье. Цыплёночек Пи-Пи, выросший во взрослого петуха, вылез из лужи, клюнул сбрую в медную бляху, и на радостях кукарекал на крыше будки Тяф-Тяф даже сверхурочно, в неположенное время.
   А вот ослёночек Лопоушек продолжал быть строптивым и упрямым. Однажды он переплыл речку и стал бегать по лугу вместе с дикими лошадьми да ланями. И сам он вконец одичал. Он валялся по росе где хотел, ночевал, где угодно, нёсся вперёд, как ветер, размахивал хвостом и был совершенно счастлив. Право, не понять, почему.
   Он бегал быстро, и самому главному хищнику – волчку Серому Бочку никак не удавалось его поймать. Волк за Лопоушеком, а тот тайной тропой да к обрыву. Скок – и он уже на другой стороне оврага, и смеётся над Серым Бочком. Тому не перепрыгнуть никак. Поглядите, как Лопоушек несётся бок о бок с дикой подруженькой! Попробуй-ка догони! Волчья погоня оставалась далеко позади. 
   Однажды Серый Бочок призвал всю свою стаю напасть на малых детушек диких стад. Но Лопоушек узнал об этом, смело подобравшись к оврагу, где проходило собрание хищников. Он созвал быков, лошадей да ланей, все они встали в круг, и кто выставил рога, а кто яростно рыл копытами землю, готовый к бою. Волчьей стае не подобраться к детёнышам. Сам же ослик дал Серому Бочку копытом в нос – и стадо понеслось вперёд: только успевайте, волки, отскакивать с дороги!
   У Лопоушека и его подруженьки родилось много ослят, и все они вели неподобающе нерациональную жизнь: знай только, паслись да резвились. Да ещё распевали песни, не заботясь о том, позорные они или нет. И пользы от них справедливому государству Запретной Гавани не было никакой. Разве что красивые попоны, которые они вязали для себя и членов своей семьи.
   Когда Лопоушек стал пра-прадедушкой, он вязал для своей подруженьки попону. Он так увлёкся, что не заметил, как сзади к нему подполз слабый от старости, хищный Серый Бочок и съел его. Подавился спицей и сдох.
   Все вокруг горевали о Лопоушеке: дикие ослы, быки, лошади, лани и землеройки.
   Таков ли был достойный конец милого поросёночка Хрю-Хрю?
   Поэтому вам, дорогие детушки, нужно понять…»
   Что там надо понять дорогим детушкам, я дочитать не смог. Потому что умом понимал, что в другое время хохотал бы над этой книжкой до слёз, но из-за приступа самой что ни на есть мрачной мрачности, забыл, как это делается.
   Несмотря на то, что сказочка переполнена липкой, противной моралью, которая так и лезет в глаза, мне показалось, что автор издевается над существующем строем. Поросёнок, который поучает недостойного и заставляет всех делать то, что им противоестественно, зато соответствует его убеждениям? Это нечто! И такие навязчивые, смешные нравоучения! Братцы, на месте Муравия я немедленно приказал бы арестовать писателя. Ну-ка, кто он? Ага! Гап Секретус его имя. Надо потом Петрику рассказать. То-то он повеселится! Мне показалось, что вся сказка – пародия на произведения некоторых писательниц (и даже писателей!), которые вместо нормального рассказа только и делают, что противно сюсюкают с детьми. Я оставил книжку на скамейке под плакатом «Друг! Не следует предаваться смеху! Готовься к новым испытаниям!» В последнее время я только к ним и готов.
   - Не будь ты тем, кто ты есть, - сказал мне один из охранников, - я бы арестовал тебя. Гап Секретус – официально одобренный детский писатель. Нельзя его книги бросать.
   - Можешь подобрать, - пожал я плечами, а он и впрямь подобрал.
   - Гап Секретус пишет поучительные рассказы для школьников и совсем маленьких детей. В учебники даже их включают. Ужасно смешные, - вдруг подал голос второй охранник. И засмеялся беспечным детским смехом. А потом обратился к приятелю, шутливо пихнув его в бок: – Ну вспомни, вспомни! Про плохого и хорошего мальчика. Или про девочку, которая любила лазить по деревьям. Это смешнее некуда! Или помнишь, в третьем классе проходят: «О мальчике, который пел позорные песни и охрип»? А это?.. Эй, ну хватит быть, как столб и делать вид, что не смешно! «Нехорошая кошечка, которой нравились коты»! В выпускной год! Мне сосед рассказывал.
   Тот охранник, который забрал себе книгу про поросёнка, действительно был, как столб. Был, был… И вдруг тоже расхохотался.
   - Ты, Рики, должен понять, - сказал он мне, - что эти рассказы на самом деле не для смеха. А чтобы приучать детей к правильному поведению. Смеха следует избегать, как нерационального времяпрерп… провождения.
   - Я понял.
   - А то, что мы смеёмся, так это ерунда. Баловство. Мы, знаешь ли, вместе учились. Одноклассники.
   - Но в ту пору Гап Секретус ещё не творил, нет-нет.
   - А нашим ребятам повезло!
   - Это точно. Везунчики!
   - Я всегда в дочкин учебник заглядываю, чтобы Гапа Секретуса почитать.
   - Ты не рассказывай никому, что мы нерационально смеялись, ладно?
   - Само собой.
   Не стал я напоминать им, что они оба уже не дети.
   - А ты какой-то серьёзный. Эй, Рики, ау!
   - Ты же мальчишка!
   Вместо ответа я показал им на плакат с ценным советом: «Родители! Контролируйте бесконтрольный смех детей! Бесконтрольность смеха ведёт к неуправляемой неконтролируемости!»
   Эти двое вместо того, чтобы утихомириться, заржали с новой силой. И сказали мне обратить внимание на автограф автора на плакате. Две хитро сплетённые буквы «Г» и «С». Гап Секретус. Он ещё и подписи к этому ужасу придумывает! Не ко всем плакатам, конечно, а только к тем, которые мне здесь всегда особенно нравились. Например: «Враги из Запределья – это беспредел!» И картинка там малость двусмысленная. Оказалось, что Секретус ещё и рисует всё это сам. Его творения узнавались по солнцу. Оно было в каждом рисунке, всегда одинаковое, и было подозрительно похоже на личный знак Миче.
   На солнце на парусах и флагах напавшего на эту страну неведомого флота.
   Имеет ли это значение?
   Да кто ж его знает?
   Я стал считать, что Миче не сам придумал этот знак, а срисовал его с какой-нибудь картинки. А теперь и эти вот срисовали. Отчего бы и нет?
   - А что бы и не придумывать и не рисовать, коли за это платят? – оправдали конвоиры любимого автора. И засмеялись ещё веселей.

   *
   Не стану долго рассказывать о сборах. Я просто сидел в комнате главного здания, пока не пришла, наконец, пора подниматься на борт. Увидев Моро, я спросил его вот о чём: а нельзя ли разделить флот на две части, и чтобы одна прошла к Фикве через территорию Покровителей? Ну, или как-то вообще с другой стороны.
   - Нет, - коротко ответил Моро. И попросил, чтобы я не мешался.
Наверное, был уже составлен какой-то план наступления на захваченный город на Наиве. То есть, план обязательно был, только то, что случилось в момент отплытия, внесло в него большие изменения. И привело к тому, к чему привело.
   Для начала переменился ветер.
   Я стоял на палубе так, чтобы меня не затоптали суетящиеся матросы. С утра, пока я лечил волшебников от трясучки, состоялся парад, и Моро с сообщниками… то есть, с соратниками, толкали речи. Воодушевлённые речами военные толковали теперь только о победе. Я разглядывал эти корабли со многими пушками и высокими мачтами, и флагами Запретной Гавани. Они были красивы, как и корабли нашего флота. Я подумал, что вот ведь как шутит судьба: я должен был бы сражаться против них, а стою на палубе флагмана. Небо, под которым проходил парад, а теперь отплытие, было мрачным, тяжёлым, страшным. Это оно просто приобрело такой цвет, так как туч не наблюдалось. Наблюдался туман. Он не был обычным, а был коричневым каким-то, напоминал клочья грязной ваты, был послушен ветру, и не собирался рассеиваться. Иногда из-за него становилось плохо видно. И при этом стало холодно и промозгло. Мне выдали куртку, как у матросов. Всю эту дрянь на небо и землю нагнали, конечно, волшебники бордового флота, засевшие в Фикве. Было удивительно, что боевой дух военных всё ещё на высоком уровне. Правда, переговаривались все тише обычного, а команды звучали странно, как будто офицеры произносили их, натянув на лица толстые шапки. В городе велись разговоры о том, чтобы покинуть столицу и просить помощи на территории Покровителей.
   И вот я вдруг заметил, что переменился ветер. В такой зловещей атмосфере пришлось счесть это дурным знаком. Это происки враждебных колдунов, не иначе.
   Я бросился к Моро и сказал ему об этом.
   - Остынь, Рики. Наши капитаны умеют управляться с кораблями при любом ветре.
   - Но если это магия? Спроси  своих волшебников.
   Моро спросил, но им пока было не ясно, что это на самом деле такое.
   - Подождём, - сказали мне.
   Ладно. Флот снялся с якорей, и корабли потихоньку заскользили к выходу из гавани. Туда, где за бурым туманом просматривалось синее море и солнечный день. Не все корабли должны были идти в Наиву, потому что некоторые остались на местах, чтобы в случае чего охранять столицу. А два корабля, покорные переменившемуся ветру, вдруг свернули с курса и двинулись направо из гавани, в то время, как на самом деле нужно было налево. Скорость этих двух кораблей всё увеличивалась, они явно стремились перегнать флот. Мы услышали крики на тех кораблях: матросы, наверное, ничего не понимали. Всё происходило помимо их воли и усилий. Закричали и на других судах тоже: указывали на то, что происходит. Ещё ничего не успели предпринять, как увидели, что команды тех кораблей покидают их, и шлюпки держат курс к кораблям флота. И матросы показывают нам, что происходит нечто страшное, невероятное, что-то, отчего они оставили суда безо всякой борьбы. Муравий, было, отдал приказ… Какой-то приказ. Но тут что-то хлопнуло, у всех заложило уши, а те два корабля, что уже были очень, очень далеко, загорелись одновременно со всех сторон. Повалил отвратительный тёмно-коричневый, с примесью мерзкой зелени дым, в той стороне стоял треск и вой, который мы смутно слышали здесь. Дым уносило в море. На некотором отдалении от кораблей он скапливался в огромную тучу такого ужасного цвета, что меня затошнило. И вдруг со стороны… не понять было, с какой стороны… откуда-то ударил яркий жёлтый свет толстым лучом.
   И туча, медленно ворочаясь, треща и меняя цвет, стала исчезать, словно распадаясь на молекулы.
   Потрясённый зрелищем, а точнее, видом ясного жёлтого света, я прошептал, машинально повернув в ту сторону ладонь:
   - Именем Отца Морей!
   Точно такой же свет полыхнул с моей руки и ударил по скоплению этого ужаса!
   И всё исчезло так быстро, что я не поверил глазам. Эта ядовитая туча. Эти горящие корабли. Этот свет. Остались волнистое синее море, чистое небо и солнце – там, за пределами коричневого тумана, и мрака, и низко нависшего неба. Матросов со сгоревших судов поднимали на палубы других кораблей.
   Словно сорвало все замки и сломало все запреты – меня выбросило туда, где нет преград Зову Крови, где распознаваем почерк знакомого волшебства. Понимая, что могу сказать это вслух и выдать того, кого выдать невозможно, я зажал рот руками, и попятился от борта, и дико вытаращил глаза. «Миче?!. А как же его маскировка?.. А что он сделал?.. Для чего? Где он? Где?.. Зачем? Только не подавать вида!..» И снова замки, границы и запреты. Всё. Пустота и тишина. Как минуту назад.
   Это было так неожиданно и больно, словно я и впрямь врезался в глухую стену и расшибся об неё. Споткнулся и упал. Но не падение было причиной того, что всё закружилось и заволоклось белёсой дымкой, а то, что я на миг прорвался за границу, которой мой Миче отгородился от меня, и тут же был снова выдворен вон. Он сделал так, чтобы все думали, что его след ведёт на север, но сам где-то здесь. Почему здесь? Почему не спешит бороться против бордовых захватчиков, а жжёт наши же корабли? Наши – вы только послушайте!
   - Громострел… - услышал я.
   Это слово окружающие начали повторять на все лады, ахая и охая, и уже даже не стеснялись и не боялись Муравия, Плора и Атты. Упоминались Камень Клятв, Мелиорак, Отец Морей и то, что Покровители и некие смелые люди как всегда воспротивились использованию громострела.
   Моро Дрын, невменяемый диктатор, собирался повернуть страшное оружие против захватчиков. Использовать убивающий воздух, воду и почву громострел на землях Запретной Гавани. Это уж, как сказал бы Канеке, ни в какие ворота!
   Нет, я мог бы, конечно, впервые порадоваться, что он существует, но Миче лишил нас громострела в такой важный момент. Я, право, не знал, каким чувствам отдать предпочтение, растерялся. А вот Моро, Атта и Плор были вне себя. Очень и очень далеко вне. Я бы назвал это бешенством – вот как. Теперь они не были уверены, что победят бордовых. И, как водится, им нужен был кто-то, на ком они должны были выместить зло. Им, конечно, попался я.
  - Это ты! – взвыл Моро, рывком подняв меня на ноги. – Зачем?
  И вот что тут я мог ответить? Что это не я? А кто тогда? Поэтому я молчал и симулировал недомогание. Авось как-нибудь обойдётся. И, что удивительно, обошлось. За меня вступились все маги, что были на корабле. Доказали Моро и Плору, что это кто-то другой. Я только рассеял ужасную тучу – это все видели.
   Моряки одумались и прекратили крамольные речи. Забыв о Камне Клятв и всех Покровителях разом, офицеры и матросы выдвигали иную версию случившегося: это, конечно, происки бордовых, засевших в Фикве – вот до чего они могущественны! Недаром в Глаз Моря приполз этот мерзкий туман. Говорить так было, по их мнению, безопасней, чем о Мелиораке.
   Наше войско лишилось основной части арсенала: как теперь воевать?
   Плор Паг выпустил из клетки почтового голубя. К его лапке он примотал приказ изловить злоумышленников, связавшихся с Мелиораком и, предположительно, провернувших это подлое вредительство. 
   
   *
   Между тем, флот продолжал двигаться прежним курсом. Команды вернуться в гавань Глаза Моря не последовало.
   Я поначалу решил, что Моро отменит поход и попробует вести переговоры, а он и не подумал так поступить. Он считал, что войско его страны всё ещё сильно, и потеря главного средства уничтожения врагов ничего изменить не может. И, между прочим, его смелость не могла не вызывать уважения.
   Отойдя дальше от берега, чтобы выйти из царства давящей мрачности коричневого тумана, по прекрасному морю корабли быстро двигались вперёд – к устью Наивы, чтобы затем подняться по этой большой реке почти к территории Покровителей.
   Торон Мухоклюйка сел рядом со мной.
   - Что, страшно тебе Рики?
   - Не то слово! Я вообще-то по возрасту ещё не гожусь в солдаты. 
   - Но ты не отступаешь. У тебя храбрости на десятерых взрослых хватит.
   Я только головой помотал, с сожалением глядя на удаляющийся берег и город Аринари, где оставался Миче, так странно поступивший именно в этот момент. Вдруг он не слышал о нападении неизвестного флота и думает, что корабли отправляются к берегам Някки? Знает ли он, что я на одном из кораблей? И, может, уже прошла его слепота, может, он уже видит, раз провернул такое дело: напугал чем-то команды, угнал два корабля, устроил поджёг, и, самое главное, позаботился о том, чтобы от отравы не пострадали ни люди, ни море, ни воздух! Хотя, это же Миче. Он и слепым может натворить даже чего похлеще. Что с ним сейчас?
   - Что с тобой, Рики? – добивался Торон. - Ты странный мальчик. Я тебя хвалю, а ты даже не улыбаешься. Ты умеешь улыбаться, Рики?
  - Когда-то умел, - буркнул я. И ушёл вниз, чтобы никого не видеть и не слышать, и чтобы никто не мешал мне мрачно размышлять о том, что происходит.

ПРОДОЛЖЕНИЕ:  http://www.proza.ru/2015/08/11/1534


Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".