Струи дождя убегали зигзагами лент назад и вправо. Разнородный шум города к вечеру выровнялся, превратился в мерный гул. Автомобильная пробка выстроилась и медленно ползла из центра в область.
Большая дождевая капля пробралась за стекло, упала на голую кисть Степанова. Он вздрогнул, отвлечённый от своих мыслей. Повернув голову, Степанов в очередной раз изучающее посмотрел на соседа по салону, глубоко откинувшегося на заднем сиденье. Глаза того были полуприкрыты, он дремал, не замечая взгляда Степанова. Степанов знал, что если сосед и посмотрит на него, то тут же отведёт глаза, не зафиксирует внимание, так делают сумасшедшие и животные, живущие в особом, отгороженном мире.
Сосед Степанова по салону милицейского «форда» уже год был тяжёлой неразрешимой проблемой правоохранительных органов Москвы. Никто не знал, ни что с ним делать, ни на какие средства содержать. Из Лефортово его переводили в Бутырку, из Бутырки в институт имени Сербского, всего пять раз.
Прошлой осенью таможенники доложили о человеке, несколько часов бесцельно бродящему по VIP залу международного аэропорта. Человек был с иголочки одет, не имел багажа, предположили, что он кого-то встречает. Ночь сменилась днём, человек не уходил, не интересовался табло и объявлениями, не высматривал ни улетавших, ни прибывших. К нему решились обратиться. Вопросы задавались на английском, немецком, французском и испанском. Человек молчал. Бросив пару фраз на непонятном языке, он попытался уйти, чтобы продолжить блуждания. Сотрудники аэропорта препроводили его к врачу. Врач медпункта констатировал, человек не пьян, не находится под воздействием наркотиков. Он истощен, но не утоляет голод, потому что не способен самостоятельно принимать пищу. С человека сняли шляпу и парик. Череп его недавно был выбрит и носил следы многочисленных хирургических швов.
В присутствии понятых человека обыскали. У него нашли один на длинной рукоятке ключ, по-видимому, от сейфа, семь мексиканских сентаво, магазинный чек на дорогие ботинки, купленные в швейцарском Лейкербаде, разорванный авиабилет из Асунсьона в Мехико. Часть билета, где указывалась фамилия пассажира, отсутствовала. Переводчик VIPа сказал, что слова, которые время от времени бросает неизвестный, похожи на измененный португальский.
Иностранца, сошлись на мнении, что неизвестный скорее иностранец, чем наш, на ночь разместили в камере временного содержания пункта милиции Шереметьево-2. Утром приехал парагвайский консул. Неизвестный уделил ему столько же внимания, сколько и всему остальному. После четверти часа бесплодных попыток что-либо выведать у задержанного, консул определил: билет из Асунсьона – недостаточное основание, чтобы признать неизвестного парагвайским гражданином. Консул уехал. Милицейские чины определили поместить задержанного в КПЗ Лефортово и как можно скорее провести врачебную экспертизу.
Врачи Сербского поставили диагноз: посттравматический апатоабулический синдром, дегенерация личности. Но сам характер травмы, вызвавший столь серьёзные последствия, установить не удалось. Неизвестный никакой помощи врачам и следствию не оказывал. Он бессмысленно мычал, изредка бросал несвязные фразы на плохом португальском и ещё каком-то языке, не замечал отсутствия пищи и воды. Кормить его приходилось с ложечки, поить, как маленького, из бутылки. Когда вода или пища оказывались на языке, он начинал инстинктивно жевать и проглатывал небольшое количество, поддерживая жизнь. Если б его не кормили, неизвестный наверное скоро умер. Он не информировал об естественных отправлениях. Его водили в туалет по часам. Если часы пропускали, могла случиться беда. На ночь неизвестного раздевали и укладывали в постель. Он часто лежал без сна с открытыми глазами. Энцефолограмма показала, так он спал. Утром его надо было одевать. С окружающими он никогда не конфликтовал, они для него не существовали. Самыми странными оказались данные рентгена. Голова иностранца была испещрена мелкими металлическими предметами размером от нескольких микрон до полутора сантиметров. Следы многочисленных хирургических операций, по видимому, были связаны с удалением инородных тел. Оставшийся металл размещался глубоко в мозгу, самый большой предмет, напоминавший пулю, под полушариями, на передней стенке гипоталамуса. Медицина не знала прецедентов, чтобы подобные повреждения совмещались с жизнью. Поражало, что инородное тело, располагавшееся рядом с гипоталамусом, попало туда, не повредив окружающих тканей, если предположить наиболее вероятную причину осколков – взрыв, рядом с источником которого мог оказаться неизвестный. Кандидат меднаук взялся писать диссертацию. Усыпив неизвестного наркозом, он разрезал кожу на темени, справедливо посчитав, что при таком количестве лишний шрам не повредит, извлёк для экспертизы один из осколков. По химическому составу осколок приближался к стали, и оказался сильно намагничен.
Фотографии неизвестного разместили в Интернете, сведения о нём дали в Интерпол. Прошёл год, прежде чем его опознали. Из Парагвая позвонила дочь неизвестного Хуанита Кальвадос. Она взялась оплатить сопровождение неспособного к уходу за собой отца, Диего Кальвадоса, в Асунсьон сотрудником московской милиции. В парагвайском посольстве в Москве, не страдавшем чрезмерностью бюджета, приняли новость с облегчением.
Человеком, которому доверили везти Диего Кальвадоса в Парагвай, стал капитан Степанов. Операция была громкая, о ней хорошо знали в милиции, слухи попали и в прессу, поэтому не удивительно, что водитель, везший Степанова и Кальвадоса в аэропорт, знал цель поездки и интересовался ей. Степанов видел этого водителя впервые. Его выделил непосредственный начальник Степанова, Данила Сергеевич, недавно получивший полковника.
Водитель, Володя, был так же лыс, как Кальвадос, остатки растительности, подобно многим страдающим алопецией, он выбривал, ему исполнилось примерно столько же лет, то есть пятьдесят или около того.
- Степанов, ты бы инопланетянину (в московской милиции Кальвадоса почему-то прозвали инопланетянином) черепушку прикрыл. Она у него мёрзнет, – заметил Володя, заглянув в водительское зеркало.
- У тебя же, Володя, не мёрзнет, - отшутился Степанов.
- Я привычный, а у него череп красными пятнами пошёл.
Степанов хмыкнул, поднял тёмный парик Кальвадоса, соскользнувший на колени, плотно натянул на голову. Тот никак не прореагировал, по-прежнему пялясь в залитое дождём окно.
- И много ж тебе, Степанов, денег отвалят, за то, что инопланетянина в Парагвай привезешь?
Степанову не хотелось вступать в разговор:
- Не знаю. Дочь этого гражданина в подробности не вдавалась…
- Значит, как понравился. Дочь-то ихняя молодая?
- … а начальство выдало обычные командировочные.
- Я слышал, в Парагвае много хохлов, - сам Володя был украинец, - так что брак и невозвращение для тебя, Степанов, не исключены… А что это за страна – Парагвай? – без всякой логики продолжал Володя.
- Государство в Латинской Америке.
- И какая там сейчас погода?
- Сейчас там, Володя, лето, - Степанов поёжился от мысли, какая промозглая слякоть стояла в это время в Москве.
- Живут же люди !.. И что, к примеру, из этого Парагвая можно привезти?
- Володя, ты бы лучше за дорогой следил. «Мерседесу» впереди себя скоро зад проломишь. Зачем ему на бампере висишь? Мы не опаздываем.
- «Мерседесы» я не люблю, на них пижоны ездят. Не бойся у меня милли-метраж… В Парагвае – кожа.
- Какая кожа?
- Дублёнки, плащи, куртки. Я вспомнил, мне тёща как-то сказала. Там в прериях буйволы водятся, из них делают кожу… Так что тебе, Степанов, будет меленький заказ. Даром что ли я тебя в аэропорт везу?
- Ты меня, Володя, по наряду везёшь.
- По наряду я бы тебя на «жигулёнке» повёз, а ты едешь на « форде».
- Такая честь не мне, а иностранцу.
Володя выразительно посмотрел на Степанова. Степанов взмолился:
- Володя, ну какую кожу я тебе могу привезти на двадцать баксов суточными в день?
- Дочка инопланетянина даст. Может он и сам отблагодарит,- Володя кивнул в сторону безучастного Кальвадоса.- Когда на родине окажется.
- Ты Володя, благодаришь, когда на родину в Хохляндию возвращаешься?
- Я – другое дело. А у них – Парагвай. Шрапнель из головы инопланетянина доктора удалят, он очухается, и тебе пару миллионов песо отвалит.- Что это за деньги, песо? Из песка что ли?
- Володя!
Володя протянул за спину заготовленный листок.
- Тут мои размеры, жены, дочери и тёщи. Привезёшь кожу, здесь в Москве рассчитаемся. Не бойся , не обману.
Степанов со вздохом взял листок, засунул в карман.
- Воротник инопланетянину поправь, у него на шее ярлык торчит.
Кальвадос носил тот же модный костюм с необрезанными лейблами, в котором его нашли год назад. Теперь этот костюм поизносился, повидав тюрьму и психбольницу. Перед отъездом в Парагвай Кальвадоса раздели, костюм погладили. Несмотря на отвратительную погоду, ни посольство, ни милиция на плащ ему не расщедрились.
- О – ё! – милицейский «форд» врезался в впереди идущий «мерседес». Взад «форду» тут же вошёл джип « митсубиси-паджеро».
Володя выскочил из машины.
- Где у тебя тут двери закрываются? – успел спросить Степанов.
- Нижняя кнопка.
Степанов нажал на кнопку, двери щёлкнули.
Движение застопорилось. Другие машины объезжали столкнувшиеся. Из «Мерседеса» вышел долговязый детина: тело у него было узкое и длинное, ноги короткие, стопы большие, уши огромные и красные, с серьгой слева, голова же совсем маленькая, птичья. Щеки водителя «мерседеса» украшали густые чёрные бакенбарды почти до углов рта. На голове – шевелюра брюнета. Несмотря на зимнюю пасмурную погоду, глаза прикрывали чёрные очки. Выглядел он лет на тридцать – сорок.
- Ну и чего, брат? – спросил детина. В голосе его звучало мало пиетета перед милицейскими погонами Володи.
- Как ездим? – сурово спросил в ответ Володя, для верности показывая ещё и удостоверение. – Как тормозим?
Детина усмехнулся, достал из нагрудного кармана, неторопливо развернул свою красную корочку. При желании Володя мог прочитать, что перед ним майор ФСБ. Володя изменился в лице. Детина ему явно не нравился.
- Как соблюдаем дистанцию, товарищ старший лейтенант? – спросил детина. В его речи слышался какой-то акцент.
Володя нагнулся над слипшимися бамперами:
- Майор, да тут ничего и нет…
Детина, он же майор, раскрыл багажник достал тряпку и протёр совершенно залепленный грязью номер своей машины:
- Тут красные номера, старлей. Машина ещё и дипломатическая.
Володя хотел огрызнуться, что машину следует мыть, чтобы номера были видны, когда в диалог вмешался третий пострадавший, до этого со страданием изучавший задний бампер милицейского «форда» и передний свой. Это был толстый коротышка неопределённых лет, из-под кожаной куртки которого выглядывали золотые цепи на руках и шее, а во рту сверкали ценного металла протезы. Следом за коротышкой вышли три его товарища, то же в куртках, цепях, солнцезащитных очках в удивлении поднятых на лбы.
- Братаны, - сказал коротышка Володе и майору,- может, у вас и ничего нет, «форд», по крайне мере, чистый, но у меня – фонарь…
Все трое, Володя, детина и коротышка вступили в живой интеллектуальный спор о манере езды, личностных свойствах водителей, качестве дорог и других интересных предметах.
Выходя из машины Володя не заглушил двигатель. Щётки работали. Через ветровое стекло то забрызганное дождём, то открытое вновь Степанов видел затылки двух людей, сидевших на заднем сидении «мерседеса» мужчины и женщины. Лиц их разглядеть было невозможно. Женщина держала перед собой зеркало. Она приводила себя в порядок, украдкой наблюдая за происходящим.
Пока шло выяснение обстоятельств аварии, один из товарищей коро-тышки подошёл к «форду» со стороны как всегда безучастно сидевшего Кальвадоса и постучал костяшкам пальцев в окно. Степанов наклонился и приоткрыл стекло.
- В аэропорт едете ? – спросил стучавший, двусмысленно улыбаясь.
- Если и в аэропорт, тебе то что? – напряжённо отвечал Степанов, почувствовав недоброе.
- Ничего. Просто…- сказал парень и тут же, засунув кисть между стеклом и крышей, попытался опустить стекло вниз. Другой рукой парень дёргал ручку, стараясь открыть машину.
- Э-э-э! – Степанов через безмятежного Кальвадоса нажал на кнопку, чтобы закрыть окно.
Рука парня уже очутилась в салоне. Стекло шло вверх, кисть парня давила вниз. Парень добрался до внутренней ручки, дёрнул её два раза, освободив блокировку. Другой рукой подал дверь на себя. Степанов цепко ухватил дверь, не уступая. Парень сделал движение, собираясь вытащить из машины Кальвадоса.
- Парни, так не пойдёт! Это беспредел!! - закричал Володя, заметив происходящее. Он рванулся к машине, но спорившие с ним водитель «мерседеса», коротышка с товарищами, попытались его удержать. В руках одного сверкнул кастет.
Кисть парня, пытавшегося открыть заднюю дверь, болталась перед лицом Кальвадоса, сонно приткнувшегося к косяку. Нельзя сказать, что происходило в его не от мира сего голове, но пару минут посмотрев на явно раздражавшую руку парня, Кальвадос вдруг вцепился в неё зубами.
Парень взвыл и от неожиданности вытащил руку из салона. Степанов тут же закрыл дверь и окно.
Володя, растолкал пытавшихся удержать его парней, впрыгнул в машину, резко сдав назад, пошёл вперёд, отодвинул блокировавшие автомобили, рванул руль вправо и до упора нажал на газ. Обойдя впереди стоящий «мерседес», он выскочил на встречную полосу, включил сирену и мигалку.
Водитель «мерседеса» и компания с «митсубиси» недолго мешкали. Они кинулись в свои автомобили. Хлопнули двери , заскрежетали тормоза. Послышался звук удара. «Волга» врезалась в правую переднюю дверь выруливавшего джипа. Но на это уже не обращали внимания. Погоня устремилась за милицейским «фордом».
Степанов звонил по мобильнику Даниле Сергеевичу в Управление, в милицию Шереметьево. Через зеркало заднего вида Володя мог наблюдать, как в преследующих машинах люди тоже куда-то лихорадочно звонят.
- Нападение? – голос начальника Степанова даже не изменился. – Не волнуйтесь, я предупрежу аэропорт.
«Форд» подлетел к шлагбауму, преграждающему подъезд к зданию аэропорта. Володя опустил стекло, суетливо нажал на кнопку регистрации. Казалось, талон никогда не вылезал так медленно.
Оторвав талон, Володя выжал педаль газа до упора. В боковое зеркало он видел «Мерседес» и джип, на бешеной скорости выруливавших к шлагбауму.
У здания аэропорта Володя резко затормозил. Степанов и Володя выскочили из машины, вытащил ставшего вновь безучастным Кальвадоса.
- Валера, я с тобой, пока подкрепление не придёт… Ну их к чёрту!!- ругнулся Володя в адрес преследователей ДТП.
- Где зал VIPа, где зал VIPа! – кричал Степанов, обращаясь к людям в здании аэропорта. Выяснилось, они вошли не в тот подъезд.
Проходившая стюардесса указал направление. Степанов и Володя почти бегом тащили за подмышки Кальвадоса, словно наконец понявшего что произошло и тоже прибавившего шагу .
У входа в VIP Степанов и Володя показали удостоверения милиционеру, вошли внутрь. Тут перевели дух. Преследователи вряд ли могли достать их здесь.
У Степанова села батарейка мобильного телефона. Усадив Володю с Кальвадосом в кресло за шахматы, он пошёл в служебное помещение, чтобы позвонить.
Степанов ещё раз более подробно доложил Даниле Евгеньевичу о происшедшем. Тот считал нападение чистым хулиганством, никак не связанным с Кальвадосом. В конце концов, если Кальвадоса и хотели вытащить из машины, то с тем чтобы вместе с другими побить, но не как не похитить. Полковник велел Степанову поставить телефон на подзарядку, он сам перезвонит. Если – нет, Степанов должен сделать контрольный звонок через два часа. Данила Евгеньевич доложит о происшедшем генералу, раз в инценденте участвовал иностранец, отправляемый на родину по поручению посольства.
Минут через сорок в зале VIPа появился наряд милиции и оперативники в штатском. Они сняли показания с Володи и Степанова, записали марки машин участвовавших в аварии, и предположительные номера.
Когда милиция уехала, Володя, указывая на Кальвадоса, не без зависти воскликнул:
- Больной – то, больной… А знаешь, как в шахматы играет! Из трёх партий две у меня выиграл.
Часы проходили, Данила Евгеньевич никаких дополнительных указаний не давал, кроме того, что Володе следует оставаться в аэропорту до отправления самолёта, потом обязательно позвонить и доложить, как Кальвадос и Степанов улетели.
Уже была поздняя ночь, когда объявили посадку. Степанов заторопился, Володя же сказал, что опоздать невозможно, они как раз начали с Кальвадосом новую шахматную партию. В третий раз объявили регистрацию и посадку, Валерий нетерпеливо вскочил, но тут подошёл сотрудник аэропорта и сказал, Степанова срочно просят к телефону.
Степанов ушёл в служебное помещение. На связи был генерал. Он хотел лично услышать о происшествии. Степанов ещё раз обстоятельно рассказал о Кальвадосе, его дочери, посольстве, поездке в аэропорт, аварии и преследовании. Генерал задавал вопрос за вопросом, пытаясь решить, существовала ли попытка похищения иностранца. Радио настойчиво объявляло, посадка на рейс «Москва – Мехико» закончена, потом стали требовать, чтобы пассажир Степанов немедленно поднялся на борт. Генерал ничего не слышал.
Наконец Степанов положил телефонную трубку и бросился на выход. Зал VIPа был пуст. Кальвадос должен был быть в самолёте, но куда делся Володя? Степанов не имел времени заниматься ещё и этим.
- Скорее! Скорее! Что же вы?! – укоризненно воскликнула девушка в уни-форме, отрывая Степанову посадочный талон. – Багажа у вас нет?
- Нет, - тут только Степанов обратил внимание на отсутствие своей сумки. Наверное, вместе с Кальвадосом она на борту. Кто же посадил Кальвадоса в самолёт? Володя?
Степанов сел в автобус. Его одного отвезли к высвеченному прожекторами лайнеру. Степанов взбежал по трапу. Ещё раз у него проверили посадочный талон, указали место в эконом-классе. Хотя поездку оплачивала дочь Кальвадоса, билеты покупало московское Управление.
Самолёт выруливал на взлётную полосу. Место рядом со Степановым, где следовало разместиться Кальвадосу, пустовало. Некий испаноязычный пассажир пытался опуститься в него, но Степанов энергично запротестовал. Степанов не терял надежды разыскать Кальвадоса. Он встал и прошёлся по салону самолета, внимательно вглядываясь в лица пассажиров. Кальвадоса нигде не было, он исчез. Турбины авиалайнера взревели. Стюардесса попросила Степанова сесть на место и пристегнуть ремень.
- А вы не видели?…
- Кого?
Степанов безнадёжно махнул рукой.
Самолёт взлетел. По радио объявили, продолжительность рейса до Мехико шестнадцать часов.
Когда самолёт набрал высоту и вновь разрешили ходить по салону, Степанов возобновил поиски. В ИЛе-96 было три ряда кресел, но не в одном из них ни в первом, ни в бизнесе, не в эконом-классе не находилось ни одного человека, хоть отдалённо напоминавшего Кальвадоса. Его не было и в туалетах. За шторками служебок стюарты и стюардессы готовили закуски, разливали напитки. Они удивлённо смотрели на Степанова, встречая его ищущий взгляд.
Степанов развернулся и теперь от хвоста пошёл к носу самолёта. Стояла глубокая ночь. На Дальнем Востоке разгоралось утро. Люди вставали, умывались, завтракали, спешили на работу, заполняли офисы, магазины и лавки. В Латинской Америке, куда летел Степанов, ещё не ложились.
Многие пассажиры спали, кто - откинувшись в кресле, закутавшись пледом, кто – сидя по-вольтеровски прямо, словно не поддаваясь сну. Некоторые разговаривали, читали, играли в компьютерные игры в ноутбуках или телефонах. Если лицо спящего скрывал плед, Степанов не рисковал его трогать, если открыто не стеснялся заглядывать. Степанов искал с упорством отчаявшегося. Его понемногу охватывало веселье человека попавшего в одну из самых дурацких ситуаций, какие можно вообразить. Он летел в другую часть света по милицейскому заданию на деньги дочери Кальвадоса без самого Кальвадоса. Хотелось прыгать, смеяться, кричать: « Лысый идиот в чёрном парике, найденный год назад в Шереметьево-2 , потерян! Кальвадоса нет! Как смешно, ха-ха-ха!!» Степанов даже не думал, что скажет начальству. Вина его. Кто мог предполагать, что подобное случиться? Когда он разговаривал по телефону с генералом, следовало оторвать Володю с Кальвадосом от шахмат и взять с собой в служебку. Если они остались в Москве, если их не похитили, если не случилось ещё что-нибудь, чего Степанов и предста-вить не мог, об этом он узнает по телефону через четыре-пять часов на промежуточной посадке в Шенноне.
- Осторожнее надо быть! – скорее догадался, чем понял Степанов реплику пожилой женщины, в чей локоть он неосторожно упёрся. Женщина просматривала страницы портативного компьютера. Степанов извинился. Женщина качнула в ответ копной рыжих волос, скреплённых яшмовой заколкой.
Степанов вернулся на место, обречённо расслабился и вдруг заметил в среднем ряду возвышающийся над спинкой бокового кресла лысый череп Кальвадоса. Не может быть! Как он здесь оказался? Где он был раньше? Степанов подошёл ближе. Нет, он ошибся. Этот человек был удивительно похож на Кальвадоса, даже одет примерно в тот же костюм в полоску, но череп его не украшали шрамы и по близости не валялся парик, с которым Кальвадос не расставался, хотя иногда снимал.
В Шенноне всех попросили выйти из самолёта. Люди гуляли по транзитному залу аэропорта, пили пиво, совершали мелкие покупки. За окном бесшумно сновали маленькие европейские машины, на лужайке двое мужчин играли в гольф. Степанов попробовал набрать Москву, связь отсутствовала. Телефон издевательски показывал, что нашёл ирландскую мобильную сеть.
Самолёт заправляли горючим для перелёта через Атлантику часа полтора – два. Заждавшихся пассажиров попросили вернуться в салон. Степанов шёл с тяжёлым сердцем. Не стоит ли лучше остаться в Шенноне, чем продолжать бессмысленное движение? Тем не менее, он вернулся в самолёт и увидел, что кто-то занял его место.
Какой-то тучный человек, завернувшись в плед с головой, разлёгся на трёх сидения сразу, в том числе и на степановом. Два места слева и справа от Степанова пустовали от Москвы, одно из них - Кальвадоса. Степанов чувствовал бы себя вольготно, если бы отсутствие Кальвадоса не отравило полёт. Свободные места в самолёте были, но разозлённому Степанову казалось глупым искать себе место, когда есть отведённое билетом. Проблема разрешилась сама собой. Человек лежавший на трёх сидениях зашевелился, край пледа откинулся. Степанов увидел сначала милицейский погон, потом – мясистую щёку Володи. Степанов изумился чуть меньше, чем путники при виде Горгоны:
- Володя, ты…?
- А...а…а? - Володя привстал, протёр глаза.
- Хочешь спросить, где я?
- Где я, уже знаю, - недовольно сказал Володя.- Сядь, не кричи.
Степанов присел рядом.
- Где Кальвадос? – прошипел Степанов.
- Сейчас придёт… У него что-то с желудком. Нас обоих как-то прихватило. От томатного сока что-ли, который носят. Ты его не брал? Не буду врать, у меня ещё в Москве живот крутил.
Володя рассказал, что в Шереметьево-2, когда Степанов отправился общаться по телефону с начальством, по радио же непрерывно объявляли, что посадка на рейс закончена, Володя повёл Кальвадоса на борт. Володю как человека в форме пропустили в салон. Он усадил Кальвадоса и почувствовал жгучее желание посетить туалет. Посещение затянулось, Володя грешил и на грибки в сметане на обеде у тёщи. Когда Володя вышел из туалета, самолёт уже набирал высоту.
Володя заметил затылок Степанова на том месте, где оставил Кальвадоса, но вместо того чтобы подойти к нему, решил сначала разыскать исчезнувшего латиноамериканца. Он нашёл его внизу среди багажа.
- Ты знаешь, его как муху на мёд к багажу тянет… То в сортир, то вниз к багажу. Так за ним и хожу. Он будто заметил кого в салоне и прячется…
Страх Кальвадоса передался Володе. До него дошло, что он летит не- законно, поэтому завернувшись в плед, завернув за компанию в плед и Кальвадоса, он прятался вместе с ним то в одном кресле салона, то в другом, в основном ближе к туалетам.
- Слушай, Степанов, моя форма не особо бросается в глаза?
- Нет. Ты в ней как человек невидимка, только уши торчат.
В проходе появился Кальвадос. Подойдя, он молча опустился в кресло рядом со Степановым.
2
Самолёт летел через Атлантический океан.
После горячего Володя разговорился, он по-прежнему по шею кутался в плед, чтобы не выглядывала форма:
- Скажи, Степанов, а на каком языке говорят в этом самом Парагвае, на парагвайском?
- Ты уже и до Парагвая без денег, билетов и документов собрался добрать-ся?- Степанов поверх еды пролистывал русско-испанский разговорник.
- Нет, я серьёзно, - не унимался Володя.
- В Парагвае, говорят на испанском, – выглянул из впереди стоявшего кресла мальчик лет одиннадцати.
- А, ты откуда знаешь, пацан?
- Знаю!
- Тоже в Парагвай летишь?
- Мы с папой летим в Бразилию.
Предложили напитки. Володя ,уже пивший вино, попросил стюардессу налить себе ещё.
- Какое хорошее здесь вино, - с удовольствием заметил Володя, вытянув ноги.
- В самолёте не может быть хорошего вина, брат, - спереди в промежуток между креслами на Володю смотрело надутое, будто с флюсами в обеих щеках лицо, насмешливые маленькие глаза. Шею говорившего украшала внушительная золотая цепь.
Володя наклонился к уху Степанова, прошептал:
- Нас, подслушивают, надо говорить тише.
Уже громче с вызовом Володя сказал:
- А мне это вино нравится… Степанов, мне неудобно ещё раз просить. По-проси вина ты, может стюардесса нам сразу бутылку даст.
- Брат, хочешь я тебе свою дозу отдам?- снова подал голос с переднего кресла толстяк. Это был видимо папа умного мальчика, знавшего на каком языке говорят в Парагвае.- Я взял, да что-то не пьётся.
Володя с минуту сидел насупившись, потом вспылил:
- Брат, я попрошу не называть меня братом, ну какой я тебе брат?!
- Извини, б…В Парагвай летите? А мы с сыном хотели в Рио на карнавал, да не получилось. Говорят на Новый год у них там тоже хорошо. Борис… - представился толстяк.
- Витя, - сказал мальчик.
Володя со Степановым переглянулись и неохотно назвались.
Толстяк показал поверх кресла глиняную бутылку грузинского вина:
- Владимир, давай за знакомство моё вино разопьём. Уверяю, оно получше того, что предлагают в самолёте.
Вино сблизило Володю и Бориса. Скоро стало известно, что мама осталась с маленькой дочкой, а Борис с сыном отправились путешествовать.
- Что это у вас с товарищем? – спросил Борис про не реагировавшего ни на что Кальвадоса.- Он вроде как не в себе…
- Не обращай внимания, - сказал Володя.
- Ну, давай по-новой.
- Папа, мама просила, чтобы я следил, чтобы ты много не пил, - сердито сказал Витя.
- А я много и не пью…Твоя очередь, Владимир. Говори тост, любой, только не за ментов. Не люблю я их. Мы с ними по разные стороны баррикад.
Володя крякнул и натянул плед по самые уши.
- Папа, я пройдусь, - попросил Витя.
- Погуляй, только недолго, - разрешил отец. Он подмигнул Володе: - Пошёл, смотреть какие у кого компьютеры, один интерес…
В салоне самолёта послышался шум, голоса на повышенных тонах. Пожилая женщина со строгим лицом, которая сделала замечание Степанову, когда он нечаянно задел её, громко говорила, обращаясь не столько к стоявшей рядом стюардессе, сколько к сидевшему слева мужчине лет шестидесяти, спокойной благообразной внешности, в очках:
- Зачем, она дала мне рис?! Она не знает, что я не ем рис?!!
- Откуда же ей знать, дорогая? – с вздохом успокаивал мужчина.
- Я вас спросила, будете ли вы мясо или рыбу, - объясняла стюардесса. - Вы отвечали - рыбу. Рыбу я вам и принесла, как просили.
-А под рыбой оказался рис, который я не ем! – кипела женщина.- Почему вы не принесли рыбу с картошкой, как я хотела?
- Вы не уточняли гарнир.
- Ах, я не уточняла гарнир! – затопала ногами пассажирка.- Немедленно зовите ко мне командира экипажа! Я вам устрою рис…- женщина нажала над головой две кнопки вызова сразу, свою и соседнюю.
- Ну и что ты ещё знаешь про Парагвай? – расспрашивал тем временем Степанов возвратившегося мальчика.
- Знаю, это совершенно нищая страна и смотреть там нечего, - рапортовал Витя. – Мы с папой поедем в Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло, а потом к водопадам Игуасу.
- За родителей, - Борис разливал с Володей по-новой.
Убеждая пассажирку угомониться, над ней склонился бортпроводник:
- Успокойтесь, мы примем меры.
- Понимаете, я говорила ей про гарнир, а она врет, что не говорила!
- Ничего вы не говорили! – настаивала стюардесса.
- Дайте рыбу с картошкой, и чтобы рыба не пахла рисом.
- Хорошо. Сейчас принесём.
Степанов видел, как бортпроводник в подсобке вытащил из одной пластиковой коробки мясо, переложил из другой сверху рыбу.
- Пойди, отнеси, - шипел он стюардессе. – И извинись.
- Буду я извиняться перед свиньёй! По её глазам заметно, всю жизнь, ничего, кроме риса, не ела, а теперь рыло воротит, - шёпотом отвечала стюардесса.
Стюардесса покатила тележку с едой дальше. Володя, перегнувшись через Степанова, чуть не схватил её за юбку:
- Красавица, ты бы нам вина принесла.
«Красавица» поглядела на Володю сверху вниз:
- У вас своё есть… А тыкать своей в бане будешь.
Разглядывая принесённую еду, капризная пассажирка продолжала ворчать:
- Принесла рыбу с картошкой, а рыба вся в рисе. Нет, я так не оставлю, - пассажирка встала и с коробочкой, где лежала еда, пошла по салону.
Степанов прикрыл глаза. В долгом полёте всегда странное состояние, среднее между сном и бодрствованием. Степанова разбудил вопль капризной пассажирки. Она стояла около лысого человека, которого на краткий миг Степанов принял за Кальвадоса, и отчаянно визжала. Лысый странно свесился над ручкой кресла, загораживая проход.
- Пассажир умер! – послышался чей-то голос.
Степанов вскочил с места. Подбежав, он потрогал двумя пальцами шею человека, где должна биться сонная артерия. Пульсация отсутствовала.
- Вернитесь, пожалуйста, на своё место, - сказал Степанову старший борт-проводник.
Пассажира били по щекам, давали нюхать нашатырный спирт, сделали укол камфары или кофеина, чтобы вернуть к жизни. Салон превратился в дискусс-клуб. Спящие проснулись. Шли оживлённые дебаты, жив человек или мёртв. Давались разнообразные советы, что делать дальше. Вставшие со своих мест пассажиры стояли у места происшествия, не откликаясь на просьбы проводников, занять отведённые согласно билетам кресла. Самая неблагоприятная версия, передаваемая из уст в уста, была та, что пассажира отравили. Яд заложен в питании, подаваемом на борту. Жертвой может стать любой, кто ест или пьёт то, что приносят стюардессы.
Источник дурных разговоров следовало скрыть от глаз публики. Старший бортпроводник, крепкий тридцатипятилетний мужчина, и стюардесса-«красавица» взяли тело за руки и за ноги и понесли в рубку экипажа. Только после этого зеваки разошлись. Многие решили больше ничего не есть и не пить до конца полёта. Гул голосов не стихал, обсуждение случившегося не прекращалось.
Пассажирка возмущавшаяся , что ей подали рис, всё время происшествия изучающее поглядывала на Степанова, Кальвадоса и Володю, а также на присоединившихся к ним Бориса и Витю. Что-то вертелось у неё на языке, она хотела высказаться, но, неуверенная, молчала.
Когда Степанов вернулся на место, женщина приблизилась. С ноутбуком подмышкой, она обратилась к Степанову и Володе, не желая, чтобы её слышал кто-то ещё:
- Наверное, глупо, что я к вам обращаюсь, но в мой почтовый ящик по Ин-тернету пришло очень странное сообщение.
Володя и Степанов переглянулись. Женщина включила компьютер и показала сообщение на испанском языке. « - Sorry », - женщина подобрала программу перевода. Большими буквами по-русски высветилось: «ПИРИДАЙТЕ ЛЫСОМУ. ПУСТЬ ПООСТИРИЖЁТСЯ.»
- Почему вы обратились именно к нам! – спросил Володя и тут же замолчал. Он посмотрел на Кальвадоса, оглянулся на безволосую голову трупа, качавшегося между ног волочившего его бортпроводника, нервно погладил себя по лысому черепу.
- Света, ты? – Борис с удивлением смотрел на пожилую женщину.
- Вообще-то меня зовут Марина, - без энтузиазма отвечала женщина.
- Гм… вы так похожи на одну леди, - растерянно пробормотал Борис.
- Простите, а это сообщение по Интернету пришло к вам в Москве или уже в самолёте? - спросил Степанов.
Женщина просмотрела почту.
- Сообщение пришло в два двадцать три. Я не помню, во сколько мы взлетели, как вы помните рейс задержали. Сразу после взлёта я пошла в первый класс, у меня там летит дочь, подключилась к Интернету, чтобы посмотреть погоду в Асунсьоне…
- Вы летите в Парагвай?
- Да, я и мой бывший муж профессор, сопровождаем в Парагвай дочь, с нами летит и наш сын Игорь, он спортсмен, сейчас на реабилитации, - женщина указала глазами на полного тридцатилетнего мужчину на костылях рядом с благообразным пожилым человеком в очках.- Но это не важно…Я заглянула в почтовый ящик компьютера и нашла сообщение. Я подумала, послание попало ко мне по ошибке, но после известного несчастного случая, которому все мы были свидетелями, я решила предупредить вас и вас, - Марина посмотрела на Кальвадоса и Володю.
Борис тоже почесал голову. Он не был абсолютно лыс, как Кальвадос, или начисто выскоблен, как Володя. Вокруг его лысины ещё росли волоски, что давало надежду на спасение, если опасность нависла над безволосыми.
- Марина, а вашу дочь случайно зовут не Светой? – допытывался Борис.
- Вы знаете мою дочь? – недовольно спросила женщина изучающее окинув взглядом Бориса. Она не находила в Борисе достоинств, чтобы охотно принять навязываемое знакомство. Его большая золотая цепь и часы с бриллиантами её явно не воодушевляли.
- Я был знаком со Светой очень хорошо, – со значением сказал Борис.
- Она мне ничего про вас не рассказывала, хотя вы польстили мне, перепутав меня с дочерью, - улыбнулась женщина.
- Но её образ жизни…- растерянно пробормотал Борис.
- Удивительно, что ваша дочь летит первым классом, а вы с сыном и бывшим мужем – экономом, - вставил Володя.
- Ничего удивительного. Все летают по средствам… Моя дочь по Интернету познакомилась с солидным человеком. Она летит в Асунсьон к жениху. Они ещё не виделись, но уже обо всём договорились по электронной почте. Кто знает, может он вылетит ей навстречу и пожелает встретить уже в Мехико. И что будет у него в голове, если моя дочь будет не в первом классе, тем более что он оплачивает поездку? Эти иностранцы очень странные типы, иногда они проверяют билеты… Мы же с сыном и бывшим мужем можем и потерпеть.
- Что-то он очень уж не весёлый ваш бывший муж, - заметил Володя, погружённый в собственные грустные мысли.
- Выпьет – развеселится, - отрезала женщина и направилась к своему месту.
- Хотел бы я сейчас посмотреть на эту Свету, - сказал Борис, подмигивая Степанову и Володе.- В своё время на ней клейма негде было поставить.
- Папа, она что посылка? – спросил Витя.
- Не болтай!.. Когда я был знаком со Светой, она дружила с двумя евреями, дядей и племянником…
- А в Парагвае евреи есть? – спросил Володя.
- Зачем они тебе? Или ты в Парагвае без евреев скучать будешь? – отклик-нулся Степанов.
Володя тревожно смотрел на дремавшего Кальвадоса.
- Этот лысый приносит несчастья, - зашептал он на ухо Степанову.- Твоё дело его везти, а я в Мехико пойду в посольство, пусть меня отправят на родину.
Самолёту предстояло сесть на дозаправку в Гаване. Там же должна была сойти часть пассажиров. Стюардессы раздали регистрационные листы. Степанову, Володе и Борису с сыном их заполнять не следовало, но их попросили помочь сразу несколько китайцев. Группа, человек в сорок, летела из Большого Китая в Гавану. Степанов благородно заполнял листы то одному китайцу, то другому. Борис не удержался и отправился в первый класс посмотреть на Свету. Вернулся он крайне удовлетворённый.
- Ты знаешь, там спиртное вовсю дают, - сказал он Володе.
- Как Света? – спросил Степанов.
Борис восхищённо поцеловал ноготь большого пальца:
- Невеста, одно слово! Зря я её с мамашей спутал, она совсем не потрёпанная.
В Гаване кроме тех, кто летел досюда, из самолёта не выпускали.
Степанов и Володя видели в окно, как подъехала «скорая помощь». В неё загрузили завёрнутый в целлофан труп лысого пассажира. Степанов перебирал в голове, кто проходил мимо мёртвого, какой бортпроводник подавал еду, питьё, кто мог незаметно уколоть отравленной иглой.
- Борис, - спросил Степанов соседа. – Света не такая высокая блондинка с большими глазами, в бежевых брюках и светло-коричневом джемпере?
- Точно. Откуда знаешь? Только блондинка не натуральная, а обесцвеченная.
- Я видел, как она к матери подходила, когда тот был ещё жив, - Степанов задумался.
Через два часа самолёт сел в Мехико. Все оказались в Международном аэропорту. Следовало перерегистрировать билеты до Сан-Пауло. Но что делать с Володей? Идти «сдаваться» в российское посольство он не спешил, как лететь ему дальше было совершенно непонятно.
Из-за стекла аэровокзала не доносилось не звука. Бесшумно взлетали и приземлялись лайнеры. Витя выражал восхищение звукоизоляцией. Его папа искал пиво. Борис нуждался в транквилизаторе после открытия, что Володя мент.
Володя, без конца рассматривавший табло в поисках информации о рейсе до Сан-Пауло, заметно выделялся формой российского милиционера. На какое-то время он исчез и вдруг обнаружился в хвосте колонны пилотов.
- Была, не была! – успел крикнуть он Степанову.
Пилоты в голубой форме бодро проходили кордоны. Их не останавливали , документы не проверяли. В середине, браво козыряя, шёл в голубой милицейской форме Володя.
Степанов и Витя открыли рты от изумления, когда увидели Володю на лётном поле. На микроавтобусе он ехал к самолёту.
- Папа, папа! – закричал Витя вернувшемуся с кружкой пива отцу.- Дядя Володя уже сел на самолёт.
- Хорошо, - спокойно отвечал отец.- Скоро и мы там будем.
Но самолёт, на который сел Володя, неожиданно повёл себя очень странно. Он развернулся и помчался по взлётной полосе.
- А мы!! – чуть не заплакал Витя.
Степанов рванулся к регистрационной стойке. Работница аэропорта мило улыбнулась ему, произнесла что-то по слогам, затем написала на бумажке.
Степанов вернулся, лихорадочно листая разговорник, в конце разговорника помещался словарь.
- Ну и что? – безмятежно спросил Борис, откусывая огромный бутерброд, запивая его пивом, второй бутерброд и кока-колу он принёс сыну.
- Володя рейс перепутал, - сказал Степанов.
- Куда он улетел?
- Выходит… на Огненную землю, - Степанов завершил перевод.
- Я знаю,- подпрыгнул Витя. – Это рядом с Антарктидой!
- У него тёплой одежды нет, - посочувствовал Борис. – Ничего купит.
- У него и денег нет, - сказал Степанов.
- Пластиковая карта-то есть?
- И карты нет.
- Чего же он так? – сказал Борис.- Ничего, как нибудь выкрутится, - тему он посчитал исчерпанной и больше о Володе не вспоминал, словно его никогда и не было.
Из Мехико до Сан-Пауло добрались без особых приключений. Единственным случаем, привлекшим всеобщее внимание пассажиров к Кальвадосу, стало то, что он ухитрился запереться в туалете самолёта. Как Степанов ни объяснял Кальвадосу снаружи, в какое положение следует поставить ручку, чтобы открыть дверь, тот не мог понять, как не мог понять ничего вокруг. Степанов был вынужден позвать бортпроводников, которые дверь взломали и Кальвадоса извлекли. За случаем с дверью поневоле наблюдали пассажиры, летевшие в хвостовой части самолёта, и те, кто стоял в очереди в туалет. Степанову запомнилось усыпанная бриллиантами паралитичная старуха в инвалидном кресле, сопровождаемая двумя латиноамериканцами, молодым субъектом с грудой мышц, глаза его скрывали чёрные очки в форме капель, и человеком средних лет, видимо, с очень плохим зрением, толстые стёкла его очков напоминали те, что используются в лупах или телескопах. Латиноамериканцы снимали старуху с кресла, чтобы ввести в туалет, когда разворачивалась вся история с Кальвадосом.
Кальвадоса вывели из туалета в состоянии близком к удару. Он ослаб, по лицу и шее потоком струился пот. Парик он снял и вытирался им как платком. Добила его встреча со старухой. Старуха была страшна как смерть. Годы и немощь сморщили её в печёное яблоко. Руки, которыми она упиралась в подлокотники кресла, свела подагра, они напоминали лапы птицы. И без того расшатанные длительным прибываним в туалете нервы Кальвадоса не выдержали. При виде старухи он затрясся и неминуемо свалился бы в обморок, если б Степанов не поддержал его. Степанов повёл Кальвадоса к месту, а тот всё оглядывался на безобразную старушенцию. Старуха повернулась и преследовала его взглядом. Степанов вспомнил, что видел старуху и сопровождавших её молодцов ещё на предыдущем рейсе, Москва-Мехико, тогда он не придал им особого значения.
В самолёте Степанову, помимо Бориса с сыном и семейства Марины: дочь на выданье, сын-инвалид, бывший муж – профессор, удалось познакомиться ещё с одними русскими, летевшими встречать Новый год в Бразилию. В число знакомых Степанова вошли три «новорусских» с секретаршами, часы на запястьях и золотые цепи на шее у них были ещё круче, чем у Бориса, и странный одинокий путешественник Павел, двадцатипятилетний упитанный юноша, говоривший удивительно тонким голосом. Поводом для знакомства послужило новое предложение Бориса выпить и его обход салона самолёта с бутылкой грузинского вина. Те, кто откликнулись на предложение, и были русскими. Общими темами беседы новых знакомых стали отели, где предстояло жить, стоимость путешествия, и то интересное, что предстояло увидеть. Участвовавший в общении Степанов краем глаза наблюдал за Кальвадосом. Он опасался, что с тем опять, не дай Бог, что-нибудь случится. Кальвадос вёл себя спокойно, сидел, закрыв глаза, или смотрел в иллюминатор.
Самолёт сел в Сан-Пауло. Сразу по приземлении ощутилась страшная тропическая жара. Окунуться в неё после слякотной промозглой Москвы было всё равно, что войти в тулупе в горячо натопленную русскую баню. Когда шли к автобусу, казалось, что размягченный солнцем асфальт пружинит под ногами. Пот струился по лицам путешественников. Все быстренько снимали последние зимние вещи, чтобы остаться налегке. В аэропорту русские туристы привлекали всеобщее внимание. Только у них на руках висели шубы, тёплые куртки и тяжёлые плащи. Чемоданы, куда они сложили зимние вещи, были особенно велики.
В здании аэропорта сделалось посвежее, здесь работали кондиционеры. Но вся атмосфера полностью отличалась от московской, даже по-другому пахло. Влажный горячий воздух источал чужеродные насыщенные ароматы. Мускус людей, резкие цветочные запахи духов и туалетной воды, предлагаемых во множестве магазинов, мешались с запахами острых приправ и соусов, доносившихся из разбросанных там и здесь кафе, закусочных, шурашкерий, ресторанов. Ещё пахло пудрой и сигарами. С непривычки затруднилось дыхание, перехватило горло, лёгкие перестраивались на более глубокие вдохи и выдохи. Экзотическая обстановка будоражила нервы, удивляла , развлекала до восторга.
Держась за поручни, Степанов и другие скользили по горизонтальному эскалатору, а мимо проносились загорелые бойкие парни в отутюженных брюках, лакированных ботинках и пёстрых сорочках, солидные отцы семейств парившиеся в чёрных костюмах, пожилые матроны в длинных юбках и широких блузках, одетые по-взрослому дети, будто минуту назад извлечённые с щеголеватого утренника, смуглые, плосконосые девушки в обтягивающих массивные прелести майках, с огромными серьгами, браслетами и высочайшими причёсками. Белки негритянских глаз соперничали с желтизной глаз латиноамериканских. Пластика движений бразильцев заражала бод-ростью, взвинченной оптимистичной энергетикой, впрочем, вряд ли имевшей отдалённую цель или малейший смысл.
В Сан-Пауло Степанов набрал номер телефона Хуаниты, дочери Кальвадоса. Трубку снял эконом. Он сообщил, что хозяйка в отъезде, на пару дней она уехала на север осмотреть выставленные на аукцион кофейные плантации. Степанову предлагалось задержаться в Сан-Пауло, обратиться в отель «Хилтон», где как слышала хозяйка, обычно останавливались русские путешественники, с тем, чтобы получить выписанные на его имя дорожные чеки. Однако Степанов и другие русские туристы жили не в «Хилтоне», а в «Холидей Инне». Степанову не хотелось тащить с собой Кальвадоса через весть город за чеками, и он попросил Бориса присмотреть за ним.
Когда Степанов забрал чеки и вернулся в отель, он нашёл Кальвадоса и Бориса с сыном ожесточённо сражающимися в игровые автоматы. Кальвадос с упоением рулил на гоночной машине, обгоняя встречных и поперечных, увёртываясь от стен и как из-под земли выраставших бордюров.
- Ну, что материально подрос? – спросил у Степанова Борис, посвященный в цель его отлучки.
Степанов кивнул, переминулся с ноги на ногу. Игры его не увлекали. Он чувствовал себя чужим в содоме напряжённых искусственных звуков, мельтешении светового разноцветья. Борис с сыном играли в «стрелялки». Борис уничтожал ведьм, Витя - ку-клукс-клановцев.
- А ты знаешь, я уже два слова выучил: « амиго» и « прего», - сообщил Бо-рис.- Бразилы постоянно повторяют.
- Это по-испански , а не по-португальски, - заметил Витя.
- Классно, бразилы нас за испанцев принимают, - обрадовался отец.
- Португальцы, соответственно - бразильцы, испанцев не любят.
- У каждого свои разборки, - вздохнул Борис.- А не мотнуться ли нам на океан? – предложил он.
- Хорошо бы, - согласился Степанов. По лицам игравших он понял, если их не увести, они могут просидеть перед автоматами до ночи.
Через ресепшен вызвали такси. Когда садились в машину, увидели трёх русских боссов с секретаршами. Основательную мужскую часть этой шестерни, Борис прозвал «три толстяка». Они грузили в микроавтобус клюшки для гольфа. Марину, её бывшего мужа, сына–инвалида и Свету Степанов больше не видел. Последний раз они показались в сан–пауловском аэропорту. Причём все шли нормально, сын - на костылях, Света же старалась ставить ножки на одну линию, чтобы покачивались бёдра.
Пляж представлял гигантское пространство белого песка, на который катились с человеческий рост волны. Люди занимали лежаки, валялись на песке и не купались. Купаться не представлялось никакой возможности. Большую сложность создавал вход в воду. Волна сбивала с ног, крутила, набивала глаза, уши и рот песком. Витя смело бросился в воду. Волна его повалила, он тут же исчез в белой пене. Борису и Степанову пришлось устремиться в океан, чтобы спасать мальчугана.
Мелкие чёрные скалы, разбросанные у берега, не уменьшали волн. В песок уткнулись моторные катера, некоторые живописно отделанные под старинные каравеллы. Владельцы катеров зычными голосами зазывали кататься, ехать смотреть живописный грот.
У Бориса пересохло в горле. Он предложил посидеть за столиком в кафе у воды, чего-нибудь выпить и перекусить. Надписи в меню были на португальском и английском. Степанову «роднее» казался английский, Борис и Витя считали, что достаточно продвинулись в португальском. Все заказали, как им думалось разное, а принесли одно и тоже. Несмотря на различие написаний, строчка меню совпала.
После обеда прошлись вдоль берега океана. Борис поинтересовался, сколько стоит прогулка на катере, показалось дорого. Хотя один лодочник чуть их не соблазнил. Он чересчур забавно гудел в морскую раковину, призывая к путешествию. Баркас его выделялся среди других пышным окрасом, искусной резьбой, пятнистыми коврами, выстилавшими палубу.
Борис, Витя и Степанов сбросили одежду, улеглись на лежаки. Кальвадос, не раздеваясь, сел на песок рядом. Немедленно появился крепкосложенный африканец, предложил взять в аренду полотенца и оплатить места. Русским туристам, стремящимся везде к бесплатности, пришлось подчиниться.
Борис, Витя и Степанов загорали, переворачиваясь с боку на бок. Кальвадос потел в костюме. Потерянная внешность его была чересчур необычной, чтобы окружающие не замечали. На него косились, тайком поглядывали.
Борис пытался узнать в загоравших соотечественников, но они не находились. В воздухе звучала немецкая, английская, и португальская речь. В океане купалось совсем мало людей, что вызывало негодование Бориса. Он полагал, если приехал на море, из воды следует не вылезать. Чуть позагорав, Борис обещал вплавь добраться до ближайшей скалы.
От желания искупаться Бориса отвлекло появление на пляже статных негритянок, шоколадных латиноамериканок и гибких китаянок, предлагав-ших сделать массаж. Борис привстал, огляделся. Кое-где массаж уже делали, и он не удержался. Негритянка расстелила на песке пёстрое покрывало, предложила спуститься с лежака и лечь на живот. Борис выполнил. Его намазали маслом. Принялись мять и тереть. Когда негритянка делала массаж стоп, от щекотки невыразимый лихорадочный зуд бежал по телу. Борис стискивал зубы, чтобы не расхохотаться. Повернув голову, Степанов наблюдал за массажом. Держа в руках пластмассовую коробочку, Витя увлеченно строил «змею» в электронной игре.
Из ореола пылавшего солнца вынырнула рыхлая фигура одинокого путешественника Павла. Он был обнажён по пояс, на бёдрах шорты, на ногах шлёпанцы, футболка через плечо, на голове широкополая соломенная шляпа. Белое тело лоснилось, как у тюленя. Груди отвисали, как у женщины.
- Массаж делаете?- поинтересовался Павел.
-Угу, - буркнул Борис.
- Тут на верху, где шурашкерия, в массажном кабинете лучше делают. Там кондиционер, прохлада , музыка играет. Вы попевку на бразильском радио два знаете? - спросил он неожиданно.
- Нет.
Павел высоким голосом запел на португальском притопывая ногой. Борис и Степанов переглянулись, им везло на чудаков.
Воспользовавшись тем, что Павел отвлёк на себя внимание, негритянка наклонилась к уху Бориса и принялась энергично убеждать его войти с ней в воду. Если они заплывут за ближайшую скалу, массаж может превратиться в сказку. Борис не знал языка, но мимика и жесты, выражение лица негритянки, раскрыли ему, чего она хочет.
- Я, пожалуй, поплаваю,- сказал Борис, направляясь к воде. – Присмотри четверть часа за сыном, – попросил он Степанова.
Негритянка собрала принадлежности для массажа в плетёную корзинку, поставила её у ног Степанова и, изображая, что пошла к воде не потому, что туда пошёл Борис, двинулась за ним следом. Полные её бёдра, которые осудил бы диетолог, дрожали, как желе.
- Вы завтра едете в Рио? – спросил Степанова Павел.
- Нет.
- Отчего - же? Говорят, чудесный город, особенно во время карнавала. Сейчас не карнавал, но должно быть забавно.
- Мне надо ехать дальше, в Парагвай.
- В Парагвай? А разве это входит в программу тура?
- У меня свой тур.
- Индивидуальный?
Пока шёл разговор, Степанов не препятствовал Кальвадосу, который встал, спустился к океану и теперь прогуливался вдоль берега, разглядывая колыхавшиеся на волнах барки. Владельцы их не преминули пригласить его кататься. Но, видя отстранённый взгляд, скоро замолчали и через голову обращались уже к другим. Кальвадос в бежевой полосатой паре, лакированных ботинках и молочно матовом галстуке смотрелся совершенно дико среди отдыхающих в плавках и бикини. « Пусть немного разомнётся, засиделся», - почти с нежностью подумал Степанов и не потребовал возвращения Кальвадоса к лежаку.
- Ой-ой-ой! – вдруг закричал Павел характерным тонким голосом. Он схватился рукам за лодыжку и заплясал на одной ноге.
- Что случилось? – не без улыбки спросил Степанов.
Полный белотелый Павел в шортах, врезавшихся в ягодицы, прыгающий на одной ноге, выглядел очень комично.
- Меня, что-то укусило,- отвечал Павел, неуклюже изгибаясь, пытаясь рас-смотреть лодыжку.
Витя закончил электронную игру, отошёл за три лежака, где заметил иностранца, смотревшего ноутбук, и встал за его спиной, с любопытством заглядывая в компьютер.
Павел сел на лежак, положил лодыжку на колено. Внизу голени действительно красовалось яркое красное пятно.
- Вы не знаете, что меня могло укусить?- обеспокоено спрашивал Павел. Он пытался заглянуть под лежак.- Ничего там не видите?
Степанов заглянул под лежак.
- Ничего нет…Виктор! – крикнул он мальчику, увидев, что интерес того к чужому компьютеру становиться неприличным.- Подойди сюда!
Витя нехотя вернулся.
- Дядю Пашу какая-то зараза укусила. Посмотри, ты ничего не видишь?
Витя внимательно осмотрел песок.
- Весь песок в мелких ходах… Это может быть какое-то насекомое, ящерица или змейка-песчанка.
- Змейка-песчанка?!! – в ужасе выкатил глаза Павел.- Малыш, я от боли не могу достать. Запусти мне руку в задний карман шорт. Я взял с собой справочник по тропической медицине.
Степанов коротко вскрикнул и метнулся к океану. Увлеченный осмотром Павла, он забыл про Кальвадоса. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить его на борту раскрашенной барки, той, чей владелец призывно гудел в морскую раковину. Одетый в высокие сапоги, шаровары и невыразимый камзол поверх тельняшки, с устрашающими закрученными усами до висков, хозяин барки походил на пирата. Он убрал мостки, по которым поднялся Кальвадос, дёрнул ручку мотора. Двигатель взвыл, лодка стремительно понеслась к скалам. Кальвадос перешёл на более устойчивую корму и стоял там, закинув голову и скрестив на груди руки.
Степанов стремительно бегал по берегу, предлагая лодочникам за любые деньги отправиться в погоню. Матёрый мулат с плутоватыми глазами и пижонскими мохнатыми бакенбардами моментально втянул Степанова на борт. Мулат рванул за ручку, двигатель не завёлся. Ещё раз, тот же результат. Мулат поднял крышку мотора и сосредоточено закопался в нём. Время уходило. Мулат вращал глазами и успокаивал Степанова гортанными возгласами и жестами. Тот не выдержал и закричал ближайшему лодочнику, что желает переменить барку. Мулат схватил Степанова за руку, не без скрытой угрозы умоляя остаться. Владелец соседней лодки со смехом проорал что-то мулату. Мулат злобно выругался. Лодочники перестали зазывать отдыхающих, вступив в отчаянную перебранку. Жестикуляция показывалась самая невообразимая. Хозяин соседней барки, той, на которую хотел перейти Степанов, прыгнул в воду, вскарабкался на лодку мулата. Вдвоём они взялись ремонтировать двигатель. Двигатель затарахтел, заработал. Помощник едва успел ре-тироваться, барка прыгая на волнах, понеслась в океан.
Они обогнули одну скалу, вторую. Признаков лодки, унесший Кальвадоса, нигде не было. Мулат жестами показал, что советует возвратиться. Надо отдать ему должное, чувствуя вину за промедление, он маневрировал баркой, как бешенный. С волны лодка перепрыгивала на волну, чудом уворачивалась от камней, едва прикрытых пенящейся водой.
Почти у берега возвышалась скала с гротом. Оттуда вышла лодка, на которой уплыл Кальвадос. Лодкой никто не управлял. Мулат подвёл барку поближе. В глубине лодки стал заметен корчащийся от боли человек с окровавленной головой. Мулат и Степанов узнали усатого капитана.
Мулат умерил ход. Он показал Степанову, в каком положении следует держать руль, а сам ловко перепрыгнул на приблизившуюся барку. Нагнувшись над владельцем лодки, он убедился, что тот жив, хотя и без сознания. Отцепив якорный канат, мулат скрепил оба судна. Возвратившись, он забрал руль у Степанова.
Степанов был потрясён. Сойдя на берег, он сел на песок, опустил голову, беспомощно свесил руки.
Вызвали врача. Рядом владельцу барки оказывали помощь, перевязывали голову. Любопытные бразильцы окружили жертву нападения, оживлённо обсуждая случившееся.
Борис и негритянка вышли из воды. Оба выглядели очень довольными. Борис заглянул через плечи бразильцев на лежащего на песке владельца барки, потом, рассчитавшись с негритянкой, подошёл к Степанову.
- Я всё видел, - просто сказал Борис.
- Теперь уже всё равно, - удручённо отвечал Степанов.
Борис потрепал его по голове:
-Он тебе был дорог, да?
Степанов молчал.
- Родственник что ли?.. А по мне - больной человек. Мы к нему с сыном и так и эдак. Он глух, как стенка. Немного разошёлся, лишь, когда мы его за игровой автомат усадили, дали порулить. Как его звали?
- Кальвадос.
- Странное имя. Я с ним даже не познакомился… Напиток есть такой - кальвадос. Я, правда, не пил. Может, он его придумал или фабрикой владел? Никому не отстёгивал. С чего ещё эти четверо на него налетели?
Борис поведал, что они с негритянкой стали свидетелями, как со стороны дальней скалы, ограничивавшей бухту, показалась скоростная моторка. Она стремительно подошла к барке, где находился Кальвадос. С моторки спрыгнули четыре молодца в разноцветных футболках, дали по голове владельцу барки, пытавшемуся оказать сопротивление, скрутили Кальвадоса и были таковы.
- Честное слово, - продолжал Борис, - сначала я думал, этот странный тип, я про твоего Кальвадоса – зэчара… Ну когда я узнал, что хохол с которым я в самолете пил, не нормальный человек , а мент. Когда у хохла плед раскрылся, и погоны показались, ну ясно, зэка блатного по линии Интерпола в родную тюрягу везут. Потом мент свалил, а этот остался, но ног не сделал. Я думаю зэк, но больной? Так что ли?
- Да, не зэк он!
- Ладно, колись!..- Борис наклонился к уху Степанова.- Я сам от звонка до звонка. Видишь, наколка сведена? – он указал на синее размытое пятно на пальце. – Одна ходка была.
Степанов отодвинулся от Бориса.
- Не боись , я ходил по экономическому… Кто он тебе, этот Кальвадос? Брат, сват?.. Или ты тоже мент?- Борис с недоверием смотрел на Степанова.- Никогда не поверю. На мента ты не похож, у меня на них чутьё… Да, ладно. От дурака избавились и, слава Богу! Не плачь, хочешь, я тебя сегодня шикарным ужином угощу? Завтра с нами в Рио едешь?
Степанов не плакал. Но на душе его скребли кошки. Что ему начальству сказать? Так бездарно упустить Кальвадоса!
Подошли Витя с Павлом.
- Прошло! – весело сказал Павел, указывая на укушенное место.- Краснота спала, лишь маленькая дырочка осталась.
- Что случилось ? – Спросил Борис.
- Какая-то местная дрянь тяпнула, - объяснил Павел.
Пострадавший владелец разукрашенной барки пришёл в себя. Он сидел на песке, ожесточённо жестикулируя, быстро говоря и непрестанно указывая на Степанова. Подошедший полицейский попросил Степанова для составления протокола.
Остаток дня Степанов провёл сидя на деревянной скамье в низком помещении с белыми стенами и неработающим кондиционером. Мимо шмыгали полицейские, приводя и уводя задержанных, щуплых со скачущими вороватыми глазами пацанов в пёстрых рубахах, дородных негров в летних костюмах, вызывающего вида девиц в мини. На Степанова не обращали внимания. Как догадался Степанов, ждали большого полицейского чина. Степанов был иностранец, а дела связанные с иностранцами, рассматривал полковник.
Над океаном шумел прибой, с невнятным скрипом раскачивались на ветру пальмы. Степанов попросил выпустить его подышать свежим воздухом и теперь стоял на пороге участка, подставляя лицо под дуновение бриза. Рядом атмосферу отравлял дешёвой сигарой, местный полицейский. Всё окружавшее Степанова настолько отличалось от привычного московского, что казалось сном. Ничто не напоминало родину. Степанов попал в страну, где говорили, думали и жили совершенно по-другому. Бразильские полицейский не походил на российский формой, манерами, выражением лиц, комплекцией и запахами. Они ездили на других машинах, курили другие сигары, заполняли протоколы другими авторучками. Среди полицейских Степанов заметил много левшей. Ему удалось подглядеть, как в углу участка задержанный давал сержанту взятку. Его потрясло, что передана и аккуратно сложена была не конкретно оговоренная сумма, а несколько мятых банкнот, всё, что в кармане лежало. Это могли быть и несколько тысяч, и несколько десяток. Московские коллеги Степанова никогда не страдали подобной неразборчивостью.
Двухэтажное здание участка окружал освещённый электрическими фонарями двор с припаркованными полицейскими машинами. Дальше шёл высокий забор из металлических прутьев. Недалеко от забора в кустах тропических растений стояли, разговаривая два человека. Они не пробуждали любопытства Степанова. Его отвлекала перебранка из-за похищенного велосипеда, начавшаяся у входа в участок. Похититель и хозяин транспортного средства, не выбирая выражений, бранились и тянули велосипед в разные стороны. Куривший рядом со Степановым полицейский вмешался, разнял спорящих и обоих направил внутрь дежурной части. Свет проезжавшей машины скользнул по тропическим кустам, и Степанов ясно разглядел разговаривавших. Один был Кальвадос, но не молчаливый и замкнутый в себе, которым его привыкли знать, а жестикулирующий, размахивающий руками, бурно пытающий что–то доказать собеседнице, рослой, крикливо одетой женщине с пышной причёской, широкими плечами и узкими бёдрами. Женщина стояла спиной, и лица её Степанов разглядеть не мог, хотя фигура показалась зна-комой. Кого она напоминала, вспомнить он был бессилен.
Степанов импульсивно пошёл через двор, но полицейский догнал его, развернул назад к дверям участка. Как Степанов не пытался объяснить, что из-за одного из людей, стоявших за забором, его и привели в полицию, слова его не принимались во внимание. Степанов буквально умолял дежурного сержанта пригласить в участок разговаривавших в зарослях. Ему безаппеляционно отказали. Когда после упорных просьб через четверть часа капитан разрешил полицейскому со Степановым выйти из участка, интересовавшие Степанова люди исчезли.
За полночь приехал столь долго ожидаемый полковник. Он задал Степанову ряд вопросов, чтобы установить его личность, поинтересовался происшествием. Полковник дружески улыбался, вряд ли следовало ожидать беды. У Степанова спросили, есть ли у него паспорт. Степанов подтвердил. Его провели в единственную комнату участка, где работал кондиционер. Там же стоял компьютер. Степанов протянул паспорт. Полицейский занёс данные в машину.
Оставшийся названивать полковник разыскал сотрудника российского консульства. Приехал подвижный среднего роста молодой человек. Он обнялся с полковником, крепко пожал руку Степанову. Полковник возвратил Степанову паспорт, похлопал по плечу. Степанов и сотрудник консульства откланялись. На прощание полковник произнёс пятиминутную речь. Сотрудник консульства перевёл: «Полковник желает вам удачи, называет коллегой».
Степанов сел в консульский «шевроле». Сотрудник спросил, в какую гостиницу его отвезти. Степанов назвал. Сотрудник отметил, что гостиница не самая лучшая. Оставшуюся часть дороги он непрерывно посматривал на часы, зверски сигналил, высовываясь из окна, махал руками, то и дело называя других водителей «уродами». Несмотря на поздний час улицы Сан-Пауло были забиты автомобилями. Тротуары, ярко освещённые кафе и рестораны кишели людьми. Ранней ночью, когда спадал зной, происходило обострение жизни.
По словам сотрудника консульства, в латиноамериканских странах такой порядок. При вмешательстве полиции до выяснения обстоятельств задерживаются и заявитель, и пострадавший, и предполагаемый ответчик, и виновный. В удержании Степанова в участке нет ничего необычного. Владельца барки туда не привезли потому, что отправили в госпиталь.
Степанов рассказал сотруднику, зачем он находится в Бразилии, какие перед ним стояли задачи. Сотрудник предположил, что Кальвадос может находиться в полиции или больнице. Если так, то завтра он запросит все участки и медицинские учреждения. Если неизвестные похитители успели вывезти Кальвадоса в труднодоступные районы сельвы, найти его практически невозможно. Степанов не стал говорить, что видел Кальвадоса или человека очень похожего на него у полицейского участка и эта тема не обсуждалась.
Степанов покинул машину, договорившись с сотрудником консульства созвониться назавтра в двенадцать. В случае неудачи розыска Кальвадоса Степанова ожидало бесславное возвращение в Россию.
В половине второго ночи Степанов подошёл к отелю. На террасе рядом с бассейном за столиком бара он увидел Бориса. Остальные посетители разошлись, бармен с полотенцем через плечо кружил вокруг Бориса, вздыхая, то и дело стуча по часам. Строгостью вида, озарявшемуся редкими резиновыми улыбками, он всячески показывал, что Борису следовало бы давно уйти.
- Степанов, дружище!!- скорее пробормотал, чем воскликнул Борис. Мутный взгляд и неверные движения говорили, что сидит он в баре достаточно долго.
Степанов приблизился.
- Ну что, нашёл своего балбеса?
- Нет.
- Не расстраивайся. Найдётся, никуда не денется… А я вот тут в баре весь вечер один надираюсь. Сын спит. Павел со мной сидел, тоже спать ушёл. Павел – не боец. Давай ты, что ли со мной выпьешь.
В зарослях надрывались цикады. Порывы прохладного воздуха прокатывались от океана. Мерно гудел прибой. Пахло сырой рыбой.
- Скукота в этой Бразилии. Скукота! Едешь на край света, а от себя не убежишь. Степанов, ты часто заграницей бываешь?
- Первый раз.
- И сразу в Бразилию! Обычно этой страной кончают… А мы вот с сыном всегда так внезапно уезжаем. Совершенно внезапно! Сидим дома, вдруг бац!! Надо ехать. Бежим в турагентсво, переплачиваем. Лишь бы скорее улететь. Причём не знаем, куда попадём. Когда срочно в два дня надо улететь, не знаешь, куда тебя туроператоры отправят. Особо выбирать не приходиться. Ты в одно место хотел, а туда документы оформлять долго. В Бразилию, мы с сыном случайно попали. Горящий тур.
Степанов с сомнением глядел на Бориса. Принесли выпить. Степанов не притронулся. Борис с удовольствием большими глотками пил бразильскую кашасу.
- У тебя дети есть? – спросил Борис.
- Нет, - отвечал Степанов. Ему не хотелось перед чужим человеком откры-вать свои семейные обстоятельства. Он не любил душекопательные разговоры.
- Витя… Витя - моя боль и радость, - склонил голову Борис.- Из-за него приходиться внезапно уезжать. Чтобы порвать всё…А потом заново!- Борис махнул рукой.
- Неужели? – Степанов повёл ладонью поверх локтевого сгиба. – Вроде пацан не похож.
- Нет, слава Богу. Другая беда – Интернет.
- Интернет? Какая беда? Модно. Ребёнок развивается.
- А когда он по шестнадцать часов в день развивается, это как? Ни ест, ни пьёт, школу прогуливает, на улицу не ходит, и день и ночь перед компьютером сидит.
-Чего же он там смотрит? – улыбнулся Степанов. Страхи Бориса казались ему надуманными.
- В игры играет, чего-то там лазает. Мы ему компьютер купили, чтобы он английский учил. Когда мы с женой подходим, он компьютер тут же пере-ключает. У него там свои секреты, свои друзья, с которыми он общается. Ни живые люди, а виртуальные, с дурацкими кличками. И это увлечение носит характер запоя. То ничего, ничего, то вдруг по уши в Интернете. Вот, тогда, чтобы оторвать, и приходится увозить пацана в чужую страну. На короткое время удаётся сбить интерес к компьютеру… Давай выпьем.
«Мне бы твои проблемы, Борис» , - подумал Степанов, вслух же сказал:
- Поверь, Борис, поведение твоего сына не самое страшное, что бывает в жизни. Мне твой Витя понравился, хороший парень.
Звякнули стаканы.
- Извините, мы закрываем, - не выдержал бармен, подталкивая по столу листок со счётом.
Борис небрежно бросил несколько банкнот. Степанов и Борис вставали, когда дребезг разбитого стекла заставил их поднять головы. Брошенная с балкона лампа ударилась об асфальт. Детский голос прокричал:
- Помогите!! Помогите!! Папа помоги!..
- Мой Витька…- Борис и Степанов бросились к отелю.
3
Оставив отца в баре, Витя некоторое время бродил вдоль бассейна. Он был большой любитель купания и с удовольствием залез в воду. Вода нагрелась за день, не освежала, а неприятно томила тело. Витя проплыл бассейн из конца в конец, свернул к стеклянной стене. Доходя до воды, стена делила бассейн пополам. Вторая часть бассейна находилась уже внутри бассейна. Если поднырнуть, можно попасть туда. Витя не стал этого делать. Он подплыл к стеклу и разглядывал людей в холле. Голоса оттуда не доносились, зато слышалась музыка бразильского танго, под которую танцевали артисты в национальных костюмах на открытой веранде. Важные, надутые, старающиеся что-то из себя представить люди в холле, сдавалось, тоже движутся в ритме танца.
Внимание Вити привлекли два одинаково одетых мужчины в светлых летних пиджаках, о чём–то расспрашивавших администратора ресепшена. Среди беззаботных лиц туристов их физиономии выделялись озабоченно суровым выражением, будто они выполняли работу, а не отдыхали. Отвечая на вопрос мужчин, портье повернулся к ячейкам для ключей, потрогал одну из них, показывая, что там ничего нет. Потом он посмотрел в регистрационном журнале и ещё что-то сказал мужчинам. Те неудовлетворённые ответом, допытывались чего-то ещё. Портье указал на территорию между отелем и океаном.
Мужчины пересекли холл, вышли между бассейном и баром. Они прошлись между пустыми шезлонгами, внимательно их рассматривая, что-то разыскивая. Уже стемнело, на двух-трёх шезлонгах белели забытые полотенца. Один из мужчин поднял забытые шлёпанцы, показал другому. Тот скривился, грубо ответил товарищу и запустил оба шлёпанца далеко в кустарник. Мужчины прошли в бар и изучающе оглядели посетителей. В баре сидели и Борис с Павлом, дегустировавшие местные напитки. Но они потерялись в толпе.
Больше Витя не наблюдал. Он поднырнул под стеклянную стену, по-плавал внутри отеля. Когда надоело, вылез, выжал плавки, натянул футболку и брюки и отправился в игровой зал. Одинаково одетых мужчин он больше не видел.
В игровом зале Витя, сидя за автоматом, погонял на машине, пострелял, поиграл в настольный футбол и бильярд с немецким мальчиком, два раза выиграл и два раза проиграл. Истратив все отпущенные отцом на развлечения деньги, он поднялся на лифте в номер. Дверь открыл ключом, извлечённым из кармана брюк. Этим же ключом Витя закрыл дверь изнутри, оставив ключ в замочной скважине. Витя включил телевизор и улёгся с пультом на кровать. Ничего хорошего не показывали, ни мультиков, ни боевиков. По одному каналу непрерывно шли новости, по другому - концерт, по-третьему кино про любовь, остальные сорок показывали примерно то же, что и первые три, всё на неизвестных Вите языках.
Витя устал переключать программы, отбросил пульт, встал и вышел, отодвинув стеклянную дверь, на балкон. Оттуда он видел отца, сидевшего за барным столом уже в одиночку. Витя осуждающе покачал головой, он никогда не одобрял увлечения отца спиртным, и вернулся в комнату.
Попив кока-колы из мини-бара, Витя снова лёг на кровать. Он устал от впечатлений новой страны, очень хотелось спать. Заметив в стене гнездо для подключения шнура Интернета, Витя горячо пожалел, что отец не разрешил взять в поездку ноутбук.
Свет экрана телевизора мигал, глаза Вити слипались, когда он услышал неясный шум за входной дверью. Ручка двери пошевелилась, кто-то пытался войти. Витя сел на край кровати, растёр щёки. Сначала он подумал, что вернулся отец, у которого не было ключа. Но отец мог постучаться более отчётливо. Те же или тот же, кто за дверью, явно таился. Витя выглянул за окно. Отец по–прежнему сидел в баре. К нему присоединился дядька, с которым они познакомились в самолёте.
Ещё не ощущая опасности, Витя подумал, что войти хочет уборщица, перестилавшая к ночи постели, хотя для неё было уже слишком поздно. Мальчик подошёл к двери и спросил, кто там. Ему не ответили. Наоборот, послышались быстрые удалявшиеся шаги по коридору. Витя набрался смелости, открыл дверь и выглянул. Никого.
Мальчик закрыл дверь, снова лёг, но через короткое время шебуршание за дверью возобновилось. На этот раз, сняв ботинки, он лежал в постели в ботинках, потому что хотел дождаться отца, чтобы лечь спать по нормальному, Витя на цыпочках подкрался к двери, лёг на пол и заглянул в щель между дверью и полом. Щель была крохотная, но в определённом положении Витя увидел две пары одинаковых бежевых ботинок с чёрными носами.
Пришедшие теперь настроились решительнее. Убедившись, что отмычке мешает вставленный изнутри ключ, они захватили его с внешней стороны и повернули. Дверь внезапно раскрылась, входившие споткнулись о лежавшего Витю. Он вскочил. Перед ним стояли двое, одинаково одетых мужчин в летних костюмах, которые вначале о чём-то выспрашивали на ресепшене, потом, подозрительно нечто выглядывая, ходили около бассейна и в баре. Вошедшие, напряжённо говоря на непонятном наречии, бросились к Вите, он от них. Витя защищался, как мог. Он кидался подушками, бегал вокруг кровати, увёртываясь от нападавших. Чтобы привлечь к себе внимание отца, он выбросил в окно торшер и пронзительно закричал.
Витю поймали. Витя укусил одного из нападавших за нос. Тот взвыл и выпустил мальчика. К номеру бегом приближались отец со Степановым. Двое одинаково одетых не захотели вступать в рукопашную ещё и с ними, предпочтя скорым шагом ретироваться по коридору. Когда в комнату ворвались Степанов и Борис, нападавших и след простыл. Посреди комнаты, среди разбросанных подушек и стульев стоял зарёванный Витя.
- Ты цел? – спросил, подбегая к сыну, Борис.
- Порядок, - уверенно отвечал Витя, вытирая слёзы.
Борис оглядел комнату:
- Они чего-нибудь взяли?
Борис проверил вещи. Ничего не пропало.
- Всё цело, - сказал Борис Степанову. Тот, задумавшись, отошёл к окну.
- Чего они от тебя хотели? – допрашивал Борис сына.
Витя пожал плечами.
- Тебе передавал что-нибудь Кальвадос? – неожиданно спросил Степанов.
Борис изумлённо посмотрел на Степанова, потом на Витю. Витя вздрогнул и отрицательно затряс головой. Борис схватил сына за плечи, притянул к себе:
- Говори, тебе передавал, что-нибудь Лысый?! Говори правду, этот дядя из милиции!- Борис подмигнул Степанову.
Витя молча смотрел то на Степанова, то на отца, из глаз его бежали слёзы.
- Оставь пацана, - сказал Степанов. - Гляди!
Среди разбросанных на полу вещей Степанов разыскал на полу бро-шенный ботинок Вити. В каблуке ботинка зияла с палец дыра, по краям следы жвачки. Витя задрожал.
- Что у тебя с ботинками? - рассвирепел Борис.- Мать в Москве на тебя новые в дорогу надела!
Степанов внимательно осматривал ботинок. Края дыры были рваные.
- Это могли быть и мыши, верно, Витя? – спросил Степанов.
Степанов и Борис глядели друг на друга. Борис сел на корточки, быстро зашарил у сына по карманам. Витя стоял, безропотно опустив руки. Из кармана штанишек мальчика Борис извлёк мятую фотографию Кальвадоса.
- Откуда у тебя это?
- В самолёте нашёл.
Борис протянул сыну платок, и теперь тот вытирал слёзы.
- Где?
- Между рядами.
- Кто уронил, видел?
- Нет.
- Почему нам не сказал?
- А что, это так важно?
Степанов взял фотографию. Формат 14х15, цветная, выполнена с большого расстояния, изображение размытое. За спиной Кальвадоса видна неясная архитектура, трудно поддающаяся определению, европейская или латиноамериканская, крыша автомобиля, женщина показавшаяся над ней профилем, лицо смазано , черт не разглядеть. Самое важное, Кальвадос стоял в другом костюме, нежели тот, в котором его нашли в московском аэропорту.
У Вити добиться так ничего и не удалось.
Когда на следующий день Степанов встретился с сотрудником российского консульства, тот ничего утешительного ему не сообщил. Не в одном госпитале Сан-Пауло человека, похожего на Кальвадоса, не обнаружили, полицейские участки его задержание тоже не регистрировали. Степанов находился в крайне подавленном настроении, не зная, что предпринять. Сотрудник консульства не стремился к приободрению. В принадлежащей ему комнате многоквартирного дома, куда он пригласил Степанова, работал телевизор. Сотрудник через видеомагнитофон крутил старые русские фильмы, и уже не совсем хорошо представлял жизнь родины, которую он покинул восемь лет назад. У него появились другие ориентиры. И если он, куда и мечтал поехать, то в одну из ближайших стран Латинской Америки. Степанов спросил совета. Смешав кашасу с соком гуайявы, сотрудник рекомендовал не торопиться. Время развяжет узлы. Не нашёлся Кальвадос сегодня, возможно найдётся завтра. Если Кальвадос столь беспомощен, как описал Степанов, похитители скоро бросят его, добившись чего хотели, либо, убедившись в невозможности получить что-либо. Сотрудник рекомендовал под разными предлогами помедлить с возвращением в Россию. Он разрешил Степанову позвонить со своего телефона в Москву, связь оплачивало кон-сульство.
Степанов услышал в трубке свирепый голос начальника, требовавшего немедленного принятия совершенно взаимоисключающих мер совместно с бразильской полицией. Широкие полномочия Степанова в розыске Кальвадоса должны были в ближайшие два часа подтвердиться высланным из Москвы факсом. Степанов слушал Данилу Евгеньевича, а в душе его происходила сумятица. Голос босса звучал издалека, будто из–под земли. Разделявшие их двенадцать тысяч километров снижали уровень московского руководства, делали его нереальным, карликовым. Степанов начинал понимать сотрудника консульства, больше всего боявшегося отзыва в Россию. Здесь забыли её. Здесь текла своя, сильно отличавшаяся от российской жизнь. Если Степанов задержится, сотрудник обещал ввести его в круг знакомств русской диаспоры, которая хорошо знала и держалась своих, в отличие от Большой Земли, где никто никому не нужен.
Степанов с сотрудником консульства положили подождать с возвращением и продолжить поиски Кальвадоса. Тем более что удобный авиарейс в Москву был только через два дня. Степанов вернулся в отель.
Все его новые знакомые отсутствовали, они уехали на экскурсию в Рио. Степанов бродил вокруг бассейна, загорал, пытался купаться в высоких океанских волнах, сидел в баре. Когда он лежал, закинув руки, на лежаке, его расслабленное внимание привлёк человек, перебиравшийся с одного балкона отеля на другой. Степанов принял человека за мойщика стёкол, тем более что и одет он был соответственно. Ни сразу до Степанова дошло, что балкон на который перелез рабочий, это балкон Бориса. Рабочий же тем временем, отодвинув балконную дверь, спокойно вошёл в номер.
Степанов вскочил, как ужаленный. Он побежал на ресепшен. Потребовал открыть номер Бориса. Ему нехотя повиновались. Когда вскрыли номер, там было пусто. Аккуратно лежали разложенные после уборки вещи. Степанов извинился, пошёл в свой номер. А вот там был переполох. Ничего не пропало, но кто-то перевернул всё в поисках неизвестно чего. Посчитав неудобным обращаться второй раз, Степанов не стал сообщать в администрацию отеля.
Вечером, когда Степанов спустился в ресторан поужинать, он натолкнулся на древнюю старуху, запомнившуюся ему по самолёту. Те же два охранника, один почти слепой, в очках с толстыми стёклами, другой – в тёмных очках-каплях, игравший мышцами атлет, узкий пиджак топорщился от бицепсов и трицепсов на его верхних конечностях, двигали инвалидную коляску, подвозя бабулю к столу с закусками и десертами. За спиной старухи шла высокая мужеподобная дуэнья в чепце и просторном платье. Степанов не видел её в самолёте. Дуэнья наклонялась к старухе, громко спрашивая её на ухо, что ей положить. Дуэнья, видимо, полагала себя главнее охранников, потому что не обслуживала старуху сама, а передавала приказ дальше, тому, который плохо видел. Охранник в толстых очках неловко подобострастно изгибался, часто переспрашивал, что ему велели, и клал на тарелку, лежавшую на коленях старухи, очередную порцию пирога или пирожного. Старуха предпочитала сладкое и взяла по чуть-чуть практически всего предлагаемого десерта.
Набрав фруктов, Степанов уселся за стол на веранде или широком балконе, выходившем к океану. Густая тропическая ночь легла на окрестности. Мгла соединилась с чернотой океана, и было не различить, где кончается небо и начинается вода. Полная луна высвечивала длинную серебряную дорогу. Лишь глухой шум прилива напоминал о близком океане. В воздухе звенели цикады. Ароматы магнолии, тропических цветов, морских водорослей густо наполняли атмосферу.
Степанов заказал салат из креветок и бобов и местную рыбу. Официант рекомендовал белое чилийское вино. Степанов не возражал, и, облокотившись о спинку стула, отдался дурманящей бразильской ночи.
Недалеко стоял белый рояль. За ним сидела ещё одна старуха и играла Рахманинова. Старуха номер один, через два столика от Степанова, наклонив голову, с видимым удовольствием слушала музыку. Она что-то шепнула охраннику-атлету, расположившемуся вместе со всей свитой за столом хозяйки. Тот встал, пересёк веранду, вложил в руку тапёрши купюру и прошептал заказ. Завораживающие звуки Альпийской симфонии Вагнера распостронились по ресторану.
Когда ужин подходил к концу, двигавшаяся в инвалидном кресле старуха, проезжая мимо Степанова, остановилась. Колесо кресла задело стул, Степанов вздрогнул.
- Простите, вы русский?
- Да, откуда, собственно говоря…
- Я работала врачом и всегда вижу эти узкие подбородки, широкие скулы, вздёрнутые носы. У меня, видите какой подбородок, не то, что у вас…- старуха скрюченной, как когти хищной птицы кистью, тронула свою нижнюю челюсть, обтянутую тонкой жёлтой кожей с сетью глубоких морщин, и треснутым голосом засмеялась.- А где же ваш мальчик? Худой нескладный мальчик, который любит валять дурака на игровых автоматах?
Степанов объяснил старухе, что мальчик не его. Мальчик - сын Бориса.
- Какая разница? – проскрипела старуха.- Мальчик возится около вас, и я имею право назвать его ваш.
Охранники и дуэнья заулыбались, как хорошо отпущенной шутке.
- У меня тоже был сын, - продолжала старуха. – Я его любила, но потом он разочаровал меня. Желаю вам, молодой человек, никогда не раскаиваться в привязанностях. Имма Галль! – провозгласила она своё имя. – Имма Галль! Слепой, Атлет - вперёд!!
Охранники толкнули коляску. Старуха покатилась по ковровой дорожке между ресторанных столиков. Следом спешила путающаяся в длинном платье рослая дуэнья. В недоумении смотрел Степанов вслед удаляющейся группе. Он впился взглядом в затылок старухи, открывавший между седой шевелюрой и плечами кусок нестарой шеи. Белый рояль исторгал вагнеровскую мелодию. Когда старуха поравнялась с роялем, тапёрша поклонилась ей. Старуха ответила еле заметным кивком.
Расплатившись за ужин и оставив, как предписывал туристический путеводитель, десять процентов от заказа в виде чаевых, Степанов, воспользовавшись тем, что тапёрша не играла, подошёл к ней, чтобы расспросить об экстравагантной собеседнице, смешавшей его чувства. Тапёрша отнеслась к Степанову вполне благожелательно и с улыбкой сообщила: старуху знает весть отель, уже много лет она проводит здесь Рождество, размещаясь с прислугой в лучших апартаментах. Среди персонала отеля старуха получила прозвище «курфюрсторши», потому что хотя и немка, не бережлива, как большинство её земляков, а необычайно по-королевски щедра.
Утро и следующий день Степанов заполнил воздушными ваннами у бассейна и звонками в консульство. Ситуация не изменилась, Кальвадос не находился.
Борис, Витя, Павел и вся экскурсия, появились в отеле ближе к вечеру. Туристы оживлённо делились впечатлениями, большинству поездка в Рио понравилась.
Заметив на лежаке Степанова, Борис сразу же подошёл к нему.
- Вот рассуди нас, - сказал он, указывая на Павла.- У нас спор зашёл. Я ут-верждаю, что всё хорошее только за большие деньги купить можно, Павел же полагает задешево искусно устроиться.
- А всё потому, - отвечал Павел,- что когда мы вошли в Рио в ресторан, Боря не блюдо выбирал, а тут же заказал самое дорогое, а потом ел через силу.
- Не через силу, - сопротивлялся Борис. – Мне понравилось.
- Ты что действительно по цене выбираешь?- удивился Степанов.
- Конечно. Всегда беру самое дорогое. Цена не обманет.
- Не обманула? - иронизировал Павел.
- Что отец ел? – обратился Степанов к Вите.
- Мясо грызуна преа и ящерицы тейу с яйцами жаку, два года пролежавших в извести. Всё это - на травах, приправленных маслом денде и перцем.
Борис глядел с гордостью.
- Вот и выпил он потом четыре кружки пива после этого перца, - сказал Павел.
- Папа много пива и без перца пьёт, - заметил Витя.
- Вы сами –то что взяли?
- Мы с Витей прошлись по каруру, - отвечал Павел.- Это такое блюдо: из бразильского растения каруру с креветками и рыбой. Дёшево и сердито.
- Что это такое, мы узнали, когда поели, - признался Витя.- В меню всё было по-португальски написано. Заказываешь, как кота в мешке.
- Но название я сразу прочёл,- насупился Павел. – Каруру. Другое дело, из чего оно состоит, действительно, мы позже узнали.
- Ладно, - сказал Степанов. – У меня тут вчера за ужином необычное знакомство состоялось.
Степанов рассказал о столкновении со старухой, и кто она такая, со слов тапёрши.
- Помню по самолёту бабуленцию, - заметил Витя.
У Павла и Бориса повествование Степанова не исторгло интереса. Про старуху никто из них ничего не сказал. Борис звал в бар, Павел – купаться.
Рано утром должна была отправиться экскурсия к водопадам Игуасу. Степанов, не надеявшийся найти Кальвадоса, с отчаяния решил в ней участвовать. «Страну посмотрю, а потом домой - марш!» - думал он.
Ночь прошла без приключений. Борис утверждал, что у них опять кто-то шуршал за дверью. Но ему нельзя было твёрдо верить, потому что вечером он выпил особенно много. Витя, неслышавший ничего, сказал, что отец «надрался до чёртиков», и если так будет продолжаться дальше, он позвонит маме.
Удивил всех Павел. После заката на веранде зажгли огни. Приглашённый коллектив под звуки барабана, тромбона и двух гитар взялся показывать образцы бразильских танцев для расположившейся в креслах публики. Павел неожиданно поднялся на эстраду и энергично заплясал самбу. Артисты и публика ожесточённо хлопали ему. Сверкавшая белками, чёрная танцовщица в огненном платье составила пару, подбадривая Павла лихими движениями бёдер и плеч. Борис, сосавший трубку коктейля, заметил, что не понимает, как можно так танцевать по-трезвому. Сам он, напивавшийся до бесчувствия, пропускал моменты, когда можно танцевать.
Заспанных туристов погрузили в автобус и повезли в аэропорт. Моросил мелкий дождик. Самолёт оказался маленьким, мест на двадцать. В полёте каждый рассчитывал доспать упущенное ранним подъёмом.
Степанов проснулся оттого, что кто-то воткнул ему в бок локоть. Рядом сидел Борис, ворочавшийся спросонья. Борис посмотрел на Степанова и вместо извинения закопался в кармане:
- Смотри, что я нашёл, - раскрыв ладонь, он показал мексиканскую монету –сентаво.
Степанов взял монету, повертел. Луч света из иллюминатора упал на металл, отразился прямо в глаз. Степанову сделалось больно.
- Где нашёл?
- В номере, под кроватью.
- Подари мне.
- Бери. Я не коллекционирую. Сын - тоже, - Борис кивнул на спавшего Витю.
Борис заснул. Степанову не спалось. Он вертел новенькую монету и так и эдак. Ему нужен нож или маникюрная пилка. Ни того, ни другого брать в салон самолёта не полагалось.
Не удержавшись, Степанов зажал монету между зубов и надавил. Металл подался, смялся. Степанов воспользовался пластмассовой вилкой, оставшейся от завтрака, подававшегося в полёте. Острие вилки он засунул в сделанную зубами вмятину. Зубец вилки гнулся. Степанов сломал один зубец, второй. В образовавшуюся ямку он ввёл острый кончик зубочистки, надавил, и монета разделилась на две половинки. Когда в Москве в карманах Кальвадоса нашли семь мексиканских монет, криминалисты не предложили изучить, не содержат ли они секрета. Монеты походили на настоящие, и вполне естественно, в виде рассыпавшейся мелочи, было лежать им в кармане. Половинки монет изнутри прикрывались защитными кружочками из вощёной бумаги или полиэтилена. Отслоив плёнку, Степанов обнаружил на обоих половинах монеты сложные похожие на переплетённые нити паутины схемы. Они напоминали те, что существуют в инструкциях бытовой техники, которые Степанов неоднократно видел ранее. Но в отличие от них, линии шли не строго поворачивая под прямыми углами, а вились, изгибались, где-то заворачивались в веретено и часто образовывали кольца, как на теле удава. Линии отливали серебром, но интенсивность цвета в разных местах менялась, то белее снега, то тусклая, сливавшаяся с фоном. Всё изображение походило на астрономический снимок, звёзды, галактики, чьи движения смазаны в результате длительной выдержки фотографического аппарата.
Осмотр Степановым половинок монет не остался незамеченным. Он поймал на себе взгляд негра в дорогом, хорошо пошитом костюме с ряда напротив. Подготовленный предыдущими событиями, Степанов не ждал ничего хорошего. Он проклял своё любопытство, заставившее расслоить монету в салоне самолёта, не дождавшись, когда останется один.
Степанову хотелось в туалет. Он сжал зубы, решив терпеть. В туалеты входили и выходили люди. Негр смотрел то на Степанова, то на двери туалетов. Степанов чувствовал, если он пойдёт туда, негр последует за ним. Нападения не избежать. Степанов заглянул в иллюминатор. Под крылом самолёта простилалась бескрайняя непроходимая сельва. Вскоре звук лайнера изменился, как при снижении на посадку. Степанов соединил обе половинки монеты вместе, растолкал Бориса:
- Буди сына, скоро сядем… И вот, подержи, - он сунул Борису в ладонь монету, сжал пальцы.- Подержи, я сейчас.
Степанов побежал в туалет. Когда он вернулся, Борис сказал, возвращая монету:
- Как только ты ушёл, вон тот негр предложил сменять эту монету на какую-то другую, даже деньги большие предлагал. – Я сказал, монета твоя.
Негр встал, навис над ними, делая выразительные жесты, указывая глазами на монету. Степанов отрицательно покачал головой. Негр осклабился, провёл ладонью около горла, что означало, то ли монета нужна позарез, то ли, если не отдадите, горло вам перережут. Неожиданно он схватил руку Степанова, попытался вывернуть, чтобы вырвать монету. Степанов рывком освободился.
Выручила стюардесса. Подойдя, она попросила негра занять своё место и пристегнуть ремень. Самолёт заходил на посадку.
4
Мысли о таинственной монете, оказавшейся в его владении, отвлекали Степанова от красот водопадов Игуасу. А меж тем на пространстве чуть ли не от горизонта от горизонта плоская масса воды низвергалась с мощью, заставлявшей опасаться за целость ушных перепонок. Вздымавшиеся вверх брызги играли на солнце, образуя десятки перекрывающихся радуг. Стараясь перекричать шум, Степанов обратился к Борису, прося разрешения переговорить с Витей. Он объяснил, здоровье да и сама жизнь всех троих, Степанова, Бориса и его сына, зависит от того, что знает Витя. Они стали преследуемыми. Причину преследования следует определить. Даже в темноте защищаться лучше с открытыми глазами, чем с закрытыми. Борис , как обычно вспылил, с моментально побагровевшим лицом он сказал, что силой выбьет из пацана, что тот скрывает. Степанов умерил его горячность. Он постарается убедить мальчика выложить правду по-доброму.
Борис и экскурсия прошли по мостку через бурный проток вперёд к смотровой площадке, а Степанов с Витей задержались в стороне у валунов, покрытых густым мхом, в тени манговых деревьев, где с ветки на ветку с ожесточёнными воплями перепрыгивали обезьяны. Шум водопада покрывал все другие звуки, у обезьян открывались и закрывались рты, как в немом кино. Ядовитые разноцветные многоножки качались на стеблях высокой сочной травы.
- Витя, ты умный человек, - начал Степанов.- Ты должен понимать, нападе-ние на тебя не случайность. Не случайность и попытка обыска вашей комнаты, когда вы уехали в Рио. С этим же связано убийство, я уверен, что это убийство, а не естественная смерть, лысого пассажира в самолёте. Я понимаю, может быть, ты решил не доверять ни мне, ни своему отцу, но…
- Я дал слово, - буркнул Витя.
Степанов вздохнул:
- Какое бы слово ты не дал, один ты не справишься. Те люди, которые пре-следуют нас, не знают, что в деле один ты. Они полагают , вместе с тобой и мы, взрослые. Будет лучше, если так и окажется. Как бы ты не казался самому себе умным и хитрым, тебе нужна наша помощь. Круг опасности расширился, она грозит твоему отцу и мне.
- Я дал слово Кальвадосу, - неохотно признался Витя.
- Как это было?
- Когда мы играли в автоматы в первый вечер, он подошёл ко мне, знаками и на своём птичьем языке стал уговаривать подняться в номер. Я пошёл.
- В ваш номер или его?
- Это важно?
- Теперь всё важно.
- В его…Кальвадос чего-то боялся. Постоянно оглядывался, проверил, заперта ли дверь, выглянул в окно, задернул шторы на окнах.
- Он говорил, кого боится?
- Может и говорил, откуда я знаю. Кальвадос приблизил ко мне лицо вот так, и старательно выговаривал слова. Он, наверное, думал, что если отчётливо скажет, я пойму. Но его языка я-то не знал. Там встречались слова которые я слышал от официантов в ресторане: «прего» , «амиго».
Витя засмеялся.
- Чего добивался от тебя Кальвадос?
- Он достал какие-то монеты и попросил меня их спрятать. Я положил в карман. Кальвадос покачал головой, показал на ботинок. Я понял, он хочет, чтобы я его снял. Потом он достал нож, похожий на те, что я видел в ресторане и баре. Скорее всего, он взял нож там. Ножом Кальвадос расковырял каблук, спрятал туда монеты, залепил дыру жвачкой. Кальвадос сложил ладони, как молится. Я догадался, он просит, чтобы я ни кому не говорил, даже отцу, и для него это важно. На пальцах он показал, сколько дней монеты должны лежать в каблуке.
-Сколько?
- Сначала он показал семь, затем один палец загнул, получилось шесть… Я обещал Кальвадосу, никому ничего не говорить. Мы спустились в холл, поиграли в автоматы, настольные игры. Кальвадос оказался общительным парнем, не таким молчуном, как в самолёте. Он даже отвёл меня в комнату, где стояли компьютеры, дал полазать по Интернету.
- Отец мне сказал, это твоя страсть?
Оживившийся Витя спрятал глаза:
- Кто его просил говорить!!. И отец рассказал, что я хакер?
- Хакер?.. Этого он мне не говорил. Борис сказал, что вы обычно путешествуете вдвоём, никуда не собираетесь и вдруг срочно надо отправляться в вояж. Вы часто не знаете, куда придётся ехать. Приходите в турагентсво и говорите, отправьте нас куда-нибудь подальше, главное побыстрее…
Витя невесело засмеялся.
- Хорошо, что отец не сказал почему наступает такое «вдруг» .
- Почему?
- Когда я очередную электронную систему взломаю, меня застукают и при-ходиться срочно делать ноги. Вот мы с папой и путешествуем, а мама сидит дома в шоке.
Степанов выдержал паузу:
- Вернёмся к Кальвадосу… Он тебя отвёл в комнату Интернета, ты работал там. Платил Кальвадос?
- Да. Он подошёл на ресепшен, чего-то сказал. Портье дал ему конверт. Кальвадос на моих глазах разорвал конверт, там лежала пластиковая карта. Кальвадос попросил портье снять с неё наличные, и мы пошли.
- Кто мог прислать конверт?
- Я не знаю.
- У Кальвадоса не было документов. Что он показал портье?
- Ничего он не показывал. Сказал что-то и портье протянул конверт.
- Ты не замечал, кого конкретно боится Кальвадос?
- Его очень бабка на колёсиках волновала.
- Старая немка с брильянтами на шее?
- Не знаю, немка она или ещё кто. Когда мы шли по холлу, она нам встретилась. Кальвадос прямо задрожал. А в самолёте из Москвы и потом в аэропорту он так страшно смотрел на ту тётю, к которой ходил отец.
- Какую тётю?
- Ну ту, что летела первым классом и к своей мамаше приходила.
- Ты её видел?
- И Кальвадос тоже.
Степанов достал монету.
- Посмотри, вот такие монеты просил спрятать Кальвадос?
- Да. Откуда она у вас?
- Случайно нашёл твой отец.
- Мне он ничего не говорил.
- Ты знал, что внутри монеты?
- Нет.
Степанов расслоил монету на две половины.
- Что это, по-твоему?
Витя посмотрел внимательно.
- Похоже на чипы.
- Чипы?
- Такие штуки с информацией. Их считывают на компьютере.
- На любом компьютере?
- Нет на специальном. Видите, они нестандартные, маленькие…
Увлекшись рассмотрением монет, Степанов и Витя не заметили, как к ним подкрался некто. Этот некто, лица его они не разглядели, Степанову, показалось, что это негр из последнего самолёта, попытался выхватить монету. Витя увернулся, монета осталась у него.
Неизвестный с разбега пролетел мимо и рухнул в кустарник. Не удержавшись, он покатился по склону к протоке.
- Бежим! – схватив Витю, Степанов увлёк его по мостку догонять экскурсантов.
Гид предложил подняться на смотровую площадку, откуда открывался грандиозный вид. По дороге туда, когда пробирались по гравиевой тропинке, петлявшей меж дышавших сыростью тропических деревьев, туристы подверглись нападению мартышек. С пронзительным визгом они набросились на людей, вырывая привлекавшие предметы. Булки, стаканы с чаем и колой. Многие захотели подкрепиться с утра, вот пришлось делиться с обезьянами . У Бориса вырвали полуметровую сигару «табакко», Павел расстался с солнцезащитными очками. Витя отделался испугом, растрёпанной шевелюрой и потерей половины гамбургера.
Обезьяны, пища и вопя, раскачивались на лианах; пролетая над головами людей, корчили рожи, показывали задницу и бесстыдно ломали украденные у туристов предметы, которыми наскучило забавляться. Пожилой японке обезьяны чуть не проломили череп видеокамерой, за минуту до этого вырванной у зазевавшегося англичанина.
Наверху располагались кафе, закусочные, удобные места для фотосъёмки. Борис пошёл перехватить пару коктейлей, а Павел, Степанов и Витя направились к большим подзорным трубам, позволявшим далеко обозревать окрестности. Красоты природы развеяли Степанова, у него отлегло от сердца, недавние перипетии отошли на второй план. Он с удовольствием подставлял лицо брызгам водопада, любовался семицветием радуг.
В мощный объектив река просматривалась далеко вперёд. Открывалась плоская широкая гладь, стеснённая в берегах густой сельвой. Ближе к водопадам вода начинала бурлить, из водоворотов выглядывали валуны, препятствовавшие движению. На изломе, где поток извергался верхним каскадом, кружились сотни альбатросов. Устремляясь вниз, они хватали на мелководье рыбу. Между смотровой площадкой и водопадом лёгкими облачками проносились стайки пёстрых маленьких птичек.
Степанов перевёл трубу правее от водопада и, вздрогнув, не поверил глазам. Из кустов вышел потерянный в Мехико Володя и смотрел наверх, делая отчаянные жесты. Он был в милицейской форме, как отправился на Огненную Землю. Лицо поросло щетинкой, наметилась рыжая бородка.
Благотворное действие монетки на подзорную трубу закончилось. Окуляр перекрыла чёрная заслонка, труба застопорилась. Степанов не мог получше удостовериться в появлении Володи. Он направил Витю купить жетонов. Когда тот, повторно отстояв в очереди, появился, что-то случилось с трубой. Несмотря на оплату, она отказывалась наводить резкость. Степанову пришлось ждать, когда освободиться труба рядом. Наконец, он возобновил наблюдение. Но Володя исчез. В том месте, где он стоял, теперь резвились, болтаясь на лианах, обезьяны.
По крутой мокрой дорожке Степанов спустился к месту водопада, где он видел Володю.
- Володя! Володя! – позвал он.
Волосатая человеческая рука высунулась из зарослей, ухватила Степанова и увлекла внутрь. Перед Степановым стоял собственной персоной Володя.
- Как ты?!
- Тише!!
Степанов оглянулся.
- Знаешь мою печальную историю?
- Ты перепутал самолёт.
- Пришлось Южную Америку из конца в конец пролететь. Так сложилась судьба.
- Как же ты вернулся?
- Тем же макаром, самолётами. Оказывается, наша милицейская форма по-хожа на лётную в микроскопических банановых государствах.
- Я бы их не назвал микроскопическими.
- Кадр, выходи! – позвал Володя.
Из зарослей показался Кальвадос. Степанов недоумевал:
- На него-то ты, как попал?
- Случайно. Я с Огненной Земли хотел вернуться в Мехико или, как мини-мум, к вам в Сан-Пауло, но ближайший рейс оказался к Водопадам, или я опять что-то перепутал. Тут ещё пилоты глумились надо мной. Хихикали, пальцем на штурвал показывали. Я понял - желают, чтоб я самолёт вёл. Знать не ведомо глупым, я только одну фигуру высшего пилотажа знаю - хроника пикирующего бомбардировщика. Я молчу. У них лица злые стали. Закудахтали: полиция, полиция. Это я разобрал. По рации в аэропорт позвонили. Когда самолёт сел, пассажиров не выпускали. Скоро полицейские поднялись. Пухлый меня к себе приковал и вниз повёл. Тот, что постарше, чего-то добиться от меня всё пытался. Я же не бум-бум. Языковой барьер, понимаешь. В аэропорту меня в отдельную комнату отвели. Около сидит Альфредо ко мне прикованный, толстый, вонючий. Есть он захотел, повёл меня в кафе. Себе взял фасоль, мне стакан воды. И вот после этого лобио ему как приспичит! Он в туалет, я с ним. Вдвоём в кабинке тесно, и он никак не управится, свободная рука для дела нужна. Альфредо на минутку отковался, я его на трубе тут и защёлкнул, и был таков. Я вышел с аэропорта и побежал по дороге, куда глаза глядят. Тормозит гражданская машина. Человек на ихнем языке меня спрашивает. Я прикидываюсь раненым в горло, отмалчиваюсь , но в машину сажусь. Едем, неведомо куда, в область. Город кончился, с двух сторон кукуруза пошла. Вдруг посреди дороги наблюдаем картину: микроавтобус перевёрнутый лежит, и два джипа раком вздыбились. Дымление свежее. И около трупов с автоматами Кальвадос, как потерянный, бродит. Не поверишь, ни в каком кино не видел столько мёртвых латиносов! Водитель меня высадил и на разворот. Он, наверное, меня за полицейского чина принял, оставил составлять протокол. Я забрал Кальвадоса, знаю, тебе ценный тип, да и эти не зря за него стрелялись, и - в кукурузу. Через часок вышли на другую дорогу, Трансамериканская магистраль называется. Это уже другой шофёр пояснил, который нас за туристов принял и сюда к вам доставил. Неприятность вышла, когда он платы потребовал. Дело чуть до драки не дошло, мы с Лысым сбежали. Смотрю, ты в упор на меня в трубу пялишься, я тебе знак дал… Скажи, чего они из-за Лысого страсти рвут?
- Я близок к разгадке.
- Пока не скажешь?
- Нет.
- Понятно… Покорми нас, мы с Кальвадосом есть хотим.
На губах Кальвадоса играла обычная неопределённая улыбка. Вниз по склону располагалась траттория. Место казалось уединенным. Там сидели человека два-три, и Степанов повёл Володю и Кальвадоса туда. Когда они вышли на тропинку, перед ними предстали Борис, Витя и присоединившийся Павел. Заметив куда спустился Степанов, они из любопытства пошли за ним.
Не прореагировав на остальных, Кальвадос приветливо улыбнулся Вите. Витя отрицательно закачал головой. Меж ним и Кальвадосом существовала тайна, теперь ясная Степанову.
- Ну что, приятель, вернулся?! – похлопал Кальвадоса по плечу Борис. – Мы за тебя переволновались.
На Володю Борис не смотрел.
Кальвадос ответил на своём непонятном языке. Последнее время он говорил на нём всё реже, поняв безнадёжность найти собеседника. Павел с любопытством, смешанным с восхищением, разглядывал его лакированные ботинки, не пострадавшие в перипетиях. Борис достал из кармана Кальвадоса парик нахлобучил ему заботливо на голову:
- Оденься, браток, обгоришь. В Бразилии такое солнце.
Степанов предложил пройти в тратторию покормить голодных Кальвадоса и Володю. Ткнув пальцем в меню, Кальвадос выбрал мукеку, на десерт бейжу. Володя попросил борща и котлет с картошкой. Ни того, ни другого предложено не было. С ворчанием ему пришлось довольствоваться куриным супом, ватапой и кус-кусом. Витя пил сок гуаявы. Борис наливался кашасой.
- Как они это едят? – возмущался Володя. – Наесться невозможно.
- Закажи кабиделлу, - насмешливо посоветовал Борис.
- Что ещё такое?
- Тушёнка из птичьих потрохов с кровью.
- С кровью? Какая гадость! По мне лучше бы пельменей навернуть. Интересно, есть в Бразилии пельмени?
- Может быть есть в каком – нибудь дорогом ресторане.
- Дорогой нам не подойдёт. Наши денежки казённые, - Володя подмигнул Степанову.
Со своего места Павел восхищался водопадами. Чудовищный шум заставлял говорить, повышая голос до крика. Павел выразился в том духе, что желал бы посмотреть Ниагару, водопад Виктории, взойти на Килиманджаро, а там можно и умереть.
- Куда нам умирать, мы ещё …- хотел что-то сказать Борис , но покосившись на сына, не продолжил фразу.
Пытаясь перекричать грохот водопада, Павел запел попевку бразильского Радио-2. Вышедший из-за стойки бара мулат в широких штанах с блёстками, кожаной жилетке, цветастой рубахе, с сомбреро за плечами и четырехструнной гитарой тут же попытался ему подыграть.
- Павел, тебя сейчас на деньги поставят, - сказал знающий жизнь Борис.
Появившаяся в красочных юбках девушка ударила в бубен и, трепеща телом, энергично заплясала перед Павлом. Худенький подросток в просторных техасах и сомбреро заиграл на флейте. Прищёлкивавший пальцами Павел вскочил и закружился с мулаткой. Веселье приобрело расширенный характер. Вошедшая группа туристов присоединилась к танцу.
Принесли заказ Вите. Он таращил глаза на тарелки. Незнание языков опять сыграло злую шутку. И на первое, и на второе ему подали чипсы. Они различались только размером. Во втором варианте чипсы были величиной с чайные блюдечки.
Оттанцевав пять танцев и спев на бис, мулатка пошла к публике. Она игриво задирала юбку, требуя засунуть купюры в подвязку чулок. Позади подросток собирал в бубен мелочь. Борис и Павел щедро одарили артистов. Володя сделал вид, что не замечает необходимости платить.
Борису захотелось попробовать местных сигар. Ему принесли ящик. Со знанием дела он нюхал сигары, выбирая какую купить, когда Витя спросил, не засиделись ли они за едой. Ещё рано, спокойно отвечал Борис, неторопливо определившись с сигарой.
Степанов попросил счёт. Его несли минут двадцать . Борис проглядел калькуляцию. Ему она показалась завышенной, он велел пересчитать.
- Смотрите, вон наши пошли, - указал Витя на группу туристов.
- Нет, это не наши, это немцы, а за ними – японцы, видите, красивым отря-дом идут, - сказал Борис.
- Без нас не уедут? – спросил Витя.
- По дому соскучился? - уколол отец.
Повторно принесли счёт. Замечания, сделанные Борисом, учли. Зато появились две кока-колы, хотя Витя заказывал одну. Счёт унесли опять переделывать. Глядя на водопад, Борис наслаждался сигарой. Некуривший Павел тоже соблазнился и потребовал принести сигарный ящик.
- Куда мы с Кальвадосом? – спросил Володя Степанова.
- Вернётесь с нами в отель, там будем решать, как двигаться дальше. Позвоним Хуаните, дочери Кальвадоса. Если она приехала с плантаций, поедем к ней.
- У меня нет визы.
- Пока ты скитался, возник друг в консульстве. Если нужно, он нам поможет.
Расплатившись, наши путешественники пошли к автобусной стоянке. Там не стояло ни одного автобуса.
- Ты сказал, без нас не уедут, - хныкнул Витя.
- Я этого не говорил, - отрезал отец.
- Странно, столько было автобусов и вдруг ни одного, - сказал Степанов. – Был бы любой, мы могли б доехать до аэропорта.
К остановке подъехал микроавтобус, из него стали выходить крепкие парни в чёрных сорочках с золотыми браслетами на запястьях.
Володя опасливо огляделся:
- Нам надо убираться. Точно такие парни лежали трупами, когда я нашёл Кальвадоса.
Все инстинктивно повернули к траттории. Парни в чёрных сорочках ускорили шаг.
- Может с ними надо поговорить? – предложил Степанов.
- На русском? – возразил Борис.- Тебе хорошо, а у меня часы «ролекс» , - на ходу Борис стянул часы, спрятал в карман. О золотой цепи на шее он забыл.
- Тебе бы меньше всех следовало волноваться. Это же местные братки, - съязвил Володя.- Ты бы их по-свойски урезонил.
- Чего же ты их своей формой не урезонишь?- огрызнулся Борис.
Степанов рассчитывал из траттории при необходимости вызвать полицию или воспользоваться помощью персонала. Ребята в чёрном упорно преследовали. Они не бросались вперёд, но взгляды, которыми они удостаивали наших людей, ясно показывали, ничего хорошего ждать не придётся.
Поднявшись наверх, путешественники обнаружили, что траттория уже закрыта. Об этом возвещала табличка и пустота места. Уехали туристы, тут же закрылась и траттория, но мимо Степанова не проходили ни повар, ни официанты, ни артисты. Не могли они исчезнуть бесследно. Брошенный вдоль реки взгляд, объяснил загадку. Несколько человеческих фигур, погруженных в катер, удалялось вверх по течению к посёлку из серо-жёлтых домов, хорошо читавшихся в лучах клонившегося к закату солнца.
Внизу, под смотровой площадкой, на воде стояли ангары: стены из сетки, крыша из тростника. В ангарах виднелись моторки.
- Яхтсмены есть? - спросил Борис.
Ответом ему было молчание.
- Тогда я один, - подытожил Борис.
Он быстро побежал по склону к белой лодке , качавшейся на волнах в ближайшем ангаре. Войдя в воду, он поднырнул под дверцу и оказался внутри. Остальным ничего не оставалось, как поспешить за Борисом вниз к реке. Преследователи заметили манёвр, соображая, что за ним может последовать.
- На вашем месте, я не очень бы доверял отцу, - успел шепнуть Витя Степанову.- У отца мозг серьёзно повреждён алкоголем, так говорит мама.
- Нам ничего не остаётся, как положиться на твоего отца, - оборвал Степанов, не желая поддерживать сомнения в родительской власти.
Борис вскарабкался в лодку, подобранным прутом сорвал цепь, блокировавшую руль. Ключ на тросике висел рядом. Борис повернул ключ зажигания, двигатель заработал, значит, бензина хватало.
Борис направил моторку к выходу и стал легонько подталкивать носом сетчатые двери, удерживаемые цепью с замком. Двери не подавались. Тогда Борис отогнал лодку назад и ударил с разгона. Двери разлетелись.
Помогая друг другу, остальные залезли в лодку.
- Доедем до ближайшей деревни, там попросим доставить в аэропорт, - сказал Борис.
Ему никто не возражал. Управляя рулём, увлечённо глядя вперёд, Борис держал моторку килем против течения. Он не замечал общего молчания . Все же с ужасом наблюдали, как парни в чёрном выгнали из ангара другую лодку. Она бойко взрезала волну.
В лучах заходящего солнца две лодки неслись вверх по Игуасу. Дистанция меж ними медленно, но верно сокращалась. Впереди реку преграждали огромные валуны. Вода около валунов бурлила, вскидывала длинные языки волн. Рулевой катера с персоналом траттории знал безопасный проход, он короткими загзагами направил лодку, прыжками она перебралась через камни и уже приближалась к пирсу посёлка. Борису фарватер был неведом. Он направлял лодку по наитию. Лодка траттории слишком быстро преодолела препятствие, чтобы он мог ориентироваться на её манёвры.
Борис обогнул один валун, другой, третий призраком встал сразу по курсу. Борис повернул руль вправо. Отхлынувшая вода открыла острый выступ, орлиным клювом торчащий вверх. Лодка чиркнула о него боком. Посыпались камни, искрами разлетелась металлическая стружка. Моторка выскочила на мелководье, резко сбавив скорость. Винт цеплял за грунт. Борис подумал, что снижение скорости связанно с близким дном, но, заглянув за корму, с ужасом убедился: в результате удара о скалу половину лопастей, как ножом срезало, остальные – сильно погнуты. Не теряя надежды, Борис вырулил поглубже. Впереди вода казалась ровной. До деревенского пирса можно попытаться добраться на тихом ходу. Собравшиеся в лодке смотрели на Бориса, как на единственного возможного спасителя. Криками они предупреждали о появлявшихся впереди камнях, с немым оцепенением разглядывали неумолимо приближающихся преследователей. У тех был сильнее двигатель и им ещё и везло. Они могли учитывать ошибки Бориса и объезжать валуны, на которые он наскакивал. Вот-вот они должны были настигнуть беглецов. Оставалось прижать их бортом к борту или преградить дорогу, встав поперёк вверх по течению. Оба манёвра считались смертельно опасными, ибо перескочить с лодки на лодку мог лишь отчаянный храбрец. Багров, чтобы подцепить беглецов, у преследователей не имелось.
Рулевой преследующей лодки увидел среди камней большой просвет. Он принял его за безопасный и предположил, увеличивая расстояние, по большой дуге опередить беглецов, встать между ними и пирсом, препятствуя дальнейшему движению. Лодка нырнула в проход. Резкий тяжёлый удар о подводный камень поднял моторку как при прыжке с трамплина. Она пролетела полтора десятка метров и повисла в воздухе, зажатая двумя большими поросшими зелёным мхом и водорослями валунами. С неслышным клёканьем стая цапель разлетелась в стороны. Беглецы ответили воплем ликования.
Двигатель лодки Бориса вдруг зачихал, зарыкал, заставив чаще биться сердце. Лодка ещё плыла к спасительному пирсу, но всё медленнее. В поселке заметили беглецов. Люди собрались на пирсе, махали руками, но отчего-то никто не решался развернуть прибывший катер траттории и послать его на выручку. Чихнув в последний раз, двигатель лодки беглецов заглох. Ускоряя ход, лодка понеслась вниз к водопаду. Около зажатых в камнях преследователей лодку закружило в водовороте, потом прижало к крутой стене. Сверху на беглецов посыпались проклятия. Преследователи нуждались во времени, чтобы добраться до путешественников. Положение их было слишком рискованным и не позволяло особо отвлекаться от мыслей о собственном избавлении. Руками, чем могли, Степанов и другие оттолкнулись от стены, катер снова понесло вниз. Надежда брезжила, что удастся зацепиться где-нибудь ниже по течению, а там дождаться помощи. В посёлке заметили беглецов и теперь не дадут им пропасть, в конце концов, подплывут на катере, заберут, благополучно отправят в аэропорт.
Не тут-то было. Судьба отвернулась от путешественников окончательно. Как назло, не встречая препятствий, не застревая, благополучно огибая валуны, всё более набирая скорость, их лодка приближалась к водопаду. Грохот его возрос до боли в ушных перепонках. Берега реки скрылись за завесой из брызг. Краски радуг воинственно раскрашивали лица. Отчаяние парализовывало. Витя попытался грести против течения руками. Его никто не поддержал. Затея показалась бесполезной. Павел и Володя тормозили, работая обнаруженными в лодке вёслами. Борис маневрировал рулём, ставил ка-тер носом к берегу, хотя за водяной взвесью, висевшей в воздухе, давно не видел и мог только предполагать, где он находится. Всё же Борису удалось сместить катер с середины реки, но не так чтобы значительно. Даже в бурной реке, путешественников рано или поздно неминуемо прибило бы к берегу, однако до водопада оставалось чересчур мало.
- Бывает, люди выживают при падении с высоты ста и даже ста пятидесяти метров, - сказал Борис, чтобы хоть как-то подбодрить невесело молчавшую компанию.
- В таких случаях кошки счастливее, - сурово констатировал обычно повышенно оптимистичный Павел.- Водопад-то каскадный.
- Что это значит? – спросил Степанов.
- Это значит, что следом за этим - один, потом - ещё один. Количество не помню, читал в Путеводителе, но на нас хватит. Уцелевших в падении в первом водопаде ожидает второй и так до результата.
- Какого результата? – не поняв, воспрянул духом Володя.
- Летального…
Лицо Володи вытянулось.
- Надо прыгать, - сказал Павел и, не дожидаясь решения товарищей по несчастью, выпрыгнул из лодки.
Бурлящая вода накрыла его с головой. Полминуты Павел не показывался. Все думали, он погиб. Наконец, русая голова возникла среди волн. Павел энергично поплыл кролем. Ему вскоре удалось схватиться за торчащий из воды выступ камня. Павел повис в расщелине, распростав ноги по течению.
- А-а-а.!!- со звериным хрипом выпрыгнул из лодки Володя. За ним последовал Степанов, таща за собой Кальвадоса.
Степанова сразу далеко унесло от лодки, Кальвадос же оказался с ней рядом. На глазах Степанова, Кальвадос мощным рывком всего тела, почти прыжком, вернулся к лодке, схватился за край и полез назад. Перегнувшись через борт, он упал на дно. Степанов не понял смысла его поведения, пока оглянувшись, не увидел, что преследователи, вылезли из катера. Палками и вёслами они выворачивали судно из камней. Ещё чуть-чуть и они спустят его на воду, подойдут к беглецам. Но что ожидает, если принять их помощь, взобраться к ним в лодку? Кальвадос, видимо, посчитал: лучше погибнуть в водопаде.
Лодка неминуемо неслась к водопаду. Борис что-то кричал. Рот его раскрывался в грохоте падающей воды без звука. У среза воды лодка на бешеной скорости налетела на выступавший камень, в воздухе её перевернуло. Борис, самый крупный из пассажиров, упал за борт и скрылся в волнах. Ещё мгновение и вцепившиеся в борта Витя и Кальвадос исчезли вместе с катером за обрывом.
5
Пальцы Вити нащупали жёсткий округлый лист водного растения. Рука пошла дальше, скользнула по стеблю цветка. Ужасно болела голова, и в смятённом сознании мальчик принял стебель за опору. Он потянул его к себе. Стебель вместе с цветком ушёл под воду. Свободной рукой Витя нащупал другой стебель. Теперь он, как за канаты, тянул за оба. Стебли не поднимали его, а растягивали в шпагат. Дёрнув сильнее, Витя сорвал белый цветок, машинально поднёс к носу и вздрогнул от чиханья. Резкий болотный запах привёл его в себя.
- Витя! Витя! – услышал мальчик голос отца, то совсем ясный, то исчезавший за рокотом мотора катера.
Разогнав свору кайманов, Витя нащупал дно, вскочил на ноги:
- Я здесь! Ау-Ау!!- закричал он, прыгая и размахивая руками.
Гул мотора изменил направление. Вскоре, раздвигая носом нависшие над водой воздушные корни деревьев, появилась лодка. За рулём сидел Борис, на скамьях мокрые и взъерошенные - Степанов, Павел и Володя. Увидев сына, Борис заглушил мотор и прыгнул в воду:
- Сынок! Родной! Жив!
Витя сдержанно обнял отца:
- А где Кальвадос?
- Мы сами его ищем. Видишь, лодку починили.
Володя поднял среди болотных лилий парик:
- Снова исчез, кадр!.. С меня хватит, если найдём, я его к себе наручниками прикую.
- Смотрите, сколько крокодилов! - указал Павел на кайманов, возившихся у ног Вити.
- Это детёныши, но скоро может прийти их мама, - пошутил Степанов.
Он взял каймана в ладошку. Тот нервно забил хвостом, угрожающе разинул пасть и вцепился в палец. С коротким криком Степанов забросил каймана далеко в реку.
Над головой послышался шорох, сверху упало несколько листьев. Прочь уползала большая пятнистая анаконда, возможно, собиравшаяся полакомиться Витей. Ужин ей придётся искать в другом месте. Следующий шум в высокой траве, которой порос берег, возвестил, к счастью, не о появлении мамы крокодильчиков, а о приходе Кальвадоса.
- Лысый череп! Дай я тебя обниму,- бросился к нему Володя.
Кальвадос не мог рассказать, каким чудом ему удалось выбраться из водопада, зато остальные бурно предались воспоминаниям. Каждый спасся своим вариантом. Наиболее тяжело пришлось Борису. Его оглушило ударом борта перевернувшийся лодки, и он ближе других оказался к краю водопада. Нога его застряла среди камней. Быстро придя в себя, он освободил ногу и где, держась за камни, где вплавь добрался до берега.
- И что мы теперь будем делать? – спросил Павел.
- Путь назад невозможен, - твёрдо сказал Борис.- Там эти…
- Твои коллеги, - снова начал язвить Володя, но осёкся. Степанов многозначительно указал глазами на Витю.
- Надо спуститься вниз по течению, - предложил Степанов, - добраться до ближайшего населённого пункта, там, в полиции объяснить ситуацию, тем более что катер на ходу…
- Частично, - огрызнулся Володя. – Падение не прошло для него бесследно.
Больше спорить не стали. Все дружно залезли в катер. Двигатель загрохотал, потом заработал ровно. Из-за согнутого винта лодка значительно потеряла в ходе, но течение помогало ей. Медленно, но верно она плыла вниз.
Сумерки сгущались. Темнело, чернело, и вдруг резко обрушилась тропическая ночь. В густом мраке берега реки исчезли. Крики диких животных стали явственнее. Из-за неприятного чувства, испытываемого путешественниками, никто из них не готов был признать его страхом, казалось, звери подобрались совсем близко и на разные голоса вопили, испытывая мужество. Рыкали ягуары, визжали кабаны, пронзительно голосили койоты, щёлкали цикады, со свистом проносились летучие мыши. Заткнув пальцами уши, мёртвым сном отключился Володя. Его примеру последовал Павел, за ним – остальные. Борис обещался не спать, всю ночь управлять лодкой. От сменщика он отказался. Отвратительный запах его промокшей в кармане сигары, не столько отгонял москитов, сколько раздражал спавших.
Свернувшийся калачиком на дне между скамейками, Витя сначала тоже крепко уснул, утомлённый бурно проведённым вечером. Затем среди ночи он вдруг проснулся и заворочался, не находя места. Лицо и шею ему безжалостно покусали комары. Витя натянул майку на лицо, тогда открылся живот. Москиты тут же сменили дислокацию.
Дремавший на носу Степанов проснулся от удара. В темноте налетели на гребнистого крокодила, переплывавшего реку. Степанов услышал слова Вити:
- Справа - Парагвай, слева - Аргентина. Из Бразилии мы уже выплыли.
- Витя, ты там с рыбами беседуешь? - окликнул Степанов.
- Нет, мы тут с Павлом.
- Я вот, что говорю, - бодро отозвался Павел.- Мы прямо в экстремальный тур попали.
- И что же? – проворчал проснувшийся Володя.
- А то, что экстремальный тур стоит дороже, а мы в нём - бесплатно.
Володя тихо вздохнул:
- Доведётся же оказаться в одной лодке с идиотами!.. Степанов, к тебе пока не относится.
- Дядя Валера,- сказал Витя. – Надо папу убрать от руля, а то он за борт свалится.
- Что с ним? Уснул?
- Часа полтора, как носом клюёт.
По качающейся лодке Степанов подобрался к Борису. Тот спал с сигарой во рту. Рука его лежала на руле. Но куда он рулил, он уже не знал.
- Давай его перенесём, - Степанов и Павел взяли Бориса подмышки, потащили на корму. Витя вытащил у отца изо рта сигару, выбросил за борт. Тот тут же проснулся:
- Вы решили, что я сплю?
- Я тебя заменю, - предложил Степанов.
Борис невнятно кивнул. Его положили на дно лодки. Степанов сел за руль.
Светало. Багровый диск солнца поднимался над джунглями. С берега послышался протяжный крик. Кто-то взял высокую ноту. Крик сменился клекотаньем. Смотревший в утренний туман Кальвадос оживился. Он сложил ладони вместе и прокричал в темноту. Из редеющих сумерек на берегу прорисовались плохо одетые люди с вершами, сетками и другими приспособлениями для рыбной ловли. Некоторые были в набедренных повязках. Кальвадос оживлённо заговорил с ними на языке, который в Москве не понимал ни один специалист.
- Кальвадос узнал своих, - сказал Витя.
Борис проснулся, услышал голоса и инстинктивно нащупал обломок весла. Перекрик неожиданно разговорившегося Кальвадоса и дикарей продолжался. Интонации не носили угрожающего характера, и все понемногу успокоились. За исключением крупно дрожавшего Павла. Дикари и Кальвадос интенсивно жестикулировали. Кальвадос сел на скамью и кивнул вперёд.
- Лысый дорогу выяснял, - объяснил Володя. Кальвадос показал раскрытую ладонь.
- До чего –то осталось пять чесов или пять километров.
Лодка пошла вперёд, река ещё больше расширилась и изменила на-правление. По воде гуляли лёгкие волны, охотились чайки. Через пять –шесть часов показался населённый пункт. Он состоял из неказистых домов обмазанных глиной, крытых соломой и пальмовыми листьями. В реку уходили хлюпкие причалы, стоявшие на сваях и выстланные стволами деревьев.
Лодка пристала к причалу. Путешественники ступили на берег. Их окружила толпа чумазых, нищенски одетых детей. Дети протягивали ладони, подносили сложенные пальцы к губам, давая понять, что хотят есть. Они бесцеремонно лезли в карманы путешественникам. От детей буквально приходилось отбиваться. Появились и взрослые. Они не просили, разглядывали туристов ничего не выражавшими взглядами. Борис на всякий случай посчитал необходимым незаметно переложить золотые часы из кармана в трусы. Павел на ломанном испанском спросил, где здание администрации или пункт туризма, отмеченный значком «i». Его не поняли.
- Полис! Полис! – закричал Володя , справляясь о полиции.
Толпа разбежалась, потом опасливо собралась вновь. Кальвадос безуспешно пытался переводить. Никто не понимал ни его, ни местных. Из толпы вышел седой благородный старик в домотканом рубище с лицом, покрытым восковой маской проказы, из-под которой пробивались рыжие волосы. Старик ухитрился внушить, надо идти за ним. Путешественники не без колебаний отправились за дедом.
Пока шли по деревне, отчаянно вертевший головой Витя мог убедиться и передать остальным, что нигде не видно вывесок с надписями « Полиция», « Госпиталь», «Школа», «Администрация» или «Магазин».
- Здесь живут дети природы, - заключил вернувший хорошее настроение Павел.
- Главное, чтобы они нас не съели, - заметил Володя.
- Не говори о еде, так есть хочется, - сказал Степанов.
- Съел бы вон того пацана? – Борис указал на грязного подростка, неустанно, разными способами пытавшегося залезть к нему в карман.
- Папа, если они украдут наши кредитные карты, что они с ними будут де-лать? – спросил Витя.
- Что мы тогда будем делать, сынок? – вздохнул Борис.
- На ваши карточки они оденутся у « Дольче и Габбана», - подсказал Павел.
Лепрозойный старик вывел туристов к автобусной остановке. Она представляла навес из пальмовых листьев на кривых столбах. У остановки стоял пожилой автобус с вылинявшей табличкой «Асунсьон». Борис дал деду бразильских денег. Дед не взял, потребовал доллары. Расплатившись, все залезли в автобус. Местные жители не торопились уходить, они обступили автобус, поднимались на носках, заглядывая в окна. Дети то показывали, что хотят есть, то пытались продать камни, которые поднимали с земли.
Автобус понемногу наполнялся источавшими непереносимый запах крестьянами и крестьянками. Многие держали корзинки с курами и индюшками. Крепкая, выряженная, как из костюмерной сгоревшего театра, тётка везла пронзительно оравшего порося. Соломенные шляпы, застиранные юбки попугаевых цветов, невыразимые жилеты ковбойских фильмов, соседствовали с чёрными парами, видимо, снятыми с проповедников пытавшихся засеять джунгли христианством. Кто курит, кто плюёт на пол жевательный табак, головы всех повёрнуты к путешественникам.
Явился лихой внешности парень, в кожаных штанах и тужурке, сел на водительское место. С немыслимым скрежетом машина завелась и, подскакивая на неровной дороге, потащилась в столицу.
Два с половиной часа ехали по прямой. Справа и слева непроходимой стеной высился тропический лес. Обезьяны скакали по кустам, осторожно выглядывали парнокопытные.
На краю сельвы, у маленького ресторана, автобус сделал остановку. Крестьяне и русские туристы с Кальвадосом вышли размять ноги. Выпили крепчайшего кофе в крошечных дозах, в Южной Америке принято наливать на донышко. Выйдя на автобусную площадку, русские окинули взглядом окрестности. Впереди раскрывалось без конца и края золотое в лучах солнца поле. Сухие вытянувшиеся растения несли колос. Степанов вошёл в поле и сорвал несколько колосков. Сопровождавший его Володя с интересом их рассматривал. Степанов и Володя не могли ошибиться: пшеница, рожь, овёс. Первоначальная смесь злаковых, давшая питание, а следовательно, и жизнь первым людям, она сохранилась только в Парагвае. Здесь её называют пампой. Борис с сыном затеяли игру в прятки, когда водитель зычным голосом предложил пассажирам продолжить путь.
Дорога пошла мимо плантаций кофе, какао, рисовых полей. Встреча-лись рощи кокосовых пальм и каучуковых деревьев. Из зарослей сахарного тростника вышли работники в широкополых шляпах с мачете за поясом. Долгим взглядом они проводили автобус. Проезд любого транспорта служил для них одной из немногих тем общения. У самой столицы появился асфальт, движение сделалось оживлённее. Грузовики везли лес, каучуковые шары, початки кукурузы, из живности – коров и свиней. Частных автомобилей было немного и все – старого образца.
Пригороды Асунсьона составляли хижины, лачуги, жалкие нагромождения грубо сколоченных построек из случайного материала, разной длины брёвен, каких-то реек, балок, сломанных ящиков. Многие строения не достигали человеческого роста. Люди находились в них лёжа, сидя, полусогнувшись. Угрюмыми зверьками выглядывали они из проёмов жилищ. Рядом бодро резвились оборванные дети, поколение за поколением донашивающие до истлевания обноски предшественников. Картину дополняли протянутые везде верёвки с сушащимся бельём.
Центр Асунсьона - дома колониальной архитектуры, громоздкие каменные здания жёлтой штукатурки, обязательно с просторными балконами, обширными окнами с почти всегда опущенными жалюзи. Некогда аляповато вызывающие фасады обильно обвалились. Человек, впервые въехавший в столицу, мог полагать, город недавно перенёс землетрясение или подвергся авианалёту. Улицы, мягко говоря, убирались плохо. Скомканные газеты, жестяные банки, картонные упаковки, перекатывались ветром с тротуара на тротуар. Груды хлама лежали у электрических столбов. Пустые поваленные на бок мусорные контейнеры валялись неподалёку. Витрины магазинов, рекламные надписи выглядели блеклыми, под стать домам, будто выгоревшими в нещадном парагвайском солнце.
Люди, заполнявшие улицы, носили одежду летних тонов, преимущественно белую и бежевую, но были они как неглаженные, отсутствовал лоск, манеры. Казалось, каждый оделся второпях. Редко встречались чересчур элегантные пожилые мужчины в светлых костюмах, платках на шеях, модных шляпах, с дорогими кольцами на средних пальцах. Они неторопливо прогуливались или сидели в кафе. Многочисленные дорого одетые излишнего веса матроны тоже не отличались вкусом, крикливое платье, накидка или сумасшедшего цвета пиджак вопили о достатке. Город не излишествовал безопасностью, ни одна из богатых матрон не надевала драгоценностей. Дамы не ходили одни. Они шли с мужчиной или их сопровождал слуга.
Автобус прибыл на площадь, центр которой украшала башня с часами. Путешественники, крестьяне, гуси, утки, индюшки и свиньи спустились в город. Витя попросился в туалет, но Борис не отважился пустить его в пугающие развалины каземата, куда входили и откуда выходили люди с разбойничьими физиономиями. Оказавшись вне туристических троп, путешественники чувствовали себя угнетённо. Им, особенно сотрудникам милиции, чудились нападения, грабежи, как минимум мошенничества и мелкие кражи. « Карманы! Карманы! Ушки на макушке!» - неустанно повторял Володя. Он вытянул руки по швам, ухитряясь одновременно контролировать карманы брюк и мундира. Легкую эйфорию сохранял Павел. Ему по-прежнему всё нравилось. Его чудом не испорченный в водопаде фотоаппарат-«мыльница» непрестанно щёлкал. Павел задирал голову, находя всё новое очарование в осыпавшейся архитектуре. Степанов держал подмышки его и Кальвадоса. Чтобы зазевавшись, ни тот, ни другой не попали под машину. Один из-за чрезмерной отдачи новым впечатлениям, второй – из-за полной отстранённости от всего.
Степанов уточнил адрес Хуаниты у полицейского. Павел тем временем поймал такси. Набившись в салон, как сельди, отправились.
Хуанита жила в фешенебельном районе недалеко от Конгресс-Холла. Здесь было почище, хотя, как и везде в Асунсьоне, фасады зданий требовали серьёзной реставрации. Двухэтажный с мансардой особняк располагался среди парка, окружённого высокой решёткой. К жёлтому с белыми балконами дому вела посыпанная морским голышом дорожка. Там и сям виднелись клумбы с розами, тюльпанами, ирисами. В искусственно созданных болотцах цвели орхидеи. Два прирученных аллигатора с ошейниками позёвывали у бассейна. Голова кружилась от вязкого запаха тропических цветов, он подавлял аромат европейской растительности, которую хозяйка пыталась насильственно привить в несвойственной ей почве. Заросли жасмина образовывали живую изгородь, делившую парк на участки. Два белых флигеля или хо-зяйственные постройки размещались впереди и по сторонам главного входа, где сейчас стоял серебристый кадиллак.
- Чтоб я так жил! – не удержавшись, воскликнул Володя, потрясённый от-крывшимся ему великолепием.
Таксист посигналил. Из будки у ворот вышел охранник. Внимательно осмотрев сидевших в авто, он справился о цели визита, позвонил в дом, получил добро и лишь потом, нажав на кнопку, открыл ворота. Степанов заметил над воротами две видеокамеры, а вдоль всей ограды - провода с сенсорными датчиками. Система охраны особняка заслуживала уважения.
Такси покатило по алее. Из дома по лестнице навстречу машине спус-тилась молодая полная женщина в светлых широких брюках, голубой распашонке и шляпке-корзинке. Тяжёлые золотые украшения сверкали на её запястьях и шее. Женщину сопровождал упитанный мальчик в матроске и лоснящийся ротвейлер. Машина остановилась. Хуанита кинулась к отцу и бурно со слезами обняла его. Кальвадос не остался столбом. Дав волю чувствам, он похлопал дочь по спине. Никто не ожидал от него чрезмерной эмоциональности. Степанову всё же показалось, что глаза Кальвадоса увлажнились. Когда после продолжительной разлуки достойный отец обретает любящую дочь, свидетели сцены чувствуют себя лишними. Так некоторое время и происходило. Потом очередь приласкаться досталась внуку. Кальвадос с усилием поднял его на руки. Одна собака не узнавала бывшего хозяина. Ротвейлер щетинился и злобно рычал. Вышедший из дома слуга скоро увёл сопротивлявшегося пса.
Солидного раскланявшегося с Витей мальчика в матроске звали Педро. На языке мимики и жестов он тут же нашёл общий тон и увёл Витю к бассейну показывать крокодилов.
Хозяйка предложила путешественникам отдохнуть после дороги. Каждый получил изолированную комнату в большом доме, а Степанов целые апартаменты. В первой комнате у него стоял широченный дубовый стол зелёного сукна с зелёной же лампой, для работы, и мягкая кожаная мебель для дневного отдыха, во второй – крепкая красного дерева двуспальная кровать, махагоновый шкаф, телевизор и торшер. В ванной к удобствам добавлялось джакузи.
Приняв душ, приведя себя в порядок, путешественники спустились в столовую. Здесь ждали пирог с индейкой, омары, мясо тапира, парагвайские вина. Педро и Витя начали с десерта, набросившись на фруктовый торт.
Разговор вертелся вокруг Кальвадоса. Хуанита интересовалась, как он был найден, где жил в России, какие обстоятельства сопутствовали его доставке в Парагвай. Она не уставала восхищаться мужеством русских туристов, спасшихся из водопада. Что же касается того, кто мог преследовать отца, об этом Хуанита не имела ни малейшего представления. Он всегда жил тихой размеренной жизнью потомственного плантатора. Сначала занимался какао, позже - кофе и чаем, года два назад купил марганцевые рудники на севере страны. Что отец мог делать в Европе? Это было вне понимания Хуаниты. Она знала, что у отца есть родной брат, но она его не помнила. Хуанита была совсем маленькая, когда тот уехал из страны. Брат Кальвадоса жил где-то в Европе, вроде бы тоже занимался бизнесом, в производстве или на рынке ценных бумаг. Отец никогда не говорил, что собирается к нему. Отношения между братьями нельзя было назвать тёплыми. Хуанита не знала, чтобы они созванивались или переписывались, кроме поздравительных открыток, которые они получали к Рождеству. Однажды в Европе случился какой-то экономический скандал не без участия дяди. Отец показал Хуаните газету, где на первой странице была фотографии дяди. «Как он похож на меня!» - воскликнул тогда отец. Действительно, сходство оказывалось разительным.
Рассказывая всё это, Хуанита поглядывала на Кальвадоса. Отец не проявлял интереса к разговору, вместе с детьми предпочтя всей еде торт.
Завтра Хуанита покажет газету с фотографией дяди, если он заинтересовал Степанова, а пока, после ужина, предлагает выйти на террасу, посидеть в шезлонгах, полюбоваться закатом. Закаты в Асунсьоне неописуемые. В гостиной дома висят картины местных художников, живописующих закаты. Разделяя вкусы дочери, их собирал отец.
Поблагодарив хозяйку, путешественники вышли на террасу, сели в кресла. Борис попросил сигару. Красный диск солнца опускался за дома. Пейзаж окрасился в пурпурные тона. Лица присутствующих стали красными, будто они сидели в фотолаборатории.
Борис беспокоился, не съедят ли детей крокодилы. Сразу после ужина дети опять возвратились к бассейну с горячим желанием кормить пресмыкающихся остатками пирога и торта. Борис периодически вытягивался с кресла, ему мерещилось, что рука сына уже в масти хищника. Дети насаживали еду на шампуры для барбекю, потом протягивали крокодилам. Те жадно глотали.
Володя лениво ковырял во рту зубочисткой. Кальвадос, будто забыв о прежних пристрастиях, высказанных дочерью, снял, повесив на спинку шезлонга, пиджак и мерно задремал, безразличный к закату. Хуанита заметила, как изменился отец. Он стал скучным, апатичным, не всегда адекватным. В глазах дочери стояли слёзы. Что-то ужасное сделали с головой отца. Откуда эти шрамы? В какую чудовищную переделку он попал, что так изменило его характер? В доме он не узнаёт комнат, привычных вещей. Этот особняк он спроектировал и построил, прожил в нём большую часть жизни, а она видела, как он ищет туалетную комнату, о расположении которой не мог не знать.
Что за странный язык, на котором обычно говорит Кальвадос, а дочь ему бойко отвечает, спросил Степанов. О, это язык индейцев гуарани, на нём общается половина населения страны, выходит множество газет. Наравне с испанским он считается официальным.
Случайно за светской беседой, бросив взгляд в сторону Кальвадоса, Степанов заметил мелочь, которой сначала не придал значения, потом она заставила его окаменеть. Кальвадос повесил пиджак на спинку кресла не совсем аккуратно. Воротник вывернулся наизнанку, и Степанов ясно увидел срезанный под корень ярлычок. Степанов сомневался, не помнил точно, но всё же, если ему не изменяла память, Кальвадоса нашли в этом пиджаке, и когда снимал он его многократно, ярлычок всегда был. Ярлычок - такая мелочь, которую трудно заметить, и Кальвадос, постоянно находившийся в отстранённом состоянии, вряд ли приехав, домой, первым делом взял да и срезал ярлычок с пиджака. Или это сделала Хуанита? Прислуга? Кто-то другой? Зачем? Степанов твёрдо решил дождаться удобного момента и осмотреть вещи Кальвадоса. А пока он побеспокоил Хуаниту, почему отец не переодет. Та отвечала, что прачка готовит вещи, и с завтрашнего дня отец, конечно же, будет уже не в том, в чём проходил почти год.
- Отец сильно переменился, - сказала она. – Лучше стало, что он перестал жевать табак. Была у него дурацкая привычка.
- Зато я теперь его нюхаю, - односложно добавил мало разговорчивый Кальвадос и извлёк довольно симпатичную, неизвестно как у него появившуюся табакерку. Кальвадос набил обе ноздри табаком. Чувствовалось, он давно собирался сделать это, да не решался.
- Красивая у вас табакерка, - сказал Степанов.- Позвольте.
- Пожалуйста, купил в Сан-Пауло, - перевела Хуанита.
6
Вечером, когда Степанов остался один, к нему заглянул Витя:
- Вы видели?- горячо заговорил он.- Кальвадосу кто-то все лейблы на одежде срезал.
- Ты тоже заметил?
- Давно, - важно отвечал Витя.
- Не могла ли это сделать Хуанита?
- Не знаю. В Сан-Пауло, где мы играли, лейблы были. Я уверен. Кальвадос от жары пиджак снял, я смотрю - на пиджаке фирма крутая.
- Какая?
- «Бёрбери».
- Ты определённо заметил?
- Мы с папкой на такие вещи моментально реагируем. Престижники, так нас мама называет. Не заметили? У папы «ролекс», кроссовки «адидас», всё родное.
- А у тебя что?
Витя, полный значения, достал из штанов бумажник:
- Бумажник от «Монти», – Витя вздохнул.- Денег пока нет, не заработал… Кстати, та монета у вас?
Глаза мальчика горели, голос сорвался.
- У меня,- признался Степанов.
- Берегите её. Я вот что думаю, чип внутри монеты может содержать не всю информацию, а часть. Остальная информация на других монетах. На вашей же самое главное. Без чего другое не действует, - Витя посмотрел по сторонам.- Вам может угрожать опасность.
- Ясное дело, - улыбнулся Степанов.
- Серьёзно. Скоро, я знаю… - Витя осёкся, будто сказал лишнее.
Степанов вертевший Витин бумажник, протянул его назад:
- Бумажник твой подделка. Вот здесь мелко написано – Анкара. Чья это столица?
Витя молчал.
- Пробелы в географии!
На этом они расстались.
Ночью Витя спал так крепко, что когда ему захотелось в туалет, он машинально встал и пошёл налево, руководствуясь расположением московской квартиры. Однако налево была стена. В неё Витя и упёрся. Витя пошарил руками по стене в поисках двери. Нашёл картину в массивной раме. Только после до Вити дошло, что он не дома. Калейдоскоп событий вчерашнего дня молнией пролетел в голове.
Не был Витя и в гостинице. Чтобы попасть в туалет, следовало выйти из комнаты и двинуться в конец коридора. На соседней кровати, широко раскинувшись, могуче храпел отец. Витя не стал его будить, не маленький.
Надев шлёпанцы, Витя в трусах и майке вышел в коридор. Светила луна. Расставленные вдоль окон большие растения в кадках отбрасывали на пол угрожающие тени. В чужом доме Витя чувствовал себя неуютно. Ему представлялись сцены из фильмов ужасов. Вот растения протягивают корявые ветви и хватают его. А вот из стены выходит таинственный человек. Не успел Витя так подумать, как увидел впереди человека.
Сначала Витя принял его за Кальвадоса. Что-то показалось общим в походке и развороте плеч. Но человек был явно выше ростом и шире. Если искать образец, неизвестный больше походил на атлета, охранника странной старухи, виденного Витей в самолёте, а потом в отеле в Сан-Пауло. Витя принял его за Кальвадоса, потому что он вышел из апартаментов предназначенных для хозяина дома.
Несколько соединенных между собой просторных и удобных комнат располагались за дверью в середине коридора. До своего исчезновения Кальвадос многие годы предпочитал ночевать в них. Не удивительно, что Хуанита отвела отца именно туда. Другое дело, Кальвадос, возможно, вследствие черепно-мозговой травмы, не угадывал своих комнат. В тоже время, он хотел угодить дочери, не пугать её, и притворялся, что узнаёт старые вещи и комнаты. Его притворство читалось, от этого становилось ещё неприятнее и страшнее.
Человек вышедший из дверей спальни Кальвадоса, был не Кальвадос. Он шёл осторожно, крадучись, но, не оглядываясь, будто никакая угроза не определяла его поведение, а единственное чего он хотел, не наделать шума. Человек шёл по коридору. Вите, если он не передумал идти в туалет, приходилось следовать за ним.
Дойдя до лестницы, человек пошёл наверх. Там находился жилой чердак или мансарда с комнатами и наклонными окнами. Витя свернул в туалет.
В туалете было пусто и жутко. Журчала вода, пахло плесенью. Кроны деревьев, раскачивавшиеся в лунном свете за окном, казались призраками. Витя делал своё дело, когда порыв ветра с грохотом раскрыл окно. Куча пальмовых листьев влетела в помещение, вспугнув маленькую ящерицу, притаившуюся на кафеле. Ящерица пронеслась по стене перед глазами Вити, приведя его в трепет.
Витя опрометью вылетел из туалета и сразу остановился. Страх и любопытство боролись в нём. Витя пугливо посмотрел в коридор, на туалет, и, стараясь не скрипеть ступеньками, пошёл по лестнице на третий этаж выяснить, что там может делать человек, которого трудно отвести к обитателям дома. Если б он был слугой, вряд ли он стал бы двигаться столь осторожно, даже учитывая середину ночи.
На лестнице Витя услышал, как в парке отчаянно залаял ротвейлер. Вдруг голос собаки прервался , она захрипела и смолкла.
Витя опасливо выглянул в коридор третьего этажа. Чувства его обострились, нервы напряглись до предела. Тихо безжизненно мерцают лампы дневного света, одна чуть потрескивает. Идти дальше казалось совсем страшным. Витя собирался повернуть вниз, когда услышал странный звук, примешивающийся к треску лампы и шуму усиливающейся за окном бури. Пи-пи-пи. Словно кто-то попискивал или с интервалом скрёбся ногтям по стеклу.
Любопытство заставило Витю пройти дальше по коридору. В середине располагались апартаменты Хуаниты, столь же обширные как у отца, и прямо над его комнатами. Вот оттуда и доносились скрипучие звуки. Витя внимательно вслушивался. Как человек помешанный на компьютерах, он скоро определил, звук электронный.
Крадущийся человек исчез. Витя чувствовал себя в некоторой безопасности. Подойдя к дверям Хуаниты, он минуты две прислушивался, потом попытался заглянуть внутрь, чтобы выяснить, что же там попискивает. На зло дверь прилегала к косяку совсем плотно. Осмелевший Витя лёг на пол и заглянул под дверь. Тут была щель. Через неё просматривался низ комнаты. Витя мог разглядеть ковровую дорожку, ножки кресел. Дальше он увидел ножки стола и стула, край женского пеньюара.
Витя пыхтел, пот бежал по его лбу и щекам. Ему приходилось оглядываться. Любой, заставший его за подглядыванием, мог поставить в неловкое положение.
Пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, Витя сдвинулся по щели к косяку. Луч света ударил ему в правый зрачок. Удача! Жучок-короед проел крошечную дырочку сантиметрах в сорока от низа двери. Через неё можно смотреть и видеть. Витя взглянул и как фотовспышкой схватил сидевшую к нему спиной за столом Хуаниту. Плечи её чуть покачивались, а рука отбивала на столе ритм. Именно движение руки, надавливавшее на что-то, что Витя сначала принял за компьютерную «мышь», извлекало странные писклявые звуки. Перед Хуанитой на столе стоял какой-то аппарат. Из-за её спины Витя разглядеть его не мог. Догадка искрой пробежала по возбуждённому мозгу Вити. До него дошло. Он слышал эти звуки, знал о них, по крайне мере, они здорово напоминали известные ему. Манипуляции Хуаниты извлекали радиосигнал. На подобные сигналы Витя натыкался, когда был радиолюбителем. Это было перед тем, как папа купил компьютер. Рука Хуаниты отстукивала радиоключём. Сложный сигнал, точно не морзянка, летел неведомому адресату в леса сельвы или за океан.
Витя отступил от двери и снова огляделся. Он чувствовал страх и не-ловкость, будто открыл святую святых дома Кальвадоса. Как и на втором этаже, середину коридора занимала небольшая оранжерея экзотических растений в горшках. Невидимыми узами внимание Вити приковалось к месту среди горшков. Там торчала человеческая нога. Вернее, часть её, скрытая ботинком и штаниной. Загипнотизированный ужасом, Витя не отпрянул, а пошёл ближе к горшкам. Липкий пот покрыл его лоб, руки и шею. Он напоминал кролика, бредущего на съедение к удаву.
Подойдя, Витя чётко разглядел кровавый след, лужу крови, проломленный череп с кусочками мозга на щеке, неестественно разбросанные конечности.
Таинственный человек, за которым шёл Витя, лежал недвижимо. Другой неизвестный оборвал ему жизнь. Паралич ужаса сменился истерикой отчаяния. Витя ринулся вниз. Вбежав в свою комнату, он принялся будить отца:
- Папа, папа, вставай! Там наверху труп!!.
Борис бормотал во сне, ворочался, сопел, натягивал на себя одеяло, которое отвернул сын.
- Какой труп? – не понял Борис, просыпаясь, садясь на кровати, растирая кулаками красные глаза.
- На третьем этаже кого-то убили и бросили среди цветов, - горячо объяснял Витя.
- Кого убили?
- Я не знаю.
Борис в огромных семейных трусах в горошек и синей майке с олим-пийской символикой прошёл к холодильнику, открыл пиво:
- Тебе ничего не померещилось? – спросил он, делая большие глотки из банки.
- Я видел точно. Напротив комнаты, где тётя Хуанита. Я не мог ошибиться. Пойдём, я тебе покажу!
Борис возвратился к кровати, взъерошил волосы:
- Чего ты мне собрался показывать, труп?
- Ну да. Может, он ещё жив.
- Либо он труп, либо нет. В любом случае мы никуда идти не можем, - тяжело выдохнул Борис.
- Почему?! Ты же такой смелый.
- Потому что я сидел, - резко оборвал Борис.- Сидел в тюрьме, сынок. Я никогда тебе про это не рассказывал.
- Мама знает? – спросил Витя.
- Мама знает, - подтвердил Борис и уже мягче пояснил. – Я сидел за эконо-мическое преступление.
- А ты меня, сынок, в мокрое дело впутать хочешь. Ты мало живёшь, не знаешь злых и завистливых людей. Сейчас мы туда пойдём, потом нам дело пришьют. Скажут, мы его и убили. Я убил. Трупы – дело милиции. Надо будить дядю Володю.
- Так пойдём, разбудим!!
- Надо подумать… Ты не слышал, как дядя Валера рассказывал, его чуть не сутки продержали в полицейском участке, когда кто-то напал на лодочника. Дядя Валера был лишь свидетелем. Того человека только ранили. Если же кого-то убили, нас задержат навечно, тем более, если мы с тобой к трупу первые явимся.
- Дядю Валеру задержали в Бразилии, а мы в Парагвае.
- Какая разница, малыш?.. Эх, а ведь мы маме обещали вернуться… Ладно, пойдём.
Борис натянул джинсы. Нехотя он отправился будить Володю. Витя следовал сзади хвостом.
Володя поднялся медленно с тяжёлыми вздохами: «Вляпались в исто-рию!» и «Поспать не дают!». Он разбудил Степанова. С предосторожностями все четверо поднялись на третий этаж, приблизились к апартаментам Хуаниты. Тихо, не звука. Развернулись к оранжерее. Ничего не видно. Подошли ближе. Что-то случилось с электричеством. Лампы замигали. Давала знать буря за окном. Ветви качавшегося дерева у ставня били по кабелю, высекая искры. Витя вскрикнул. Борис влажной ладонью зажал ему рот.
Среди горшков никого не было. Посередине середине коридора тянулся мокрый, как от швабры след. Если здесь кто-то и был, пока прособирались, человека убрали. Следы торопливо замыли водой. Борис с негодованием смотрел на сына, не подвёл ли он его в глазах остальных, не стал ли труп плодом воспалённого воображения ребёнка.
Володя ворчал, но Степанов не склонялся относиться к словам мальчика с недоверием. Он предложил, невзирая на неуместное время, постучаться к Хуаните, спросить, не знает ли чего о происшествии она. Витя ничего не сказал о том, что разглядел в дырочку, проделанную короедом. После исчезновения трупа Витя справедливо полагал, доверие к нему подорвано, дальнейший рассказ вызовет ещё большее раздражение отца. Степанов, допускавший возможность существования трупа между горшками, который потом унесли, засомневается, услышав совсем неправдоподобное повествование мальчика. Володя же склонялся к позиции Бориса.
Хуаниту разбудили. Она вышла в голубом пеньюаре с рюшками, за-спанными глазами. Хуанита сказала, что ничего не видела и не слышала. Сейчас она оденется и выйдет. Витя пытался заглянуть ей за плечо, чтобы увидеть, стоит ли на столе передатчик, который он видел раньше. Ему это не удалось.
На ноги подняли слуг. Накинув плащи, они с фонарями обследовали парк. Сигнализация не сработала. Если некто и проник в дом, то несомненно знакомый с системой охраны и расположением комнат. Бушевавшая буря мешала осмотру. Порывы ветра срывали с деревьев ветви и листья, несли через парк. Брызги дождя летели в лицо. Путешественники, вышедшие вмести с прислугой в парк, обследовали подступы к запасному входу. Никаких следов. Володя обнаружил старый мундштук. По виду он пролежал в траве несколько лет.
Степанов услышал зловещие звуки трапезы, доносившиеся из бассейна. Когда подошли ближе, Витя содрогнулся от страшной картины. Круги крови расходились по воде. Аллигаторы пожирали ротвейлера Хуаниты. Осторожная собака без посторонней помощи не могла попасть в бассейн. Ясно, в парк приходили чужие. Собаку оглушили, потом бросили в бассейн на съеденье крокодилам. Так предположил Володя. Ему никто не возражал.
Борис вспомнил о Павле. Почему он не вышел? Что с ним? Неужели невероятный шум, поднятый в доме, не разбудил его? Павел не злоупотреблял спиртным, его сон чуток, не сомневался Борис. У Володи возникли подозрения по поводу Павла. Что это за человек? Откуда? Мы так плохо его знаем. Степанов не поддержал Володю. Сомнения Володи можно отнести к любому из их случайной компании. Они все знают друг друга мало. С самим Володей Степанов познакомился в день отъезда из Москвы, когда руководство возложило на того обязанность отвезти Степанова в аэропорт. А где Кальвадос?
Злоумышленников не обнаружили, поэтому положили возобновить расследование утром, когда погода успокоиться, а пока вернуться в дом. Нервы у всех были на столько взвинчены, что спать не хотелось. Хуанита предложила подняться на третий этаж, попить чаю в малой гостиной. Когда шли по второму этажу, Витя увидел выходившего из спальни Кальвадоса Павла.
Павел вздрогнул, замер в проёме двери. Его неуклюжая тёмная фигура резко очерчивалась падавшим из комнаты светом.
- Он, кажется, мёртв, - растерянно сказал Павел.
Степанов, за ним остальные, быстро вошли в комнату. Кальвадос сидел в высоком кожаном кресле спиной к дверям. Степанов приложил два пальца к шее Кальвадоса, где должна биться сонная артерия. Пульс отсутствовал. Степанов посмотрел на Хуаниту. Хуанита закричала.
Позже Павел пояснил, что, услышав шум, проснулся и отправился выяснить, в чём дело. Он постучал к Степанову, Володе, Борису. Нет ответа. В окна коридора Павел видел ходивших по парку людей с фонарями. Уже собравшись присоединиться к ним, он заметил, что дверь апартаментов Кальвадоса стоит нараспашку. Павел заглянул внутрь. Кальвадос сидел спиной. Лысый череп, возвышавшийся над спинкой кресла, отливал желтизной в слабом свете от окна и из коридора. Павел окликнул Кальвадоса. Тот не отозвался. Тогда Павел включил свет, нащупав выключатель на стене. Кальвадос никак не прореагировал. Павел подошёл. Черты лица Кальвадоса разгладились. Павлу показалось, что тот не дышит. Услышав шаги в коридоре, Павел повернул из комнаты. На пороге он встретил всех.
7
На другой день, после похорон Кальвадоса, Хуанита пригласила Степанова и его русских друзей в ресторан. Для них это было нечто вроде поминок. Отмечать поминки обедом не в парагвайском обычае. Хуанита заказала ресторан, чтобы проститься с русскими путешественника, собиравшимися уезжать.
Друзья по несчастьям сидели за большим общим столом, уставленном салатами и бутылками с вином. Хуаниту постоянно отвлекали звонки по мобильному телефону. Узнавшие о смерти отца подрядчики наперебой предлагали свои услуги. Архитектор советовал перестроить дом, мебельщик - сменить обстановку, риэлтер – продать дом и переехать в другой район. Назойливый юрист смаковал тонкие нюансы переоформления собственности.
Оставшиеся вне внимания друзья обрели возможность обсудить еду и создавшееся положение.
- Борис, на этот раз ты выбрал не самое дорогое, - заметил Павел, разглядывая содержимое тарелки Бориса.
- Я немного научился ориентироваться в парагвайской кухне, - отвечал Бо-рис, залпом выпивая бокал красного вина.
- А вот Володя не растерялся, заказал самое ценное, - продолжил Павел.
- А ты всё регистрируешь! – вспыхнул Володя. – Хуанита сказала, заказывайте, что хотите. Я и заказал. Не на свои же!
- Мог бы быть и поскромнее, аппетиты ещё те! – съязвил Борис.
- Что и говорить, не тюремная баланда, - уколол в ответ Володя, наполняя тарелку до края черепашьим супом.- Всё равно, нашего малороссийского сала у парагвайцев в меню нет.
- Заказал бы себе свинины, вот тебе и сало, - огрызнулся Борис.
- А мне кажется, Кальвадос не умер, - неожиданно сказал Витя, пивший хо-лодный чай. – Такой человек не мог умереть
- Что ты несёшь! – вскипел отец. – Давайте лучше выпьем, - предложил Бо-рис, наполняя бокал.
- Нельзя без Хуаниты, - заметил Степанов.
Выключив телефон, подошла Хуанита, по пути она сделала ряд указаний официантам. Те поспешили за новыми блюдами.
Сев во главе стола, Хуанита произнесла:
- Было бы лицемерием просить прощения за то печальное событие, которое собрало нас вместе, не я ему виной. Безжалостная судьба забрала человека во цвете лет, моего отца. Прав ребёнок, пожелавший ему бессмертия. Если не вечной, то долгой жизни отец заслужил. Семью со средним достатком он превратил в процветающую фамилию, не промотал, но умножил состояние, оставленное предками. Рудники, плантации и строения, которыми я горжусь, дело – энергии и трудолюбия гражданина со звучным именем Диего Кальвадос…
- Хуанита говорила за ужином, что у Кальвадоса есть брат, - прошептал Володя Степанову.
- Я тоже слышал. Но брат Кальвадоса исчез. Многие годы о нём ним слуху, ни духу. Неизвестно жив ли он, - тоже тихо отвечал Степанов.
- Тогда у Хуаниты есть мотив, - заключил Володя.
Чтобы он замолчал, Степанов до боли надавил ему под столом ногой на ногу.
- Я отдала бы полжизни, если б было возможно воскресить отца, - продолжала Хуанита.- Религия рекомендует не вмешиваться в процессы природы, наука ещё не достигла пределов…
- Его можно клонировать, - вырвалось у Вити.
Борис толкнул сына локтем под рёбра. Хуанита остановилась:
- Развитый мальчик, ты говоришь неуместное. Мой отец – не русский Ленин и не египетский фараон. Ему суждено лежать в земле, согласно обычаям нашей страны. Он ушёл туда, куда чуть раньше, чуть позже суждено уйти всем нам.
Присутствовавшие за столом выпили не чокаясь. Наступила тишина, нарушаемая позвякиванием столовых приборов. Сдерживая неутолимый голод, Володя осторожно подцеплял вилкой салат из морепродуктов.
Прощальный ужин проходил на открытой веранде ресторана у тротуара. Павел, откинувшись на спинку кресла спрятавшись за листья вьюна опутывавшего столбы веранды, разглядывал гулявшую по улице публику, проезжавшие автомобили и дальше – площадь с памятником генералу на коне.
- Дядя Валера!- дёрнул Степанова за брюки Витя.- Ну, вы, хоть скажите, Кальвадос не умер? Не умер?!
На глазах мальчика стояли слёзы. Он успел искренне привязаться к Кальвадосу.
- Но с чего ты так решил? – тяжело вздохнул Степанов. Он хотя и довёз Кальвадоса до дома, то есть выполнил поставленную руководством задачу, не чувствовал себя удовлетворённым. В Москве тоже накуксятся. Не мог Кальвадос умереть уже после отъезда Степанова!
- Вот вы скажите, когда умер Кальвадос, не заметили ничего подозрительного?
- Нет, - на самом деле Степанову очень многое казалось весьма подозрительным.
- Ничего не пропало?
- Монета из стола пропала. Ну та, что расслаивалась. Может, ещё найдётся.
- Не найдётся! Её украли… И, на Кальвадосе не было трупных пятен. Он будто спал, - горячо зашептал на ухо Степанову Витя.
Их тет-а-тет прервал громкий возглас Бориса:
- Смотрите, а вон и Светка!
Борис стремительно встал и подошёл к краю балюстрады шедшей вдоль ресторана.
Света была в изящном отливавшим металлом платье ниже колен, шляпке и перчатках до локтей, сумочка через плечо. Её сопровождало всё семейство, мама, папа, брат-инвалид. Прибавился мужчина средних лет в элегантном костюме и с тростью. Лицо мужчины носило следы бурь, пронесших его по жизни. Из-под усов, у изгиба губ, выглядывал застарелый шрам.
Борис заговорил со Светой. Та ему неохотно отвечала. Красивой физиономией она показывала, Борис не пара её новому положению в асунсьонском свете. Мать Светы - Марина тоже угрожающе молчала, манекеном застыв в брючном костюме. Ох, в Москве она бы показала всем этим старым знакомым дочери! Здесь в Асунсьоне приходилось прикидываться, вежливо улыбаться, чтобы не отпугнуть богатого парагвайского жениха зловещей сущностью русской тёщи. Муж Марины – профессор и сын- инвалид, Игорь, перетаптывались рядом, первый на ногах, последний на костылях. В семействе они играли роль массовки.
Хуанита, наблюдавшая за встречей Бориса с семейством Светы и незнакомцем и, незадолго до этого развлекавшаяся тем, что концом туфли зачем-то трогала под столом штанину Павла, негромко воскликнула, адресуясь к нему, но услышал и Степанов:
- Боже мой, и вы знаете этих людей?!
- Борис знает, - ответил Павел.
- А они знакомы с этим человеком?!
- Кого вы имеет в виду?
- Модного усача в костюме.
- Наверное, знакомы, если они идут вместе. А что?
- Знакомство с ним не для кого не заканчивалось хорошо, часто завершалось трагедией. Это наш местный мафиози, полковник Родригес.
- Он военный? – спросил Степанов.
- Полковник – у нас почётное звание, - пояснила Хуанита. – Полковник на-циональной гвардии. Это ополчение самообороны, набираемое исключи-тельно в случае войны. Последняя война разыгралась с Бразилией сто пятьдесят лет назад… Родригесу приписывают незаконную торговлю оружием, наркотиками, содержание публичных домов…
- Значит, полковник решил остепениться, - заметил Володя.
- Что вы имеете в виду?
- Он женится вон на той хорошенькой русской барышне, - сказал Степанов.
- Они познакомились по Интернету, - вставил Витя.
- Ваша девушка пропала! – всплеснула рукам Хуанита.
- И что же Родригес? – спросил Степанов.
- За руку его не хватали, но, говорят, он возглавляет законспирированную запрещённую организацию «Парагвайз труперс».
- Что это ещё такое?
- Переводится: « отряды Парагвая».
- Трупы Парагвая, - подмигнул Володя.
- Эта организация правого толка причастна к исчезновению неугодных политических деятелей, демократических активистов, терактам и ограблениям банков, - искоса поглядывая на Родригеса, Хуанита понизила голос.
Полковник Родригес вежливо раскланялся с Борисом. На губах полковника играла дружелюбная чуть ироничная улыбка. Сидевшие за столом слышали обрывки фраз. Родригес спрашивал Бориса о погоде и дороговизне жизни в Москве. Полковник чувствовал обращенные к нему взгляды сидящих. Он приподнял шляпу и улыбнулся им. Хуанита забыв гадости, которые только что говорила, весело поклонилась в ответ. Остальные кивнули.
Новое происшествие привлекло общее внимание. На тротуаре появи-лась старуха Имма Галль. Она словно взяла за правило показываться в тех же местах, что и наши герои. На этот раз на то была воля случая. Инвалидное кресло старухи толкали дуэнья и охранник в очках с толстыми стёклами.
Приказав остановиться у балюстрады, старуха бесцеремонно оглядела сидевших за столом, Свету с семейством, Родригеса и прокричала хриплым с прорывами визга голосом , обращаясь к Вите:
- Мальчик, иди сюда! Я тебе дам конфету.
Не склонный к шуткам Володя наклонился к Вите и прошептал:
- Не ходи. Конфета может быть отравленной.
Витя встал, сделал три шага к старухе и остановился. Он смотрел то на неё, то на сидевших.
Не дождавшись Вити, старуха двинулась по тротуару, погрозив клюкой, суковатой палкой с золотым набалдашником, полковнику Родригесу. Тот сохранил хладнокровие. Благорасположенность полковника Родригеса дошла до того, что он дал Борису свою визитную карточку. Борис ответил тем же. Правда его карточка сморщилась от вод Игуасу. Родригес сказал, что часто ездит в Москву по делам. С Борисом они договорились встретиться. Стоявшие рядом друг с другом, они составляли дикую пару: Родригес в элегантном костюме и Борис - в шортах и майке. Бизнесмены чувствуют себе подобных издалека, невзирая на платье.
Больше день не принёс ничего примечательного, а вечером все готовились к отъезду.
Витя ходил задумчивый. Никто не мог предположить, какие мысли бродили у него в голове. Даже толстяк Педро, с которым он играл вечером и который, по Витиной просьбе, показал расположение комнат дома и содержимое приусадебных построек.
Ночью Витя встал и осторожно вышел в парк. Ротвейлер был мёртв. Новую собаку завести не успели. Ни чей лай не помешал Вите добраться до инвентарного сарая и взять присмотренную во время прогулок с Педро лопату. Положив лопату на плечо, Витя пошёл к фамильным могилам Кальвадосов.
Светила луна. Витя легко нашёл нужное место и принялся разрывать свежую не примятую землю. Витя чувствовал себя уверенно. Если ему и мерещились привидения и скалящиеся мертвецы, то только самую малость. Главное, он почти не сомневался, что разрывал могилу Кальвадоса , а не ту, что рядом. Могильные плиты с надписями ещё не установили, при слабых нервах легко и ошибиться.
Большие летучие мыши с шорохом пролетали над головой Вити. Гнездившиеся на крыши кладбищенской церкви орланы протяжно кричали в темноте. Витя копал. Он дошёл до середины, когда из-за соседнего креста вышел Борис.
По загадочному лицу сына, такое случалось, когда он взламывал очередной сервер в Интернете, Борис с вечера догадался, надо ждать сюрпризов. Он незаметно следил за сыном, но сон Бориса оказался чрезмерно крепким. Подвело парагвайское вино. Вот почему Борис появился не так рано, как ему хотелось. Ничего нельзя было предотвратить. Могила стояла разрытой, временный крест лежал в стороне.
- Вот это я предполагал! Вот этого я боялся!! – трагическим голосом сказал Борис.
Витя остановился передохнуть, опёрся о черенок лопаты.
- От десяти до пятнадцати лет – осквернение могил. А здесь у них, - Борис очертил в воздухе поверх крестов, - возможно, и строже. И не посмотрят , что ты несовершеннолетний… Не успел, - грустно заметил он в адрес самого себя. – Не остановил! А всё это вино…
- Папа я уверен, его нет в гробу, - сказал Витя.
- Я это ещё за ужином слышал, - стоически отвечал Борис. – А как всё начиналось! Я познакомился с полковником Родригесом и практически договорился о поставке крупной партии мурманской рыбы сюда в Парагвай…- Борис вырвал у сына лопату.
- Папа, я не устал!
- Дай, я сам. Пусть лучше я сяду. Я сидел!.. Ты ещё не знаешь, что это такое.
Борис принялся лихорадочно копать. Иногда он останавливался, вытирал пот со лба, бормотал: « Отец за сына…отец за сына!»
Лопата ударила по крышке. Гроб отозвался эхом. Борис при помощи суетящегося Вити, Борис отгонял его, тот опять лез, достал гроб из могилы наружу. Борис поддел острием лопаты крышку. Она легко соскочила. В гробу никого не было.
- Я же говорил! – воскликнул Витя.
8
Оставшись одна, Полли Беккер не испытывала страха, она чувствовала горе. Парусник, которому следовало доставить их на Галапагоссы, развалился ночью. Полли крепко спала, ей снились красивые фламинго, смешные утконосы, неповоротливые броненосцы и множество других забавных животных. Мама обещала, она увидит их завтра. Вдруг послышались крики, беготня сотни ног. В дверь каюты, где спала Полли и её родители, громко застучали. Чей-то встревоженный голос потребовал, чтобы они немедленно поднялись наверх. Полли смертельно хотелось спать, а ещё досмотреть сон про броненосцев и утконосов. Она сидела на кровати и торопливо заплетала косички. Папа и мама быстро поднялись и теперь одевали её. Раздавались стуки откидных кроватей, дверей, ступенек лестниц. Полли слышала такие звуки, когда они отплывали из Гуаякиля, и множество людей одновременно поднимались на борт и занимали каюты. Сейчас наоборот. Всем срочно требовалось выйти на палубу. К топоту, возгласам и стукам, создаваемыми людьми, присоединился ещё звук. Его издавал корабль. Он вдруг дал знать себя. Корабль скрипел, корабль подавался. С усилием, еле заметно, но основательно, стены смещались относительно друг друга, потолок кривился, пол дрожал. Корабль ожил. Он дышал, он боролся, восстанавливая покореженные внешней болезнью составляющие. Люди понимали, ему трудно. Наступит мгновение, и он сложится карточным домиком.
Полли и её родители занимали каюту без окон. Они не могли видеть, что происходит снаружи. Когда они вышли и пошли по лестнице, где уже толпились люди, Полли удалось заглянуть в боковой иллюминатор. За бортом, в лучах корабельных прожекторов вздымались чёрные волны. Они надвигались на корабль. Каждая последующая волна накрывала предыдущую. Круглые часы на стене показывали третий час ночи.
Кто-то закричал: «Тонем!» Толпа на лестнице осела, люди, будто сжались, а потом распрямившейся пружиной разом двинулись по лестнице, расталкивая соседей. Полли никогда не видела людей такими неодетыми, непричесанными, неприбранными, не накрашенными. Красные потные лица, раскрытые рты, голые шеи. До мертвенной белизны вцепившиеся в поручни пальцы. От людей дурно пахло, они сквернословили, дрались. Локти сталкивались с локтями, плечо отодвигало плечо. Ещё ценились вещи. Толпу будоражила брань из-за оторванной ручки чемодана, зажатого между телами несессера. Но кто-то уже летел сломя голову, бросив всё. Полли заметила молодого симпатичного мичмана. Когда они поднимались на корабль, он вежливо подал руку маме, принял саквояжи у отца. Мичман приятно улыбался, словно не существовало большего счастья, чем принять их на судне, где он служил. Позже Полли заметила, как точно так же он улыбался другим людям. Теперь этот мичман, появившись внизу лестницы, грубо работал локтями. «Мне надо наверх, мне надо наверх!» - огрызался он на просьбы пассажиров вести себя повежливее. Он стремился на палубу, туда же, куда и остальные. Зубы мичмана скалились, как у хищного зверя.
С пронзительным визгом охнула толстуха, которой наступили на ногу. «Берегите детей!» - крикнул пожилой мужчина. Заглянувший в люк помощник капитана потребовал, чтоб детей передавали на палубу. Мама не отпустила Полли. Она передала её отцу, тот высоко поднял дочь над толпой, чтобы не раздавили. Сидя на плечах отца, Полли смотрела на других детей. Как и её, их несли на плечах.
За кормой бушевал шторм. С неистовым рёвом огромные чёрные волны катились по безбрежному океану. Полли не знала океан сердитым. Он всегда встречал её ровным, ласкающим взгляд безмятежным простором. Над ним летали белые птицы, по нему плыли серебристые корабли, сопровождаемые благодушными дельфинами, теми, что всегда спасают людей, попавших в беду. В небе застыли кучеряшки облаков. Таким океан был на картинках. Полли наблюдала на картинках и шторм. Это когда гибли люди. Люди держались за мачты, к ним приближались прозрачные подсинённые валы воды. На картинках беда и покой были контрастны. Полли поняла, настоящий, страшный шторм нельзя изобразить. Ну, если только не закрасить картину чёрным. Настоящий шторм, это когда полный мрак. Прожекторы от садящихся аккумуляторов высвечивают лишь несколько ярдов у корабля. На самом судне тлеют светлячки сигнальных огней. Обескровленные, перекошенные страхом лица, попадая в свет, вспыхивают и застывают в воздухе, витая масками из музея восковых фигур.
На палубе опять кричали, бегали, толкались. Папе Полли составляло много труда не уронить её. Налетавший шквалами проливной дождь сделал палубу скользкой. Мама упала. Другие люди падали тоже. Корабль сильно кренило то на один борт, то на другой. Упавший человек, как по горке, тут же катился к борту. Держась за фальшборт, он вставал. Когда корабль накренялся, а накренялся он на каждой волне, ощущалось, как внутри трюма переливаются набравшиеся туда тонны воды. Раздавались голоса, проклинавшие судно. Они мешались с чьей-то молитвой. Один человек, совсем рядом от Полли, сказал, что на подобном судне вообще не следовало выходить в море, что подрядчики обманули, перекрытия съели черви, ржавчина растворила обшивку, а налипшие на киль моллюски превратили корабль в неуправляемую лохань. Полли повернула голову. Это говорил капитан.
Путешествие предполагали сделать красивым. В путь отправились на паруснике. Когда налетел шторм, никому не стало дела до парусов. Серые полотнища хлопали высоко на мачтах. Грот-марсель обернулся вокруг мачты, а бизань, оторвавшись, упал на палубу, сбил с ног десяток матросов и пассажиров, сгрёб ковшом, и унёс в бушующее море.
Капитан грозил главному инженеру судом. Тот соглашался предстать перед судом, если они спасутся. Пассажиры подбегали к капитану и требовали, чтобы он что-нибудь сделал. Он направлял их к спасательным шлюпкам.
У шлюпок шла драка. Треск готового в любую минуту распасться на части старого судна придавал паники. С круглым фиолетовым лицом жен-щина прокладывала дорогу к шлюпкам, орудуя тяжёлым ридикюлем. Удар ридикюля пришёлся пожилому мужчине по затылку. Мужчина повернулся, схватил женщину за локти. Женщина двинулась напролом по мостку, спущенному от борта к шлюпке. От страха у женщины появилась нечеловеческая сила, она волокла вцепившегося ей в локти мужчину. Дети и взрослые распластались у поручней, уступая им дорогу. Зацепившись каблуком за перекладину, женщина пошатнулась, грузным телом легла на канат, перевесилась. Ещё секунда и оба, женщина и пытавшийся остановить её мужчина, полетели вниз.
Помощник капитана ревел в рупор. Он требовал построиться в очередь, пропустить вперёд детей. Его никто не слушал. Каждый находил аргументы быть первым.
Дождь и брызги от обрушивающихся волн накрывали палубу, заливали лица, мешали видеть. Не надеясь скоро добраться до шлюпки, папа передал Полли вперёд. Вместе с другими детьми накрывшись с головой плащом из полиэтилена, Полли села на скамейку спасательной лодки. На носу стоял высокий моряк с фонарём. Он принимал детей, подталкивал их к свободным местам в середине и на корме. Уже заполненные людьми качались на воде по соседству другие шлюпки. В спешке в шлюпку, где находилась Полли, передали очень много детей. Помощник капитана кричал : «Детей вперёд!». Родители поняли, что шлюпка для детей, взрослым же следует плыть отдельно. В шлюпке разместились около сорока малышей, папа и мама Полли, моряк, женщина с грудным ребёнком и священник.
Трос отцепили. Лебёдка задрожала, таща трос наверх. Лодка свободно заметалась на волне. На палубе кричали и метались оставшиеся люди. Чёрные валы били судно с противоположной спуску стороны. От ударов судно накренялось, издавало напряжённый скрежещущий звук, точно тужился титан, борющийся с другим, превосходящим по силе титаном. Полли приметила ещё пять шлюпок, опустившихся вдоль борта.
В некоторых каютах судна ещё горел свет. На нижней палубе, где коридоры залила вода, заблокированные в каютах люди стучали кулаками в илюминаоры, скребли по стеклу ногтями, ища и прося спасения. Поднятые к потолку рты жадно глотали остатки воздуха. Глаза с отчаянием глядели на опускавшиеся за окнами шлюпки. Там, где вода дошла доверху, к иллюминаторам прилипли трупы. Размытыми силуэтами они темнели в свете корабельных прожекторов.
Корабль прикрывал шлюпку от больших волн. В его тени не так качало. Передав одному из детей фонарь, моряк перешёл на середину, оттолкнулся от судна веслом. Тут поняли, взрослых слишком мало, чтоб успешно грести. На вёсла усадили папу и священника. Мама гребла с моряком. Шлюпка никак не могла отойти от тонущего судна, её присасывало к борту. Мимо унеслись в ночь два катера на моторах. Находившимся в них повезло больше. Несколько часов жизни им было гарантировано.
Наконец откатная волна отбросила шлюпку от судна. Оставалось налечь на вёсла. Взрослые гребли что есть силы. Жилы на шее папы вздувались. Мама плакала, но гребла. Священник запел псалом. Шлюпка всё дальше удалялась от корабля, но начинало происходить нечто странное. Она шла по кругу, попав в резьбу гигантского водоворота, составленного из менявшегося ветра, косых волн и подводного течения. Сила природного винта намного превосходила человеческую. С подветренной стороны шлюпку неумолимо влекло на наветренную. Тоже происходило и с другими шлюпками, как бы в них старательно не гребли.
Когда шлюпка оказывалась с наветренной стороны, рано ли, поздно, водяной вал вздымал её на гребень и с неистовой скоростью возвращал уже к другому борту судна. Один удар, второй. Шлюпки переворачивались или разлетались в щепы. Люди барахтались в пенящейся воде. Кого-то уносило под киль, он бился головой о днище. Дыхания не хватало, чтобы вынырнуть, глотнуть свежего воздуха и продолжить борьбу. Слабые тонули сразу. Люди действовали инстинктивно. Выработанные миллионной историей рефлексы заставляли действовать так, а не иначе. Сознание гибнущих, как сторонний наблюдатель, смотрело на тела, корчившиеся, цеплявшиеся, впивавшиеся ногтями и зубами во всё, что могло хоть на миг удержать на воде, продлить жизнь, заканчивавшуюся неминуемым. Гибло тело, выключался наблюдатель.
Новые вопли послышались на палубе. Они были так сильны, что ни вой бури, ни шум волн не мог их заглушить. Из-за туч вышла луна и синим похоронным светом высветила картину трагедии. Стали рушиться мачты. Они скрипели, качались, потом с адским грохотом падали вниз, круша корабельные постройки, разбивая борта, убивая, калеча и увлекая в море собравшихся на палубе людей. Мачты срывали с креплений оставшиеся шлюпки, лишали последней надежды. Фок-мачта, сломленная порывам шквала, пронеслась по палубе катком, давя живое. От её удара закачалась капитанская рубка, заискрились провода. Рубка вспыхнула и загорелась. Пламя моментально перекинулось на каюты первого класса. Всполохи пожара открыли мечущихся от шлюпки к шлюпке людей. Матросы отбивались баграми от наседавших пассажиров, которые, не считаясь с числом, набивались в ещё не спущенные шлюпки. Их опускали с людьми. Едва коснувшись воды, перегруженные шлюпки быстро тонули.
Падавшие мачты, реи, такелаж попадали на не успевшие отплыть от судна шлюпки, разбивая их, топя людей. Страшный крик человеческого отчаяния разрывал грохот бури, добавлял к её жёстким барабанам пронзительное пианиссимо. Люди взывали к небесам, небеса оставались неумолимы.
Полли и её родителям недолго пришлось ожидать общей участи. Уцелевшую при падении мачт, оказавшуюся, несмотря на усилия гребцов, с наветренной стороны шлюпку очередная волна подняла выше корабля, потом опустила в бездну и уже на исходе своей силы ударила о борт. Взрослые безуспешно пытались оттолкнуть шлюпку от судна вёслами. Её снова и снова тянуло к борту, как магнитом. Единственное, что удавалось, это мало по малу смещаться относительно борта к корме. Появилась слабая надежда обогнуть судно, опять оказаться с подветренной стороны и повторить всё сначала. Стихия словно издевалась над людьми. Шлюпка шла к корме. Казалось, вот-вот она окажется за ним. Вдруг ветер ослабевал волны меняли направление , и шлюпку гнало к носу. Обессилевшие, в мокрой одежде с распущенными волосами люди добивались сохранять наполовину вытянутого весла дистанцию от борта корабля.
Корабль тёмной массой нависал над терпящими бедствие, оттуда летели части построек, доски, куски обшивки, тросы, бочки, крепления. У моряка из рассечённой головы текла кровь. Переборки внутри корабля тяжело скрипели. Как раненое животное, он издавал протяжные ноющие звуки, не рождавшие иллюзий на благоприятный исход.
Когда люди в шлюпке опускали вёсла, её тут же притирало к судну. Слышался звук трения. От него мурашки шли по спине. Соскользнувшее, оказавшееся под наклоном между шлюпкой и бортом судна весло, сломалось. Моряк далеко отбросил обломок. Выронила весло мама. Сломалось весло у священника. Шлюпка сделалась неуправляемой и отдалась на волю волн.
Волны откатывались, поднимали на гребень шлюпку и били её о борт корабля. Удар, ещё удар. Шлюпка трещала. Моряк наклонился, чтобы поднять из воды выпущенное мамой весло, и упал в море. Пенящиеся волны скрыли его голову. Большая волна ухватила шлюпку, оттащила от судна, повлекла назад, подняла на вершину так, что корабль оказался глубоко внизу. Чудилось, мощным движением волна перебросит шлюпку через корабль. Волна не удержала её. Шлюпка скатилась с вершины и перевернулась. Игрушечными фигурками дети и взрослые высыпались в кипящую бездну.
Полли пришла в себя на рассвете. Бессознательно, до посинения она обхватила руками обломок грот-мачты и, распластавшись, лежала на ней. Корабль исчез. Над океаном вставало алое круглое солнце. Напуганные явлением дня разбегались грозовые тучи. Голубое чистое небо распространялось от края до края. Тучи сменились еле различимой сеткой перистых облаков. Шторм стих. Море покрывалось редкой рябью под порывами утреннего бриза. На сколько хватало глаз, плавали обломки кораблекрушения.
Полли села на мачте, огляделась. Она искала людей. Вчера на парусник поднялось не счесть пассажиров, где они теперь? Где их мопсы, болонки, левретки, кошки на привязи и карликовая дрессированная свинья? Никого. Безучастно качаются волны океана. Главное, нет мамы и папы. Иногда они уходили из жизни Полли, но потом всегда возвращались. Рядом оставались дед, бабушка, тётка, старший брат Боб. Вдруг Полли поняла смерть. Это когда не возвращаются. Когда исчезают насовсем, и ничего не сделаешь. Пойдёшь направо, там нет того, кто исчез. Налево, тоже нет. А ещё и идти-то некуда, как сейчас, когда кругом океан.
От конца мачты в воду уходил кусок зацепившейся парусины. Полли смотрела туда. Вырисовывалось что-то знакомое. Так бывает в шараде, когда в переплетении линий на рисунке надо выискать фигуры людей, очертания животных и предметов. За рябью воды под парусиной угадывалось нечто. Полли развернулась и осторожно поползла к концу мачты. Вода была прозрачной. Она плескалась, то набегая, то уходя. Если волна убегала, обнажалась человеческая рука, вцепившаяся в парусину.
Человек, мужчина, утонул. Каждая волосинка шевелюры растянулась в воде, рот замер в гримасе крика. Полли бросила взгляд вниз. Маленькие разноцветные рыбки тыкались в голую щиколотку мертвеца у спущенного носка над ботинком. Они пытались есть, они ждали, чтобы кожа размокла, стала податливой.
Тяжёлый всплеск разрушил покой моря. В ярде от Полли показалась ощеренная тремя рядами зубов пасть, два хищных ненавидящих глаза. Трёх- тонная тихоокеанская акула подхватила мертвеца, подбросила вверх, чтобы взять поудобнее, и нырнула вместе с ним в тень грот-мачты. Полли зарыдала. Молочные линии пены разрезали морскую зыбь. Акулы завтракали жертвами кораблекрушения. Широкие кровяные пятна расходились по воде. Полли сжалась в комок на середине мачты. Перекладина мачты торчала за её спиной. Расколотая стеньга издавала на ветру неприятный тонкий свист.
Полли просидела около двух часов. Утро перешло в день. Облака со-вершенно рассеялись. Море приняло убаюкивающий голубой цвет. Почти незаметно оно переходило в небо. Окружность горизонта выровнялась, как вычерченная циркулем. Ни дымка, ни иного намёка на судно. Волнение моря незаметно усилилось.
Среди обломков кораблекрушения Полли заметила перевёрнутую шлюпку. Утром солнце било ей в глаза, и она не могла разглядеть её хоро-шенько. Днём солнце поднялось, и Полли ясно увидела шлюпку. Она была точно такая же, как та, на которой пытались спастись Полли и её родители. Под шлюпкой остался воздух, она не затонула.
Шлюпка качалась на волнах килем вверх. На киле лежал бесформенный тюк. Когда солнце пригрело, тюк зашевелился, согнулся, принял очертания человека. Сделав неловкое движение, человек чуть не свалился в воду. Вот он выровнялся, осмотрелся, замахал руками.
« Э-ге-гей!» - закричал человек. Держась за перекладину мачты, Полли приподнялась во весь рост. Кому кричит этот человек? Он кричал ей.
Человек лежал на киле и, наклоняясь, грёб, то с одной стороны, то с другой, направляя шлюпку к Полли. Делая круги, океан пенили плавники акул.
Полли с нетерпением и ужасом ждала приближения человека. Ужас ей внушали акулы, которых он вёл за собой. Человек был ранен. Полли видела рассечённый лоб и неподвижную ногу. Кровь струилась в воду, привлекая хищниц. Когда шлюпка приблизилась, Полли узнала моряка с их прежний шлюпки. Возможно, и шлюпка была та же самая, только вверх дном. От днища шлюпки доносился стук. Акулы, подныривая, били носами изнутри, стараясь перевернуть лодку и схватить человека.
Моряку потребовалось полтора часа, чтобы приблизиться к грот-мачте Полли. Её убежище смотрелось основательней, и моряк быстро, но не без труда, перебрался на мачту. Неловкое движение и он бы оказался в пасти акул.
- Добрый день, - весело, чуть насмешливо поздоровался моряк. Его глаза глядели открыто. Обветренное лицо избороздили морщины странствий, разгладившиеся от улыбки.
- Добрый день, - осторожно отвечала Полли. Испытав непостоянство стихии, она стала не доверять и людям.
Моряк протянул широкую ладонь. Полли робко вложила в неё свою маленькую ручку. Кожа на ладони моряка была твёрдая, как дерево. Он излучал силу и спокойствие. «Такой человек не может никого и ничего бояться», - подумала Полли. Ей сделалось не так одиноко и страшно, как раньше.
Моряк перебросил верёвку со шлюпки, накрепко привязал её к мачте морским узлом. Он сразу услышал неприятный треск, издаваемый расщепленной стеньгой, сломал стеньгу и выбросил в воду.
- Треск привлекает акул, - пояснил он.
Действительно, акулы ушли подальше. Последняя, щёлкнув зубами, попыталась схватить Полли за ногу.
- Рич, - представился моряк.
- Полли, - отвечала девочка.- Вы не видели моих родителей?
- Ты была на этой шлюпке?
- Да.
- Погибло много детей, - печально сказал моряк.
Про родителей Полли он не промолвил ни слова. Полли заплакала. Моряк зачерпнул воды, вымыл ей лицо:
- Ну-ну, - пробормотал он, явно расстроенный. Чувствовалось, он не имеет навыка обращаться с детьми.
- Надо перевернуть шлюпку, - сказал моряк.- Она нам может сослужить службу.
Моряк сел, упёрся ногами в мачту, схватил руками край шлюпки и с усилием перевернул её. Вода переполняла шлюпку, но она не тонула. Подтянув шлюпку, моряк принялся пригоршнями вычерпывать воду. Работа продвигалась медленно.
- Помоги мне, - предложил моряк, перешагивая в шлюпку.
Борта шлюпки уже на два дюйма возвышались над волнами. Полли тоже перешла в шлюпку. Рич и Полли вычерпывали воду вдвоём. От Полли пользы было совсем мало. Но за работой она отвлеклась от печальных мыслей. Только ужасно мучила жажда.
Рич намочил носовой платок.
-Вытри лицо. Не так будет хотеться пить.
К полудню они услышали в небе далёкий шум винта вертолёта.
- Ну, вот, - спокойно сказал Рич. – Скоро нас найдут.
- Зачем же мы вычерпываем воду из лодки? – спросила Полли.
- Затем, что во всём должен быть порядок, - отвечал моряк.
Солнце стояло в зените. Стало невыносимо жарко. Шум вертолёта стих. Вертолёт так и не появился.
- Вы можете снять тельняшку, Рич, - вежливо предложила Полли.
Взгляд моряка изменился. Он посмотрел на девочку с непонятным испугом:
- Ничего, я так.
Полли заметила, у моряка из-под тельняшки на шее выглядывал кусочек татуировки, очень сложной, тщательно выполненной, красивой. Стыдливость моряка понравилась Полли. Она всё больше проникалась к нему уважением. Полли поверила, он человек цельный, за ним, как за каменной стеной.
- А если нас не найдут? – спросила Полли.
- Найдут.
- А если?
- Тогда у нас есть шлюпка. Воды в лодке осталось мало. Устала - отдохни. Я один дочерпаю, тут немного осталось.
Полли наблюдала, как моряк пригоршнями вычерпывает воду, и думала, какая странная у взрослых логика: шлюпка нужна и если их найдут, и если не найдут, но это же вещи противоположные. Стихший шум вертолёта снова возник. Полли и Ричу даже показалось, что они увидели мелькнувший на горизонте вертолёт. Потом оказалось, это птица.
- Мы где-то в стороне от основных обломков, - прокомментировал Рич. – Сначала соберут в основной зоне, потом – нас.
- Они собирают и мёртвых?
- Конечно.
- И среди них могут быть папа и мама?
- Твои папа и мама может быть живы. Плавают, как мы, на какой-нибудь мачте.
Полли отрицательно затрясла головой.
Рич закончил вычерпывать воду. Шлюпка качалась на волнах рядом с мачтой. Теперь они обладали пригодной к плаванью лодкой. Не было вёсел, пресной воды и еды.
Засохшие раны от движений при работе раскрылись. По лицу моряка побежала кровь. Полли предложила перевязать. Рич отказался, он приложил к ране носовой платок.
- Ты меня обяжешь другим, - сказал он, помолчав.- Если вдруг… твоих родителей не найдут… Это не значит , что они погибли. Их найдут позже… Пока их не найдут, если вдруг кто-то спросит, кто я тебе, не могла ли ты сказать, что я твой папа?
Полли с удивлением посмотрела на моряка. От неё требовали преда-тельства.
- Зачем вам?
- Так надо. В крайнем случае. Если нас подберёт не вертолёт, не катер береговой охраны, а большая белая яхта, которая называется «Эльдорадо». Долго объяснять, но моя просьба, вопрос жизни и смерти... Когда тебя спросят, скажи, я - твой папа.
- Я так сказать не могу, - твёрдо сказала Полли.
- Хорошо, - моряк сник. – Отдохни.
Полли прислонилась спиной к мачте, закрыла глаза. Она не заметила, как уснула.
Когда Полли проснулась, через полуприкрытые веки она увидела моряка на краю мачты с голой спиной. Всю спину покрывала татуировка аккуратно выписанной географической карты.
Заметив, что Полли проснулась, моряк тут же оделся. Рич предпочитал париться в тельняшке, но не показывать, что было под ней.
Солнце миновало зенит. Воздух накалился. Распространившиеся над океаном испарения дрожали, как желе. В их вибрации прятались то труба корабля на горизонте, то очертания гидропланов спасателей. Рич и Полли слышали двигатели, но они не видели ни единого катера или вертолёта. Им оставалось предполагать, что спасательные работы ведутся, кого-то поднимают из воды, увозят к берегу, оказывают медицинскую помощь. До них дело не доходило. Они никого не видели, и им казалось, что их не заметят. Однако с вертолёта пространство открывается шире, чем снизу со сломанной мачты. Сверху можно наблюдать, оставаясь незамеченным и отдавать команды катерам. Ричу и Полли показалось невероятным, когда на горизонте появился большой трёхпалубный катер, или яхта, решительно направившейся к ним. Яхта не меняла курса. Там чётко знали, на мачте есть люди.
При приближении яхты, Рич натянул тельняшку к подбородку. Он пытался скрыть татуировку, которой придавал особое значение. Из сильного волевого человека Рич моментально превратился в обмякшего подавленного типа. В глазах его затаился страх. Полли не могла понять причины изменения состояния моряка, почему он ведёт себя так? Следовало радоваться, к ним приближались спасатели. Яхта подошла, и Полли поняла, что произошло. Девочка прочитала название на борту: «Эльдорадо». Это была та самая яхта, про которую говорил моряк, которой он опасался, где просил сказать, что он её отец. Гибель родителей слишком свежо ранила сердце Полли, чтобы она могла назвать отцом чужого человека. Назвать Рича так, значит исключить возможность, что мама и папа живы, что их подобрали, и они сейчас на одном из спасательных судов. Это хуже предательства, это чёрная измена, это окончательное объявление о смерти самых близких людей.
Яхта подошла совсем близко. На палубе стоял мужчина средних лет в белом костюме и блондинка – в дорогом изящном, но довольно коротком платье, с блёстками. С резвым лаем на корме носился белый бультерьер. Иногда он вставал на задние лапы и глядел за борт на Полли и Рича, сверля злыми глазами-буравчиками. Мужчина в белом костюме смотрел на потерпевших крушение холодно и насмешливо. Лицо блондинки растянулось в гуттаперчевой улыбке, которую Полли сначала приняла за проявление сочувствия.
Мужчина в белом костюме держался за главного. Рядом услужливо вытянулся капитан. Боцман, здоровяк с накаченными мышцами, облокотился о штурвал.
- Ещё одни пострадавшие с туристического парусника? – спросила блондинка.
- Ещё одни, - подтвердил господин в белом костюме. – Бурей их отнесло слишком далеко, чтобы найти сразу.
- Ужасная буря, - заметил капитан, закуривая трубку и стараясь, чтобы дым не шёл ни на босса, ни на блондинку. – Я не помню такого с восемьдесят третьего года, когда погибла «Сирена». Нам повезло, мы переждали бурю на Галапагоссах.
- Благодаря вам, капитан. Я настаивал на скорейшем отплытии, вы требовали переждать ночь. Что-то вам не понравилось в закате, хотя радио не передавало штормового предупреждения.
- Меня больше всего на Галопогоссах позабавили черепахи, – сказала блондинка.- Такие смешные, медлительные, большие. Медленно и уверенно идут к корму. С виду безобидные, вместо зубов, роговые пластины. Но когда я зазевалась, одна как хватит меня за палец. Так больно! А тебя что позабавило, Майкл? – обратилась блондинка к господину в белом костюме.
-Я люблю доставлять тебе удовольствие, Эстер. Я вижу твои любимчики, пауки, уходят на второе место. Вперёд вырываются черепахи.
- Пауков и особенно крупных, я обожаю по-прежнему. Обещаешь отвезти меня смотреть пауков в Амазонию?
- Конечно, дорогая.
- У пауков есть принцип, который я ищу среди людей. Затаиться, постепенно, шаг за шагом подбираться к верно выбранной цели, потом моментальный прыжок, укус. Жертва обездвижена и готова к употреблению.
- Мистер Фрезер, прикажите спускать шлюпку? - спросил капитан, заметив, что Полли и Рич уже близко. Дальше подходить капитан не рисковал. Раскачивающаяся на волнах мачта могла поцарапать борт яхты.
- Спускайте, - распорядился Майкл Фрезер.
Шлюпку спустили на воду. Полли следила за её приближением с надеждой, Рич – с нарастающим ужасом.
Когда Полли и Рич поднялись на борт яхты, Фрезер встретил их ироничной улыбкой:
- Счастливого возвращения на подмостки жизни.
Рич молчал. Он старался не встречаться глазами с Фрезером.
- Вы спасатели? – спросила Полли.
- Да, мы – спасатели, девочка, - отвечала Эстер.- Только мы спасаем частным образом, тех, кто нам понравится. Ты мне пока нравишься, - подчеркнула она.
- Мы возвращались с приватной экскурсии на Галапагоссы, - пояснил капитан. – По радио Служба спасения попросила все суда, находящиеся в районе, принять участие в поисках потерпевших кораблекрушение.
- Пират, к ноге!- приказал Фрезер собаке, усердно обнюхивавшей ноги Рича.- Девочка, а этот дядя тебе кто? - Фрезер внимательно рассматривал Рича, Полли его интересовала мало.
Полли поглядела на моряка. В его глазах она прочитала отчаянную мольбу, и против воли сказала:
- Это мой папа.
- Как его зовут?
Полли назвала имя отца.
- Капитан, сверьтесь со списком пассажиров затонувшего парусника.
- Списка нет, мистер Фрезер, - отвечал капитан. – Я запрошу по радио.
Полли послышался вздох облегчения, невольно вырвавшийся из груди Рича. Она чувствовала исходившую от него ауру благодарности.
Полли и Ричу предложили спуститься в кают-компанию, поесть, а главное, утолить жажду.
Причесавшись, приведя себя в порядок, Полли сидела за столом, ожидая обеда. Рич отлучился вымыть руки. Воспользовавшись свободной минутой, за ней никто не наблюдал, Полли выглянула в коридор и пошла мимо кают. Дверь одной была полуоткрыта. Табличка гласила, это каюта доктора. Сейчас там находился Рич. Со страхом поглядывая на дверь, которую он специально не прикрыл, чтобы улизнуть при возникновении опасности, Рич перебрал докторские склянки, нашёл тёмный крем для загара. Сняв тельняшку, он густыми мазками затирал татуировку. Заметив Полли, Рич подмигнул ей.
Пройдя дальше, Полли оказалась под открытым люком. Сверху доносился разговор. Беседовали Фрезер и Эстер.
- Я бы руку дал на отсечение, что это он, - говорил Фрезер.
- Действительно, похож, - отвечала Эстер.
- Но у того не было детей! У меня есть надёжное досье, на которое можно положиться.
- Скоро всё разъяснится.
Полли возвратилась за стол. Принесли горячее. Полли, пусть и любила животных, с удовольствием ела кусочки индейки.
В кают-компанию заглянул Фрезер:
- Мадемуазель, почему вы в гордом одиночестве? Где ваш отец?– спросил он в шутливой манере , свойственной ему.
- Папа сейчас придёт, – покраснела Полли.
- Да?! – Фрезер сделал смешные глаза. Как бы он ни веселился, внутри него словно сидел другой человек, всё замечающий, фиксирующий, анализирующий.
- После еды приходите на палубу, я хочу открыть бутылку шампанского за ваше чудесное спасение. Предайте моё предложение вашему…отцу, - кивнув Фрезер, поднялся по лестнице.
Он разминулся с возвратившимся Ричем. Полли передала приглашение Фрезера. Рич заметно погрустнел и практически не притронулся к еде. Полли с жалостью смотрела на Рича. Если б он открыл причину неприязни и страха перед Фрезером, ей стало бы легче. Но Рич молчал.
Закончив обед, Полли и Рич вышли на верхнюю палубу. Там в шезлонгах сидели Фрезер и Эстер. Фрезер лениво гладил против шерсти собаку. Говорят, животные похожи на своих хозяев, бультерьер походил на Фрезера наглой расслабленностью. Фрезер отнеся к пришедшим насмешливо, Эстер довольно равнодушно.
Фрезер предложил шезлонг Полли. Рядом с собой почти силой усадил Рича.
- А вон и спасательные суда, - Фрезер указал на катера, появившиеся на горизонте.- Туда мы вас и передадим.
- Там могут быть мои мама и…- воскликнула Полли и осеклась.
- Папу ты уже нашла, - сказал Фрезер, метнув понимающий взгляд на Эстер.
- Мы найдём маму, детка. Обязательно найдём, - пробормотал с изменив-шимся лицом Рич.
- Папа, можно к тебе? – спросила Полли, чтобы исправить ситуацию.
Рич привлёк девочку к себе, Полли взобралась к нему на колени.
Кок принёс ведерко с ледяным шампанским.
- А вот и шампанское! – пока кок вытирал бутылку, Фрезер, наклонившись, читал этикетку.
Фрезер выпрямился:
- Да вы разденьтесь, - обратился он к Ричу. – Стоит умопомрачительная жара!
Фрезер сбросил пиджак, ловко подхваченный коком. Он показывал Ричу пример, но тот никак не хотел снимать тельняшку.
- Снимайте! Снимайте! – с нажимом уговаривал Фрезер.
Рич, затеревший татуировку кремом для загара, видимо подумал, что если Фрезер увидит его чистую спину, то оставит в покое, взял и быстрым движением снял тельняшку.
- О!! – вырвалось у Фрезера, жадным взглядом охватившего коричневую спину Рича. Он тут же взял себя в руки, надев насмешливую маску.- Вот мне никогда не удаётся ровно загореть!
Фрезер внимательно рассматривал плечи и грудь Рича. Бутылка в его руках хлопнула, и шампанское ручьём побежало по спине моряка. Рич конвульсивно вздрогнул, как пойманная птица. Поток шампанского смыл крем, проступила часть татуировки.
- Ах, вот как? Вы не Джон Беккер, отец Полли, а Боб Рич, - хмыкнул Фрезер.- Что ж, пейте своё шампанское!
Фрезер наполнил бокал Рича. Глаза Фрезера метали молнии. Внешне он по-прежнему пытался разыгрывать радушного хозяина.
- Капитан! – крикнул Фрезер.- Поворачивайте к берегу, среди спасательных судов нам делать нечего. Свою миссию мы выполнили.
Державшийся поодаль капитан прибежал на зов Фрезера:
- Что вы называете берегом, сэр: Южную Америку, Галапагоссы, остров Пасхи?
- Сантьяго, болван!
- Я просто хотел уточнить, - опустив голову, капитан побрёл в рубку.
-Моя дорогая игрушка, - обратился Фрезер к Эстер, - указывая на Рича, - это и есть тот человек, которого мы так долго искали.
- Теперь и я не сомневаюсь, - отвечала Эстер.- То, что парень назвался отцом девчонки, ввело меня в заблуждение. А ты зачем поддерживала ложь негодяя, маленькая дрянь?!
Глаза Полли наполнились слезами. Оцепеневший Рич отстранил Полли и вдруг рванулся с шезлонга, пытаясь встать. Два молодых человека, которых Полли приняла за официантов, рьяно подошли и удержали Рича за плечи.
- А как же мои мама и папа?! – вскричала Полли.- А если они на спасатель-ных судах?
- Ты встретишься с родителями позже, детка, - холодно ответил Фрезер.- Сначала мы сделаем дела…Мы зайдём в порт, детка, и я дам тебе денег на телефонные звонки. Спрашивай: « Donde (где -исп.) Красный крест?» Там тебе помогут.
- Да-да, - подтвердила Эстер. – Ложь наказуема. Если б не доброта мистера Фрезера, я бы бросила тебя на съедение акулам.
- А мы так и сделаем, если Полли будет себя плохо вести, - сказал Фрезер. – Уведите молодца в трюм и заприте, - приказал он своим людям.
Рича увели. Фрезер и Эстер покинули палубу. Полли осталась в одиночестве. Иногда мимо проходили матросы. Никто не обращал на девочку внимания.
Полли подошла к борту. Среди волн резвились дельфины. Их тупоносые озорные рожицы поднимались над водой и будто смеялись. Полли взяла с раскладного столика оставленный хлеб, стала бросать ломтики. Дельфины подпрыгивали и ловили хлеб на лету. Они пронзительно пищали от удовольствия.
Кок, убиравший шезлонги и стол, посмотрел на Полли , но ничего не сказал. За кормежкой дельфинов Полли немного рассеялась, но душу давил камень. Надежда промелькнула синей птицей и растворилась в горячем воздухе. Странно, но Полли было б лучше, если б она твёрдо уверовала, что родители погибли. Если они живы, какое горе им доставит сознание, что дочь пропала!
Спасательные суда снова исчезли за горизонтом. Гул вертолётов уменьшился и свёлся на нет. Яхта держала курс на юго-восток.
Полли не воспрещалось передвигаться по яхте. Она могла делать всё, что ей захочется. Однако развлечения предлагаемые яхтой, были весьма ограничены и созданы не для Полли. В кают-компании находился, чудо техники, бильярдный стол. Специальное устройство обеспечивало горизонтальность поля. В сильный шторм устройство не справлялось. Шары катались от борта к борту. Играть становилось невозможно. В штиль же и на малой волне Фрезер и Эстер проводили большую часть времени у бильярдного стола. Фрезер предлагал сыграть Полли. Её не интересовал бильярд, и она затаила обиду на Фрезера за то, что тот запер Рича и повернул яхту от спасательных судов. Фрезер пытался расположить девочку к себе. Это был настолько закосневший в зле человек, что перестал его замечать. Когда Полли кормила хлебом дельфинов, что сделалось любимым её занятием на яхте, Фрезер подходил и пытался потрепать девочку по голове. Полли увёртывалась, отвечала сердитым молчанием. Фрезера её реакция смешила, он хохотал. Эстер относилась к Полли с холодным безразличием. Однажды она протянула Полли большую конфету. Полли из вежливости взяла конфету и сразу, по весу поняла, что внутри пусто. Так Эстер развлекалась.
Полли хотела узнать, куда поместили Рича. Скоро тайна раскрылась, Рич находился на нижней палубе в последней каюте. Туда кок носил еду. Туда же ходили Фрезер и Эстер. Вечером на следующий день, как схватили Рича, Полли незаметно последовала за ними. Фрезер и Эстер вошли в каюту. Полли осторожно подкралась и прильнула к замочной скважине.
Полли увидела Рича, стоящего посредине каюты. На запястьях его сверкали наручники. От наручников к стенам шли цепи растягивающие фигуру буквой «Х». На спине Рича, обращённой к двери, была видна сложнейшая татуировка. Фрезер и Эстер совершали действия, сначала необъяснимые Полли. Они разматывали провода, устанавливали штативы, закрепляли на них осветительные приборы. Яркий свет ударил в глаза. На треногу Фрезер установил фотоаппарат, прикрутил объектив и тщательнейшим образом перефотографировал рисунок на спине Рича. Позже Фрезер взял лупу, подошёл к Ричу и принялся подробно изучать татуировку, произнося комментарии, которые Эстер записывала на диктофон. Слова Фрезера Полли почти не слышала.
Когти скребнули по ступенькам лестницы. Отфыркиваясь, чихая, грузно шёл вниз бультерьер Пират. Полли отступила от двери, бросилась в конец коридора, откуда вела наверх вторая лестница.
Полли перебирала в уме возможные способы освобождения Рича. Она инстинктивно чувствовала в нём хорошего человека, а в Фрезере и Эстер -людей плохих. Рич был добр к Полли, и он попал в беду. Несмотря на его физическую силу, она читала в глазах Рича страх. Он молил о помощи. Полли казалось, она виновата в разоблачении Рича, она плохо изображала его дочь. Будь она лучшей актрисой, Фрезер отбросил бы сомнения , не устроил бы трюка с шампанским.
Каждую свободную минуту, когда за ней не наблюдали, или она думала что за ней не наблюдают, Полли пробиралась к каюте Рича и шептала в замочную скважину:
- Рич! Рич!
Рич не отзывался. Фрезер колол ему растормаживающие наркотики, чтобы развязать язык. После действия лекарств наступал спад, Рич трупом лежал на койке, бессмысленно глядя в потолок .
На седьмые сутки Рич пошевелился. Он узнал Полли. Рич тряхнул кандалами, от которых шла цепь к стене.
- Принеси ключ, - услышала Полли глухой голос.
Преодолевая неприязнь, Полли притворилась удивительно ласковой с Фрезером. Она больше не отдёргивала голову, когда тот пытался трепать её волосы. Она разыграла увлечение бильярдом. Если не штормило, Полли стала составлять Фрезеру партию. Чтобы комфортно играть, Фрезер приказал сколотить для девочки маленький стульчик. Она вставала на него, прежде чем нанести удар кием. Полли привязала к себе и бультерьера Фрезера. Собака любила сладости, и Полли потакала её слабости, рассчитывая, что та потеряет зубы, укуса которых девочка боялась больше смерти.
Вместе с Фрезером, Эстер и капитаном, когда боцман стоял у штурвала, Полли играла вечерами в покер. Фрезер признался, он не имел детей, поэтому его тянуло опекать чужих. Его покровительство носило извращённый характер. Фрезера развлекало прививать детям пороки взрослых. Его забавляло, что Полли, как взрослая, азартно играет в карты и на бильярде. Фрезер подменил Полли лимонад на виски с содовой, она поперхнулась, веселью Фрезера не было предела. Ещё неделю он вспоминал собственную шутку.
Полли удалось подглядеть, ключи от каюты Рича и от наручников Фрезер носит в кармане дневного костюма. На случай уборки есть ещё один ключ от каюты, он висит в ящике в камбузе. К ужину Фрезер переодевается. Ключи в вечерний костюм не перекладывает. Весь вечер они остаются в кармане брюк, брошенных на спинку кресла в его каюте.
Рич сказал не предпринимать ничего, пока не появится берег.
Берег появился после недели плавания в открытом океане. Слева по борту вынырнули седые вершины Анд. Яхта скользила вдоль побережья Перу. Начали попадаться рыбачьи шхуны. Рыбаки приветствовали яхту криками, взмахами рук, подброшенными картузами и шляпами.
Фрезер распорядился приблизиться к одной из шхун , чтобы пополнить запасы рыбы. Яхта повернула к шхуне. Заметив её манёвр, с полдюжины других судов, заведя моторы, рванули навстречу. Рыбаки на утлых, но быстроходных лодках, моментально приблизились. Они поднимали и показывали огромных тунцов, макрелей, сетки с окунем и мерлузой. Фрезер велел купить несколько скумбрещук и пару рыб-сабель. Рыбаки со шхун, двинувшихся параллельным курсом с яхтой, на скорости перебрасывали рыб с борта на борт. Не все долетали до места назначения. Рыбаки не смущались. Получалось, потерянная рыба ничего не стоит, или её стоимость включена в ту, что доставлена куда надо. С риском для жизни продавцов и покупателей, им грозило упасть в воду между двумя быстро идущими судами, попасть под винт, быть затертыми бортами, деньги передавались и принимались.
Покупатель сообщил, что удовлетворён, но рыбаки ещё долго не оставляли яхту в покое. Назойливо шли в фарватере, громкими воплями призывали купить рыбы ещё и ещё.
Фрезер с любопытством рассматривал купленную рыбу. Он показывал Полли острые зубы рыбы-сабли, её длинный суживающийся в нитку хвост. Рассуждал, что люди, как рыбы, если не ты съешь, то тебя.
Стемнело, Фрезер и его ближайшее окружение, Эстер, капитан и боц-ман, спустились к ужину. Ужин сопровождался распитием тонких вин и шампанского. Эстер услаждала слух мужчин игрой на рояле. Подаваемые блюда отличались изысканностью и виртуозностью приготовления. Фрезер любил поесть; если б Полли разделяла его вкусы, за время путешествия она рисковала бы поправиться.
Воспользовавшись общим весельем, вниманием, адресованным Эстер, исполнявшей шуточные песенки, Полли тихо вышла, и, пройдя мимо освещённых окон кают-компании, спустилась на камбуз. Она разыскала ящик, где висели ключи от кают.
Сняв нужный ключ, Полли проскользнула в коридор. Добралась до каюты Рича, вставила ключ в замок. Сердце девочки отчаянно билось, в голове шумело, пальцы не слушались. Из кают –компании доносились звуки рояля, нестройное пение. Как назло, за Полли увязался Пират. К счастью, собака не лаяла, только путалась под ногами, но Полли казалось, будто это не собака , а сам Фрезер следит за всеми её действиями.
Дверь раскрылась , Полли увидела настороженного Рича стоявшего посреди каюты. Тут лишь Полли вспомнила, что забыла взять ключи от наручников. Ей предстояло вернуться на камбуз, забрать ключи от каюты Фрезера. А вдруг, переодевшись к ужину, на этот раз он взял ключи с собой? Тогда всё пропало.
Делать нечего, Полли пришлось ещё раз сбегать на камбуз, взять ключ от каюты Фрезера, проникнуть к нему. Полли повезло, ключи от наручников оказались в обычном месте, в кармане брюк.
Полли собиралась выйти из каюты, когда услышала шаги. Вахтенный матрос с ведром и шваброй спускался по лестнице. Он шёл в конец коридора, но заметил неприкрытую Полли, по невнимательности, дверь каюты Фрезера.
Вжав голову в плечи, Полли не придумав ничего лучшего, шмыгнула в вещевой шкаф. Матрос подошёл к двери Фрезера, осмотрел замок. Ему показалось подозрительным, что каюта не заперта. Покачав головой, он вошёл внутрь.
Матрос не думал убираться, но в нём сработал служебный инстинкт. Он вытер пыль на панелях, провёл тряпкой по полу.
Полли стояла в шкафу ни жива, ни мертва. Загляни матрос в шкаф и дело побега погублено. Матрос замурлыкал песню. От пыли у Полли мучительно щекотало в носу. Она еле держалась, чтобы не чихнуть. Матрос протёр дверцы шкафа, но отпирать его не стал. В коридоре залаял Пират.
Матрос ушёл. Его фигура проследовала мимо каюты, где был заточён Рич, и исчезла в темноте тамбура. Дверь каюты Рича Полли тоже не заперла. Ей повезло второй раз, матрос двери не тронул.
Наконец Полли в каюте Рича. Она волнуется, никак не может справиться с замками, реагирует на малейший шорох. Пират мешается и урчит. Слух Полли обострился, ей показалось, опять кто-то идёт.
Рич снял наручники, потёр намятые запястья и голени. Улыбнулся Полли и быстро пошёл на верхнюю палубу. Пират равнодушно следил за происходящим. Полли присела и чмокнула бультерьера в бесчувственную морду.
Океан замер в ночи. Яхта стояла недвижно. Горизонт исчез. Тёмно-синяя краска воды слилась с насыщенным фиолетом неба. Блестели светляки электрических фонарей рыбаков. Огнём они приманивали к сеткам сайру.
Рич неловко поцеловал Полли в щёку, пробормотал : «Пока». Впрыгнул на фальшборт, а оттуда - вниз. Раздался всплеск воды. Ритмичные сильные движения рук разрушили покой океана, образовав фосфорицирующую дорожку. Из кают-компании доносился шум ужина.
Исчезновение Рича обнаружили утром . Фрезер и Эстер неистовствовали, особенно Эстер. Она требовала скормить Полли акулам. Фрезер пытался найти объяснение.
- Но зачем ты это сделала, девочка?! Зачем ты влазишь в дела взрослых? Ты знаешь, что стоит между мной и моряком? Ты отпустила на волю негодяя, преступника, которого разыскивает Интерпол. Я пресёк его преступления, а сейчас на свободе он возобновит их.
Полли молчала. Она видела преступников в фильмах, но никогда в жизни. Рич не походил на преступника. Он не строил страшных рож, не подволакивал ногу, не имел крюка вместо руки.
- Вы поступали с Ричем жестоко, - сказала Полли.
- Как же я поступал жестоко?!! - взревел Фрезер.- Моряка пытали, били , не давали есть? Единственное, что сделали, перефотографировали разрисованную татуировкой спину. А это больно?
- Рич не давал согласия.
Фрезер вздохнул:
- Если ты, туристка, и ездишь по миру, то волей неволей попадаешь в чей-то объектив. Ты не подаёшь в суд на то, что тебя сфотографировали… Ожидая побега негодяя, мы сфотографировали его рисованную спину, как особую примету, по которой всегда можно разыскать.
- Вы держали Рича в цепях.
- А как ещё содержат бандитов?
- Если Рич преступник, почему вы не причалили к берегу и не сдали его полиции?
- Потому что мы везли его в Сантьяго, где он наделал больше всего вреда.
- Что ты разговариваешь с мерзкой девчонкой? – прошипела Эстер.- За борт её! Акулы ещё не завтракали.
- Я хочу, чтобы девочка поняла, почему должна быть съеде-на…Неблагодарность, самая большая твоя вина, Полли. Ты наплевала в душу людям, спасшим тебя после кораблекрушения.
- За борт!! За борт!!
- Не торопись Эстер. Девочка прыгнет сама.
Пират предал Полли и разразился на неё свирепым лаем. Фрезер открыл фальшборт в том месте, где спускали трап.
С кривой улыбкой Фрезер протянул Полли визитку:
- На свете случаются чудеса. Я дам тебе визитную карточку на случай, если ты выживешь. Позвони, когда станет особенно плохо.
Полли смотрела на воду, колеблющуюся у борта яхты, но не делала последнего движения. Плавники акул бороздили океан, предчувствуя добычу.
- Сама! Сама! – сказал Фрезер.
Полли беспомощно оглядывалась, балансируя у края фальшборта. Эстер не удержала ненависти и столкнула её в воду.
Полли упала спиной. Она быстро вынырнула, но считала участь свою предрешённой. Спасли её дельфины, которых она кормила во время плавания. Один из них поднял девочку носом, другой - подставил спину. Со всех сил вцепившись в скользкий загривок, Полли понеслась к берегу. Акулы не причинили ей вреда. Самая зубастая в прыжке сумела откусить только кончик косички девочки.
От страха и напряжения Полли потеряла сознание. Очнулась она на прибрежном песке. Набегавшие волны лизали ей стопы. Полли обернулась. Её друзья- дельфины, то появляясь над водой, то скрываясь в волнах, шли мимо яхты Фрезера в открытый океан.
На яхте видели спасение девочки, но преследования не последовало. Полли представляла искажённое злобой лицо Эстер, требующую спустить катер и догнать беглянку, и меланхоличного Фрезера, откладывающего приказание, объявляющего, что желает предоставить неблагодарную девчонку её собственной судьбе.
Полли пошла вдоль берега. Через четыре часа она увидела очертания жалких хижин, крытых толем , брезентом, шифером, автомобильными покрышками, часто всем сразу. У хижин возились чумазые нестриженные ребятишки. Малыши строили дворцы из песка. Девочки играли в продавцов, укладывая на самодельные весы скелеты высохших рыб. Подростки гоняли спущенный мяч, поставив вместо ворот картонные коробки.
Полли спросила по-английски дорогу. Её не поняли. Здесь говорили по-испански. Жестами показала руль и издала рычание. Дети отвели Полли к старику, заводившему древний грузовик. На нём он собирался преодолеть расстояние до города, отвезти утренний улов. Полли показала знаками, что ей надо ехать, и старик взял её.
Полли добралась до ближайшего города. Город оказался так мал, что она не обнаружила ни Красного Креста, куда рекомендовал обратиться Фрезер, ни полицейского участка. Маленькие судёнышки, увозили отсюда людей на юг, но у Полли не было денег на билет.
На рынке Полли оказалась рядом с пожилым человеком, купившем стадо лам. Этот человек спросил Полли о чём-то непонятном. Полли ответила улыбкой. Человек дал Полли хворостину. Вдвоём они погнали лам в селение в горах. Шли два дня. Лам поили в ручьях. Утром пасли, давая пощипать травы. Полли спала, прижавшись к тёплому пушистому боку ламы.
Перегонщик поделился с Полли деньгами. Из селения шёл грузовик. С пересадками Полли добралась до Сантьяго-де-Чили. Бродя по улицам большого шумного города, Полли случайно встретила Рича. Чтобы заработать на дальнейшую дорогу, он подрабатывал чистильщиком ботинок у отеля на центральной площади.
Рич сказал, надо пробираться в Асунсьон. Там он знает немецкую баронессу, которая может им помочь. Надо молить Бога, чтоб старуха не уехала в Европу.
Правдами и неправдами Рич и Полли прибыли в Асунсьон. Баронесса приняла их приветливо. Она знала Рича.
Когда Рич и Полли немного отдохнули, баронесса, усадив гостей в кресла на веранде и угостив кофе, рассказала такую историю.
9
В начале января 1945 года Имму Галль, врача экспериментатора из Дахау, срочно вызвали в Берлин. Пройдя по мрачным коридорам просторного дома на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, с застывшими эсэсовцами у проёмов дверей Имма оказалась в длинной вытянутой приёмной с четырьмя колоннами красного паросского мрамора по центру. Вымотанный бессонными ночами плотный коротконогий без единого волоса на лысом черепе гестаповец поднялся Имме навстречу из-за стола. Багровый абажур настольной лампы, единственного источника света в помещении, придавал мертвенной бледности лица офицера особо зловещий оттенок, бросал от его фигуры громоздкие карикатурные тени на пол, стены, лепной потолок, заклеенные с целью маскировки чёрной бумагой большие окна. Офицер двигался, тени разбегались по колоннам, казалось, что навстречу Имме идут четыре человека сразу. По погонам Имма определила, это штурмбанфюрер.
Гестаповец предложил закурить - Имма отказалась, предложил присесть - Имма осталась стоять. Сев на край стола зелёного сукна, гестаповец закурил герцеговинскую папиросу, и завёл разговор о критическом положении на фронтах. Он говорил страшные вопиющие пораженческие слова. Раньше их решались произносить лишь шепотом в офицерских клубах. Когда они исходили от лица облечённого властью, подозревали испытание благонадёжности. Гестаповец сказал, что война, которую шесть лет Германия ведёт со всем миром, безнадёжно проиграна. Ошибки политиков, стратегические просчёты военного командования, последние поражения, сделали капитуляцию страны вопросом времени. Невозможно сражаться, когда на один немецкий самолёт приходиться десять противника, на один танк - пятнадцать союзников, на одного пехотинца – двадцать вражеских солдат. Не хватает снарядов, нет го-рючего. Положение исправить нельзя, заводы разрушены, профессиональные кадры истощены тотальной мобилизацией. В сложившихся условиях партийное государственное руководство решило поручить наиболее верным людям, тем, кому в случае оккупации грозит трибунал, вывезти из Германии золотой запас Рейха в третью страну, надёжно укрыть до особых распоряжений. Имма вытянулась. Серый пиджак напрягся на её лопатках. Она поняла, сидевший перед ней человек в чёрной гестаповской форме, не лжёт, не испытывает, он говорит страшную правду, которую давно многие осознали, но в военное время сдерживались высказать вслух. Дальше гестаповец сказал, что партия и народ верят в Имму, поручая ей в числе избранных сложную и рискованную операцию. Имма проверена, сомнений в ней нет.
Имма не знала, чем она заслужила подобное доверие. Кто, как и когда её проверял, оставалось для неё загадкой. Работая в лаборатории Дахау, она не замечала пристального внимания к своей персоне ни со стороны медиков, ни со стороны военных. Имма просто увлеченно занималась делом, к которому у неё лежала душа.
Двадцать лет назад при невыясненных обстоятельствах пропал без вести её отец, учёный – химик. Имма осталась в норвежском Бергене без родственников и средств к существованию. Она пришла в лабораторию, где ранее трудился отец. Там вошли в положение девушки, из сострадания предложили должность младшего лаборанта. Имма мыла лабораторную посуду, наполняла чашки Петри агар-агаром, окрашивала экспериментальные культуры по методу Грамма. Имма работала и училась. Ей удалось поступить в университет Осло.
В детстве и юности Имма не слыла красавицей. У неё была узкая вытянутая голова, с выдающимся подбородком. Голубые глубоко посаженные глаза смотрели отстранённо и немного угрюмо. Выпуклый лоб выступал утёсом, маленький прямой нос с узкими ноздрями терялся в полноте бледных обескровленных щёк. Всем этим она очень походила на отца. Густые крепкие прямые чёрные волосы, здоровые белые длинные зубы, миниатюрное телосложение передалось ей от матери.
За Иммой не гонялись почитатели. Ничто не отвлекало её от занятий. С курса на курс она переходила отличницей. Сверстники находил сердце её открытым, но не для любви, а для сочувствия отстающим. Если им не снижали балл, то за то, что курсовые работы сокурсников чересчур походили на её собственные. Двух мнений, кто у кого списал, у педагогов не существовало.
С возрастом красота Иммы не увеличилась. Девушка трезво относилась к себе. Она не думала о замужестве. Идеалом ей служили женщины науки – Софья Ковалевская, Софья Складовская –Кюри.
Имма окончила университет по специальности - нейрохирург. Вернувшись домой Имма возобновила работу в лаборатории отца, но уже не в должности младшего лаборанта , а врача – экспериментатора. Началась война. После оккупации Норвегии Германией Имме предложили работу в Дахау. Она приняла предложение и переехала в Баварию.
Если б Имма занималась взрослой, а тем более детской черепно-мозговой хирургией, заработки ее, несомненно, были бы более чем достаточны, но она предпочитала чистую науку. Жила она на те скромные средства, что выделялись из статьи военных расходов. Официально должность Иммы называлась – полковой врач, воинское звание – майор, на самом деле уже пятый год она трудилась в секретных лабораториях вермахта. Второго такого сухого педантичного, всецело погружённого в науку человека, внутренняя и внешняя жизнь которого слилась воедино в ежедневной профессиональной работе вряд ли кто-либо взялся разыскать, поэтому Имма недоумевала, отчего ей предлагают участие в сугубо армейской операции.
Офицер тем временем перешёл к конкретике. Из любекской гавани выйдут шестнадцать подводных лодок, на каждой из которых будет по пятнадцать тонн золота. Направление движения пока точно не оговорено, но предполагается надёжное место в Африке, Юго-Восточной Азии или в Латинской Америке. Лодки повезут специальное техническое оборудование для строительства хранилищ. Команду каждой субмарины укомплектуют особо надёжными людьми моряками, врачами, инженерами. Не мене важная задача, на лодках эвакуируют четыре сотни семей, которым грозит смертельная опасность после прихода союзников. После выполнения поставленной задачи подводные корабли вернуться в Северную Атлантику для участия в боевых действиях, а среди топей и джунглей, вдали от неблагодарной Европы, возникнет немецкая колония, где люди станут дожидаться лучших времён. Небольшую слаборазвитую страну путём деловой активности и финансовых рычагов скоро можно будет всецело подчинить интересам германской колонии.
Гестаповец обошёл стол, широко опёрся на него обеими руками. Участвовать в данном деле Имме предлагается не только как одному из лучших специалистов в области медицины, способной при необходимости оказать квалифицированную хирургическую помощь высокопоставленным эмигрантам, но и из-за жизненной угрозы нависшей над ней самой. Имма с недоверием посмотрела на гестаповца. Да, да, продолжал он, врачи-экспериментаторы из концентрационных лагерей военнопленных, неизменных спутников современных массовых войн, нашими противниками объявлены преступниками перед человечеством. Военным медикам , честно выполнявшим профессиональный долг, грозит смертная казнь или многолетнее тюремное заключение. Если б мы выиграли войну, мы бы судили англичан и американцев за развязывание всемирной бойни, за несправедливый Веймарский мир, таивший в себе новые сражения. Теперь будут судить нас. Одно из обвинений – концен-трационные лагеря. Но что было делать с тремя миллионами пленных, которые сдались в первые два года войны на Восточном фронте? Гуманнее их было содержать в лагерях и кормить, чем расстреливать. Естественно, качество питания уступало лучшим берлинским ресторанам. Некоторых из пленных вы, медики, стерилизовали, чтобы они не плодили в неволе лишние рты, на других, обычно добровольцах, проводили хирургические операции, чтобы выяснить, как лучше лечить наших раненых. Враги объявили белое чёрным. Врачи концлагерей – не просто врачи, они врачи-убийцы в глазах победителей. Им предстоит понести наказание или скрываться. Имме в числе других врачей-экспериментаторов лучше принять предложение гестапо, чем от него отказаться.
«Но что я буду делать? В чём моя задача?»- спросила Имма. – « Непосредственные инструкции вы получите на лодке. Первоначально как терапевт следите за здоровьем команды», - отвечал гестаповец. Имма увидела, что офицер окончательно устал. Он давно не спал, сломлен напряжённым бодрствованием. Гестаповец опустился на стул, прикрыл глаза полной ладонью. Белое сальное лицо его показалось Имме в красном свете абажура неестественным. « Вы согласны?»- прозвучал сухой вопрос. – «Да…»- « Ещё одно, я знаю, в юности вы потеряли отца. Вы не пытались его разыскать?» Имма вздрогнула: « Чем больше я думаю об этой странной трагической истории, тем больше прихожу к выводу, что разгадка её на Цейлоне, где в молодости работал отец. Когда–нибудь я хотела бы туда съездить. » Офицер изучающе смотрел на Имму: « Хорошо, можете идти . »
Имма повернулась на каблуках, пошла. Её ладонь сохраняла ощущение липкого вязкого рукопожатия человека, который так и не соизволил назвать себя, но которому она дала слово участвовать в опасной, возможно, смертельно опасной экспедиции. Имма спустилась по широкой лестнице с зеркалами до расписанного амурами потолка, золочёными фигурами ганимедов, обнимавших канделябры с электрическими лампами. Гулко хлопнула дверь. Имма обернулась на эсэсовцев, дежуривших у входа. В свете разорвавшейся в соседнем квартале бомбы вспыхнула надпись: «Главное Военное Медицинское Управление Рейха».
Силы вдруг оставили Имму, она почувствовала, сколько душевной и эмоциональной энергии потеряно за время разговора с гестаповцем на то, чтобы казаться естественно непринуждённой, милой и обаятельной. Обыч-ные ночные головные боли, спровоцированные взрывами бомб, гулом пролетающих самолётов, рёвом авиационных сирен, вспышками разорвавшихся снарядов, выхватывавших из темноты острые готические силуэты зданий, нахлынули на Имму, сделали из мозга сплошную пульсирующую неопределённую мякоть, в которой растворилось тело. Каждый нейрон страдал гадкой тупой болью, как при зубном пульпите. Имма отмахнулась от лезших в голову медицинских терминов, диагнозов, их, из профессиональной интуиции, она пыталась поставить сама себе, пошла медленнее по ярко озарённой горевшими зданиями улице с брошенными поперёк автомобилями, распростёртыми трупами людей и животных.
Лодки отплыли из Любека не в январе, а гораздо позже - в последних числах апреля. Страну окутал хаос. В поражении не сомневались самые бравые оптимисты. Смерть фюрера поставила точку шестилетней авантюре. Погрузка на субмарины проходила в страшной спешке под грохот союзнической бомбардировки. Вопреки строгому контролю на корабли попало немало случайных лиц.
Имма никогда не забудет той страшной ночи, когда эмигранты всходили на борт подводных лодок. Заплаканные глаза, искаженные отчаянием лица. Санитары на носилках вносят раненых, способные держаться на костылях идут сами. Крики детей, покорность женщин, апатия мужчин, глухой низкий звук бомбардировщиков союзной авиации. Старший офицер, бьющий рукояткой пистолета о плечо солдата, сдерживающего толпу, вопящий, он должен взойти на борт раньше, потому что он адъютант генштаба, и вся его семья уже на лодке. Сталкивающиеся чемоданы, баулы, мешки. Два мичмана, отбирающие перед люком лишнее, оставляющие исключительно личные вещи. Картины, подсвечники, фамильное серебро летят за борт. Прижав узелки с документами, по узкой лестнице люди поднимаются на субмарины.
Ещё при погрузке эмигранты стали свидетелями, как один из ящиков с клеймом государственного казначейства упал и разбился, открыв аккуратно сложенные золотые слитки. Их быстро подобрали. Никто ничего не сказал, но будут ли люди молчать потом?
Почти месяц лодки плыли из Северного моря, огибая Европу, через Атлантику к устью Ла-Платы. Многие не выдержали путешествия. Некрепкие не перенесли стеснённости и духоты. Люди с больным сердцем умирали первыми. Всякий выход на поверхность для проветривания сопровождался похоронами. Трупы помещали в спальные мешки, привязывали балласт, бросали за борт. Те, кому в печальные минуты удавалось выпросить у командира разрешения выйти на воздух подышать, в оцепенении ужаса смотрели на поглощаемые волнами тела. Каждый боялся, а некоторые желали стать следующими. За переход похоронили больше пятидесяти стариков, восемьдесят четыре ребёнка.
В Северной Атлантике налетела на мину и подорвалась одна из субмарин. Никто не спасся. Другая лодка потеряла управление и села на мель уже у берегов Бразилии. От удара о дно нарушилась герметичность. Четыре отсека наполнились водой. Шестнадцать человек погибли. Остальных людей, как и часть груза, удалось поднять наверх , разместить на остальных лодках.
Во время похода Имма находилась на субмарине, выделенной под лазарет. Сюда свозили ослабленных и раненых, которым сделалось хуже. Столовую превратили в операционную. Имма бралась за самые сложные операции на черепе и мозге. Ей помогал доктор Ганс Хингст, специалист по полостной хирургии. Если встречалась его патология, врачи менялись местами. Плейер из подчинённого превращался в главного. Имма ассистировала. Терапевтическую помощь оказывал доктор Курт Клятт.
Госпитальную лодку моряки прозвали лодкой смерти. Здесь не прекращались похороны. Больных и с открывшимися ранами привозили сюда часто слишком поздно. Смерть наступала не от неквалифицированно выполненных операций, а от невозможности обеспечить необходимую дезинфекцию. Нагноения и сепсис убивали выздоравливающих. Тяжёлый запах гноя, наполнявший субмарину, психологически угнетал команду и эмигрантов.
В последних числах мая субмарины вошли в устье Ла-Платы. Далёкие берега терялись в тумане. Лишь по усилившейся примеси пресной воды определили, океан кончился.
Меры предосторожности усилили до предела. На проветривание поднимались исключительно ночью. Случайная рыбацкая шхуна, ставшая свидетелем всплытия лодок, немедленно расстреливалась и потоплялась. Информация о немецких субмаринах, появившихся у Южной Америки могла поставить крест на операции. Движение продолжилось вверх по течению Ла-Платы, потом по вливавшейся в неё Паране. Когда река сузилась, а глубина не позволила подлодкам плыть дальше, пересели на спущенные с субмарин катера. Командиры получили предписание отогнать подлодки к берегам Уругвая и ждать дальнейших указаний. Впоследствии в связи с известиями о подписании мира в Европе, лодки пришлось затопить. Команды по суше пробрались к своим товарищам в Парагвай.
Вблизи Асунсьона эмигрантов высадили с катеров. С них взяли слово хранить тайну. Большинство не подозревало о чём идёт речь. Единицы догадывались о перевозимом золоте Рейха. Ещё меньшее количество твёрдо знало о нём. Ганс Хингст, Имма, и её помощница медсестра стали единственными медиками, кому определили сопровождать группу, продолжившую путь на катерах вверх от Асунсьона. Группа состояла из крепких молодых офицеров. Руководил ею тот самый штурмбанфюрер, что вербовал Имму в Берлине. За время перехода через Атлантику, Имма его не видела. Штурмбанфюрер плыл на командирской субмарине.
Катера пробирались по суживающейся реке. Ветви деревьев, лианы нависали слева и справа, цеплялись за одежду офицеров, борта катеров. Наклонив головы, плыли в коридоре из растений. Всё чаще слышался скрежет корней прибрежных деревьев и камней о днище.
На четвёртые сутки движение застопорилось, люди сняли с катеров ящики с ценным металлом, снесли на берег. Раскинули лагерь. Имма потребовала палатку. Здесь она оказала помощь двум раненым. Шарфюрер неосторожно упал с катера, лейтенант расшиб голову о нависшую над рекой ветвь. Украдкой наблюдая со стороны, Имма определила, штурмбанфюрер действительно главный в экспедиции. Близ Асунсьона при высадке эмигрантов он наорал на пожилого мужчину, про которого Имма точно знала, что тот бывший министр; экс-министр просил помощников для переноски багажа. В лагере штурмбанфюрер постоянно конфликтовал с молодым генералом, претендовавшим на лидерство.
Выйдя на берег, офицеры переоделись в штатское. Штатское в Герма-нии и провинциях Парагвая отличается разительно. Когда захватывали «языков», местных жителей уточнявших маршрут, с них снимали одежду для себя. Не веря обещанному молчанию, «языков» умерщвляли. Офицеры, надевшие местные тряпки, по внешнему виду всё более превращались в разношерстный сброд. Было досадно и комично наблюдать, как штурмбанфюрер, сам в крестьянском рубище, с соломенной шляпой на голове, наутро выстроил пёструю компанию и потребовал найти лошадей.
Лошадей нашли на третий день. Пастухов уничтожили, жителей деревни, где забрали телеги, постигла та же участь. На телеги поместили часть золота и инженерное оборудование. Не уместившиеся ящики в мешках повесили на спины лошадей. Прежде чем отправились дальше, заметили исчезновение молодого генерала, чуть раньше окончательно разругавшимся с штурмбанфюрером. Последний приказал искать пропавшего. Но тот, как сквозь землю провалился. Негодованию штурмбанфюрера не было предела.
Местность становилась заболоченной. Помимо подробной карты, имевшийся в одном экземпляре, штурмбанфюрер ориентировался на только ему известные знаки. Имма подозревала, что он бывал в Парагвае раньше. Позже Имма узнала, штурмбанфюрер, его звали Отто Герр, руководил сверхсекретным отрядом Гимлера, поставившего задачей укрыть сокровища
Рейха в случае поражения в войне.
Шестнадцать дней отряд пробирался через непроходимые джунгли, сменяемые участками болот с зыбкой колеблющейся почвой. Кончались запасы еды, люди падали от усталости. Колючие ветки болотного кустарника рвали одежду, царапали до крови кожу. Следовало опасаться растения с широкими как у кактуса, но мягкими листьями. Прикосновение к листьям вызывало ожог. У нескольких офицеров возникли серьёзные нагноения. Ганса Хингста укусило неизвестное насекомое, похожее на гусеницу, толщиной с большой палец, длинной сантиметров десять, чёрного цвета с множеством ножек. В болотах подобные гусеницы водились в неисчислимом количестве. На месте укуса появился нарыв, вскоре гангрена охватила руку до локтя. Хингст умер. Смерть хирурга умножила обязанности Иммы.
Половина лошадей, наевшись неизвестной травы пала. Часть ящиков с золотом пришлось нести на плечах. Офицеры толкали телеги. Конца путешествию не предвиделось. Люди роптали. Штурмбанфюрер Отто Герр бегал с вальтером, бил в спины отстающих, угрожал расстрелять любого, кто бросит груз. Мучил недостаток воды. Запасы её кончались. Воду брали из луж, обезвреживая марганцовкой. От жары и сырости вздувались консервы. Есть следовало с осторожностью. Старшему офицеру удалось протащить на подлодку и таким образом вывести из Германии, овчарку, теперь она сопровождала отряд. После гибели пяти человек от ботулизма, открытые консервы сначала давали пробовать ей.
Болото сменила крепкая каменистая почва. Над верхушками деревьев замелькали горы. Возникла новая напасть. Люди разбивали обувь о камни, из сапог и ботинок высунулись пальцы. У Иммы заканчивались бинты, расходуемые на перевязку потёртостей и ссадин.
Отряд петлял по узким ущельям, переходил бурные горные речки. Офицеры становились цепочкой, передавали ящики с берега на берег из рук в руки. Лошади бешено ржали, не желая наступать в ледяную воду. Накануне дня, когда Герр объявил окончательную остановку, в ущелье отряд попал под обвал, погубивший восемь человек и практически всех оставшихся лошадей.
Утром начали бурить скважины, чтобы сделать хранилище для сокровищ. Несколько человек армейскими лопатами разгребали завал, извлекая вчерашние трупы и ящики с золотом. Работы шли три дня. Часть золота спрятали в глубоких карстовых пещерах, которыми богаты местные горы. Остальное - в приготовленных котлованах, которых оказалось больше, чем нужно. Сверху ящики засыпали породой, сравняли с землёй.
Дело было сделано. Офицеры хотели отметить завершение экспедиции небольшим пиршеством, открыв последние консервы и фляги с коньяком и шнапсом. Пока офицеры, сидя на камнях, выпивали и закусывали, некоторые из них, отделившись от остальных и заранее подговорённые штурмбанфюрером, достали автоматические винтовки и расстреляли товарищей. Трупы побросали в незарытые котлованы, туда же положили инженерное оборудование и лопаты, затем засыпали и их.
Имму никто не предупреждал, что в целях соблюдения секретности большая половина группы будет уничтожена. Она предчувствовала ту же участь для себя. Если хотел, штурмбанфюрер шепнул бы ей на ухо о включении в число избранных. Тот того не сделал. При первых звуках стрельбы и открывшихся убийствах, Имма почла за благо бежать в лес.
Совершив преступление, убийцы стремились уничтожить следы. Они сожгли телеги и ненужный инвентарь. Определив возвращаться налегке, забили последних лошадей. До поздней ночи убийцы пировали. Спрятавшись в кустарнике в лесу, Имма слышала буйные пьяные вопли.
Ее искали, но поверхностно. Лес не прочёсывали. То ли было не до неё, то ли полагали, в местных джунглях выжить невозможно. Рано или поздно она умрёт от голода, станет жертвой диких животных, погибнет от укуса смертоносного насекомого. Имма не отходила от лагеря потому, что, не зная дороги, решила незаметно следовать позади возвращающегося отряда.
Поздним вечером Имма разыскала ручей и напилась воды. От страха голод не особенно мучал её. Ночь выдалась лунная. Имма притаилась, прислушиваясь к малейшим шорохам. Она колебалась, безопасней ли сидеть под деревом или взобраться на ветви.
Имма прислонилась спиной к стволу. Она нашла тяжёлый сук , зажала в руке. Если на неё выйдет хищный зверь, она не отдаст свою жизнь легко.
Глаза смыкались. Тяжесть перенесённых испытаний навалилась на тело, неумолимо тянуло в сон. Пару раз Имма забывалась и чуть не падала. Удержав равновесие, она вздрагивала, пугаясь шума собственного движения. Наступал кроткий промежуток бодрствования. Имма пребывала в полуобморочном состоянии.
Вдруг она услышала шаги. Какой-то рослый человек пробирался через заросли. Имма замерла. Человек прошёл совсем рядом от неё. Он направлялся к лагерю. Шаги вскоре стихли. Перебираясь с ветви на ветвь, Имма осторожно поднялась на высокое квебрахо. Низкие ветви дерева доходили до земли. Имма легко пробралась к верхушке. Палку она не бросала.
С верхушки дерева хорошо просматривался лагерь. Лунный свет открывал палатки, тлеющие костры. Стояла глухая ночь. Тишина редко нарушалась пронзительными криками птиц и животных. Со стороны лагеря не доносилось не звука. Люди спали. Приближалась новая трагедия.
Тень вышла из палатки. Скользнул луч фонарика. Имма хорошо видела фигуру человека, пробиравшегося от палатки к палатке. В свете луны в руке его блеснул штык-ножь. Человек заходил в палатку. Вскоре оттуда доносился всхлип, иногда стон. Человек, Имма узнала его, это был штурмбанфюрер Герр, успел обойти все палатки. Никто не оказал ему сопротивления. После вечерней попойки люди спали, как убитые. Герр хладнокровно перерезал горло, колол в сердце. Он желал один обладать тайной места, где лежат сокровища.
Зло не может оставаться безнаказанным. К Герру спешило возмездие. Оно пришло, но, пожалуй, слишком поздно. Человек прошедший мимо Иммы, оказался молодым генералом, некогда покинувшим отряд, риттером фон Шобертом. Он набросился, на штурмбанфюрера, когда тот вышел из последней палатки. Схватка была ужасной. Успех склонялся то к одному, то к другому сопернику. Генерал победил, заколов штурмбанфюрера его же штык-ножом.
Генерал заглядывал в палатки, пытаясь отыскать живых. Мертвы оказались все. Над трупом хозяина надрывно выла овчарка. Генерал не уходил, он остался в лагере до утра. Утром он лазал по планшетам в поисках письменных принадлежностей. Карту местности штурмбанфюрер успел сжечь. Не оказалось в палатках и ни одного листа бумаги.
Генерал разыскал перо, заправленное чернилами. На запястье он зарисовал окрестности, отметив крестами котлованы, где лежало золото.
Генерал пошёл через джунгли назад. Каждый день он наносил на кожу новые метки, зарисовывая маршрут. Имма хорошо это знала, потому что осторожно пробиралась следом. Она не показывалась генералу, неуверенная в его намерениях. Золото слишком многих сводит с ума, тем более в немыслимых размерах. Недоверие Иммы вызывало прежде всего то, что перед уходом генерал не только похоронил убитых , но и постарался всячески уничтожить следы лагеря. Палатки сжёг огнемётом, засыпал землёй признаки присутствия человека.
Прежде чем пойти за генералом, Имма спустившись с дерева, крадучись вышла на место лагеря. В воздухе витал запах пепелища. Ветер перекатывал клочки сожженного брезента и мундиров. Имма искала пистолет. Свой она оставила вместе с портупеей, когда бежала из палатки. Пистолет придал бы уверенности в долгом пути через кишащую опасным зверьём сельву.
Обострённый слух Иммы донёс до неё стон. Камни, которыми генерал забросал яму с трупами, чуть шевелились. Имма без промедления бросилась разрывать братскую могилу. Сверху лежала медсестра, помощница Иммы, русская, перешедшая на службу в вермахт. Сердце девушки ещё билось, она дышала. Медсестру ранили в грудь. Она попала под пули расстрельной команды, ночью вырезанной штурмбанфюрером. Генерал счёл девушку мертвой и бросил в общую яму.
Имма взвалила раненую на плечи, потащила вниз к ручью. Там она промыла раны, влила в губы девушки воды. Следовало бы извлечь пулю, но инструментов теперь не сыскать. Имма запустила в рану пальцы, нащупала и достала пулю. Она снова промыла рану, перевязала лентами из разорванного кителя.
Оставив девушку у ручья, Имма возвратилась в лагерь. Она разыскала кучу оружия, пистолеты, автоматы, пехотный пулемёт. Имма взяла пару вальтеров и обоймы к ним.
Иммы нашла уцелевший кусок брезента с грубо прорванной штык-ножом дырой. Её мог сделать некто, выбравшийся при расстреле или во время резни. Золото доставляли двести офицеров. Некоторые из них умерли от пищевых отравлений, укусов змей и ядовитых насекомых, осложнённых нагноениями ран. Кто-то бросив отряд бежал вблизи Асунсьона. После известия о поражении в войне дисциплина значительно упала. По медицинскому журналу Иммы к месту, где прятали сокровища, прибыло сто шестьдесят четыре человека. Расстрельная команда штурмбанфюрера включала около двадцати. При таком большом количестве людей неминуемо кто-то должен был уцелеть. Не всех застали врасплох, не все безропотно ждали своей участи. Когда штурмбанфюрер перерезал горла, кто-то мог услышать стон, сдавленный крик, и вместо того чтобы оказать сопротивление, спастись бегством. Кто спасся, сколько человек, определить Имма не могла.
Имма вернулась к ручью. Медсестра билась в агонии, скоро она затихла. Имме пришлось закрыть ей глаза и отнести в ту могилу, откуда полтора часа назад извлекла.
Новой напастью стало появление овчарки, той, что давали на пробу пищу. Имма отгоняла собаку камнями, стрелять она не решалась, чтобы не выдать своего присутствия генералу, ещё не ушедшему далеко. Собака, последовав за Иммой, рано или поздно выдала бы её лаем. Наконец Имма избавилась от собаки.
Имма нагнала генерала к вечеру. Держа дистанцию, она незаметно шла сзади. Ориентируясь по компасу, генерал уверенно пробирался через сельву. Опасаясь хищников, ночь он проводил на ветвях деревьев. Имма следовала его примеру. Генерал не показывал, что заметил её. Однажды ночью Имма наткнулась на труп офицера. Имма его не знала. Возможно, это был тот, который бежал из палатки. Во сне его задушил удав. Сельва кишела анакондами. Тело объели дикие звери.
На третьи сутки Имма проснулась от прикосновения холодного дула пистолета к виску. Около неё стоял генерал.
- Я бы мог тебя убить, - сказал риттер фон Шоберт.- Но я не подобен штурмбанфюреру Герру. Золото не сводит меня с ума. Единственное, чего я хотел бы, чтобы ты разделила со мной тайну, пообещав никому и никогда не сообщать ни о сокровищах, ни о месте их захоронения. Золота слишком много. Попав к негодяю, оно послужит во зло.
Под дулом вальтера Имма дала клятву хранить молчание. Так она сберегла жизнь. Дальше до Асунсьона они пробирались с генералом вместе.
После окончания войны в Парагвай перебралось большое число германских эмигрантов. Всего около двухсот тысяч. Переселению способствовал лояльный к немцам режим.
В немецкой общине не могли не курсировать слухи о сокровищах Рейха, спрятанных в горах и болотах. Казалось, никто из участников захоронения клада не уцелел. Имма и фон Шоберт молчали о своём участии в экспедиции. И они долго не слышали о попытках кого-либо повести кладоискателей через сельву.
Годы шли. Имма и фон Шоберт старели, дряхлели. Последний сделался ещё и слаб на голову. Он заговорил первым. Направо и налево фон Шоберт объявлял о несметных богатствах укрытых в сельве на севере Парагвая. Рассказам безумного старика не поверили. Его вид, безумно горящие неоспоримой уверенностью глаза, обвисшие щёки, борозды морщин, торопливая несвязная речь, трясущиеся руки и подбородок, отталкивал даже зарившихся на обильное наследство родственников. Странности старика усиливались. Сначала некогда зарисованную карту местности с плеча и груди он перенёс на бумагу, которую хранил в несгораемом шкафу в особняке в Асунсьоне. Потом фон Шоберт перестал доверять сейфам. Самую точную карту фон Шоберт вытатуировал на теле своего приёмного сына Рича… Риттеру Фон Шоберту его жена Луиза Мендес детей не родила. Чтобы ещё шире популяризовать историю о кладе, выживший из ума богатый старик принялся оплачивать выпуск менее точных карт местности, где были спрятаны сокровища, в виде почтовых марок. Посмотри образцы, - баронесса бросила на стол перед Полли несколько конвертов.- На изготовление подобных марок фон Шоберт спустил состояние, оставив после смерти ни с чем щёлкавших зубами ближайших родственников. Стал нищим и Рич. Жена Луиза скончалась прежде мужа. Карты на почтовых марках чересчур красивы, напоминают рисунок на подушечке человеческого пальца, они специально стилизованы художником. Их цель не показать дорогу к сокровищам, а заявить о существовании богатств. Честолюбие фон Шоберта выразилось в том, что он желал объявить себя персоной знающей, где лежит огромный клад, но молчащей. В конце жизни, фон Шоберт умер восемь лет назад, бывший генерал потратился и на изготовление чипов, электронных носителей информации о кладе. Говорят, наиболее полно о сокровищах фон Шоберт наговорил внучатому племяннику, свято верившему каждому слову деда. Где сейчас это племянник, как и сделанные им записи, неизвестно. Он таинственно исчез год тому назад.
- А как к вам относился бывший генерал?- спросила увлеченная рассказом баронессы Полли.
- Он словно забыл о моём существовании. Мы не общались… Через десять лет после войны я вернулась из Парагвая в Баварию. Работала сначала в Мюнхене, затем в Санкт-Морице, в Швейцарии. А потом мне стало не нужно работать, я заработала достаточно. Хотя клиника у меня осталась. За операции на голове хорошо платят. Я трудилась нейрохирургом , - поправив обильно скреплённую лаком причёску, старуха засмеялась. - Да, дорогая моя, угощайся, - вскинулась Имма Галль. – Вот очень вкусная помония. Попробуй, не переложила ли моя дуэнья сюда корицы. А это кус-кус из тапиоки, - трясущимися руками баронесса подвигала Полли тарелки.
Полли робко ела. Еда была непривычная, но вкусная.
- Что же делать нам? – спросил Рич.- Боюсь, что Фрезер по всем городам, где есть его люди, объявил наш поиск.
- Фрезер – представитель многочисленных искателей сокровищ. Я не знаю, но возможно в июньскую ночь сорок пятого года спасся кто-то ещё. Фрезер мог от него получить какую-то информацию. Теперь Фрезер захотел обладать эксклюзивом ещё и на твои тату. Будь осторожен Рич. Фрезер постарается захватить тебя снова или уничтожить. Судьба девочки тоже на волоске. Фрезеру не нужны свидетели. Если раньше он относился к Полли спустя рукава, то под влиянием дурных советчиков постарается схватить и её.
- Мистеру Фрезеру нашёптывает против меня злая тётка Эстер,- подтвердила Полли , разжёвывая кус-кус.
- В Асунсьоне за Фрезера проголосовало почти треть миллиона, когда он баллотировался в мэры. Это люди, на которых он может опереться… Полагаю, оставаться в гостинице вам опасно. С сего часа будете жить у меня.
- Какие планы дальше? – спросил Рич.- Я хотел бы вернуться во флот, пла-вать.
- Пока придётся обождать, - проскрипела старуха. – Я готовлю экспедицию за сокровищами. Мне, как и Фрезеру нужны верные помощники.
- Фрезер не станет ждать. Получив карту с моей спины, не сегодня-завтра он отправится в сельву.
- Мы должны его опередить… В Парагвае я никому не верю. Каждый может оказаться предателем, купленным Фрезером. Я бы взяла в поход совершенно посторонних людей. Скажем, группу русских туристов, случайно оказавшихся у нас. Ребята крепкие, кое-кто из них служит в русской полиции. До конца путешествия мы можем им не говорить о сокровищах, иначе придётся делиться, - старуха хрипло засмеялась. – Я приглашу русских в интересный эко-тур на один-два дня. При хорошей организации на поход больше времени не уйдёт.
- Это бред! – вырвалось у Рича.
- Поиски Трои тоже считали бредом, - парировала баронесса.
- Нам нужно съездить в гостиницу, забрать птичку, – сказала Полли.
-Да-да, птичку и вещи, - подтвердил Рич.
- Какую ещё птичку? – спросила баронесса.
- Я купил Полли колибри.
- В Сантьяго?
- Нет, здесь на рынке, в Асунсьоне.
- Бог ты мой, вы ещё ходили по городу!!- в ужасе закричала старуха.
- Я не видел хвоста.
- Не факт, что хвост не видел вас… В гостиницу поедите на моей машине с шофёром.
Баронесса дала Полли с Ричем фольксваген Жук. В машине Полли спросила:
- Почему баронесса не организовала поход за сокровищами раньше? Раз вы знакомы много лет, твоя спина с картой всегда была у неё под рукой?
- Баронесса недавно вернулась из Германии, где получила коллосальное наследство. Умерла её кузина… На экспедицию нужны деньги.
- Можно было взять взаймы.
- Баронесса не любит кредитоваться.
Машина остановилась на перекрёстке. Полли выглянула в окно. Из соседней машины в двадцати сантиметрах на неё смотрело лицо Фрезера. Рядом с ним сидела разряженная женщина, не Эстер. На заднем сидении расположилось целое семейство, пожилой и молодой мужчина с костылями, немолодая жутко накрашенная дама.
10
- Удивительно, - рассказывал Володя, - всё началось с того, что мне смертельно захотелось семечек. Знаете, бывает так, вдруг очень захочется пощёлкать наших родных российских подсолнечных семечек…
- Странно, что тебе сала не захотелось, - буркнул Борис.
Степанов толкнул его в бок. Вся компания сидела в креслах качалках, на веранде дома Хуаниты. Витя и Педро гоняли на лужайке мяч. Мяч упал в бассейн к аллигаторам. Сейчас ребята шестом пытались вытолкнуть мяч. Аллигаторы скалили пасти, бросались на шест, разбрызгивая воду.
- Витя, мальчик, молю Богом, отойди от крокодилов! – прокричал Борис.
- Папа, они нормальные, - ответил Витя, орудуя шестом.
- У нас ещё не было случая нападения крокодилов на людей, - заметила Хуанита. Из-под игривого капота глаза её лукаво блеснули в сторону Павла, засунувшего нос в чашку и принюхивавшегося к аромату кофе. «Ах, великолепно! Непревзойденный вкус!» - периодически восклицал он.
- Если не вспоминать, что крокодилы сожрали вашего ротвейлера, – сказал Степанов.
- Ротвейлер и живой человек, разные вещи. Крокодилы различают… - обиделась Хуанита. На глаза её навернулись слёзы. – Четыре дня, как нет отца, а всё не могу привыкнуть. Хотя после его годового отсутствия не верится, что он вообще приезжал. И приехал, такой странный, сам на себя не похож…
- Так вот, - продолжал Володя. – На асунсьонском рынке чего только нет: семечки манго, кажи, абакаши, абиу кажарана, гуавы, арасы. Наших подсолнечных нет. А мне их так захотелось, что зубы чесались.
- Да, бывает такое, - подмигнул Борис. Нагнувшись к уху Хуаниты, он шёпотом спросил, нет ли у неё к кофе коньяка. Хуанита понимающе посмотрела на Бориса и щелчком подозвала слугу.
- Тут взгляд мой отвлёкся, - рассказывал Володя. – То ли птица низко пролетела, то ли птицу опередила мысль купить, вместо семечек, кокосов или тыкву. Я очень люблю пареную тыкву. Только смотрю, простите, синьорина, что сыплю соль на раны, стоит напротив меня человек, до боли похожий на вашего покойного отца …
-…умершего и похищенного, – вздохнула Хуанита.
- Как ваш отец, ещё раз простите, лишь такой щетинкой, знаете, ровной покрылся, и череп, и щёки с подбородком.
Павел поёжился:
- Володя, если повествуешь, то короче, мой друг, короче…
- Этот человек продавал что-то или покупал? – спросил Степанов.
- Вот этого я, убей, не помню, так растерялся. Он около продавца стоял, но по какую сторону от прилавка? Там ещё куча бананов лежала, апельсины, мандарины. Через них я не разглядел. Я сам сбоку стоял, там новый ряд начинался, и Лысый, простите, сеньора, человек похожий на вашего покойного отца, с краю располагался. Так вот, глаза наши встретились. В моих глазах читаю удивление, в его - испуг.
Борис, залпом выпив чашку принесённого ему кофе с коньяком, по-перхнулся:
- Как же ты, Владимир, в своих собственных глазах удивление прочитал? У тебя что четыре глаза?
- Я отражение своих глаз в его увидал, - огрызнулся Володя.
- Володя, не тяни резину! – сказал Степанов.
- Он от меня, я за ним. Он ускорил шаг, я побежал… От рынка он свернул в узкий переулок. С бока на бок улицы верёвки натянуты, бельё сушится. Грязь и вонь, друзья мои, неимоверные. Средневековый город, где нечистоты на улицу выливают. Нищие дети за карманы хватают. Подростки носятся на мотоциклах и мопедах, норовя сорвать сумку или часы. Мордатая негритянка протащила подмышку мужика с окровавленным лицом. Латинос пробежал вот с таким тесаком и тоже весь в крови. В общем, типичная картина третьего мира… С узкой улочки мы попали на широкую. Открылся проспект, где ездили дорогие кабриолеты, в которых около пожилых упитанных дядек сидели роскошно одетые девочки.
- Вот заливает! Прямо Оноре де Бальзак, - сказал Борис, закуривая «Черчилля».
Володя показал ему кулак, и не останавливаясь продолжал:
- Ваш покойный отец, синьора, или человек очень похожий на него, вошёл в «Хилтон», что на набережной. Я за ним. Портье меня не задержал. Он вызвал лифт, тот не идёт. Он побежал по лестнице, я за ним. На восьмом этаже он вошёл в номер. Я толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Моя рука потянулась к пистолету, но я был, к сожалению, не в России, и не при исполнении. Пистолет отсутствовал. Я вошёл в номер безоружный… Что меня сразу поразило, протяжённость блат-хаты… Простите, апартаментов. Комната сменяла комнату. Интерьер представлял совершеннейшее разнородье, какой-то зал под старину, какой-то как монашеская келья, а там ярко синее с жёлтым…
- Твой флаг, - вставил Борис.
- Родилось у меня ощущение, - не прореагировал Володя, – совсем недавно комнаты существовали втихую, а потом двери пробили и соединили несоединимое. Не ярко играла таинственная восточная музыка из пяти нот, которую услышишь в буддийских монастырях, в калмытских или казахских степях, её извлекают из домры : « Ом! Ом!»…
- Ну, ты и поездил, парень! - успел сказать Борис, прежде чем Степанов ус-пел наступить ему на ногу.
- …пахло индийскими курительными палочками. Спереди доносились голоса. Как загипнотизированный я шёл на звук. Человек, которого я преследовал, исчез. Раз впереди промелькнула его тень. Я чувствовал себя на пороге великой тайны. Я прошёл все комнаты и оказался в большом зале с серыми стенами. С потолка свисала огромная люстра, чуть ли не тысячу ламп. В зале спиной ко мне стояло множество мужчин в серых костюмах с поднятыми воротами, среди них – десяток женщин в мышиного цвета юбках и жакетах. Вороты женских жакетов тоже были приподняты. Я понял, это знак, допускающий в число посвящённых. Вдоль стен висели неимоверной длины зеркала. Перед одним из них я поднял воротник своего пиджака. Тут я увидел человека, которого преследовал. Он стоял в толпе. Скорее всего, его не приглашали на сборище, потому что он сильно отличался от остальных. Одежда его была не холёная, походила на спецовку мелкого разносчика или торговца с рынка. Он торопливо поднял ворот пиджака и нервно оглядывался, ища меня. Его сальный череп блестел среди голов других людей , стоявших не снимая шляп.
Собравшиеся смотрели на пространную карту на передней стене. Это было изображение, выбрасываемое из проектора в середине зала. Единственный человек в чёрном костюме с указкой в руке давал пояснения. Он показывал места на карте и говорил. Я сразу заметил, что карта представляет собой фотографию тела человека в татуировках. Татуировка напоминала извилистые концентрические кольца, как на топографической карте обозначаются уровни высот. Кое-где линии пересекались. Там стояли чёрные кресты. Человек с указкой ругался, его выводило из себя, что родинки и шрамы мешают видеть на карте то, что очень важно.
Человек в чёрном повернулся. Я узнал его. Это был тот красавец, полковник Родригес, жених твоей бывшей подружки,- пикировал Володя Бориса.- Не успел я принять решение, как он тоже узнал меня. Рядом с полковником стояла женщина, и она смотрела на меня. Женщина была абсолютно лыса. У меня память хорошая, что вижу один раз, помню всю жизнь. Сначала я принял её, за твою бывшую девушку, Боря, но вряд ли она могла так серьёзно и быстро измениться после общения с латиносами, это была другая, с зверски накрашенными кровавыми губами и мелкими зубами в злорадной улыбке.
- А вот, московский гусь, сам прилетел! – сказал Родригес, глядя на меня.
Вся серая толпа тут же развернулась и уставилась.
- Господа, это гость из далёкой России, прибывший к нам в Асунсьон. Майор российской милиции…
Я не стал опротестовывать, что всего лишь прапорщик.
- Поприветствуем его.
Толпа издевательски зааплодировала. Огромный зал отозвался эхом. Со всех сторон на меня смотрели злые язвительные глаза людей в сером. Лысый, за которым я пришёл, глядел особенно ожесточённо.
- Гость совершил дальний перелёт, в дороге не мылся. Умоем его, друзья!
- В джакузи! В джакузи!!- ахнул зал.
Сотни рук протянулись ко мне. Меня оторвали от пола, внесли в просторную ванну с розовым кафелем, в одежде бросили в джакузи. Вода забурлила подо мной . Родригес до крови натирал мне мочалкой кожу на темени и приговаривал:
- Ты шёл за Кальвадосом, я сделаю из тебя, его!!
Я не вру, смотрите…
Володя снял панаму и показал кровавые потёртости на лысине.
- Вдоволь наиздевавшись, негодяи вышвырнули меня в коридор гостиницы. Такова моя история…
Володя замолчал. Глаза его и Хуаниты блестели слезами.
- Владимир, извини, ты не того? ..- Борис сделал неопределенный жест около шеи.
- Хватит о грустном, - сказала Хуанита.- Отца не вернёшь.
- Я мало знал Кальвадоса, но какой был человек! – подхватил Павел.- Светлая ему память.
- Будь моя воля, я пошла бы туда за него, - Хуанита указала на землю.
Павел оглядел пространство доставшегося Хуаните дома и вздохнул.
- Мне Кальвадос больше доставил хлопот. Всё равно…- начал Степанов.
Павел остановил его:
- О покойном либо хорошо, либо ничего.
Хуанита подлила Павлу кофе.
- Главное, - сказал Борис, - допивавший третью чашку кофе с коньяком, - душа вашего отца на небе, но где тело?
- Сеньоры , сеньоры , прекратим!- Хуанита вытерла кружевным платочком глаза.- Пока идёт следствие и вам не дозволено покидать Парагвай, баронесса фон Галль предложила передать через меня, не желаете ли вы на пару дней съездить вглубь страны?
- Баронесса Галль? Это та немка? – спросил Степанов.
- Милая бабуленция, - заметил Павел.
Борис хмыкнул.
- У нас мало денег, - отрезал Володя.
- Баронесса действительно милый человек, хотя не без странностей, что обусловлено возрастом, - продолжала Хуанита.- Расходы она берёт на себя.
- Это другое дело, - вырвалось у Володи.
- Ей нужны крепкие мужчины, на которых можно положиться.
- Это мы, - подтвердил Володя.
- Если баронессе захотелось в джунгли, а одной страшно, хотя я видел её слуг, почему она не обратится к местным мачо? – спросил Степанов.
- Потому что мачо нужно платить. Вы же как туристы можете на оплату не претендовать. Вам будет интересно развеяться. Посмотрите сверху леса и горы, - пояснила Хуанита.
- Сверху? Туда лететь надо? – заинтересовался Борис.
- Сначала на самолёте потом на вертолётах.
- Ух-ты!
- Бесплатно? – недоверчиво переспросил Володя.- А кожа там есть?
- Какая кожа?
- Кожа буйволов, диких зверей. В Росси ценится ваша кожа.
- Я про это ничего не слышала. У нас давно кожа не в моде.
- Вы же ди…- Володя осёкся.
На пороге появился полицейский.
- Это за тобой, - сказал Володя Степанову.- Всех остальных уже допрашивали.
Степанов поднялся с кресла.
В полицейском управлении Степанова допрашивала миловидная молодая девушка в форме. Её чуть портила жёсткая складка у рта, да каштановые волосы выглядели неестественно, точно парик.
За время пребывания Степанова в Южной Америке он был в полицейском участке второй раз. Он освоился, держался увереннее, нежили раньше.
Девушка задавала странные вопросы. Её больше интересовали не об-стоятельства, сопутствовавшие появлению Кальвадоса в Москве, его транс-феру, встрече с дочерью, смерти и исчезновению из могилы, а что за люди собрались вокруг Степанова в Парагвае. Полицейская настойчиво расспрашивала о Володе, Борисе и даже Вите. Степанов пытался направить коллегу на верный путь, он даже заявил, что происшествие с пропажей трупа кажется таинственным. Тут девушка словно пробудилась от служебного сна. Не следует подпускать сверхъестественного туда, где его нет, твёрдо сказала она. У местной полиции достаточно проблем с разрытой могилой Кальвадоса. Кто-то пустил слух о чуде. К могиле потянулись легковерные. Трое асунсьонцев объявили, что вблизи могилы у них улучшилось зрение. Дон Хуан Аморалес, съев горсть земли с могилы, отбросил костыли. Заявляют, единственный взгляд на место упокоения Кальвадоса повышает кредитоспособность. Два дня суеверные толпами собираются у могилы Кальвадоса, уничтожая, вытаптывая ближайшие захоронения. Чтобы лучше видеть, становятся на надгробия, в давке валят кресты.
Полицейская сообщила, ещё не решено, какие меры принять в отношении Бориса и Вити. Если б Кальвадос нашёлся на месте захоронения, им грозила бы статья за осквернение, а так – тела нет и дела нет. На этом допрос закончился.
Долетели до Пуэрто-Пинаско на самолёте далее двигались пересев в вертолёт . Путешественники сохраняли спокойствие, хотя внутри у многих кипело. Степанов предчувствовал взбучку от начальства за Кальвадоса. Будто именно он, Степанов, был виновен в его смерти, потом в исчезнове-нии. Операция не доведена до конца, новой звёздочки и улучшения жилищных условий не видать .
Володя напряженно подумывал, не следовало ли ему через российское консульство запроситься на родину. Степанов Степановым, но надо собственную голову иметь. Что скажут в Москве об их поездке на север Парагвая, не имеющей служебной необходимости? Единственное, Володя знал чётко, в провинции кожа стоит дешевле. Володя не богат деньгами, зато из бара Хуаниты, он незаметно позаимствовал две бутылки бразильской кашасы. На огненную воду, как известно из книг и фильмов, у индейцев можно выменять всё что угодно. На пару шкур буйволов должно хватить. Из них Володя в московском ателье пошьёт куртку для себя, пальто тёще и жилетку жене. Тёща считалась главнее. Она больше пила крови и ела нервов.
Бориса беспокоило отсутствие выпивки. Он не успел запастись, Володя же про своё богатство молчал. Одинокого путешественника Павла грызла неуверенность, делала ли ему глазки Хуанита или ему показалось, специально под столом на поминках она трогала его лодыжку ногой или просто искала опору, приняв конечность Павла за ножку стула. Хуанита призналась Павлу, что её предки эмигрировали в Парагвай из Малороссии в прошлом веке. Павел не хотел, чтобы об этом узнал Володя. Он мог составить конкуренцию, сыграв на национальном чувстве. Получилось бы Володя и Хуанита – хохлы, им есть, о чём поговорить, а белорус Павел в пролёте. Павел торговал программным обеспечением. Последнее время дела шли не очень хорошо. Павел подумывал поправить их выгодной женитьбой.
Витю приятно волновало появление в вертолёте Полли. Он сразу расположился к девочке. Почему-то хотелось подёргать её за косички, чтобы проверить, не накладные ли они. Ещё Витя желал знать, кем Полли приходится Ричу, суровому моряку сидевшему в углу вертолёта. На отца Полли он явно не походил.
Хуанита гадала, стоило ли лететь ей, а тем более брать в полёт Педро. Мальчик не отличался крепким здоровьем, не продует ли его в джунглях? Рич и Полли волновались, но предмет их тревог оставался скрыт.
Абсолютную безмятежность сохраняли баронесса фон Галль и её люди, Слепой и дуэнья. Экипаж вертолета тоже не переживал, ведя машину выбранным курсом. Неспешные переговоры пилотов, свидетельствовали о том, что летать над сельвой им приходилось не раз.
Внизу простиралась ядовито-зелёное нескончаемое море крон тропических деревьев. Казалось, случись что-либо непредвиденное с вертолётом, так некуда и сесть, ни одной удобной площадки. Останется ринуться вниз, круша стволы деревьев.
Над деревьями парили орланы. Время от времени показывались коричневые спины прыгающих обезьян. Дети оживлённо восклицали, заметив животных.
Витя и Педро познакомились с Полли. Девочка поведала историю о кораблекрушении, и мальчики прониклись завистью к ней. Вот бы им испытать такое! Значительную часть полёта мальчики посвятили рассматриванию птички колибри, которую Полли везла в клетке.
- Куда мы летим? – поинтересовался Павел, не сводя влюблённых глаз с Хуаниты, заправлявшей выскочившую сорочку Педро в штанишки.
- В страшно занимательное место, - скрипуче засмеялась старуха Галль. - Тур за сокровищами.
- Серьёзно? Вот бы хотелось поправить денежные дела.
- Баронесса знает, что говорит, - сделав круглые глаза, подыграла Хуанита. Она рассматривала поездку, как развлечение, способное встряхнуть после смерти и исчезновения трупа отца.
- И у нас есть карта, где спрятаны сокровища? – продолжал Павел.
- Вот наша лучшая карта! – старуха ткнула золочёным концом костыля в сторону Рича.
- Рич, разденься! – приказала старуха Галль.
Рич послушно сбросил с себя морской китель и тельняшку. Собравшиеся обомлели, уставившись на его спину. Трудно представить, что носителем географической карты может служить человеческое тело.
Встав с мест, путешественники подошли ближе, рассматривая татуи-ровку.
- Где же сокровища? – недоверчиво спросил Степанов.
Старуха подъехала к Ричу на инвалидной коляске.
- Здесь, между родинкой и пигментным пятном, крест видите?
- Тут много крестов.
- Все они поставлены, чтобы отметить маршрут… Рич, дорогой мальчик, спусти трусы пониже. На правой ягодице видите пупырышек? Это Асунсьон, столица Парагвая. От пупырышка наверх уходят речки. Вот река Парагвай. Не узнали? Круто уходит влево в районе Сан-Педро. Он и отмечен первым крестиком. Правее - Парана. Рич, повернись животиком. Карта составлена настолько точно и умело, что даже пупок играет роль. Им отмечен водопад Игуасу, из которого вы чудом спаслись. Теперь возвращаемся на спину. Здесь укрупнение нужного нам района, того, что в общих чертах мы видели на ягодицах и животе.
- Что это за штрихи в складке кожи? – интересовался Степанов.
- Ущелье Анд.
- Нет, правее.
- А это Южный тропик. Отмечен пунктиром через всё тело.
- В общем, на этом парне вся Южная Америка, - мрачно заметил мучимый абстиненцией Борис.
- Если Рича раздеть до пальцев ног, мы найдём Огненную Землю и пролив Дрейка, - подтвердила баронесса.
- На Огненной Земле я был, - печально вставил Володя.
- Как вы туда попали?
- По ошибке, - Володе не хотелось вдаваться в подробности.
- Не правда ли там уникальная природа?
Володя промолчал.
- Смотрите! Смотрите! – закричал Педро.
Путешественники прильнули к иллюминаторам. Сельва, разрываемая ниткой дороги, широко расступилась, открывая пространство активной человеческой деятельности. Дюжина экскаваторов копала землю. Бульдозеры сгребали в сторону камень. Работали буровые установки. Около сотни людей рыли траншеи, прокладывали шурфы. Среди рабочих выделялись фигуры в коричневых комбинезонах , ярких жёлтых касках, бригадиры.
Пилот круто накренил машину, заложил вираж для лучшего обозрения. Штурман повернул голову в салон:
- Донна Галль, это не то место, куда мы летели?
Лицо баронессы побагровело, морщины углубились. Надавив на пульт управления, она рывком заставила инвалидную коляску подкатиться от иллюминатора к Ричу. Старческие дрожащие пальцы лихорадочно забегали по татуировке.
- Повернись, мой мальчик! Ещё повернись.
Глубокий хриплый выдох облегчения вырвался через минуту из груди старухи.
- Они ошиблись, - удовлетворённо сказала она.- Полковник Родригес ошибся. Он принял за крест, отмечающий место захоронения сокровищ, похожую на крест родинку. Глядите!.. Слепой, подай карты.
Охранник извлёк карты из чертёжного тубуса.
- Не те ли карты, о которых рассказывал Володя Записанько? – догадался Степанов.
- Те самые! – подтвердил Володя.- У нас и негативы фотографий тела Рича.
- Как они попали к вам?
- Отдельная история- с гордостью сказал Володя. - Я о своих приключениях в гостинице, прежде чем вам, рассказал графине, простите баронессе. Мы с её людьми проникли в «Хилтон», я – вторично, и изъяли карты и негативы.
- Так и драка была?
- Не без того,- Володя гордо посмотрел баронессу.
Баронесса, развернув большие фотографии спины и живота Рича, объяснила собравшимся разницу на фото и на теле моряка. Родригес роковым образом ошибся, разница была существенная - около полутораста километров.
Немногословный сегодня Борис спросил штурмана, нет ли чего поесть. Штурман открыл дверцу холодильника; покопавшись, извлёк для Бориса рабазу из хвоста быка, тарелку холодной канжики и бутылку имбирного пива. Борис пластмассовой вилкой тыкал в хвост быка, не зная, как к нему подступиться.
Володя, не найдя лучшего собеседника, наклонился к Борису и горячо зашептал, повествуя, как он с баронессой и её людьми повторно пришёл в «Хилтон». Он, Володя, отвлёк глупым вопросом администратора на ресепшене, баронесса тем временем вкатилась в лифт. На этаже караулили выставленные в отсутствие Родригеса его охранники. У одного из них были нунчаки, у другого - кастет. Началась отчаянная стычка между охранниками и Слепым. Баронесса из-под сиденья коляски достала ломик, дала Володе. Володя взломал дверь номера. Не сомневаясь в успехе Слепого, они с баронессой проникли в номер, там людей не было, забрали лежавшие на столе карты и фотографии. Негативы оказались в сейфе, вделанном в стену. Присоединившийся Слепой, обоим охранникам Родригеса он вывихнул руки, подорвал основание сейфа пластидовой шашкой, наполнив комнату удушливой га-рью. Володя со Слепым поставили сейф баронессе в ноги, прикрыв пледом. Они придерживали спинку коляски, чтобы та не опрокинулась от перевеса. Компания двинулась назад. Дуэнья, помогавшая направлять коляску, расточала персоналу и встречным обитателям отеля пламенные улыбки. Володе хотелось поговорить о достоинствах дуэньи, которая ему явно понравилась. Тревожила проблема, оставит ли ей что-либо по завещанию баснословно богатая баронесса…
- Ешь руками, - подсказал Володя Борису, безуспешно пытавшемуся проколоть вилкой затвердевший в холодильнике хвост быка.
Реплика Володи, которого Борис всегда недолюбливал, взбесила его окончательно. Он сердито тряхнул тарелкой так, что хвост упал на пол салона.
- Не дыши на меня салом!- угрюмо сказал Борис, поднимая хвост и теперь не зная, то ли сполоснуть его имбирным пивом и съесть, то ли признаться в оплошности и попросить штурмана дать из холодильника что-нибудь ещё, только не такое экзотическое.
- Я не ел сало! – обиделся Володя, наблюдавший за манипуляциями Бориса с бычьим хвостом. Он намеревался посоветовать Борису помыть упавший хвост в раковине туалета, а потом уже съесть.
- От тебя пахнет салом с луком! – твёрдо сказал Борис.
- Я утром ел солонину с маниокой.
- Вот ты приехал в Парагвай, где имеешь возможность наслаждаться изы-сканными блюдами местной кухни, обращаю внимание нахалов, бесплатно! А выбираешь солонину потому, что она напоминает родное сало.
Володя передумал советовать мыть упавший хвост в туалете, как он сделал бы в подобной ситуации сам.
- Если ты называешь бычий хвост изысками, извини. Приезжай на Украину, я тебе их сотню в тарелку положу.
Вертолёт тряхнуло. Все невольно снова обратились к иллюминаторам.
С вертолётной площадки, рядом с местом, где проводились работы, поднялись две чёрные машины и устремились следом за путешественниками. Красные блики заходящего солнца играли на вороной стали, в больших белых кругах на бортах преследователей угрожающе ощеривались жирные латинские «R» , фамильный знак полковника Родригеса. Такой же был выгравирован на его докторском кольце, которое он никогда не снимал.
Вертолёты Родригеса быстро настигли геликоптер баронессы и теперь шли с ним рядом, в восьмидесяти ярдах справа и слева, не приближаясь и не удаляясь. Штурман и пилот услышали в шлемофоны, обращённые к ним слова преследователей.
Штурман вопросительно поглядел на баронессу:
- Требуют, чтобы мы сели.
- Куда?
- На их площадку. Так приказал полковник Родригес.
- Вот ещё! – закипятилась баронесса, бешено вращаясь вокруг своей оси на инвалидном кресле, признак крайнего возбуждения. – Никаких переговоров с негодяями. Летим дальше, как летели. В небе моей второй родины полковник Родригес пытается командовать, что мне делать.
- Увеличить скорость , баронесса?
- Идите, как шли. Я же сказала!
- Они могут проследить наш маршрут.
Баронесса задумалась, кусая пальцы. Впереди виднелись заснеженные вершины отрогов Анд. С гор клубами скатывался вечерний туман. При оплошности неприятельских пилотов, тлела надежда улизнуть в горных ущельях.
Один из вертолётов Родригеса остался справа, другой поднялся выше и, снижаясь, прижимал геликоптер баронессы к земле. Полковник Родригес, вместе с Эстер наблюдавший в бинокль за происходящим в небе с площадки, где велись раскопки, потребовал принудительной посадки машины путешественников.
Пилот баронессы, не послушавшись хозяйки, увеличил скорость. Верхняя машина Родригеса начала отставать, но, опускаясь, задела брюхом за задний винт геликоптера баронессы. Послышался страшный скрежет. Вертолёт тряхнуло так, словно в него попали из базуки. Мимо путешественников, прильнувших к иллюминаторам , пролился огненный дождь.
- Да пошли вы все к чёрту! – заорал уже несколько минут наливавшийся раздражением Борис.
Он подбежал к пилоту, рывком вышвырнул из кресла и занял его место.
- Чего я делаю, нет так?! – спросил опешивший пилот.
- Ты всё делаешь не так!! Главное, слушаешь выжившую из ума старуху, - пробурчал Борис. – Где тут у вас газ?
Багровый пилот молчал.
- Где газ я спрашиваю, парагвайская каракатица?!! – Борис схватил пилота за горло.
Штурман встал со своего места и на всякий случай отошёл подальше. Путешественники, наблюдавшие за происходящим, потрясённо молчали. Лишь Володя съехидничал:
- Борис, ты ещё деньги за тур попроси у баронессы обратно.
Борис, придушив пилота, заставил показать рукоятку газа. Борис тут же выжал рукоять до конца. Вертолёт броском кинулся вперёд.
- Борис, ты умеешь управлять вертолётом? – спросил Степанов.
- Я много чего умею, да не говорю, - процедил Борис.
От резкого движения, сорванные с кресел дети укатились назад, дуэнья и Слепой упали, баронесса на коляске укатилась в хвост. Чтобы удержаться, Павел невольно обнял Хуаниту. Колибри вырвалась из открывшейся дверцы клетки и, безудержно вереща, заметалась по салону.
Работая штурвалом, Борис бросал вертолет то вверх, то вниз, и на предельной скорости направлял к горам. Порой, идя совсем низко, казалось, геликоптер вот-вот врежется во вздыбившиеся утёсы предгорья. Иногда, треща от напряжения, машина скрывалась в облаках, точно любитель-пилот желал проверить, какие высоты она способна покорить на максимуме. Борта вибрировали. Катавшиеся внутри, как шарики, путешественники с опаской прислушивались к мерному, грозному дрожанию, за которым следует хлопок лопнувшей переборки и распад в воздухе на куски металла.
Несмотря на усиленные виражи Бориса, на них способен лишь неве-дающий страха самоучка, преследователи не отставали. Они взмывали вверх и падали вниз, идя вровень с геликоптером баронессы.
С вертолётной площадки в погоню устремилась третья машина. Её вёл сам Родригес, рядом – Эстер.
- Туристы и старуха ответят мне за кражу карт!- выкрикнул полковник.- А морячок Рич не улизнёт от меня, как сначала в Гонконге, а потом у берегов Чили!
Вертолёт Родригеса обладал мощным двигателем, лучшей скоростью, но, включившись поздно в преследование, летел далеко сзади.
У края гор чёрные вертолёты настигли геликоптер путешественников. Один из них завис поперёк движения, преграждая Борису и остальным вход в ущелье. Борис на страшной скорости направил геликоптер в хвост стоявшему на пути вертолёту. Вновь раздался ужасающий скрежет, такой слышат лженашептыватели в аду. Машину Бориса швырнуло на сторону. Чёрный вертолёт накренился и врезался в утёс. Взрыв бензобака высветил жёлтым пламенем синеющие ввечеру окрестности. Наш геликоптер подняло вверх, боком он пробороздил земляной выступ. Ударившие о камни винты рассыпали фейверк искр. Геликоптер нырнул в затянутое туманом ущелье.
Видимость составляла не более пятидесяти ярдов. Борис вёл машину с риском для себя и товарищей по несчастью. Выступы отвесных скал неожиданно выныривали из тумана, преграждая дорогу. Борис тут же давал влево или вправо, смотря по обстоятельствам. Он летел самым опасным способом, не снижая скорости, полагаясь на собственную ловкость и чуткость руля. Два или три раза вертолёт ударялся корпусом и винтом о скалы, высекая снопы огня.
Преследователи не отставали. Уцелевший вертолёт и присоединившаяся мощная машина Родригеса упрямо шли следом. Родригес летел выше, другая машина – почти кабиной в хвост геликоптеру путешественников. Туман мешал преследователям не меньше, чем Борису. Им тоже приходилось неистово маневрировать, избегая столкновения со скалами и друг с другом. Борта бились о камни. Извлекаемое пламя освещало крутые стены извилистого ущелья.
Борис пытался уйти от погони на пределе возможностей. Чувство опасности возросло до предела , зашкалило, обратясь в противоположность , ледяное спокойствие. Холодный пот бежал по лбу и щекам, заливая глаза. Борис смахивал пот с век, и крепкие руки его направляли вертолёт вверх –вниз, вправо-влево. Зрачки расширились, глаза лихорадочно блестели, отражая работу ума. Путешественники надеялись на Бориса. Хуанита обняла Педро и Полли. Баронесса вцепилась в поручни . Слепой и дуэнья сидели на полу у колёс её инвалидной коляски.. Степанов, Володя, Рич и Павел замерли в креслах. Павел пристегнулся крест на крест, не только своим ремнём , но и от соседнего кресла. Витя стоял в кабине пилотов за спиной отца. Втайне он верил в него больше других. Пилот и штурман, забившиеся в угол, с немым ужасом следили за манёврами Бориса.
В какой-то миг прямо по ходу вертолёта возникла отвесная скала. Доля секунды и геликоптер разбился бы в лепёшку. Борис чудом успел направить машину вниз. Скрежеща верхом пропеллера по скале, она устремилась по тесному коридору, ведущему неизвестно куда.
Туман совсем сгустился, в то время как гул вертолётов преследователей стал стихать. Прошло четверть часа, прежде чем путешественники уверовали, погоня отстала. Видимо, отвесная скала сбила их с толку. Они взяли вверх или в стороны, но никак не вниз.
Сорок минут летели в сплошном тумане. Постепенно он рассеялся. Выглянуло солнышко. Внизу показались карликовые деревья, зелёная трава, окружённое камнями скудное озерцо.
Борис схватил за лацкан пилота:
- Сажай машину. Этого я не умею.
Борис вывалился с кресла, вернулся в салон. Вертолётом снова управляли пилот и штурман. Парагваец-пилот огромным платком вытирал с багровой шеи пот. Африканец-штурман нервически икал. Никто не решался сказать Борису слова.
Когда вертолёт сел на лужайку у озера Борис вышел первым. Он сел в траву, широко расставив ноги. По его штанинам лазали ящерицы, перед лицом крутились разноцветные бабочки. Борис ничего не замечал.
Витя, спрыгнувший с вертолёта следом за отцом, никак не мог понять, откуда у того открылись пилотные способности. С вертолёта спускали кресло с баронессой. Она опять хотела командовать. Пилот и штурман расстилали на земле карты. Надо было определить, куда они попали. Струившаяся в межгорье заря делала участок у озера единственным ярким местом. Окрестности уже потонули во мраке надвигавшейся ночи.
Баронесса распорядилась достать из вертолёта палатки, расположиться лагерем там, где сели, у озера. Упала глухая субтропическая ночь. Изнемогшие от усталости дети и взрослые быстро уснули, улегшись на надувные матрацы.
Полли спала крепко, но к полуночи сон её как рукой сняло. Ей привиделся кошмар. В который раз она переживала перипетии кораблекрушения. Полли снилось, она дрейфует на мачте, Рича нет, зубастые акулы выпрыгивают из воды , чтобы схватить её. Дельфины стараются спасти девочку, вступив в неравную схватку с хищницами. У дельфинов нет острых акульих зубов в три ряда, они слабы. Полли знает, дельфины ослаблены, почти неделю они не могут найти планктон. Дельфины повержены, истекают кровью. Вожак дельфинов, лучший друг Полли, вынужден повернуть прочь. Его соплеменники трутся боками о бока вожака, морской водой промывая полученные в бою раны. Передними плавниками вожак смахивает набежавшие на глаза слёзы. Ему жаль Полли, но он не может помочь. Мачта трещит. Акулы всё ближе. Остался крошечный кусочек бревна, на котором сидит Полли. Хищницы подбираются к ногам, Полли тянет их к подбородку. Зубастая акула прыгает, целясь девочке в нос… Полли вскрикнула и проснулась.
Откинув москитную сетку, Полли соскользнула с матраца. Ногой она нащупала фонарик, подняла, не зажигая, огляделась. В палатке надлежало спать, кроме Полли, Вите, Педро и взявшейся присматривать за детьми Хуаните. Но Полли чувствовала, что в палатке никого нет. Ни от одного из спальных мест не исходило тепла, выделяемого телом человека, и ощущаемого сенситивными людьми, к которым относилась Полли.
Чтобы проверить себя, Полли включила фонарик, через москитные сетки высветила матрацы. Она не ошиблась. Все три места пустовали. Снаружи у палатки хрустнула ветка. Полли прислушалась. Совсем рядом осторожно прошёл кто-то крупный. Полли предположила: либо андский медведь, либо ягуар, либо крадущийся человек. Нажим шагов соответствовал этим трём представителям окружающей фауны.
Любопытство и страх с двух сторон грызли сердце Полли. Первое победило. Полли откинула полог палатки и выглянула.
Лунная дорожка бежала по краю озера, открывая редкую рябь. Карнаубы на берегах глухо шелестели листьями в порывах ночного ветра. Нещадно трещали цикады. Со склонов гор, поросших йерба-махо, веяло влажным холодом. С выключенным фонариком Полли кралась по лагерю. Где же мальчики, волновало её.
Не все взрослые спали. В их палатках горели фонари, рисуя тёмные фигуры за полотняными стенами. По силуэтам Полли легко определяла, кто есть кто. Вот в окружении дуэньи и Слепого мечется по палатке в инвалидном кресле баронесса фон Галль. Она громко говорит по спутниковому телефону, жалуясь большому начальнику в Асунсьоне на неправомерные действия полковника Родригеса, чуть не приведшие к гибели путешественников, требует обеспечить безопасность арендованных ею транспортных вертолётов, долженствующих доставить буровое и строительное оборудование для осуществления раскопок сокровищ. Ощущая, что на другом конце провода не очень верят в сокровища, баронесса волнуется, дрожит, повышает голос, нервно топает стопой, попадая на педаль ускорения, от чего инвалидное кресло вертится волчком.
В следующей палатке приглушённый шепот. Здесь Хуанита. Она пришла к Павлу, а тот, не теряя времени, взялся объясняться в любви. Он говорит о переполняющих его чувствах, о том, что влюбился в Хуаниту сразу, как только она появилась на парадном крыльце фамильного особняка Кальвадосов. Хуанита трепещет, она сомневается в искренности Павла. А тот продолжает говорить, уверяя, он никогда не встречал такой женщины, как Хуанита, одновременно красивой, очаровательной и умной. В Хуаните есть некий шарм, не дающий ему спать какую ночь. О себе Павел сообщает, он богат, но одинок. Сердце его чисто и нежно, пусть коварные и злые женщины неоднократно обманывали, и жестоко, унося часть имущества, мебели, пытаясь навредить в делах. Сейчас бизнес Павла чуть пошёл на спад, но так случается. Как деловой человек, он желал бы деликатно узнать, какие фабрики, заводы, рудники принадлежат Хуаните, сколько у неё земельной собственности. Павел достаёт карту Южной Америки. Хуанита спокойно показывает, где у неё что. Глаза Павла загораются. Плечи влюблённых касаются друг друга.
В соседней палатке Рич, Володя, Борис и Степанов. Рич раздет до пояса. Он не утомляется показывать знаки на своем теле. Туристы увлечены разглядыванием татуировок. Они хотят определённо знать, что баронесса не ошиблась, дорога к сокровищам выбрана верно.
Узкий луч фонарика метнулся среди палаток. Полли остановилась, замерла.
- Девчонке ни слова, - услышала она шипящий с присвистом , голос Вити.
- Клянусь Святой Девой! – пробормотал Педро.
Полли отошла от палатки, и ступавшие на цыпочках мальчишки бук-вально упёрлись лбами ей в грудь. Полли была выше ростом.
- О чём, это ни слова? – строго спросила Полли.
- О доме…- вырвалось у растерявшегося Педро.
Витя зажал обоими ладонями рот Педро. Тот виновато глядел на Витю. Витя потупился. Большая часть тайны была раскрыта. Витя тяжело вздохнул. Ох уж эти латиноамериканцы, что они, что девчонки, не тем ни другим нельзя доверять тайн.
- Говори , говори!! – настаивала Полли.
- О доме на холме, - признался Витя.
- Не далеко за горой, - пояснил Педро, которого теперь так и подмывало рассказать первым.- Мы нашли заброшенный дом.
- Никакой он не заброшенный, - возразил Витя; Самый настоящий жилой дом.
- С коммуникациями? – спросила Полли.
- Чего ещё такое?
- Канализация, вода, электричество, газ там есть?
- Во даёт! – подавился воздухом Витя.- Ты ,что, там жить собралась?
- Просто мама с папой, когда дом покупали, всегда уточняли, есть ли там хотя бы отопление и горячая вода.- При воспоминании о родителях глаза Полли наполнились слезами.- Я хочу видеть этот дом!- добавила она решительно, чтобы преодолеть слабость, которую не желала показывать мальчишкам.
- Мы дом уже видели, - неуверенно сказал Педро.
- Для девчонок это очень страшно, - добавил Витя. Второй раз смотреть мрачный дом и его ломало.
- Я уверяю. Это очень страшно, - стремился напугать Педро.
- Я не боюсь.
- А если там злодеи?
- Чепуха.
- Мертвецы?
- Видала и не такое.
- Вышедшие из ада?
- Ой, ой, ой, испугали насмерть!
- Сама смерть?
- Смерть – это всё равно как свет выключат, так сказал Рич.
- Пытки?
- Сначала больно, потом - обморок, и ничего не чувствуешь.
- Бедовая девчонка! – выскочило у Вити.- Как наша училка музыки из 4-го «Б».
- Пошли! – вяло принял решение Педро.
Ребята повернули от лагеря. Вскоре, вытянув шею, блистая в лунном свете чешуёю, дорогу им перебежал крупный броненосец. Полли испугано вскрикнула.
За отрогом горы открывалась короткая равнина, границы которой вычерчивались синим небом и жёлтым светом месяца. Дорога была усыпана острым камнем, быстро идти не представлялось никакой возможности. Лучи фонариков распугивали ящериц и змей. Они затаивались или, шурша в булыжнике, уползали прочь. Две или три гремучих змеи включили трещотки, раздули щёки, встали на хвосты и, вращая узкими глазами, с беспокойством наблюдали за детьми, потревожившими час их охоты. Предгорье изменило направление, впереди показался холм, на нём – двухэтажный каменный дом с мансардой. Полли поразил не столько уединённый дом, как из под земли выросший в пустынной местности, сколько столбы электропередачи, протянувшиеся от него и терявшиеся в сельве.
- Дом, - сказал Педро, трясясь мелкой лихорадкой. От ужаса вызываемого, черневшим против синего неба зданием, у него прыгали толстые щёки и стучали зубы.
- Свет! – прошептал Витя, схватив товарищей за шеи и пригнув к земле.
На верхнем этаже одиноко стоящего дома мелькнул огонёк. На миг показалась человеческая фигура. Кто-то ходил из комнаты в комнату.
Выключив фонарики, дети лежали на земле. По замершему лицу Педро пробежал геккон. Он гадливо сбросил ящерицу, попав на Полли. Та поморщилась, поймала ящерицу, осторожно положила на землю.
- Идём! – сказала Полли.
- Куда? – спросил Витя.
- В дом.
- В дом? – протянул Педро.- Ты сошла с ума!
- Это может быть важно.
- Для кого?
- Для всех.
- Мы договаривались показать тебе дом, но не идти туда.
- Ладно, не скули перед девчонкой. Пошли!- неожиданно смело поддержал Полли Витя.
Полли, Витя, а потом неохотно Педро короткими перебежками от валуна к валуну стали приближаться к дому. На верхнем этаже продолжал мелькать свет. Подойдя ближе, дети могли рассмотреть фигуру человека в плаще и нахлобученной на лоб шляпе, ходившего с фонарём в руке мимо окон. Человек таился, прикрывая фонарь ладонью.
Дом не окружала ограда, собаки его тоже не охраняли. Дети подошли к парадной двери, толкнули её. Дверь оказалась открытой. Дети вошли в просторный вестибюль, судя по очертаниям, уставленный старинной мебелью. Почти сразу наверху раздались громкие шаги. Дети прятались за шкафом.
Человек спустился по винтовой лестнице. Лицо его было сосредоточенно и бледно. Глубоко посаженные глаза казались глазницами мертвеца, пролежавшего в земле ни одну пару лет. То ли сквозняк гулял по дому, то ли от незнакомца веяло леденящим холодом.
Незнакомец подошёл к шкафу, растворил дверцу и принялся выгребать с полок какие-то мелкие предметы, которые он торопливо бросал в картонный ящик, зажатый подмышкой. Бледная тонкая рука с давно нестриженными обломанными ногтями оказалась у самого носа ближе всех стоящего за шкафом Педро. Он с ужасом смотрел на руку, сдерживая себя, чтобы не закричать от страха. Увлечённый делом незнакомец, не предполагавший, что в доме может находиться ещё кто-нибудь, не замечал никого. Отклонись луч его фонаря чуть в сторону, он неминуемо высветил бы за шкафом перекошенные лица детей.
Человек опустился на колено, заклеил коробку скотчем и вышел из дома. Вскоре послышалось фырканье лошади. Дети появились из убежища, подошли к окну: в лунном свете вниз по горному склону удалялся незнакомец. Он скакал в противоположную от палаток сторону.
- Я подумал, это дед, - прошептал Педро.
- Может, луна так упала, - засомневался Витя.
- На голову тебе луна упала. Я деда в любом виде узнаю.
Полли, никогда не видевшая Кальвадоса, молчала.
- Только странный дед,- продолжил Педро. – Будто он месяца два в могиле пролежал, а потом вышел.
- Как он умер, и недели не прошло, - сказал Витя.
- А как изменился! Настоящий мертвец. Бледный, глаза провалились, а лицо точно червями покусано.
- Надо посмотреть, земли с него не насыпалось.
Всадник скрылся из виду, и Полли зажгла фонарь. Следов земли у шкафа не было, зато валялось много дискет, мини-дисков, СD.
- Здесь должен быть компьютер, - заволновался Витя.
Боясь столкнуться с оставшимися в доме сообщниками незнакомца, дети поднялись по лестнице на второй этаж. В большом зале они нашли не то что компьютер, а целый командный пункт, сеть связанных между собой проводами компьютеров, мониторов, пультов. Витя сел в кресло и тут же включил огромный экран.
- Ну и ну! Ловко, - не удержал восхищения Педро.- Ты умеешь?
- Витя - профессиональный хакер. Никнейм – «Взламывающий всё», - спо-койно пояснила Полли.
- Не надо разбалтывать то, что сказали тебе по секрету, - огрызнулся Витя.
- Вот я бы не разболтал, если б ты сказал мне , - обиженно заметил Педро.
На экране компьютера появилась карта Южной Америки. С двух океанов, омывающих материк, Атлантического и Тихого, к побережью устремлялись тёмные точки.
- Я так и знал, - вздохнул Витя.- Полковник Родригес вызвал своих. Со всего света стекаются злодеи к золоту, которое он намерен найти.
Витя пробежался пальцами по клавиатуре, как пианист, исполняющий сложнейшую фугу. Крошечная точка в Атлантическом океане исчезла. Витя вытер пот со лба.
- Одними меньше, - сказал он.
- Что ты сделал? – нагнулась к экрану Полли.
- Только что потопил корабль с двустами семидесятью двумя «чёрными вдовами» .
- Кто это?
- Отъявленные женщины террористки. Они тоже хотели поживиться золотом Родригеса.
- Кто же их вызвал?
- Родригес и вызвал.
- Не говорите загадками! – закричал Педро. – Вы всё знаете, а я нет.
- Полковник Родригес, он же - Майкл Фрезер, он же – ещё тысяча имён, никнейм в Сети – 666, очередной злодей, возомнивший, что он может управлять миром. Я борюсь с ним с восьми лет, когда папа купил мне первый ноутбук. Родригес ищет сокровища III-го Рейха. Найденное золото он хочет выбросить на мировые рынки, обрушить их, за бесценок купить ценные бумаги, контрольные пакеты акций, сделаться финансовым королём Земли, а затем на 180 градусов изменить идеологию.
- Чего?- Педро чувствовал себя как на уроке в школе, когда половину не понимаешь.
- Изменить идеологию, это значит, всех злодеев сделать праведниками, а всех нынешних праведников, объявить злодеями. Понятно?
- Ну.
- Витя, ты такой умный! – со значением сказала Полли. Сердце её таяло. Девочка положила руку на спинку кресла , где сидел Витя.
Педро надул губы:
- У вас что, в России, всему этому в школах учат?
- Ещё один есть! – объявил Витя.
Другая точка исчезла с экрана.
- Как ты так делаешь?
- Я вхожу в компьютер корабля, путаю там всё, сбиваю схемы. Корабли теряют курс, натыкаются на рифы, входят в циклон, подставляются под тайфуны и гибнут.
- А ты уверен, что на кораблях не погибают и хорошие люди? – спросила Полли.
- Над этим я не задумываюсь. Я сужу вот почему, - Витя дал увеличение.
В море на широте экватора стал виден гибнущий девятипалубный ко-рабль с развивающимся над ним морковным флагом, в центре которого был белый круг, в круге – чёрный череп, скрещённые кости, латинская «R».
- Знак Родригеса, - пояснил Витя.
- Такой же, как знак торговых марок, - заметила Полли.
- Мы полпали на главный командный пункт Родригеса. Незнакомец, по- видимому, его человек, попытался забрать наиболее важные носители информации, поскольку рядом появилась баронесса и наши родители, которые рано или поздно наткнутся на дом. На вход в Сеть неизвестный поставил «замки», которые я вскрыл… Ну что, я их всех виртуально уничтожил, - удовлетворённо откинулся в кресле Витя, когда в Атлантическом океане исчезла последняя тёмная точка.
- А на самом деле? – спросила Полли.
- Что на самом деле?
- Виртуально корабли, шедшие к Родригесу ты уничтожил, а на самом деле они перестали существовать?
Витя посмотрел на Полли как на человека, который вообще ничего не понимает. Перехватив его взгляд, Педро успел принять умный вид.
- На самом деле они существовали?
- Кто?
- Не кто, а что… - Витя вытер тылом ладони пот со лба.- Чтобы на самом деле уничтожить сообщников Родригеса прежде нужно, чтобы они реально существовали.
- А их не было?
Витя пожал плечами:
- На экране были, теперь – нет.
- А «чёрные вдовы»? Ты всё придумал?
Витя разозлился:
- Ты тёток в поранжах на корабле не видела?!
- И откуда цифра двести семьдесят два?
- Тяжело с бестолковыми…
- Живыми нам отсюда не уйти, - пробормотал Педро.
- Уходить пора! - прозвучал за спиной детей голос.
Они окаменели. Любопытная Полли повернулась первой:
- Рич!!
Действительно это был Рич, в числе других пустившийся на поиски детей по просьбе Хуаниты, обнаружившей пропажу. Для успешных розысков путешественники рассеялись, и только Рич двинулся в верном направлении. Витя не радовался появлению Рича, он знал, его оторвут от компьютера. Операция по борьбе с полковником Родригесом перейдёт под управление взрослых. Отец заставит держаться подальше от суровой битвы. Никто не оценит его способностей по работе в Сети! Скорей бы вырасти! Витя нехотя встал, выключил компьютер.
Троица, возглавленная Ричем, пошла назад к лагерю. Рич светил фонарём наверх по отрогам гор, чтобы луч заметили остальные, прекратили поиски и вернулись к палаткам. Витя ненавидел Рича, прервавшего интереснейшее занятие в разгаре. Витя схватил Полли и Педро за локти, чуть придержал, чтобы они отстали.
- Приглядитесь, Рич очень похож на Кальвадоса, - тихо прошептал он.
- Кальвадос, Кальвадос, все о нём говорят! А я его никогда не видела. Хоть бы дали поглядеть одним глазком! – недовольно сказала расположенная к Ричу Полли.
- А я как увидел моряка, сразу заметил, что он похож на деда, - под-твердил мнение Вити Педро, мучавшийся, когда же кончится ночная прогулка.
- У Рича усы и борода, как наклеенные, - нагнетал страх Витя.
Дети попытались, забежав с боку, разглядеть лицо Рича. Темнота ме-шала. Блики фонарей делали грубую физиономию моряка совершенно ужасной.
- Ау! Мы здесь!! – прокричал Рич.
- Усы и борода у Рича настоящие, - вступилась Полли. – Если б они были не настоящие, они бы отклеились, когда мы с ним несколько дней плыли на мачте в океане.
- Во-первых, на мачте в океане вы находились не несколько дней, а несколько часов, - уточнил Витя.- Ты сама Полли, рассказывала, а теперь забыла. Во-вторых, вы не плыли. Ты тоже говорила. Был штиль. В штиль накладные бороды и усы не отклеиваются.
- Много ты знаешь!.. Рич прыгнул в воду с яхты Фрезера. И ничего у него не отклеилось.
Витя сжал друзьям плечи:
- Смотрите, из кармана Рича торчит шляпа, которая была на голове незна-комца, собиравшего в доме дискеты.
Дети насторожились.
- Хватит болтать! – громко воскликнула Полли, переводя взгляд с кармана Рича на дрожавшего мелкой дрожью Педро, а оттуда на Витю. – Это носовой платок…
- Тсс…- прервал шёпот детей Рич.
- Что?? – все замерли.
- Слышите? Обезьяны…
В кустарнике, покрывавшем склоны гор, раздавался отдалённый нарастающий шум приближающейся большой армии, шедшей не разбирая дороги. Шум мешался с треском ломающихся сучьев, криками перепуганных животных и птиц. Протяжный устрашающий рёв прокатился по ущелью, многократно усиленный эхом. Сотни спасающихся бегством древесных лягушек пересекли дорогу. Дети и Рич, запрыгнули повыше на камни, чтобы не соприкоснуться с их ядовитой кожей, не стать случайной жертвой лягушачьих жал. До лагеря оставалось ещё далеко. Взрослые, вышедшие на поиски детей, не показывались. Визгливый, выворачивающий внутренности крик повторился.
- Кто это? – прошептала Полли.
- Вожак обезян-ревунов, - пояснил Рич.- Ревуны-широконосы вышли на охоту.
Шум подходил ближе и ближе. Дети уже различали плоские морды, злые глаза обезьян, смотрящих из кустарника.
- В этом году неурожай плодов. Обезьяны стали агрессивными, нападают на людей, - Рич выдал неутешительную информацию.
За поворотом показались хорошо заметные в лунном свете палатки лагеря.
- Бежим! – призвал Рич и побежал.
Дети бросились следом. Они успеют достичь лагеря, их не тронут. Витя и Полли работали ногами со всех сил. Толстый неуклюжий Педро зацепился за булыжник, упал и заплакал. Чёрная шевелящаяся масса из голов, лап, поросших густой шерстью тел выкатилась из кустарника, накрыла Педро. Стоголосый вопль победы и удовлетворения разорвал воздух ущелья. Слабый голос Педро поглотило звериное урчанье.
Витя и Полли забились в ближайшую палатку. Нервы Полли сдали. Чтобы не слышать устрашающих воплей обезьян, она заткнула уши пальцами, закрыла лицо локтями и, сидя на полу, односложно бормотала:
- Боюсь! Боюсь! Боюсь!
Витя глядел на Полли с неприязнью. Бледный, как полотно, он пытался сохранить мужество. Его выдавали выбивавшие дробь зубы.
Хватая у палаток камни, Рич швырял ими в обезьян. Обезьяны отвечали градом булыжников и палок. Возвратившиеся с поисков детей путешественники атаковали обезьян с флангов. Сражение ожесточилось. С обоих сторон имелись раненые. По лицу Степанова текла кровь. Борису больно попали булыжником в бок. Невредимым оставался Павел, державшийся за спинами товарищей.
Гулкий выстрел карабина отозвался горным эхом. Из командирской палатки выкатилась баронесса, на коленях она держала винтовку с дымящимся стволом. Напуганные выстрелом ревуны отступили.
Путешественники собрались вкруг, обсуждая случившееся. Бившейся в истерике Хуаните искренно сочувствовали. Выдвигались мнения относи-тельно того, что могло случиться с Педро, которого нигде не могли найти. Большинство полагало, что мальчика нет в живых, но никто не решался высказаться прямо.
Павел на правах ухажера не нашёл ничего лучше, как отвести Хуаниту подальше, неуклюже обнять и скомкано высказаться:
- Дона Хуанита не убивайтесь… Если вы примите моё предложение и я стану вашим мужем, о чём мечтаю с первых дней, уверен, мы с вами произведём на свет нового мальчика.
Хуанита резким движением стряхнула с талии ладонь Павла:
- Как вы смеете прелагать новое замужество в обстоятельствах, сломивших сердце и душу матери?! Мне нужен Педро, а не новые мальчики. Лучше бы вас, Павел, утащили обезьяны!! – добавила она с горя.
Павел сыпал извинения. Хуанита отвернулась. Обострённый её слух уловил неприятные слова Полли, адресованные Вите:
- Мне кажется, похищение Педро обезьянами пойдёт ему на пользу. Я не встречала в жизни более избалованного мальчишки.
- Парень, как парень… - пытался защитить товарища Витя.
- Помнишь, как в обед он требовал холодного чая, вместо апельсинового сока? Когда повар сказал, что чая нет, Педро застучал ножками…
- Ничего подобно я не видел.
- А я видела! Вы мальчишки, крайне невнимательны. Педро не съел ни одной котлеты, чтобы не покопаться в поисках волос или иголок. А его привычка пожевать-пожевать и выплюнуть?.. Обезьяны научат Педро манерам.
- Если не съедят.
- В каком фильме ты видел, чтобы обезьяны ели людей? Они воспитают его как вожака стаи…
- Гадкая, невоспитанная девочка, - прервала беседу детей Хуанита. – Ты глумишься над чужим горем. Не тебе рассуждать, плох ли, хорош ли Педро, после того, как его не стало…- окончательно разрыдавшись, Хуанита пошла в палатку. Прикусив язык, Полли смотрела ей в спину.
Взбудораженные событиями вечера и ночи путешественники не ложись спать. В палатках горели фонари, велись разговоры. Степанов ни мало удивился, когда полог его палатки отвернулся, и перед ним предстала Хуанита, переодевшаяся в лучшее платье. Хуанита вежливо попросила Бориса, Рича и Володю выйти. Они отправились дышать ночным воздухом.
Хуанита оглядела палатку. Там где располагалось место Бориса; царил полный хаос. Вещи были разбросаны. Из рюкзака торчала бейсболка. Видное место занимали семейные трусы. Огромный, сорок восьмого размера, кроссовок лежал на разобранной постели, второго кроссовка и след простыл. Володя над матрацем натянул бечёвку, где сушились застиранные в горном озере майка и рваные на пятках носки. Хуанита, чуждая антиэстетизма, поморщилась. Угол Степанова представлял совершенство. Тапочки стояли у матраца нос к носу. Брюки и сорочки висели на вешалках, пристроенных к потолку. Импровизированную полку из трёх брусков, принесённых из сельвы, занимали стакан для полоскания, одеколон и дезодорант. Футляр зубной щётки лежал строго параллельно зубной пасте. Место Рича тоже отличалось порядком, но Хуаниту не интересовал Рич.
Степанов с гладко зачёсанными назад набриалиняными волосами, в ночной пижаме, в мягких туфлях являл человека, волей судьбы пушечным выстрелом извлечённым и заброшенным из люкса фешенебельного отеля в Ницце в гущу парагвайских джунглей.
Степанов предложил Хуаните сесть. Она опустилась на походный раскладной стульчик, провалившись чуть не до земли. Хуанита начала не сразу:
- Расположение звёзд устроилось так, что из далёкой Росси вы попали в наш Парагвай. Забота о моём отце привела вас, русского офицера, сыщика, на порог дома в Асунсьоне. Благородство ваше, сеньор Степанов, не имеет границ. Не ваш промах, но моя беда, что я потеряла отца. Сегодня исчез горячо любимый сын, Педро.
Плечи Хуаниты содрогнулись от рыданий. Степанов опустился около неё на колени, не зная как успокоить.
- Хуанита, Хуанита…- бормотал он.
Налив кока-колы, и бросив в стакан аспирина, Степанов протянул Хуаните. Она неохотно сделала глоток.
- Я понимаю, как вам плохо, - начал Степанов, чтобы нарушить тягостную тишину.
Хуанита порывисто обернулась к нему:
- Мне могло бы быть лучше, если б вы не были слепы!
- Я не заметил какой-нибудь новой опасности, угрожающей вам?
- Вы не заметили грозящего вам счастья! .. У вас на глазах шоры, а сердце подобно ледышке, если вы просмотрели пульс, бьющийся в унисон с вашим.
Степанов беспомощно поглядел на запястье.
- Вот он здесь! – Хуанита положила руку Степанова между грудей.- Слышите, как стучит? Слепец! Слепец!
- Постойте, но Павел? – Степанов не хотел огорчать Хуаниту среди несча-стий. Но обманывать её, принести в недалёком будущем свежее разочарование тоже было не по-его.
- Павел, это ваш друг? Я не предполагала, что у него такое короткое и смешное имя. Я именую его гранд-гарсон, большой мальчик, помешанный на моих миллионах. Нет, нет и нет, у нас не может быть ничего общего. О чём бы он не говорил, он думает сугубо о материальном. Ваша же душа возвышенна. В вас чувствуется достоинство бессеребрянника – принца, ведущего себя равно во дворце и хижине бедняка.
Степанов вскинул голову, незаметно бросил взгляд в зеркало, прикреплённое к стойке палатке. В России принцем его никто не называл.
- Подождите, подождите, мне надо подумать… Я не желаю переходить дорогу Павлу. Мне думается, он не плохой человек. Симпатия его к вам достаточно искренна.
- Что мне Павел? Я люблю вас. Я полюбила вас с первого взгляда, но вы не заметили ни единого пламенного взора , что я посылала вам долгое время. Павел ухитрялся помещаться всегда между нами. Он перехватывал адресованные вам знаки. Сейчас я в беде. Седьмое чувство подсказывает, исключительно вы способны разыскать и спасти моего сына, вырвать из плена ужасных животных. Если Педро ещё жив…- глаза Хуаниты снова наполнились слезами, а плечи вздрогнули от рыданий.- Только вы способны распутать клубок тайн, в центре которого наш дом, допытаться до правды, что сталось с отцом. Вам я верю, вам доверяю судьбу слабой женщины, к вашим стопам складываю любовь, преданность и то, что менее мне ценно – молибденовые рудники, фабрику селитры, мясной цех в Сантьго-де-Чили, парагвайские государственные бумаги…
- Постойте, постойте!..- прервал перечисления Хуаниты покрасневший Сте-панов.- Опасность, в которой мы находимся, обрушившиеся несчастья, на-пряжение сил не дают нам возможности рассуждать здраво…
- Браво! Браво! – в восторге закричала Хуанита. – Узнаю мой слог. Мы родственные души. Мы выражаем мысли одним языком. Тем более мы должны быть вместе. Долой прозу, мне нужен человек с благородной душой и возвышенной речью!..
- Но день-два, неделя…
- В том и дело, что у нас нет времени. На пути истинной любви вечно пре-пятствия. Я только что от баронессы. Ей сообщили через спутник из Сан-Пауло, вас разыскивает русский консул. Москва требует немедленно вернуть вас домой.
Степанов тяжело вздохнул. Последовала минута молчания.
- Тогда я должен идти.
- А я?
- Мне нужно время, - Степанов попытался мимо Хуаниты выйти из палатки, но она опередила его. Рыдая, Хуанита выбежала в ночь.
Степанов чувствовал себя негодяем. У женщины похитили отца и единственного ребёнка, а тут он со своей холодностью.
Предрассветный ветер гулял в кронах пальм. Заснеженные вершины гор окрасились багрянцем лучей восходящего солнца. Плеск рыбы разорвал гладь озера, тонкая зыбь побежала к берегу. Дым костра ровной полосой стелился над лагерем. Вертолётчики развели огонь. Из листьев и стеблей йерба-махо они варили матэ, парагвайский чай.
Рич, Володя и Борис тоже расположились у костра. Борис заснул, и в поисках тепла то и дело норовил заползти в пламя. Вертолётчики вежливо откатывали Бориса, не будя. Рич рубил мачете кустарник, подбрасывал дрова в огонь. Володя нетерпеливо поглядывал на палатки.
Заметив вышедшего из палатки Степанова, Володя тут же направился навстречу:
- Дождались! - двусмысленно сказал он.- Могу я пойти нормально поспать хоть пару часов?
- Иди, спи, - сухо сказал Степанов.
Степанов и Володя видели Хуаниту. Она прошла к озеру. Села на ка-мень у вертолёта, смотря на воду.
- Эта сучка всех заколебала, - сказал Володя.- Никому спать не дала. Сначала выставила вертолётчиков, чтобы поговорить с Павлом, потом – меня , Рича и пьяную свинью Бориса, что спит у костра, чтобы охмурить тебя…
Степанов тупо глядел на Володю. Глаза его наливались кровью.
- Как ты назвал Хуаниту?
- А как?!
Степанов схватил Володю за шиворот, притянул к себе. Володя от неожиданности опустил руки, захрипел.
- Никогда не смей так называть женщину! Никогда!! Если тебе в школе не привили уважения к женщине, то воспитаю тебя я…- Степанов ослабил хватку.- У женщины горе, она потеряла сына, сама не знает, что делает. У тебя дети есть?
- Двое, спиногрызы…Что толку? Лишь деньги на детей переводи… Ладно, отпусти. Я не знал, что у вас серьёзно. А Родина?
Степанов бросил Володю.
- Баронессе звонил наш консул. Я возвращаюсь в Россию.
- А я?
- И ты со мной. Куда ты денешься?
- Погоди, - оторопел расстроившийся Володя.- Но шкур мы не купили. Я не могу вернуться без кож.
- В аэропорту купишь, в «DUТY FREE». Осчастливишь тёщу, - оборвал Степанов, направляясь к палатке баронессы.
Баронесса выкатилась к нему. Солнце, засиявшее над горами, осветило её старческое, подобное сморщенному яблоку лицо. Заревой свет делал всё морковным. Баронесса напоминала прошлогоднюю морковку, забытую в грядке. Глаза старушки слезились, она не переносила резкого света.
Баронесса могла подтвердить сказанное Хуанитой. Ей звонили на спутниковый телефон из Сан-Пауло. Русский консул настаивает на возвращении Степанова в Асунсьон, где в аэропорту его ждут авиабилеты. Консулу звонили из Москвы. Начальство желает скорейшего возвращения Степанова в столицу.
Степанов предчувствовал какой его ждёт нагоняй:
- Послушайте, баронесса, но помимо меня здесь в сельве ещё один сотрудник милиции – Володя Записанько.
- Ваш друг, толстый, лысый, который всегда так много ест, будто впрок?
- Он мне не друг… Разрешите позвонить с вашего телефона. Мобильный тут не берёт.
Степанов позвонил в Сан-Пауло и Москву. Ни там, ни там трубку не брали.
- Может, я спутал время. В Москве ещё ночь, но в Сан-Пауло?
Степанов потерянно пошёл между палаток. Домой не хотелось. Его срывали со старта охоты за сокровищами. До Степанова донеслись голоса Павла и Володи:
- Одна унция- это сколько?
- Тридцать один и одна сотая грамма.
- Предположим, в слитке сто унций. Это три килограмма сто десять грамм. Пусть мы сдадим слиток по десять долларов за грамм. Получится тридцать одна тысяча сто баксов на слитке. А если их сто?
- Володя, у немцев метрическая система. Мы можем лишь гадать, сколько весит слиток.
- Надо спросить у баронессы.
- Не вздумай!
- Почему?
- Не этично.
- А рисковать нашими жизнями ради её золота этично?
- Ты уже рисковал?
- Ещё бы! Вчерашний случай с вертолётами. Мы все чуть не погибли!
- Спасибо Борису.
- Я и сам мог бы вести вертолёт.
- Баронесса не наняла нас, а взяла в партнёры.
- Значит, наша доля увеличивается. Не знаю, как ты, а я спрошу старуху, сколько она полагает выдать на брата… Э, Степанов, я, пожалуй подожду с возвращением на родину, - с вызывающим видом обратился Володя к подошедшему Степанову. В его голове сохранил свежесть недавний инцидент.
- Если прикажут, полетишь, как миленький, - буркнул Степанов.
К Степанову подбежал Слепой. Баронесса просила подойти к телефону. Звонил сотрудник консульства из Сан-Пауло. Ему поручили срочно разыскать Степанова и поторопить с рейсом в Москву.
- Постойте, но я здесь не один. Со мной прапорщик Записанько, водитель МУРа.
- Первый раз слышу. Насчёт Записанько никаких распоряжений не имею. Буду уточнять. Не отходите далеко от телефона.
К завтраку на озеро прилетала стая пеликанов. Степанов задумчиво наблюдал, как птицы цедят воду в клювах в поисках мелкой рыбёшки. Сотрудник не звонил.
Баронесса отдала приказ грузиться в вертолёт. Хуанита ходила с красными глазами. Володя молчал. Павел тоже почему-то решил играть в молчанку со Степановым. Взвинченный с утра Борис повествовал Степанову, как он остался один у угасающего костра и проснулся, почувствовав нос муравьеда на лице.
- Совершенно отвратительное чувство! – поделился Борис.
Вертолёт взлетел. Большая волна побежала по озеру. Вспорхнули вспугнутые пеликаны. Внизу снова потянулась непролазная сельва из пальм и вечно зелёных квебрахо. С лианы на лиану перепрыгивали обезьяны. Было бы глупо разыскивать среди них Педро. Да его там и не было.
- Вернётся Педро, он тебя вздует за плохие слова о нём! – прошипел Витя Полли.
Полли молчала, прижав клетку с колибри. Девочка глядела на мелькавшую среди деревьев крышу дома, куда она, Витя и Педро ходили ночью. Около дома, похожие на муравьёв, суетились крошечные фигурки людей. Полли предположила, что это вернувшиеся люди Родригеса. Но кто был ночной человек? Полли сомневалась, что он находился на службе полковника.
Вне всякого преследования вертолёт перевалил через горный кряж. Перед путешественниками открылась узкая равнина с серой землёй, крупными чёрными валунами, красной травой в низменностях. На равнине стояли два вертолёта. Неужели полковник опередил?
- Это наши, - уверенно сказала баронесса.
Из огромных транспортных вертолётов выгружали бульдозер, экскаватор, всё необходимое для земляных работ.
- Смотрите, крест! – указал Рич.
Скалистый выступ справа по курсу удивительно напоминал крест с обломанным концом. О нём рассказывала баронесса. Подняв тельняшку, Рич показал соответствующий знак на животе.
- Ура!!! – закричали путешественники.
Баронесса уверяла, что она нажаловалась на Родригеса в правительстве, и он надолго поджал хвост. Вертолётчики на всякий случай перед посадкой отстреляли тепловые заряды, чтобы обезопасить машину от возможных стингеров, выпущенных людьми полковника.
Уже на земле у баронессы зазвонил телефон. Это был сотрудник кон-сульства. Степанову предлагалось одному, без Володи, немедленно вернуться в Москву. О том, что в Парагвае есть ещё некий Записанько, в МУРе не знали.
Степанов тихо выругался:
- Но…
Ему не дали договорить. В ухо назойливо звучали короткие гудки.
Настала пора прощаться. Степанову предстояло полететь не на юг, где лагерем стоял Родригес, а на северо-восток, к бразильской столице. Туда летели транспортные вертолёты баронессы за новой порцией землечерпалок. Володя не отчаивался, что не летит домой. Ему уже чудился перезвон золотых слитков. Он успел поговорить с баронессой. Она обещала не обидеть никого их участников экспедиции. «Каждый возьмёт столько, сколько сможет унести» , - пообещала старуха.
11
В Москве стояли дождь и слякоть. Отвыкший в субтропиках от холода и сырости Степанов, подняв воротник пальто, пробирался среди угрюмой толпы к Главному Управлению. Вдоль бульвара выстроилась «пробка». Черепашьим ходом, нос в зад, катились автомобили. Через два часа они развернуться в обратную сторону. Между машин, прося милостыню, ползали калеки. Группа молодых людей усердно предлагала фальшивые удостоверения, наручные часы, которые назавтра станут, облезлые букетики весенних цветов, Кама-Сутру и книги про авторитетных уголовников. Подобное жизненно необходимо тем, кто сидел, закрывшись, в автомобилях. Дождь барабанил по капотам. Его треск смешивался с резким карканьем ворон и постоянным, ровным отупляющим гулом, издаваемым большим городом.
Степанов показал документ на входе, поднялся по широкой лестнице с бордовым ковром. Устало подмигнул настроенной на обычную волну секретарше, она многие годы выискивала успешно продвигающегося по служебной иерархии жениха, повесил пальто на вешалку и, дождавшись позволения, вошёл в кабинет начальника.
Данила Евгеньевич был не один. В кабинете сидел неизвестный Степанову человек в штатском. Позже выяснилось, фамилия его Скакунов, звание – подполковник. Степанова поразило матовая бледность и младенческая полировка гладкого, как страусиное яйцо, черепа Скакунова. От рождения тот принадлежал к альбиносам, и теперь рассматривал Степанова бесцветными глазами с розовыми прожилками.
- Ну как, путешественник, - начал Данила Евгеньевич, - мёрзнешь в нашем климате? Отвык?
Начальник заметил как Степанов передёрнул плечами .
- Не без этого, - напряжённо, но, делая вид, что расслаблен, отвечал Степа-нов. За благорасположением Данилы Евгеньевича он искал скрывающийся подвох.
- Провалил операцию. Потерял Кальвадоса.
- Отчего же потерял? Я его доставил, как велено, дочери. Что с ним дальше сталось не наша проблема.
- Пожалуйста, в единственном числе! Меня в свои провалы не путай.
- Кальвадос, вполне возможно, жив. Его ввели в медикаментозный летаргический сон, а потом похитили из гроба. После эксгумации гроб оказался пустым.
- И зачем такие сложности? Если Кальвадоса просто пытались похитить, как ты неоднократно доносил, зачем в последний раз следовало прикрывать это мнимой смертью?
-Чтобы раз и навсегда покончить с его розысками. Нет человека, и нет.
- Хорош гусь! А что я скажу генералу? Что скажу парагвайскому послу, который держит дело Кальвадоса на контроле?
- Из посольства ещё не звонили, - вставил Скакунов.
- Позвонят! И письмо пришлют. Где Кальвадос? Умер по доставке. Прекрасно сработал МУР! Следовало отдать Кальвадоса дочери и марш оттуда, а ты в Парагвае торчал. Понравилось? Мало того, дождался, что Кальвадос умер, но ещё и могилу раскопали. Степанов, ты хоть понимаешь, что наш отдел не в лучшем свете?
- Понимаю.
- Угу, понимаю! Ничего не понимаешь. Если б я тебя оттуда за уши не вытащил, ты б до конца своих дней в Парагвае сидел.
- Не на свои же деньги мне обратный билет покупать…
Данила Евгеньевич задохнулся от ярости:
- Патриот, вот патриот?.. Мог бы и на свои купить, бухгалтерия потом вернула бы… Сидел, ждал перевода. Надо было звонить в посольство, требовать обратного билета, а не куковать у моря погоды.
- В Парагвае остался волей случая улетевший со мною прапорщик Записанько, - попытался Степанов перевести разговор в иное русло.
- Странно, что волей случая прапорщик Записанько не на Луну улетел.
- Почему вы его не вернули?
- Идиот! Первый год в милиции работаешь?! Прапорщик Записанько поте-рялся , это факт. На работу две недели не выходит. Но нет заявления от его родственников. Признаков волнения они не показывают. Предполагаю, запил человек… У него есть тёща на Украине, которую он любит донельзя. Жена сказала, что он к тёще мог и поехать, тем более праздники стояли, а Записанько два года отпуск не брал. Связи с тёщей пока нет. Мы послали запрос. Тёща Записанько проживает на селе, где отсутствует телефон, горячая вода, а часто и свет.
- Но я же видел Записанько! Я общался с Володей, - поморщился Степанов. Из вредности он хотел вытащить Володю из Парагвая, как можно скорее.
- И на основании твоего голословного и единственного заявления, я должен отправить на другой край света следственную бригаду? Кто её оплатит? На отдел до конца квартала деньги не выписали. На бензин, чтобы заправить служебные машины, средств нет. Если Владимир Записанько в Парагвае, почему он не позвонит?
Степанов помялся:
- Он не желает.
- Может он и в Органах больше служить не желает? Может, он в Парагвае политического убежища попросил? А мы самолёт за ним отправляй?.. Не-тушки, всё должно идти , как положено - заявление от родственников о пропаже человека по месту исчезновения.
- В Парагвае что ли?
- Не умничай… Возбуждение дела, опрос свидетелей. Потом будут прини-маться меры.
Степанов вздохнул. Во время нагоняя он стоял. Данила Евгеньевич сжалился:
- Присаживайся… Тут подполковник Скакунов из Службы Внешней Разведки. У него к тебе вопросы.
Скакунов откашлялся:
- Находясь в Парагвае, сделали ли вы заключение о военной мощи южно-американского государства?
Степанов стрельнул беспомощным взглядом в Данилу Евгеньевича. Тот рассматривал ногти.
- Поймите, - пояснил Скакунов,- Парагвай – страна неблизкая . Сотрудники нашего посольства в Рио и консульства в Сан-Пауло, в ведение которых находится Парагвай, редко посещают страну, мы хотели бы иметь свежий взгляд.
- Мне трудно судить, - помялся Степанов. – Я не заметил особой военной мощи. Я видел, поля риса, кукурузы, пшеницы. Масса кокосовых пальм. По берегам рек растёт восковая пальма-карнуба. Ещё там - деревья, не знаю, как называются, с воздушными корнями…
- Проезжали вы, оказывались ли около военных баз?
Степанов напряг память:
- Помню, как-то ехали мимо высокого белого забора. Возможно, это была военная база, если не фабрика.
- На чём ехали?
- На автобусе. После того, как мы чуть не утонули в водопаде Игуасу.
- Кто это - мы?.. Впрочем, не важно. Русские туристы, полагаю. В конце нашей встречи запишите их фамилии, мы опросим.
- Я не знаю фамилий, кроме прапорщика Записанько
Данила Евгеньевич с сердцем хлопнул по столу ладонью.
- …Борис, Павел, сын Бориса – Виктор. Ещё мы встретили знакомую Бориса Свету с семейством, матерью – Мариной, отцом – профессором, братом- спортсменом на реабилитации…
- Всегда нужно осторожно узнавать и записывать фамилии людей, когда случайно оказываешься в малодоступной и плохоизученной стране. Это наш долг, - сделал внушение Скакунов.
- Как же осторожно вызнавать? – обозлился Степанов.
- По гостиничной книге, например. Или подошли бы к тому же Борису: Бо-рис, как ваша фамилия, контактный телефон в России, адрес. Вы очень по-нравились, не терпелось бы и в дальнейшем поддерживать отношения. Способов не перечесть, надо работать активнее. Главное, никогда не забывать об интересах Родины.
- Семейство Светы было не туристами. Света вышла замуж за полковника Родригеса.
Полковник Скакунов оживился, заёрзал на стуле:
- Знаю, знаю…Он же Майкл Фрезер, Абдулла Ашраф, Сен Ким и ещё десяток фамилий. Лидер «Парагвайз труперс». Слышали о такой организации?
- Что-то такое слышал.
- Тайная военизированная тщательно конспирированная организация, устроенная по типу масонской ложи. Имеет связи с организованной преступностью. Отличительный знак – череп, скрещённые кости, латинская «R» в круге.
- Света, познакомилась с Родригесом по Интернету. Он показался ей серьёзным человеком, насколько я знаю.
- Дела девушки хуже некуда. Родригес – известный коллекционер женщин, по некоторой информации, каннибал…
- Каннибал?
Скакунов для убедительности пощёлкал зубами.
- Спецслужбы веники не вяжут! – не без хвастовства обратился он к Даниле Евгеньевичу.
Данила Евгеньевич поднял трубку телефона, велел секретарше принести чаю.
- Большое влияние оказывает «Парагвайз труперс» на общественную жизнь Парагвая?
- Я не знаю.
- Во время вашего пребывания в стране случались похищения или убийства крупных политических деятелей, в том числе и неудавшиеся.
- Ничего не слышал.
- Чем же вы там занимались? – сердито повысил голос Скакунов.
- Он там себя туристом почувствовал, за государственный счёт, - съёрничал Данила Евгеньевич.
Секретарша принесла чай и печенье. Некоторое время все молчали. Степанов, отвыкший в Парагвае от байхового чая, не пил. Скакунов сосредоточено думал.
- Вот когда вы мимо базы проезжали, на автобусе, не случилось ли, что ворота открылись, и вы могли различить ракетные установки «Земля–Воздух» или « Земля- Воздух- Земля»? В армии служили, полагаю…
- Нет, ничего не видел. Ворота не открывались.
- Ладно, ладно, ладненько, - недовольно сказал Скакунов.
Беседа иссякла. Степанов ничего интересного для подполковника. Он видел только аллигаторов, пеликанов, обезьян. О другом Степанова рассказывать не тянуло. Ещё перед ним в воображении непрерывно маячил лысый череп Кальвадоса, который строением головы полковник удивительно напоминал.
Дни потянулись для Степанова мучительные. Старые дела его были завершены, а новых не поручали. По возвращении из Парагвая начальство к нему приглядывалось, он потерял доверие. Жизнь на московских улицах, по которым он часто ходил, раздражала Степанова. Люди куда-то спешили но мешая друг другу, не могли спешить. Гигантское суетливое колесо проворачивалось мимо стершихся шестерен. Оно пыталось что-то совершить, но не совершало. Степанов внимательно просматривал газеты, слушал радио, смотрел «Новости», лазил в Интернете. Нигде не было знаков того, что в Парагвае обнаружено золото. Никто не сообщал, что его ищут. Степанов запросил в компьютере поиск на фамилию Родригес. Таких тут помещалось немерено. От футболистов до певцов. Взгляд Степанова зацепил новую заметку в брачных объявлениях. Родригес опять искал жену. Что сталось со Светой, можно лишь гадать.
Недели через две после беседы со Скакуновым, Данила Евгеньевич предложил Степанову встретиться в кафе. Даниила Евгеньевич опасался, что его кабинет прослушивают, обычная практика в следственных управлениях. В служебном коридоре особо не наговоришься.
В кафе Данила Евгеньевич атаковал без обиняков:
- Степанов, скажи правду, что тебя держало в этом Парагвае? Колись, зачем потащился в джунгли?
- Там ищут золото, - неохотно признался Степанов.
Глаза Данилы Евгеньевича недоверчиво вспыхнули и снова погасли. Он подлил Степанову водки:
- Много золота?
- Восьмую часть мировых запасов.
Данила Евгеньевич крякнул, оглянулся, не слышал ли кто из посетителей.
- Хорошо, что ты не сказал при Скакунове.
- Он бы не понял.
Данила Евгеньевич повертел рукой в воздухе:
- Он бы тебя в сумасшедший дом засадил! - Данила Евгеньевич выпил рюмку. – Плети дальше. Откуда золото?
- Захоронения с последней войны. Вывезенный из Германии золотой запас Рейха.
Данила Евгеньевич рассматривал Степанова стеклянными глазами:
- Вот что, жадность… Жадность задержала тебя в джунглях!
- В сельве.
- В сельве?
- Правильно не в джунглях, а в сельве. В парагвайской сельве.
- Что ещё такое?
- Сельва – латиноамериканские джунгли.
Данила Евгеньевич сделал лицо, будто в голове его происходили сложные процессы. Степанов вскочил, кинулся к окну, ненавистным взглядом пронзил через залитое дождём стекло тащившуюся по Садовому кольцу автомобильную «пробку». Вернулся, сел. Данила Евгеньевич озирался зверем, ища реакцию окружающих на поведение Степанова. Никто из посетителей кафе и персонала не прореагировал.
- Понимаешь, Данила.., не одна алчность удерживала меня в Парагвае, а всё существо моё… Здесь в Москве, - Степанов изобразил отчаянный жест, - ничего не происходит. Вечный дождь, слякоть, холод, «пробки», рутинная работа, к девяти туда, в восемнадцать двенадцать обратно, метро, троллейбус, автобус, ужин, спать. Утром - душ, завтрак, заправка постели, чистка обуви и опять, как белка по кругу. Убивающее однообразие, скука, полнейшая бесцельность. А в Парагвае – жизнь. Достаточно купить авиабилет, чтобы начались приключения. Мёртвый Кальвадос, а вот уже живой. Двойник или единокровный брат его, приехавший из Европы. Тайны, погони, смертельные опасности. Кайманы, сплав по реке, индейцы, баронесса фон Галль, монета с информацией, мальчик Педро, похищенный обезьянами…
- Обезьянами?- охмелевшим голосом переспросил Данила Евгеньевич.
- Обезьянами – ревунами, - пояснил Степанов.
- Зачем?
- Данила, разве природа имеет смысл? Она буйствует.
- Буйствует! –пьяно подтвердил Данила Евгеньевич.
- Латиноамериканский Маугли!
- Педро!!- запомнил имя Данила Евгеньевич.- Да, Степанов, тебя круто перевернуло после Парагвая, - неожиданно трезвым голосом сказал он.- Не знал, что так меняют человека загранкомандировки. Ты сейчас этаким идеалистом прикинулся, приключения тебе подавай, российская скука заела, а часы на тебе «Картье». Не на зарплату милицейскую ты их купил. Сколько они стоят?
Остановленный в потоке горячих рассуждений Степанов осторожно посмотрел на левое запястье на золотые часы с бриллиантами, словно они секунду назад там появились:
- Не знаю, но предполагаю, часы стоят целое состояние. Мне их подарила женщина.
- Ловко ты съездил! У тебя и бабы в Парагвае были? В сельве?
- Не бабы, Данила, а прекрасная молодая женщина объяснилась мне в любви в лунную ночь на берегу горного озера в палатке. Мать мальчика Педро, похищенного обезьянами, Хуанита. Когда я уезжал, она каким-то чудом ухитрилась засунуть мне часы в карман. Я обнаружил их, проходя металлоискатель в аэропорту.
- Баба богатая?
- Ты бы видел её дом!.. Состояние Хуаниты огромное: шахты, рудники, фабрики, заводы, кофейные плантации. Ей нужен муж. Не сомневаюсь, управляющие её обманывают.
- Понятно, женщина одинокая.
- Одинокая и глубоко несчастная, с нежным трепетным сердцем, чистыми мыслями. Изъясняется высоким слогом.
- Здесь вы друг друга нашли. Есть и соперник?
- Да, русский турист Павел.
Данила Евгеньевич , выпивший семь рюмок водки, стукнул по столу так, что окружающие обернулись:
- И на какой же ляд , Степанов, ты вернулся из этого Парагвая.?!
- Вы потребовали.
- Ну и дурак!!
Данила Евгеньевич отвернул лицо и глубочайше задумался. Когда они расставались, Данила Евгеньевич сказал Степанову :
- Все мы задним умом крепки. Сначала ты не оценил Хуаниту, а теперь жалеешь… Береги часы!
Вскоре Данила Евгеньевич вызвал Степанова , но разговаривал с ним не в кабинете, а прогуливаясь по служебному коридору. Начальник проинформировал: родные Володи Записанько подали заявление о его исчезновении. Процесс в ходу.
- Послушай, чего они тянули? – удивлялся Данила Евгеньевич.- Нам при-шлось надавить, чтоб они хватились. Будто родным и дела нет ни до какого Володи Записанько, пропал и слава Богу! Что он за человек?
- Человек как человек, со своими тараканами.
- Чувствую, толстые у Володи тараканы. Моё ощущение, семья ненавидит Записанько, радуется его аннуляции…
- Аннуляции?
- Модное слово. Я его почерпнул на курсах повышения квалификации. Превращение в ничто, - пояснил Данила Евгеньевич.
- Володя очень любил тёщу, кожаное пальто мечтал привезти ей из Пара-гвая, - припомнил Степанов.
- Вот-вот, кроме тёщи он никого и не любил. Жена решила, Записанько укатил не в Парагвай, а к ней на Украину. С ним случалось…- Данила Евгеньевич, раскланявшись с кем-то из проходивших сотрудников, нагнулся к уху Степанова.- Под Записанько мы скоро получим загранкомандировку…
Данила Евгеньевич скрестил пальцы.
- Но полетим мы в Парагвай не за Записанько. Ну к чёрту, негодяя, от которого отвернулась собственная семья. Записанько - предлог. Летим выручать сотрудника, а на самом деле…- Данила Евгеньевич внимательно посмотрел на Степанова и многозначительно задвигал бровями:
- За золотом…- перешёл он на шипящий шёпот.
Степанов искренне обрадовался возможности новой поездки. Московская обыденность убивала его.
- Мы?
- Ты, я…и Скакунов, - Данила Евгеньевич безрадостно вздохнул. Степанов тоже.
- Без Скакунова нельзя?
- Не получится. Мы под колпаком у спецслужб. Информация ушла. Про золото они ничего не знают, но догадываются. Ты, кстати, ни-ни.
- Да я…
- Знаю. Не в твоих, и не в моих интересах, - Данила Евгеньевич понизил голос до шепота: - На двоих нам больше достанется, - и уже громче.- Мы со Скакуновым сейчас изучаем испанский. Проверь меня по самоучителю.
Данила Евгеньевич протянул Степанову книгу .
Перед отъездом Степанову позвонила жена Володи Записанько, Оксана. Не претендуя на вежливость, она завопила в трубку, что её вынудили подать на розыск мужа. Володя извёл родню немыслимой жадностью. Степанов окажет услугу человечеству, не найдя его. Валерий выступил адвокатом, выдвинув тезис о «коже» для тёщи. Да, да, Володя хочет привезти нечто сумасшедшее из кожи для прекрасных половин его жизни. Не верьте ни единому слову, отвергла жена. Если Володя что-то и купит, то непременно перепродаст.
12
И вот самолёт несёт Степанова, Данилу Евгеньевича и подполковника Скакунова пока ещё в направлении Франкфурта. Степанов сидит между начальником и контрразведчиком, мучительно стараясь понравиться тому и другому. От Данилы Евгеньевича пахнет средней цены одеколоном, от Скакунова – какой-то гадостью, следствие табакокурения и плохо переваренного лука. Данила Евгеньевич и Скакунов зубрят испанские самоучители, Степанов пытается смеяться над анекдотами в газете. Данила Евгеньевич и Скакунов со злобной завистью косятся на Степанова, некогда учившегося в спецшколе, а потому немного знающего языки. На зачитываемые вслух анекдоты Степанова они отвечают показом зубов и равнодушным сверканием глаз.
Ничего примечательного в полёте не случилось, кроме того, что лин-гвист Степанов, внутренне погружённый в перипетии Парагвая, забыл как по-русски апельсиновый сок. Обходительная стюардесса аэрофлота сказала, что непременно принесёт сок, когда Степанов вспомнит название. Тому оставалось сидеть с сухим ртом.
Самолёт закружил над международным аэропортом Франкфурта. Скакунов защёлкал в окно фотоаппаратом. Ему повсюду мерещились военные объекты. Единственное, чего он страстно желал, получить после поездки полковничью звезду.
Между двумя самолётами существовала пауза. Рейс в Южную Америку отправлялся ночью. Тройка героев бесцельно слонялась по «DUTY FREE» . Недавно поели. Данила Евгеньевич страдал несварением. Из-за изъянов в немецком он ухитрился в фаст-фуде на первое и второе заказать острый гуляш. Теперь он выговаривал Степанову, что тот не мог подсказать. Скакунов оказался более удачлив. Он тоже брал наугад, не разбираясь после испанского ни в английском, ни в немецком. Ему достались сэндвич и гамбургер.
Степанов взял бутылку кальвадоса и внимательно рассматривал этикетку.
- Не бери эту гадость, - сказал Данила Евгеньевич.- Я пил. Кислятина.
- Не берите ничего. Всё страшно дорого, - заметил Скакунов. – Я прихватил из Москвы литр водки. До Рио-де-Жанейро нам хватит. Возьмите лишь закусь.
Степанов всё-таки купил бутылку кальвадоса. А Скакунов и Данила Евгеньевич по ошибке взяли к водке маринованные лягушачьи лапки, приняв за крюшоны в пачулях.
Пока мнения Скакунова и Данилы Евгеньевича точились, как об оселок, о банку с маринованными лягушками, Степанов отошёл за товарные полки. Непреодолимый импульс любопытства и ощущения возможности раскрыть тайну увлёк его за пределы магазина.
Выйдя из аэропорта, Степанов показал таксисту адрес производителя на этикетке кальвадоса, велев ехать по нему. Таксист объяснил невозможность. Он говорил по-немецки, но Степанов понял. Завод-изготовитель располагался в Мюнхене. Степанова довезли до железнодорожного вокзала.
Напрасно Скакунов и Данила Евгеньевич бегали по аэропорту в поисках Степанова. Утром тот уже звонил в ворота спиртового завода столицы Баварии. Самолёт же вёз Данилу Евгеньевича и Скакунова через Атлантику. С тоской и ненавистью глядели они на оплаченное министерством пустое место рядом с собой.
- Не работать Степанову в Органах! - твердил Данила Евгеньевич.
Скакунов молчал. Водку пить не предлагал. При помощи испанского самоучителя он до пота подмышками пытался вычитать, что же таки написано на банке с лягушачьими лапками. Данила Евгеньевич догадался, о чём думает контрразведчик. Мол, как не ругайтесь, а вы вырастили Степанова. Он – ваш сотрудник.
- Ничего, - смело сказал Данила Евгеньевич, чтобы нарушить висевшее два часа напряжение.- Будем действовать самостоятельно.
Скакунов сумрачно кивнул:
- А вы знаете, Данила Евгеньевич, мне с самого начала не понравился болтун Степанов. Чего стоит басня о мальчике, которого украли обезьяны? Совершенно неправдоподобно!
Скакунов закурил. К нему подошла, желавшая казаться приятной шикарная блондинка в обтягивающих брюках-стрейчах с удивительно злым лицом. Блондинка спросила, отчего рядом свободно место. Не может ли она сесть и покурить? Соседи её – люди некурящие. Скакунов разрешил. Данила Евгеньевич тоже попробовал разрешить. Но Скакунов так запрещающее посмотрел на него, что тот предпочёл за лучшее отвернуться к иллюминатору. Вина за Степанов не дозволяла Данилу Евгеньевичу вольностей.
Скакунов испытал на блондинке освоенный испанский. Та весело болтала. Скакунов ликовал, он делает успехи, его понимают. Скоро Эстер, это была она, осторожно подвела Скакунова к теме, отчего же всё-таки пустует кресло. История об отставшем напарнике предстала перед блондинкой в наинепригляднейшей наготе.
Эстер чмокнула в щёку потерявшего разум Скакунова, и вернулась к себе. Через минуту из салона первого класса она передавала сообщение по Интернету.
В Мехико Эстер вышла и пересела на лайнер, возвращающийся в Европу, в Цюрих. Данила Евгеньевич и Скакунов продолжили путь в Парагвай.
Степанов, узнав, что руководитель концерна по производству кальвадоса живёт в особняке в Санкт-Морице, на последние деньги купил железнодорожный билет до Цюриха.
В вагоне Степанов нашёл утерянную молодёжную карту скидок с фотографией молодца, вытаращивавшего глаза и высунувшего до подбородка язык . Степанов сунул карту в карман. У него родилась идея новой экономной жизни.
На окраине Цюриха Степанов постучался в двери студенческого хостеса. Хозяин, кряжистый коротконогий валлиец, оглядел Степанов с головы до ног. Он смотрел то на него, то на фотографию на молодёжной карте. Неужели в таком возрасте ещё можно учиться , думал валлиец. Степанов для сходства с портретом вытаращил глаза и высунул язык. Его пустили.
Дело близилось к полуночи. Степанов забрался на верхнюю полку двухъярусной кровати и попытался уснуть. Не получалось. Нервы бесновались. Сердце стучало, как поршни в сдохшем двигателе. Мучили запахи. Сосед справа жевал булку с колбасой. Степанов же не ел сутки. Он давился слюной. За задней стеной возились поросята, впереди порхали куры. Протяжно ревел бык. Хостес помещался на ферме. Ночью ближний студент ощупал карманы Степанова. Не найдя ничего ценного, он мирно улёгся спать, подложив под голову рюкзак.
На рассвете выстроилась очередь в ванную. Степанов с изумлением обнаружил в очереди множество девушек. Комната хостеса была унисексированная.
Появился валлиец. В качестве оплаты за ночлег он потребовал подоить коров, выгрести навоз и собрать яйца. Студенты повиновались, за исключением тех, кто успел сделать ноги. После того, как бык впечатал Степанову копытом в грудь, тот отшвырнул совок и продемонстрировал резвость нехарактерную для его возраста.
В Санкт-Морице на живописных склонах Восточных Альп раскинулись виллы миллиардеров. Используя смесь языков и жесты, Степанов разыскал дом Кальвадоса. У него уже не было бутылки с кальвадосом помогавшей при объяснении. Её свистнули в хостесе.
Кальвадос выходил из особняка с лыжами через плечо. Степанов не мог не узнать его.
- Боже мой, как вы похожи на своего брата! - вырвалось у Степанова.
- Все люди похожи, - меланхолически отвечал брат Кальвадоса. – У всех есть глаза, рот, нос, уши. Все едят, пьют, занимаются любовью и в конце умирают.
- Я прибыл к вам по весьма важному делу.
- Несомненно. Мой брат- важная персона. Люди от него всегда прибывают по вопросу жизни и смерти… Вы монголоид? – неожиданно спросил Кальвадос, вглядываясь в скулы Степанова.
- Я – русский, из Москвы.
- Видите, я угадал…Не хочу менять своих планов. Представляете, как кататься на лыжах?
- Немного.
- Макс, лыжи!- приказал Кальвадос сопровождавшему его человеку.- Для начинающих? Мидл? Карвинг?
- Карвинг, - храбро и обречённо сказал Степанов.
Когда Степанов и Кальвадос поднялись на гору, уверенности Степанов поубавилось. Встречались раненые лыжники, кто-то подволакивал ногу, у кого-то был сильно расшиблен лоб. Кабина канатной дороги тоже внушала опасение. Она немыслимо дрожала, раскачивалась, как при пляске Витта. Вибрация и режущий звук перескакивания с кольца на кольцо у опор не лучшим образом воздействовали на психику Степанова. Он вспоминал страшные случаи, представлял, что будет, если трос оборвётся.
Наверху гулял ветер. Пурга мела в лицо. Кальвадос предложил Степанову зайти на станцию, подобрать ботинки. Степанов надел ботинки, и они показались ему «испанскими сапогами». Сначала ботинки не надевались, мешал подъём. Но когда они наделись! Стопу жало с боков, сверху и даже снизу. Ботинки малы, воскликнул Степанов. Служащий проверил носок и сказал, ботинки впору. Степанов дальше не сопротивлялся. Волю его сломали. Он не мог ходить в лыжных ботинках, он с трудом делал шаг, чтобы не упасть. Он неуверенно стоял. А ему мало что стоять или ходить, ему предстояло в этих кошмарных ботинках кататься с гор. Чтобы скрыть боль, Степанов улыбался.
Всё же ему страстно желалось отдалить миг катания. Степанов уведо-мил Кальвадоса, что хочет в туалет. Кальвадос снисходительно позволил.
В туалете Степанов сел , но встать уже не смог . Мешали ботинки. Степанов делал отчаянные попытки подняться. Хватался за унитаз, силясь выжать себя на руках. Искал опору в гладких стенах. Идиотический кафель! Хотя бы один выступ. Обессиленный Степанов на секунду затих. В соседних кабинках слышались громкие шорохи и сдержанные ругательства. Там тоже пытались сесть, а потом встать. Степанов вспомнил Родину, перед глазами его веял национальный флаг. В ушах звучал гимн. С грохотом он встал. Грохот издала упавшая на пол крышка унитаза.
Топоча тяжёлыми десятифунтовыми ботинками, Степанов двинулся к выходу. Он видел свет в конце тоннеля. Кальвадос ждал его мурлыкая ти-рольскую мелодию. В отличие от отстраненного аутичного брата, по крайне мере Степанов знал его таким, второй Кальвадос, представлялся человеком весёлым до беспечности.
- Здесь шестьдесят восемь трасс, - сказал Кальвадос. – Я предпочитаю одну миленькую красную, переходящую в чёрную.
- Пойдёмте, - покорно согласился Степанов.
Степанов надел лыжу. Другая лыжа, при попытке надеть её, ускользнула далеко. Степанов запрыгал на левой ноге, покачнулся, схватился за скамейку, чтобы не упасть. Кальвадос остановил и спокойно подал лыжу. Он вежливо не замечал неловкости Степанова. Кальвадос дышал полной грудью, очищая лёгкие. Он окидывал взглядом окрестности, наслаждаясь великолепными альпийскими видами. Воевавший с лыжами и палками Степанов не мог разделить восторгов Кальвадоса.
Чтобы сесть на сиденье подъёмника, надо проехать вперёд и ждать, пока сиденье не ударит под коленки. Степанова ударило так, что отбросило в сугроб. Подъёмник остановили. Кальвадос, севший раньше, завис в воздухе вместе с двумя десятками лыжников ожидая, когда усадят Степанова. Его усадили и подъёмник пустили. В пути, пытаясь закрепиться поперечной перекладиной, ограничивающей спереди скамью, Степанов выронил лыжную палку. Вибрация, раскачивание сидения, вой ветра и тут доставали его. При сходе с сидения Степанов ступил неловко. Его ударило сиденьем по ягодицам, и снова он оказался носом в снегу. Потерянную палку привёз следовавший сзади лыжник.
Внизу растёкся туман. Пики гор торчали заснеженными конусами. Солнце рассыпало мириады искр. Степанов с хандрой смотрел на склон, где серпантином скатывались лыжники.
- Так и разбиться можно, - сказал Степанов.
- А вы предпочитаете умереть в постели? - беззлобно отозвался Кальвадос.
Оттолкнувшись палками, Кальвадос лихо понёсся с горы. Его чуть согбенная фигура мелькала среди ярких курток лыжников. Кальвадос петлял зайцем, он обходил слева, справа, обгонял всех. Впереди встретился пригорок. Кальвадос не свернул. Он смело направился на препятствие и в мгновение ока полетел птицей.
Степанов озадаченно почесал затылок. Угораздило его напасть на экстравагантного миллиардера! Делать нечего. Степанов тоже поехал.
Он направлял носы лыж внутрь, чтобы не разгоняться. Но лыжи всё равно скользили быстрее, чем хотелось. Степанов чегардил палками, цепляясь за наст, не помогало. Он старался двигаться по широкой петле, от одного края трассы к другому. Разворачиваться не получалось. Степанова буквально выносило за трассу в сугроб, на скалы, на россыпь камней. Спуск с горы превратился в путешествие длинною в жизнь. Щепка на пути становилась препятствием, которое приходилось объезжать с риском для здоровья. Степанов кое-как сподобился поворачивать. Но единожды его вынесло на красную ленту, ограничивающую склон. Степанов упёрся грудью в ленту ,и это спасло. Под ногами зияла бездна. В неё катились сноубордисты.
Степанов был на середине трассы, когда его нагнал Кальвадос, спус-кавшийся по второму кругу.
- Как дела? – бодро спросил Кальвадос.
- О’кей, - собрав в кулак волю, прокричал в ответ Степанов.
Близилось наитруднейшее. Красная трасса закончилась. Степанов стоял на развилке. Влево уходила чёрная трасса, вправо-синяя. Конечно же, Степанов поехал бы по синей, но щит посреди неё с недвусмысленно перечёркнутым лыжником возвещал о закрытии лёгкой дороги. Степанов поехал по чёрной. Ехали же по ней люди! А внизу дымились кухни кафе.
Перед Степановы, как из под земли, вырос булыжник, обыкновенный булыжник из снега и льда, налипшего на камень. Степанов запомнил его на долгие годы. Не всякий коллекционер минералов мог бы рассказать о любимом камне столько, сколько Степанов о булыжнике из Санкт-Морица. Булыжник врезался ему в память, а точнее – в лоб. Но сперва, Степанов пытался его объехать. Потом, уже осознав неспособность, просто с ужасом глядел, как бы гипнотизируя, чтобы тот убрался с дороги… На булыжник наехали лыжи. Послышался режущий психику звук дерева по камню, булыжник срикошетил в лицо. Степанов зажмурился, опустил палки и на сумасшедшей скорости понёсся вниз. Степанов кричал, чтобы ему уступили трассу. Он сманеврировал, удачно объехав ребёнка и тем, сохранив ему жизнь. Группа стоявших на склоне иностранцев, корейцев, оказалась нерасторопной. Со всего маху Степанов врезался в спину центральному, повалив ещё четверых. Лыжи улетели в небо, палки – правая вверх, левая запуталась в запястье. На животе Степанов заскользил к скале. Стопы его слиплись застёжками уродливых ботинок. Степанов перевернулся в снегу и сел, как паша, осматривая траншею от живота, перекрываемую узкой бороздкой от носа. Ремешок часов лопнул. Ещё пять минут Степанов потратил на поиск в сугробах «картье», проваливаясь на каждом шагу ботинками и непрерывно повторяя: « Excuse me , please» в адрес ушибленных им иностранцев. В печальном положении и застал его Кальвадос, милостиво завершивший пытку и предложивший посидеть в кафе.
Степанов пил кофе, как райский напиток. Вытянутые ноги в расстегнутых ботинках отдыхали в истоме. Дружески смотрели вершины Альп. Степанов ощутил наслаждение жизнью. Кайф – это не кататься. Не хотелось думать ни про Москву, ни про Данилу Евгеньевича со Скакуновым, верно уже бродящим по улицам Асунсьона. Начальник мечтал подобраться поближе к сокровищам, контрразведчик – запечатлеть на плёнку пару-тройку военных объектов.
- Так вы по поводу моего неразумного брата? Я спрашивал или забыл? – Кальвадос откинулся в шезлонге.
- Так точно.
- Завидую людям, обладающим точностью. У меня же провалы в памяти. Проявилось лет восемь назад. Выхожу я из супермаркета… Ездить за едой на неделю в магазин я предпочитаю один. Чтобы быть миллионером, знаете, приходится экономить. Я не вызываю водителя в выходные… Выхожу из супермаркета и ловлю себя на мысли, что не могу вспомнить, куда поставил машину. Много лет я езжу в один и тот же магазин и, видно, он мне так надоел, что я уже не хочу помнить, где моё авто. Тоже и с братом… Кальвадос – человек до предела экзальтированный. Ещё в детстве он уговорил меня рыть ход из Америки в Японию. Брат уверял, что мы прокапаем, нужно лишь усердие. Сколько мы земли вынесли из склада для сельскохозяйственных инструментов, уму немыслимо! Дыру мы закладывали старыми мешками, чтобы никто не догадался. Брат предполагал выстроить лифт через Землю и тем решить проблему расстояний. Нам, естественно, следовало на предприятии озолотиться. Ход в Японию нашли. Единственный раз в жизни отец тогда выпорол нас ремнём. А озолотились мы на другом. Брат – получив отцовское состояние, а я – разливая яблочную водку… Повзрослев, Кальвадос пе-рестал копать тоннели в Японию, но он искал золото майя, ацтеков, инков. Занимался химией, пробовал извлечь драгоценный металл химическим пу-тём. Я предполагал, он спустит на экспедиции и опыты отцовское наследст-во. Но ему хватило ума оставить кое-что дочери. Много лет мы не виделись, обмениваясь лишь рождественскими открытками. Тем более для меня было удивительно, когда позапрошлой осенью поздним вечером раздался звонок в дверь моего дома здесь в Санкт-Морице. Дворецкий открыл дверь. На пороге стоял мой родной брат, которому следовало в это время находиться за девять тысяч миль отсюда, совершенно голый и дрожащий от холода. Руки он держал на причинном месте и тяжело дышал, словно бежал, спасаясь от погони. Подошвы стоп его, порезанные об лёд, кровоточили. Сильнее всего меня поразила голова, вернее, лысый череп брата. По нему точно прошлась картечь. Мелкие кровоточащие ранки, а на темени разворочанная, большая. Часть ран скрывали стежки кетгута. В ранке на затылке кетгут не завязали. Я ввёл брата в дом, закутал его пледами, моя одежда оказалась ему немного мала. Обычно разговорчивый брат молчал. Он глядел на меня бессмысленными глазами, не узнавал, хотя пришёл именно в мой дом, где гостил ранее дважды. Я вызвал хирурга. Брату выправили швы. На следующий день я ехал на горячие источники в Лейкербад. С собой я прихватил брата. Хирург разрешил ему передвижение. В Лейкербаде я купил брату одежду, а в Санкт-Морице успел приобрести парик. Врач советовал беречь голову от простуд. В универмаге я отвлёкся на витрину с часами . Я – фанат хронометров. Когда я повернулся, брат таинственно исчез, так же, как днём раньше появился.
- Его нашли в Москве, в международном аэропорту.
- Вот как! На что же он купил билет? У него не имелось денег. Потом по своему психическому состоянию брат не был способен ни к каким покупкам. Он нуждался в уходе. Кто-то и зачем-то посадил его на самолёт… Что же случилось дальше?
- Я – офицер московской милиции. Фамилия моя Степанов. Я сопровождал вашего брата в Асунсьон. Там он сначала умер. Точнее, его убили или пытались убить, в этом нет сомнений. Кальвадоса похоронили на вашем фамильном участке. Позже возникли подозрения… Произвели эксгумацию. Гроб оказался пуст.
- Как похоже на моего брата! – воскликнул Кальвадос.
- Не предполагаете ли вы, кто мог быть заинтересован в исчезновении вашего брата, его настоящей или мнимой смерти?
- Думаю, что кладоискатели. Человек, который ищет сокровища, рано или поздно попадает в истории. Но зачем им нужно приводить его в бессозна-тельное состояние? Когда я видел брата, он напоминал животное, живой труп… Вы немного отдохнули? Продолжим кататься. У меня есть, что рассказать вам, но продолжим дома.
Кальвадос и Степанов пошли к подъёмнику. По дороге они встретили украинскую семью, те спросили совета, где кататься. Они уже спускались с гор в Чили и Южной Корее. Там им понравилось больше. Кальвадос рекомендовал подниматься на ту же трассу, куда отправлялся он со Степановым.
Погода заметно портилась. На середине подъёма они оказались в сплошном тумане. Гулял порывистый ветер, швырявший льдинки в лицо. Степанов, наблюдая за Кальвадосом, заметил, что тот не чувствует себя виноватым, отправив семью с ребёнком в гущу надвигающейся бури.
- Скажите, а у вас есть ещё братья? Или Диего единственный?
- Ну, на подобный вопрос точно ответить могла бы моя покойная мать, даже не отец. Мужчины в вопросах деторождения обычно скрытны, а женщины тем более. Я знал одного Диего.
Кальвадос отвернулся, а Степанов почувствовал, что коснулся семейной тайны. Перед ним чуть приоткрыли занавес и моментально задёрнули снова.
Чем выше поднимался подъёмник, тем гуще становился туман, бли-жайшее сиденье впереди маячило призраком. Ветер усилился, завыл, играя как на струне, в тросе, так что крупные мурашки бежали по телу. Скамья с Кальвадосом и Степановы неистово раскачивалась. Степанову становилось не по себе. Кальвадос же сохранял невозмутимое спокойствие.
На площадке горы, куда Степанов ступил довольно удачно, скамья подъёмника не дала ему под зад, и он не упал, как прежде, ветер разошёлся в полную силу. Степанов едва держался на ногах. Колючая изморось летела в глаза, из под козырька ладони Степанов взглянул на Кальвадоса. Буря шаром вздула его спортивную куртку. Веки и ресницы заросли инеем. Кальвадос храбрился, но от Степанова не скрылось, тот не часто катается в настоящий ураган. Кальвадос поджал губы, лицо его сделалось наигранно весёлым. Он надел тряпичные петли палок на кисти, чтобы не потерять. Степанов последовал его примеру. Для вдохновения и уверенности он даже подпрыгнул, чтобы сбить с лыж снег.
Подъёмник приходил пустой, что ещё больше устрашало. Скамьи выплывали на площадку из тумана, разворачивались, уходили вниз, растворяясь в молочном месиве, но не приносили лыжников. Степанов подумал, а не лучше ли в бурю не рисковать, а спуститься обратно в кресле. Но это не считалось положенным. Требовалось спросить разрешения у сотрудника горнолыжной базы, сидевшего в закрытой будке и наблюдавшего за работой механизмов. Новый порыв ветра едва не свалил Степанова, он хотел ухватиться за стоявшего рядом Кальвадоса, но не посмел, не позволила гордость. Трос подъёмника заверещал раненой птицей, дрогнул и остановился. Сотрудник базы вышел из будки, перегородил дорогу на площадку красной лентой, надел лыжи, и без палок, ловкими зигзагами скрылся в тумане. Наверху остались Степанов, Кальвадос и ещё несколько лыжников, не отваживающихся спускаться. Иной дороги не существовало. Направо и налево от трассы различались неухоженный снег и кусты кустарника, гнущегося от ветра. Последнее, что запомнил, и что особенно поразило Степанова, широкое озеро сразу за площадкой. Как оно могло существовать на значительной высоте, одному Богу известно. Создала ли его природа, налили ли люди, тоже загадка. Озеро не замёрзло. Забор из брусьев ограждал берег. Степанов держался за ограждение. Не будь забора, он рисковал бы скатиться в воду, где гуляли барашки волн.
Кальвадос поправлял очки, натягивал перчатки, явно медлил. Степанов подумал, лучше ему спускаться первым. Катающийся лучше Кальвадос скоро догонит. Степанов оттолкнулся, лыжи заскользили по насту. Туман мгновенно поглотил напряжённую фигуру.
Ни разу не упав, Степанов проехал треть пути. Он пересекал трассу по на диагонали, останавливался, разворачивался и, катясь по наклонной, повторял манёвр. Степанов держался относительно уверенно. Главное; стараться не упасть на спуске. Оставшиеся лыжники спускались быстро. При видимости в тумане на вытянутую руку им не трудно было налететь на остановившегося, внезапно появившегося лыжника.
Ветер свистел в ушах. Буран свирепствовал так, что Степанов боялся находиться на краю трассы, где гора круто обрывалась. Существовала серьёзная опасность, что его, сильного, крепкого мужчину повалит, покатит по склону. Лыжи отскочат, но ботинки ему не снять. Беспомощный он будет лежать, полагаясь на милость урагана и проворство розыскных собак. Через снежный шторм внезапно прорвались сдавленные рыдания, поначалу они показались Степанову слуховой галлюцинацией, порождённой взвинченным вниманием. Он не поверил себе. Но рыдания настойчиво вписывались в шум бури. Они существовали въявь.
Степанов ещё проехал по склону, и перед ним из тумана проявились две фигуры, мужская и женская. Мужчина стоял согнувшись. Перед ним в неловкой позе сидела на снегу женщина. Мужчина говорил мягким убеждающим голосом. Женщина отвечала ему криком. Оба лыжника выглядели лет на тридцать. Они производили впечатление людей, хорошо друг друга знающих, если не супругов.
- Нет! Нет! Нет!!! – кричала женщина по-немецки. – Я не поеду дальше. Ехать невозможно!
- Послушай, дорогая, осталось совсем ничего. Ты упала, но сейчас я помогу тебе подняться. И мы поедим дальше,- уговаривал мужчина.
- Ты хочешь, чтобы я умерла! Ты специально затащил меня на эту гору!!- женщина швырнула в мужчину перчаткой. Она снова зарыдала в голос, размазывая по лицу слёзы, которые на ветру тут же превращались в лёд.
Степанов, насколько сумел ловко, подъехал поближе и вежливо спро-сил, не может ли он быть чем-либо полезен. Мужчина сердито посмотрел на него и ничего не ответил. Женщина попыталась встать, но тут же покачнулась и, упав боком на снег, затряслась в истерике. Степанов не уезжал, беспомощно поглядывая наверх в ожидании чересчур замешкавшегося Кальвадоса. Перед упавшей лыжницей выше по склону стояли предупреждением для других воткнутые в снег палки. Одна лыжа лежала ярдах в четырёх в стороне. Степанов «елочкой» неуклюже пошёл за ней, чтобы принести лыжнице. Он знал, в подобных ситуациях надо помогать. Ему уже подавали палки и лыжи, когда он их терял.
- Я ненавижу горы! Ненавижу!! – плакала неизвестная лыжница.- Я никогда не буду кататься! Под страхом смерти не буду!!!
-Тебе что, больно?- неожиданно холодным голосом спросил лыжник. Ему надоела истерика.
Мимо пролетели лыжники. Они не остановились, торопясь вниз.
- Мне не больно. Мне страшно, чудовище!..- женщина попыталась подняться.
Мужчина протянул ей руку, и она встала.
- Я пойду назад.
- Иди, - равнодушно сказал мужчина.
Женщина тоскливо посмотрела наверх. В пяти шагах начинался туман. Вершину горы скрывала неизвестность. И в хорошую погоду подняться отсюда на площадку «ёлочкой» или, сняв лыжи, в ботинках, стоило изрядного труда.
- Ты затащил меня в горы, ты! Послушался бы меня, поехали отдыхать на море. Валялись бы сейчас на лежаке, грели кости.
- Дорогая, но тебе нравились горы?
-Никогда они мне не нравились! Я врала, чтоб угодить тебе.
- Может быть, ты врала, что и любишь меня?
- Считай, как знаешь!- женщина сняла вторую лыжу и попыталась идти вниз. Она сделала тройку шагов, проваливаясь в снег, и остановилась. Идти не было никакой возможности.
- Знаешь, мне всё надоело…
-А мне тем более!
- Ты мне своими капризами отравила отпуск… Лучше б я обратился в эскорт-агентство.
- Вот и обратись в эскорт-агенство. Там тебе выдадут шлюху. Но ни одна шлюха не полезет с тобой в твои любимые горы! Будь прокляты горы!!
- Я не знал, что мы такие разные, - пробормотал мужчина.- Тогда нам и не следует жить вместе.
- Спустимся – оформим развод!
Мужчина поискал вокруг себя, чем бы бросить в женщину. Она – тоже. Мужчина ничего не нашёл и, сердито нахлобучив лыжную шапочку, надев очки, ловко поехал вниз. Степанов в непрекращающуюся бурю остался вдвоём с неизвестной женщиной на склоне.
Наконец появился Кальвадос. Он виртуозно скользил, спускаясь ма-ленькими поворотами, для чего энергично вращал бёдрами. Седые волосы на шее и за ушами, немногочисленные остатки шевелюры, выбились из-под заснеженной шапки, делая его похожим на переростка - гнома. По изящной дуге Кальвадос приблизился к Степанову и лежавшей на боку даме, резко затормозил, выпустив лыжами струи снега. Степанов с подозрением смотрел на Кальвадоса. Тот отсутствовал так долго, что Степанов успел подумать, не подстроено ли происшествие специально.
Кальвадос объяснил задержку тем, что искал Степанова. Его забывчивость, которой он именовал рассеянность, снова устроила подвох. Кальвадос не заметил, или, заметив, тут же забыл, что Степанов съехал. Он искал Степанова на площадке, предполагая, не застрял ли тот на остановленном подъёмнике, не упал ли в озеро. Степанову забывчивость Кальвадоса, о которой его предупреждали, показалась настолько фантастической, что не шла в голову. Как же Кальвадос руководит крупным капиталом, недоумевал трезвомыслящий, но небогатый московский сыщик.
Степанов и Кальвадос помогли женщине приподняться. Подали ей палки, вторую лыжу. Палки женщина взяла, а вот вторую лыжу никак не хотела надевать. Прижав палки и лыжи к груди, женщина неловко спускалась вниз. Кальвадос и Степанов составляли вынужденный эскорт. Погружённая в собственное расстройство женщина не замечала их неудобств. Кальвадос, привыкший ездить быстро, испытывал трудности в движении медленно. Степанов же, катавшийся исключительно от края к краю, там останавливающийся и неуклюже поворачивающий, сгорал на пламене стыда, что у него появились зрители.
Спуск проходил в молчании. Женщина разговаривать не желала, принимая услуги миллиардера и сыщика молча. Ярдов через сто она всё же соизволила надеть вторую лыжу. Спуск пошёл быстрее. Женщина проявляла сноровку посредственного лыжника. Недостатки техники она компенсировала смелостью и отчаянием.
Внизу у ресторана женщина протянула Кальвадосу и Степанову кро-шечную ручку. « Гипайша», - назвала она себя. Миллиардер и сыщик поклонились. Оставив женщину, они спустились на нижний уровень, сели в кабину канатной дороги, которая ещё работала. Туман всё опускался. Останавливали последние подъёмники. Служащие перекрывали входы на трассы. К канатной дороге торопились замешкавшиеся лыжники. Гипайша осталась наверху. Возможно, она искала мужа.
Кабина канатной дороги протряслась в сплошном тумане. Ноги и руки Степанова ныли. Он представлял, что будет к вечеру.
У касс Кальвадос спокойно заметил:
- Если понравилось, забегите, возьмите ски-пасс на шесть дней, я подожду.
- Спасибо, в другой раз, - стараясь говорить бодро, отвечал Степанов.
Приветливый шофёр, тот же что и утром, открыл Кальвадосу и Степанову дверь лимузина, лыжи закрепили в держалки на крыше. Машина собралась трогаться, когда в стекло энергично застучали. Кальвадос опустил стекло. У машины стояла Гипайша.
- Спасите меня, спасите! – быстро говорила она. Глаза женщины округли-лись, щёки дрожали.
- От кого?
- От моего мужа. Он настоящий изверг. Он готов меня убить за сцену на спуске!
- Нам не хотелось бы вмешиваться в чужую семейную жизнь, - сказал Кальвадос. – Хорошо, садитесь…
Выскочивший водитель открыл Гипайше дверь. Машина тронулась. Потянулись минуты неловкого молчания.
Когда подъехали к дому Кальвадоса, оказалось, что Гипайша лежит на заднем сидении в глубоком обмороке. Не оставалось ничего лучшего, чем распорядиться внести женщину в гостиную. Она по-прежнему не приходила в себя. Степанов, помогавший дворецкому выгружать женщину из машины, чувствовал, тело её расслаблено, как кисель. Ни удары по щекам, ни холодная тряпка на лоб не приводили Гипайшу в сознание. Кальвадос попробовал вызвать пользовавшего его врача. Случилось, что врач в отъезде. Выказав презрение к научной медицине, называя её знахарством, Кальвадос страстно заговорил о преимуществах естественных сил природы. Он увлекался холодными обливаниями, термальными источниками, лыжами, сыроядением и мочепитием. В отсутствие единственного врача, которому он доверял, Кальвадос приказал не трогать женщину.
Кальвадос пригласил Степанова к столу. Ему предложили луковый суп, франкфуртские колбаски с картофелем, жареную форель. Выбирая между пивом и вином, Степанов предпочёл пиво, и тем угодил хозяину. Кальвадос подождал, пока проголодавшийся Степанов поест и похвалит повара. После он заявил, что считает употребление мяса и рыбы трупоядением. Кальвадос ел проросшую пшеницу с морской капустой. Цвет красного вина напоминал ему кровь. Он от него воздерживался. В заключение ужина Кальвадос предложил Степанову пройти в кабинет. Он достал ключи на длинной ручке. Степанов узнал в них точный сколок тех, что обнаружили у его брата в Шереметьево. Щёлкнула дверца несгораемого шкафа. Кальвадос бросил на стол кипу географических и топографических карт.
Кальвадос увлечённо заговорил о сокровищах, которые до сих пор хранят недра планеты. О золоте Мексики, об Эльдорадо, копях царя Соломона, богатствах Аравии и Древнего Китая. Нынешняя мера людей, деньги – воплощённое в бумажках, цифрах чеков и кредитных карт, золото. Если найти много, колоссально много золота, а возможности при усердии к тому есть, можно буквально завалить им человечество. Избыток приведёт к обесцениванию, не станете же вы платить за то, в чём не испытываете недостатка. Повседневная жизнь коренным образом изменится. Исчезнет голод, который до сих пор свирепствует в Азии и Африке, люди получат полноценное питание, крышу над головой, красивую опрятную одежду. Матери перестанут рыдать над трупами младенцев, скончавшихся от кахексии. Подростки пойдут в школы и университеты. Не нужно будет служить в армии с её ранними подъёмами, скверной пищей, изнуряющими марш-бросками, высокомерием офицеров и издевательствами старослужащих, избыток денег уничтожит угрозу войн. Незачем воевать, когда всего в изобилии. Пропадёт основная при-чина конфликтов. Люди, без исключения, станут жить во дворцах, сравни-мых по комфорту с пятизвёздочными отелями. Прислуга возьмется рабо-тать не за деньги, которых у неё и без того полно, а из удовольствия, любви к делу. Здесь найдут себе применение мазохисты и пассивные гомосексуалисты, облегчится бремя психиатрии. Первым снегом растает воровство. К чему воровать, если у тебя есть всё. На низком поприще останутся исключительно клептоманы и любители острых ощущений. Не будет семейных ссор, связанных с разводом, потому что не станет браков. Брак – договор о собственности. Когда каждый богат, как Крез, то нечего и делить. Представьте , вы наелись до отвала , а вас пытаются ещё кормить. Результат – рвота. Незачем делить пианино, когда вы можете купить два, но разве что вам дорога трещинка на басовой клавише. Браки заменят свободные союзы людей. Прежде отпадут браки по расчёту, в них нет нужды богатым. Никто не будет ждать смерти мужа, раз не станет ни мужей, ни жён, а только любимый и любимая. Вдовы утешатся роскошью, дальними путешествиями и редкими экземплярами домашних животных. Аннигилируется давнее зло - проституция. Незачем продавать себя, когда денег чересчур, вернее их совсем нет, потому что не нужны. Некоторые обретут тут спортивный интерес, но не больше. Исчезнут продажные политики, они не найдут спроса. Рассыпятся политические партии. К чему призывать и за что бороться, когда любые интересы удовлетворены! В общем, при избытке золота, воплощённого в деньгах, оно совершит ценовое самоубийство. И на этом трупе или, если хотите, благодатной почве изобилия возникнет новое, свободное, главное, удовлетворённое общество, где школы, здравоохранение, наука и культура возьмут приоритет. Ряды учёных и преподавателей пополнят ставшие безработными полицейские, судьи, адвокаты, военные, работники плотских сфер услуг. Я ярко сейчас представляю какую-нибудь бывшую массажистку, прильнувшую к монитору радиотелескопа в поисках новых галактик.
Кальвадос на минуту остановился, чтобы отхлебнуть воды без газа. Степанов смотрел на него во все глаза. Впервые он столкнулся со столь утончённым спекулятивным разумом, обнимавшим человеческое бытие снизу доверху, по диагонали и в глубину. Кальвадос находился в крайней степени ажитации. Глаза его блистали, руки тряслись. Речь лилась торопливо, порой до бессвязности, не поспевая за мыслью.
Степанов надеялся, что Кальвадос уже перейдёт к картам, но тот заговорил о чрезмерности. Не исключительно богатство меняет жизнь к лучшему, но изобилие существенного, определяющего человеческую экзистенцию, ведёт к тому же. Изобилие еды способно заменить изобилие денег. Пресыщенность в чувственных утехах уничтожает продажную любовь, воспитывая из индивидуума праведника. Чрезмерное накопительство вкупе с роскошью превращает проповедующего воздержание в аскета. Море водки, в которое бросили пьяницу, с арифметической точностью производит трезвенника. Изнурительная с миллионными жертвами война неизбежно приводит к наиболее продолжительному миру. Кровавая революция надолго отбивает охоту к переменам. Чрезмерный голод убивает слабейших, принося достаток уце-левшим. Деление на положительное и отрицательное, чёрное и белое, я не признаю, признался Кальвадос. Но если с ним смириться, крайнее уклоне-ние в ту или иную сторону всегда принесёт наилучший материальный ре-зультат. Духовное в наше время настолько осмеяно, что я о нём молчу. Как радикальная операция хирурга способна принести спасение, так и чрезмерность, добытая через недостаток, страдание, боль и даже смерть, беременна перспективой счастливой жизни. Скука и усреднённость парализует её.
Кальвадос развернул карту мира. Миниуказкой он открыл места, где спрятаны миллиарды. Если деньги налогоплательщиков тратить не на военные бюджеты, а на розыск сокровищ, изобилие и процветание человечеству гарантированы. На дне Карибского моря лежат тысячи галеонов с золотом инков и майя. Галеоны ждут подъема, но не хватает ни средств, ни энтузиастов, чтобы заняться этим. Под правой стеной китайского монастыря Шаолинь, ориентир – лицом к восходящему солнцу, схоронены сокровища империи Цинь…
Кальвадос отбросил карту, положил сверху схему китайского монастыря:
- Нужный кирпич я отметил крестиком. Искать надо в первую луну весны, когда солнце в Инши, восточные ветры растапливают лёд, а твари пробуж-даются от зимней спячки. Выдры приносят в жертву рыбу, дикие гуси тянутся к северу, Сын Неба поселяется в левых покоях Циньяна, выезжает в колеснице луань…
- Постойте, но…
- Вы полагаете, что там захоронены сокровища династии Сун или Мин? Э-ге-ге, молодой человек, не будьте наивны, хотя вопрос ваш проявляет живой интерес. Старик Кальвадос знает, где спрятаны сокровища Сун и Мин . Они в другом надёжном месте.
Указка побежала по карте, но нигде не остановилась. То ли Кальвадос твёрдо не знал, где таятся сокровища Сун и Мин, то ли полагал, что показывать их местоположение рано человеку , с которым знаком двенадцать часов.
Степанов гадал, как бы направить откровения старика в нужное русло. Он ненароком бросил взгляд на неприкрытую дверь. Ему показалось, кто-то отшатнулся от неё или прошёл мимо. Тень, ища идентификации, пробежала в сознании. Мелькнувший человек не походил ни на дворецкого Кальвадоса, ни на его повара, ни на водителя. Степанов не стал напрягаться. Возможно, это ещё человек, принадлежащий большому дому.
- Читаю изумление на молодом лице, господин Степанов. Вы сомневаетесь, что сокровища Цинь под правой стеной монастыря Шаолинь?
- Нет, отчего же…
- Полагаете, под левой?
- Простите, у меня нет мнения.
- А в ваши годы мнение пора иметь. Наверное, хотите спросить, откуда я всё знаю?
- Да-да. Откуда вы знаете?
- Десятилетия исследований, молодой человек, - самодовольно заключил Кальвадос. – Труды, на которые положена жизнь.
- Погодите, но мои друзья, ваш брат, трагические события, развернувшиеся в парагвайской сельве?..
Кальвадос перевернул ворох карт, нашёл подробную карту предгорий Анд, Северного массива и парагвайских болот.
- Судьба ваших друзей и моего брата, если он жив, не определена.
- Как вы можете судить ?!!
- Я предполагаю.
- Нашли они золото?
- Думаю, нет.
- Они погибли?
- Ни да – ни нет, - Кальвадос словно пронзал взглядом карты, видел за океан, за пределы непроходимой Амазонки. – Ваши друзья, столь необдуманно, неподготовлено отправившиеся на поиски сокровищ, пребывают в безвестности.
- Что вы хотите сказать?
- А то, что розыск сокровищ Рейха, восьмой части мировых запасов, не мог пройти незамеченным в СМИ. Но ни одна газета, ни один уважаемый журнал или оперативный новостийный телеканал не сообщил о найденных богатствах. Перед вами мною утром полученный «Нейшнл джиографик», - Кальвадос кивнул. - Молчок. Ни слова о гигантской борьбе между добром и злом, развернувшийся в болотах Парагвая.
- Между добром и злом? Я думал, лишь сребролюбие толкает людей на поиск золота.
-А стремление пощекотать нервы? Желание разорвать путы скуки?.. Что же касается борьбы между добром и злом, то полковник Родригес воплощённый дьявол.
- Но у моих друзей была карта. Татуировка на теле моряка Рича, выполненная рукой риттера фон Шоберта, непосредственного участника экспедиции по захоронению сокровищ?
- Татуировка, сделанная рукой выжившего из ума старика, имеет мало цены. Как известно, риттер фон Шоберт больше занимался популяризацией интереса к сокровищам, чем реально желал указать место. Возьмите марки с картами местности, что он выпускал, - Кальвадос вынул из сейфа и показал Степанову почтовые марки, о которых тот знал из рассказа баронессы Галль. – Существуют ещё памятные монеты и значки.
Монеты были те самые, что некогда находились в кармане у брата Кальвадоса. Последнюю из них похитили в доме Хуаниты.
- Карта на теле Рича изначально была неточна. Фон Шоберт рисовал её на теле юнца. С годами в процессе роста кожа растягивалась, и топография сильно менялась. Масштаб 1: 1000000 при ошибке в один сантиметр даёт неточность в десять километров.
- Вы так уверенно говорите?
- Что же мне сомневаться, когда я и мой брат – внучатые племянники риттера фон Шоберта. Вспомните, баронесса вам не говорила?
- Она говорила об одном племяннике, который таинственно исчез из Асунсьона год назад.
- Это мой брат.
- И ему была доверена более точная информация?
- Ему. А затем им – мне… Вот вы раньше спросили, удачна ли экспедиция баронессы, а не знаете, что в сельву Парагвая отправлялось уже изрядно экспедиций.
И Кальвадос поведал Степанову о походах за сокровищами терапевта Курта Клятта, искателя приключений Сэмюеля Джонса, отставного генерала риттера фон Шоберта и даже штурмбанфюрера Отто Герра, чудом выжившего после схватки с Шобертом, не говоря о попытках баронессы Иммы Галль. Несколько уцелевших офицеров, участвовавших в захоронения сокровищ и сумевших найти выход из джунглей, пробовали организовать экспедиции, но им недоставало финансов, и походы заканчивались, ещё не начавшись, ограничиваясь заявлениями о намерениях. Перед Степановым представали картины человеческой алчности и чести, верности товарищам и долгу, и тёмного предательства, осквернения искренней дружбы. Кальвадос торопливо говорил, а Степанов как вживую видел людей, пробирающихся через пампу, нападения и отражения атак индейцев, голод, ночной холод, проливные зимние дожди, страдания от малярии, укусов змей и ужасных пауков, смерть в объятьях анаконд и от зубов ягуаров. Но сильнее люди страдали от коварства себе подобных. Подкупленные конкурентами, скрывавшиеся наутро проводники, заводили экспедиции в непроходимые болота. Люди вязли в топи, погибали от недостатка воды и пищи. Другие умирали от подложенного яда, полуночной резни или пуль. Торжество победителей всегда продолжалось недолго. Они не находили сокровищ, если не становились новой жертвой.
Кальвадос рассказывал увлечённо, горячо, ему хотелось верить, и всё же полностью отвергнуть сомнения Степанов не мог. Что делать, когда Кальвадос признал, что его дядя фон Шоберт, обладавший якобы наиболее точной информацией о золоте, тоже водил безуспешные экспедиции? Какова цена подобным знаниям?
Густой мрак висел за окном. Туман покрыл горы, липким киселём приклеился к ставням. Глаза Степанова закрывались, а миллиардер готов говорить и говорить. Не сразу он заметил полусонное состояние гостя и, пообещав назавтра сообщить главное, представить неопровержимые свидетельства точных координат сокровищ, отвёл Степанова в гостевую спальню.
Степанов с облегчением упал в кровать. Ноги его после лыж гудели паровозом. Ещё казалось, некая тварь из фильмов ужасов забралась в тело, и жрёт мышцы изнутри. Руки лежали вытянутые вдоль туловища, как плети. Шеи Степанов не мог повернуть. Он полагал, если ночью захочет в туалет, то не осилит встать. Он испытывал стыд от сознания, каким записанным его застанет утром хозяин.
Тело не слушалось, но сознание ещё бодрствовало, и Степанов услы-шал шаги. Дверь спальни с негромким скрипом приоткрылась, вычертилась фигура. Тень от приглушённых огней в коридоре легла на кровать. Но это была иная тень, не та, что мелькнула за щелью неприкрытой двери кабинета. Шорох сделался крупнее и явственнее. Степанов не решался грешить не Гипайшу. После таблеток, которые в короткий проблеск сознания уговорил её принять Кальвадос, она спала мёртвым сном. Когда хозяин провожал Степанова в постель, тот мог её видеть лежащей в беспамятстве на диване.
Дверь скрипнула громче, в спальню на цыпочках вошёл дворецкий Кальвадоса, подававший вместе с поваром блюда на ужине, и ещё тогда пристально вглядывавшийся в Степанова. Степанов не успел удивиться, как дворецкий вежливо откашлялся и заговорил:
- Извините, господин…, что тревожу ваш отдых. Я пришёл поговорить о моём хозяине.
- Прошу…- отвечал Степанов, приподнимаясь на кровати.
- Я не стал бы обращаться, если б не видел его страданий.
- Кальвадос страдает? – вырвалось у Степанова.- Он производит впечатление бодрого преуспевающего человека. Трудно страдать на мешках с миллионами.
- Бодрость хозяина - маска. Он тяжело болен нравственно и физически. Я бы не обратился к вам, если бы у меня не болело за него сердце. Ещё мальчишкой он взял меня, сироту, в Асунсьоне в услужение. Всё что у меня и покойной Марты…, - на глаза старика навернулись слёзы, - было и есть, мы обязаны Кальвадосу. Он поместил нашего Хуана в университет…
- Позвольте. Я готов к услугам. Но что я должен сделать? – поёжился Степанов, которому ужасно хотелось спать. Временами он просто отключался из-за усталости и боли.
- Хозяин говорил вам о сокровищах сельвы?
- Говорил…- неуверенно протянул Степанов. Он надеялся, что ему доверили тайну.
- Показывал карты? Указывал места, где спрятаны клады?
- Да…Конечно.
- Хозяин всем рассказывает про сокровища, - грустно вдохнул старый дво-рецкий.
- Значит, никаких сокровищ не существует?!- догадался Степанов.
- Возможно, они существуют. Просто их в глаза никто никогда не видел… Страдания моего хозяина проистекают от того, что он многим при удобном случае рассказывает о сокровищах сельвы, но никто ему не верит… Кроме брата, который поверил… За веру его постигла ужасная судьба. Год назад в метель он постучал голый и окровавленный в двери нашего дома. Его преследовали люди, которые тоже поверили в сокровища.
- Так что же, вашему хозяину мало двух вер?
- Ему будет приятна ваша. Не расстраивайте его, поверьте ему искренне. Он легко угадывает фальшь.
- Хорошо, пусть будет по-вашему. Я сыграю.
- Будет лучше, если вы не сыграете, а подлинно уверуете.
- Согласитесь, в глубине души у меня останется недоверие.
Дворецкий уселся на край кровати и перешёл на шёпот.
- Вы сейчас нежитесь в роскошной кровати, а мой хозяин лежит на полу…
- Он пьян? – утомленно спросил Степанов.
Дворецкий пропустил неразумные слова мимо ушей.
- Наш особняк сверху имеет три этажа, - зашептал он Степанову в ухо, - и ещё четыре этажа под землю. Там библиотека, бассейн, спортзал, а на ниж-нем этаже ничего нет. Голо, как полигон, а в центре стоит палатка. В ней или около неё под грудой тряпья спит хозяин.
«Сумасшедший дом!»- подумал Степанов.
- Зачем же он…себя истязает?
- Он не истязает. У хозяина неизлечимая аллергия на тропические и субтропические растения. Их множество в библиотеке за стеклом, но прикасаться к ним, господину Кальвадосу не позволено. Сперва идут бордовые пятна по коже, потом начинается удушье. Как-то он открыл стекло, чтобы ближе рассмотреть растения из коллекции, подаренной братом. Мы еле его откачали с врачом, что сейчас в отъезде. Господин Кальвадос мечтает об экспедициях, но по здоровью не способен принять участие в них. Он моделирует ночные стоянки, лёжа на полу на четвёртом уровне бункера. Специально перед сном мы курим там запахом костра. Что же касается высокогорья, где мы живём, это не выбор богатства, это спасение от растений и запахов, которые мучат хозяина.
- Понятно. Я скажу, что верю в сокровища.
Дворецкий с надеждой смотрел на Степанова.
- Я буду искренен, - добавил Степанов для убедительности. Кальвадос и дворецкий представлялись ему сумасшедшими. Он жалел, что бежал от Данилы Евгеньевича со Скакуновым. Общение с братом Кальвадоса не разрешило тайны, а ещё более завело в тупик появлением новой противоречивой информации. « Бежать. Скорее отсюда бежать!» - единственная мысль металась в притуплённом сознании Степанова. « Прийти в себя после лыж и бежать!» Главное не раздражать спором сумасшедших.
Степанову снова показалось, что за дверью кто-то ходит.
- Вы не слышите? Там шаги…- пробормотал он.
- Эта женщина… Вы уверены в ней? Я так и думал.
Дворецкий кинулся к двери. Степанов прыжком, насколько позволяли натруженные ноги, последовал за ним.
Степанов и дворецкий вбежали в кабинет. Сейф был взломан, бумаги разрыты. На полу валялась пустая коробка от микроплёнки. Пока дворецкий беседовал со Степановым, кто-то усердно перефотографировал материалы, указывающие дорогу к сокровищам. Дворецкий не сомневался, кто это сделал. Преодолевая старческую неловкость, он ринулся по лестнице в бункер. За ним вприпрыжку, по-моряцки расставив ноги, спешил Степанов. Острота азарта на время затмила боль знакомства с горнолыжным спортом.
Спустившись на пролёт, страдающий отдышкой дворецкий предположил за лучшее воспользоваться лифтом. Он нажал на кнопку, загородив спиной мигающую лампу. Страшный удар старинным подсвечником обрушился ему на голову. Старик охнул и осел, цепляясь за перила. Подбежавший Степанов ногой оттолкнул Гипайшу, превратившуюся в неистовую фурию. Они схватились. Степанов ощутил, сколько силы в женщине, час назад разыгрывавшей умирающую. На шее Гипайши висела на шнурке маленькая сумочка с похищенными картами, микроплёнкой, фотоаппарат в форме брошки. Степанов попытался сорвать сумку. Умелым блоком женщина парировала движение Степанова. Тонкая рука Гипайши упёрлась Степанову в подбородок. Наманикюренные ногти она направила ему в глаза. Удар в пах ошеломил Степанова. Гипайша отбросила его. Миниатюрная фигура женщины скрылась в полумраке люминесцентных ламп.
- За ней! Вниз! – прохрипел дворецкий. – Она не уйдёт. Там нет выхода. Там – хозяин!!
Собравшись в пружину, перепрыгивая через две ступеньки лестницы, Степанов полетел вниз. На четвёртом подземном этаже он увидел приоткрытую массивную дверь бункера. Вбежав в бункер, Степанов застал Гипайшу у безмятежно спавшего Кальвадоса. Тот лежал, накрывшись лоскутным индейским одеялом, около одноместной поставленной на полу палатки. Рядом лежали чёрные куски дерева, имитировавшие остатки костра. Сейчас Степанов не думал о безумствах миллиардера.
Из рукава Гипайши выскользнуло тонкое лезвие. Смерть, ранее предназначавшаяся брату, грозила его духовному руководителю. Тень Степанова упала между Гипайшей и спавшим Кальвадосом. Со злой усмешкой женщина развернулась. Она взметнула кистью. В порыве самосохранения Степанов ударил её носком ноги по предплечью, он едва не промахнулся. Удар оказался эффективным. В воздух взлетел тапочек, и серия ножей, полоснув пространство, вонзилась в стены и потолок.
- Ты умрёшь! – в бессилии, по-испански выкрикнула Гипайша сквозь ис-кривленные ненавистью губы.
Она повернулась и, буравя пол узкими шпильками каблуков, выбежала из бункера. Сумка с документами трепетала на её груди. На пороге левый каблук застрял в дырке щетинистого пластикового ковра, и Гипайша, чертыхнувшись, бросила лакированный туфель, оставшийся вместе с ножами доказательством нападения.
Послышался шум вызванного лифта, хлопок входной двери. Прошуршали по снегу протекторы автомобиля сообщников, увозившего Гипайшу. Проснувшийся Кальвадос сидел на полу, он выглядел смешным в розовой пижаме с индейским одеялом, прикрывавшим колени.
- Вот видите! А вы сомневались!! – восторженно задыхался Кальвадос. Глаза его сияли. Избежав смерти, он радовался нападению, как доказательству реальности существования сокровищ.
- А господин и не сомневался! – с улыбкой сказал возникший в дверях дворецкий. Кровь обильно текла из рассечённого уха.
-Я не сомневался, - растерянно подтвердил Степанов, надевая улетевший тапочек.
Кальвадос трижды впрыснул себе в рот аэрозоль астмопента, спасавшего от удушья.
Ночь прошла беспокойно. В ожидании нового нападения никто не спал. Кальвадос провёл анализ похищенных документов. Он успокаивал Степанова, что особо ценное хранилось в отдельном тайнике, куда Гипайша добраться не смогла. Оба поражались хитроумию спектакля, разыгранного злоумышленниками, чтобы проникнуть в дом.
На основании схем, чертежей, карт, частью похищенных, частью перефотографированных Гипайшей, люди Родригеса, Кальвадос не сомневался, что подосланная женщина из его шайки, пойдут по девиантному пути. Опять они будут искать где-то рядом, но ни там, где нужно. В чём же смысл нападения? А в том, что Родригес, ориентируясь на татуировку Рича, не нашёл сокровищ в месте, которое наблюдал из вертолёта Степанов. Родригес ищет новой информации. С этой целью он отправил Гипайшу к брату Кальвадоса, справедливо предположив, чего не дал один брат, может дать другой. Постойте, перебил Степанов, голова его уже раскалывалась от разговоров, но если специально созданные путаные карты показывают отклонение от реального места захоронения клада на несколько миль, а то и всего на несколько сотен ярдов, на золото легко рано или поздно наткнуться случайно. Воодушевлённое лицо Кальвадоса погрустнело. Он утешил Степанова. Золото нельзя найти, используя обычные геологоразведочные приборы, в том числе, и металлоискатель. Окружающие горные породы содержат слишком много постороннего близкого по чувствительности неценного металла, что собьет с верного пути.
Наутро Кальвадос дал Степанову мексиканское сентаво с предельно верным микрочипом внутри. Информация в нём гораздо точнее. Она не носит отвлекающего характера, как та, что досталась родному брату. Задача Степанова, передать микрочип баронессе, сдвинуть её поиски на восемьдесят миль к северо-западу. Кальвадос станет контролировать ход работ, выходя на связь по спутниковому телефону и через Интернет.
После завтрака курьер доставил на виллу авиабилет. Для маскировки Степанову предстояло лететь с труппой музыкальных клоунов, отправляв-шихся в Южную Америку на гастроли. Руководитель клоунов некий Борнео, был хорошим знакомым Кальвадоса. Кальвадос продюссировал выступления коллектива.
13
Борнео оказался весёлым маленьким человечком с подвижным мешковатым лицом и плутоватыми глазами. Слово продюсера означало для него закон. Он быстро экипировал Степанова в наряд заболевшего члена группы. Примерив огромные, чуть не в ярд длинной и пол-ярда шириной, клоунские ботинки, просторные шаровары, в каждую штанину которых без труда спрятались бы два ребёнка, топорщащийся на животе балахон, маску с носом в локоть, громоздкий цилиндр, Степанов осознал себя полным идиотом. Ему захотелось прыгать, хохотать и куражиться. Борнео критически осмотрел Степанова, добавил пару подушек на живот и на задницу. Яркой вишней нарумянил щёки, а губы насинил цветом покойника.
Экипировка происходила в студии Борнео, расположенной в исторической части Цюриха. Степанов стоял в костюме клоуна перед зеркалом, бросая напряжённые взгляды в окно, ему мерещился блеск прицелов, направленных на него оптических винтовок, когда раздался звонок в дверь, топот, и в студию ввалились товарищи Борнео. Публика – в высоких длинных и широких сабо, клетчатых штанах, попугаевых и павлиньих расцветок рубахах, кретинических масках и шляпах. Степанов не верил, что в таком виде позволительно передвигаться в метро, ехать в трамвае или такси. Тем не менее, компания ни с воздуха свалилась, и ни в подъезде переоделась. Клоуны смеялись гомерическим хохотом, издавали вопли эксионовых страданий, плясали, ходили колесом. С ужимками и смешными подходами они раскланивались перед Степановым. Степанов вскоре узнал их имена: Ганс, Фриц, Эрих, Пьер, Мальвина и Рита.
Нарумяниная Мальвина с пышным рыжим начёсом искусственных волос изображала гросс-маму, прародительницу матерей. Её попа топорщилась необъятными полуглобусами, грудь пузырилась виноградинками из сада гигантов. Выставив непомерной величины сосцы, она уселась на колени к Степанову, поваленному на софу, и изобразила, что собирается кормить его несуществующим молоком. Степанов отплёвывался, чувствуя вкус пластиковых сосков, усиленно запихиваемых ему в рот. Пьер в роли Пьеро, обладавший грустным набеленным лицом и волочившимся по полу чёрным халатом с большими жестяными пуговицами, заламывал трагически руки, брызгался, вместо слёз, водой из клизмы. Дюймовочка Рита играла красавицу. Талию её утягивал широкий пояс, из корсета вываливались женские прелести, а элегантные ягодицы призывно уходили назад. Рита колотила Мальвину веером, оттаскивая от Степанова. Пьер Пьеро рыдал. Ганс , Фриц и Эрих , гномы – переростки, пытались раздеть и одновременно защекотать Степанова. Когда клоуны унялись и выпустили полумёртвого от шуток Степанова, зажглась прощальная перед гастролями вечеринка. Степанов никогда не пил столько пива и шнапса.
Утром у него зверски трещала голова. Полчаса после пробуждения он вообще не мог вспомнить, где находится, в своей ли московской квартире, на вилле Кальвадоса или лежит в траве парагвайской сельвы. Степанов ощупывал постель и ошарашено осматривал комнату. Последнее, что он помнил из вчерашней вечеринки, это отчаянный крик клоуна Борнео:
- Папаша Кальвадос отправил нас кривляться в Южную Америку, отчего не на Южный полюс?! Ура! Ура!! Ура!!!
« Какое безобразие!» - прошептали сухие губы Степанова, а кисть за-шарила по тумбочке в поисках спасительной минералки.
Движение разряженных клоунов по аэропорту производило фурор. Особенно ликовали дети. Они подбегали поближе, дёргали клоунов за цветные штаны, лезли в объятья. Не очень хорошо чувствовавшие себя утром клоуны отвечали ужимками, кривлянием и смешными прыжками. Ганс дудел на дуде, Фриц из мыльницы с лохань пускал мыльные пузыри, величиной с голову телёнка, Эрих играл на гармошке, Пьер Пьеро шёл на ходулях, Мальвина и Рита танцевали, Борнео угощал встречных конфетами. Герой Степанова обладал наиболее забавным и длинным носом. Дети зверски щипали его за щиколотки, требуя, чтобы он наклонился. Когда Степанов, выполняя требования, приседал или наклонялся, мальчики и девочки моментально вцеплялись ручонками в длинный нос. Отрывать их приходилось с рёвом и криком. Те дети, которых взрослые не пускали к клоунам, рыдали. Те, кого пускали, пребывали в неописуемом восторге. «Хобот!! Хобот!!!» - дико кричали дети про нос Степанова. И он шёл гордый, как слон, чуть подпрыгивая, чтобы примериться к дурацкой походке остальной группы. Степанов тихо спросил Борнео, а нельзя ли было костюмы одеть уже на выступлении. Тот отвечал, зачем же лишать маленьких бездельников удовольствия, опять же, нам просто необходимо, чтобы о нас писала пресса, и нас показывали по «ящику». И разве Степанову не необходима маскировка? В костюме клоуна его гарантировано не опознают.
Когда сели в самолёт, Степанов понял, как прав Борнео. Клоуны, давно зная друг друга, составляя компанию, уселись кружком. Степанов оказался в стороне. Женщина обратилась к нему, спросив, не свободно ли рядом место. Степанов вздрогнул, узнав голос. В проходе стояла Гипайша. Подобное совпадение возможно с человеком, которому до невероятия не везёт. Степанов сдавленным голосом отвечал, что рядом с ним свободно. Впрочем, и без того на это место у Гипайши имелся билет. Ближе к проходу сел сопровождавший Гипайшу плотный человек средних лет с набитыми кулаками. Степанов узнал в нём мужчину, которого принимал за мужа Гипайши в пургу на склоне горы. Гипайша пару раз назвала мужчину Капитаном. Позади Степанов на среднее кресло уселся ещё один качёк, его называли Боцманом. Капитан и Боцман, обращаясь к Гипайше, называли её Эстер.
В полёте компания Эстер вела себя шумно. Впрочем, клоуны сидевшие через проход, не отставали от бандитов. Боцман и Капитан стаканами пили неразбавленный виски. Эстер предпочитала кампари. Капитан сосал черенок незажжённой трубки. Изрядно выпив, Боцман и Капитан предложили налить Степанову. Тот претворился утомлённым и неопределённо буркнул в ответ. Степанов боялся говорить отчётливо, что бы Эстер не узнала его по голосу. Степанов претворился, что дремлет. Усталость помогала ему. Нывшие от горных лыж ноги требовали покоя. Тело и голова после вчерашней вечеринки находились в таком состоянии, будто Степанова прошлую ночь били подушками или мешками с горохом. Степанов клонился вперёд и вбок. Засыпая, он беспрестанно натыкался накладным носом на спинку впереди стоящего кресла.
У подвыпивших бандитов развязались языки. Не обращая внимания на спавшего, по их мнению, Степанова, они потребовали, чтобы Эстер показала выкраденные из дома Кальвадоса карты. Эстер проделала это не без удовольствия. Она разложила на коленях севера Парагвая. Бандиты водили по карте пальцами, выбирая маршруты подхода к месту, обозначенному красным кружком. Слышались сдавленные реплики: « Теперь мы найдём», « Полковник будет доволен». Боцман зашептал в ухо Эстер: « Золотишко наше!»
Степанов хотел предложить, чтобы троица уселась в одном ряду и не тревожила его. Он бы пересел на место сидевшего сзади Боцмана. Но, страшась за голос, Степанов молчал.
Самолёт сел на дозаправку в Лиссабоне. Там Степанова достали кло-уны. Они потащили запасаться портвейном и мадерой, покупать сувениры. Клоуны опять привлекли всеобщее внимание. Пёстрые костюмы, яркий грим, вздыбленные причёски намертво приклеивали детей. Пришлось выступить с импровизированным концертом. Клоуны жонглировали бутылками и сувенирами, вертелись колесом. Мальвина и Рита предложили детям прыгать через скакалку. Неизменный восторг вызывал Пьер на ходулях. Объявили посадку, и Борнео обошёл зрителей со шляпой. Степанов же застрадал от боли в спине. В течение представления, он по просьбе Эриха, встав на четвереньки, катал детей по кругу.
Краем глаза Степанов заметил Эстер, расхаживающую по залу и зво-нившую по телефону. Верно, она докладывала Родригесу, операция прошла успешно, следует приостановить раскопки, сместить их в нужном направлении.
Степанов чувствовал беспокойство. Перед выходом из самолёта он переложил сентаво с чипом из сумки в карман. Он крайне не хотел, чтобы монета выпала, потерялась или была выкрадена, как прошлый раз в доме Хуаниты. Но куда её спрятать? Степанов не нашёл ничего лучшего, как положить монету под язык. За сим последовала цепь несчастий. Проходя через ворота металлоискателя, Степанов «зазвенел». Контролёры его остановили и попросили пройти снова. Опять дребезжащий звук. Степанов догадался, причина – монета с чипом во рту. Степанов поднёс ладонь к подбородку, чтобы выплюнуть монету, и застыл, поймав пристальный взгляд Эстер. Она прошла досмотр, и стояла около металлоискателя, ожидая скользившую по транспортёру дамскую сумочку. Эстер, как рентгеном, насквозь смотрела через клоунскую оболочку Степанова. Она не видела, но чувствовала истину. Возможно, Степанова выдавали прикрытое наивной дурашливостью напряжение и скрытое недоброжелательство.
Контролёры скользили по одежде Степанова ручным металлоиска-телем. Под взглядом Эстер Степанов выплюнул монету в ладонь, показал контролёрам и извернулся в гримасе, словно происшествие - шутка клоуна. Подбежавшие товарищи подхватили Степанова под локти и повлекли на посадку. Контролеры покачали головами.
Сразу за Степановым ворота металлоискателя проходили Капитан и Боцман. Они тоже стали свидетелями разыгравшейся сцены. Влекомый клоунами Степанов невольно оглянулся и увидел, что оба напарника Эстер «звенели». Контролёры никак не могли определить причину пронзительного звука металлоискателя. Наконец решили, что причина срабатывания прибора в застёжках джемпера, ремнях и молниях. Боцмана и Капитана пропустили. Как мечтал Степанов никогда их не лицезреть!
Взлетели. Степанов пересел на освободившееся место, поближе к но-вым друзьям. Он избавился от соседства Эстер, которая могла в любой момент опознать его, от навязчивого внимания Капитана и Боцмана, сделавшись жертвой острых шуток клоунов. Клоуны почитали Кальвадоса, как хозяина, но, как и все подчиненные, относились к работодателю с подковыркой. Подсознательное нежелание подчиняться, бунт творцов против кукловода, изливались на Степанова как человека Кальвадоса в форме дружеских оплеух, толчков и подножек. Степанов ни разу не сходил в туалет, чтобы не споткнуться о подставленную ему ногу. К концу полёта он сидел «случайно» многократно облитый пивом, с шеей, несущей чёткие отпечатки губной помады нещадных поцелуев Риты и Мальвины, с боками изрядно пострадавшими от щипков других клоунов. Степанов молил Бога, чтобы клоуны не упомянули имя мецената, как обещали, получив задание Кальвадоса. Клоуны же склоняли Кальвадоса по всем статьям, обсуждая заработки и условия гастролей. Благо они располагались относительно далеко, их слова не доносились до Эстер и бандитов. Вино и пиво усиленно бросалось в голову, голоса звучали громче. Бортпроводники повторно призвали клоунов к порядку. Клоунов спасало то, что нарушителей спокойствия салона технически невозможно было высадить над Атлантикой, разве - вышвырнуть на воздух, открыв дверь запасного выхода. Особенно допекали мыльные пузыри, пускаемые Фрицем, взрывавшиеся на щеках и носах благопристойных пассажиров. К лазанию Эриха по сиденьям за пивом и хождению Пьера Пьеро на ходулях по проходу. Дуда Ганса не слышалась за шумом двигателей, а воздушные шары, пускаемые Мальвиной и Ритой, на кого Бог пошлёт, воспринимались невинной шуткой.
Боцман попытался вырвать ходуль у Пьера, когда тот в сотый раз с криком индейцев Сиу, вышедших на тропу войны, прошагал мимо, чтобы засунуть ему в глотку и хотя бы на пять минут заставить замолчать. Эстер ногтём проколола воздушный шар, стукнувший её об лоб.
Самолёт дозаправили в Карачи. Когда он взлетел, Эстер, Капитан и Боцман встали с мест. Показав пассажирам ножи для резки бумаги и зато-ченные карандаши со стальными стержнями внутри, они объявили, что самолёт захвачен. Дальше он летит не в Асунсьон, а в дебри северного Парагвая. « Ох» и «Ах» пронеслось по салону. Как только Степанов осознал случившееся, он почёл за лучшее проглотить сентаво с чипом. И тут же ощутил сильнейший позыв на низ. Единственный плюс от захвата самолёта был тот, что клоуны, окончательно изнурившие всех, замолчали.
Боцман встал в проходе, контролируя салон. Капитан расположился в кабине застигнутых врасплох лётчиков. Он ворвался туда вместе с Эстер, воспользовавшись открытой стюардессой дверью. Эстер курсировала от экипажа в салон, поддерживая между пиратами связь.
Опершись на спинки кресел, Боцман вызывающе развалился, поигрывая ножом. Глаза его нехорошо блестели, взгляд блуждал, с губ то и дело срывались грязные ругательства. Пассажиры погрузились в себя, ожидая худшего. В памяти каждый проигрывал случаи захвата воздушных судов, высчитывая шансы на благой исход. Многие мужчины хотели напасть на пиратов и разрешить дело силой, но разрозненные, они не знали сторонников. Никто не ведал знака, которым можно обменяться при нападении ради освобождения. Разрозненность сковала волю. Сильные мужчины обменивались угрюмыми недоверчивыми взглядами. Сто шестьдесят пассажиров против троих пиратов, одна из которых женщина, большой перевес, но кто атакует первым? Дети не понимали беспокойства родителей. Грозную тишину надрывали крики младенцев, возня подростков.
Степанов мнил, ему особенно плохо. От проглоченного сентаво невыносимо разболелся живот. Степанову непрерывно требовалось ходить в туалет. Чтобы попасть туда, следовало спросить разрешения у Боцмана и пройти мимо. Два или три раза тот пустил Степанова без возражения, но потом сделал замечание: « Если ты, носатый, будешь ходить так часто и подолгу, мы будем ссориться!» Очищая желудок, Степанов беспокоился, как бы не потерять драгоценное сентаво. Ему приходилось рыться в собственных каловых массах, разыскивая монету. Степанов тщательно мыл руки, однако исходящий от него запах с каждым посещением усиливался. Сидевший рядом Борнео уже неприязненно отодвинулся.
Когда Степанов отправился в туалет в пятый раз, Боцман перегородил ему дорогу:
- Я предупреждал тебя, Косая Рожа? Предупреждал, Длинный Нос?!
- Я хочу в туалет .
- Ходи в штаны!!
Боцман ухватил Степанова за накладной нос и сильно оттянул. В это время из рубки вышла Эстер и окинула Степанова коротким взглядом. Пол под ним горел. Если Боцман сорвёт нос, Эстер неминуемо узнает Степанова. К счастью, Боцман отпустил маску, она больно щёлкнула по лицу. Следом Степанов получил затрещину, сопровождаемую пинком.
Степанов вошёл в туалет, услышав, как Эстер сказала за дверью Боцману:
- Мы найдём биллионы, триллионы, секстиллионы. Я уверена.
- Куплю яхту,- озвучил мечту Боцман.
Монета выскочила и зазвенела по раструбу унитаза. Степанов выловил монету, тщательно вымыл с мылом под струёй крана. И проглотил снова. Что делать? За дверью стояла Эстер.
14
Пираты велели лётчикам посадить самолёт на горное плато в Андах. Отсюда недалеко до базы полковника Родригеса. Эстер торопилась доста-вить украденные карты, микроплёнки с чертежами и памятными записка-ми.
Самолёт значительно отклонился от намеченного маршрута, и диспетчеры забеспокоились. Воздушные пираты запретили пилотам откликаться на запросы с земли, что вызвало подозрения. Над Бразилией рядом с пассажирским лайнером появились два истребителя, которые принялись сопровождать его. Пираты вступили с ними в переговоры и под угрозой взорвать самолёт с пассажирами, заставили вызвать дозаправщик, чтобы пополнить запасы топлива в воздухе.
На горные вершины Анд ложились вечерние тени. Заходящее солнце роняло пурпур на белый снег. Никогда горы не выглядели столь прекрасными, как в тот вечер, когда одни люди в очередной раз совершали гадости в отношении других людей ради денег и обогащения. Самолёт опускался, раздавался ровный надрывный звук, сопровождающий снижение. Корпус чуть подрагивал. Вибрация передавалась на кресла пассажиров. Зажглось табло с просьбой пристегнуть ремни.
Ворсистая барашковая простыня, окрашенная солнцем, показывала границу между чистым небом и околоземными облаками. Самолёт снизился, вошёл в облака, и моментально тёмная ночь проникла в салон. Слабонервные вскрикнули. Эстер побежала по салону, толкая впереди стюардессу, требуя включить свет. За облаками над Андами в глубоких межгорьях клубился густой непроглядный туман.
Пассажирам оставалось молить Бога и положиться на мастерство пилотов. Истребители, постоянно видимые из иллюминаторов, исчезли. Если они и держались недалеко, пилоты опасались подводить машины ближе, чтобы избежать столкновения в облаках. Под угрозой истребителей требования пиратов становились всё несуразнее. Они потребовали от пилотов немедленно посадить самолёт. Но куда и где, твёрдо не знал никто.
Самолёт неистово вибрировал. С полок на голову сыпались незакрепленные сумки и саквояжи. Пожилой женщине сделалось плохо. Но Эстер не разрешала стюардессе подойти оказать помощь. Самолёт резко проваливался на десятки метров, потом медленно выравнивался. Вне сигнальных огней посадочной полосы пилоты ориентировались на эхолот и профессиональное чутьё.
Прожужжали выпущенные шасси. Колёса ударились о каменистую плоскость горного плато. Зачихали моторы. Засвистел ветер торможения. По стёклам иллюминаторов загремели поднимаемые колёсами камни.
Степанова, часто ходившего в туалет, клоуны пересадили к проходу. Напротив помещалась мамаша с нещадно ревевшим полуторагодовалым малышом. В пути от Карачи малыш не успокоился ни на минуту. Он выплёвывал пустышки, грыз мягкие игрушки. Чтобы досадить мамаше, губастой мулатке, пуская слюну, сосал рукав распашонки. Малыш сразу невзлюбил Боцмана и Эстер, торчавших в проходе. Воплями, вращением глаз, извиванием тельца, отталкивающими жестами младенец давал понять, что тем двоим, следует убраться. Мать, смертельно боявшаяся пиратов, баюкала малыша, устраивала ему «горки», всячески старалась отвлечь, извлекая из саквояжа новые игрушки, через секунду крепкими ручонками превращаемыми в ничто. Ни Боцман, ни Эстер, ни Капитан, иногда высовывавший голову из рубки пилотов, не делали малышу ничего плохого. Малыш врождённо ненавидел пиратов. Возможно, в нём рос полицейский.
Эстер, занятая контролем салона, переговорами с Родригесом, связью с Капитаном, лишь единожды , с отвращением скривив губы, приказала мамаше утихомирить оравшего кроху. Остальные пассажиры, не находившие места, перебиравшие в уме, назначат ли за них захватчики выкуп, выдвинут политические требования или запустят вместе с самолётом в небоскрёб, готовы были отдать жизни чтобы малыш умолк, не продолжал сыпать соль на душевные раны удивительно противным визгом.
Соседи по салону пробовали угомонить кроху. Ему давали печенья. Он его выплёвывал в лицо угощавшим. Малышу протягивали коробки с портативными играми. Он их облизывал или швырял на пол. Мать, жалевшая молочные зубки, отбирала игру, крик усиливался. Успеха удалось достичь Степанову. Он обратился к малышу с креативным сюсюканьем. « Сю-Сю-Сю!» - говорил он, крутя перед лицом малыша длинным носом. Малыш насторожился и затих. «Сю-Сю-Сю!» - повторил Степанов. Малыш сосредоточено прицелился, ударил Степанова кулаком в нос и заливисто засмеялся. Звонкий смех заменил вопли. Салон был готов аплодировать Степанову за смену шумового оформления воздушной трагедии.
Всю посадку малыш бил Степанова по носу и приходил в восторг. У Степанова заболела шея, он желал отдохнуть от увеселений, но как только он прекращал вращать смешным носом перед лицом ребёнка, тот надувал губы, готовясь разреветься. Степанов никогда не подозревал, сколько выносливости в существе с двумя зубами, знающем два слова «Мама» и «Дай!» и весящем максимум сорок фунтов. В критический момент посадки малыш сжал ладошкой кончик носа Степанова и окончательно успокоился.
Сделав крутой вираж, едва не врезавшись, самолёт затормозил перед склоном горы. Лайнер остановился столь резко, что сработала аварийка. Сверху на пассажиров высыпались кислородные маски. Бортпроводники с согласия Эстер открыли аварийные выходы, надули и спустили аварийные трапы. Возникла паника. Пассажиры, забывая взять вещи, торопились спуститься на землю.
Степанов спускался вместе с мамашей-мулаткой. Она несла малыша, умиротворённо вцепившегося в нос Степанова. Катясь по трапу, Степанов видел Эстер, Боцмана и Капитана, стоявших на пригорке. Эстер звонила по спутниковому телефону. Капитан, посасывая трубку, внимательно рассматривал пассажиров. Уже в конце трапа на мамашу с младенцем налетела быстро скатывавшаяся пара молодожёнов. Ребёнок неловко дёрнулся, потянул нос, резинка, крепившая маску, лопнула. Крошка пронзительно заорал. А Степанов предстал перед Эстер с открытым лицом.
Щёки Степанова обильно окрашивались пунцовыми румянами, рот очерчивался синькой мертвеца, но без надёжного длинного носа он ощущал себя голым. Эстер, разговаривая по телефону, глядела на него и постепенно узнавала человека, с которым не более двух суток назад общалась на красном спуске, а затем в доме Кальвадоса. Лицо Эстер вытягивалось, глаза округлялись. Капитан не узнал Степанова. Воровато оглядываясь, ожидая нападения пассажиров, он беседовал с Боцманом.
Степанов попятился, повернулся и стремглав побежал к темневшим у края плато горам. « Валера, ты куда?!» - закричал Борнео. « Это он!!!» - проорала Эстер Капитану и Боцману. Те поглядели в спину убегавшему Степанову. Возможно, Капитан и Боцман организовали погоню, успех которой определили бы скоростные данные участников, но внимание пиратов отвлекли три чёрные точки, появившиеся на горизонте и стремительно приближавшиеся.
Пока Эстер напоминала Капитану, кто, собственно говоря, Степанов и почему его надлежит задержать и придать пыткам, Кальвадос наверняка поделился с русским тайной, поведал об уточнённом маршруте к сокровищам, Борнео и клоуны соображали, как им поступить дальше. Кальвадос настаивал, чтобы они ни шаг не отходили от Степанова, клоуны раскаивались в колких шутках отпущенных Степанову. Если он сбежал обиженный и утомлённый щипками, щелчками и подножками, Кальвадос неминуемо накажет труппу сокращением выплат. Сперва Борнео, а потом и остальные клоуны, отделившись от пассажиров, быстрее и быстрее шажком двинулись за Степановым. Клоуны негромко кричали, прося подождать. Степанов четырежды оглянулся, не снижая скорости бега.
Три чёрных точки превратились в три джипа. Их привели сообщники Родригеса. Вскочив в машины, Эстер , Капитан и Боцман приказали выруливать к горам , догонять Степанова. Джипы взревели моторами и, подскакивая на больших камнях, поспешили к горам, где предполагали скрыться беглецы.
Бандиты упустили время. Клоуны добежали до ущелья, прикрытого колючими зарослями квебрахо. Если вооружение Эстер, Капитана и Боцмана ограничивалось карандашными заточками и ножами для резки бумаги, сообщники в джипах имели автоматы. Они открыли нещадный огонь на поражение. Джипы трясло, метко стрелять составляло немалый труд. Отличавшаяся зорким глазом Эстер отобрала автомат у сообщника, переключила на одиночные выстрелы. Уперев винтовку в подрамник автомобильной дверцы, она произвела ряд выстрелов. Пули адресовались Степанову. Жертвой оказался Эрих, случайно перекрывший Степанова.
У входа в непролазное ущелье клоуны подхватили раненого и увлекли за собой. Вздымая пыль, джипы остановились перед узким проходом в кустарнике. От бессилия бандиты выпускали огонь длинными очередями. Листья слетали с кустарника. Пули срезали ветви, и они отлетали к внедорожникам. Преследовать дальше можно было только в пешем порядке. Но сначала требовалось позвонить полковнику Родригесу, не велит ли он срочно доставить на базу выкраденные карты.
Силуэт самолёта вырисовывался на фоне заревого неба. Вечерние лучи играли на фюзеляже. Над плато, где беспомощно слонялись жертвы пиратов, парили орланы. Высоко гудели истребители. Дымка рассеялась, но низкая облачность не позволяла пилотам определить местоположение и помочь пассажирам лайнера.
Раздвигая кустарник, клоуны тяжело продвигались по тесному уще-лью. Ганс и Фриц волокли стонавшего Эриха. Последний кричал, что больше не вынесет боли, требовал не мучить, оставить на съедение диким животным. Проход расширился. Клоуны присели на липкие валуны, прислушались. Шума погони не доносилось. Через мясистую листву выглядывало затянутое пологом облаков небо. Мальвина и Рита предложили порвать на бинты для Эриха балахон Пьера Пьеро. Но тот закапризничал, отнекиваясь, что ему выступать не в чем будет. Просто, он недолюбливал заносчивого Эриха. Мальвина и Рита нашли компромисс в носовых платках и собственных колготках. Врачебное нетерпение женщин сдержал Степанов. Прежде перевязки он предложил осмотреть рану. Пуля девятого калибра лежала поверхностно. Раздвинув рану, пропуская мимо ушей эриховы проклятия и просьбы смерти как избавления, Степанов очищенной от кожуры сломанной палочкой, поддел пулю, извлёк и положил раненому в карман на память. Вместо антисептика он использовал свою слюну. На рану поплевали и товарищи. Пришло время Рите и Мальвине заняться перевязкой.
После извлечения инородного тела Эрих повеселел, выломал сук , вместо костыля, и довольно бойко запрыгал на здоровой ноге. Он даже счёл забавным, что его ранили в ягодицу.
Совет клоунов постановил продолжить движение. Степанову, как особо отличившемуся во врачебной науке, предложили возглавить колонну. Отводя жёсткие ветви, Степанов смело пошёл вперёд. Клоуны не могли не шутить. Борнео отпускал ветви так, чтобы обязательно съездить по лицу сзади идущему. Пожадничавший одеждой для бинтов Пьер Пьеро изодрал о кустарник полы шутовской рясы в клочья.
Две горы стояли рядом. Осыпь соединяла их. Почва и камни легли на согнутые ветви и стволы, образуя тонкий лаз. Пришлось ползти на четве-реньках, потом ничком. При малейшем неловком движении почва осыпа-лась в волосы, за шиворот, в глаза.
Царапая локти, Степанов полз во главе. В горячке побега он не сразу различил усиливающееся перед ним сопение. Глаза вспыхнули поперёк тоннеля. Степанов едва не упёрся в мокрый пятачок дикой свиньи, пробиравшейся навстречу. Инстинктивно Степанов попятился, ударив пятками в лоб ползшего позади Борнео. Тот резко затормозил. Лбы и пятки человеческого поезда соединились. Семь голов последовательно повернулись, передавая по цепочке объяснения случившемуся. Свинья не стала упорствовать, с фырканьем ушла пятясь.
Степанов пополз дальше, наблюдая у носа, сверкающие страхом, свинячие глаза, чувствуя смрадное дыхание животного, и подталкиваемый сзади нетерпеливым Борнео. В каком-то месте Степанов затылком неосторожно сдвинул почву, и целый выводок ютившихся в крысиной норе пауков-птицеедов обрушился ему на шею. От неожиданности Степанов завизжал и выгнулся дугой, желая проломить тоннель и рывком выбраться на открытый воздух. От страшного крика Степанова пекарь акробатическим манёвром сложился вдвое, развернулся, и Степанов увидел удалявшийся скрученный спиралью хвост, из-под которого ему ударила по щекам струя панического поноса. А вслед за пауками, потревоженная плечами Степанова, посыпалась почва, вместе с ней - гревшиеся на поверхности ящерицы, скрывавшиеся в земляных ходах откормленные грызуны агути. С шипением пронеслась ядовитая копьеголовая змея куфия . Степанов орал; по цепочке орали клоуны. Земляная нечисть, перепуганная не меньше людей, торопливо семенила лапками и изгибами мокрых туловищ от голов к ногам людской цепочки. Мальвина и Рита, ползшие последними, в ужасе неистовствовали. Они старались стряхнуть ящериц и пауков, узость прохода не позволяла.
Степанов заработал руками усерднее, наконец вырвался на волю. Земляной вал закончился пологим обрывом. За каменистой россыпью блестела река, за ней расстилалось поле кукурузы, проглядывали черепичные крыши селения. Солнце золотило вершины гор. Цапли лениво перекликались над приречной топью. Воздух насыщал и пьянил. Никогда ещё жизнь так не обманывала клоунов хрупкой иллюзией. Полной грудью Степанов вдыхал воздух свободы. Земляной плен с пауками, ящерицами и грызунами поглотило прошлое, свинья убежала, а люди Родригеса остались ещё дальше.
К Степанову подошёл Борнео. поверх румян его лицо покрылось серой пылью и чёрной грязью, одежда пришла в негодность. Облик других клоунов не представлялся лучше. Степанов не видел со стороны, но он вряд ли отличался.
- Уф!- сказал Борнео.- Я ощутил себя вагоном подземки…
- …в час пик, - добавил Ганс.
- …по крыше которого бегут безбилетники, - присовокупил Пьер Пьеро.
- Нет: твари, разные гадкие твари!! – с отвращением добавила Мальвина, истерически продолжая стряхивать с плеч и причёски несуществующих животных.
- А у меня что-то залезло… - Рита ощупывала бёдра под балахоном.
- Дай, погляжу, - предложил раненый Эрих.
- Молчи, несчастный!- огрызнулась Рита. – Тебе недолго осталось.
- Хочу перед смертью, Риточка, насладиться твоей красотой.
- А-я-яй!! – заверещала Рита, извлекая из панталон исполинского лохматого паука-птицееда и брезгливо отшвыривая его проч.
Упавший на спину, паук быстро встал и зашуршал в траве лапками.
- В штанах дети остались, - упокоил Риту Фриц.
- Негодяи !!- Рита заколотила Фрица ладошками по груди. - Вы все негодяи!
Успокоившись, Рита удовлетворённо оглядела окрест:
- Мы в Бразилии?
- В Парагвае, – уточнил Степанов.
Мужчины рассматривали представший пейзаж, женщины помогали друг другу принять приличный вид, стряхивали землю, протирали лица салфетками, вытряхивали камни из карманов и ботинок.
- Ой, что это?!! – из кармана Мальвины высыпалась горстка голубоватых камешков.
- Не знаю, покажи.
Ганс приблизился, взял камень поднял к небу. Камень играл притяга-тельным светом.
- Похожи на драгоценные камни, - убеждённо сказала Рита.- Признавайся, Мальвина, как они к тебе попали. Банк ограбила?
- Я ползла последней… Когда по мне заскакали пауки, я заспешила, рука провалилась в пустоту, и я загребла россыпь камней.
- И бессознательно сунула камни в карман, - подсказал Борнео. – Сработал дамский инстинкт.
- Так получилось,- виновато улыбнулась Мальвина.
- И много там таких штучек? – с деланным равнодушием спросил Фриц, тоже разглядывая камни.
- Полно.
- Это топазы, - заключил Эрих.- Необработанные голубые топазы.
- Горный хрусталь, - отвергнул Пьер Пьеро.
- Драгоценные камни? – неуверенно качнула головой Мальвина.
- Откуда тебе знать? – завистливо разозлилась Рита. – У тебя кроме «Сваровски» никогда ничего не было. А у меня был рубин. Его у меня на гастролях украли.
- Слазаю посмотрю, что там за камни, - сказал Фриц, направляясь к отвер-стию, из которого все только что вылезли.
- Мы должны идти вперёд, - вежливо остановил Степанов.
- Я вас догоню, - ответил Фриц.
- Смотри, там крашеная тётка с латиносами, - предупредила Мальвина.
- Ползёт по проходу, - добавила Рита.
- С пистолетами. Всадят тебе вместо камней, как Эриху, пулю в задницу. Степанов не вытащит.
- Нам действительно не стоит задерживаться, - настаивал Степанов.
- Не пущу!! – Ганс шутливо повис на Фрице, цепляясь за штаны.
- Ах, ты так, а я вот так! – вырываясь, Фриц топал ногами по стопам Ганса.
Фриц вырвался и ловко влез в земляной ход. На дорожку Ганс успел влепить ему пиндаль.
- Ганс, успокойся. Зрителей нет, - кротко заметила Мальвина.
Степанов и клоуны пошли по склону.
- Чудесная страна, Парагвай! – продолжила Мальвина, разглядывая найденные камни. – Полтора часа мы на твоей земле, а уже столько сокровищ!
Клоуны пробирались к деревне. Дорогу преграждало кукурузное поле. Там и сям искрились болотца топей, откуда недвусмысленно поглядывали крокодилы. Быстро темнело. Всем очень не улыбалось заночевать в кукурузном поле по соседству с крокодилами.
Ужасный вопль заставил клоунов задрожать. Заросли кукурузы с шумом и треском зашевелились, в них пронеслось невидимое незнаемое войско. Клоуны как парализованные замерли, боясь пошевелиться.
Близость деревни звала вперёд. Но каждый новый шаг, движение члена труппы вызывали чуткое шевеление кукурузных побегов слева, справа, спереди, сзади, повсюду. Неизвестная подвижность окружала людей. Свежий отвратительный горловой крик сотряс окрестности. Брошенный неизвестными кукурузный початок упал среди клоунов. Его расценили как сигнальную ракету близившейся атаки. Мальвина заплакала. Она зажала в кулаке найденные камни, словно прелагая выкуп таинственному агрессору. Мальвина жалела Фрица, оставшегося на склоне, отрезанного от товарищей.
Лица клоунов, спрятанные за ярким окрасом, напряглись, мышцы окаменели. Клоуны осторожно присели, нащупали комья земли, готовясь к обороне. Третий крик, за ним - перекрик множества хриплых визжащих голосов. Камни едва не полетели на вопль. Неожиданно ближайшие стебли раздвинулись, перед людьми крадущимися прыжками выступили мохнатые обезьяньи существа с тупыми подвижными носами и озорными угольками глаз. Обезьяны тянули к людям бледно-розовые ладони, облизывали собранные в щепотку пальцы, требуя есть.
- Приматы - ревуны, - успокоил Степанов клоунов. – Взрослых они не тро-нут.
Степанов схватил ближайший стебель, с шумным хрустом выломал початок. Быстрое движение Степанова, резкий звук, напугали обезьян, и они стремительно отступили. Переклик хриплых визгов пробежал над полем.
Степанов успел бросить сорванный початок под лапы обезьян. Початок они не взяли, пресыщенные кукурузой. Отказываясь от кукурузы, обезьяны держась на расстоянии, продолжали выпрашивать чего-либо ещё.
К счастью, Рита нашла в кармане печенье, оставшееся от обеда в самолёте. Сама она угощать обезьян побоялась, передала печенье Гансу, тот – Борнео. Последний, тоже не рискнув, отдал печенье Степанову. Степанов бросил печенье обезьянам. Ближе других стоявшая самка жадно схватила его. Другие обезьяны немедленно набросились на самку, требуя дележа. Разгорелись страшная склока и гвалт. Из-за печенья кусались, рвали друг на друге шерсть. За междоусобицей забыли про людей.
Перепуганная Рита не сразу заметила примата – подростка, не участвовавшего в драке за печенье и жадно пожиравшего зелёный кукурузный початок на окраине битвы.
- Боже мой, как эта обезьяна похожа на человека! – воскликнула Рита.
- Нечему удивляться, обезьяны человекообразны, - уныло заключил Эрих, лишённый после ранения возможности светло воспринимать мир. – Ещё не известно кто больше похож, мы на них или они на нас. Если человечество развивается регрессивно, обезьяны – наше будущее.
- Это же ребёнок!- пропуская умозаключение Эриха, воскликнула Мальвина.
Клоуны уставились на маленького примата, продолжавшего жрать кукурузу и сверкавшего глазами на дравшихся соплеменников. Степанов бросил им ещё печенье.
- Действительно, настоящий ребёнок, - пригляделся Борнео.- Но исключи-тельно грязный, совершенно потерявший человеческий облик.
- И совершенно голый, – добавила Рита.
- Уть-уть-уть! – Ганс присел на корточки, принялся приманивать необычного примата печеньем. Крупный самец большими скачками мгновенно выскочил из зарослей, выбил печенье, едва не сломав Гансу руку, с диким победным гиканьем унёсся в кукурузное поле. Обезьянья свора, визгливо вереща, ломая стебли, пустилась в погоню.
- Малыш – не утка, - сделал замечание Гансу Пьер Пьеро.
- Что же я должен сказать, кис-кис-кис? Пощёлкать языком? Я не знаю, как подозвать человека.
- Просто, - вмешался Борнео.- Пацан, бой, как там тебя? Приблизься к дядям и тётям - клоунам.
Мальчик, опасливо оглядываясь, не выпуская початка, подошёл ближе. Он проклокотал странный писклявый звук. Так жаловалась бы на судьбу ещё не обезьяна , но уже не человек.
- Это Педро! – узнал Степанов.
- Педро? – изумились клоуны.
- Педро, сын Хуаниты. Его украли обезьяны, - пояснил Степанов.- Педро, ты не узнаёшь меня? – ласково обратился он к грязному мальчику, не стыдившемуся наготы. – Я – дядя Степанов, милиционер из России.
Узнать Степанова в балахоне клоуна, с нарумяненными щеками, выбеленным лбом, с губами мертвеца, выпачканного в пыль и почву, было не так просто, как он представлял. Мальчик поморщился:
- Сейчас может вернуться Первый , - сказал он.
- Кто такой Первый?
- Вожак. Я всем обезьянам номера дал, - чтобы отличать. Вторая – рыжая, тоже злая, любимая жена Первого. Они мне есть не дают.
- Почему?
- Не могу понять. Наверное, из вредности, - рассудительно заметил Педро, не переставая поглощать зелёную кукурузу.
- Почему тебя украли, мальчик? – спросила Мальвина.
- По ошибке, в темноте. Когда обезьяны поняли ошибку, они перестали мной интересоваться. Я сам с ними хожу. Чего ещё делать?
- Почему же ты не вернулся к маме? – спросил Степанов.
- А где её искать? Все куда-то делись.
- Мы вместе искали сокровища, - пояснил Степанов клоунам.
- Я сильно изменился? – спросил Педро.
- За два месяца ты сильно опустился, - честно признал Степанов.
- Ладно. Я пойду. Стая возвращается. Слышите?
Шум ломаемых побегов нарастал.
- Жалко, крестьянское поле поломали, - вздохнул Педро.
- Педро, ты пойдёшь не с обезьянами, а с нами, – железно сказал Степанов.
- Вы думаете с вами лучше?.. Мамы всё равно нигде нет.
Педро доел кукурузу:
- Так и быть, пойдёмте. Дайте обезьянам ещё печенья, если есть. Это их от-влечёт.
- Два месяца среди обезьян!! – всплеснула руками Рита.
- А чего вы так разрисованы? – разглядывал клоунов Педро. – Сначала я вас за индейцев принял. Они тоже лицо красят и одевают чёрт знает что.
Клоуны возобновили движение через поле к деревне. Педро подсказывал, где лучше обходить болотца с гребнистыми крокодилами, делился ужасными историями о гибели знакомых приматов в зубах хищников. В гуще поля тяжёлый треск стеблей снова усилился. Ревуны окружили клоунов и высокими с хрипотцой голосами выставляли непонятные требования, отчаянно жестикулируя. Педро расшифровал язык недавних соплеменников:
- Требуют моего возвращения в стадо… Странные животные, когда я среди них жил, они меня часто отгоняли, как чужака, не кормили. А теперь нужен стал.
- Всё как у людей, - подтвердил Степанов. – Имея не ценим, потерявши плачем.
- А по-моему, ревуны хотят спекульнуть на нашей необходимости в Педро, - сказал Борнео.
Печенья не осталось, а наглые обезьяны наседали. Они подлетали стремительными прыжками и дёргали женщин за ноги. Рита и Мальвина зверски вопили, их крики мешались с визгами ревунов. Голос Риты даже Педро принял за обезьяний. Он обернулся, чтобы отомстить за два месяца несчастной жизни в стае, съездив подвернувшегося обидчика по лбу, и замер с агрессивно занесённым початком перед идиотически разрисованным лицом Риты.
Люди отмахивались от обезьян вырванными с корнем побегами кукурузы, бросались початками. Отношения между высшими и низшими приматами обострились, разразившись вблизи деревни настоящей войной. Обезьяны не остались в долгу. Они усиленно требовали внезапно оказавшегося дорогим Педро. Из сражавшихся вражеских станов летели початки, стебли, комья земли. Раненых, оступившихся, упавших в болотца, с чавканьем разрывали крокодилы. На Мальвине и Гансе обезьяны изодрали одежду. Мальвина старательно прижимала лохмотья с предполагаемыми драгоценными камнями в кармане. Самка номер четыре вскочила на спину Рите, вызвав бурю эмоций. Самка тянула шиньон, Рита в ответ выламывала обезьяне лапы. Педро, как спортивный комментатор, называл установленные им номера нападавших. Степанова коробил цинизм мальчика. За два месяца Педро столь свыкся с жизнью в прайде, что победа обезьян над людьми вряд ли бы вызвала у него сильное разочарование.
Из деревни выбежали крестьяне, скорее услыхавшие, чем увидавшие битву в кукурузном поле. Лица и морды сражавшихся то вспыхивали, то гасли в свете полной луны. Конечности, скрытые клоунской одеждой, и волосатые загривки мелькали над полем, как ножки или щупальца неведомого зверя.
Крестьяне палками, криками и ружейной пальбой отогнали обезьян. Борнео с Гансом и Пьером Пьеро сорвали с плечей Риты , впившуюся ей в волосы самку номер четыре. Самка убежала, прихрамывая и квохча, унося пучок фальшивых волос, на ходу прикладывая к короткошерстной рыжей башке.
- Женщина остаётся женщиной, - заметил Борнео, но его сентенций не слу-шали, торопясь к хижинам.
Педро аплодировал победе людей, но глаза мальчика оставались равнодушно покорными. Жизнь в прайде, сломала волю малыша.
Все опасались за Фрица, удастся ли ему преодолеть поле, кишащее враждебными ревунами. Через три четверти часа Фриц появился невредимым. Он слышал шум сражения. Не зная что происходит, из осторожности Фриц обошёл дравшихся стороной. Крокодилам он не попался. Карманы и пазуха Фрица топорщились от набранных камней:
- Снесу камни ювелиру, пусть разберётся. Если не драгоценные, будет обидно.
Крестьяне указали клоунам путь в таверну. В ожидании ужина труппа расселась за дощатым столом. Степанов побежал к телефону.
После того, как подчистую съели каруру и фейжоаду, Ганс подмигнул Фрицу:
- Ну что камнями платить будем?
Фриц неопределённо поёжился.
- У меня кредитная карта есть, - великодушно сказал Эрих, сидевший на одной половине израненной попы.
- Осталось узнать, есть ли у аборигенов машинка, которая кредитки считывает.
Степанову удалось дозвониться до российского консульства. Как все-гда, он общался с знакомым человеком. Голос сотрудника не дрогнул, когда он узнал Степанова. В обычной спокойной манере он дал Степнову телефон номера в гостинице Асунсьона, где квартировались Данила Евгеньевич и Скакунов.
Степанов тут же позвонил. Данила Евгеньевич, видимо, дежуривший на телефоне, резво схватил трубку, разразившись рыком на подчинённого:
- Ты куда пропал?! Мы тут в отеле государственные деньги проедаем!!
- Скоро приеду.
- Где ты?
- Здесь в деревне.
- Надеюсь, в Парагвае?
- В Парагвае.
- Славненько!.. Один?
- Нет, с труппой цюрихских клоунов.
- Запил?
- Что вы , Данила Евгеньевич?!
- Приедешь, я тебя в милицейскую трубку заставлю дыхнуть. На всякий случай я прихватил.
- Слушаюсь.
- И ты свои штучки, Степанов, брось!
- Какие?
- Неправдоподобие! Сперва про мальчика Педро нам уши прожужжал, которого похитили обезьяны…
- Мальчик нашёлся… Я его везу с собой.
- Куда с собой? Усыновить, что ли хочешь? Я по утрам твоему мальчику кашу варить не буду.
- Ему ещё надо привыкнуть к каше, - хмыкнул Степанов.- Педро серьёзно одичал среди обезьян.
- Теперь ещё клоуны!
- Приеду – расскажу, как я среди них оказался.
- Давай, пулей! Одна нога там , другая здесь… Погоди, с тобой ещё товарищ Скакунов хочет пообщаться.
Степанов услышал вкрадчивый голос Скакунова:
- Степанов, вы в деревне?
- Да.
- Сколько километров от столицы?
- Не знаю.
- Ну ладно. Когда поедете, будьте повнимательнее. Фотоаппарат у вас есть?
- Нет.
- Какая непродуманность! Хорошо, тогда просто, смотрите внимательнее. Всё интересное…запоминайте.
- Понятно, - Степанов положил трубку.
В большой комнате клоуны пили чай. Степанов попросил их умыться. Крестьяне шарахались от набелённых лиц. Тарахтящий грузовичок, с кузовом накрытый сеткой для перевозки кур, глубокой ночью повёз Степанова, Педро и клоунов в Асунсьон.
15
Степанов с Педро и клоунами переночевал в Красном Кресте. Утром он разыскал Данилу Евгеньевича и Скакунова. Они жили в отеле «две звезды». Данила Евгеньевич рвал и метал, тряся перед Степановым командировочным удостоверением:
- Меня министерство сюда направило Володю Записанько искать и разре-шить ситуацию с Кальвадосом. А ты, Степанов, своего непосредственного начальника в туриста превратил. Заставил с подполковником Скакуновым сутками слоняться по парагвайским улицам.
- С Данилы Евгеньевича мальчишки часы сорвали, - объяснил Скакунов внутреннее недовольство шефа Степановым. Подполковник тоже был раз-очарован: сколько он ни ходил по берегу, не увидел в Паране ни единой подводной лодки или хотя бы торпедного катера. Впрочем, Скакунов не страдал отсутствием оптимизма.
- Соскочил в Швейцарии?! Поближе к банкам? – не унимался Данила Евгеньевич. – А это ещё что за люди? – без паузы, начальственным тоном, Данила Евгеньевич перешёл к Педро и клоунам появившимся в дверях.
- Во-первых, мальчик Педро, сын Хуаниты. О нём я докладывал. Он два месяца прожил среди обезьян… Это - цюрихские клоуны. О них я тоже сообщал по телефону… Эрих нуждается в помощи. Его ранили в ягодицу двенадцатым калибром...
Данила Евгеньевич прервал Степанова. Вытащил подмышку в коридор, горячо зашептал в ухо:
- Ты понимаешь, что это человеческий балласт? Ты что собрался по сельве их за собой таскать? Избавься от клоунов немедленно!!.. Степанов, мы с тобой как договорились? Записанько – прикрытие, вчистую - идем за сокровищами. Скакунов - не в теме. Гляди, не проболтайся! А ты ещё семерых дольщиков, не считая пацана, набрал. Примитивная душа! Пошли к чёрту цюрихский обезьянник. Посмотри в зеркало, во что тебя общение с ними превратило.
- Клоуны мне очень помогли. Они – легенда. С ними мне удалось вырваться из Швейцарии.
- Тебе там досталось?
Степанов вкратце пересказал альпийские похождения и историю с са-молётом.
-Инициатива наказуема! – почесал голову Данила Евгеньевич. - Нечего тебе было, без моего ведома, соваться к сумасшедшему миллиардеру. Так ты говоришь он руководит операцией?... Так-так-так. Круг расширяется.
Данила Евгеньевич нервно зашагал по коридору. От возбуждения сломал стебель кактуса, пожевал, скривился и сплюнул в горшок.
- Я понял. Твой алгоритм: А- немедленно открываешь счёт в ближайшем банке, Б – звонишь Кальвадосу, пусть сбросит денег на экспедицию. Проси с запасом. С – клоуны сюда на гастроли приехали? Вот пусть и выступают.
Опустив плечи, Степанов поплёлся к клоунам. Он вывел в коридор Борнео, переговорил с ним. Борнео уверил, ни о каких гастролях в Латинской Америке у клоунов с Кальвадосом и речи не шло. Они выполняли роль прикрытия для Степанова. Залы и цирки в Асунсьоне клоунов не ждут. Если выступать, то только на улицах.
Рассадив клоунов на всей имеющейся мебели, Данила Евгеньевич ра-зыгрывал смягчившегося хозяина. Короткие взгляды, испускаемые им в коридор, открывали - он готов к худшему. Сколько денег уйдёт на то, чтобы переодеть клоунов в людей, купить нормальную одежду одичавшему мальчику, по-прежнему голому под рваным крестьянским одеялом!
Наступивший день клоуны посвятили выступлению перед асунсьон-ским Конгресс-Холлом, чтобы собрать денег на оплату ночлега. Посреди площади поставили цилиндр Пьера Пьеро, а вокруг бесилась труппа. Мальвина и Рита пели. Ганс смешил необъятными мыльными пузырями. Борнео прыгал через верёвочку. Фриц ходил колесом, а Эрих демонстрировал простреленную пулей попу. Восторг парагвайских детей не знал предела. Множество родительских денег, предназначенных на игрушки, школьные завтраки, зоопарк и аттракционы упали в тот день в цилиндр Пьера Пьеро, с непередаваемыми ужимками перешагивавшего через собственную шляпу. Иногда Пьер Пьеро замирал трупом, и веселье детворы волнами подкатывалось к его ногам. Скаканью через верёвочку с Борнео, пусканию пузырей с Гансом, бросанию мячей в разноцветные вёдра с Мальвиной и Ритой, и даже лицезрению пурпурного пластыря на щетинистой заднице Эриха, дети предпочитали подкрасться к замершему столбом долговязому дяде, ущипнуть или толкнуть его, а потом умчаться прочь.
Вечером Борнео повёл труппу в гранд-отель. Клоуны исповедовали кредо: когда есть деньги – гуляем, когда нет – голодаем. Последних малышей мамаши оторвали от их любимцев на лестнице пышного, сияющего многоцветием огней ресторана.
Клоуны в полной мере насладились изысками парагвайской кухни. Черепаший суп и мозги крокодила в икре угря стали самым дешёвым, что украсило пиршество.
После обильного ужина все заспешили в номера и джакузи. Мальвина и Фриц, спешно смыв грим и напялив приобретённые в гостиничном магазинчике шорты и майки, заторопились на поиски местного ювелира, способного оценить найденные в горах камни.
Кальвадос прислал деньги без задержки. Назавтра зафрахтовали вертолёт. А ещё через день вся компания болталась в воздухе. В очередной раз Степанов рассматривал красную пампу и ядовито-зелёную сельву. Кальвадос велел взять клоунов с собой, и теперь после серии обильных ужинов они угрюмо страдали от воздушной болезни в хвосте геликоптера. Данила Евгеньевич недовольно косился на клоунов, то и дело напоминая Степанову: « клоуны – не дольщики, нет–нет - не дольщики» , а потом следовал свистящий шёпот: « не забывай, и Скакунов не в теме». Подполковник Скакунов попросил пилотов приоткрыть люк и , под поводом поисков красивых пейзажей, активно щёлкал шпионским фотоаппаратом, замаскированным под рядовую «мыльницу».Его интересовали объекты, казавшиеся похожими на военные. Педро, тоже не отрываясь, разглядывал сельву. Если ему попадались обезьяны, он делал гримасу, словно у него болел зуб. Когда полёт продолжался два часа, Данила Евгеньевич обратился к Степанову:
- Ну и где обещанная карта?
-Ёлки! У меня же четыре дня запор, - воскликнул Степанов.
- А это как-то связано?
- Ещё как! Я проглотил карту, чтобы она не досталась террористам…
- …надеюсь, карта не растворилась?- обеспокоился Данила Евгеньевич. Крупные капли пота выступили на его мясистом лбу.
- Карта - в чипе, чип внутри монеты. Монета не растворится, - заверил Степанов.
- Тогда иди в туалет.
- Не хочу.
- Через не хочу. Или прикажешь тебе в вертолёте клизму ставить?! .. Иди, потужся.
- Я уже тужился.
- Ну пойди, выковырни что ли…
- Основное направление полёта я и так помню. Кальвадос на словах передал.
- Всё дело в нюансах!
- Вы правы, Данила Евгеньевич.
Данила Евгеньевич нахмурился:
- Вот ещё незадача… Когда чип извлечёшь, как мы его считаем? Где в джунглях компьютер достать?
Степанов виновато поплёлся в туалет. Остаток полёта он провёл сидя на унитазе.
Внутри салона витала загадка. Мальвина и Фриц никому не гово-рили, чем закончился визит к ювелиру. Фриц отнекивался, а Мальвина призналась, они с Фрицем договорились хранить диагноз в секрете. Вот и оставалось догадываться, нашли ли они топазы или простые стекляшки. Доподлинно было известно другое, Фриц и Мальвина камни не выбросили, бережно везли с собой.
У горизонта проявлялись красные горы, сахарные шапки ледников, охряные прожилки рек и водопадов, изумрудные стёклышки озёр. Вороными точками андские кондоры кропили диск солнца, служа стражами той сказочной страны, что таилась в дебрях парагвайских лесов, в топях болот Параны. Что ожидало впереди, сокровища, встреча с друзьями, лихая встряска нервов, секретные базы или смерть, никто из сидящих в вертолёте предположить не мог.
16
Два чёрных вертолёта с латинским «R», мерно урча, приземлились в лагере.
Витя и Полли ползли вдоль высокого грубо сколоченного забора. Побеги лиан лезли Вите в глаза, и он сердито отбрасывал их.
- Ты что-нибудь видишь?
- Пока ничего.
- И я ничего.
Крупный кузнечик прыгнул Полли на поясницу и, согнув ноги, затаился, ощупывая усами майку. Витя прихлопнул кузнеца ладонью. Полли вскрикнула.
- Не кричи! Всех выдашь.
- А чего ты?
- Ничего. Покорми птицу.
Полли, несшая клетку в руке, поставила её в траву. Увидав кузнеца, колибри возбуждённо заверещала.
- Твоя птица нас и выдаст, - мрачно заметил Витя, наблюдая, как колибри трясётся от воодушевления, узрев кузнеца. Тот едва не превосходил разме-ром птицу.
Колибри схватила кузнеца и различными способами перекладывала его в клюве, не умея справиться.
- Как бы моя малышка не поперхнулась!- заботливо вздохнула Полли.
- Тише! – зашипел Витя.
По другую сторону забора послышались шлёпающие шаги. Тяжёлое вихляющее тело шумно раздвигало кусты. Слышалось сопящее дыхание, разрывы выпускаемых газов. Витя и Полли застыли фигурами живой картины « Не ждали».
Шум приблизился. Из-за забора в щель частокола высунулся черный подвижный нос, поверх которого блестели два глупых вороных глаза.
- Собака Родригеса! – прошептал помертвевшими от страха губами Витя.
Бультерьер поводил носом справа налево, вверх-вниз, пасмурно молча. Он не угадывал опасности в детях. Враги ли они, друзья, псу было не ясно, поэтому он не издавал ни враждебного, ни радостного лая. На лай могли сбежаться охранники Родригеса. Пёс уставился глаза в глаза Вите, словно гипнотизируя. Витя не понимал поведения собаки, а пёс считывал, следует ли объявить о появлении у лагеря посторонних уже сейчас или чуть позже. Витя напряг волю, чтобы глядеть на собаку как можно доброжелательнее. Истинное отношение к псу, особенно к его хозяину, он старался спрятать поглубже. Но пёс что-то почувствовал. Кожа на его гладкой спине дрогнула, волна судороги прокатилась от шеи к хвосту. Посапывание превратилось в капризное урчание. Витя поймал отчаянный взгляд Полли. Надежду на спасение девочка перелагала на друга. Не сводя глаз с Пирата, Витя принял смелое решение. Медленно, страшно медленно он протянул руку к клетке с колибри, запустил через решётку пальцы, отобрал у птицы кузнеца, получив клювом в ноготь. И столь же медленно, как в киношном рапиде, передал насекомое Пирату. Пират разглядывал кузнеца тупыми пресыщенными глазами. Ленивым движением слюнявого языка слизнул его. Полумёртвый кузнец, собиравшийся покорно отдаться птице, посчитал ниже достоинства сдаться без боя млекопитающему. Между ног кузнеца выступила серо-жёлтая струя лимфы. Пират затрясся, сморщился, выплюнул насекомое и, многократно облизываясь, чтобы смыть дурной вкус, без лая поплёлся в кусты. Белая спина и крысиный хвост мелькали в траве.
- А ты - герой! – восхищённо сказала Полли Вите, не обмолвившись, что знала собаку ещё по яхте Фрезера ( Родригеса).
Витя впервые почувствовал удовольствие от симпатии, выраженной девочкой. Чтобы закрепить успех, он поднял облизанного Пиратом кузнеца и возвратил в клетку к колибри. Птица брезгливо отодвинулась в угол, чуя непривычные ароматы.
- Ты с ума сошёл, Витя!! – отстранила мальчика от клетки Полли. – Малышка может отравиться. Ты не знаешь, какая у Пирата слюна. Она возможно вредна для птицы.
- Не сдохнет! – охладил Витя. К девчонкам только всей душой, как они на-плюют.
- Пират абсолютно здоровая собака, - добавил Витя смягчившись.
Как бы в подтверждении его слов, колибри клюнула кузнечика, раз-другой, и скоро принялась жадно поглощать его.
Витя подсадил Полли. Они забрались на широкую ветвь дерева с воздушными корнями, давно служившую основным пунктом наблюдения. Отсюда великолепно просматривался лагерь с соломенными крышами бараков, где томился отец Вити и друзья Полли.
На плацу Родригес выстроил людей. Они стояли вытянувшись рядами. Одетые в хаки люди походили на палочки солнечных часов, отмеряющих время. Родригес и Эстер выпрямились у флагштока. Быстрыми цепкими движениями Капитан поднимал чёрный стяг– буква «R» в белом круге, скрещённые кости. Все пели гимн, вскинув руку к солнцу. Многие плакали. Боцман вытирал платком обильно струившийся по лицу пот.
- Фанатики, - сказала Полли.
- Они готовы на всё, - подтвердил Витя.
Дети не удивлялись церемонии. Она повторялась ежедневно. Послушные команде люди Родригеса развернулись и, вскинув на плечи металлоискатели, строем пошли из лагеря. Обзаведшись дополнительной информацией из Швейцарии, Родригес сместил поиски сокровищ. Расположенный поблизости заброшенный посёлок геологоразведочной партии он превратил в свой лагерь.
- Смотри, Кальвадос! – Витя указал на лысого человека в спецовке, вышедшего из лагеря и направившегося в сельву. Человек оглянулся. Заметно, он не хотел, чтобы его видели. За плечами его болтался рюкзак.
Войдя в сельву, человек надел соломенную шляпу и осторожными лисьими шагами стал пробираться, по-видимому, в отлично известном на-правлении.
Витя заскользил на животе по стволу дерева, распугивая рыжих му-равьёв. Термит-камикадзе заполз ему в пупок и больно отомстил за непочтение к виду. Полли собиралась спрыгнуть следом, когда заметила выходившего из лагеря ещё одного Кальвадоса. Этот походил на предыдущего, как две капли воды. Тот же рюкзачок за плечами, шляпа, металлоискатель. Единственно, этот Кальвадос нервничал больше. Он чаще воровато оглядывался, напряжение сквозило в его движениях, хотя у выхода из лагеря он и задержался, довольно непринуждённо переговорив с охранником и приподняв в знак приветствия шляпу.
- Второй Кальвадос! – прошептала Полли, и чтобы привлечь внимание Вити, стукнула его пяткой по голове.
- Чего дерешься?!! – Витя остановил слалом по дереву, впился взглядом в выходившего из лагеря человека.
- Какой из них настоящий, если бы знать! – дети спрыгнули с дерева и осторожно покрались за первым Кальвадосом.
Требовалась двойная конспирация. Впереди шёл один Кальвадос, сзади – другой. Дети мягко раздвигали ветви с толстыми мясистыми листьями вечнозелёных деревьев и подлеска. Влажная паутина полосатых толстых пауков попадала на лицо. С шипением из-под ног убегали змеи. Треск цикад нарастал, выдавая преследователей.
Юная анаконда свалилась с лианы на плечи Вити, инстинктивно сжав ему шею. Витя коротко вскрикнул, захрипел, выпучил глаза. Полли , оставив клетку с птицей, поспешила к мальчику, пытаясь отодрать змею руками. Безуспешно. Кольца анаконды тугими резиновыми трубками сжимали витино горло. Сонные артерии передавились, кровь не поступала к голове, лицо Вити посинело. Полли впилась в змею зубами. Она ощущала аммиачно-мускусный запах слизи рептилии, чешуйки, напоминающие рыбные, щетинились и застревали между зубов. Змея извивалась, стремясь уберечься от боли, выскользнуть, оставив в зубах у Полли прошлогоднюю кожу. Новая кожа пахла селитрой. Старая, слезая чулком, наполняла рот Полли, затыкая кляпом, мешая дышать. Полли неловко взмахнула руками. Змея сделала резкое движение, ослабив хватку Вити, чтобы перепрыгнуть с его горла на Поллино, но промахнулась, упала в высокую траву и с грозным шипением исчезла. Полли брезгливо выплюнула оставшуюся во рту кожу. Несколько чешуек прилипло меж зубов. От них можно было избавится лишь используя зубочистку, которой в джунглях не достать. Полли сломала тонкую, сухую веточку, принялась чистить зубы.
Витя потёр опухшее горло:
- Сударыня, вы спасли мне жизнь, - высокопарно поблагодарил он. Витя испытывал стыд, что его бренное существование на миг оказалось в зависимости от решимости хрупкой иностранной девочки.
- А ладно!
Новой заботой Полли стало непредсказуемое поведение колибри. Птица хватала клювом со дна клетки занесённые порывом борьбы чешуйки змеи и жадно поглощала.
- Дурочка, желудок засоришь! – встряхивала клетку Полли. – Неужели я не кормила тебя утром червяками, чтобы есть всякую гадость?!
- Тихо! – Витя повалил Полли в траву.
Совсем рядом хрустнула ветка. Мимо прошёл один из Кальвадосов. Дети затаились. Когда Кальвадос почти скрылся, дети видели его спину и накрытый шляпой лысый затылок, сверкавший среди ветвей. Витя , а потом и Полли выпрямились. Витя сделал шаг, чтобы последовать за Кальвадосом, но чья-то широкая отдающая табаком и дорогим одеколоном, ладонь, остановила его, зажав рот. Витя заметил серую драпированную ветровкой грудь, а ещё дальше – просторно раскрытые глаза Полли, рот которой зажимала другая ладонь незнакомца. Витя попытался вырваться, применив приём: топнув ногой по стопе нападавшего и одновременно укусив его за ладонь. Ничего не вышло. Стопа в бутсе от удара не дрогнула. А укусить ладонь, предусмотри-тельно выгнутую ковшом, мог лишь фокусник.
Незнакомец присел, заставляя присесть и детей снова в траву.
- Кальвадос!- свистяще выдохнул Витя.
Да, это был один из Кальвадосов, но какой, подлинный или двойник, предстояло выяснить.
- Я – настоящий, - сообщил Кальвадос.
Он отпустил детей. Витя и Полли тяжело дышали, сверля его глазами.
- Чем докажите? – деловито осведомилась Полли.
- Я верю, любой, приглядевшись, способен отыскать во мне и лже-Кальвадосе, как минимум, семь отличий…
Витя и Полли обменялись недоверчивыми взглядами. Кальвадос продолжал:
- Во-первых. Тёмное пятно на правой щеке. У меня его нет, а у актёра , нанятого полковником Родригесом и который изображает меня, оно отчётливо заметно. Если внимательно присмотреться, конечно. Актёр припудривает пятно, но в жару пудра смывается потом. Второе, приглядитесь – мой двойник чуть прихрамывает на левую ногу, итог неудачного падения с театральных лесов. Он не лыс, а брит. Кожа его головы легко багровеет в полдень, след аллергической реакции на бритву. Он редко снимает шляпу, чтобы не открывать вырастающей щетины. Двойник жуёт жвачку, держа её под верхний губой, чтобы скрыть выбитый Родригесом за непослушание передний зуб. Волнуясь, двойник моментально потеет. Пот его пахнет ослиной мочой, следствие работы пастухом в детстве, до поступления в театральное училище. Двойник пытается забить неприятный запах. Но мы пользуемся разными одеколонами, - Кальвадос понюхал ладонь. – Двойник нюхает табак, а я, когда волнуюсь, жую…
- Ну и ну ! – протянул Витя, почесав переносицу.
Сомнения оставались.
- И чего вы от нас хотите? – сухо поинтересовалась Полли.
- Вы должны мне помочь.
Витя и Полли уставились друг на друга. Взрослых вокруг не было. Предстояло принять решение самостоятельно. Колибри – не в счёт.
- Идёмте, - сказала Полли.
- Но подождите, а куда направился тот Кальвадос? – остановил Витя.
- Этот третьеразрядный артист на самом деле очень похож на меня. Он призван Родригесом окончательно внести путаницу в ситуацию. Появляться в доме моей дочери Хуаниты , среди ваших друзей, выведывать ваши планы и передавать полковнику. Актёр – необычайно жадный человек. Он договорился с полковником, чтобы тот платил ему ежедневно, как принято в некоторых антрепризах. Полученные деньги актёр стремится тут же зарыть в тайник, не доверяя Родригесу, справедливо полагая, что неблагородный человек в любой момент может отобрать их, выведенный из себя собственным переменчивым характером или капризами тщеславного артиста, постоянно требующего повышения актёрской ставки. Сейчас мой двойник направляется, чтобы зарыть зарплату. Пойдёмте, увидите сами… Может быть, вы поверите мне больше, увидев, что я не вру.
Дети вместе с Кальвадосом, перешагнув через десяток топей, вышли на опушку, где услышали писк металлоискателя. Лже-Кальвадос разыскал схорон и чего-то туда спрятал. Возвращался актёр, уже не таясь и весело насвистывая.
Кальвадос и дети вышли из укрытия. Кальвадос вырыл жестяную шкатулку. Там оказались парагвайские ассигнации.
- Вот видите, - сказал Кальвадос.
- Мы можем забрать деньги, - неуверенно проговорила Полли.
- Нельзя, - жёстко возразил Витя.- Актёр деньги заработал.
Кальвадос и дети шли через непролазную сельву. С деревьев свешивались лемуры. В кронах резвились обезьяны, наполняя лес диким гамом. В ногах кишели термиты. Они забирались на одежду, за шиворот, лезли в лицо. То и дело приходилось сбрасывать муравьёв на землю. Когда термиты заползали подмышки или на живот, Полли тонко верещала. Ощупывая себя под майкой, она находила насекомых, брезгливыми щелчками отбрасывала в траву. Пиликали кузнечики. Воздух наполнялся бесчисленными пёстрыми бабочками и крошечными юркими разноцветными птичками. Усердные дикобразы шуршали в подлеске. В болотцах вульгарно отрыгивали гребнистые крокодилы.
-Куда мы идём? – подозрительно спросил Витя.
- Мы удаляемся от лагеря, - подтвердила Полли, убивая на лбу длинноногого зелёного москита.
- Вы должны мне помочь в важном деле. Мне не справиться одному, - сказал Кальвадос.
- Какое другое важное дело может быть, как не выручить из плена моего родителя , баронессу, вашу дочь Хуаниту и русских туристов? – с вызовом спросил Витя.
- И Рича… - добавила Полли.
Борясь с москитами, она передала клетку с колибри Вите. Тот изучал птицу. Чем могла полюбиться Полли жалкая крошка?
- Нет, сначала мы сделаем важное дело, - настаивал Кальвадос.
- Можно мы сделаем ваше дело после? – хитро предложила Полли. – А сперва освободим пленников?
- Позже моё дело вы можете не захотеть делать, - сказал Кальвадос.
- Шантаж? – вздохнул Витя.
- А какие гарантии, что сделав ваше дело, вы поможете нам в нашем? – со-щурилась Полли.
Кальвадос и дети постепенно выбирались из леса. Впереди открывались горы. Перед ними – холм с брошенным домом, где Витя успел побывать с Полли и Педро раньше.
Кальвадос вёл детей иной дорогой, нежели они шли прежде. Перепрыгивая через осыпи камней, раздвигая ветви колючего кустарника, вспугивая разнопёрых птиц, компания подошла к дому с тылу. Здесь шёл каменный забор. Кальвадос просунул кисть в одному ему известную щель, отодвинул засов, с лязгом откинул дверь.
Перед детьми предстал внутренний двор. Лёгкий ветерок поднимал завитки стружки. Древесные опилки на пять дюймов усыпали землю. Сбоку торчала пилорама. Небрежно лежала груда досок… Очевидно готовились строить, да так и бросили. Обвалившийся фундамент подсобки разрешал загадку. Из обломков штукатурки выглядывал иссохший скелет собаки, околевшей на цепи от голода. Изгрызенная миска повествовала о последней трапезе.
Кальвадос пошарил под порогом, извлёк ржавый ключ, раскрыл дом и ввёл детей внутрь. Особняк, как и прежде, носил следы запустения. Глухо отдавались шаги. В пыли отпечатывались подошвы: большие и широкие Кальвадоса, мелкие семенящие Вити и Полли.
Кальвадос прошёл по нижнему этажу, вошёл в помещение, похожее на столярную мастерскую. Центр занимал стол с токарным станком, у стены – высокие шкафы с выдвижными ящиками, которые Кальвадос принялся поочерёдно дёргать. Дети, неуютно оглядываясь, наблюдали за поисками Кальвадоса.
- Есть! – довольно воскликнул Кальвадос, швыряя на рабочий стол пилу и пару круглых железок. Железки оказались наручниками. - Сейчас будет операция.
- Какая? – спросила Полли.
- Аппендицит? – пошутил Витя.
- Черепно-мозговая , - объяснил Кальвадос.
- Кому вы её станете делать? – настороженно спросила Полли, зная, что в комнате только трое.
- Не я, а вы - мне.
Витя и Полли покосились на Кальвадоса как на опасного сумасшедшего.
- А если мы откажемся делать вам операцию? – спросил Витя.
- Значит, я не помогу вызволить из плена ваших родителей.
Полли потянула Витю за дверь на совещание. Громкий шепот свиде-тельствовал, Кальвадосу нужно пойти навстречу. Потрясающее сходство с двойником позволяло ему беспрепятственно войти в лагерь и способство-вать побегу.
Кальвадос, словно боясь, что дети способны сбежать, приблизился к проёму двери:
- Как вы не поймёте, тайна сокровищ здесь! – закричал он, звонко стуча себя по гладкому черепу.
- Ну что же мы можем?!!- закричал в ответ Витя. Подобным криком он одёргивал отца, когда у того начинались пьяные истерики.
- Вы вскроете мне череп, - тихо сказал Кальвадос.
- Но здесь нет инструментов!
- Извините, что есть, то есть, - развёл руками Кальвадос.
Кальвадос лёг на рабочий стол, объясняя:
- В Санкт-Морице у меня живёт брат, страстный фанат кладоискательства. Когда в последний раз я приезжал к нему, спасаясь от преследования Родригеса, в швейцарской клинике, принадлежащей баронессе, брат вставил мне в мозг чипы с картами. Их надо извлечь , чтобы найти сокровища. Простите, что я вас шантажирую. Но вы, дети, ещё слишком малы, чтобы понять, колоссальное количество денег стоит дороже нескольких человеческих жизней… Виктор, бери пилу! А ты, девочка, оставь клетку с птицей, возьми наручники и прикуй меня к ножкам стола, чтобы я не вырвался от боли. Принесите сверху простыни, накрепко привяжите к столу мои ноги и грудь. Там же наверху разыщите иголку с нитками. Они потребуются, чтобы наложить послеоперационные швы…
Со слесарной пилой в руке Витя замер над черепом Кальвадоса.
- Пили!! Чтоб тебе пусто было! – заорал Кальвадос, закрывая глаза.
Полли ушла за иголкой с ниткой. Оставленная колибри металась в клетке.
Витя сделал осторожный надрез. Кальвадос взвыл от боли.
- Нет. Не могу. Дай сюда зеркало…
Витя послушно подвинул от стены круглое с полкой зеркало. Кальвадос привстал, насколько позволяли простыни, которыми его привязали, взглянул в зеркало. Кровь почти не выступила. Лишённая подкожно-жировой клетчатки кожа плотно прилегала к черепу.
- Нужна анестезия, - пробормотал Кальвадос. – Поищи чего-нибудь выпить.
Витя отложил пилу, вышел на кухню. В покрытом пылью и паутиной холодильнике прилипли к решётке корочка засохшего хлеба и плесневелая глазунья. По злой иронии, стояла непочатая бутылка яблочной водки.
Увидев принесённый кальвадос, Кальвадос простонал:
- Спиртное с моим именем… Ну что ж….
Он заставил Витю открыть бутылку и влить ему в рот содержимое, которое поглощал тяжёлыми глотками. Водка текла по щекам и шее.
- Теперь пили!! И не обращай на меня внимания, - приказал Кальвадос.
Витя обречённо быстро заработал пилой. Кальвадос вопил и корчился от боли. Витя, как было приказано, не реагировал на крики, стоны и вопли, требовавшие немедленно прекратить страдания. Принесшая иголку с ниткой Полли в ужасе застыла в дверях.
Летела костная крошка. Выступавшая необильная кровь мешала оце-нить глубину разреза. Кальвадос глухо застонал и потерял сознание.
Отступать было поздно. Подбежавшая Полли помогла снять полукругом разрезанную крышку черепа. Дети видели глубокие извилины белого мозга, розовую сетку кровеносных сосудов, пульсировавшую в такт биению сердца. Мозг поднимался и опускался, будто дыша. Полли затошнило, она перевала взгляд на покусанные от боли губы Кальвадоса, предпочитая смотреть на них, нежели на манипуляции производимые Витей. Тому ничего не оставалась, как завершать начатое.
Как опытный хирург, Витя отодвинул большие полушария головного мозга, запустил пальцы между мозжечком и стволом мозга и от крепких стенок желудочков отсоединил вклинившиеся туда микрочипы с информацией о сокровищах. Витя тщательно ощупал мозг Кальвадоса. Повторная операция погубила бы его.
Витя поставил крышку черепа на место. Витя не умел шить, в операцию следовало включиться Полли. Но она отворачивалась, стараясь не поднимать глаз выше переносицы Кальвадоса, где засохла капелька крови.
Витя подтолкнул Полли. Она попыталась шить, но проткнуть иглой костную ткань не представлялось возможным. Витя послал Полли разыскать клей. Он чувствовал себя мастером, отдавая Полли место ассистента. Витю прошиб пот, руки дрожали, нестерпимо хотелось пить, в глазах помутнело. От волнения, напряжения, нервного истощения Витя приобрёл бесстрастное сердце. Он обращался с Кальвадосом, как с куклой с оторванной головой. Если б Кальвадос умер, Витя не дрогнул. Не получилось, так не получилось. Если б он пожалел, то много позже. Сейчас нужно было просто делать дело.
Полли разыскала в слесарном ящике тюбик универсального клея. В горловине клей засох и не выливался. Витя разломал корпус и выдавил клей из неровной дыры на окружность черепной коробки. Дрожавшие руки не позволяли лить аккуратно. Полли носовым платком убирала лишний клей, заливавшийся на стенки внутрь. Витя впервые сначала операции задался вопросом об асептичности. Пожалуй, они восстановят черепную коробку, но последующее нагноение, заражение крови, приведёт к неминуемой смерти оперируемого. Полли гарантировала - платок чистый. Витя с сомнением покачал головой.
Половинки черепа удалось склеить не сразу. Клею требовалось подсохнуть. Четверть часа дети смотрели на пульсировавший мозг, опустошённую бутылку кальвадоса, выпачканные в крови чипы, лежавшие на краю стола. Зубчики черепа вошли друг в друга. Полли ниткой сшила кожу. Оставалось привести Кальвадоса в чувство. Он лежал без движения, поверхностно дыша. Как вывести его из болевого шока никто не знал.
Дети сняли наручники, распутали простыни. Кальвадос пошевелил ногой, просыпаясь. Губы его тронула счастливая, безмятежная улыбка. Он знал, цель всей жизни близка.
Ослабевшего Кальвадоса дети вывели на порог дома. Он глубоко вздыхал полной грудью, улыбался солнечному дню, наблюдал стаи пёстрых птиц, носившихся над сельвой. Краснопопые макаки, облюбовавшие крышу особняка, вызвали у него умиление. Зелёные какаду и малиновые неразлучники, перекликавшие дурными голосами, забавляли, как ребёнка. Бывший хирург Витя, а теперь оруженосец, нёс за Кальвадосом зажатые в кулак чипы.
На короткое время Витя оставил Кальвадоса, поднялся наверх посмотреть, не стоит ли компьютер на прежнем месте, нельзя ли немедленно считать информацию. Зал второго этажа открывал картину разрушения. Люди Родригеса не только вынесли всё ценное, но и поломали столы, стулья, выбили стёкла. Причиной скорее была не плановая операция, а перепитая кашаса.
Витя сбежал вниз. Кальвадос сидел в середине лесопилки. Рядом ку-дахтала Полли, не зная, что с ним делать. Кальвадос нуждался в уходе. Надеяться на его помощь в освобождении взрослых казалось бессмысленным.
За стеной послышался шум подъезжающей машины. Дети схватили Кальвадоса, потащили в дом. Калитка щёлкнула, и забытый голос позвал Витю по-русски:
- Витя, вы здесь?
Витя подпрыгнул:
- Дядя Валера!
Тени скользнули за забором . Во двор входили Данила Евгеньевич, Скакунов и переодевшиеся в цивильное клоуны. Одинаково одетые в серые с крупной клеткой костюмы, мужчины смахивали на похоронную команду. Мальвина и Рита в белых блузках и оранжевых юбках - на двух плакальщиц. Ничто не говорило о прежней работе клоунов, разве что периодически непроизвольно принимаемое дурацкое выражение лица и чересчур живая мимика. Заметив детей, клоуны, как по команде, надели красные круглые носы на резинках, готовые смешить. Инстинкт чудачества не оставлял профессионалов.
- Вот мы и встретились! - сказал Степанов, обнимая Витю.
- Вы так долго…- теребила Степанова за штанину и плакала Полли.
- Кто такие? – спросил Витя про сурово стоящих Скакунова и Данилу Ев-геньевича.
У Скакунова на темечке громоздилось блеклое сомбреро. Грудь облекала индейская хламида в бусах, задешево приобретённая на асунсьонской барахолке. Данила Евгеньевич потел в джинсовой паре.
- Это мои начальники,- представил Степанов.- Сотрудники милиции. А вот, цюрихские клоуны, они случайно в джунглях. Их ваш брат прислал, - Степанов обратился к Кальвадосу.
Тот безучастно молчал, впав в известное Степанову по Москве каталептическое состояние.
- Что с ним?
- Мы ему только что операцию сделали, - пояснила Полли.
- Вот чипы,- показал Витя.- Они у него в голове были. Теперь мы точно знаем, где сокровища.
- Как же я сразу не догадался!- хлопнул себя по лбу Степанов.- Чтобы не достались Родригесу, брат Кальвадоса запихнул ему чипы в голову. Потом отправил в Москву. Остальное придумал.
- О каких сокровищах тут идёт речь? – серьёзно спросил Скакунов, от которого хранили тайну. Данила Евгеньевич грыз ногти, подсчитывая увеличенное количество дольщиков. Клоуны тоже прислушались.
За воротами загудел автомобильный клаксон.
- Кто там? – спросила Полли.
- Это Педро… Педро! Педро! Иди сюда! – позвал Степанов.
Во двор с важной физиономией вошёл Педро. На его похудевших бёдрах топорщились бежевые шорты, поддерживаемые подтяжкой с крупной пуговицей на животе. На груди вздувалась голубая сорочка.
- Где ты пропадал, старик? – хлопнул его Витя по животу.
Педро посторонился:
- Глупый вопрос. Как будто ты не знаешь! На твоих глазах меня похитили обезьяны. Я провёл у ревунов два месяца.
- Педро, хватит хвастаться! – остановила Полли.
- Рассказывай, что у вас произошло, - попросил Витю Степанов.
Педро подошёл к утомлённому Кальвадосу, дёрнул его за рукав.
- Дед! Дед!
Кальвадос молчал.
Клоуны уселись в опилки кружком. Витя встал по-центру, готовясь повествовать.
Выходило так: после отъезда Степанова баронесса выдала команде металлоискатели и велела прочёсывать местность в поисках золота. Однако окружающая местность оказалась настолько переполненной посторонним металлом, что звенел каждый камень. Потом появились люди Родригеса. Родригес объявил, что его терпение лопнуло, баронессу он больше не боится, у него появилась надёжная поддержка в правительстве. Чтобы не мешали работать, дословные слова Родригеса, он вынужден посторонних золотоискателей интернировать. Мужчины пытались организовать сопротивление. Силы оказались неравными. Охранники Родригеса скрутили путешественников, поместили в барак, в лагере тут недалеко. Недавно Родригес получил новые сведения от приехавших, женщины и двух мужчин…
- Боцман, Капитан и злючка Эстер, мучавшая меня на корабле, - подсказала Полли.
Степанов и так понял.
- … поиски сместились, но опять проходят рядом. Поэтому лучше не шуметь, иначе можно оказаться в бараке вместе с остальными.
- Будем освобождать! – решительно заявил Степанов.
Скакунов и Данила Евгеньевич одобрительно промолчали.
Скакунов умело перевязал Кальвадосу голову бинтами из автомобильной аптечки. Из-за предупреждения Вити микроавтобус, на котором прибыла компания, загнали на лесопилку. Дальше отправились пешком.
17
У входа в лес дорогу отряду пересекло стадо лам, сопровождаемое пастухом верхом на рыжей низкорослой лошади. Полли побежала к ламам. Она трепала, гладила ворсистую, спадающую до колен шерсть животных. Ламы тыкались холодными носами в ладони девочки, фыркали, тихо блеяли. Полли уже приходилось путешествовать в обществе нежных животных. Полли спросила про известного ей погонщика из Анд. Пастух ничего про него не знал. Путешественники двинулись дальше, а седой латиноамериканский дед поднял в знак почтения шляпу.
Добравшись до высокого расщеплённого дерева, путешественники остановились. Теперь требовалась особая осторожность, легко было нарваться на засаду. Тогда новая группа составила бы сообщество старой, пополнив ряды пленников. Люди Родригеса обладали хладнокровием и выдержкой. За любым кустом мог таиться лазутчик или случайный свидетель.
Степанов, Данила Евгеньевич и Скакунов залезли на дерево, с которого открывался вид на лагерь. Охранники мирно дремали в плетёных креслах , потягивая вино и куря сигары. Бультерьер Родригеса, скаля зубы, прыгал перед клеткой с дикой кошкой, спускаемой ночью на цепи.
Долговязый охранник прошёл к вагончику, вошёл внутрь. Вскоре он появился с автоматической винтовкой в руках. Два его товарища подошли ближе, рассматривая игравшее на солнце оружие. Наши наблюдатели догадались, в вагончике – арсенал.
Кальвадос сидел внизу в развилке корней. Надоедливые москиты липли к его лицу. Кальвадос отгонял насекомых веткой. Заметив, что ему лучше, Степанов не утерпел, спросил:
- Господин Кальвадос, не обессудьте, раскройте секрет, когда были вы, а когда ваш двойник.
Кальвадос вздохнул:
- Брат мне доверил тайну, оперативным путём в лейкербадской клинике запрятав чипы глубоко в мозг. Люди Родригеса, охотившиеся за сокровищами, догадывались, что я храню тайну, но не знали, в какой форме. Они надеялись заполучить чипы, спрятанные в мексиканских сентаво. Но там содержалась отвлекающая часть информации. Как живой очевидец, посвящённый в тёмные замыслы Родригеса, я был не нужен, поэтому меня неоднократно пытались устранить. Гибли невинные, похожие на меня люди, как помните, в самолёте. В дальнейшем Родригес изменил приказ. Он распорядился похитить меня для пыток. На пляже Рио меня похитили, увезя на лодке. Меня пытали. Богу известно , как мне удалось бежать от похитителей. Когда вас допрашивали в полицейском участке, в кустах вы видели меня с дуэньей, помощницей баронессы Галль. Я предлагал раскрыться, взять вас в сообщники. Дуэнья выступала против, руководствуясь соображениями баронессы, нашей давней сторонницы. Вы видели спор… За обладание мною боролась ещё одна преступная группировка. После её кровавой перестрелки с людьми Родри-геса на меня случайно набрёл ваш товарищ Володя, возвращавшийся с Огненной Земли. А вот после падения с водопада меня подменили. В мой дом вошёл двойник. Славный мальчик Витя предположил подмену, заметив срезанные лейблы. Родригес смог найти похожего человека и нарядить в похожую одежду. Не составляло труда изготовить лейкербадские этикетки, но никто не помнил точно, как они выглядят. Свою одежду я сбросил в водах Игуасу , выбираясь на берег. Полковник спешил. Полагаясь на вашу невнимательность, Родригес велел не подделывать лейблы. Надо отдать должное чутью московской ищейки и острому глазу русского мальчика. Вы обнаружили срезанные ярлыки, заподозрив неладное… Ночью я вернулся в свой дом. Произошла схватка между мной и напавшим на меня двойником . В ту ночь бушевала буря. Шум схватки вы приняли за шум непогоды. Я победил. Жертвой стал ротвейлер Хуаниты, задушенный людьми Родригеса, стремившимися проникнуть в дом и завладеть сентаво с чипом, хранившимся у вас в тумбочке. Понимая, что мне опасно находиться дома, я изменил план. Переодевшись в костюм двойника, изгнанного мною голым пинками в дождь, я ввёл себе специальный препарат, симулирующий летаргический сон, который вы приняли за смерть. Меня похоронили. Ночью на кладбище я выбил ногами крышку гроба, едва не скончавшись по-настоящему от удушья. Спасла меня не исключительно решимость. Враги рыли мне навстречу. Горько признать, но без них я бы не выбрался. Меня ждали новые пытки и новый побег…
Кальвадос считал небезопасным проникать в лагерь при свете дня. Ждали вечера.
Среди строений гулял лже-Кальвадос. Он не поехал со старателями, оставленный в лагере в их отсутствие за старшего. Развлекаясь, лже-Кальвадос бросал Пирату палку, за которой тот носился с визгливым лаем. Охранники швыряли ножи в ворота, не обращая внимания на замечания дежурного.
- Я понимаю, он – актёр и выполняет профессиональный долг. Но моя душа, против сознания отторгает этого человека. Он мне неприятен,- сказал Кальвадос про двойника, вопреки семи отличиям, похожего на него как сиамский близнец.
Солнце клонилось к закату. Багровые тени протянулись от мангровых деревьев и восковых пальм-карнауб. Послышался рокот тяжёлых джипов. Ворота лагеря раскрылись, впуская золотоискателей. Из машины выпрыгнул Родригес. Он был не в духе. Размахивал руками; играя мимикой, делал внушения Капитану, Боцману и Эстер. Пнул ногой ласкавшуюся собаку. Другие старатели тоже не проявляли воодушевления. Устало таща ноги, они поплелись к постройкам, чтобы вымыться к ужину.
Стемнело. Свет ложился из окон главного здания, где продолжали пить и есть золотоискатели. К изгороди лагеря вышли часовые, зашагали по кругу.
- Пора! – позвал Кальвадос. Его охватило возбуждение , заставившее забыть о постоперационной боли.
Осторожно ступая Степанов и другие направились к лагерю. Надоедливые летучие лисы густо вились в воздухе. Их разгоняли руками, сдерживаясь, чтобы не перейти на раздражённый крик. Переполох чуть не наделала Полли, у неё гоацин попытался вырвать клетку с колибри. Полли открыла рот, Витя грозно цыкнул. Педро отогнал гоацина взмахом палки и суровым воплем ревуна. Оцарапав кисть Полли когтями, гоацин упорхнул в чащу. Скакунов беззвучно матерился, наступив на кучку свинячьего дерьма. Он обвинял Данилу Евгеньевича в отсутствии приборов ночного видения, не захваченных из Москвы. Данила Евгеньевич навязчиво пытался соединить количество освободителей с количеством узников и разделить на полученное число предполагаемую массу сокровищ. Степанов поддерживал под локоть Кальвадоса, следя, чтобы тот не свалился от слабости. На него возлагали надежды. Беззаботными оставались клоуны, исподтишка обменивавшиеся в темноте пинками.
Из серых облаков показалась полная луна. Кальвадос, сделав знак товарищам сидеть в засаде, пошёл к воротам лагеря. Хрустнула ветка. Синий свет луны играл на лысом черепе Кальвадоса, рисуя фигуру одновременно обречённой и зловещей.
- Поздно гуляешь, приятель,- раздался голос часового.
- Да вот вышел кости размять, - спокойно отвечал Кальвадос.
- Странно ты вышел. Я даже не заметил.
- Я вышел через задние ворота.
- А я вот сейчас позвоню, - охранник нажал кнопку на рации. – Хосе? .. Слышишь меня, Хосе?..
Хосе не отвечал. Противный зуммер рации влезал в какофонию ночной сельвы. Трудно предполагать, чем мог бы закончиться разговор, и как хотел обезоружить охранника Кальвадос. Степанов крадущейся кошкой пробирался к разговаривающим. По дороге он подобрал крепкую сучковатую палку. В любую минуту мог появиться двойник Кальвадоса, или Хосе по рации подтвердит, что через его ворота Кальвадос гулять в сельву не выходил.
Компания затаилась. Данила Евгеньевич объедал заусеницы. Скакунов от напряжения сломал зуб.
- Что делают остальные?
- Пьют пальмовую водку. Чем ещё заняться в чудесную ночь?!
- Эх, если б не служба…
Сильный внезапный удар по голове сокрушил охранника. Со стоном он свалился в траву. Забрав у охранника карабин, Степанов посмотрел на Кальвадоса. Кальвадос, махнув рукой, подозвал отряд освободителей. Он держался так, словно задумал заболтать охранника, а Степанов должен был, как и случилось, напасть сзади. На самом деле ситуацию спасла импровизация Степанова. Степанов поглядывал на Кальвадоса и думал: « Э-э, друг, а у тебя точно не все шарики в голове на месте, или уже нагноение в мозгу началось после кустарной операции.» Степанов решил не полагаться на Кальвадоса. В присутствии Данилы Евгеньевич и Скакунова он не мог принять командование операцией на себя. Его бы не поняли.
В потоке лунного света четырнадцать теней через раскрытые ворота вошли в лагерь. Барак с пленниками охранял другой часовой. Витя подтвердил, ключи у часового. Витя видел, как охранник снимал ключи с пояса, открывая маленькое окошко, через которое пленникам подавали еду.
Действовать следовало крайне осторожно. В большинстве строений лагеря горел свет. В открытых окнах мельтешили человеческие фигуры. Часть старателей рассеялась по двору. Где-то бегал не привязанный Пират.
Чтобы обезоружить охранника у барака, придумали следующее. Мужчины сняли ремни, сцепили между собой, сделав на конце затягиваю-щуюся петлю. Петлю удалось незаметно разложить у угла барака. Но как зазвать сюда охранника? Выход предложил Педро, в обезьяньей стае он научился подражать голосам животных. Спрятавшись в кустах у барака, по благословению Скакунова, формально руководившего операцией, Педро принялся по-звериному покрикивать и постанывать, изображая то ли раненого пекаря, то ли рожающую самку ревуна. Охранник приблизился. На беду нога его никак не хотела наступать в петлю. Дюжий латиноамериканец, сняв с плеча карабин, уже собирался выудить из кустов очаг раздражавших его звуков, если не уничтожить выстрелом, когда наконец стал в петлю. Данила Евгеньевич со Скакуновым дёрнули, охранник упал. Борнео насел на него сверху. Ганс и Фриц засунули ему в рот, поданный Ритой надушенный платок. Эрих и Степанов связали охранника поясными ремнями по рукам и ногам. Витя поторопился сорвать ключи, полетев к дверям.
Замок открыли. Засов отодвинули. Но внутри освободителей ожидала тишина. Радостных криков не последовало. Степанов щёлкнул выключателем. Перед освободителями предстала общая комната с двухъярусными кроватями, откуда свесились головы заспанных пленников. Скудная обстановка комнаты напомнила Степанову цюрихский хостес.
- Рич!! – закричала Полли, увидав моряка.
Рич, совсем не изменившийся, кинулся к Полли, поднял сильной рукой.
- Теперь вы свободны,- обратился Данила Евгеньевич к пленникам тем официальным тоном, каким он обычно говорил в Москве жертвам киднепинга.
- Вот здорово, - вяло сказал Володя, почесал красную лысину, спрыгнул с верхней полки и ушёл писать.
- А где женщины? – спросил Степанов.
- Они в соседней комнате, - отвечал Борис.
Он зарос бородой, походя на кавказского повстанца. Борис горячо обнял прильнувшего к нему Витю и, помимо Рича, выглядел единственным, кто ликовал освобождению. Данила Евгеньевич смотрел на непочтительно прошедшего мимо Володю:
- Вижу, парень не хочет больше работать в Органах.
- Читаю желание разатестоваться,- подтвердил Скакунов.
В комнате, помимо Рича, Бориса и Володи находились: одинокий путешественник Павел, что-то случилось с его ногой, он спустился с кровати, прихрамывая; охранник баронессы по кличке Слепой и ещё два человека. Степанов узнал профессора, отца знакомой Бориса Светланы, и брата той же Светланы, спортсмена на реабилитации – Игоря. Последних Степанов встречал то в полёте, то в аэропорту, то в Асунсьоне.
- Не вижу благодарности за освобождение, - с обиженной усмешкой заметил Степанов. Он чувствовал неловкость, он всё организовал, а теперь ничто никому не надо. Как только освободители замолкали, в бараке повисала гнетущая тишина.
- А кто вас просил?- спросил возвратившийся Володя. Он держался лидером маленького сообщества.
- Ты не хотел свободы? – удивился Степанов.
- Я и не чувствовал себя угнетённым. Как можно называть угнетёнными людей, которых удовлетворяет их форма жизни? Я, например, был удовлетворён. Мне нужен кайф, а не свобода. Ты, Степанов, нагло навязываешь, что тебе приятно. Свобода без кайфа, мне по барабану.
- Но Родригес?..
- Мы с ним договорились. Дайте время, полковник найдёт сокровища и нас выпустит. Нас держали, чтобы мы не бужировали окружающих. Не мешали полковнику. Не вызывали в сельву таких…как некоторые.
- Но вы сидели в заточении!- вырвалось у Вити.
- Малыш, мы гуляли, - спокойно отвечал Володя.
- Где же вы гуляли?
- На заднем дворе, который плохо виден с того дерева, где ты сидел с девочкой. Я много раз тебя видел, но учти, не сказал полковнику. Мы гуляли по четыре часа ежедневно, имели возможность играть в два тенниса и волейбол. Я выучился – в большой теннис. Кормили нас так, как я редко едал на Украине у тёщи. Правда, борщ не подавали…
- Вина Родригес не давал, - буркнул Борис.- Что может быть мучительнее для русского человека!
- Ну, уж извини.
- Володя, ты в своём репертуаре, - вздохнул Борис.- Меня замучила абсти-ненция. Вы пива с собой не привезли?
- Не будем ссориться, - вступил в разговор профессор.- Здесь, действительно, было не так плохо. И еда не как в университетской столовой. Полковник Родригес – образованный человек. Мы с ним беседовали о путях развития цивилизации… Но, как говорится, освободили –так освободили, - профессор протёр платком очки.
- Нужно скорей к баронессе! – высказал здравое суждение Слепой.
Освободители поспешили на женскую половину, надеясь, что там их примут лучше. Из-за двери комнаты женщин доносились приглушённые крики и тупые долгие удары в дверь. Замок заело. Чувствовалось, как жен-ские тела налегают изнутри, чтобы помочь открыть.
Степанов отвалился с ключом к стене. Мимо выскочили знакомая Бориса Света и её мать, Марина. Обе энергично заметались по коридору в поисках выхода. Они походили на засидевшихся без прогулки собачонок.
- Мама, никогда! Уверяю тебя, никогда! – кричала Света.- Никогда больше никакой заграницы. Лучше дома за русского выйти, за пьяницу, за уголовника, чем сидеть в тюрьме в чумовых парагвайских прериях!..
- Сельве…- поправил Витя и тут же получил подзатыльник от Марины.
- Молчи, малыш, когда взрослые разговаривают!
- Неистовствуют, - вступился Степанов.
Он стыдился поведения соотечественницы в присутствии ино-странцев, прежде всего – Полли и цюрихских клоунов.
Марина смерила Степанова презрительным взглядом:
- Молодой человек, вам известна наша история?.. Мы познакомились по Интернету. Он вывез её в джунгли. Увидев без косметики, заточил. Ну какая тут косметика? В нашем номере воды нет! Выяснилось, мерзавец – коллекционер женщин. В соседнем бараке у него гарем. Понимаете, как мы жестоко обмануты?!
Света рыдала на плече отца. Из-за спины отца она тянула руку к Борису, делавшему вид, что не замечает порывов Светы.
Сверкнув глазами газели, Хуанита обняла сына.
- Мама, я жил среди обезьян!
- Теперь мы свободны, мой мальчик. Я и ты. Пришли освободители. Мрак узилища разорван. Монстры загнаны в тьму.
Типичный высокопарный стиль Хуаниты ласкал Степанову сердце.
- С нами воскресший дед.
Кальвадос поздоровался с Хуанитой достаточно сдержано, что Степанов объяснил послеоперационной слабостью. После недавнего напряжения Кальвадосу следовало набраться сил.
Сквозь открытую дверь просматривалась большая комната с двухъя-русными постелями, явный двухзвёздочный хостес. К дверям подкатилась коляска с баронессой. За ней шла улыбающаяся дуэнья.
- Идите ко мне, внуки мои! – позвала баронессы детей.- У меня остались конфеты.
Баронесса обнимала детей, трепала по головам, совала леденцы. Воз-вратив бразды правления, старуха поставила следующую задачу:
- Обезоружить Родригеса и вперёд к сокровищам!
Баронесса покатилась впереди колонны. Все переживали, не заметили ли охранники света, зажжённого в бараке. К счастью, беспечные люди Родригеса, если и заметили, то не придали значения. Они привыкли, что пленники рано ложатся спать. Включать или выключать свет оставили в их прерогативе.
Подкравшись, клоуны дружно набросились на обходчика, охранявшего арсенал. У него быстро отобрали винтовку, он получил по голове головой Борнео. Вожак клоунов умело боксировал собственным мыслительным органом. Тем не менее другой охранник успел выстрелить. В лагере поднялся переполох. Везде зажигались огни. Слышался лай собак, топот десятков ног. Проносились тени. Перекликались возбуждённые голоса, из сельвы отзывались встревоженные животные и птицы. Лагерь озарился светом. Передвижение атакующих стало затруднительным. Рич, Данила Евгеньевич и Скакунов повели в обход вооружённых клоунов. Степанов и Борис, выдававшие винтовки из арсенала, укрылись за колёсами вагончика. Павел, Витя и Полли составили команду их форта. Дуэнья и Света поспешно катили в кусты кресло с баронессой, пытавшейся отдавать противоречивые указания. Сзади бежали клоунессы, Хуанита и Педро. Издалека слышалось громкое чертыханье Марины, проклинавшей Парагвай. Впереди по направлению к командному зданию Родригеса по-пластунски полз Слепой. Степанов почти не различал в траве его спину. Вызвавшийся помогать Слепому профессор, полз дальше всех, таща неподъемную базуку. Ремень соскочил с плеча, базука запуталась в ногах, и профессор, опрокинувшись на спину, производил лягающие движения, чтобы освободиться от стреножившего ремня.
Обратясь к Павлу, Степанов задал давно терзавший его вопрос:
- Павел, я долго отсутствовал. Ваши отношения с Хуанитой…развивались?
- Куда там?! Она вас ждала.
Степанов недоверчиво смотрел на Павла :
- Сердце женщины переменчиво. За два месяца много воды утекло.
- Я вам, Степанов, не соперник. Глядите, что с моей ногой.
Павел закатал штанину, и Степанов увидел белую вспухшую голень и икру.
- Что случилось?
- Мы переходили мелководье. Шли искать проклятые сокровища. Вела нас, как всегда, выжавшая из ума бабка. Все прошли брод успешно , а мне в ногу впились неизвестные твари. Сначала ничего, потом нога стала зверски болеть. По ночам при луне или электрическом свете из пор выглядывают непонятные глисты или черви.
Павел внезапно вскрикнул, словно раненый пулей. Он свалился на бок, вытянул из распотрошённого края сорочки хлопковую нить. Степанов отчётливо разглядел, икра Павла испещрена дырочками, размером с вязальную спицу. Из дырочек высунулись бледные гельминты, вращавшие заостренными концами морд. Изловчившись, Павел ловко накидывал на головки хлопковую нить, затягивал петлёй и вытаскивал червей с протяжным стоном, отшвыривая прочь или давя каблуком.
- Твари! Твари!- восклицал Павел.
Степанов смотрел на Павла с сожалением и подсознательным отвращением.
- Хуанита обладает тонким эстетическим чувством. Когда она увидела мою ногу, её стошнило. Из вежливости Хуанита не отказала мне совсем. Но шансов у меня нет. Степанов, женщина ваша… И какая женщина! За ней - мясоконсервные заводы, каучуковые и кофейные плантации, кобальтовые рудники. Я узнал! Полный список у меня на бумажке в кармане. Залезьте!
Павел вытягивал ниткой белых червей, извивавшихся в электрическом свете.
- Мне нужна не женщина, а специалист тропической медицины. В сельве врачей не найти.
У домиков оглушительно захлопали выстрелы. То ли пошёл в нападение отряд Данилы Евгеньевича, то ли контратаковали люди Родригеса. Холмики пулевых попаданий вскипели около Степанова и детей. Борис пригнул Витю и Полли к земле. Витя поперхнулся конфетой баронессы, которую интенсивно сосал.
Выстрелы оборвались столь же внезапно, как начались. Раздалось отдалённо нарастающее повизгивание и чавканье. Двор наполнили серые пятна бультерьеров. О существовании псарни Родригеса Витя и Полли совершенно не подозревали. Задний прогулочный двор родригесовой тюрьмы, где Володя Записанько благополучно учился играть в теннис, и выводок агрессивных собак, свору выводили гулять в сельву, примыкавшую к тылу дальней стены, явились для Вити и Полли равными открытиями. Степанов и Борис тоже растерялись. Жалко было расстреливать глупых, пусть лютых животных, выполнявших вероломный приказ. Не замечал нападения Павел. Он катался под вагончиком, извлекая ниткой проказливых червячков.
Скалившую зубы свору возглавлял Пират.
- Пират! Пират! – окликнула Полли. Собака не прореагировала ускорив ход, но прислушавшись, пригнулась к земле, поползла на брюхе, помахивая хвостом.
- Ты его знаешь!? – изумился Витя, услышав кличку.
- Ещё как! Мы познакомились на яхте Фрезера – Родригеса, подобравшей меня в океане.
- Что ж ты прошлый раз промолчала? Хотела меня в идиота превратить? -надул губы Витя.
- Зачем же тебя превращать?- Полли трепала за загривок подползшего к ней Пирата.
Остальные собаки, наблюдая поведение вожака, тоже завиляли задницами. Борис и Степанов опустили нацеленные на животных винтовки. Пират недоверчиво нюхал клетку с колибри, косил недобрым глазом на незнакомых людей. В любой момент он мог изменить решение, перейдя от короткого мира к войне.
- Пират, крошка, очень любит сладости. Сейчас тебе дам. Я сберегла леденец баронессы, - Полли достала из кармана запылённую конфету.
Пират жадно зачавкал, обильно пуская слюну. Собаки завыли, уткнулись носами в челюсть Пирата и тут же получили по зубам. Пират не собирался делиться.
- Каков эгоист! – заметил Витя.
- Как некоторые! – уколола Полли.- Выплёвывай свою конфету. Что жевать перестал? Под язык спрятал?
Витя нехотя выплюнул леденец в ладонь. Подскочившая самка слизнула конфету. Собаки набросились на неё. Завязалась всеобщая междоусобная кутерьма с визгом, катанием по траве, душераздирающим лаем. Псовая атака Родригеса провалилась.
Выстрелы возобновились. Пули ложились далеко. Многие хлопки адресовались в небо. Около командного дома Родригеса происходило неясное. Степанов и Борис побежали к дому. Полли и Витя, не послушавшиеся требования остаться у вагона или перейти к прятавшимся в кустах женщинам, ринулись следом. Позади прыгал на одной ноге больной Павел.
- А я? А я? Меня забыли! – кричал он, бурча под нос: - Лучше умереть от пули, чем жить калекой.
Из главного дома лагеря высыпали охранники Родригеса. Они пытались остановить нападавших. Молодые крепкие метисы – гуарани, набранные полковником в отдалённых селениях, представляли реальную опасность. Они плохо стреляли, зато отлично орудовали прикладами винтовок, вращая их над головой, как палки. Сопротивление гуарани явилось бы неодолимым, если бы не Рич. Во дворе стоял разобранный джип. Машину капитально ремонтировали. В траву поместили кабину. К ней прислонили колёса, а на крышу, на постеленные газеты положили карданный вал. Последний и явился страшным оружием возмездия в руках Рича. Моряк полжизни проработал китобоем. Кардан он превратил в гарпун, в чудовищный двуручный меч, некогда косивший сарацин. С гневным бесстрашием Рич крутил карданом, сваливая по пять- шесть охранников за взмах. В помощь Ричу пристроился Борнео. Он умело добивал павших или согнувшихся виртуозными ударами головы. В программе его выступления в цирке всегдашним успехом пользовалось раскалывание лбом кокосовых орехов. Скакунов осторожничал. Он подбирался к противникам со спины и поражал приёмами джиу-джитсу. Неуклюжий Данила Евгеньевич не без труда забрался на кабину джипа и пытался руководить схваткой. Никто его не слушал. Особенно задевало Данилу Евгеньевича непослушание клоунов, которых он считал значительно ниже себя по уму, такту и способности к организации. Клоуны лупили охранников чем попало, прикладами, поднятыми с земли палками, камнями. Ганс и Пьер дрались из страха. Они не хотели проиграть схватку и стать узниками полковника в Парагвае. Они ценили комфорт и более прохладный климат. Фриц дрался за спрятанный на груди мешочек с камнями. Эрих мстил за прострелянную попу. Клоуны сражались, как триста спартанцев.
Подоспевшие Степанов и Борис включились в побоище. Занимавшийся лёгкой борьбой Степанов перекинул через плечо Боцмана. Борис, ухватив за уши выскочившего Капитана, раздробил ему коленом нос.
Эстер попробовала скрыться, но Витя поставил ей подножку. Эстер упала. Не расстававшаяся с клеткой Полли наступила на Эстер, не давая подняться.
Зазвенело разбитое стекло. Со зверским воплем полковник Родригес выставил в окно пулемёт и застрочил длинной очередью. Сражавшиеся мгновенно легли на землю. Профессор, справившийся с базукой, поправил очки и дал выстрел по зданию. Со свистом пронеслись над головами лежавших штукатурка и куски кирпича. Пулемёт смолк.
Степанов и товарищи ворвались в здание. На полу зала распростёрся оглушённый Родригес. В смежной комнате Кальвадос приёмами каратэ до-бивал упавшего на колени двойника. Помимо криков животных и стрекота цикад, это были единственные звуки, разрывавшие воцарившуюся тишину.
Степанов остановил Кальвадоса. Тот порывался вырваться, ещё наддать переставшему сопротивляться актёру.
- Как я тебя ненавижу! – выдохнул Кальвадос в лицо двойнику.- И не пото-му, что ты двойник. Нет, мой настоящий двойник – брат, мы с ним похожи как две капли крови. Ты! Ты… ты – жалкий тройник, больше никто. Я никогда не нуждался. Но как бы мне ни хотелось есть, я никогда не согласился бы изображать другого человека, копировать движения, жесты. Ты что, на мне и брате театральную премию надеялся заработать, жалкий актёришка?!
- Денег он желал заработать, - пояснил Степанов.
Кальвадос дёрнулся к потупившему глаза актёру. Чувствовалось, тому стыдно.
- Мы с Полли знаем, где его деньги, - мстительно сказал Витя.
- Вот пойдём и выроем, - пригрозила Полли.
После окончания сражения к корпусу подтянулись женщины. Хуанита стреляла в Степанов восторженными взглядами. Она не замечала, как надулись Данила Евгеньевич и Скакунов, полагавшие себя организаторами побега.
Вбежавший Педро быстро оценил ситуацию и пнул стопой сидевшего на полу среди осыпавшейся штукатурки Родригеса:
- Вот тебе! Вот тебе! За то, то ты обижал деда.
Полли ухватила Педро:
- Не смей трогать пленных! Тоже мне, справился!!
Полковник вынул носовой платок, попытался вытереть лицо. Получилось ещё грязнее. Бело-красная полоса от штукатурки и кирпича легла через лицо наискось.
- Думаете, победили? Неизвестно чья ещё возьмёт!.. Полагаете, ваше превосходительство Старуха, моя позиция хуже, а ваша достойнее. Отчего же? Киношного злодея из меня пытаетесь вылепить? Получится в вашем склерозированном мозгу! Если б я нашёл сокровища, я взял бы много себе и поделился с друзьями и помощниками. Не так ли сделаете и вы, баронесса? Или вы раздадите детским учреждениям? В любом случае, вы поступите по собственному усмотрению. Не так ли желал и я? В чём же отличие?
- Вы хотите пустить сокровища во зло, - твёрдо подчеркнула Полли.
- Малышка, тебе уже известны границы между добром и злом?- усмехнулся Родригес.- Твои родители погибли в шторм. Добро это или зло?
- Зло!!
- А если б они потом тяжело заболели и мучались бы? Не вышло – что они ушли на тот свет вовремя? – хрипло засмеялся Родригес.
Клоуны привели связанных ремнями Эстер, Капитана и Боцмана. Подопечные в восхищении слушали речь лидера. Он имел на них не только финансовое, но и духовное влияние.
- Если б я победил, я выстроил бы иерархию, где каждый получал блага в зависимости от вклада в общее дело. Где его приделы, решал бы я и мои друзья. То, что вы строите, на что вы пустите найденные денежки, именуется анархией, вы сами называете демократией. Примерно также как наш - разведчик, а их - шпион. Что ж, обманывайтесь и манипулируйте сознанием лохов. Вы ещё затоскуете по организации! Ещё поймёте, что счастье не в мысли и праве выбирать, а в наслаждении жизнью.
Родригес умолк, поднялся, стряхнул с брюк штукатурку.
- Везите, куда собирались.
- Вам – в тюрьму, - сказал Педро.
Борнео и Пьер подогнали к зданию внедорожник. Под окнами пробежала пёстрая толпа разноплеменных женщин. Женщины набились в джип, из-за тесноты взгромоздились на колени друг к другу. Около джипа со связкой ключей прихрамывал Павел. Во время суматохи он забрал ключи у раненого охранника и выпустил пленниц.
- Смотрите, вот его гарем! – с ненавистью сказала Марина. – Морочил голову девчонкам со всего света
- Им у меня нравилось! – буркнул Родригес.
- Нравилось! – отрезала Марина. - От страха сделаешь вид, что и волк люб.
- Знакомился с девушками , как и со мной, через Интернет, - продолжила Света. Голос её дрогнул.- И всё бы ничего, если б не увидел меня не накра-шенной. А где здесь краситься в твоих джунглях, у обезьян?!
- Прошу обезьян не трогать! - предупредил Педро.
Рыдая, Света попыталась наброситься на Родригеса. Клоунессы увели её.
Пленникам связали ремнями руки. Найденные несколько пар наручников достались Родригесу, Капитану и Боцману. Команду полковника разместили в том же корпусе, который использовался для тюрьмы ранее.
- К компьютеру! – провозгласил Витя. Отец впервые не отругал его за проявленную страсть. А баронесса наградила взглядом долгожданного одобрения.
Витя, Данила Евгеньевич, баронесса, а за ними и остальные заспеши-ли в штабную залу Родригеса. Задержался Володя. Он вышел во двор. Кивнул Павлу, любезничавшему с прекрасными наложницами, прошёл к клетке с дикой кошкой, стоявшей в тени пальмы. Долго и оценивающе Володя рассматривал дикое животное. Ягуар ощерил на загривке шерсть, взметнул хвостом и показал полуторадюймовые зубы. Володя ощетинился в ответ, обнажив свои поражённые кариесом клыки, резцы и коренные. Краем глаза Володя следил, чтобы никто не заметил его выходки.
- Я отомщу и страшно отомщу! – услышал он слова Родригеса, оборванные захлопнувшейся дверью хостеса.
Клоуны, запершие Родригеса и его людей, вернулись. Вместе с ними пошёл на командный пункт и Володя, напоследок погрозив ягуару кулаком.
Витя безуспешно пытался открыть чип.
- Что-то тут не так. Дайте ваш.
Витя сосредоточенно изучил чип, протянутый Степановым. По кругу шли едва заметные зазубринки.
- Ах, вот что. Ваш чип надо соединить с теми, что мы нашли в мозгу Кальвадоса.
- Полагаю, вы ничего не забыли? – забеспокоилась баронесса.
- Мы оперировали тщательно, - сказала Полли.
Витя соединил чипы, вставил в слот компьютера. Экран дрогнул, волна строки пробежала снизу вверх . На экране проявилась карта местности с тонким крестиком, отмечающим захоронение сокровищ.
- Почти на восемьдесят миль к северо-западу от того места, где мы искали,- выдохнула баронесса.
- Вот, а я думал, труды напрасны, - Рич усадил Полли на плечи.
Данила Евгеньевич занервничал и алчно облизнулся.
- Поспешим, - предложила баронесса.
- Я знаю, где у Родригеса вертолёты, - важно высказался Витя, чувствуя себя героем минуты.
- Я первая узнала, - перебила Полли.
- Вертолёт придётся вести вам, - попросила баронесса Бориса.- Когда на нас набросились люди полковника, мои пилоты сбежали в сельву. Теперь они наверняка в Асунсьоне, если их не съели дикие животные.
Все вышли во двор. Девушки из гарема Родригеса спрашивали, что же с ними.
- Кто умеет водить машину? – спросил Степанов.
Поднялся лес рук.
- Езжайте сначала прямо, потом направо, и ещё раз направо. Там увидите несколько фазенд. У изгиба дороги будет сломанный указатель. От него семьдесят четыре мили до «Пан-Америкэн», - объяснил Степанов дорогу.
19
Поиски сокровищ в новом месте вторые сутки не давали результата. Здесь, как и раньше, полно было почвенного железа. Металлоискатели по-стоянно издавали ложный дребезжащий звук. Неприятные звуки с разных сторон соединялись в раздражающий искусственный вой. Кладоискатели с тоской глядели на красные скалы с сидящими на вершинах орлами, в зелёные болота, где хлопали крыльями пеликаны и лениво позёвывали крокодилы. Взгляд нет-нет да падал на баронессу и Степанова. Их невольно винили в неудаче. Баронесса опять напутала, зажегшись неосуществимой мечтой. Степанов привёз из Санкт-Морица не ту информацию. Внутреннее недовольство вызывал и Кальвадос. Его отправили в ближайший провинциальный госпиталь, чтобы предупредить постоперационное нагноение. Но его присутствие чувствовалось. Кальвадоса ассоциировали с братом, на которого возлагали ответствен-ность за ошибочное указание места.
Недалеко располагалась деревня, выросшая четверть века назад. Оттуда пришли крестьяне, полюбопытствовать, что ищут богатые господа из Асунсьона. Надоевший пастух с ламами перегнал стадо поближе к лагерю и бросал иронические взгляды на золотоискателей.
- Вас привела вон та бабка? – спрашивал пастух Степанова , кивая на баронессу.
- Так точно.
- Немецкая баронесса?
- Не ошибся.
- Ищите сокровища?
- Вроде того.
- Нашла вас в Асунсьоне? Или привезла из Европы?
- В Асунсьоне.
- Она каждый год сюда туристов привозит, - ехидно сощурился пастух.- Копают. Ищут золото.
Степанова передёрнуло:
- Следи, чтобы твои ламы на камнях ноги не переломали!
И вдруг – железистый стук лопаты Бориса, отличный от глухого удара о камни. Хромой Павел спрыгивает в яму и тянет на себя показавшуюся ручку армейского ящика. Все подходят ближе . Лопатой и ломиком Володя и Борис сбивают крышку. В горячем солнце сверкают слитки.
- Я знала!! – плачет баронесса.
В порыве эмоций Хуанита оставляет Педро и целует Степанова в губы:
- Теперь наш брак станет равным. Ты богат, как и я.
Данила Евгеньевич обгрызает пальцы до крови, покачивается, чуть не падая в обморок. Скакунов держит его.
- Как мне всё это нравится! – восклицает профессор, бывший муж Марины.
Рич находит второй ящик и исполняет победный танец живота.
К вечеру извлечено пятьдесят два ящика с золотом. Клоуны ходят на руках. Из одного ящика пропало два слитка. В краже подозревают Марину и Свету.
Путешественники не знали, что Родригесу и его людям вскоре удалось освободиться от пут. Катаясь по полу, Родригес подполз к Эстер и зубами ослабил ремни. Эстер вытащила руки, помогла охраннику. Вдвоём они развязали остальных. Тем, на ком были наручники, разбили цепи.
Команда Родригеса побежала к оставшимся вертолётам. Путешественники слили топливо, и преследование пришлось отложить. В бессильной ярости полковник метался по двору, отшвыривая попадавших под ноги бультерьеров. Обиженный Пират вцепился в штанину хозяина. Собаку отливали водой, чтобы ослабить хватку.
Запрошенное по телефону топливо прибыло на третий день. Люди Родригеса заправили машины. Геликоптеры взмыли в небо. Сверху Родригес осматривал сельву, яростно перекатывая во рту жвачку.
Борис расслаблено вёл вертолёт, когда обнаружил тени машин, скользнувших по кронам деревьев. Вертолёты полковника окружали, прижимая машину путешественников к земле. Проблесковым фонарём Боцман делал знаки, требуя найти удобное место и приземлиться.
Борис поддал газу и полетел к спасительным скалам. Как прошлый раз, он рассчитывал скрыться в тумане. Вертолёты полковника не отставали. У входа в ущелье Борис стал отстреливать тепловые ракеты, чтобы скрыться за дымом.
Вертолёты полковника приблизились, возникла опасность столкновения машин. Родригес вёл головной вертолёт и, казалось, готов был погибнуть, погубить своих людей, лишь бы заставить путешественников сдаться.
Борис дотянул до ущелья, но оторваться от Родригеса не удавалось. Скоро снова открытое место, а там полковник возьмёт числом. Неминуемо окончательное окружение и вынужденная посадка.
- Ну-ка, подержи руль! – позвал Витю Борис.
Витя послушно схватил штурвал.
- Можно и я буду держать? – попросила заглянувшая в кабину Полли.
Борис кивнул, поставив машину на автопилот.
- Ты держи левую сторону штурвала, а я правую, - серьёзно предложила Полли.
- Вечно ты лезешь! – огрызнулся Витя.- Прикрой дверь, а то ещё Педро увидит и тоже рулить напросится.
Борис прошёл через притихший салон. Все ждали разрешения погони, полагаясь на Бориса. Хуанита сжала руку Степанову. Кресло баронессы, прикреплённое к стене ремнями, покачивалось и слегка повизгивало. Путешественники замерли живыми картинами напряжения, замешанного на ужасе.
Борис отодвинул крышку люка, выглянул наружу, прицелился. Неожиданно он поднял тяжёлый ящик с золотом и швырнул в люк. Общий вздох негодования и недоумения сотряс салон.
Ящик не полетел строго вниз. Заданный инерцией полёта он двигался по дуге параболы и точно угодил в пропеллер вертолёта, ведомого полковником. Раздался ужасающий скрежет. Одна лопасть мгновенно согнулась. Золотой дождь слитков из развалившегося ящика посыпался на землю. Вертолёт полковника отставал, стремительно теряя скорость.
Борис бросил второй, третий, четвёртый ящик. Иногда ящики пролетали мимо, но часто прицельно поражали стёкла кабины, фюзеляж, лопасти. Треснувшее стекло не позволяло видеть, погнутая лопасть снижала скорость полёта. Погоня замешкалась. Борис видел лица полковника и его соратников, посылавших проклятия.
- Остановитесь! Хватит!!- схватил Бориса за предплечья вскочивший Володя.
- Их надо остановить!
- Они уже отстали. Всё…- Володя заглянул в люк.
Вошедший в азарт боя Борис попытался вырваться. Володя чувствовал, что не одолеет его.
- Данила Евгеньевич, помогите! – взмолился Володя.- Этот бывший зэк, сейчас всё золото выбросит.
Данила Евгеньевич и Скакунов подоспели Володе на помощь. Втроём они оттащили Бориса от люка, но тут Скакунов заметил нечто внизу. Скакунов отпустил сопротивлявшегося Бориса, ловким движением вытащил «мыльницу» и свесился из люка.
- Подполковник Скакунов, вывалитесь! – предупредил Данила Евгеньевич. Теперь он, Володя и остывший Борис ухватили за ноги Скакунова, вихлявшего телом внизу.
- Вижу ракетную площадку. Установки «земля-воздух» , - доносилось шипение Скакунова, щёлкавшего затвором фотоаппарата.
Суматохи добавила колибри Полли, открывшая клювом щеколду и вырвавшаяся в салон на свободу. Педро погнался за птицей, споткнулся, упал и заревел.
- А ещё среди обезьян жил! - осудила его Полли, выглянувшая из кабины пилотов.
Вертолёты Родригеса остались далеко. Вите казалось, он уверенно ведет геликоптер.
Сзади слышался шёпот Данилы Евгеньевича, обращенный к Володе:
- Сумасшедший! Ты не сосчитал, сколько он ящиков выбросил?
- Отмороженный новорусский! - ругался Володя в адрес Бориса.- Погоди, на родине сочтёмся. Ишь ты, попал на дармовое. Разбрасывать общак! Я уверен, Данила Евгеньевич, это наш клиент. Борька сидел и ещё сядет за растрату государственного. Если золото официально сдать, в каждом ящике семьдесят пять процентов принадлежит стране.
- Вот именно, вот именно, - жадно вращал глазами Данила Евгеньевич.
Из угла с фотоаппаратом на них насытившись смотрел отвалившийся к стене Скакунов. Собственную миссию он считал выполненной.
Рич остался в Асунсьоне. Он собирался спуститься в Монтевидео, на выделенное баронессой купить судно и заняться китобойным промыслом у берегов Антарктиды. Прощаясь с Полли, он плакал. Слишком живы были воспоминания о часах , проведённых в открытом море на обломках кораблекрушения, а потом – на яхте полковника.
Расставание Степанова с Хуанитой стало не менее трогательным. Они договорились подождать, проверить крепость чувств. Павел бранил Степанова, называя растяпой. Миллионы надо брать, когда дают, а не когда в голову придёт. Если б не моя больная нога! Степанов так не мог. Возможно, он рассчитывал на долю в найденных сокровищах и уже полагал себя богатым. В любом случае, Степанов не отважился торговать сердцем.
Обнявшись, Степанов и Хуанита стояли у бассейна в тени особняка Кальвадоса. Светила луна. Лунный свет обливал фигуры влюблённых. Они страдали молча. Скупые слёзы катились из глаз. В бассейне любезничали аллигаторы. Звон цикад пел о любви. Духота тропической ночи сжимала горло, будто давила сила обстоятельств, заставляющих думать о разности характеров и слишком непохожей жизни. Если б Степанов умел не думать, а лишь любить, он остался с Хуанитой. « С ней не о чем говорить» , - терзал душу Степанов. А дьявол шептал в ухо : « Разве с прежней твоей было о чём говорить?» Женщины существуют не для того, чтобы с ними говорить. Степанов был молод и не думал о Хуаните. Её-то всё устраивало!
На веранде Педро прощался с Полли. Девочка не разделяла страсти богатого наследника. На предложение пожениться, когда вырастут, она ответила красноречивым молчанием.
20
Покачивал крыльями трансатлантический лайнер. Степанов шёл по рядам. Неверно шагнув, он едва не опёрся на редкие русые волоски затылка Бориса.
Борис опустошал вторую бутылку баккарди.
- Пью, и мне не стыдно, - запинаясь, выговорил он.
Сидевший рядом Витя осуждающе покачал головой:
- Прилетим, всё маме расскажу.
Дальше – Полли увлечённо кормила колибри нектаром с лепестков роз. Баронесса пудрилась из лаковой косметички, поглядывая в окно, где нырял в облаках транспортный самолёт, возвращавший в Европу немецкое золото.
Данила Евгеньевич схватил Степанова выше кисти, привлёк к себе:
- Степанов, ты уверен, старуха не обманет?
- Она обещала рассчитаться во Франкфурте.
- Смотри! Ты за неё в ответе. Обманет – уволю из Органов!.. Ты не помнишь, сколько всего достали ящиков?
- В первый день пятьдесят два. Потом ещё восемнадцать тысяч с чем-то…
- С чем-то! – передразнил Данила Евгеньевич.- Один ящик – целое состоя-ние. За три дня мы достали восемнадцать тысяч четыреста тридцать два ящика. Восемь выбросил урод. Сколько выходит на каждого?.. Степанов, ты на родину думаешь возвращаться? Может, останемся? Прикупим на паях мыловарню? Ресторанчик откроем?
- Данила Евгеньевич, с вами нельзя на паях. Обманите, - вежливо отклонил предложение Степанов.
- Как заговорил! Сотрудник московской милиции!
От огромного количества золота мысли Данилы Евгеньевича скакали по извилинам вихрем.
- Дольщиков, дольщиков набрал, твою мать! – кипятился он, бегая глазами по салону.- Ну, зачем клоуны? Человеческий балласт. И так лениво землю копали. Я больше всех ящиков достал, а кто учтёт? Пойти поговорить с баронессой? Но говорят, она врач Дахау, что лютее смерти…
Скакунов отвлёк Степанова, вырвав из словесных объятий начальника.
- Почему в самолёте столько лысых?- риторически спросил Скакунов. Он оглядывал Володю, Кальвадоса, лысоватого Бориса.- Хоть желание загадывай.
Скакунов любовно поглаживал фотоаппарат-«мыльницу».
Клоуны облачились в цирковые костюмы и опять дурачились. Пьер Пьеро ревел белугой, требуя, чтобы Мальвина поделилась топазами. Эрих навязчиво показывал пассажирам простреленную попу. Остальные пускали мыльные пузыри. Измученная стюардесса в который раз просила прекратить баловство, иначе она запросит экстренной посадки и высадит труппу в ближайшем аэропорту.
- Как нога? – поинтересовался Степанов у Павла.
- Спасибо. Лучше, - вяло отвечал тот, просматривая финансовые столбики газеты.
Степанов сел на место рядом с Володей. Володя жадно поглощал рассыпчатые куски помонии.
- Володя, по-моему, в салоне абсолютно гнусно пахнет?
- Это от меня, - признался Володя. – Вернее , из сумки моей,- Володя толкнул саквояж под сиденьем. – Я кожу для тёщи исхитрился прихватить.
- Странно. Пахнет трупом.
- Труп и есть. Кошку во дворе лагеря Родригеса помнишь? Ободрала, рысь! – Володя закатал рукава , показал оцарапанные предплечья.
- Ягуар!
- Какая разница! Главное кожа… Маленький ещё. На полушубок лишь хватит. Я в багаж не стал сдавать. Украдут! Тёща будет довольна.
Степанов брезгливо отодвинулся от Володи, насколько позволяло кресло.
- Записанько, у тебя жена есть? Или только тёща?!
Над ухом Степанова склонился Витя:
- Дядя Валера. Давайте отойдём на секунду.
Степанов встал, пошёл за Витей. Группа суровых молодых латиносов, проигравших серебряную салатницу Дэвиса, она уткнулась в колено внушительному бразильцу, проводила сыщика и юношу тяжёлым взглядом. Мальчик повёл Степанова в нишу за перегородку, где стояли напитки и остатки обеда.
Пробираясь по ряду, Степанов услышал слова Кальвадоса, обращённые к баронессе:
- Конечно же, брат мечтал принять участие в вашей экспедиции, но здоровье не позволяет ему покидать пределы дорогих швейцарских горнолыжных курортов. Знаете, необратимая форма аллергии…
Марина возмущалась, ей опять подали рис. Никто не желал знать, что она рис терпеть не может.
- Дядя Валера, вы ничего не заметили странного в Кальвадосе? – оглядываясь, не следит ли кто, спросил Витя.
- Нет. По-моему, Кальвадос вполне оклемался после операции. Поведение его объяснимо. Он летит к брату…
- Но семь признаков!
- Какие ещё семь признаков?
- На самом деле их восемь. Нам с Полли рассказывал настоящий Кальвадос, как отличить его от двойника. У того, рядом с баронессой, замазано гримом тёмное пятно на правой щеке, он прихрамывает, он брит, он жует жвачку, чтобы скрыть сколотый передний зуб и ужасно потеет!
Степанов присмотрелся:
- Ничего не вижу. Тебе показалось. Никакого пятна нет. Гляди, вот он улыбается. Все зубы целы!
- Значит, вставил… - вздохнул Витя.
- Эх, ты, сыщик,- Степанов добродушно щёлкнул мальчугана по носу. – Как твоя подружка Полли?
- Её собирается увнучерить баронесса.
Степанову претило вспомнить, что догадки Вити неизбежно оказывались правдой. Хотелось верить, в Европу летит истинный Кальвадос.
- Смотрите, яхта Родригеса ! – закричала Полли.
Самолёт вышел из облаков. Внизу открылся океан и просторным устьем вливавшаяся в него Амазонка.
В океане, покачиваемая волнами вырисовывалась белая яхта с чёрным флагом, белым кругом и буквой «R» в центре. Полли утверждала, что разглядела полковника, Эстер, Капитана, Боцмана и выводок бультерьеров во главе с Пиратом, носящихся по палубе. Кроме Полли, никто никого не видел.
На яхте вспыхнула булавочная головка света. Она отделилась от кокпита, понеслась вверх. Вдруг страшный удар сотряс самолёт. Люди покачнулись. Кто-то закричал. Стоявшая стюардесса повалилась на спинку кресла. Транспортный самолёт, чётко различимый, следовавший параллельно, озарился пурпуром. Языки пламени выскочили из сопел и потекли к хвосту.
Транспорт нырнул вниз. В полторы минуты он проскользнул над Амазонкой, задевая камыши. Стаи серебристых бакланов, ярких туканов, изумрудных квезалов взмыли в небо. Мутные воды Амазонки расступились, пропустив внутрь самолёт , а потом сомкнулись.
Здесь в истории Кальвадоса можно было поставить точку, если б через сорок восемь месяцев она не продолжилась самым неожиданным образом.
II.1
На склоне Килиманджаро на скамейке смотровой площадки сидел маленький лысый человек, одетый в светлую горнолыжную куртку. Носами трековых ботинок он машинально выковыривал камни песчаника, устилавшего дорожку. Голубые глаза его рассеянно блуждали поверх раскрытого на коленях ноутбука. От компьютера шёл шнур к мобильному телефону, который человек держал в руке. Он жал на кнопки. Иногда у него что-то не получалось, тогда человек менялся. Рассеянный взгляд обретал сосредоточенность. Тонкие губы кривились в свистящих ругательствах. Левая кисть крепко оглаживала лысину, игравшую жёлтыми пятнами в лучах восходящего солнца. На голове давно ничего не росло. Волосы выпали. Вместо них череп у шеи покрывал жалкий пух, окрашенный зорёй в золото. Расстроенный человек загребал пух толстыми пальцами с лакированными ногтями в виде часовых стёкол и пытался выдрать, причиняя себе боль. От чересчур сильного щипка он вскрикнул. Звук голоса образумил его. Он успокоился. Неполадки компьютера устранились. Человек закрыл ноутбук, отложил телефон и подошёл к краю ограды. Окружающие горы плавали молочными шапками айсбергов в океане тумана. По дороге гнали буйволов. Животные ощущались протянутыми рыжими массами, раздвигавшими дымку. Рога торчали явст-венно над белёсой пеленой, раскачиваясь сказочным оружием аборигенов: пиками, рогатинами, секирами. Чёрные орланы сели на ограду рядом с лысым человеком и смотрели на него тупыми голодными глазами.
На дороге из тумана выплыл треугольный флажок на планке, следом - несший его проводник, чернокожие носильщики и группа японских туристов.
- Господин Кальвадос, вам лучше вернуться в шале. Сегодня утренний воздух свеж, - заговорил, приближаясь, рыхлый пожилой мужчина в очках и тоже в горнолыжной куртке.
- Ладно, Макс… Боже мой, как хорошо! – Кальвадос указал на стаю белых пернатых, вырвавшихся из тумана и крутой петлёй взмывших в голубое небо. Очертания птиц размывались, будто к их крыльям прилипли хлопья дымки. – Африканский воздух полезен для меня. Теперь он заменяет альпийский.
Слеза набухла в уголке глаза. Кальвадос отвернулся, потом справился с волнением и спокойным взглядом окинул дворецкого.
- Наконец отправил… Зрение подводит. Пришлось сначала набрать на компьютере. Отправил с телефона. Чёрт знает что!.. На телефонах делают такие крошечные кнопочки, букв не разглядишь. А мои толстые пальцы давят на две кнопки сразу. Тут нужно ногтем нажимать , а их вчера подстриг… Читай.
Кальвадос раскрыл ноутбук, показал послание:
- « Моё состояние здоровья резко ухудшилось. Возникла аллергия на альпийскую растительность. Врачи посоветовали поменять страну. Климат Санкт-Морица стал сух для меня, сейчас я в горах Африки. Брат исчез. Есть сведения, он потерял себя. Проводит старость в притонах Амстердама. На племянницу надежды нет. Она помешана на замужестве. Мысли не о дяде… С Санкт-Морицем не связывайтесь. Мне оттуда ничего не передадут. При переезде - фактически бегстве, часть ценных носителей информации я уничтожил, часть забрал с собой. Мои швейцарские слуги перекуплены Родригесом. Предприятие по производству яблочной водки пошло с молотка. Деньги перевёл в акции… Положиться могу исключительно на вас…» - Кальвадос осёкся. – Гляди!
Сообщение в компьютере задрожало, словно по нему пробежала волна, или туман пробрался внутрь, колебля буквы.
- Ты знаешь, что случилось?! – вскричал Кальвадос.
- Нет, мой господин.
- Тупица! В твоей молодости существовали лишь старые модели!!... Кто- то залез на мой сервер и скачивает письмо.
- Я ничего не вижу.
- А я знаю, это Родригес!.. Полковник не оставил меня в покое. Но он не получит ничего.
Красный бильярдный шар солнца, в такой играют боги, раздвинул кефирную пелену, окрасил в розовое птиц, площадку, лица людей. Общий крик восторга издали японцы. Защёлкали камеры.
Кальвадос, поддерживаемый старым слугой, спускался вниз по дорожке. Ночью выпала изморось, ноги разъезжались на гравии. Гвоздичное дерево у туалета облюбовали серебристые скворцы. Кальвадос остановился, чтобы полюбоваться игрой света в их оперенье. Скворцы встряхивались, брызгами рассыпалась роса. Миллиардами искр разлетались лучи от капель, спрятавшихся на хвостах и крыльях птиц. Дворецкий выломал палку, подошёл к туалету, с силой постучал по кирпичной стене. С рыканьем из туалета выскочил проводивший там ночь лев.
Макс остался стоять на дорожке. Кальвадос зашёл в туалет. Оттуда донёсся его твёрдый моложавый голос:
- В кладе Кида IV-го , я уверен , как в себе. Мы легко поднимем его, и у нас появятся средства для более серьёзной операции- возвращения в Амазонию и подъёма немецкой казны из речного ила. Как бы операция не казалась примитивной, мне нужны помощники.
- Не следовало бы нам нанять аборигенов? – осмотрительно предложил дворецкий. – Какие-то средства у нас ещё остались.
- Банту – абсолютно ненадёжны. В Танзании и Кении доверять никому нельзя. Население обоих стран живёт грабежами и обманом туристов. Мошенничество блуждает у африканцев в крови. О-ё!...
- Что стряслось, мой господин?- Макс сделал движение, чтобы сойти с до-рожки.
- Я тут чуть не провалился… И министерство туризма Танзании называет тропу на Килиманджаро треком пяти звёзд. Этот туалет - минус одна звезда. Последнее здоровье потеряешь!! Не хватало здесь ещё умереть. С моей астмой легко задохнуться среди миазмов… Мне необходимы верные помощники, а не местная шантрапа. Сам я с горы не спущусь. Нужно, чтобы кто-то другой руководил операцией. Я положился бы на русского милиционера, приезжавшего прошлый год ко мне с Санкт-Мориц. Он – пижон, но прекрасно дерётся. И вроде бы с головой, хотя мне так и не удалось поставить его на лыжи.
- Тащить в Танзанию русских – безумие.
- А ты предлагаешь привести французов, чтобы они тут же открыли дискотеку и не вылазили из неё? Или американцев, которые вместо пиратского клада начнут искать нефть, потому что по их узости ума это надёжнее?.. Японцев и немцев я не люблю за правильность. Поверь, любая нация, кроме русских, сочтёт меня за сумасшедшего. И русские найдут деньги.
- Почему не взять средства у баронессы фон Галль? Она доверяла вам.
- Ты что ничего не знаешь? – отвечал Кальвадос, покидая туалет и на ходу подтягивая слаксы. – Я не видел баронессу с тех пор, как покинул Санкт-Мориц. Она не ответила ни на одно из пяти моих писем. Телефон её отклю-чён. На её вилле вот уже полгода никто не берёт телефонных трубок. Старуха то ли померла, то ли её прикончил одним из известных ему семидесяти семи способов мерзавец Родригес…
- Простите, не окажите ли любезность запечатлеть нас на безумно кра-сивом фоне, - к Кальвадосу обратился усатый мужчина средних лет в широкополой, низко надвинутой шляпе. Его сопровождала миловидная платиновая блондинка. Оба туриста были одеты в утеплённые горные куртки, брюки, на ногах – трековые ботинки.
- С удовольствием, - вежливо улыбнулся Кальвадос.- Сам я не фотографи-рую… Макс, помоги, - обратился он к слуге.
Дворецкий взял фотоаппарат. Мужчина и женщина встали, обнявшись, у поворота дороги.
- Подниматься на Килиманджаро – трудное удовольствие. Не за что бы не пошла, если б не муж,- заметила туристка.- Лучше неделю танцевать на венском балу или на самбадроме в Рио , чем шаг за шагом тащиться к вершине.
За спинами туристов раскрывался великолепный неземной пейзаж. Опустившийся туман обнажил пунцовые сопки потухших вулканов. Белые шапки ледников торчали среди них, как шампиньоны на марсианской почве. Приглушённые тона лишайников сглаживали уступы скал. В ногах восковыми свечами поднимались закруглённые листья лобелий. Орлы-скоморохи, выделывая немыслимые пируэты, скользили вниз, собирая грызунов на завтрак. В гармонию не вписался неприятный визг обезьянки - потто.
- Внимание, снимаю! – дворецкий нажал на кнопку фотоаппарата и коротко вскрикнул: - Ой, меня, что-то укололо!
Из кнопки фотоаппарата высунулась тонкая игла. Дворецкий осел и медленно свалился на тропинку. Родригес перешагнул через него:
- Давненько не виделись, господин Кальвадос… С моей подругой Эстер вы уже знакомы.
Оживлённо беседовавшие японцы, сопровождаемые носильщиками, спускались к автобусам. Японцы не могли не заметить лежавшего на тропинке дворецкого. Злая гримаса пробежала по лицу Родригеса, но он тут же совладал с собой, нимало ни сумняшеся, обратился к японцам по-английски:
- Господа, моему пожилому другу сделалось плохо. Не выдержало горного подъёма больное сердце. Не поможете ли донести старика до машины?
Японцы подошли. Чернокожие носильщики, всегда при восхождении на Килиманджаро имеющие носилки, развернули их.
Дворецкого укладывали на носилки, когда загнанный в мышеловку Кальвадос воззвал к туристам:
- Прошу вас не верить ни одному слову этого человека, - сказал он, указывая на Родригеса.- Это опасный мафиози из Парагвая – полковник Родригес. Длительное время он преследует меня и мою семью.
Родригес стоял и широко улыбался. Ничто в нём не намекало на опасность, о которой заявлял Кальвадос. В пару ему Эстер держалась безупречно. Родригес выглядел джентльменом. Когда Макса уложили на носилки, он участливо положил тому руку под голову. Накрыл лицо шёлковым платком от мух.
Несчастный Макс не приходил в чувство. Мышцы его коченели. Носилки понесли вниз. По пути шёлковый платок слетел, Эстер подняла его.
Кальвадос бурно рассказывал японцам о злодеяниях Родригеса, о кладах, которыми он пытался завладеть, о его всё дозволяющих средствах. Японцы воспринимали Кальвадоса, как больного. Они деликатно посмеивались и отводили глаза. Японцы много разговаривали на своём языке. История напоминала скандал в благородном семействе. Родригес , Эстер и Кальвадос составляли родственную ассоциацию энергичной молодёжи и безумного старика. Кто есть кто, догадайтесь сами.
Кальвадос заявлял, что его хотят похитить, но Родригес не производил никаких попыток. Если Кальвадос говорил чересчур фантастические вещи, Родригес старался дружески похлопать его по плечу. Кальвадос брезгливо и испуганно стряхивал руку.
У автобусов Родригес распорядился положить дворецкого на заднее сидение своей машины. Кальвадос пытался воспрепятствовать. Он советовал везти больного в госпиталь на автобусе. Но в автобусе не было места, а на машине добраться до врачей, пожалуй, быстрее.
Кальвадос забрался в автобус к японцам и категорически отказывался оттуда выходить. В его мобильнике села батарейка, и он просил водителя предупредить о происшествии полицию.
Автобус уехал. Родригес замешкался у машины. Как только автобус скрылся за скалой, к «альфа-Ромео» Родригеса быстро подошла группа крепких молодчиков, слонявшихся у других автомобилей.
- Переложите старика к себе в багажник, - приказал Родригес. – А то ещё не выдержат сфинктеры , и он нагадит мне в салоне.
Молодчик выполнили требование. Дворецкого небрежно швырнули на рассыпанные ключи в заднике «тайоты» .
- Выкиньте дерьмо в ближайший кратер!- крикнул Родригес, трогая машину.
«Альфа–Ромео» и ещё три автомобиля рванули догонять автобус.
- Ох, уж эта страна Восходящего Солнца!- свирепо ударил по рулю полковник. – Как не вовремя!
- Милый, ты такой умный! – восторженно попыталась прильнуть к Родригесу Эстер.
- Отстань! Не до тебя, - оттолкнул её полковник.
Автобус спускался по серпантину горной дороги. Колючий кустарник нависал тоннелем. Жёсткие листья стучали по крыше и стёклам. На изгибе дороги у рыжей скалы лежал пятнистый леопард. Автобус замедлил ход. Водитель сигналами заставлял животное уйти. Туристы оживились. Японцы просились выйти на шоссе. Им не позволяли. Леопард позёвывая лениво ушёл. Заминки оказалось достаточно, чтобы « альфа-Ромео» и другие машины настигли автобус. Теперь они ехали сзади, не делая попыток обогнать.
День разгорался. Собиравшие червяков, чибисы и белоснежные секретари вспархивали из-под колёс. Становилось душно. Кондиционеры работали, но недостаточно. Чем ниже спускался автобус, тем хуже делалось сидевшему на переднем сидении Кальвадосу. Аллергическая отдышка, спровоцированная тропическими испарениями, просачивающимися в салон, усилилась. Сердце глухо стучало. В боковое зеркало Кальвадос видел алое «альфа-Ромео». Приходилось выбирать, попросить остановить и сдаться на милость Родригеса или рисковать и умереть от удушья в автобусе среди японцев.
Витя играл на компьютере. Он сражался с серыми кораблями Родригеса. Над кораблями реяли чёрные флаги с белым кругом и жирной латинской «R» внутри или белые флаги , опять же с чёрным «R».
- Сколько не играю, постоянно проигрываю, - пожаловался Витя Полли, приехавшей изучать русский язык в семье и остановившейся у них.
Витя стрелял из пушки. Всплески попаданий взрывали волны. Командный катер Родригеса загорелся.
- Ура! Ты поджёг «Эльдорадо»! – захлопала в ладоши Полли.
- Что толку? Родригес успел перейти на другой корабль. Видишь маленькую фигурку? – сосредоточенно отвечал Витя.
- Посмотри почту, Витя. Не пришло сообщение от моих бабушки и дедушки из Америки?
- Хорошо. И от баронессы фон Галль. Ты давно с ней общалась?
- Как только ей стало хуже, она отправила меня в Штаты. Я посылала ей электронки. Сперва она отвечала, потом перестала.
- Что делать, возраст!- вздохнул Витя. – О, чёрт, мой сайт блокирован!!
- У тебя есть свой сайт?
- Естественно. Один официальный: www. vitya@.ru и два-три – так, левых.
- Как левых?
- Мне сообщения приходят, якобы по ошибке, на другие открытые сайты. Я захожу и читаю. Очень удобно… Смотри, мне завалили почтовый ящик e- mailами. Не могу открыть. Работа парализована.
- Может, тебе мстят хакеры?
- За что? Свои своих не трогают.
- Попробуй открыть хоть одно сообщение.
- Я пытаюсь…. Вот, получилось. Рисунок. Сообщение в виде рисунка.
- Что это?
- Яхта «Эльдорадо» , которую я сжёг. Понятно, чьих рук дело!
Полли фыркнула:
- Родригес и Эстер совсем опустились. Воюют с детьми!
- Вот вещь важная.
Витя открыл письмо Кальвадоса. Дети посерьезнели, долго изучали его молча.
Полли вслух зачитала окончание письма: « … положиться могу исключительно на вас. Разыщите Павла. Пусть срочно вылетает на Занзибар.»
- Мы должны помочь Кальвадосу,- заключила Полли.
- Как? У тебя хватит денег на билет до Африки?
- Если б и хватило, пограничники нас не пустят туда без взрослых.
- Придется о Кальвадосе рассказать предкам, - огорчился Витя.
- Твоему папе. Он знает Кальвадоса. Как говорят по-русски , он в теме.
- Ему – исключено. Как отец поможет? Ему ещё месяц торчать в клинике анонимных алкоголиков.
- Твой папа – молодец. Вовремя остановил вредную привычку.
- Ещё бы вовремя! Отца в клинику мать упекла.
- Дети, к столу! – послышался голос Витиной мамы.
- Может, поделиться с матерью? – осторожно спросил Витя.
- Нет, нет и нет, - отрезала Полли. – Твоя мама – женщина, а на женщин положиться нельзя.
Витя выключил компьютер.
Дети уселись за стол. Их ждал яблочный пирог.
- Полли, я разговаривала по телефону с твоей бабушкой. Она сказала, никаких дискотек в Москве. Так что придётся потерпеть. Вернёшься в Америку, там развлечёшься.
Полли накуксилась. Глазами она показала Вите, как права, что на женщин нельзя положиться. Всегда жди запретов.
Витя и Полли шли по голубым коридорам наркологического отделения.
- Неужели они все алкоголики? – спрашивала Полли, искоса изучая встре-чающихся разновозрастных и разнополых людей.
- Тут других не держат.
- Выглядят вполне прилично.
- Родригес с Эстер – тоже воплощённая любезность.
- Вы что здесь делаете?- преградила детям дорогу полная сильно выкрашенная медсестра.- Марш в детское отделение!
- Нам не нужно в детское отделение, - смутился Витя.
- Ой-ой, взрослых из себя корчат!- шутливо надулась медсестра.- Молоко ещё на губах не обсохло.
- Мы – не эти…- Витя не решался произнести слово.- Мы посетители.
- Тогда другое дело, - осклабилась медсестра, дыхнув несвежестью.- Кого ищем?
- Отца.
- Запойный или нон-стоп? Добровольный или принудительный?
- Анонимный алкоголик Борис Иванович Косоглазов, из Ясенево, - подтвердил Витя.
Лоб сестры отобразил мыслительную деятельность:
- Дополнительная информация есть?
- Новый русский коммерсант, - добавила Полли.
- Знаю, - сказала медсестра.- Пойдёмте.
Полли и Витя увидели Бориса, идущего им навстречу. Они его не сразу узнали. Взгляд потуплен. Настроение подавленное. Большие пальцы щёлкают поверх указательных, будто монеты считают. Фигура согбенная.
- Папа! – воскликнул Витя.
- Извини, что в таком виде , сынок. Побочный эффект от лекарств даёт знать, - Борис попытался вскинуть голову, но его опять пригнуло скобой.- Добрый день, сударыня! – приветливо, насколько позволяла скованность, Борис улыбнулся Полли.
Витя обошёл отца с боку:
- Во что тебя превратили, Борис!
- Врачи – убийцы, - подтвердил Борис.- Мать ничего не передала?
- Только привет.
- А ты… не принёс!
- Нет.
- Тоже с ними?
- Ага. Тяжело в ученье, легко в бою, как сказал Суворов.
- Он не пил… Станем в уголок, дети. Мы мешаем, - Борис отвёл Витю и Полли к окну с небьющимися стёклами.
По коридору очередь больных потянулась за таблетками. Вытянувшиеся лица, потухшие глаза. Сестра выдавала таблетки в пластмассовых стаканах с надписанными именами. Больные раскрывали рты. Медсестра шпателем проверяла, проглотили они таблетки или спрятали под язык, чтобы выплюнуть.
- Сто грамм их взбодрили бы, - сказал Борис про больных.
- Я принёс циклодол, - Витя показал коробку препарата, снимавшего скованность.
- Давай скорее. Циклодол в отделении на вес золота. Нам по одной таблетке дают,- схватил и поглубже запрятал лекарство Борис.- Я тут Све-ту встретил. Помните тетю Свету, которая неудачно вышла за полковника Родригеса?...Тоже в отделении лечится. Запила с горя.
- Любовь - не кошка, - вздохнула Полли. Она изучала русские пословицы.
- Мы к тебе вот что пришли, - выкладывал Витя.- Кальвадос в бегах. Просит помощи.
- Полковник достаёт?
- Угу.
- Заруби на носу отцовское слово : ни в коем случае не вмешиваться. Фир-мачи сами разберутся… Кальвадосу, может, так и надо. Он мне сразу не понравился, то ли шизик, то ли зэк в отставке. А с полковником Родригесом у меня дело о рыбе не завершено. Если он для Гвая мурманскую сельдь возьмёт, не трогать его дважды. Если продинамит, конопатьте, но полёгкому, без эксцессов.
- « Диего Кальвадос погубил себя в амстердамских притонах», - процитировал Витя письмо. – Речь идёт об его однояйцовом близнеце, тоже Кальвадосе.
- У него был брат? Я не знал.
- Дядя Степанов в самолёте рассказал.
- Ещё мент!.. Ну у тебя и круг общения, сынок! Потерялся, безотцовщина!! Выйду из клиники, серьёзно воспитанием займусь.
- Что делать с Кальвадосом?
- Не отвечать.
- Он просит найти Павла.
- Не связывайтесь.
- Найти дядю Валеру?
- Категорически нет.
- Косоглазов , на уколы! – прогремел притворно ласковый голос медсестры.
- Мы пошли, - сказал Витя.
- В следующий раз пустой не приходи. Прихвати чекушку… Привет матери, поцелуй сестру. Не забывай мой слоган: « Вся жизнь – разводка. Деньги – вперёд!»
Витя с Полли пошли по коридору.
- Ты в школу-то ходишь? – догнал голос отца.
- Отстань! – пробубнил Витя.
- В другой раз дневник принеси.
- Разбежался!
- Сложные у тебя отношения с отцом, - заметила Полли, когда они с Витей выходили из клиники.
- Тяжело жить с кретином, - отвечал Витя.
- Нельзя так про отца.
- Я – объективно. Предок не понимает, где Кальвадос, там бабки. И заработать можно больше, чем на мурманской рыбе. Атавистическая скудость мышления!
- Давай искать Павла, - предложила Полли.
Борис заискивающе улыбался медсестре:
- Анжела, девочка, постарайся не больно. Не как в прошлый раз.
- У меня рука лёгкая, - подтвердила Анжела, комплекцией напоминавшая откормленную липецкую мясную тёлку.
- Вчера в седалищный нерв попала.
- Промахнулась, - спокойно призналась медсестра.
Борис спустил штанину, опёрся о кушетку. Анжела шумно дышала у ягодицы с десятикубовым шприцом.
- Одевайся!- низким голосом приказала Анжела.
- Уже всё? Даже не заметил, - подольстился Борис.
Дело происходило в процедурной. Анжела подошла к столу, налила доверху спирта:
- Сегодня тренинг на отторжение. Доктор велел. Смотри, Косоглазов, на водку и воспитывай волю.
Медсестра перевернула песочные часы.
- Анжелочка, не оставляй меня с ней наедине, - промямлил Борис.- Это самое мучительное.
Грузная Анжела, покачивая плечами и бёдрами, ставя ноги на одну линию, как модель на подиуме, двинулась к двери. Щёлкнул замок.
- Гестаповцы! Пытают меня за мои собственные деньги, - мрачно мычал Борис, усаживаясь на кушетку и пулясь на водку.
Витя вскрыл отцовский сейф, выгреб на пол хаотично лежавшие бумаги. Большую часть сейфа занимали порножурналы, в них - стопки мятых визиток.
- А если отец заметит? – волновалась Полли.
- Не заметит. Он себя не помнит.- Витя брезгливо выставил на пол отцовские «заначки», две непочатые бутылки водки.
-Дети, что вы там делаете? – донёсся лукавый голос Витиной мамы.
- Попридержи дверь! – скомандовал Витя.
Полли неуверенно пошла к двери. Она стеснялась в чужом доме. Витя отодвинул Полли, подбежал к открывающейся двери, подпёр плечом. Мама толкала , Витя не пускал.
Удерживая створку, Витя подвинул к двери основательный диван .
- Всё. Не войдёт, - Витя смахнул пот.
Мама побилась о дверь раненой птицей и отошла. Зато младшая сестрёнка Вити заскреблась у пола мышью.
- Ксюшка, будешь подглядывать – убью!- ответственно пообещал Витя сестре.
В ответ из-под двери раздался тонкий режущий слух вой.
- Отцу расскажу, что вы в его документах рылись! – пригрозила мама, оттаскивая Ксюшу от створки, в которую она впилась мёртвой хваткой.
- Вот!
К проекту контракта поставки мурманской рыбы в Парагвай степле-ром была прикреплена визитка Павла. Витя немедля набрал телефонный номер.
- Павла можно? – поторопился спросить Витя.
Механический голос автоответчика безжизненно выдал:
- « Вы позвонили… 232-45-68, в квартиру Павла . Сейчас нас нет дома. Я в тюрьме…»
Послышался шум, будто человека оттаскивали от телефона. Лязг на-ручников. Визгливый стон Павла:
- « Оставьте сообщение после звукового сигнала или обратитесь в Бутырку.»
Хлопнула дверь. Переполненный автоответчик пикнул.
- Успел- таки наговорить, - подытожил Витя.
- Павел – тоже мафиози? – спросила перепуганная Полли.
- Кто у нас…- начал Витя и замолчал, не желая позорить страну.
- Меня бабушка предупреждала, - пробормотала Полли.
Витя побросал бумаги отца на место, закрыл сейф. Повесил ключи на карниз за штору, где они скрывались. Водку спустил в мусоропровод. Не производя шума, Витя и Полли одевались. В детской гулила Ксюша. Из гостиной доносился голос матери:
- Как мне не волноваться? Закрылись в кабинете отца. Уже полчаса. Подруга, тебе хорошо успокаивать, но от этого же бывают дети!
Полли и Витя поехали в Бутырку. Неприятная контролёрша выглядывала из окошка, высовывая крошечную головку на гусиной шее. Пялилась чёрными глазками–пуговками и допрашивала, кем они приходятся Павлу. Неподтверждённое родство ставило крест на попытках прорваться в Бутырку. В выдаче информации о подследственных контролёрша действовала по принципу: « Не сват, не брат – проваливай, гад!»
Не солоно хлебавши, Витя предложил вылавливать Степанова у следственных Управлений. Два дня стояли на Петровке, день - на Газетном, полдня – Полли замёрзла – на Калужской площади. Дети бы долго искали Степанова, если б он случайно не наткнулся на них.
От Новослободской дети ехали на Петровку на троллейбусе. Полли билет купила, а Витя не брал «из принципа». В передние и задние двери на остановке при пересечении Садового вошли два молодых человека, показавшие пассажирам красные книжки и бойко принявшиеся собирать штрафы. Очередь дошла до Вити. Он показал самопальную «корочку» инвалида детства. Проверяющие засомневались в действительности документа.
- Платите штраф, Виктор Борисович, - вежливо потребовал молодой инспектор.
- Платить мне не положено. Я – инвалид, - смиренно отвечал Витя.
- Признаков заболевания не вижу. Ваш документ фальшив. У метро купили?
Витя изготовил «корочку» на компьютере и цветном ксероксе. Его профессиональный реноме грубо задели.
-Предъявите ваш документ,- потребовал Витя.
- Я уже предъявлял документ пассажирам. Не заметили?
- Предъявите повторно, - потребовал оскорблённый в лучших чувствах Витя.
- Пожалуйста.
Витя изучил предъявленный документ:
- Фальшивка, господин Синебрюхов. Печать расплылась. Где борода?
- Бороду я сбрил.
- Я могу назвать серию цветного ксерокса, на котором изготовлена ваша «корочка».
- Ах, ты, сосунок!
- Не оскорбляйте меня. Дети – это взрослые в потенции.
- Ты хочешь сказать, что из тебя вырастет – «я»?
- Вдумайтесь в ваши слова… Покажем удостоверение водителю. Если он вас знает, я заплачу.
Витя энергично протискивался вперёд.
- Что ты с малолеткой размусоливаешь?! – послышался негодующий голос другого проверяющего.
В салоне пассажиры, слышавшие перебранку, уже активно призывали не предъявлять билетов и проездных. Контролёры – поддельные.
- Вышвырни мальчишку на остановке! – командовал задний контролёр.
Передний попытался вырвать «корочку» у Вити. Тот вцепился намертво. Контролер тянул к себе, Витя - к себе. Удостоверение разорвалось. Молодой человек разразился дикой бранью:
- … … … … …
Витя ответил:
- …. …. …. ….
Пробравшийся через толпу второй контролёр собирался сообщить о поведении Вити в школу, а для начала совершить прилюдный самосуд. Надрать отроку уши мешал включённый Полли диктофон. Заслышав русский сленг, она немедленно включила его, чтобы на досуге изучить язык в данном направлении.
Витя кому-то наступил на ботинок. Хозяин ботинка повернулся. Это был Степанов.
- Билеты надо всё-таки покупать. Твой отец – не бедный, - сказал Степанов на улице. Он спас Витю ценой эвакуации из автобуса.
Витя покраснел.
Полли бурно выложила Степанову, что необходимо срочно разыскать дядю Павла. Степанов скучно улыбнулся в ответ. Он не станет ничего предпринимать, не уведомив начальство.
- Зачем вам эти гадкие дядьки! – вскричала Полли. – Я видела их в сельве. Один кучерявый, весь из себя, глазки вспыхивают, как купюры увидит ( Степанов догадался, описан Данила Евгеньевич ). Второй – пришибленный, с головой – яйцом динозавра ( подполковник Скакунов). Всё чего-то вынюхивал, высматривал. С вечным своим фотоаппаратом. Он спрашивал, нет ли поблизости от нашего дома в Айове ракет.
- Он и тебя спрашивал?! – изумился Степанов.
- А как же! И очень подробно.
- Совсем неумно со стороны Скакунова.
Полли подбоченилась:
- Вот!.. И зачем они вам нужны?
- Дольщики… - прошептал Степанов. Громко он сказал: - Эти дяди, особенно Данила Евгеньевич, кучерявый, как ты его называешь, начальник отдела, где я работаю. Я обязан информировать его о всех происшествиях.
- И даже личных?- поддержал Полли Витя.
- Дело не личное, - упрямился Степанов. – Меня не отпустят с работы для занятия им.
- Занимайтесь в свободное время.
- Но мне придётся писать официальные запросы!.. Дети, не надо плохо о моём начальнике. В его лице государство мне платит денежку.
- Опять меркантильный вопрос. Я так и знала! – негодующе подпрыгнула Полли.
Степанов провёл детей на Петровку. Они поднимались по красным коврам с деланным безразличием. Чтобы развлечь спутников, Степанов показал им музей. Полли заинтересовала живопись – портреты надутых офицеров на стенах. Девочка собирала репродукции импрессионистов, а потому разбиралась в портретике. Увиденное она восхищённо обозвала « российским постампиром». Витя прилип к стеклянным ящикам с ножами, стилетами, топорами и иными орудиями убийств.
Данила Евгеньевич оказался на месте и принял компанию неожиданно радушно. Отказался от посетителей, отключил селектор. Секретарше он приказал никого не принимать, принести чаю и конфет.
Дети мирно угощались шоколадными конфетами, бубликами и чаем. Они расслабились, неприятный образ Данилы Евгеньевича рассыпался. Он предстал добрым общительным человеком, у которого работать Степанову за счастье. Верхом доверия стало усаживание Полли на ногу и раскачивание, как на качелях. Данила Евгеньевич очень интересовался Педро. Его беспокоило, не отразилось ли на психике длительное пребывание среди обезьян. Как оно должно отразиться? Во что следовало превратиться Педро? – недоумевала Полли. Ну, не знаю. Может быть, он сейчас ходит вот так. Данила Евгеньевич спустил Полли на пол и изобразил гориллу, в припрыжку скача в мундире и погонах по собственному кабинету. Витя и Полли до слёз ликовали представленному самоуничижению начальника Степанова. А где птичка Полли? Полли погрустнела, птичку съела кошка. « Ненавижу кошек!» - прорычал Данила Евгеньевич и залаял. Витя от смеха схватился за живот.
Дети безболезненно выложили о послании Кальвадоса и необходимости разыскать Павла. Показали его визитку. В самый неожиданный момент дверь без стука раскрылась, и тихо вошёл подполковник Скакунов.
Воцарилась тишина, редкая и на Мамаевом кургане.
Сориентировавшийся Скакунов попробовал завоевать любовь детей раздачей коробок новой фотоплёнки, которой, как у фокусника, переполнялись его карманы. Скакунову ответили скупой благодарностью.
Дипломатичный Данила Евгеньевич поторопился отправить Степанова и детей в повторную прогулку по Управлению. Когда они вышли, Скакунов начальственно спросил:
- Что надо?
- Лысый Череп объявился, - неохотно выдавил Данила Евгеньевич.
- Где?
- Где-то в Африке.
- Чего хочет?
- Размазню Павла помнишь?
Скакунов хмыкнул.
- Ищешь?
- А чем же я ещё, по-твоему, занимаюсь?! – вскипел Данила Евгеньевич.
Данила Евгеньевич вышел из кабинета, чтобы Скакунов не слышал его разговора с секретаршей. Ей он назвал, с кем связаться для розыска Павла. Держа перед глазами визитку, секретарша звонила.
Пока Данила Евгеньевич общался с секретаршей, дверь в кабинет он из осторожности не прикрыл, Скакунов успел влепить ему пару прослушивающих «жучков»: под стол и в лампу.
- Лысым надо заниматься, - назидательно сказал Скакунов, когда Данила Евгеньевич вернулся.
Скакунов подошёл к настенному зеркалу и попытался грязными ногтями выдавить прыщ на черепе:
- Где Лысый, там и деньги. А где большие деньги, там мировая преступность, наркотики и вооружение.
- Скакунов, ты мне выговариваешь, точно лишь вы в ФСБ работаете, а МУР отдыхает! – вырвалось у Данилы Евгеньевича.
- Если ты, Данила, бурлишь, значит, сознаёшь вину, - хладнокровно отвечал Скакунов, помня, как долго Данила Евгеньевич скрывал наличие парагвайского клада.
Вошла секретарша, передала Даниле Евгеньевичу белый листок, забрала пустые чайные чашки, фантики от конфет.
- Павел Метаморфозов в бутырской больнице, - сообщил Данила Евгеньевич.
Скакунов жадно схватил листок, стараясь вычитать и то , чего нет.
- Что он там забыл?
- Лечится!
- По какому делу проходит?
- Зиц-директор.
Данила Евгеньевич велел разыскать Степанова. Тот оказался недалеко. Отведя Степанова от Вити и Полли, Данила Евгеньевич приказал немедленно ехать в Бутырку.
- И не слова подонку, - добавил шёпотом Данила Евгеньевич, глазами указав на свой кабинет, где остался Скакунов.
Степанов повиновался. В боковое зеркало приёмной, специально так висевшее, Данила Евгеньевич заметил: Скакунов маленьким шпионским фотоаппаратом, вмонтированном в авторучку, перефотографировывает визитку Павла и листок с информацией секретарши.
- Чем ещё могу быть полезен? – широко улыбнулся Данила Евгеньевич, возвращаясь в кабинет.
Скакунов, успевший спрятать «авторучку» в нагрудный карман, подошёл к Даниле Евгеньевичу, приблизил дышащее луком лицо. Данила Евгеньевич перестал ощущать запах своего одеколона.
- И не смей со мной разговаривать в подобном тоне!
- А ты со мной!...
Скакунов крякнул, пошёл к двери.
- Чего приходил? – в спину спросил его Данила Евгеньевич.
- Проверка у тебя. Хотел предупредить… Не забывай, ты – мой подшефный. По доброй воле держи меня в курсе дела с Лысым.
Витя, Полли и Степанов, как и ожидалось, нашли Павла в тюремной больнице. Он сидел на кровати в переполненном кожно-венерологическом отделении. Степанов попросил других больных выйти. Скрывая неприязнь, дети разглядывали сильно переменившегося Павла. Он обрюзг, но не плотным жирком, а жидкостным отёком. Щёки и подбородок обросли редкой щетиной - стрелки лука в выжженной химикатами почве. Глаза потускнели и провалились в набрякших жёлтых веках. На шее красовался шрам резкого раздражения. Голову Павла выбрили. С бородой и усами он принял образ лешего. Нос картошкой выдавал славянина. Одежда Павла обветшала. На коленках топорщились протёртые трико. Мятая взъерошенная байковая сорочка вылезла нитками. Павел стыдливо натягивал сорочку до костяшек пальцев.
Степанов подошёл к окну, заглянул в безрадостный двор с близкой кирпичной стеной напротив. Группа подследственных толкала облезлый бак с помоями. Распущенный в неглаженных штанах контролёр вяло приглядывал за ними. Поверх кителя для тепла он накинул гражданское пальто.
- Он? – спросил Степанов про Павла.
Витя уставился на Степанова.
- Он, - подтвердил он через паузу.
- А ты? – обратился Степанов к Полли.
- Похож на дядю Павла, - сказала девочка.
- Зачем так?- подавлено улыбнулся Павел.
- Мало ли, - отвечал Степанов.- Я с понятыми. Вдруг тебя подменили. Жизнь сейчас такая… Как до бытия тюремного дошёл, дорогой Павел?
Павел неловко заёрзал на постели. Он прятал глаза.
- Я что? … Я только подписывал.
- Вот и доподписывался!... Учредителя твоего тоже ищут. Я дело смотрел. Ни компьютеров, ни кредита. Сидеть тебе, Павел, пять лет.
- А в джунглях казался нормальным человеком?!- вырвалось у Полли.
- Я не изменился, - процедил Павел. – Что касается срока, я ранее не судим. Адвокат обещал освобождение из зала суда.
- Ему платят, - заметил Степанов.- Надо всегда глядеть, Паша, что подписываешь.
- Если б я глядел, мне бы не платили. Фик съездил бы в Бразилию и Пара-гвай.
- Логично… Почему в больнице?
Павел покосился на детей, потом задрал рукав сорочки. Кожу покрывали кровоточащие ямочки с чечевицу, кое-где из красного торчало белое, точно срезанные под корень стебли.
- Продолжает мучить гадость, которой нахватался в Парагвае.
Павел вынул из тумбочки завёрнутую в газету лупу.
- Посмотрите, если не брезгуете. Не бойтесь, на вас не перейдут.
Степанов взял лупу, пригляделся. Тонкие бледные концы, торчавшие из ран, шевелились. Дети подошли и тоже посмотрели.
- Южноамериканский дерматогельминтоз, - с тенью тщеславия назвал Па-вел.- Я вам вот ещё что покажу.
Павел поцыкал языком, так в Латинской Америке подзывают официантов. Хвостики в ранках зашевелились, наружу полезли молочные водянистые черви. Они ползли по коже в другие ранки, нежели те, откуда вылезли. Носики червей шевелились, различался лёгкий ворс. На нашедшие ходов гельминты кусали кожу, выгрызая свежие раны.
- Вам больно?- спросила Полли. Она жалела Павла, но испытывала к нему гадливость.
- Не то чтобы больно, неприятно.
- Червяки кусаются? – задал вопрос Витя, разделявший чувства Полли.
- Они не кусаются. Так кажется. Слюной разъедают кожу. В слюне у них нечто вроде кислоты. А питаются подкожно-жировой клетчаткой. Я про них всё уже знаю.
- Лечат? – поинтересовался Степанов.
- Нужен специалист по тропической медицине. В тюрьме нет, - Павел бе-режно завернул лупу в газету, положил на тумбочку поверх зачитанного медицинского справочника. – Когда мы из Парагвая летели, я успел полечиться в Лейкербаде и Цюрихе за счёт баронессы. Там уколы кололи, удаляли хирургическим путём, мазями мазали. Червяков меньше стало. Здесь таблетки дают – витамины. Гельминты от них жиреют. Они приспособились витамин В-1 в метаболизм включать. Вместо мази, я раны выделениями из ушей мажу. Мне «пассажир» , у окна с псориазом лежит, посоветовал. Ничего, помогает. Сера норки перекрывает, червям дышат нечем.
- На воздух подыхать выползают?
- Если на воздух, я их в банку, - Павел извлёк из-под кровати трёхлитровую банку, до половины заполненную бледными извивающимися гельминтами.
- Вы точно, незаразный? – спросила пятившаяся к дверям Полли.
- Они у меня везде,- вместо ответа Павел закатал штанины, до пояса расстегнул сорочку. Тело сыпью покрывалось укусами.- Иногда по старинке я петлички на червей накидываю. Поцыкаю, они головки поднимут. Я -ниткой… Незаразный я . Не сомневайся, потрогай, - с гордостью обречённого Павел подвинул руку к ближе стоящему Вите.
Преодолевая отвращение, Витя ткнул указательным пальцем между ран.
- Мне сероводородные ванны нужны, - сказал Павел.
- Собирайся, с нами пойдёшь, - вздохнул Степанов.
- Освобождение ?- обрадовался Павел.
- Потом расскажу. Кровью смоешь преступление.
Павел встал, взял справочник по тропической медицине и лупу:
- Я готов.
- Ещё вещи есть?
- Всё на мне.
Когда Павлу в канцелярии оформляли подписку о невыезде, Полли спросила:
- Дядя Павел, почему у вас странная фамилия, Метаморфозов?
- Фамилия моя, Митямарфа-са. Из двух имён предков. В паспортном столе перепутали. Паспортистка Овидия перечитала. Фамилия печенежская. Я – печенег.
- Печенеги вымерли, - заметил Витя.
- Не все. Я остался.
- Откуда вы знаете, что печенег? – спросила Полли.
- Родители рассказали. От предков к потомкам передаётся.- Мне надо нацию беречь, жениться обязательно на печенежке.
- Есть такие?
- Найти не могу. И предки не находили. Гены от браков размываются. Всё меньше в нас печенежской крови… Баронессу ты давно видела?
- Я три месяца у неё прожила. Потом она меня в Америку отправила.
- Поигралась старуха!
- Баронесса добрая, но старая, слабенькая… Она не звонит, не пишет. Может, её уже нет.
- Такие не умирают.
- Я приехала в Россию русский язык изучать.
- У Витьки остановилась?
Выйдя за тюремные ворота, Павел щурился, привыкая к яркому свету. В луже возились воробьи. Павел смотрел на них, будто никогда не видел.
2
Витя привёл Степанова, Павла, Скакунова и Данилу Евгеньевича до-мой, предложил сесть. Мест не хватило. Кресла заняли начальники. Степанову и Павлу пришлось разместиться на полу. Витя включил компьютер.
- Мальчик, ты его спроси, где именно в Африке он находится, - требовал Скакунов.
- Он же сказал, что на Занзибаре, - шипел Данила Евгеньевич.- Туда зовёт Павла.
Пальцы Вити бегали по клавиатуре , как по роялю. Лицо выражало воодушевление. Он занимался любимым делом.
- Проверим. Иногда исходящий адрес засекречен, - сказал Витя.- Но сейчас понятно. Сигнал вышел из Танзании с горы Килиманджаро. Специально отмечено: TAN. KI.
- Про мировые запасы Лысый… извини, Кальвадос что-нибудь пишет? - нетерпеливо допрашивал Скакунов.
- Он пишет только то, что пишет, - пряча раздражение, сказал Данила Ев-геньевич.
- Как же! – возмутился Скакунов.- Ты ФСБ за имбецилов держишь, Данила Евгеньевич? Сообщение Кальвадоса мы досконально проработали. Про Танзанию и Килиманджаро там ничего не было, а теперь открывается.
- Скакунов, выключи диктофон!
- Я его не включал.
- В кармане у тебя щёлкнуло.
- Какого чёрта!
Данила Евгеньевич ощупал Скакунову карманы.
- Если мы договорились, на доверии, значит, на доверии!... Специально к ребёнку пришли, чтобы служебные компьютеры не светить.
- Можно было в Интернет-кафе пойти, – сказал Степанов.
- Или ко мне домой,- добавил Павел.
- Про свою квартиру, Павел, забудь, – отрезал Данила Евгеньевич .- Квартира твоя опечатана, пойдёт с молотка по конфискации имущества. От налогов нечего уклоняться и кредиты банкам – возвращать!.. На послание из Интернет-кафе Кальвадос может не отозваться. Адрес Вити он знает, а ты – из деревни от дедушки предлагаешь?
- Операция разработана мной! – перехватил инициативу Скакунов.
- Хватит вам ссориться! – не выдержал Павел.
Снаружи под дверью скреблись. Скакунов и Данила Евгеньевич насторожились.
- Не обращайте внимания. Малолетняя Ксюшка,- небрежно пояснил Витя. Он заходил на сайты, набирал электронные адреса.
Мама Вити на кухне тревожно звонила Борису:
- Привёл четверых взрослых мужиков и заперся с ними в детской… На компьютере… Где Полли?.. И девочка с ними.
Мать постучалась в комнату:
- Витя, ребёнок, возьми трубку. Отец из наркодиспансера звонит.
- Отвали! – Витя засунул ножку своего стула в ручку двери.
- Как не воспитано!- сделала замечание Полли.
- Она воспитывала, - Витя указал на дверь.
- Садись! – Данила Евгеньевич встал, почтительно освободил Вите кресло.
Витя уселся, не поблагодарив. Он по уши загрузился в Сеть.
- Витя, зайди на сайт Кальвадоса, - посоветовал Степанов .
- Уже зашёл. Тут всё про водку… А вот. О-ё-ё. Сколько информации!
- Чего там? – с горящими глазами спрашивал Скакунов.
- Основные мировые клады и как их оперативно найти. Россия: золото Москвы, брошенное Наполеоном в Березину, библиотека Ивана Грозного…
- Это нам не надо.
- Чего?!! - Данила Евгеньевич смерил Скакунова с ног до головы.
- Мы потом посмотрим, - поправился Скакунов.
В двери опять застучали.
- Несу чай!- послышался наиграно благодушный голос матери.
- Открой! – приказал Степанов Вите.
Витя убрал стул. Мать внесла поднос с чаем.
- Здрасьте, - мама приятно улыбалась. Глаза мягко шарили по собравшимся, впитывая каждую мелочь, фотографически запечатлевая лица, одежду, размещение. Скакунов мог бы позавидовать. К чаю предлагались маленькие тосты на зубочистках, чтобы не выпачкать пальцы.
Вползшая Ксюша залезла к Вите на колени и загулила. Он спустил сестрёнку на пол. В ответ прозвучал невыносимый рёв.
- Мама, убери пилораму.
- Ксюша с вами хочет.
Полли посадила Ксению на подол. Та выпихивала девочку, стремясь занять её стул. Полли уступила. Ксения сучила ножками, махала ручками.
- Вы компьютерщики? - спросила мама.
- Да-да, - подтвердил Скакунов.
- Поломка на линии, - сказал Данила Евгеньевич.
- Мама, выйди!- строго попросил Витя.
Мама повиновалась. Ксюша осталась.
- А не послал ли сообщение Родригес? Откуда-то ещё через восточно-африканский сервер, чтобы заманить нас? – спросил Степанов.
- Возможно, - отвечал Витя, перескакивая с сайта на сайт.
- На какой ляд!- воскликнул Данила Евгеньевич . Мысль Степанова показалась слишком сложной. Она совсем не нравилась ему. В голове Данилы Евгеньевича вырос блестящий план, и он решительно отметал ему противоречащее.
- Очень мы нужны Родригесу! – согласился Скакунов.
- Павел , зачем Кальвадос вызывает тебя? – спросил Степанов.
- Если б я знал!- замялся Павел.- Тайна за семью печатями.
- Дядя Паша симпатичен старику, - предположила Полли.
Её реплику пропустили мимо ушей.
- Он тебе ничего не говорил?
- Нет.
- Не поручал?
- Нет.
- Говорил Кальвадос с тобой отдельно?
- Фактически нет.
- А если подумать?
- Когда по протекции баронессы я лечился в Швейцарии, Кальвадос заезжал пару раз в госпиталь. На прощание сказал: как- нибудь увидимся.
- Вот она разгадка! – Степанов хлопнул Павла по колену.
- Напомните, чем вас лечили? – спросила Полли, в настоящем - качавшая Ксюшу, а в будущем – собирающаяся закончить медицинский факультет Принстонского университета.
- Под наркозом червей вырезали. Как видите, неудачно. Яйца остались, - Павел почесал в красных пятнах шею.
- Не могу, - откинулся в кресле Витя.- Информация на сайте Кальвадоса месяц не обновлялась. Сообщения старые.
- Ну, давай, малыш. Постарайся! – взмолился Скакунов.
- Мне легче парализовать Национальную Резервную Систему США.
- Не сметь!!- раздался из-за дверей голос подслушивающей матери.
Заседание завершилось.
Данила Евгеньевич и Скакунов сидели в служебной машине. Степанов и Павел топтались на тротуаре. Степанов общих тем с Павлом не находил. А тот безуспешно расспрашивал Степанова, не бывшего страстным болельщиком, как сыграл «Локомотив», пока он сидел в изоляторе. Футбольные новости доходили и в тюрьме. Туго приходилось с газетами. Павел жаждал деталей. Присев на корточки, он вычерчивал камнем на асфальте таблицу игр Высшей Лиги. Степанов вынужденно проявлял интерес.
- Надо брать Павла и дуть в Танзанию, - подумав, сказал Скакунов.
- Без Павла нельзя? – поосторожничал Данила Евгеньевич.
- А под кого дербан? – вспылил на непонимание милицейского начальника подполковник спецслужбы. – Старик желает Павла , надо его везти. Тогда понятно, зачем мы приехали.
- Мы с вами?
- Хороший сработанный тандем. Мы сопровождаем Павла, мы его привезли.
- Хотелось не обременять себя.
- Повторяю, Кальвадос не поймёт. Не бери Степанова.
- Вот этого Лысый не поймёт тем более. Со Степановым он сдружился, а к нам относился с холодком .
Скакунов вздохнул:
- Зачем Кальвадосу Павел?
- Бог весть. Вы отмажете его от суда ?
- Беру на себя… Давайте Павлу в целях конспирации определим кличку – Больной.
- Червяк.
- Принято. Кальвадос – Лысый, уже устоялось.
- Степанов?
- Пижон.
- Я?
- Крот.
- Почему Крот? Нельзя помягче? Данила, например, или Нил, меня так в школе ребята звали.
Скакунов насупился:
- Нет. Крот.
- Есть! – покраснел Данила Евгеньевич .- Как будем звать Полли? Девчонка?
- Угадал.
- Витя- Пацан?
- В точку.
- Папа его?
- Алкаш.
- Согласен. Родригес и Эстер – Половник, от полковник, и Тётка. Сообщники – Капитан, Боцман. Принимаете?
Скакунов кивнул.
- Хуанита?- продолжил Данила Евгеньевич.
- Тёлка.
- Грубо?
- Ничего. Она не узнает.
- Мальчишка Педро?
- Ревун. По обезьянам, с кем жил.
- Вы?
Скакунов посмотрел в зеркало заднего вида.
- Мне не нужно клички. Останусь под фамилией.
- Это не дело, - Данила Евгеньевич осмотрел гладкий череп Скакунова.- Предлагаю – Луковица.
Скакунов улыбнулся:
- У меня фамилия ненастоящая.
- На данную операцию можно и кличку взять. Не хотите – Луковица, возьмите - Лошак. Похоже на Скакунова.
Скакунов отмахнулся:
- Чувствую, в Танзании зреет. К Лысому тёмные тянутся. Мировые нити террора… Можете идти!
Данила Евгеньевич обиженно поглядел на Скакунова:
- Мы с тобой равные по должности и званию.
Скакунов скривился:
- Поясняю. Первое. ФСБ на три звания вперёд идёт. Я подполковник, соот-ветствую генерал-майору в армии и милиции. Второе. Руководство операцией беру на себя, - Скакунов указал пальцем наверх салона.- Согласовано.
Данила Евгеньевич поспешно вышел из машины.
- Крот, передайте Червяку, если будет вести неправильно, упечём на полную катушку,- прошипел Скакунов на посошок.
Скакунов кивнул водителю, выставленному прогуливаться у машины. Водитель сел за руль. Скакунов вспомнил и жестом подозвал Данилу Евгеньевича. Степанов наблюдал : начальник второпях споткнулся, подобострастно согнувшись над опущенным стеклом.
- Решите вопрос с проживанием Червяка.
- Слушаюсь , Луковица.
- Скакунов,- добродушно поправил подполковник.
Машина тронулась.
- Что?- спросил Степанов Данилу Евгеньевича.
- Ничтожество! – громыхнул тот.
Павла Данила Евгеньевич взял к себе. Провёл Павел вечер, смотря спортивный канал. Под вечер Данила Евгеньевич различил хлюпающие звуки из ванной. Павел пинцетом извлекал гельминтов и кидал в раковину.
Когда Борису вставили эспераль, мир для него изменился. Он смотрел в зеркало на себя, согнутого над кушеткой в процедурной, и не узнавал. Нет, он не прежний. Врач и медсестра, колдовавшие у его ягодиц, посмеивались. Борис слышал смех изменённым ревербератором. Белые огромные таблетки выглядывали из разреза. Хотелось расковырять рану ногтями, выбросить инородные тела вон. Они меняли жизнь. Они превращали врачей в чертей ада. Запах спирта, некогда божественно приятный, распространившись от ватки, приложенной к лигатуре, ударил в нос, едва не удушив. Иприт и хлор пахнут приятнее, подумал Борис. Отрекшись от удовольствий, он разбито сидел на кушетке.
- Пойдём, человек! – сказала Анжела.
Закинув руку Бориса на плечо, она поволокла его в палату, как раненого с поля боя. Борис уткнулся носом Анжеле за ухо, учуял запах резеды и чихнул. В духах присутствовал спирт, непереносимый теперь для Бориса.
- Духи учуял, мальчик? – участливо спросила опытная Анжела.- Ничего. Терпи.
Борис уронил тело на койку, продолжительно лежал без движения, пялясь в пунцовый разбухший нос сопящего соседа напротив. Краски мира померкли. Неразличимая ранее гамма запахов, подавляемая спиртным, остро раздражала обоняние. Борис чувстствовал запах пластмассы от стакана на тумбочке, выветренные пары лимонада, витавшие в комнате, носки сопалатника, сушившиеся на батарее.
Стараясь не разбудить товарища, в наркодиспансере была пора дневного отдыха – «тихий час», Борис открыл тумбочку, извлёк электрощётку, отправился чистить зубы не к раковине в палате, а в просторную гигиеническую комнату, расположенную у выхода из отделения. Борис волочил ноги, прихрамывал. Таблетки, распихнутые врачом в мышцах ягодиц, давали знать на каждом шагу. Борис чувствовал, точно ему выстрелили в ногу. « Опять задели седалищный нерв, сволочи», - утомлённо, не находя сил злиться, подумал Борис. Шаркающий звук его тапочек гулко раздавался в пустом коридоре. Больные отдыхали. Врачи ушли в ординаторскую, медсёстры – в сестрин-скую.
В гигиенической комнате Борис подключил электрощётку к сети, выдавил зубную пасту. Он надеялся её запахом отбить другие неприятно дурманящие ароматы. Случилось наоборот. В зубной пасте содержался спирт, и Бориса замутило. Он опёрся о раковину, чтобы не упасть, и тут ощутил, как его обхватили сзади.
Борис успел заглянуть в зеркало. За спиной стояли два человека в белых халатах, шапочках, марлевых повязках, похожие на хирургов. Тот, что крупнее, жевал конфету. Карамель делали на спирту. Через повязку Борис унюхал запах, ослабевшая голова его закружилась, ноги подкосились.
Неизвестные загнули Борису руки к лопаткам. Выворачивая до боли кисти, они поочерёдно шипели:
- Какое второе сообщение?
- О чём вы?! Я ничего не знаю, - недоумевал Борис.
- Болван, если жить хочешь, перескажи второе сообщение, и мы тебя отпустим, - ворчал мелкий лже-врач, поглядывая на дверь. В «тихий час» в отделении мало ходили, но мало ли что!
- Даю тест, - сказал крупный лже-врач.- Пересказывай первое сообщение.
Оба лже-врача говорили с сильным акцентом.
Жевавший конфету расцепил пальцы Бориса, вытащил продолжавшую работать электрозубочистку, ловко набросил на неё конфетную фольгу, извлечённую из кармана. Зубочистка заискрила. Лже-врач направил её в рот Борису, сжавшему зубы. Если бы захотел, сейчас он был не способен заговорить.
- Излагай второе сообщение! – настаивал Крупный.
- Засунь ему зубочистку в другое место, - порекомендовал Мелкий.
Он дёрнул штаны Бориса вниз. Они не подавались. Мелкий запустил руку, пытаясь расстегнуть ремень.
Борис изо всех сил выворачивался. Его бесило непонимание требований напавших. Дали бы ясность, сопротивление обрело бы смысл. Борис понимал: агрессоры либо не врачи, либо не из его отделения. В наркодиспансере подобных он не встречал.
Борис стоял на мокром полу. Искрившая зубочистка тронула щёку. Сеть перемкнуло. Ток через Бориса устремился в воду. Его трехонуло, ударило и лже-врачей, но меньше. Борис повалился на кафель.
- Сильно ты его,- осудил Мелкий.
- Издержки мастерства, - Крупный опустил зубочистку в раковину.- От него мы всё равно ничего не добились бы. Грузи!
Крупный пододвинул прислонённую к стене каталку. Бориса небрежно загрузили на неё, прикрыли с глазами простынёй.
Бориса везли по больничному коридору. Через оглушённое сознание до него донеслись фразы из кабинета групповой психотерапии.
- Я не пью… Я не пью…- пел разноголосый хор.
Медсестра Анжела вышла из процедурной со шприцами.
- Что такое? – заметила она каталку.
- Труп, - взял ответственность Мелкий.
- Наш? – спросила Анжела.
- Ваш. Косоглазов, - ответил Крупный.
- Куда его?
- В морг.
- Ох, ты! – Анжела преградила дорогу. Её грубо отодвинули. Анжела понеслась к ординаторской.
Лже-врачи опустили каталку на лифте к автостоянке. Прильнувший к окнам медперсонал мог наблюдать «мерседес» с дипломатическими номерами, на бешеной скорости удалявшийся от диспансера.
Стопы Бориса нещадно мёрзли. Большой палец согнулся, норовил спрятаться за остальных. Те превратились в ледышки. Мизинец съежился, став размером с оливку. Голова Бориса гудела сверхъестественным звуком. Бывало, она побаливала, особенно с похмелья. Но никогда - столь надрывно, монотонно, оглушающее.
Борис сел. Пол покрылся серебристо-ворсистым инеем. В подавляющей глаза темноте Борис по-прежнему различал единственный тонкий луч света, падавший на пальцы стопы. Борис попробовал встать и тут же ударился о металлическое перекрытие. Звук удара головы о металл заглушился подавляющим рёвом, доносившимся снаружи. Борис коснулся балки. Ладонь его от холода приклеилась. Конструкция вибрировала. Пол ходил ходуном. Борис пошёл на ощупь. Рука его нащупала сумки, баулы, саквояжи, детскую коляску, лыжи. Предметы грозно тряслись.
- Допился! – подумал Борис. Настойчиво лезла мысль, он в аду. В лучшем случае, в чистилище.
Борис потёр виски, силясь вспомнить, что произошло после того, как замкнула электрозубочистка. Глубины сознания вырисовали гроб. Он в гробу. Его везут в катафалке, затем на электрокаре к самолёту. Кто-то спрашивает, что с ним. И хриплый голос с акцентом отвечает: швейцарский сноубордист, трагически разбился на склонах подмосковного Волена. Груз номер двести.
Борис споткнулся о цинковую крышку, огладил её. Колено надавило на острый край гроба. Вот и гроб. Воспоминания о нём навеяли мысли об аде. Крышку плохо прикрутили, и Борис вывалился из гроба.
Бориса колотило от холода. Он попробовал снова залезть в гроб, чтобы согреться. Там лежали подушка, простыня. Но они не грели. Борис вылез из гроба и по тряскому полу пополз на свет. Он прильнул в щели.
Долго он ничего не мог разглядеть. В конце концов, приспособился. В суетливых тенях он узрел людей. Они ходили, разговаривали. Вдруг совершенно чётко он определил шептавшихся Данилу Евгеньевича и Скакунова. Он познакомился с ними в Парагвае. Постепенно обозначился интерьер площадки самолёта ИЛ-96, лесенка, идущая к полкам багажа. Мимо Скакунова и Данилы Евгеньевича прошёл сын Бориса, Витя. Он откуда здесь взялся? Борис руками и ногами застучал в стену, богатую щелью с полоской света. Он видел сына, но тот его не слышал. Гул самолёта, толстая стена багажного отсека, где находился Борис, не пропускали звука. Витя ушёл, исчезли Данила Евгеньевич и Скакунов. Их сменили люди, удивительно похожие на полковника Родригеса, Эстер, Капитана и Боцмана. Борис отполз от щели, повалился на кожаный баул. Его везли в неведомое.
3
Витя и Полли спускались на эскалаторе в метро. Полли поминутно оглядывалась. Встречных пассажиров она прожигала изучающим взглядом.
- Не поверишь, но мне показалось, я заметила Эстер, - сказала девочка.
- Эстер в Москве – это нонсенс, - категорически заключил Витя. – Проще представить кактус в снегу или нашего директора на Марсе.
- Точно говорю. Мелькнуло лицо очень похожее.
- Русская пословица: если кажется, кре…- Витя проследил взгляд Полли и встретился глазами с приветливо улыбающимся Родригесом.- Бежим!!- расталкивая людей, Витя увлёк Полли.
Они спустились на платформу. Поездов не было, Витя и Полли побежали через переход.
- На «Тверскую». Запутаем следы!- бросил Витя.
Полли запыхалась. Оборачиваясь, она видела спешивших за ними четверых людей: Родригеса, Эстер, Капитана и Боцмана. Все четверо – в тёмных куртках из искусственной кожи, тёмных штанах. Типичная московская публика.
На «Тверской» поезд собирался отходить. Витя успел протиснуться меж закрывающихся дверей, втянуть за собой Полли. Люди высились стеной, и Витя направо и налево извинялся за отдавленные ноги.
Поезд тронулся. По опустевшей платформе бегали Родригес, Эстер, Капитан и Боцман. Натянутая приветливая улыбка сползла с лица полковника. Он выглядел озабоченным. Эстер неистово колотила зонтиком по дверям и окнам уходящего поезда. Голова поезда входила в тоннель.
Через две станции Витя и Полли пересели, потом – ещё. Витя предло-жил не ехать домой, а «покататься». Он опасался, что полковник знает, где он живёт.
Полли и Витя ехали на окраину Москвы совершенно по другой ветке, нежили жил мальчик. Куролесили уже четыре часа.
- Что случилось, Витя? – допытывалась уставшая девочка.- Ты не договариваешь. Мне-то, ты можешь сказать.
- Как раз тебе мне и не хотелось бы говорить.
- Отчего?
- Девчонки болтливы.
Полли и Витя вышли из вагона, перешли платформу. Они собирались сесть, но остерегавшийся Витя в последний момент втолкнул Полли в вагон рядом.
Поезд набирал скорость. При подходе к очередной станции в соседнем вагоне прогремел страшный взрыв. Заскрежетали тормоза, из-под рельсов сыпанули искры. Пламя толстым языком лизнуло окна вагона, где ехали Витя и Полли. Вагон завалился на бок. Люди закричали. Не считаясь с возрастом, они полезли выдавливать окна, вылезать наружу.
Витя пропустил старушку и лишь затем полез в окно.
Отодвигаясь от горящего вагона, люди цепью шли обратно. Витя подхватил Полли и поднырнул под языки огня, вырывавшиеся из окон. По ходу движения за ними спешили немногие. Когда пламя, готовясь к всполоху, втягивало языки, в вагоне становились видны обугленные попадавшие на скамьи и пол трупы.
Эскалатор остановили. Полли и Витя поднимались бегом. Через бордюр от них проносились санитары с носилками, милиционеры, спасатели.
- Я тебе не сказал. Приходило второе сообщение от Кальвадоса, - признался Полли бледный, как полотно, Витя.
Он повторил слова приехавшим по звонку Степанову и Даниле Евгеньевичу. Телевизор показывал пылавший вагон, чёрные трупы, раненых с капельницами, которые медсёстры несли за носилками.
- Возможно, совпадение, - предположил Степанов.
-А возможно и нет!- стукнул кулаком по телевизору Данила Евгеньевич так, что сменилась программа.
Данила Евгеньевич подул на отбитый кулак, поправил кружевную салфетку на телевизоре.
- Показывай второе сообщение.
-Я его затёр, - покраснел Витя.
- Рассказывай!
- Не могу.
- Что значит, не могу?! В метро люди погибли!..
Данила Евгеньевич поглядел на телевизор, где шёл музыкальный канал.
- Выключи ты!- закричал Данила Евгеньевич. Не дождавшись Вити, щёлкнул тумблером. Экран погас.
- Я расскажу вам второе сообщение Кальвадоса, если вы возьмёте меня на Килиманджаро, - раздельно произнёс Витя, глядя глаза в глаза Даниле Ев-геньевичу.
- Витя не позволительно в таком тоне разговаривать с взрослыми! – сделал замечание Степанов.
- Мальчишка! Ещё мне условия ставить будет! – взорвался Данила Евгеньевич.
- Успокойтесь вы оба!!- заверещала Полли.
- Ехать требуется не на Килиманджаро, а в Танзанию, - уже спокойнее добавил Данила Евгеньевич. – Ладно, мы тебя берём.
- Витя, не соглашайся. Пусть возьмёт и меня, - подсказала Полли.
Данила Евгеньевич топнул ногой.
- Ты – иностранная гражданка. Надо просить дедушку и бабушку.
- Позвоните.
- Сама позвони.
- Я вам не верю, - сказал Витя, продолжая глядеть на Данилу Евгеньевича.
Тот подскочил.
- Как ты смеешь! Маль…
Данила Евгеньевич задыхался от гнева.
- Второе сообщение Кальвадоса я изложу в Танзании, - едва не по слогам выговорил Витя.- Или на полпути туда… И вы возьмёте Полли.
От бешенства Данила Евгеньевич спускался по лестнице через три ступеньки. Он вылетел во двор, где в машине его ждал Скакунов. На заднем сидении приютился Павел с червями. Они проели ему шею, образуя ровную линию.
- Как?- спросил Скакунов.
- Никак. Скажет во Франкфурте, - передал Данила Евгеньевич итог переговоров.- И мы берём девчонку.
- Я этого ожидал, Крот, - скорее подумал, чем беззвучно произнёс Скакунов, наблюдая в зеркало за Павлом. – Будем оформлять Витю и Полли как наших детей.
- Не желал бы я иметь подобных потомков, - вздохнул Павел. Его никто не слушал.
Самолёт мерно гудел. Борт проводники разносили напитки. Скакунов, Данила Евгеньевич, Степанов и Павел сидели в затылок на соседних креслах, Полли и Витя, поменявшиеся местами со Степановым и Павлом, наслаждались уединением впереди салона, увлечённо « стукая медведей» в подаренных Данилой Евгеньевичем мобильниках.
- Детей не следовало брать, - ворчливо заметил Скакунов, отрываясь от автомобильной газеты, которую изучал наперебой с Павлом.
- Ты одобрил, - напомнил Данила Евгеньевич. В зависимости от смелости момента, он именовал Скакунова то на ты, то на вы. Не хотелось признавать его выше себя.
- От безысходности, - признался Скакунов.- Надо было, как в старые добрые времена, выпытать у мальчишки тайну.
- Выпытать? Насколько это реально?
- Почему бы и нет. С удовольствием вогнал бы сопляку гвозди под ногти. Я и не таковских раскалывал.
- За таковские штучки можно под суд.
- Если узнают. Нет – победителей не судят. Зная второе сообщение, но без детей, мы стали бы гораздо маневреннее.
- У тебя дети есть?
- Нет, и не будет. Я машины коллекционирую.
Данила Евгеньевич не находил причин сомневаться в искренности Скакунова.
Скакунов грубовато тронул Степанова и Павла, сидевших впереди.
- Неудачные ухажеры одной дамы, охотники за приданным! Вы с девчонкой больше других общались. Она богата?
- Я не знаю. Не задумывался, - протянул Степанов.
- Было бы удивительно, коли б ты задумывался, - срезал Скакунов. – У Данилы Евгеньевича сотрудники в него, безбашенные.
Данила Евгеньевич просвистел невнятное. У него чесались руки при-душить Скакунова.
- Предполагаю, у бабки-детки девчонки деньжата водятся. Она – наследница погибших родителей. Те возили её на Галапагоссы. Бедные туда не ездят.
- У Полли есть брат, - вспомнил Степанов, охладив пыл подполковника.
- Брат?- заёрзал Скакунов.- Как зовут? Старше или младше?
- Не уточнял. Спросите её сами.
- Как ты со старшими по званию разговариваешь? – возмутился Скакунов.- Данила, твои подчинённые совсем распоясались.
- В данной операции все подчиняются тебе. Ты так сказал, - насупился Данила Евгеньевич.
- И не ошибся… Попомните, друзья мои, в Россию мы ещё вернёмся.
- Только не надо угрожать, - не выдержал обычно вялый Павел.
- Подал голос!.. Я тебя на поруки взял, аферист. Язычок прикуси! Погово-ришь у меня, засажу на десять лет, - не унимался Скакунов.- И ты хорош,- обратился он к Даниле Евгеньевичу.- Купил детям телефоны, подмазался. Хотел бы я знать на какие средства!
- Угомонись Лошак!- Данила Евгеньевич отвернулся к окну.
Скакунов поперхнулся от гнева. « Надо с девчонкой быть повежливее, - думал он, поглядывая на Полли. - Осторожно вызнать про наследство. Если богата - удочерю… или женюсь, дай срок, вырастет.»
Скакунов не догадывался, что подобные мысли давно вызрели у Данилы Евгеньевича.
Степанова подташнивало в присутствии начальства. Развернув фоль-гу, он отказался от горячего. Запах залежалой курятины напомнил одеколон Данилы Евгеньевича, любившего душиться пообильнее.
- Ешьте, не нюхайте, посоветовал развалившийся у окна Павел.
Близость больного ещё больше отбила аппетит. Степанов старался сидеть, чтобы не касаться Павла рукавом.
Стюарды раздавали еду далеко, Степанов поставил поднос с нетронутой едой за ширму в нишу подсобки.
Степанов задремал. Разбудили его звуки ссоры. Свесившись в проход, Степанов увидел четырёх бортпроводников, склонившихся над Витей. Они вырывали у него барсетку. Витя отчаянно сопротивлялся. Полли визжала.
Степанов вскочил, кинулся на помощь. Осторожничавшие Данила Евгеньевич и Скакунов помедленнее последовали примеру.
Заметив Степанова, бортпроводники отпустили Витю. Не оглядываясь, быстрым шагом пошли в салон первого класса.
- В чём дело? – спросил подоспевший Степанов.
- Дискету с сообщением Кальвадоса вырвали. Им тоже досталось. Я им руки покусал, - ответил побагровевший от борьбы Витя.
- Я узнала: Родригес, Эстер, Капитан и Боцман. Все здесь, - пояснила Пол-ли.- В стюардесскую форму переоделись.
Степанов, покинув детей на начальников, живо направился в первый класс. Путь преградил рослый стюард.
- Дальше нельзя.
- Мне надо.
- Ваш билет?
Степанов показал.
- Вам следует лететь своим классом, - вежливо, как робот, рекомендовал стюард. Услужливая полуулыбка не оставляла его губ.
- Что вы!! – Степанов пытался прорваться силой. Стюард закрыл проход грудью.
- У вас первым классом летят родственники?
- Конечно, родственники, - обрадовался подсказке Степанов.
Стюард уступил. Степанов вбежал в первый класс. Среди десятка пустых мест, накрывшись пледами до носа, мирно дремали четыре пассажира. На крайнем кресле комком лежала брошенная бортпроводницкая форма.
Степанов намеривался стянуть пледы со спавших. Он не сомневался, там Родригес с сообщниками. Один плед он успел приоткрыть. Под ним спал благообразный пожилой мужчина, щуривший со сна глаза.
Стюард взял Степанов под руку:
- Наши пассажиры отдыхают. Нельзя тревожить.
Степанову ничего не оставалось, как вернуться к начальникам. Данила Евгеньевич выговаривал Вите:
- Тебя Бог покарал, что не отдал нам диска. Надеюсь, там не было второго сообщения?
- Не было, - неуверенно отрицал Витя.
- А вот Полли – умная девочка. Вовремя дала знать, - заигрывал с Полли Скакунов.
Степанов и начальники возвратились на места. Свои вещи они нашли перерытыми. « Люфтганза» кишела сообщниками Родригеса. Когда случился переполох, Павел тоже отправился к детям. Отсутствием сыщиков воспользовались неизвестные.
Короткие переклики и суета в салоне объявили о новом происшествии. В проходе между рядами корчился объёмный подросток, жертва бигмаков, сэндвичей, картошки фри, сладкой газированной воды и прочих коллориисодержащих составляющих ресторанов быстрого питания. Не успевшие усесться милиционеры, заинтересовано приблизились. Подросток катался по полу, сжимая живот. Стюардессы подсовывали ему таблетки.
Степанов с нарастающим ужасом смотрел не на страдавшего животом мальчика, а на столик перед его креслом. На столике стояло два обеда. В одном из них, по раскрытой упаковке зубочистки, Степанов узнал тот, от которого четверть часа назад он отказался, отложив в подсобку. Сжигаемый неумеренным аппетитом переросток заглянул туда и присвоил отставленный степановский обед. Яд, предназначавшийся Степанову, достался подростку.
Степанов нагнулся нал акселератом. По расширенным зрачкам он определил: нейрояд.
- Если выживет, останется дураком на всю жизнь, - тихо заметил Степанов.
- А он был умён? – услышал Данила Евгеньевич, ощупывая влажные ладони подростка.
- Начинается, как прошлый раз, - вздохнул Степанов.
Его и Данилу Евгеньевича попросили отойти, не мешать оказанию медицинской помощи. Подростка отвели делать промывание.
Степанов рассказал о предполагаемой попытке его отравления начальникам. Данила Евгеньевич прореагировал вяло.
- Догадки! – хмыкнул он.- Совпадение.
Скакунова задело за живое:
- Если так, Родригес – просто глупый человек. Мы его без труда переиграем. Зачем он взялся устранять тебя, Степанов? Кому ты нужен? Тоже мне – ферзь! Я бы понял, если б хотели убить меня, на худой конец Данилу Евгеньевича . В подобных случаях нужно обезглавливать, а не рубить хвосты. Разрушать мозговые центры операции, а не гоняться за валетами.
Степанов улыбался, показывая, что не сердится. Обиженный Скакунов ещё час возмущался, что его не убили. IQ Родригеса он определил в 75%.
Во франкфуртском аэропорту Витя с Полли нашли занятие наблюдать в окно за взлетавшими и приземлявшимися самолётами.
- Мой отец! – закричал Витя, указывая на лысоватого средних лет мужчину, потерянно бродящего по полю меж разъезжавших электрокаров с багажом.
- Действительно, Борис, - согласился Степанов.- И ходит как Кальвадос в Шереметьево!
- Поражены мозговые центры, - покосился на Скакунова Данила Евгеньевич.
- Водка, - заключил Витя.
- Дядя Боря! – застучала в стекло Полли.
Борис не слышал. Полицейский вёл его в здание аэропорта.
- Придётся отца выручать, - попросил Витя.
Скакунов уже звонил по телефону в Москву, Берлин, Мюнхен, Франкфурт. Консульской помощи не потребовалось. Взяв инициативу, Скакунов разыскал полицейского с Борисом. Он уверил стража порядка, что Борис из их компании. Его документы у Скакунова. В доказательство подполковник показал немцу собственный паспорт. Тот изучил фотографию Скакунова, сравнил с Борисом, и нехотя отпустил его. Тут подошёл второй полицейский, потребовавший предъявить документы остальной компании. У остальных царствовал полный порядок. Полли - дочь Скакунов, Витя- сын Данилы Евгеньевича. Степанов разыграл «опоздание». Подобно нервной матушке он напоминал, что они опаздывают, давно пора переоформить билеты, самолёт не ждёт. Полицейским вперемежку совали паспорта. Они запутались и отпустили цыганистую публику.
Пришла очередь Бориса. Его больше поражало не собственное чудесное путешествие в багажном отсеке, а то что он не имеет права при представителях иностранных властей, называть Витю сыном. Данила Евгеньевич же имеет. Чепуха, с которой предстояло жить. Витя заявил, до лучших времён Борис лишён отцовства за пьянство. Впрочем, Борис на дух не переносил спиртного, обстоятельство, вселявшее оптимизм.
Витя требовал отправить отца в Москву на долечение. Борис настаивал, лечение почти закончено, он в стойкой ремиссии. Сына он никуда не отпустит, если его не возьмут с собой. Альтернатива – в аэропорту он закатит скандал, провалит операцию, погубит всех. Полицейские наблюдали за сборищем весьма подозрительно. Требование вымогателя пришлось, скрепя сердце, принять.
Скакунову не терпелось, чтобы Витя выложил второе послание Кальвадоса. Мальчик послушался. Нужно срочно ехать в Церматт. Поселиться в отеле «Плата Роза» в номере 15. На закате лечь на дальнюю от окна кровать головой к Маттерхорну. Дождаться розовых сумерек, у пояса горы непременно должен собраться шлейф тумана. Поднять глаза. На потолке появится возможность разглядеть код сейфовой ячейки банка UBS в Женеве. В ячейке карты, легенды, поясняющие, как разыскать сокровища…
- Опять сокровища! – вырвалось у Степанова.
- Пресытился! – шикнул Скакунов.- Богато живёшь! Знаешь, в каких объёмах финансируются террористы у нас на родине?..
Степанов прикусил язык. Скакунов был знаменит витиеватой логикой, но начальник всегда прав.
Компания купила билеты до Церматта. В поезде Данила Евгеньевич попросил Степанова выйти в тамбур.
- Подумываю устранить Скакунова физически, - сказал он без тени улыбки.- Пусть парень оскользнётся, упадёт в кратер. Терпеть заносчивый бред становится невыносимо. И мы вынуждены подчиняться. Ты знаком с моей либеральной формой командования. Я руководил бы операцией по-другому.
Степанов молчал, глядя как за стеклом аккуратные немецкие домики сменили аккуратные швейцарские. Когда переехали границу не заметили.
- Скакунов сам стремится к смерти. Вспомни, как он расстраивался, что его не отравили в самолёте. Осуществлять мечту людям требуется, по-возможности, помогать.
- Данила Евгеньевич, - оборвал Степанов. - Ты полагаешь в другое место ехать, нежели Церматт?
Данила Евгеньевич поёжился:
- В Церматт едем. В Церматт.
Степанов прочитал:
- Моя глупая далёкая родина, почему плохо живёшь ты? Отчего иноземцы устроены лучше? Материальное у них определено, остаётся думать о духовном. Да не думается им. Наша же бедность парит на крыльях сердца…
- Понесло!
Данила Евгеньевич вернулся в вагон. Степанов – совершенно не серьёзный человек, его не возьмёшь в союзники. Как в Органах служит! Требуется искать помощника в ином месте. Или Данила Евгеньевич одинок?
Данила Евгеньевич наблюдал, как Степанов продолжает ходить по тамбуру, размахивая руками, провозглашая в пустоту слова. Взор Данилы Евгеньевича чаще обращался к тихому, послушному, забившемуся в угол с брошюрой Павлу, жертве жизни.
- Данила Евгеньевич, вам не кажется, что Павел изменился, - заметил приемному отцу Витя.- Усох, будто и ростом меньше стал. Полчаса его глаза на одной странице. Читать, что ли разучился?
- Болезнь меняет, Витюша, - потрепал вихры мальчика Данила Евгеньевич.- Черви из него соки высосали. Боюсь, пробрались в мозг.
Витя подумал, надо с Павлом быть поласковее. Никто с ним не общается. Сидит изгоем. Жалко.
4
В Бриг приехали ночью. Взяли такси. В Таше пересели в электромо-биль. Чтобы поддерживать воздух чистым, автомобили в Церматте запрещены.
Команду разместили в разных комнатах. Но никого в номер 15. Идя в комнаты, перешагивали через шланги, обходили канистры с известью. В отеле шёл ремонт. Данила Евгеньевич и Скакунов молили Всевышнего, чтобы в номере 15 не забелили потолок.
Наутро познакомились с хозяйкой «Плата Роза». Миловидная не без строгости женщина разрешила переехать в номер 15. Он пустовал, но не сдавался. Там вчера начали ремонт.
«Никакого ремонта!» - топнул ногой Скакунов, сейчас же куртуазно осклабился и зашептал Степанову, поблёскивая глазами: « Ты ей переведи. Номер дорог. Друзья нам рекомендовали. Прекрасный вид. View! » - вращал орбитами Скакунов, стараясь понравиться андрогинной владелице.- « Уедем, потом отремонтирует».
Желание постояльцев – закон. Хозяйка протянула ключи от номера 15. Вскочив в номер, Скакунов затанцевал. В танце лицо его постепенно вытягивалось, движения замедлялись. Половину потолка успели забелить. Повезло, не ту, что к двери.
Данила Евгеньевич и Скакунов бросились на крайнюю постель головой к красавцу Маттерхорну. До вечера было далеко, никакие цифры не проявлялись. Напрасно Скакунов становился на стул и изучал потолок в лупу. Никаких цифр. В глубине мелкой души Скакунов, верно, положил, Небеса требуют человеческих жертв, по-крайней мере, мучений. Он заставлял поочерёдно Степанова, Бориса, Павла и Данилу Евгеньевича подставлять ему плечи. Взбирался верхом и пристально выглядывал каждый пупырышек штукатурки. Скакунов провёл по потолку ладонью и покраснел с досады: не затер ли он заветные цифры?
Скакунов злился на Витю. Не напутал тот со вторым сообщением, тем более что, кроме голословных утверждений мальчика, никаких доказательств не существовало. Витя слово в слово ежечасно повторял Послание.
От перенапряжения Скакунов стал различать цифры на потолке, но всякий раз разные. Как назло, третьи сутки отсутствовали то розовые сумерки при закате, то шлейф тумана не собирался у пояса горы. Бушевавшая пурга заволокла гору так, что она едва проступала контуром.
Все понимали: требуется солнечный день. Свет должен лечь определённым образом.
Как-то ночью Степанову не спалось. Ему почудились шаги, голоса в коридоре. Степанов надел шлёпанцы и выглянул. Дошёл до входной двери. Отель стоял открытым, на ночь входная дверь не запиралась.
Степанов доложил начальству. Те были потрясены. Они не понимают? Надо переговорить с хозяйкой. Если Родригес их выследил, жди беды.
На претензии русских хозяйка улыбалась. Таков порядок. На ночь отель не закрывается, мало ли кто когда придёт.
«Тупые немцы !» Скакунов приказал на ночь втыкать ножки стульев в ручки дверей, придвигать тяжёлые предметы. Чтобы не взяли в заложники детей, за ними приглядывал Борис. Ночевали они в одной комнате. Полли и Борис на кроватях, Витя – на полу.
Ночами по коридору всё чаще кто-то ходил, прислушивался к происходящему в номере 15. Скакунов отдал приказ: номер не покидать ни на минуту. Установить дежурство. Обедать поочерёдно. До буржуазных развлечений, катания на лыжах, досках и санках, не опускаться. При уборке комнат выходить в коридор. Не отлучаться, через раскрытую дверь следить за уборщицей.
Скакунов и Данила Евгеньевич, спавшие на соседних кроватях, стоявших впритык, и иногда во сне придавливавшие друг друга, не разлучались и днём. Они проводили часы, изучая фотографии потолка, сделанные подполковником. Проявлять негативы ходил Степанов. Подполковники искали цифры.
День выдался ясный прозрачный. Он намекнул ровным синим покрывалом, натянутым над землёю шатром, когда в предутренней голубой неясности пронеслись у отеля обычные ранние пташки – санники с фонариками на лбах, высвечивающими дорогу. Синева выцвела. В жёлтом восходе проступил Маттерхорн, угловатый наклоненный переменчивый юноша, которому предстоит пережить ежегодно наблюдающих и восторгающихся им.
Данила Евгеньевич и Скакунов с рассвета остались лежать ждать сумерек. Павлу нездоровилось, и он тоже остался в номере. Степанову, Борису и Полли с Витей удалось отпроситься кататься на санях.
Степанов, Борис и дети долго поднимались в горы. Перед ними раскрывались новые ракурсы знакомых мест. Солнце заискрит снег, и окружающее растворяется в молоке, как в недодержанном негативе. Спрячется светило за ёлку, выставит её неловкой смущающейся красавицей, разлапистыми ветвями опустившей в наст платье кроны. Древняя церквушка выступит в опустелом селенье, и запахнет средневековьем. В низких крошечных домишках жили люди, где и не выпрямишься. Верили в наступившее, желали кладов… Степанов пробовал заговорить с Борисом о Кальвадосе, но встретил недву-смысленный отпор. После лечения «спиртное» имя бывшего миллиардера вызывало у Бориса оскомину. Он просил называть старика иным именем, и непрерывно интересовался, когда они с Витей уедут домой. Борис тосковал по родным пенатам. Витя проявлял солидарность с отцом. Заграницей он не находил ничего, чего не встретишь в Москве. Кататься в Подмосковье или на Домбае не хуже.
Полли и Витя в восторге спускались с гор. Борис и Степанов, огромные на одних санях, чегардили ногами, неловко подтягивая колени до ушей. Где дети катились смело, взрослые усматривали скрытые опасности. От страха направляли сани к вздымавшейся холмом боковине,- трассы лежали в долинах,- въезжали на подъём и заваливались через голову. Идя на риск, сани взрослых летели болидом, переворачивались на изгибе дорог. Борис и Степанов бились, получая синяки. Они примерили удовольствие не по возрасту. Дети же переживали экстаз.
Случайно наткнулись на хижину в пересечённом ущелье. В доме под потолком висели широкие доисторические лыжи с ремнями для стоп, дере-вянные древние санки. Бревенчатые стены излучали уют. Прислуживающая семья предложила омаров в кляре и поджаристую золотистую картошку. Изумлению Полли, Вити и взрослых не виделось предела. Экзотика в альпийских горах – по уши в сказке!
Розовые сумерки легли на городок, юноша Маттерхорн кокетливо затянулся пояском. Данила Евгеньевич со Скакуновым одновременно увидели цифры.
- Нашли? – раздался за дверь вкрадчивый голос Павла.
- Ещё бы, больной чёрт! – беззлобно сказал ему Данила Евгеньевич, впуская в комнату.
Подобно закату, поры кожи Данилы Евгеньевича сияли розовым, лицо расправилось, разрыхлилось, как у ребёнка.
Войдя в отель, Степанов и Борис ещё в холле различили шум в пятнадцатом номере. Скакунов и Данила Евгеньевич пустились в присядку.
Мужчины сидели в номере допоздна, рассуждая, что делать дальше. Точно ли ячейка в банке на предъявителя, на любого, знающего код? Наверняка потребуются дополнительно документы. Кто пойдёт в банк? Возможна ли консульская поддержка, если человека, обратившегося в банк, задержат? Предположим, мы получили секретные бумаги, как действовать потом? Немедленно лететь к Кальвадосу или, предварительно изучив материалы, отправиться в самостоятельное плавание? В любом случае, в интересах родины Скакунов требовал перефотографировать документы из банка.
Полли и Вите страстно желалось узнать, как выглядят цифры, которые усмотрели в номере. Расположение цифр запомнили и теперь смогут показать при любом свете, а не исключительно на закате. Детей не пускали. Они маленькие. Нечего и по отелю шляться, идите спать. Сидите в номере, никому не открывайте.
Около полуночи, наказав Полли затаиться мышью в комнате, Витя выскользнул в коридор. Ему не терпелось подслушать разговоры взрослых. Он спустился со второго этажа, собирался повернуть к 15 номеру, когда различил шорох в вестибюле.
Витя пошёл на синий свет, лившийся из окон холла. Повернув за угол, у регистрационной стойки Витя почти воткнулся лбом в спину человека в тирольской шляпе, потайным фонариком высвечивавшего страницы журнала, где отмечались постояльцы. Родригес, ищущий номера комнат! Витя повернулся бежать, предупредить взрослых. Неловко он зашумел. Родригес побежал за ним.
Нащупывая на стенах выключатели Родригес зажигал свет. До пятна-дцатого было недалеко. Витя схватил у стены пульверизатор для побелки. Родригес споткнулся о шланги. Нажав на ручку, Витя направил струю извести в лицо преследователю. Ногой и днищем пульверизатора Витя активно застучал в дверь пятнадцатого номера. Родригес протирал глаза, силясь восстановить зрение. Секунды открывания двери Витя посчитал вечностью. Щёлкнул замок. Степанов пустил мальчика внутрь. Вбежавший Витя моментально направил густую струю извести из пульверизатора в потолок. Он не знал, где цифры, лишь предполагал, поэтому затирал с запасом, пачкая стены и мебель, обдавая вскочивших взрослых липкими брызгами с носков до макушек.
- Родригес! – объяснил Витя.
Родригес заглянул в комнату, мигом оценил забелённый потолок и умчался прочь.
5
Команда Скакунова собралась тут же. Вещи побросали в баулы, и вышли в холл. Родригеса и его сообщников, если они сопутствовали, след простыл. Отел стоял тёмный. Ни регистратора, ни прислуги, ни швейцара.
Степанов вызвонил такси. Электрокар мучительно долго не появлялся. Данила Евгеньевич со Скакуновым прижались спиной к спине, ожидая нападения. Фотоплёнку Скакунов спрятал в пах.
Не дождавшись электрокара, покинули отель. Деликатный Павел страдал, что не уплатил за сауну, где дважды выпаривал червей. Его не слушали.
Горы, помнившие Ганнибала и Суворова, насупились, не снимая снежных шапок. Или они спали.
Послышалось характерное позвякивание. Мглу раздвинули фары электрокара « Болеро». В кар набились куча мала. Велели ехать на вокзал. Скакунов ощупывал низ живота – как бы плёнку не потерять.
Витя, Полли и Борис не умещались. Они предложили ждать следующий кар. Их обозвали предателями. Детей усадили на колени. Они держались за стойки, чтобы не упасть. Борис опасно притулился половиной стопы на подножке.
Словоохотливый водитель неторопливо гнал кар, повествуя: он рад русским, сам словак, и вот как попал в Цермат. До отхода поезда оставалось две минуты.
Не опоздали. Полли попросила Скакунова сфотографировать её на ночном перроне. Она не хотела уехать из Цермата без фотографии. Закупорив бурлившее бешенство, подполковник произвёл несколько снимков. Он уверил торопившего Данилу Евгеньевича, времени более чем достаточно. Скакунов даже посоветовал запечатлеться у освещённой витрины, снимок получится качественнее. В результате, Полли и Скакунов бежали за поездом, впрыгнув в последний вагон. Скакунов подсадил Поли под локоть.
- Славная парочка! – заметил Павел. День ото дня он становился злее. Несвобода, милиционеры вокруг раздражали его.
Перепутали вагон. Сели в первый класс. Пришлось доплатить.
Вагон мерно покачивался. Все расслабились. Витя снял кроссовки.
- Витя, надень кроссовки! – попросила Полли.
- Я не твои снял! – отрезал владелец кроссовок.
- Пожалуйста…
Усатый кондуктор проверил билеты. Наступила тишина. Борис и Павел готовились спать.
- Дядя, Скакунов, - обратилась Поли к Скакунову. Для неё оказались не скрыты его реверансы. По-женски она принялась эксплуатировать поклонника.- Вы ничего не чувствуете?
- Нет. А в чём дело? – апатично отвечал Скакунов, утомлённый событиями ночи.
- Витя кроссовки снял.
- Да?
- Дядя Степанов, скажите ему.
Степанов не ответил. Он уже спал , накрывшись надушенным платком.
- Данила Евгеньевич, а вы ничего не чувствуете?
Данила Евгеньевич передёрнулся в непонимающей гримасе.
- Дядя Павел?
- Оставьте в покое больного человека. У меня нос поражён.
Борис открыл глаза:
- Мой нюх обострён. Обуйся, сынок…
Витя нехотя втягивал просаленные носки в кроссовки.
- Не культурный, грубый, отвратительный… - сказала Полли.
Скакунова вдруг прорвало:
- Что вы из кроссовок проблему сделали? Не заметили, кондуктор похож на Боцмана?!
Напугав криком Полли, Скакунов осознал ошибку и попытался улыбнуться по-доброму. Лицевые мускулы не слушались. Эмоции подвели разведчика.
Все проснулись и смотрели на Скакунова.
- На Родригеса кондуктор не похож? – спросил Павел.
Между Скакуновым и Павлом прошла дуэль взглядами. Глаза подполковника сузились в презрении.
- От Кальвадоса приходило третье сообщение,- подлил масла в огонь Витя.
- В следующий раз я поеду один!! – скрипнул зубами Скакунов.
- Следующего раза не будет. Я мальчика не отпущу, - заметил Борис.
Степанов вышел проветриться в тамбур. Он держался за кондуктором, и ему не пришлось открывать дверь, обстоятельство вскоре оказавшееся важным.
Кондуктор прошёл в соседний вагон. Степанову не удалось разгля-деть, прав ли Скакунов, похож ли кондуктор на Боцмана.
Степанов наблюдал в окно за пейзажем. Дверь тамбура раскрылась. Оттуда вышли трое: Боцман, Капитан и Родригес, переодетые в форму кондукторов. Скакунов не ошибся. Проверявший билеты человек, с удлиненными баками, наклеенной эспаньолкой, нафабренными усами, был замаскировавшийся Боцман.
Троица, не говоря ни слова, набросилась на Степанова. Капитан раскрыл наружную дверь. Боцман выхватил нож. Нажим на кнопку, выскочило лезвие. Степанов перехватил занесённую руку. Зашедший сзади Родригес, толкал его в спину, направляя к наружным дверям. Капитан бил спереди ногами по коленям, заставляя споткнуться.
Степанов защищался приемами самообороны, изученными в милицейской школе. Силы были слишком неравны. Степанов закричал. Поезд катился по рельсам почти бесшумно, но звукоизоляция оказалась настолько хороша, что его в вагоне не услышали. Родригес и Боцман, выронивший нож, заламывали Степанову руки. Капитан сильным ударом попал Степанову в подбородок. Валерий оттолкнул Капитана ногой. Тот едва не вылетел в открытую дверь. Ослеплённый яростью Капитан рванулся к Степанову. Валерий встретил его ударом лба в переносицу. Капитан взвыл. Степанову удалось высвободить руку, которую держал Родригес, наиболее тщедушный из нападавших. Валерий надавил на двери в вагон. Она не подавалась.
В вагоне все спали. Витя уронил голову на плечо отца. Полли приткнулась к подоконнику. Данила Евгеньевич и Скакунов склонили затылки друг к другу. Не спал Павел. Он смотрел на дверь в тамбур сонными хлопающими глазами. Но матовое стекло не позволяло видеть.
Степанов сжал ручку. Сработал фотоэлемент. Кто мог подумать, что дверь так открывается? Дверь приоткрылась, но Степанов не успел, ни по-звать на помощь, ни заглянуть в салон.
В секунду его отодрали от двери, и он ощутил себя висящим над путями. На скорости шпалы соединялись в единую плоскость, рельсы сгибались змеями.
Родригес с ожесточением бил по пяткам расставленных в распорку ног Степанова, старавшегося зацепиться за перила коленями и стопами. Мгновение – Степанов держится единственно на руках, перевернувшись вниз головой. Рельсы бегут в ярде от него. Наэлектризованные волосы задевают за рельсы, высекают искры. Искусственное волокно ткани свитера, за которое хватают Капитан и Боцман, тоже искрится. В порыве отчаяния Степанов оттолкнул ногой Родригеса. Развернув по инерции сообщников, тот отлетел к противоположной стене тамбура. Степанов повис на одной руке. Рука соскользнула. Степанов исчез под вагоном.
- Покончено! – сказал Родригес, заглядывая под вагон и потирая ушибленное ухо.
6
Голубизна рассвета витала над Женевским озером. Надрывались чайки. Отфыркиваясь, поезд снижал скорость. Боцман поправил саквояжи и лыжи, стоявшие в тамбуре и разбросанные в борьбе. Капитан выкатил тележку со снеками, водой, шоколадом и газетами; поправив форму железнодорожника, отправился в вагон торговать.
Полли быстро проснулась. Её одолевали смутные предчувствия. От-вернувшись от окна, она перехватила взгляд Данилы Евгеньевича, наблю-давшего за ней.
- Шоколада не хочешь? – Данила Евгеньевич жестом остановил торговца с тележкой.
Полли отрицательно покачала головой.
- Воды?
Полли кивнула. Данила Евгеньевич взял ей «спрайт».
- Где твой сотрудник? – строго спросил Скакунов, озираясь.
- Минуту назад в тамбуре был,- ответил за Данилу Евгеньевича Павел.
- Витёк, смотай –погляди, где дядя Стёпа,- осторожно, как у ядовитого зверька, перебрал шевелюру Вити Данила Евгеньевич.
- Па, пойдём! - растолкал отца Витя.
Борис и Витя скоро вернулись из тамбура, доложив: Степанова нигде нет. Скакунов встревожился. Взяв для безопасности Павла, он пошёл по-смотреть лично. Витю и Бориса отправил в другой конец.
- Напрягает меня отсутствие Степанова. Ой, напрягает, – бормотал Скакунов. Предрассветные сумерки превращали его невыспавшееся бледное лицо в мертвецкое. Локтём Скакунов прощупывал живот, не выронил ли заветные плёнки.
Оставшись с Полли, пившей воду, Данила Евгеньевич с волнением спросил:
- Полли, тебе кто больше нравится, Данила Евгеньевич или Скакунов?
- Кто такой Данила Евгеньевич?- спросила Полли, отхлёбывая «спрайт».
- Я, - Данила Евгеньевич покраснел.
Полли смерила Данилу Евгеньевича продолжительным взглядом.
- Не знаю, - протянула девочка.
- Но Скакунов – противный. Он – альбинос, как собака Родригеса,- настаивал Данила Евгеньевич, следя, чтобы подполковник не оказался поблизости.
- Есть милые альбиносы, - не согласилась Полли.- Даже Пират – жертва обстоятельств. Окажись он у меня, я выдрессировала бы из него человека…
Вернувшиеся с розысков разводили руками. Степанов бесследно исчез.
Данила Евгеньевич продолжал вопросительно смотреть на Полли.
- Вы и Скакунов мне нравитесь одинаково.
- Так не бывает. Полли. Кто-то должен нравиться больше, - деликатно заметил Данила Евгеньевич.
- Ну и ну! – изумился Скакунов, услышав последние слова.- Вот вы чем за-нимаетесь.
Скакунов алчно пожирал глазами Полли и готов был стреляться с Данилой Евгеньевичем.
Соскользнувший под вагон Степанов удержался за подвеску. Несколько мучительных усилий потребовалось ему, чтобы подтянуться на кронштейне, лечь животом на ледяной стальной кожух . Лёжа на спасительном креплении Степанов долго ничего не видел, кроме мельтешивших шпал, рельсов, жухлой придорожной травы и гравия. Напрягая шею, он выглядывал, чтобы убедиться в красотах Женевского озера, появившегося слева по ходу движения.
Через полчаса поезд замедлил ход и остановился. Степанов неловко опустился на железнодорожное полотно. Он дул на обмороженные руки, растирал щёки и нос, поправлял вставшие дыбом жёсткие налаченные волосы, пытался затереть грязь на брюках и джемпере. Первой мыслью Степанова было вернуться к начальству. Он посмотрел вдоль вагона, чтобы разыскать окна, около которых сидела команда Скакунова, но тут взгляд его, опасавшийся Родригеса и его сообщников, упал на двухэтажный поезд, остановившийся на соседнем пути. Степанов обомлел. У окна спального вагона сидела Хуанита и такое ощущение – разглядывала его. Степанов подумал, не спятил ли он от пережитого. Чересчур нереальным казалось перенесение вдовы из особняка в Асунсьоне и парагвайских топей, где Степанов привык её видеть, в чистоту, порядок, игрушечные пейзажи Швейцарских Альп. Тем не менее, Степанов увидел уже и Педро, подбежавшего к матери и указывавшего на Степанова. Возможно, они ещё не узнали его, а удивились появлению из-под защитного кожуха вагона.
Оглядываясь, Степанов перебежал пути. Он не заметил, смотрят ли на него подполковники, дети и Борис с Павлом. Поверх обтекаемого, цвета алебастра спального вагона сверкали буквы названия станции – Лозанна.
Степанов вошёл в купе Хуаниты и замер. Она смотрела на него ясными карими глазами и обрывала душу. Губы Хуаниты были ярко пунцово накрашены, шею облегало широкое колье речного жемчуга, синяя блузка играла вкраплённой серебряной нитью, молочная юбка в складку разложена поверх колен и бёдер. За спиной Хуаниты на плечиках аккуратно расправленное висело подвенечное платье. Педро одет был попроще: в слаксы и майку со скалящимся ревуном. Трудно представить, что Хуанита ждала Степанова, но она явно приготовилась к какой-то встрече.
Педро открыл рот, но мать одёрнула его, начав речь:
- Улыбка ли звёзд, завистливая ли гримаса судьбы соединила кванты случайности в круг, не позволяющий нам расстаться. Астролог рёк: суждено встретиться с возлюбленным в час предроковой. Лозанну установили боги метой…
Степанов, чья барочная витиеватость речи усиливалась в присутствии противополого аналога , ответил.
- Сугубый материалист, каковым полагаю себя в минуту отчаяния, не мог и во сне надеяться, поставив фишки на чёрное, сорвать банк. Лелеянное втуне разрешилось. Синьора, я у ваших ног… Ни перед одной женщиной я не преклонял колена, особливо перед бывшей женой…
Уголки глаз Хуаниты набухли весенними почками. Склонившись в порыве страсти, она с усилием подняла Степанова с коврика у стола:
- Не будем о грустном. Я же не вспоминаю покойного…
- Почему вы такой грязный?- интересовался плохо воспитанный Педро, беззастенчиво рассматривая по локоть выпачканные в мазуте руки, пятна на расхристанном свитере, медленно проступавшие синяки под обоими глазами Степанова.
- Я упал с соседнего поезда.
- Почему?
- Так случилось?
Хуанита оправилась от волнения:
- Оставь взрослого, плывущий по волнам жизни юнга. Чтобы ни случилось с Валерием, всё произошло, чтобы мы встретились.
- У вас нет чего-нибудь холодного? – чувствуя, если не принять меры, лицо превратится в багровое пятно, отталкивающее мещан и привлекающее полицию, спросил Степанов.
Хуанита подала со стола маленький походный утюг. В течение продолжившейся беседы Степанов то и дело старался поэлегантнее прикладывать его к синякам.
- Мне кажется, я видел, как вы вывалились из-под вагона, - вспомнил Педро незафиксированное сознанием наблюдение.- Что вы там делали?
- Изучал эффект Доплера.
- Мы это ещё не проходили, - протянул Педро.
Хуанита жестом указала на свадебное платье:
- Любимый, мы встретились на пороге моего второго замужества. Кто знает, сколько их готовят неподкупные Парки?!
- Вы выходите замуж, бесценная?! И за кого? Есть ли на свете достойный трепетного сердца?
Хуанита закрыла лицо ладонями, наблюдая за Степановым меж тонких пальцев с выкрашенными в розовое ногтями.
- Слишком долго вы не давали о себе знать! Дистанция в двенадцать тысяч миль разделяющая холодную Россию и жаркий Парагвай, подобно мачете, рассекло чувства. Я вспоминала вас. Не спала. Ценила: несмотря на скром-ное отрицание, не возражайте, вас единственного полагаю спасителем из гнусного плена сына…
- Мама, они воняли!
- Не плачь!!. Память угасала. Ни письмо, ни звонок от вас не поддерживали любви.
- Я не знал, куда писать!
- Ой ли! Мы живём не в каменном веке. Достаточно было черкануть: Хуаните Кальвадос. Асунсьон. Парагвай. И меня бы нашли.
- Я думал, нужна улица.
- Что свершилось, то свершилось. Не замутим источник привязанностей. Другой не думал, он настаивал.
- Кто же счастливец?- спросил Степанов, ненавидящим взглядом перебирая оборки на подвенечном платье.
- Полковник Родригес.
- Кто?!! – Степанов схватился за голову.
- Вы не представляете , как красиво полковник умеет ухаживать.
- Но полковник?!.
- Что полковник?
- Полковник!!! Он ветреный человек. Он мерзавец…
- Ни слова больше. Полковник на пути к исправлению. Я нестрогая жена. Пусть гуляет. Женится же он на мне!
Степанов задыхался. Он не находил слов.
- Полковник Родригес станет твоим отчимом?- спросил он Педро, увлечённо занявшегося выворачиванием солнцезащитных очков наизнанку. Дужки очков трещали.
- Почему бы нет? – кротко отвечал Педро.
- Уверяю, полковник изменился, - настаивала Хуанита.- Он предупредителен, мягок, напоминает тебя или Павла в лучшие периоды ухаживания за мной. Но ужасно ревнив. Мне неприятно признаться, но ежедневно он напоминает мне, что уничтожит тебя во чтобы-то ни стало, за то, что ты прикасался ко мне. Не хотела бы я, чтобы вы встретились.
- Мама подарила полковнику Родригесу точную копию часов, что у вас. –Заметил Педро, изучая запястье Степанова. Без всякого перехода он доба-вил:- Я тоже скоро женюсь.
- Педро познакомился в «Макдоналдсе» с Эльзой, - улыбнулась Хуанита.- Полковник Родригес богат. Я тоже. Деньги идут к деньгам, -продолжала рассуждать Хуанита, думая аргументами смягчить удар, нанесённый Степанову.
В коридоре послышались шаги и голоса. Хуанита насторожилась.
- Это Родригес! – узнала она.- Он убьёт тебя.
Заметавшись вспугнутой квохчей по купе, Хуанита подняла покрывало, свесившееся со спальной полки.
- Туда!
Степанов юркнул под кровать, забыв расстаться с утюгом, который прикладывал к нижним векам.
Вошедший Родригес бросил на полку фуражку контролёра, развалился напротив Хуаниты хозяином. Эстер, Капитан и Боцман остались у дверей. Эстер внутри купе, а остальные в коридоре. В пылу сражения Степанов не мог хорошенько разглядеть полковника. Теперь он убедился, Родригес пополнел, раздался в плечах и бёдрах и словно осел, ниже стал ростом. Второй подбородок набухал выше кадыка. Резкие скулы сгладились. К густым бровям убегала чёрная чёлка. Глаза глядели по-прежнему ожесточённо и пронзительно. На запястье сверкали «картье» такие же, как у Степанова. Сообщники Родригеса совершенно не изменились, кроме Эстер. Она похорошела. Вытянулась тростиночкой. Плотная розовая юбка облегала маленькие ягодицы. Ноги, которые она обычно применяла как оружие, казалось, удлинились за счёт туловища. Эстер перебирала ногами застоявшейся кобылкой. Движения их интересны были не исключительно эстету, но и случайному анатому. Коленки под морковного цвета колготами проваливались Марианскими впадинами, создавая иллюзию полного выверта. Ноги венчали бордовые ботинки на высоченных острых каблуках, на этот раз заполненных индейским ядом – кураре. Пойдём выше. Блузка тоже морковная , под стать колготам. Под ней – силиконовые груди, как среднего калибра боеголовки. Силикон в гу-бах и веках, подсказал бы специалист. Нос укорочен до идеала пластикой. Причёска обесцвеченных волос под мальчика. В ушах розовые клипсы. Такого же цвета маникюр. Цвет глаз линзами изменён в иссиня-синий. Степанов понял, пока его не было, девушка не теряла времени зря. Эстер выглядела раздражённой. Она нервно накручивала на палец бусы из ро-зовых речных раковин на груди, потом отпускала.
- Операция вступает в фазу завершения, - объявил Родригес. – Противники в западне.
Полковник расстегивал китель контролёра. Остановившись, он погладил Хуаниту по выемкам локотков:
- Нежнейшая, представляю, как ты переживала! Сейчас труднейшее позади. Дай срок, и мы сольём наши состояния, как слились наши сердца.
Степанов заметил, что губы Эстер, наблюдавшей за публичными излияниями полковника кривятся в пренебрежительной улыбке.
- Когда я выбирал, где нам жениться, - продолжал Родригес, - перед моим умственным взором представал Таити, где ты, невеста, плыла бы в пироге, украшенная гирляндами белых цветов, нитки жемчуга спускались бы на сладостную грудь. Я опускал экстремальное, столь модное в наши железные дни, венчание под водой…
« Велико состояние Хуаниты и крепко запал на него Родригес, раз взялся подыгрывать её слогом»,- с раскаиванием подумал Степанов, стараясь не чихнуть от пыли под кроватью.
Полковник поднялся, снял свадебное платье приложил к каменной Эстер.
- Но мы обвенчаемся на Занзибаре, подобно падишахам выступив верхами на слонах в красного дерева паланкинах.
Хуанита трепетно отобрала платье, перевесила подальше к окну.
- Сердце моё колеблется, наречённый, ты ли тот, уготованный судьбой. Но колебаться поздно; Хуанита ненароком сняла туфлю, задвинув прямо перед лицом Степанова.- Время не терпит. И сын требует отца.
- Я бы и обошёлся,- заявил Педро, продолжая доламывать солнцезащитные очки.
- Не знает, что говорит, - вздохнула Хуанита.
- Зачем тебе очки от солнца, .. сын? На улице зима, - спросил Родригес, по-пытавшись коснуться волос Педро. Тот увернулся.
- Они красивые.
- Логично.
- Погулял бы?
- Не хочу.
- А если мы с мамой попросим?
От дверей раздался короткий хмык. Родригес насторожился, грозно окинул взглядом сообщников, стараясь определить источник неприличного звука. Троица сохраняла невозмутимость. Эстер попятилась к двери.
- Звезда Парагвая!
- В юности я принимала участие в конкурсе красоты,..- смущённо призна-лась Хуанита.
Невнятное шарканье у двери. Родригес вскочил, ударившись о верхнюю полку. Эстер, вертевшая бусы, сильно натянула их от неожиданности. Нитка лопнула, розовые раковины раскатились по полу. Педро встал на колени, собирая. Он заглянул под постель и, встретившись глазами со Степановым, закашлялся, чтобы не фыркнуть от смеха. Степанов принял эмбриональную позу, чтобы улечься покомпактнее. Рука его сжимала мини-утюг, уже не лекарство, но оружие.
Эстер тоже опустилась, подбирая раковины. Раковины закатились под полку, на которой сидела Хуанита. Степанов безмолвно подвигал раковины к краю, предупреждая проникновение в его убежище. Эстер почти положила лицо на коврик. Она желала убедиться, все ли раковины собраны.
Эстер увидела Степанова и замерла коброй, готовой к прыжку. Они смотрели глаза в глаза, вернее, глаза в линзы. Рука Эстер потянулась к заднику ботинка, где замаскированным хранилось острое лезвие. Степанов сжал утюг до хруста в суставах. Перед его носом лежали опрокинутый лакированный туфель Хуаниты и розовая ракушка Эстер, как две соперницы. Оставаясь одним глазом на Степанове, Эстер медленно, крайне медленно, перевела второй глаз на прижухшего Педро: Эстер обладала редким устройством глазных мускулов.
Педро облизал сухие губы. Силы его оставили. С горстью раковин он хотел оторваться от коврика, да не мог. Эстер опять посмотрела на Степанова обоими глазами. Рука прекратила движение к заднику ботинка. Эстер взяла раковину и поднялась. Вслед за ней встал мокрый от волнения толстяк Педро.
Родригес неприятно насвистывал. Хуанита ловила его взгляды.
- Идите в вагон для курящих! Я догоню, - приказал полковник сообщникам.- Малец – с ними! - подтолкнул Родригес к двери Педро.
Все ушли. Дверь закрылась. Полковник опустился перед Хуанитой на колени:
- Клапан моего сердца! Единственная селезёночка! – он целовал Хуаните сгибы локтей, её эрогенные зоны.
Степанов готов был рыдать от бессильной ярости. Ещё – жутко щекотало в носу. Но если он чихнёт – смерть.
- Как ты могла променять мою возвышенную душу на это меркантильное и похотливое животное?!- восклицал Степанов после ухода Родригеса, страстно целуя те же места, что прежде соперник. Степанов брезгливо вытирал губы. Он чувствовал слюну полковника.
- Причём я? – изумлялась Хуанита.- Вы между собой разберитесь. Я совершенно не определилась.
- Зло! Зло!! Зло!!! – Степанов вскочил с колен, тигром заметался по купе. – Твоя доверчивость погубит тебя, Хуанита.
- Не доверчивость, а жадное до нежности сердце. Ты долго думал. Тянул. Женщин следует брать, как крепость, раз и навсегда.
- Тебе ли говорить, Хуанита. Не ты ли предлагала проверить чувства? Или ты ждала моей банковской выписки?
- Я ожидала! Во всём обвинить слабую женщину! Если ты смел, встреться с Родригесом и выговорься с ним на чистоту. Я отдам руку сильнейшему!
- Средневековье! Мы что, как два оленя должны за тебя драться?
- Как рыцари на турнире! Я не выдержу упрёков… Я позову полковника!
- Зови. Я не боюсь.
- Позову!! – Хуанита зарыдала, вскочила и выбежала из купе.
Степанов остался один. Вагон слегка покачивался. В окно Степанов видел параллельно движущийся поезд. Проплыли апартаменты соотечественников. Скакунов что-то бурно доказывал остальным, слушавшим его со скучными лицами.
Степанов выглянул в коридор. Через стеклянную дверь в тамбуре он заметил Капитана, Боцмана и Эстер. Что они там делают? Другая загадка, отчего не выдала его Эстер? Полковник? Полковник недалеко. Несмотря на смелые заявления, Степанову никак не хотелось с ним встречаться.
Набросив свадебное платье и нагнув голову, Степанов побежал по коридору. Белой бабочкой он выпрыгнул на ходу из поезда.
- Смотрите, невеста побежала! – указал Боцман на скачущего через булыжники в поле, Степанова.
- Хуанита сорвалась! – изумился Капитан. – С чего бы?
-Детёныша бросила, - злорадно разглядывала Эстер одинокую фигуру Валерия.
- Надо догнать. Полковник будет не доволен,- заметил Боцман.
- Другую найдёт! – не поддержала Эстер.
С дымящей сигарой в тамбур вбежал Родригес.
- Вы ничего не видели, идиоты?! - заорал он.- Хуанита сбежала!
Затравленно покосившись на босса, Капитан рванул стоп-кран. Завизжали тормоза. Поезд зашипел, уменьшая обороты. Слышались возгласы пассажиров, падал багаж.
Родригес распахнул дверцу вагона:
- В погоню!
Капитан и Боцман быстро спрыгнули, устремившись за Степановым, чья фигура превратилась в крошечную точку на горизонте.
- И ты! – обратился Родригес к Эстер.
Лицо Эстер помертвело. Она кусала губы.
- Я не могу. У меня каблуки не чтобы бегать по пашне.
Родригес махнул рукой в пустоту и спрыгнул с поезда. Эстер спрятала слёзы.
Боцман на ходу говорил Капитану:
- Хозяин становится всё более неуважительным. Лично я себя идиотом не считаю! Мог бы и попросить!
- С хозяином не сбудутся мечты о сладкой жизни,- согласился Капитан.- Зачем ему баба?
- Мы, старые морские волки, скачем по полю, как зайцы!
- Плохо бежите!!- раздался суровый окрик Родригеса.
Он обогнал сообщников, высоко поднимая колени.
- Его невеста, пусть догоняет, - оказавшись за спиной хозяина, Боцман тут же сбавил ход.
- Чего она сбежала? – недоумевал Капитан.
- Истеричка! Переклинило голову. Короткое замыкание. Мне рассказывали, с женщинами подобное случается. Некоторые бегут прямо в церкви. Моя бабка в церкви забилась на хоры. Её спускала пожарная команда.
- Твой отец не в каске родился?
- Помолчи!
- Если хозяин не расплатится, как обещал, надо забрать долг самостоятельно.
- Обчистить его!
- Не обчистить, а взять заслуженное.
- В каком размере?
- В зависимости от объема. Я не знаю, сколько у него есть.
- Поторопитесь , бездельники! – закричал Родригес поворачиваясь.
- Один с женщиной не справится! – прохрипел Боцман.
Пассажиры прилипли к окнам. Они были свидетелями, как за испуганно оглядывающейся неуклюжей невестой, мчатся по картофельному полю три кондуктора . Эстер свесилась с подножки, ненавидящим взглядом сжигая фигуру невесты.
Эстер собиралась проследовать в купе и выяснить, остался ли под кроватью Степанов, когда перед ней предстала Хуанита.
Хуанита плакала в противоположном тамбуре. Педро её утешал. Отправившись разыскивать полковника, она столкнулась лицом к лицу с соперницей. В расстроенных чувствах Хуанита не заметила остановки поезда и всеобщей суматохи. Изумлённая Эстер глядела то на погоню, взбивавшую грязь на поле, то на Хуаниту, вне свадебного платья.
- Где мой жених?- тревожно спросила Хуанита.
Не находя слов от ярости, Эстер указала на поле.
- Что у вас за духи?! – гадливо сморщила она носик секундой позже.
Хуанита пропустила замечание Эстер мимо ушей.
- Ревнивцы!- воскликнула Хуанита, угадав Родригеса в кондукторском мундире и Степанова в белом платье.
- Платье от Кутюрье? - съязвила Эстер.
- Японское. От Кензо.
- Ого! Русский приведёт его в негодность.
- Я куплю новое… Полковник убьёт русского, если догонит.
- Не догонит. Потаскушкам везёт.
- Вы… о ком?
- Не догадываетесь?!
- О себе?
- О тех, кто зарится на чужое.
- Педро, мальчик, заткни уши или лучше – уйди в купе.
- …о тех, кто подсиживает да подгадывает, пока другие долгими годами ведут осаду.
- Ваша осада провалилась!
- Благодаря вам!
- Вы ему неприятны.
- Зато как ваши деньги любезны полковнику! Он за них кроссы даёт.
- Полковник привязался к моему сердцу!
- И к вашей оплывшей туше… Секонд-хенд!
- Мисс Силикон!!
- Ах, так!!!
Хуанита и Эстер вцепились друг другу в причёски. Скоро они упали на колени, не выпуская волос. Красные слезящиеся глаза горгон пытались парализовать соперницу.
7
В Женеве Скакунов требовал немедленно идти в банк. Данила Евгеньевич удержал его. Надо проявить фотографии. Нельзя полагаться на память. Ошибка в цифре, колебания, напряжение ума могут показаться подозрительными банковским служащим или охране. Русских выставят за дверь или сдадут полиции. Операция будет провалена.
Даниле Евгеньевичу удалось вселить сомнения в холодную голову Скакунова. Тот подчинился. Негативы отдали в срочную печать. Силовики кругами ходили поодаль, ожидая исхода работы.
Павел грелся на солнышке, болел за игру женевцев в большие шахматы, фигуры в половину человеческого роста, в парке. Борис с сыном пошли фотографироваться у барельефов четырёх реформаторов. Борис принюхивался к свежему воздуху, пахнувшему весной. Там не было спирта, и это радовало.
Просмотрев фотографии, Скакунов с кулаками накинулся на Данилу Евгеньевича:
- Ничтожный Крот, из-за тебя мы столько времени потеряли!
Данила Евгеньевич смутился. Мозг Скакунов работал чётко, как двигатель нового мопеда. Цифры оказались те же, что держал в памяти Скакунов. Требовалось отправить посыльного в банк. Данила Евгеньевич боялся предлагать. Скакунов настаивал на Борисе. Ни один из сотрудников спецслужб не может рисковать. Если его задержат, правительственный скандал. Нужно пойти человеку незаметному, которого не жалко. Потухший Борис не нашёл сил оскорбиться. Его паспорт, деньги и кредитные карточки остались в тумбочке наркодиспансера, при удаче он надеялся уговорить подполковников выправить им с Витей обратные билеты на родину. Отсутствие паспорта не смущало Скакунова. Он захватил несколько документов из Москвы. Ради стимула, Бориса сфотографировали в том же сервисе, где проявляли плёнки. Скакунов лично вклеил фото в паспорт, поставил печать. Борис стал Сергеем Александровичем Бредовым. Скакунов отдал паспорт, пояснив, билеты на родину Борис получит после успешного завершения операции, и лично проводил Бориса до банковского подъезда.
Полли восхищалась женевским каштаном, по распусканию цветов которого специальный чиновник мэрии ежегодно возвещает весну. Скакунов подошёл к девочке и похвалил себя:
- Нет на свете прекраснее шпионажа вещи. Новорождённый открывает глаза и уже наблюдает за матерью, примечая слабости, умело играя на которых, криком и просьбами можно добиваться своего. Отрок шпионит за отцом, перенимая повадки мужчины. Ученица следит за учительницей, злясь её власти и злословя на оплошности платья. Возлюбленный подглядывает за невестой, та ли она, какой хочет казаться, не прячутся ли в золушке характеры её сестёр. Оппозиция надзирает за правительством, готовя подножку. Государство следит за государством, не обмануло бы таможней или демпингом, не заставило подписать лукавый договор… Мы живём в атмосфере шпионажа, наши души от рождения пронизаны им. Не надо обманываться высокими материями. Поиск недостатков других и убеждение в собственных достоинствах – две главнейшие струны жизни.
- Я знаю, вы шпионите за мной, - отвечала Полли , отрываясь взглядом от каштана. – Но вы и мне предлагаете шпионить за вами?
- Не шпионить, - покраснел Скакунов, - а отнестись ко мне как к достойному человеку. Не смотреть на мою работу свысока. Мы, разведчики, - верные
люди. Если мы не находим недостатков в другом человеке…
- … то вы их придумываете. С чего вы взяли, Альберт Альбертович, что я не люблю шпионов? Я отношусь к вам ровно. Я сама шпионка. Например, давно вижу, что у вас не все пуговицы застёгнуты…
Ни единый мускул на лице Скакунова не дрогнул.
- Милая Полли, я прекрасно знаю, одежда моя в порядке. Сейчас ты не готова снять предвзятость с меня и моей профессии. Время сметёт заблуждения…
Скакунов ушёл. Его место занял Данила Евгеньевич.
- Ушёл? – заискивающе спросил он.
- Укатился шпионить,- возвела глаза к небу Полли. Она наслаждалась пейзажем Савойских гор, открывавшемся за чертой города.
- Я принёс леденцы. Угощайся.
Полли взяла конфету.
- Что говорил? – доверительным голосом спросил Данила Евгеньевич, подразумевая, они с Полли старые друзья.
- Объяснял , что нет вернее людей, чем шпионы.
- И в семейной жизни?
- А как же!
- Ну, это абсурдно!- протянул Данила Евгеньевич. В замерзшую лужу он увидел круглое лицо, художественно растрепавшуюся на ветру обильную шевелюру и, оставшись довольным собой, преисполнился духа: - Нет ничего важнее на свете порядочности. Сюда я включаю справедливость, сдержанность, мужество и мудрость. К ним присоединяются меньшие блага: здоровье, красота, её способна заменить опрятность, удачливость и умеренность. Первые четыре всецело зависят от нас. Другая четвёрка преходяща или ей нужны дополнительные обстоятельства для актуализации. Не правда ли, прекрасен муж , справедливо, без жестокости способный рассмотреть проступок женщины, без которых они, увы, не могут ни в брачной жизни, ни вне её. Наказание он положит мягкое, с необходимостью понимаемое виновной. Спокойствия не бывает мало в общении с дамами, чей дух переменчив, как весенний поток. Не мне тебе пояснять лёгкость перехода женщины от обожания к ненависти, повествовать о вашей слабости перед приобретениями. Мужество нужно, чтобы выносить капризы и отсутствие красоты, что я скомпенсировал аккуратностью. В браке довольно и приятности. Если внешний вид женщины не раздражает, я удовлетворён… Таков мой либерализм. А без мудрости не обойтись в решении семейных проблем, неминуемо встающих на пути. Перейдём к преходящему. Хотелось бы тебе и здоровья. Говорят, в здоровом теле, здоровый дух. Не всегда. Перебором здоровья женщина способна напугать мужчину, а то и подавить его. Не получается быть, так кажись слабее. Многие женщины это понимают, но задетые страстью раз-дражения или ложной обидой легко переходят границы, обращаясь в семейных схватках в неких боксёров, а то и каратистов. Надеюсь, тебе по-следнее не свойственно. Повторюсь, отсутствие красоты я прощаю. Меньше косметики, нет аллергии. Прячься от мужа по утрам, и он будет любить тебя вечно. Что касается моих здоровья и красоты, то они на лицо. У мужчины средства и положение в обществе заменят любые недостатки. Удачливость, сама знаешь, ветрена как вы, прекрасные и ужасные, приносящие боль и радость. Обычно, боль после радости. Умеренность: я без запросов. Могу месяцами не ходить в театр, не испытываю удовольствия от кино. В одежде предпочту простоту и функциональность дороговизне.
- Вы неприхотливы,- вздохнула Полли, во время речи Данилы Евгеньевича меланхолично посасывавшая мармеладное сердечко на палочке.
- Я могу и должен воспитать близкого мне человека согласно высказанному идеалу, - пошёл пятнами Данила Евгеньевич.
- Простите, я слышала, у вас есть жена? – тонко спросила Полли.
- Мой крест! – ноги Данилы Евгеньевича подкосились.- Источник несчастий, жены приходят к нам, воспитанные в другом месте. Нам приходиться жить не только с ними, но и с их семьями, воплощёнными в привычках, образовании, предпочтениях. Мужчина с женщиной живёт двадцать лет, а ещё столько же до того, она обитала в иной среде. Непохожие среды провоцируют конфликты. Жениться же на родственных по духу и воспитанию братьях и сёстрах воспрещено медициной и законом.
- Беда!
- Моя жена пришла ко мне б/у. Она бывшая жена Степанова.
- Не знала! Вот она, служебная тайна. Причина, почему он вас… он к вам сложно относится.
- Сложно! Умница. Слова какие знаешь. Мне подобная нужна. Печать же в паспорте - пустая формальность.
- Я подумаю о вашем предложении,- загадочно сказала Полли.
- Деды - на покой? – спросил появившийся Витя про ушедших Данилу Ев-геньевича и Скакунова. – Гремят костями? Прыгают молодыми козликами?
В то время как здесь бьётся любящее сердце! – Витя ударил в грудь так, что чуть не задохнулся. Звук вышел звонкий и полый, барабанный.
- По голове ударь, - посоветовала Полли.
- Тебя?
- Себя.
Витя заложил руки за спину и заходил перед Полли, важничая. Тайком он поднимался на носки, чтобы казаться выше. Начало разговора не вселило в него оптимизма.
- Разве я не прав?- хорохорился Витя.- Будущее за нами – молодёжью. Мой отец, какой передовой, и тот не догоняет. Интернет я ему запускаю. По старинке бабке на Новый год открытки шлёт, вместо SMS-ок. Выйдешь за дедов, они тебя в рабство упекут.
- Они мне не сейчас предлагают.
- А когда?
- Когда вырасту.
- Есть время подумать.
- Пока я должна только дать слово, - со значением подытожила Полли.
Витя замолчал, продолжая ходить.
- В будущем все будут преступниками, - уверенно сказал он вдруг. - Пре-ступники - самые продвинутые люди. Они следят за технологиями, совершают открытия. Академики, из которых песок сыпется, из зависти им Нобелей не дают. Подумай, преступники изобрели вирус. Компьютерный я имею в виду. Взламывают серверы, списывают деньги с карточек. Высоколобая преступность даёт мощный толчок науке. Если в школе и нужно учиться, то за тем, чтобы потом классно воровать. Через двести-триста лет мир станут населять исключительно продвинутые уголовники. Мелкий криминалитет отомрёт из-за нерентабельности.
- Но существует тюрьма?
- Издержки производства. Без отдыха нельзя. Вроде каникул.
- А полицейские? Их не будет?
- Почему? Останутся. Полицейские будут выполнять профессиональные функции, а параллельно – совершать мухлежи.
- Тогда твой идеал – Родригес, человек будущего.
- Полковник мне не нравится.
- И мне ты предлагаешь дать слово преступнику?
- Почему бы и нет? Если тебя шокирует название я – преступник в потенции.
- Когда актуализация?
- Когда поймают.
- Какие вы эгоисты- мужчины! – возмущалась Полли.- Что ты, что Данила Евгеньевич с Альбертом Альбертовичем! Выставляете достоинства на показ, а никто не поинтересуется, чего девушка хочет.
Из парка Витя и Полли спустились вниз к взрослым.
Скакунов нашептал Борису последние наставления, потом подтолкнул к дверям. Борис вошёл в банк и замер у входа. К трём служащим выстроились очереди. На экране под потолком высвечивались номера обслуживаемых. Нажав на кнопку, Борис вытащил номер и стал ждать.
Борис не понял две трети того, что говорил банковский служащий по-французски. Наконец тот кивнул. Борис же кивал беспрестанно. Служащий пригласил Бориса за собой. Он пошёл впереди, Борис сзади.
Оба спустились по лесенке в подвал. У решётки, перекрывавшей доступ к банковским ячейкам, дремал автоматчик в чёрной униформе. Заслышав шаги, он приобрёл бравую позу. Служащий поприветствовал охранника, всунул электронный ключ в дверь.
Дверь гулко задрожала, неторопливо и весомо растворилась. Борис почувствовал запах застоявшейся сухости с лёгким оттенком краски. Его он принял за аромат денег.
Служащий попросил Бориса набрать на пульте номер сейфовой ячейки. Борис повиновался. Высветилось – 73. Теперь код. 146 – год разрушения Коринфа. 523 - год казни Боэция. 453 – последние три цифры даты взятия османами Константинополя. И буквами – ВЕЛИЗАРИЙ, имя византийского полководца.
Служащий расплылся в улыбке. Правильно. Борис не ошибся. Цифры и буквы запомнил чётко. Хотелось бы увидеть договор с банком.
Бориса прошиб холодный пот. Договора у него не было. Он протянул паспорт. Служащий забрал паспорт и вышел.
Пока он ходил, Борис забрал в раскрытом ящике из пуленепробиваемого стекла ключ, набрал на сейфовой ячейке те же цифры и буквы, что уже выдавливал на пульте, вскрыл сейф, схватил горстку бумаг, слайдов и дискет и разместил под одеждой.
Вернувшийся служащий объяснил Борису, что к сейфовой ячейке его допустить не могут без договора с банком. Борис согласно пожал плечами. Бумаги жгли ему живот, как куница разрывала внутренности вороватого лакедемонского мальчика. Миллионы, миллионы, миллионы! Какая там мурманская рыба!
Борис поднялся в холл банка. Охранник, осуществлявший видеонаблюдение, подошёл ближе. Он заговорил с сотрудником. Злые глаза охранника не нравились Борису. Охранник указывал на мониторы.
Борис оттолкнулся прыгуном с десятиметровой и выскочил на улицу. Охранник засвистел, хватаясь за кобуру.
На площадке перед банком Борис огляделся. Он сразу заметил Скакунова, махавшего от остановившегося такси. Скакунов был в форме таксиста. Бориса это не смутило. Он побежал к «мерседесу» с ромбиками на крыше. Документы поползли Борису по штанинам, он придерживал их руками.
Борис впрыгнул в машину. Скакунов дал по газам.
- Сделано? – беспокойство Скакунова выдавали горящие глаза.
- Карты у меня, - ровным голосом отвечал Борис, словно сорок лет проработал в разведке.- Где водитель?- невозмутимо продолжил он.
- В багажнике, - так же спокойно констатировал Скакунов.
Он направил машину по узкой улочке. Замешкавшаяся охрана вскочила в припаркованный у банка «рено» и начала преследование.
Включив дальний свет, Скакунов гнал во всю мочь. Маленькие женевские седаны едва успевали уворачиваться от него. Не участвовавшие в погоне зверски сигналили. На набережной Скакунов чудом не сбил мамашу с коляской, переходившую дорогу на красный свет. Вряд ли ему стало легче, если б он узнал, что по местным законам его помиловали бы. Скакунов свернул к центру. Проскочил под гигантским деревянным стулом на трёх ножках, памятником жертвам противопехотных мин. Если б он повалил стул, возмутилось всё ЮНЕСКО. Охранники оказались менее удачливы. Висевшие на хвосте Скакунова, они снесли стулу часть древесины.
Завидев лестницу, Скакунов включил тяговую скорость. Надрываясь мотором, пошёл под углом в 45 градусов наверх. Багажник щёлкнул. Связанный скотчем водитель с кляпом во рту выкатился под колёса не отстававшего «рено». Машина резко затормозила. Зад занесло юзом. Выскочивший охранник выстрелил несколько раз по взбиравшемуся «мерседесу». Пули скользнули по корпусу, высекая искры.
Скакунов, разгоняя туристов, влетел во двор, где осудили Руссо, и попал в тупик. Он прокрутился вокруг чаши, ставшей жертвенной для книг просветителя, заметил уходящую вверх плоскость, по ней в средние века взбирались всадники, и въехал в здание ратуши. Законодатели повскакивали с мест. Раздались далеко не приветственные возгласы.
Скакунов развернулся, снеся сидения. Пожилая перекисевая блондинка верещала, вскочив на кресло, благим матом, точно по полу бегали крысы, и швыряла в «мерседес» листками постановлений. Оказавшийся рядом через стекло Борис попытался приободрить блондинку смущённой улыбкой.
Вниз Скакунов помчался той же дорогой. Лоб в лоб ему упёрся поднимавшийся «рено». Машины гудели, не уступая, да и уступать было не куда. Выхлопные трубы от напряжения стреляли непрогоревшими газами. Скакунов хмурился, нащупывая языком в коренном зубе ампулу с ядом. Борис мёртвой хваткой прижимал к вспотевшим коленям бумаги Кальвадоса.
Скакунов видел перед собой искажённые злобой лица охранников. Он опасался, начнут стрелять. Те не решились. На подъёме собрались законодатели, изрыгая проклятия. « Подобные наказали Руссо – не сомневался начитанный Борис.- А предки их сожгли Сервета, распяли Христа.»
«Мерседес» вытолкал мене мощный «рено», выскочил на улицу. Промелькнули каштаны в цвету, старинный мост, фасад музея, «Хилтон», где самые наглые официанты в Центральной Европе. «Мерседес» снова летел по набережной. Позади раздражающе хлопал открытый багажник.
- Интересно, фонтан может оторвать руку, если в него засунуть? - спросил Борис, указывая на стометровое чудо, бьющее посреди озера. Ветром брызги сносило на них, и Скакунову пришлось включить щётки.
- Попробуй!- мрачно процедил Скакунов.
Резко дав влево, Скакунов проскочил мимо ступеней, уходивших к воде. Лужа под колёсами разошлась волнами.
«Рено» попытался повторить манёвр беглецов, его занесло, через парапет автомобиль влетел в струю фонтана. Фонтан на полсотни ярдов взмыл машину с отчаянно кричавшими и пытавшимися выпрыгнуть охранниками и уронил в озеро. «Рено» закачался грузным поплавком.
Оставив «Мерседес» , Скакунов и Борис подбежали к Даниле Евгеньевичу и Павлу, дежурившим у нанятого катера. Владелец катера попытался возражать насчёт маршрута. Скакунов схода заткнул ему рот пятисотевровой фальшивой купюрой, сделанной на заказ в Москве.
- Штурман, гони!- Скакунов указал на противоположный берег.
Пришла ли пора расслабиться?
- Боюсь, в Швейцарию нам путь заказан, - заметил Данила Евгеньевич.
- И в Европу тоже, Крот,- подтвердил собравшийся пружиной Скакунов.
На противоположном берегу у другой нанятой машины ждали Витя с Полли. А ещё дальше – с балкона женевского особняка, глядел в бинокль злобно похмыкивающий Родригес. Позади него мычал привязанный к шезлонгу Степанов.
8
Едва сойдя с борта самолёта в Дар-эс-Саламе, Скакунов бросился, протягивая руку к встречавшему Кальвадосу:
- Мы привезли вам Павла! Как просили.
Павел смущённо улыбался. Данила Евгеньевич подталкивал его за плечо.
- Павел? – растерянно потёр переносицу Кальвадос. – Разве я просил?
- Просили, просили, - подтвердил Витя.- Сообщение ваше на мой компьютер приходило.
- Вот дела! А я ничего не помню. Память моя сделалась ещё хуже с тех пор, как я расстался с вашим товарищем. Кстати, где он?
Скакунов и Данила Евгеньевич переглянулись.
- Степанов остался в Женеве,- взял слово Данила Евгеньевич.- Боюсь, его схватил наш общий знакомый – полковник Родригес.
- А меня полковник отпустил. Отнял лишь ноутбук. Но это не страшно. Вы карты привезли?
- Привезли. Конечно, привезли, - засуетился Павел. Он чувствовал себя не ловко, после того, как Кальвадос заявил, что не помнит , вызывал ли его? В сообщении чётко читалось: « Разыщите Павла. Пусть срочно вылетает на Занзибар». Вот старый хрыч! К другим он тоже отнёсся с холодцой, будто уже не нуждался в них.
- Пойдёмте в микроавтобус, - пригласил Кальвадос.
- Каким одеколоном вы пользуетесь? – спросил у него Борис.
- Даже не знаю. Какой с утра попался.
- Приятный запах. Главное, не на спирту, - принюхался Борис.
Микроавтобус тронулся. Влажная жара просачивалась за окна и двери. Витя указывал Полли на гнувшиеся в ветру пальмы, от которых протянулись полосатыми шлейфами стаи красочных бананоедов. Девочка взвизгивала от восторга, заметив мирно пощипывавшего миниатюрного африканского олененка или крупную птицу-носорог, раскинувшую тёмные крыла и терзавшую кокос.
- Память плоха, а физическое состояние улучшилось, - рассказывал Кальвадос.- Могу некоторое время находиться на плоскогорье… Жалко дворецкого Макса. Старина пропал.
Русские никогда не видела брата Кальвадоса. Он казался очень странным, словно подменённым. Данила Евгеньевич шептался со Скакуновым, стоит ли отдавать ему карты. Другого выхода не существовало. Одним им не хватит духа, финансов и знания страны, чтобы добраться до сокровищ.
- Вы прививки от жёлтой лихорадки сделали? – спросил Кальвадос.
- А нужно? – насторожился Павел.
- Желательно.
Кальвадос привёз группу Скакунова в белую виллу на берегу океана. Шины зашуршали по липкому асфальту. Борис распахнул дверь автобуса, и его окатило влажным расслабляющим воздухом. Скакунов не сдержал слова, он не отпустил Бориса, подучив Витю уговорить отца лететь дальше. Интуиция разведчика подсказывала ему, Борис ещё понадобится. В аэропорту Франкфурта Данила Евгеньевич и Скакунов, чтобы подластиться купили Борису томик античных мифов на русском языке, который тот невероятной удачей разыскал среди скучных немецких путеводителей. Борис зачитывался книгой. Мгновенно он наименовал виллу Кальвадоса Лотофагией.
Витя и Полли бегом спустились к воде. Они радовались длинным ленивым волнам, катившим по мелкому ровному золотому, точно просе-янному через сито, песку. Великое множество огромных черепах после откладки яиц не успело уйти в море. Их непомерные ослабевшие в полуденную жару туши, вяло копошились на пляже. Полли оседлала тортиллу. Та опасливо втянула подвижную чешуйчатую голову и лапы и замерла, притворившись бездыханной. Подоспевший Витя постарался помочь девочке столкнуть черепаху в набежавшую волну. Задача оказалась не из лёгких. Под сдвинутой черепахой открылись крапчатые яйца. Ужи серыми лентами скользили меж тортилл. Бледно-зелёный хамелеон, пойманный Витей, тут же принял телесный цвет, накрепко вцепившись ногтями в палец.
Скинув одежду, взрослые тоже вошли в океан. Борис оказался в семейных трусах до колен, а Данила Евгеньевич со Скакуновым в маленьких плавках, над которыми карнизами свисали натруженные сальники. Павел плавал в плотном полосатом трико, скрывавшем покусы. Он подставлял плечи чибисам, плодоядным голубям и удодам, надеясь, что те, вместо мелких крабов, бочком скользивших там и сям, воспользуются его гельминтами.
- Трудно тут будет работать, - подытожил Скакунов, тылом руки вытирая пот на шее, выступивший под накалённой водой.
Вечером на освещённой веранде Кальвадос бережно разложил привезённые карты и рассказал о Киде IV.
- Окунёмся во вторую половину XVII века. Пират Кид IV, так же известный среди безбашенных морских волков, как Вилли Кровопийца, почти пятнадцать лет грабивший у берегов Северной Америки английские суда под испанским флагом, а испанские - под английским, в очередной приступ подагры, обусловленной чрезмерным употреблением мяса бизона, решил отойти от дел и спрятать награбленное в Восточной Африке. Побывавшие на Маврикии, Занзибаре и Сейшелах пираты превозносили местный климат и доступность женщин. Неизвестность морских дорог не внушала тревог, редкие военные британские корабли наведывались в те места для ловли разбойников. Проходивший поблизости торговый путь из Индии и Китая, откуда обильно вывозились чай, пряности, опиум, шёлк и драгоценные камни обещал: и на досуге можно тряхнуть стариной. Забрав казну, прежде хранившуюся на острове Ки-Уэст, Кид IV отправился в дорогу.
Переход через Атлантику сопровождался обычными весенними штормами, тем не менее Киду благополучно удалось довести до Мыса Доброй Надежды оба своих гружённых золотом галиона, флагманский фрегат и шлюп, составлявшие флот пирата. В походе четыре матроса умерли от неизвестной болезни, один по пьяной лавочке свалился за борт, троих капитан лично застрелил за прекословие.
У берегов Мадагаскара флот попал в сильнейший шторм. Галионы потеряли половину мачт и дали течь. Кид сделал вынужденную остановку. Мадагаскар славился прекрасными гаванями, изобилием пресной воды и дичи. Рядом пролегал ост-индский торговый путь, обещавший лёгкую добычу в виде чайных клиперов. После ремонта судов товарищи предлагали обосноваться здесь. Действительно, несколько лет Вилли Кровопийца провёл на восточном побережье острова. Он построил деревянный форт, объявил себя вождём и верховным судьёй союза местных племён, завёл гарем. До сих пор туристам показывают каменное кресло вблизи Антананариву, где имел обыкновение сидеть развалясь пират, выглядывая в подзорную трубу торговые суда. Привезённую казну схоронили на Мадагаскаре. По преданию часть сокровищ находится там до сих пор. Об этом повествуют африканские легенды и путеводители.
Жизнь шайки Кида на Мадагаскаре не стала безоблачной. Не только Вилли облюбовал остров. Другие разбойничьи отряды разбили тут ставки. Грабя торговые суда, пираты нередко сталкивались друг с другом. Гордость и самомнение атаманов не позволяли достичь согласия, разделить сферы влияния. Киду завидовали, его ненавидели. Не все обладали его удачей, а следовательно – богатствами. Сходка конкурирующих главарей определила устранить Кида, вырвать из рук пиратскую казну.
Ясным январским утром 1687 года восемь пиратских судов подошли к форту Кида и обстреляли крепость тяжёлыми ядрами. Высаженный десант наступал с суши. Осмотрительный Кид предпочёл не испытывать судьбу, выясняя, способна ли ловкость победить численность. Поспешно загрузив золото, он приказал ретироваться на север, на благословенный и почти необитаемый Занзибар.
В Индийском океане Кид наткнулся на два английских торговых судна, принадлежавших королеве и перевозивших рубины и сапфиры баснословно богатого могола, намеревавшегося оплатить расходы сыновей, обучавшихся в Оксфорде. Суда отказались допустить на борт пиратских досмотрщиков без боя, хотя Кид через сигнальные флажки обещал разобраться по-божески, оставив британской команде десятую часть груза. Разгоревшаяся вслед ожесточённая баталия показала, груз ценен особо. Смелым манёвром Кид загнал свой флагман между британским кораблями и открыл огонь с обоих бортов.
Борта разлетались в щепки. Куски человеческого мяса и пушечного металла летали в воздухе. Англичане нанесли пиратам непоправимый урон, вместе с тем попали под собственный перекрёстный огонь. Промахнувшееся ядра и шрапнель перелетали через борт пирата, снося постройки, поражая людей на английских судах.
Манёвренный шлюп, скрытый дымом пожара, вспыхнувшего на анг-лийском фрегате, подошёл вплотную. Загремели крючья. С страшным жи-вотным криком пираты прыгнули на абордаж. Пламя бросало багровые пятна на искажённые злобой и отчаянием лица людей. Одни думали о спасении, другие – о наживе. Выучка англичан, стройные залпы остановили нападавших. Флагман Кида молчал, покачиваясь между дымившим кораблями. Лучшие мортиры пиратов были разбиты. Фортуна склонялась к англичанам.
Предательство переломило победу. Капитан более сохранного британского судна распорядился поднять паруса и положился на волю усилившегося ветра. Тяжеловесные кидовы галионы не обладали быстроходностью, чтобы преследовать беглеца.
Храбрость оставшихся без поддержки воинов дрогнула. Англичане отступили к рубке. Цвет их красных мундиров растворялся в огне. Раненый капитан держал фитиль, угрожая взорвать пороховой погреб при приближении разбойников. Новая группа пиратов перепрыгнула с флагмана.
Кид на время прекратил бойню, обманно предложив перемирие, пообещав команде, в случае сдачи, сохранить жизнь, высадить уцелевших на Маврикии. Поддавшись лживым клятвам, англичане сложили оружие.
За жестокое сопротивление Кид уготовил им чудовищную казнь. Пленникам завязывали платками глаза и заставляли идти по рее, выступавшей за фальшборт. Учуяв запах пожара и крови, стаи акул и барракуд подошли к судну. Когда люди падали, хищники немедленно разрывали тела. Кровавые разводы стелились по воде.
Грубые сердца бандитов заставила содрогнуться смерть дочери капитана. Прекрасная как фея, в длинном голубом платье она шла по рее, широко расставив для балансировки руки. Молодость, красота, грация вопияли против смерти. Казалось, девушка полетит, ступив в бездну. Восемнадцатилетнюю красавицу постигла общая участь. Напрасно обезумевший отец взывал о пощаде дочери, валяясь в ногах Кида. Оглушив банником, английского капитана бросили акулам.
Уцелел юный помощник капитана. Соскользнув с реи, он уцепился руками за её конец. Подтянулся и сел верхом. Кид посчитал ловкость молодого человека чудом и перстом богов, указующих, что тому дано жить. Не желая гневить Нептуна, отказывающегося от жертвы, Кид предложил молодому человеку вступить в ряды негодяев. В противном случае его ожидало повторное испытание. Дрожавший от пережитого ужаса и напряжения сил юноша согласился. Матросов, предпочетших более отдалённое повешение сиюминутной казни, тоже взяли на испытательный срок в пираты.
Пожар на английском судне погасили, но до глубокой ночи одинокие языки пламени показывались на бортах и постройках. Пираты пировали. Дикий непристойный смех и восклицания сопровождали счёт сокровищ, обнаруженных в трюме.
На Занзибаре Кид выстроил новый форт, уже каменный. В подвалах крепости, спускавшейся к океану, пират сложил драгоценные камни, золото, дорогое оружие, захваченные в пятнадцатилетних походах. Пять или шесть раз позже соперники пытались отобрать богатства Кида. Форт отвечал на осаду выстрелами пушек, рискованными ночными вылазками, засадами в прилегающих лесах, капканами и ямами-ловушками. Крепость оставалась неприступной. Ни морские разбойники, ни местные плена, рассорившиеся с Кидом, не могли её взять.
Верным другом Кида, фактически - визирем при нём, сделался спасённый велением судеб помощник капитана с лондонского судна. При слабевшем и дряхлевшем Киде он возглавлял тайную полицию и суд, был главным хранителем богатств. Завеса истории скрыла от нас его подлинное имя. Сообщники звали его – Хьюго Лаксериан.
Лаксериан с согласия Кида повелел складировать сокровища в низине у моря, это стало причиной несчастий. Море поднималось, земля опускалась. Выдолбленное в скале хранилище наполнялось водой. Лаксериан сначала не определил опасности. Наоборот, его радовало, что ценности получат ещё и водяную защиту. Престарелый пират вместе с ним спускался в подземелье. По пояс в воде пробирался к заветный сундукам. С лязгом падали засовы. Высохшими подагрическими руками Кид перебирал золотые реалы, пунцовые рубины, зелёные смарагды. Тонкий луч света пробивался в расселину, бегал по искривлённым алчностью чертам бандита, кладезя пороков.
Золото лежало мёртвым грузом. Оно не служило ни злу, ни добродетели. Пираты догадывались о его существовании, никто, кроме двоих не знал тайника. Кид ослабел настолько, что реже и труднее спускался в подвал. В последние годы подозрительность вытеснила другие его страсти. Он не доверял обаятельному и деловому Лаксериану по-прежнему. Старый правитель выдвинул новых фаворитов, нашептывавших на Лаксериана. Отставка у пиратов обычно заканчивалась казнью.
Внешне спокойный и уверенный в себе Лаксериан не верил жизни, после спасения на нок-рее он увидел лишь отсроченной смерть. Хьюго скрывал неистовую ненависть к благодетелю. Его невестой была прекрасная дочь английского капитана, низвергнутая к акулам. Двадцать лет визирь Кида ждал удобного случая отомстить. Он желал выкрасть сокровища, бежать в Лондон и материально поддержать родственников мореплавателей захваченного корабля, после ремонта пополнившего флот Кида. Лаксериан нуждался в помощниках, и он составил заговор.
В утро, назначенное для смерти Кида, Лаксериан и его люди спустились в хранилище. Они рассчитывали загрузить сокровища в шлюпки, доставить на фрегат с верным капитаном. Ещё не спускаясь на воду, предполагали рассчитаться с кликой Кида - обидчиками людей Лаксериана. Зная характер пиратов, вождь восставших никогда не доверил бы охрану золота команде фрегата, состоявшей в заговоре. Соблазн был велик. Пока Лаксериан сражался бы за обиды и преступления, его неблагонадёжные сторонники неминуемо подняли бы паруса, пользуясь попутным ветром. Лаксериан отверг как про-вокационное предложение шкипера доставить сокровища на корабль, затем вернуться на берег и рассчитаться с Кидом. Если руки не дойдут до Кида, тот и так будет наказан лишением драгоценностей.
Заговорщики спустились в подземелье и замерли на пороге ошелом-лённые увиденным. Сундуки, которые накануне проверял Лаксериан, исчезли. Вздох разочарования вырвался у пиратов.
Лаксериан вошёл в мутную воду и нырнул. Дыхания едва хватило ему, но он нащупал крышки сундуков. Резкое ночное понижение дна, опустило сокровища значительно ниже, чем прежде. Если ранее опусканию почвы и прибывавшей воде радовались, считая дополнительным укрытием на случай захвата форта, теперь они стали непреодолимым препятствием для скорого извлечения клада.
Золото несомненно можно было ещё поднять, но для этого требовалось время и снаряжение, которыми Лаксериан и его люди не располагали. Обрушение части свода пещеры при внезапном опускании почвы растворило в воде известь. Вода сделалась грязно-молочной, непрозрачной. Размножившиеся морские угри и змеи скользили между сундуков. Процедура поиска сундуков на ощупь казалась неприятной и опасной. Огонь факелов нагрел стены пещеры. Обожжённые пламенем мокрицы десятками сыпались на голову людей Лаксериана. Лаксериан приказал принести бечёвки и нырять с ними, стараясь связать ручки сундуков, чтобы выволочить их на сухое. В затянувшиеся работы ворвался шум в галерее. Заподозрив неладное, Кид отправился проверить свои богатства. Какого же было его удивление, когда он застал двери сокровищницы раскрытыми, сбитые замки лежали у его ног. Кид схва-тился за пистолеты; преодолевая боль в воспаленных суставах, вбежал в пещеру. Крышки сундуков, вчера проглядывавшие сквозь воду, исчезли. Ещё один удар! Поражённый Кид остановился. Выстрел из пистолета Лаксериана оборвал ему жизнь.
Сторонники Кида вступились за хозяина. Несогласные с Лаксерианом, они имели собственное представление о будущем лидере. Засверкали клинки, загремели выстрелы. Пороховой дым наполнил пещеру. Блестели сабли, взносились наверх окровавленные кинжалы. Тяжелораненые с хрипом падали в воду. Браслеты и серьги пиратов вспыхивали в полумраке ужасными светляками. У Лаксериана выбили ятаган, он сражался факелом. Обломился факел, он поднял чью-то отрубленную руку. Размахивая ею, Лаксериан отступал к выходу. Лаксериан забыл о сокровищах, сейчас он думал исключительно о спасении. Коварный палаш задел его по горлу. Кровь ударила фонтаном, на миг ослепив нападавшего. Лаксериан упал. Его приняли за мёртвого. Ожесточённый бой продолжался.
Лаксериан полз, обрезая пальцы об острые камни. Впереди через затуманенный взор он увидел людей в зелёных камзолах и шляпах с перьями. Лаксериану было уже всё равно, свои это или чужие. Приподнявшись, он закричал. Рот кривился в вопле, Лаксериан сознавал: голос не послушен ему. Глаза застила пелена, он потерял сознание.
Пришёл в себя Лаксериан на фрегате. Он лежал на кокпите, откуда открывался вид на остров с фортом Кида на холме. Фрегат снимался с якоря. Звенели якорные цепи, хрипло перекликались матросы, послушные свистку боцмана. Вдруг шум с острова усилился, крики на борту поднялись на два тона. Два соратника, перенесших раненого на судно верного капитана, помогли Лаксериану встать.
Тлевший после сражения в подземелье пожар добрался до порохового погреба. Стена форта осыпалась в океан. Столб белого дыма повис над крепостью.
Потрясённый Лаксериан сознавал, рухнула та стена, что примыкала к подземелью с сокровищами. Взрывная волна добежала до судна, закачав его. Отодвинув матросов, Лаксериан опустился на циновку.
Лаксериан понимал, сокровища утеряны, и скорее всего навсегда. Тем не менее, вернувшись в Лондон, он составил по памяти подробную карту местности, где располагался форт, описал крепость. Через шестнадцать лет после описанных событий ему удалось на деньги богатых купцов вернуться на Занзибар и провести первые раскопки.
После смерти Кида, пираты оставили остров. Многие из них не знали о сокровищах, погребённых под руинами. Те, кто догадывался, не считали возможным розыск и подъём сундуков, оказавшихся погребёнными под толщей воды, массой земли и скальной породы. Верно, тогдашняя техника не обладала достаточной мощностью, не существовало землеройных машин, сильных насосов, аквалангов…
- Аквалангов? – вырвалось у Вити.
- Да-да, аквалангов,- улыбнулся Кальвадос.- Они нам потребуются.
- Никогда не плавал с аквалангом, а ты? – обратился Витя к Полли.
- Подожди… Что же стало с Лаксерианом? – перебила Полли.
- Никто не знает, - отвечал Кальвадос.- После неудачной экспедиции следы его затерялись. Говорят, он погиб на острове во время ссоры с купцами в разгар раскопок. Карты, которые вы привезли, принадлежали ему…
Данила Евгеньевич и Скакунов синхронно бережно тронули ветхий пергамент.
- Ты знаком с аквалангом? – спросил Борис Павла, глаза которого болезненно блестели.
- Не совсем.
- Будем учиться.
9
Перед виллой Кальвадоса в ручье мыли слонов. Полли и Вите выделили ведро. Они окатывали гигантов водой. Витя залез на спину стоящего на коленях животного, тёр тряпкой загривок и между ушами. Слон отфыркивался, издавая трубные звуки. Хоботом он обильно всасывал воду, затем окатывал детей и погонщика. Данила Евгеньевич, Скакунов, Борис и Павел уже взобрались на африканских великанов. Стоявший на лужайке в белых шортах и майке Кальвадос, казавшийся лилипутом в царстве монстров, терпеливо объяснял правила игры в африканское поло.
- Так и свалиться не долго! – ворчал Скакунов, всеми силами стараясь удержаться на красном ковре, положенном на спину животного.
- Зачем всё это?! – соглашался Данила Евгеньевич. – Лучше бы сразу к делу. Изучили бы строение аквалангов.
- Без развлечения и приветственного коктейля нельзя. Закон местного гостеприимства,- подсказал Борис.
- Тебе нельзя,- заметил Данила Евгеньевич.
- На дух не переношу. Зато теперь люблю смотреть, как другие пьют. Важ-но, чтобы не пахло.
- А мне здесь нравится! – умилённо вырвалось у Павла.- И слоники милые. Хорошие! Хорошие! Не надо волноваться,- Павел неосторожно ударил пятками слона по брюху, и тот взмылся конём, задрав передние ноги.
- Правила просты,- объяснял Кальвадос.- И надеюсь, вами усвоены. Вот биты, вот мяч, вот ворота. Разделитесь на две команды и играйте.
- Что же вы сами? – вежливо поинтересовался Скакунов.
- Я погляжу.
Павел играл со Скакуновым и Витей. Против выступали Данила Ев-геньевич, Борис и Полли. Между Скакуновым и Данилой Евгеньевичем обострилось личное соперничество. Они тесни друг друга слонами, плотно до боли зажимая ногами жёсткие слоновьи латералии. Труднее приходилось Вите и Полли. Они оседлали не настоящих слонов, а подростков – слонят, уступавших взрослым.
- Если я свалюсь, в Москве ответишь! – шипел Скакунов, наклоняясь телом и пытаясь вытолкнуть Данилу Евгеньевича с ковра плечом.
- Игра есть игра! – через зубы цедил Данила Евгеньевич и не поддавался, как за поводья, дёргая слона за уши.
Слон Скакунова неловко дал ногой. Мяч отлетел к Полли. Она маленькой птицей порхнула по спине своей самочки, подцепила мяч битой и погнала к воротам. Витя устремился следом, огревая слона ладонью по крупу, чтобы увеличить скорость.
Новый удар поллиной битой. Мяч вяло покатился по траве и еле-еле пересёк черту ворот.
- Ура! Гол! – заорал Борис.
Скакунов посмотрел на часы:
- Когда матч закончится?
Пот обильно бежал по его щекам и шее.
От зелёных холмов отделились четыре слона с всадниками. Все быстро узнали наездников: Родригес, Эстер, Капитан и Боцман. В отличие от слонов, на которых сидели играющие, приближавшиеся управляли монстрами, вооруженными огромными жёлтыми бивнями, воинственно загнутыми к небу. Ярко-красная уздечка Родригеса играла на солнце. Он покачивался в седле, как падишах.
- Поиграем? – спросил полковник вместо приветствия.
Ответом ему служило молчание.
Полковник взял биту из рук растерявшегося Кальвадоса. Эстер, Капитан и Боцман прихватили биты из запасника на лужайке.
- Мы одна команда, вы – другая, - продолжал полковник. Лицо его сохраняло ледяное спокойствие. Из глаз прорывались сдерживаемые молнии.
Скакунов, Данила Евгеньевич, Борис и Павел сбились в кучу обречённых гладиаторов.
- Дети, в сторону! – шепнул Борис сыну и Полли.
- Где Степанов? – спросил Скакунов, склонившись и нехотя толкая мяч.
- В надёжном месте,- отвечал Родригес, подцепляя мяч, гоня по полю и за-пуская в ворота противников.
- Ура! – коротко вскрикнула Эстер.
- Один – ноль,- подтвердили Боцман и Капитан.
- Папа, покажи им!! – закричал Витя, сжимая кулаки.
- Альберт Альбертович, не сдавайтесь! – подбодрила Полли Скакунова.
Скакунов услышал призыв, метнул огненный взгляд и пришпорил слона.
Скакунов подцепил мяч, передал Борису. Борис спасовал Павлу. Разогнав слона, Павел оттолкнул боком животного Родригеса так, что полковник едва удержался в седле. Павел размахнулся и загнал мяч меж стоек ворот противника.
- Гол!!! – взметнул клюшку вверх Данила Евгеньевич.
Вытирая пот батистовым платком, Родригес подъехал к Павлу:
- Ты бы поостерёгся вольничать, - со значением сказал он ему.
- Отчего же? – Павел вызывающе смерил Родригеса взглядом.
- Сам знаешь почему!
- Вы намекаете на мою болезнь?
- Нет.
- Так что же?
Родригес пожал плечами. Проявив вызванную гневом необычайную ловкость, Павел развернул слона и задом в зад стал теснить слона Родригеса вместе с седоком с поля. Павел ожесточённо колотил бутсами по передним ногам животного, и оно повиновалось.
- Павел! Павел! – предупреждающе взмолился Кальвадос.
Не выпихнув с поля, но, далеко отодвинув, Павел перехватил биту и послал мяч Борису. Борис передал Даниле Евгеньевичу. Эстер моментально выбила мяч у него из-под носа. Хвост слона Эстер во взмахе пролетел на миллиметр от лица Данилы Евгеньевича. Он ощутил смрадный насыщенный аромат, схватив на короткое время нервную икоту. Эстер спасовала Боцману. Боцман передал Капитану, оказавшемуся у ворот наших. Павел бурным спуртом разгорячил слона, бильярдным шаром влетел между Боцманом и Капитаном, тяжело и грубо раздвинув на стороны. Павел погнал мяч через поле, обогнул отчаянно препятствующего Родригеса и коротким щелчком с подскоком загнал мяч в ворота.
- Павлуша, это тебе даром не пройдёт! – ехидно скривился полковник.
- Где Павел научился играть? – изумлялась Полли.
Витя неистово прыгал, хлопая в ладоши. Кальвадос скрывал страх, очевидно перебирая в уме, как бы скорее и удобнее увести путешественников в дом. Африканец, слуга Кальвадоса, поднял мяч и передал хозяину. Кальвадос с мячом пошёл к центру поля. Разбивали Боцман и Борис. Кальвадос вбросил мяч. Стукнули клюшки, мощные ноги слонов столкнулись. Слоны затрубили, вскинув хоботы.
Борис не успел повторно ударить битой. Мяч от ноги его слона укатился на границу поля. Не участвовавший в сражении Витя подал отцу. Борис обогнул Капитана и загнал мяч в ворота.
- Не считается, - закричала Эстер.- Был аут.
Мяч снова вбросили. Разыгрывали Эстер и Скакунов. Выиграл вбрасывание подполковник, но Родригес не дал ему развить успех. Вонзив стрекало в подрёбье слона, он грудью направил его на стоявших рядом Бориса и Павла. От неожиданного грузного удара они попадали вместе с животными.
- Сопляк! Сопляк! Сопляк!- вопил Родригес на Павла.
- Нечестно! Так нечестно! – повизгивала Полли.
Родригес озирался диким зверем. Павел и Борис, свалившиеся с высоты, могли и погибнуть. Им повезло. Они лежали придавленные барахтающимися исполинами.
Команда Родригеса воззрилась на упавших. Данила Евгеньевич мелким сапом подкатился на своей хвостатой самочке к мячику, турнул его битой, ещё турнул. Мяч вкатился в ворота. Данила Евгеньевич восторженно и безмолвно поднял биту.
- Ну, хватит, - сказал Родригес. Работе - время, потехе – час. Девчонка поедет с нами.
Полковник погнал слона к Полли. Почувствовав угрозу, Полли ударила пятками слонёнка по бокам. Малышка была слишком юна, чтобы слушаться, и толстокожа, чтобы ощущать пинки хрупкой хозяйки. Родригес легко догнал Полли и перетащил к себе в седло.
Полли кричала тонким голосом, призывая на помощь. Выбиравшиеся из-под слонов Борис и Павел не могли выручить её. К Полли двинулись Скакунов и Данила Евгеньевич, но скорее всех Витя.
- Отпустите девочку! – воззвал Витя.
Полковник ухмыльнулся. Дёргая за поводья он поставил слона хвостом к приближавшемуся Вите. Его слоника встретил пинок и град поноса боевого самца. Витя остановился. Родригес до крови вонзил шпоры в шкуру слона.
- Присутствие у нас девочки будет гарантировать ваше достойное пове-дение, - Родригес приподнял шляпу, поклонившись Кальвадосу.
- Но… - начал тот.
Родригес погнал слона прочь. За ним устремилась кавалькада. Пустившиеся в погоню Скакунов и Данила Евгеньевич быстро отстали. Они оказались слишком неловким наездниками, чтобы преследовать.
Витя плакал, грызя кулаки. Из саванны доносились раздиравшие душу призывы Полли:
- Спасите! Помогите!
И насмешливый голос Родригеса:
- Ты же у меня была, девочка. Погостишь ещё. Ничего плохого тебе не сде-лают. Если решим убить, то не больно.
- Мне кажется, она вернётся,- пытался успокоить расстроенный Кальвадос.
Витя и Борис настаивали немедленно заняться возвращением Полли. Данила Евгеньевич и Скакунов советовали обождать. Сначала они найдут сокровища, затем займутся Полли. Родригес чувствует запах золота. Он не оставит в покое, будет вертеться рядом. Где Родригес, там и Полли. Следовательно – недалеко. В любом случае, Кальвадос умолял не обращаться в полицию. После краха компании заимодавцы разыскивали его по всему миру.
10
На следующий день примеряли акваланги. Вите достался маленький, с одним баллоном. Витя спиной входил в море, падая в волну. Данила Евгеньевич и Скакунов страстно желали, чтобы руководивший операцией Кальвадос, находился поблизости. Мало ли что произойдёт с вентилем, откажет струбцина или лёгочный аппарат!
Павел, приготовившийся натянуть маску, спросил у Данилы Евгеньевича:
- Когда всё закончится, вы меня на родину доставите?
- Спроси Скакунова, - невнятно отвечал Данила Евгеньевич.
Побаивавшийся Скакунова Павел неловко переступил ластами:
- Альберт Альбертович, я на родину вернусь?
Альберт Альбертович мучался с баллонами, никак не мог закинуть за спину. Павел спросил под горячую руку.
- Исключено!
- Почему? - голос Павла задрожал. – Я родину люблю.
- Она тебя не любит… Подписку о невыезде давал?
- Давал.
- Нарушил?
- Нарушил… Но вы же велели.
- Своей головы не было? … Старик Кальвадос тебя не помнит. Мы тебя по его маразму в Африку привезли.
- Но вы же меня на поруки взяли?... Вам за меня достанется! – писклявым голосом вздумал угрожать Павел.
- Ой, ли! Я – офицер спецслужбы. У нас корпоративная мораль. С товарищами я разберусь. А ты среди пальм на песочке останешься.
- У меня денег нет.
- Заработаешь!
- Тут и неграм жить не на что.
- Приспособишься… Станешь русским туристам Килиманджаро показы-вать.
- Это на континенте.
- Переплывёшь! .. Что ты мне голову морочишь?! – Скакунов уронил баллоны на песок . - Чего у тебя на родине?
Павел задумался, ища аргументацию.
- У меня там кот остался.
- Брось врать! Квартиру я твою обследовал, кота не видел.
- Ожидая ареста, я его соседям передал.
- Издеваешься? Офицера ФСБ из-за кота беспокоишь? Помоги с баллонами!
Павел послушно укрепил баллоны на спину Скакунову. Перед входом в воду Данила Евгеньевич успел шепнуть Павлу:
- Он тебя вытащил заграницу, он и вернёт. Не обращай внимания – характер!
Аквалангисты скрылись под водой.
Кальвадос звал, махая рукой. Вереница неуклюжих аквалангистов тянулась за ним, работая ластами. Стаи ярких плоских рыбин переливчатыми косяками перемешивались над подводным рифом, созидая непередаваемой красоты вихри радуг, внушающие восторг и страх. Чёрные ленты мурен стрелами разрезали стаи рыб. Пёстрые полотна трепетали и рассыпались мириадами нитей. Грибы розовых кусачих медуз зависали тарелками инопланетян. Наросты кораллов немо следили за аквалангистами, не вмешиваясь, считывая информацию. Раскосые глаза рыб смотрели тупо и равнодушно.
Аквалангисты спустились ко дну. Высокая сине-зелёная трава вздымала подвижные ленты стеблей, монотонно колеблемые подводным течением. Вспугнутые октопусы пульсирующими движениями заскользили по голышам. Тяжёлый акваланг Вити потянул его ниже других. Он задел кальмара, и чернильное пятно растеклось перед маской.
Витя отплыл к скале. Водоросли качались под ним. Влекомый течением, Витя точно катился по длинноворсному ковру. Впереди Витя заметил отца, призывавшего остальных приблизиться. В скале открывалась расселина. Обильное солнце, спускавшееся опаловыми столбами через прозрачную воду, высвечивало раскинутое за расселиной плато. Скакунов вошёл в пещеру первым, его обогнал Кальвадос. Крупный серый скат отделился от скалы и с грозным шипением пронёсся мимо Павла, помахивая ядовитой иголкой на пятнистом хвосте.
Скакунов ступил на дно. Карстовая корка под ним провалилась. Проявился угол обитого серебром сундука или гроба. Отстегнув сумку, Кальвадос достал ломик. Данила Евгеньевич перехватил орудие, поспешно разбил карст. Проявилась крышка. Данила Евгеньевич колотил что есть силы. Пузырьки воздуха уходили наверх. Карст пылил, как цемент. Пыль растворялась, вокруг становилось мутно, не видно.
Карст и толстый слой рапанов сковали крышку многочисленными замками. Крышка не подавалась. Путешественники, получив ломики от запасливого Кальвадоса, взялись за ближние хранилища. Данила Евгеньевич с отчаянием бил по крышке. Крабы карабкались с крышки на его ноги. Даниила Евгеньевич брезгливо стряхивал крабов, а они уже добрались до маски и искали изъян в гидрокостюме. От алчности у Данилы Евгеньевича дрожали руки. Скакунов вскрыл крышку. Она поднялась в воде и заболталась косой плоскостью, отражавшей свет, слепивший глаза. Вода тронула скелет в гробу, и он затрепетал, шевелясь. Сгнившая ткань расползлась зелёной ватой. Дремавший угорь пробрался между рёбер, заглянул за нижнюю челюсть и выскользнул вон. Дно гроба оказалось изъеденным, давая доступ рыбам и членистоногим.
- Так они хоронили, - послышался в шлемофонах голос Кальвадоса. - Знатный пират. Рукоятка пистоля в камнях.
Данила Евгеньевич сбросил свой неподдававшийся гроб, подплыл ближе. Взяв пистоль, подмышку засунул усыпанную смарагдами саблю. Он перестал контролировать себя, схваченное отобрать можно лишь силой.
Кальвадос и остальные стояли на дне подводной пещеры. Над ними в расщелине, через которую они вошли, сияла голубая амбразура неба, поток света нисходил на облепленные моллюсками и карстом гробы. Долгие тени упали вниз, заскользили по лицам кладоискателей. Группа плотных образований прошла над входом в пещеру. Кальвадос тут же направился к выходу. Но вода наверху неожиданно замутилась: огромная глыба, раскачиваемая потоком на единой точке опоры, свалилась и перекрыла проход.
Гул прошёлся по воде и скалам. Ленты бурых мурен напуганных сотрясением рванулись вниз. Заметив людей, мурены ощерили зубы, отпрянули и соединились кипящим клубком под сводом.
Не оставалось сомнений, Родригес и его люди, следившие за русскими, попытались отрезать выход, заживо похоронить путешественников у гробов пиратов. Данила Евгеньевич, как заведённый работая ломиком, спешил открыть новые усыпальницы. Скакунов остановил его, указав наверх. Данила Евгеньевич отчаянно завращал глазами под маской. Он сделал усиленное движение, крышка очередного гроба соскочила. Глазам собравшихся предстало два трупа на одном смертном ложе. Первый, мелкий коренастый скелет, лежал внизу гроба на спине. Второй, длинный, воздел руки, вцепившись в размягчённую плоть у проглядывавших шейных позвонков нижнего трупа. Останки атласа, серебряные нити в галунах, сапоги буйволовой кожи показывали знатность мёртвых.
Данила Евгеньевич сорвал золотой браслет, болтавшийся на лучевой кости верхнего трупа. В слабом лучике, сочившемся из отверстия меж приваленным валуном и стеной входа, легко различалось: Hugo Luxellian.
Данила Евгеньевич ткнул пальцем в надпись. Подплывший Кальвадос долго разглядывал её, потрясывая плечами. Павел тоже глядел во все глаза. Выбившаяся из-под шлема русая прядь колебалась то ли течением, то ли поднималась в ужасе.
- Проклятие гробницы! – предупредил Павел.
- Иди к чёрту!!- отмахнулся Данила Евгеньевич.
Он сорвал с нижнего трупа сапоги. На подошвах стояло клеймо: Kid IV.
Два заклятых врага соединились в могиле навеки. Но как это случилось, история молчала.
- Вы же сказали, Лакселиана убили купцы? - прошептал Скакунов, недоверчиво сверля взглядом Кальвадоса.
- Я - что?! Четыреста лет прошло.
Рано ли, поздно – запасам кислорода придёт конец. Кальвадос одёрнул всех, требуя немедленного подъёма.
Аквалангисты поднялись к закрытому выходу. Мурены не спешили покидать пещеру. Их организмы позволяли находиться в воде сколь угодно долго. Пробиться же к узкому отверстию, представлялось лишь, прогнав хищниц. Кальвадос взмахнул фонарём. Клубок мурен отскочил в сторону и с удесятерённой энергией налетел на Кальвадоса, облепив с головы до ног.
Скакунов и Борис бросились на мурен, колотя ломиками. Мурены закручивались вокруг рук и орудий, душили горло, норовили залезть под ворот гидрокостюма. Все торопились выйти наружу, но перекрытый валуном проход стал чересчур тесен. Только Витя пролезал в него. Он выплывал наружу, потом возвращался, показывая как легко подобное. Завидуя комплекции мальчика, никто из взрослых не способен был последовать его примеру. Отважившийся Павел затрамбовал проход. Его пришлось вытягивать, отвлекшись от битвы с муренами. При неловком движении у Павла соскочил акваланг, и он чуть не погиб, пуская пузыри из редуктора под подбородком.
Борис помог Павлу снова надеть акваланг, увлёк его в дальний конец пещеры , где пробивался слабый свет. Оставалось поднырнуть под нависавший край, чтобы посмотреть что дальше. Борис пошёл на разведку. Вороша камни, со дна поднялся угрожающий угловатый удильщик. «Фонарь» над его носом свирепо раскачивался, раскрытая пасть с острыми хищными зубами фосфоресцировала. Удильщик кинулся на Данилу Евгеньевича и Скакунова, мгновенно ретировавшихся к муренам. С последними продолжал сражаться Кальвадос. Он отмахивался ломиком, который мурены обвивали, как жезл Аарона.
Жёсткие плавники звездочёта заскользили по ластам Павла.
- Брысь! – Павел брезгливо попробовал отбросить рыбину.
Звездочёт согнулся дугой и выпустил разряд в триста вольт. Павел чувствовал, как поражённые электричеством ската от его тела отваливаются гельминты. Чувство было настолько неприятное, что Павел расстегнул гидрокостюм, чтобы выгрести червяков ладонью.
Бледный сгусток гельминтов завращался в воде. Кучка звездочётов набросилась на них, жадно поглощая. Звездочётам-юнцам не досталось червяков, и они кружили вокруг Павла, попрошайничая.
Борис вернулся с разведки. Теперь он знал, что скрывается дальше. Борис подозвал Кальвадоса и остальных, указав на свисавший под водой край пещеры, оставлявший у дна возможность прохода. Путешественники поднырнули под свод. Позади, ярдах в тридцати от свода, полого поднимался участок суши, усыпанный мелкой зернистой галькой. Воздух над водой в этом отсеке пещеры позволял дышать. Путешественники выбрались на сушу, облегчённо сбросили акваланги, огляделись. Их окружала почти сплошная тьма. Светляки, облепившие стены вычерчивали контуры пещеры, но не освещали пространство около кладоискателей.
Скакунов сделал неловкий шаг. Что-то зашуршало, побежало от него. Пронзительные писки и свисты перекликнулись из расселин. В воздухе затрепыхали, захлопали крыльями невидимые летучие мыши. Различался шум ручья, стекавшего в подземный залив. Снимая гидрокостюм, Павел ступил в ручей ногой в носке и, как всегда удачливо, насобирал пиявок. Отдирание от кожи десятидюймовых пиявок пришлось как нельзя кстати, отвлекая его болезненное сознание от новых опасностей.
- Нас предали! – заявил Кальвадос, трубно высмаркиваясь в шёлковый платок.
- Предали? – напряжённо переспросил Скакунов.
- А вы сомневаетесь?! - Кальвадос ударил по ламинированной карте.- Место – абсолютно то, что на карте, а сокровищ нет. Одни гробы.
- Кто же нас предал? – спросил Данила Евгеньевич, не расстававшийся с обретёнными пистолетом и саблей. Саблю на полусгнившей перевязи он повесил впереди себя.
- Кто-то из нас. Предатель вместе с нами в пещере.
Скакунов засвистел известную мелодию и , сшибая носками ласт гальку, пошёл вдоль берега, искоса рассматривая собратьев по несчастью.
- Или всё-таки карта не та, - задумчиво продолжал Кальвадос.
- Как не та!- закипятился Данила Евгеньевич. Найденные дорогой пистоль и сабля в смарагдах являлись ему верными доказательствами: идём правильной дорогой.
- Несмотря на мой маразм, я начинаю вспоминать настоящую карту. Здесь помещение квадратное, а должно быть круглое, с откосом в северо-восточной стороне… - Кальвадос хрустел картой, привлекая летучих мышей. Со свистом они проносились межу ним и Данилой Евгеньевичем, едва не задевая лица. Мыши распространяли гнилостный запах.
- Как нам могли подменить карту? Мы не выпускали её из рук. Борис! - по-звал Данила Евгеньевич.
- Погодите. Это тот человек, который ходил в банк?
- Да.
- Тогда не надо.
- Вы подозреваете его?
- С сего часа у меня все на подозрении.
- Невозможно работать, ни на кого не опираясь
- Борис - больной человек. Ему ни до чего, кроме себя. Мы хорошо знако-мы с ним ещё по первой экспедиции.
- Мы все больные, и состав наш с первой экспедиции не пополнился.
- Борис рисковал свободой и жизнью!
- Мы ежечасно рискуем. Позовите Скакунова. Ваш начальник совершенно расклеился.
- Он мне не начальник! – Данила Евгеньевич сморщился. Доверительность Кальвадоса, обещавшая выдвинуть в лидеры, ускользала.
- Альберт! – позвал Данила Евгеньевич.
Скакунов перестал свистать, пришёл с потухшим лицом.
- Звали?
- Могли нам подменить карту?
- Исключено .
- Когда вы ехали в вагоне, кто-нибудь оставался один? – Кальвадос проницательно разглядывал Скакунова.
- Никто не оставался… Пропал Степанов. Мы пошли его искать. Я и Дани-ла…
- Кто не искал?
- Все искали. Борис и Витя оставались в вагоне. Полли…
- Дольше всех оставался Павел, - вспомнил Данила Евгеньевич.
- Точно, Павел. Он никуда не ходил, - лицо Скакунова прояснилось от оче-видности.
- Вот мерзавец! – прошипел Данила Евгеньевич
Скакунов, Данила Евгеньевич и Кальвадос посмотрели на Павла, не замечавшего их взглядов.
- Помню, я возвращаюсь, а Павел разговаривает с проводником…- отчётливо сказал Скакунов.
- С мужиком, продававшим мелочёвку, - подтвердил Данила Евгеньевич.
- Ещё мне показалось, он что-то купил или передал…
- Он не искал Степанова, сказавшись на нездоровье.
- Вы хорошо его знаете? – спросил Кальвадос.
- Абсолютно не знаем! – случайным хором вымолвили Скакунов и Данила Евгеньевич.
- Тёмная лошадка?
- Кто он?- Данила Евгеньевич и Скакунов переглянулись , сознавая что нет для них непрозрачнее человека чем Павел.
Не обращая внимания на Скакунова, Данила Евгеньевич порывисто оттащил Кальвадоса в глухой сырой угол:
- А как же здесь? Обещаете не бросить гробы? Тут много чего ценного, - Данила Евгеньевич сжимал саблю.
- Придётся бросить. Захоронения незначительны.
- Незначительны? Вы с ума сошли! Отдайте мне ложную карту!! – Данила Евгеньевич вырвал у Кальвадоса карту, засунул за пояс. Он осматривался в темноте, стараясь получше запомнить место, куда собирался неминуемо вернуться. Что Кальвадосу незначительно, ему хватит на всю жизнь!
Скакунов подозвал Бориса и Витю, спросил о Павле. Оба не могли сообщить ничего определённого. Павел как-то незаметно вошёл в их жизнь. Путешественник есть путешественник. Странно, путешествовал без компании, но и такое бывает. Витя заметил, будто Павел после первой поездки стал меньше ростом. Ему так говорила и Полли.
- Именно! – обрадовался Скакунов.- Павел короче стал. Я думал, от тюрь-мы…
- А Родригес подрос,- подсказал Данила Евгеньевич.
Воцарилась тишина. Все с отстранённым ужасом наблюдали за Павлом, по-прежнему ничего не замечавшим. Как и раньше он сидел на берегу серой лагуны, теперь пошвыривая туда камни. Поверхность лагуны заполнял планктон, фосфоресцировавший при попадании камней. Павел развлекался.
- Надо искать выход, - сказал Борис.
Он вместе с сыном двинулся обследовать пещеру. Лучи фонариков тянулись в темноте молочными лентами, камни звенели под ногами, отдаваясь эхом. Шорох мышей усилился. Витя и Борис разбудили выводок, спавший вниз головой на своде.
- Я помню, и Борис оставался один в вагоне, когда мы искали Степанова,- медленно и задумчиво произнёс Скакунов, когда Борис с сыном удалились на достаточное расстояние.
- Я тоже заметил, - согласился Данила Евгеньевич, чтобы не проигрывать в наблюдательности коллеге. – И с проводником или продавцом ширпотреба он говорил.
- Не ушло от внимания.
- Того и другого выкопал Степанов.
- Господа! Господа! – попытался ограничить расширяющийся круг подозрений Кальвадос.
- Степанова нет. Поэтому мы не вправе обвинять его,- продолжал Скакунов.
- Но мы должны держать в голове.
- Несомненно.
- Кто не пойман, чаще всего и вор.
- Степанов мог сбежать и передать цифры банковского кода.
- О-ё-ё!!.. – Кальвадос хлопнул ладонью по черепу.- В сейфе изначально лежала подмененная карта. Родригес опередил нас!
- Вы не сразу заметили, что карта не та? – подозрительно спросил Скакунов Кальвадоса.
- Только что. Моя память…
С подавленным восхищением Кальвадос глядел на русских сыщиков, он не догадывался, что и сам давно в кругу подозрений.
11
Борис и Витя по влажной осыпи пробирались в пещере. По стенам стекала вода. За долгие годы она выровняла подножные камни. Идти по ним было скользко, словно по бильярдным шарам.
Сталактиты спускались со свода, сталагмиты поднимались со дна, соединяясь в причудливые колонны. Неясный призрачный сизый свет распространялся по пещере, скрадывая расстояние, делая пространство призрачным. Взмахи крыльев летучих мышей пронзали голубизну, создавали непрерывным шипящим полётом живую паутину, среди нитей которой пробирались отец с сыном.
Запахло серой. Борис и Витя вышли на открытую площадку, откуда открывалось ложе большого озера. Вода в нём бурлила. Напряжённые столбы гейзеров вздымались в пенящихся пузырях. Магма дремлющего прибрежного вулкана окрашивала глубины озера пунцовым. Розовые протуберанцы брызг рвались из озера в голубизну воздуха. Смешение рождало совершенно фантастический цвет. Тюль красно-голубой нежности из тумана и водной дисперсии висел над озером, изгибаемый ветром. Гейзеры бахромой ковра пульсировали внизу. Дурманящие испарения кружили голову. Причудливые расселины, искривления и выпуклости горной породы, дышащее пузырями сероводорода озеро, цвета, неизвестные доселе, рождали ощущение – Борис и Витя на пороге Чистилища или Ада.
Прозрачность дымки, чистая водная взвесь, вытянутая парусом от озера к своду, созидали гигантское зеркало. Борис и Витя могли наблюдать себя, стоящих на площадке. Подземный сквозняк кривил зеркало. Фигуры искажались. Витя вырастал и расползался вширь. Его папа корчился лилипутом, смешно раздувал щёки, страшно выкатывал глаза.
Борис и Витя спустились с площадки. Вслед за ними устремились корявые монстры. Они протягивали цепкие неловкие пальцы, чтобы ухватить путешественников, невольно нарушивших покой древних времён. Конечности отражений взлетели в вышине, безмолвно ложась на плечи и лица Вити с Борисом. От неожиданности они побежали. Монстры теней преследовали их, летя в полумраке.
На осклизлом камне Витя поскользнулся и рухнул, разбив коленку и расквасив нос. Борис склонился над ним, и монстры затихли. Они колебались под сводом, ломаясь телами, как в луче волшебного фонаря.
До Бориса дошло, это их собственные зеркальные отражения преследуют его с сыном. Стоит отойти подальше от озера, и они исчезнут. Так и случилось. Но новая напасть постигла героев. Глаза Вити сверкнули в темноте. Охотящиеся летучие мыши приняли их за пару светляков и налетели тучей.
Борис и Витя отмахивались фонарями. Лучи света перекрещивались во мраке, выхватывая шипящих, выпустивших когти перепончатокрылых гадин, обезумевших от голода и изоляции в гроте.
Земля сделалась суше. Бежать стало легче. Борис и Витя неслись со всех ног. Впереди они увидели кусок неба. Здесь пещера приближалась к поверхности, отсюда лился свет, наполнявший пространство. Однако выход из грота располагался высоко. Добраться до него представлялось возможным, лишь вооружившись альпинистским снаряжением. Борис и Витя пошли дальше.
Синий мрак рассеивался. Количество мышей уменьшалось при приближении к свету. Шипение и свист стихали. Белые ящерицы и древесные змеи в камнях ещё напоминали о сырости и вечной ночи. Последний бледный протей сверкнул в журчащем ручье. Столбы света повисли в воздухе. Расщелины, откуда он пробивался, по-прежнему находились высоко, скрывались карстовыми навесами. При внимательном рассмотрении можно было предположить, где прячутся отверстия, пропускающие воздух и солнце.
Глухая стена преградила дорогу. Борис и Витя долго шли вдоль неё, пока не натолкнулись на глубокие провалы и трещины, разрывавшие горную породу. Трещины рассекали природную стену сверху донизу, но ни одна из них не была настолько широка, что позволила бы пролезть взрослому или ребёнку. За трещинами пылал день, и любопытный Витя поочерёдно заглядывал в них, не пропуская.
Какое неистовство охватило его, когда за крайним проёмом он разглядел сидевших на камнях Полли и Степанова, трудно представить. Витя чувствовал вину перед девочкой и клял взрослых , настоявших, вместо поиска и освобождения похищенной и исчезнувшего, искать сокровища Кида. «Полли!!» - хотел радостно закричать Витя, но Борис удержал его. Охранники Родригеса вряд ли находились далеко. Заслышав крик, они могли легко захватить отца с сыном, зная неизвестные тем подземные входы и выходы.
Степанов и Полли выглядели спокойными. Они расчертили землю и играли в крестики-нолики, перекладывая в клетках камешки. Степанов сидел лицом и видимо проигрывал. Горестные восклицания, срывавшиеся с его уст после каждой партии, не оставляли сомнения в успехе девочки. На плече её сидела красочная нектарница, которой Полли периодически давала крошки, оставшиеся от обеда. Другая нектарница порхала над головой, пытаясь согнать соперницу и заполучить свою долю еды. Увлечённая игрой, Полли обращала мало внимания на птиц. Охранники поблизости не прогладывались. Парочка, занятая игрой в крестики-нолики в разгар битвы за пиратское золото, производила странное, заколдованное впечатление.
- Зара, пожалуйста, без эгоизма. Покушала, дай покушать Котику, - упрекнула птицу на плече Полли и согнала её. Треща крыльями, Котик занял место подруги, разинув малиновый рот. Беспокойная Зара заметалась у носа Полли, норовя использовать его вместо насеста.
- Я свыкся. Наверное, так и надо, - бормотал Степанов, гладя перед собой в пространство. – В этом мире всё покупается и продаётся. Я устал бороться. Мне следует сложить крылья и отдаться потоку.
- Неприятности - вещь временная, - мудро заметила Полли, выстраивая белые камни в ряд. – Вам может и повезти.
- После развода? Если я вырвусь? Посмотри на птах. Они передали тебе симпатию за хлеб. Не следует ли и мне сдаться за безопасность и твоё освобождение?
- Вот этого я у вас не просила!.. Эстер – гадкая тётка, но неужели её внима-ние вас так мучает? Удивительно, как не толерантны мужчины!
- Существуют и другие неприятности.
- Какие? Кроме ограничения свободы меня ничего не достаёт. А мнимые друзья, которые нас не ищут, мне глубоко противны. Особенно – лживый мальчишка Витя, который чуть ли не клялся мне в любви!
Сердце Вити сжалось. Он покраснел, чувствуя за ухом тяжёлое дыхание отца, свидетеля обвинений.
- Я бы ещё вымыл голову, - грустно заметил Степанов, трогая причёску. – В гостинице, в Цермате, я залачился и до сих пор не смыл лак.
- Полли!! – тихо позвал Витя.
Полли вздрогнула, откинула со лба непослушный локон, и побежала на зов. Нектарницы с щебетом сопровождали её.
- Нехороший мальчишка! – воскликнула Полли, приближаясь к дыре в стене.- И ты попал в ловушку Родригеса.
- Мы пришли спасти тебя!- горячо зашептал Витя, стараясь разглядеть, не мелькнут ли плечом Полли охранники полковника.
- Сюда просто так не попадёшь… ты один?
- Я с отцом… Батя, подай голос!
Борис вежливо покашлял.
- Поздравляю!.. Значит, вся семья в мышеловке.
- В какой мышеловке? О чём ты?! Сейчас мы расширим дыру, и вы станете свободны.
- Свободны до каких пор? – невесело спросил подошедший Степанов. - Сначала будет пещера со сталактитами и сталагмитами, летучими мышами. Затем – кусок суши, залив и стена, под которую можно поднырнуть, а там вода, кишащая муренами…
- Верно! – воскликнул Борис. – Откуда вы знаете?
- Мы изучили с Полли окрестности , обладая достаточным временем.
- Вход, по которому вы проникли в пещеру , скорее всего блокировали, - догадалась девочка.
- Вот даёт! – изумился Витя.- Пифия, какая-то. Насквозь видит!
- Вас заманили, - спокойно пояснил Степанов.- Павел – предатель.
- Мы догадались, - буркнул Борис.- Продался парень!
- Он не продался. Павел и есть Родригес. Мне Эстер рассказала. О ней позже. Когда Павел по рекомендации баронессы, лечился в Цюрихе, Родригес лёг вместе с ним в госпиталь. Полковнику, трансплантировали лицо Павла, тому – его.
- Он и болезнь его приобрёл? - спросил Борис.
- А как же! Чего не сделаешь ради больших денег!!.. Вы не заметили, что Павел стал меньше ростом?
- Заметили. Мы посчитали это влиянием болезни.
- Ну уж нет. У Павла комплекция Родригеса. Полковник же подрос. Он - Павел.
- Ну и ну.
- Павел, он же Родригес, запомнил в церматской гостинице цифры банков-ского кода, допускающие к ячейке. Передал их в поезде Боцману, переодетому в продавца железнодорожной мелочёвки. Вперед вас полковник и его люди прошли в банк, забрали карты, а вам подсунули ложные, манящие в ловушку.
- Понятно, почему работники женевского банка столь странно прореагировали на мой приход. У них уже побывали! – прояснилось лицо Бориса.
- Но и полковника появились проблемы. Павел начал собственную игру. Он отказывается возвращаться в прежнего Павла после завершения операции. Ему понравилось быть Родригесом. Он хочет жениться на Хуаните, при-ехавшей с Педро на Занзибар…
- Толстяк здесь! – закричал Витя.
- … прибрать её миллионы, соединить их с золотом Кида, мошенники наверняка как раз сейчас поднимают его со дна, и заняться сокровищами Рейха. Павел вместо Родригеса возьмётся за строительство мировой иерархии Зла.
- Вот тебе и пироги, - развёл руками Борис.
- Поняли, почему Родригес пикировался с Павлом во время игры на слонах в поло? – подсказала Полли. – Делили амбиции.
- Они делят власть.
- Теперь всё стало на свои места, – вздохнул Витя.
- И вы в ловушке!
- Только не существует безвыходных положений для могучего Взламывателя Серверов и его отца, - притворно гордо выпятил грудь Витя.
- Что ж, покажи себя, Гроза Сайтов! – шутливо отвечала девочка.
- Откуда у вас информация? – недоумевал Борис.
- Идите сюда. Расскажу подробно, - сказал Степанов.
Оказалось, если пойти вдоль стены направо и спуститься в глубокий провал, можно найти ход к Полли и Степанову. Они давно обследовали пределы своей тюрьмы и были проводниками.
Витя и Борис присоединились к товарищам. Охранники не показыва-лись, и беседа продолжилась. Степанов поведал, что платой за информацию стало его благорасположение к Эстер. Её сердце принадлежало Родригесу. Она рассчитывала на закрепление отношений. Тот же предал её, увлекшись богатствами и покладистостью Хуаниты. Эстер предлагает отмстить изменнику. План мести таков: она со Степановым соединится законными узами. Эстер накажет за ветреность Родригеса, Степанов – Хуаниту.
- И ты как?- шмыгнул носом Борис.
- Я к ней – никак, отвечал Степанов, подразумевая Эстер.
- Правильно. Не торгуй сердцем.
Спереди донёсся шум. Брёвна, закрывавшие вход в пещеру, отодвигались.
- Нас кормить идут, - предупредила Полли.
Нектарницы вспорхнули и пришли в неистовое возбуждение.
- Замучили сырой рыбой, - выдохнул Степанов.
- Это же - суши? – удивился Витя.
Борис и Витя спрятались за большие, покрытые мхом камни в углу пещеры.
В пещеру вошли два охранника в шортах, майках и панамах. Один нёс поднос с закусками, другой – две двухлитровые бутыли с водой. Следом появились Родригес, Эстер, Капитан и Боцман. Родригес посмеивался и удовлетворённо потирал руки. Жестом он пригласил в пещеру отставших Хуаниту и Педро. Хуанита переоделась в элегантное летнее платьице со шляпкой, Педро надел майку с дурацкой надписью и любимые короткие штаны на подтяжках.
- Золото уже грузят, босс, - докладывал Капитан. – Не хватает ящиков.
- Высыпайтесь в трюм ровным слоем. Да следите, чтобы матросы не воровали! Им достаточно будет уплачено.
- Слушаюсь, босс.
- С ворами будем поступать по законам семнадцатого века – отрубать руки. Не оставляйте матросов без присмотра.
- Я пошлю боцмана. Боцман, вернитесь на яхту!
- Я хотел перекусить, - Боцман тоскливо глядел на новый поднос с едой, внесённый охранниками. На нём аппетитно вздымались горячие омары. Запах черепахового супа, предназначенного для Родригеса и его окружения, навязчиво щекотал ноздри.
Родригес похлопал Боцмана по плечу:
- Уверяю вас, Боцман, скоро у вас появится достаточно денег, чтобы ужинать в лучших ресторанах планеты.
- Который год обещаете! – щёлкнул каблуками Боцман. Развернувшись, он направился к выходу из пещеры.
- Смарагды, яхонты, прочую каменную дребедень пусть ссыпают в серебряные сосуды и китайские вазы,- наказал вдогонку полковник.
Охранники поставили на плоский булыжник перед Степановым и Полли еду. Те смотрели поверх неё, не притрагиваясь.
Родригес отломил кусочек рыбки, сунул ко рту Полли:
- Скушай, девочка!... Скушай, маленькая! .. – издевался он.
- Это рыбки, которые скушали твоих родителей. Пищевая цепь замкнулась, - подсказала Эстер.
Полковник сверкнул белками глаз. Шутить имел право только он. Эстер осеклась.
- Требую гуманного обращения с пленниками! – вступилась Хуанита. Её сердце плавилось в присутствии пленённого Степанова. Ум одолевали ста-рые сомнения.
- Мы обращаемся с пленниками по международным законам, - строго сказал Родригес. – Хотя я не знаю тюрьмы, где их стали бы кормить красной рыбой.
Педро подошёл к подносу, взял руками и принялся пожирать большими кусками рыбу.
- Ешь-ешь, толстяк! А то похудеешь, - понизив голос, съехидничала Полли.
- Эльзе я и такой нравлюсь! – огрызнулся с набитым ртом Педро.
- Я не знакома с Эльзой, - подчеркнула Полли. – Предполагаю, девочка - антиэстетичная, достойная твоих диких нравов.
- Кыш! Кыш!! – Педро отгонял нектарниц, порхавших вокруг блюда и пы-тавшихся клевать рис.
Угрюмый бультерьер с обрубленным хвостом, лениво пошатываясь, появился среди камней.
- Пират! Ушастый идиот! – позвал собаку Родригес.- Иди ко мне.
Собака легла у ног полковника, свесив язык ему на ботинок.
Полковник гладил Пирата поверх носа.
- Где шлялся, проказник? Гонял страусов?
Пират молчал.
- Я видела, как он сожрал черепаху. – сообщила Эстер.
- И теперь у мальчика болит животик, - полковник разговаривал с псом, как с маленьким.
- У меня есть фестал, - заискивающе протянул таблетки Капитан.
Борис и Витя, прятавшиеся за камнями, желали окаменеть. Они старались не дышать. Пират мог учуять их. Благо, отец с сыном залегли с подветренной стороны, и пёс увлёкся другими запахами.
Хуанита взяла Степанов под руку и отвела в сторону. Они подошли к камню, за которым сидели отец с сыном. Те могли слышать каждое слово. Полковник, Капитан и Эстер принялись за еду. Родригес обладал редкой способностью единым порывом высасывать до остатка мясо ноги омара. Капитан, с головы до хвоста слизывал со скелета белую мякоть окуня. Эстер ела аккуратно, облизывая пальчики. Начавший ужинать первым, Педро глотал не жуя.
Полковник с ревностью следил за Хуанитой, с ненавистью – за Степа-новым. Эстер ревновала и полковника, и русского сыщика. Хуанита повиновалась исключительно напряжению сердца. Степанов колебался. Он с радостью уважил бы всех, но как быть в противоречиях?!
- Полковник не так зол, как кажется, - объясняла Хуанита, - Он горяч , но отходчив. Я изучила душу бойца. Ваше освобождение неизбежно. Девочку я возвращу в Америку к бабушке с дедушкой. Беспокоиться не стоит. Проблема в другом. Нити неизбежного переплелись чрезвычайно. Я на перепутье, в затруднении и вы. Что делать, мы должны определиться и смиренно принять выпавший удел. Если б и эмоции, подобно уму, не терзались свершившимся! Вам я дала обещание, с полковником - помолвлена. Последнее важнее. Вот подаренное им кольцо, - Хуанита подняла ладонь.- Кольцо жжёт. Полковник взял с меня слово никогда не снимать его. Размер кольца специально мал, чтобы я не воспользовалась мылом.
Степанов горько усмехнулся. Ему было больно и по-чёрному смешно наблюдать претенциозные страдания женщины, некогда увлекшей его симпатии. Мысли Хуаниты путались. От гротескного она переходила к ничтожному. Степанов не позволил ей выглядеть жалкой.
- Не терзай себя, Хуанита. Твой выбор сделан. Не будем ворошить прошлое, как некогда в люкс-вагоне СВ. Ты любишь Родригеса, что же – я не осуждаю причуд, кто-то любил и Гитлера. Будь верна полковнику, но не участвуй в его тёмных делах.
- Я перевоспитаю его. Я уверена, у меня хватит сил! Полковник обратится к благотворительности.
- Пусть займётся детскими учреждениями,- вздохнул Степанов. – Они наиболее нуждаются в поддержке.
- А голод? Образование? Противопехотные мины? Я подскажу полковнику, на что потратить сокровища пиратов и золото Рейха.
- И поменьше покупай себе драгоценностей.
- Обещаю! Только ещё одно маленькое летнее платье. У меня их мало, лишь три…
- Воркуете? – разлучил влюблённых хриплый голос Родригеса. С тарелкой еды он взобрался на камень , спиной к Борису и Вите. Борис мог дотронуться до него рукой. Вите мучительно хотелось чихнуть, удивительная мошка забралась в нос, прокладывая щупальцами ход в носоглотку. Мокрицы лезли по ногам и тоже ужасно щекотали.
- Хочу попросить вас об услуге, господин Степанов, - продолжал Родригес, разделываясь с омарами. Панцири он бросал Пирату, ловившему на лету. – Не окажете ли любезность нести шлейф платья невесты на мессе венчания в Дар-эс-Саламе?
- Отчего же нет? – проглотив нервный комок, вежливо согласился Степанов.
Глаза Хуаниты заплыли слезами. Она отвернулась.
- Педро после обезьяньего стада стал такой дикий, неуправляемый! Ему нужен отец, - вырвалось у несчастной женщины из-под кружевного платка , которым она вытирала слёзы . Хуанита была права. Отвратительная манера есть проголодавшегося Педро, внушала опасения.
- Я буду пороть мерзавца, - неожиданно жёстко сказал Родригес.
- Вот этого я не допущу! – Хуанита вытерла глаза и обняла вырывавшегося от нежностей Педро. – Наши финансовые условия отразит брачный договор.
- Как же! – насмешливо подтвердил Родригес.
Охранники внесли несколько накрытых крышками корзин с драгоценностями, поставили их перед Родригесом. Полковник лениво перебирал камни, игравшие в полумраке пещеры голубоватым светом. Крайнюю корзину поставили неровно, и она упала. Карбункулы, алмазы и китайская яшма рассыпались, докатившись до колен Вити.
- Ну, ты не ловок! – сделал замечание охраннику полковник.
Охранник наклонился подобрать камни, но Родригес остановил его. Полковник быстро задрал рубаху охраннику, открыв с полдюжины бронзовых зеркал в золотой оправе времён Моголов, заткнутых за пояс. Охранник прижал к себе зеркала. Родригес вырвал силой.
- Я не для того позволяю воровать вам и Боцману, чтобы вы закрывали глаза на воровство других! – зарычал полковник на Капитана.
- Я уволю негодяя! – тонко заверещал Капитан, испуская страшные взгляды на онемевшего охранника.
- Уволите?! Чтобы он пошёл и разболтал всем о сокровищах, которые мы нашли? В отношении предателей применимо физическое уничтожение. Для начала я прострелю ему ноги.
Родригес выхватил их кобуры подмышкой «магнум» двенадцатого калибра и двумя выстрелами раскрошил стопы охранника. Охранник со стоном упал. Пещера наполнилась запахом пороха.
Хуанита закрыла лицо руками:
- Дева Мария, и ему я отдала сердце!!
Педро поперхнулся омаром. Степанов ударил его спине, чтобы он перестал кашлять. Полли громко заплакала.
Охранники унесли тяжело стенавшего раненого.
- Извиняюсь за принесённое беспокойство, - покраснел Родригес. – Нервы.
Эстер смотрела на Родригеса широко раскрытыми глазами. Полковник выхватил пачку купюр и, не считая, протянул их Капитану:
- Возьмите. Отправьте матроса в лучший госпиталь Занзибара. Объясните - неосторожное обращение с оружием… Чего вы на меня пялитесь?! – взревел полковник на окружающих. – Погорячился. С кем не бывает? Я же попросил прощения.
Родригес вернулся к еде, но она явно не шла. Все молчали. Сверху послышался шум, перешедший в грохот. Со свода посыпались камни. Резко потемнело.
Борис подтолкнул Витю, и тот тихонько забрался в опрокинутую корзину. Воспользовавшись шумом и темнотой, Борис поднял корзину стоймя, накрыл крышкой.
- Что за грохот? – забеспокоился Родригес. – Солнечное затмение?
- Старая гора пробуждается, - сказал Капитан.
- Как пробуждается? Она что, может похоронить нас, как пиратов?
- Если мы не поторопимся.
- Горообразование часто связано с вулканами, - заметила Эстер.
- С вулканами? Вот ты выдала, подружка! Чего вы раньше молчали, имбецилы?!
Полковник отшвырнул поднос с едой на землю.
- Матросы, тащите корзины наверх!... Мы тоже уходим.
- Сеньору забирать? – поморщилась Эстер в адрес плакавшей Хуаниты.
- Помогите ей. И мальчика заберите. А пленников оставить. Я сказал, оста-вить!
Могучий охранник взвалил на плечи корзину с Витей и, не замечая изменившейся тяжести – корзина значительно полегчала, поволок к выходу из пещеры. Родригес вприпрыжку опередил охранников, за ним семенил услужливый Капитан. Прощаясь со Степановым бесцельно источаемыми в темноту взглядами, тащила Хуанита упрямившегося, не желавшего замечать опасности Педро. Полковник не заметил, как забиравшие корзины охранники жадно набивали карманы рассыпавшимися рубинами и смарагдами.
Лучи фонарей метались по дну пещеры в поисках драгоценных камней. Светлое пятно упало за камень, где сидел Борис. Тот перехватил руку с фонарём и плашмя ударил охранника в лоб. Охранник охнул и рухнул наземь. Борис поднял корзину, закинул за плечи и устремился к выходу за сыном. Упавший охранник быстро пришёл в себя. Он поднял укатившийся фонарик, нагнал Бориса и вырвал корзину. Охранник не поднимал шума. Он принял Бориса за алчного товарища. Приседая от веса корзины, охранник цаплей поскакал с камня на камень. С акробатической ловкостью он ухитрялся на ходу запускать руку в ношу, пополняя карманы.
Темнота не позволила Эстер разглядеть развернувшуюся драму. Вопреки распоряжению полковника, она вернулась за Степановым.
- Пойдёмте! - сказала она ему.- Ну и ты, пойдём! – без энтузиазма добавила она Полли.
Лучи фонариков померкли в дали. Борис пробирался за пленниками. Он рассчитывал воспользоваться суматохой и тоже выскользнуть из пещеры. Грохот за сводом усиливался. Тонкие струйки песка сыпались сверху. Грузные камни упали вниз. Воля случая выдавала билеты на жизнь. Горообразование, нарождавшийся вулкан, сель или оползень стремительно надвигались, разрушая пещеру. Тяжёлый обвал запылил перед Борисом, отрезав выход. Он снова остался один.
12
До самолёта оставалось полдня, и Володя решил прогуляться. Он сделал себе гамбургер, разорвав привезённую с родины булку и вложив в середину изрядный шмоток сала. Володя сладко откусывал: сало таяло во рту, как леденец. Володя меланхолично стряхивал с ворота и груди упавшие крошки. В его движениях сквозило удовольствие. Мякиши побольше Володя собирал в горсть, потом высыпал на язык. Боже мой, как хорошо весной в Амстердаме!
Вдоль канала выстроились роскошные белые яхты. Володя подробно разглядывал их корпуса и не завидовал владельцам. Бывает настроение, когда довольствуешься малым. Наглые альбатросы прыгали у ног Володи , требуя доли. Его взяла жалость делиться хлебом, но от переполнявших чувств следовало чего-то дать. В нагрудном кармане лежали витамины для роста волос. Вкус таблеток отдавал горечью, они не помогали. Володя не жалея высыпал витамины птицам. Альбатросы клевали бурые таблетки и выплёвывали. Проблем с оперением у птиц не существовало, а есть хотелось от безделья. Альбатросы охотно полакомились бы гамбургером, но Володя ещё не чувствовал, что наелся.
Он съел гамбургер до конца и облизывал пальцы, когда ближняя трёхпалубная яхта отошла. Судно мягко скользило по мартовской бурой воде канала. Лёгкая волна била о киль. Кок выбросил за борт останки креветок. Птицы оставили Володю, перекочевав в колеблющиеся воды, раздвигаемые носом яхты.
« Как люди!» - подумал Володя о продажности птиц и плечом сшиб двигавшегося навстречу старичка. Старичок ойкнул, Володя остановился.
- Господин Кальвадос! – изумился Володя.
- Я вас знаю, - всматривался в Володю старичок. – Вы с Украины?
- Так и есть.
- Принимали участие в экспедиции баронессы фон Галль?
- Было такое дело.
- Чем занимаетесь в Амстердаме?
- Отдыхаю. Вернее, по делам.
Кальвадос пригласил Володю в кафе. Тот не отказался, зная – в подобных случаях «фирмачи» платят.
- Будете марихуану? – предложил Кальвадос.
- Спасибо, по старинке предпочитаю огненную воду. Парень, горилка име…?
Володя знал десяток слов по-английски, но принципиально не желал употреблять. Пусть учатся нашему! Тем более, что лучше всего Володя выговаривал : « How much?»
- Не желаете заняться подъёмом сокровищ? – забросил Кальвадос пробный шар.
- Благодарю покорно. Чем ловить журавлей в небе… Я лучше – по тюльпанам.
- Вы раньше в милиции работали?
- Точно. Меня оттуда выгна… Я сам ушёл. Человек выбирает, где лучше платят. С параллельными мыслями идёшь и в милицию, и тюльпаны продавать. Я выбрал тюльпаны.
- А милиция?
- В милиции взяток дают мало, и брать не всегда безопасно, - посетовал Володя.
- Давайте выпьем в память о моём брате, - предложил Кальвадос.
- Он умер?
- Пришлось.
- Вот те на! Оказывается, и в Швейцарии люди помирают!
- Только несколькими десятилетиями позже, чем в России. Хотя, что это для вечности!... После разорения фирмы мой брат переехал на склоны Килиманджаро в Африку. Сорок дней назад распродажа акций вызвала его в Цюрих. Брат погиб в известной авиакатастрофе над Боденским озером. Тело его не удалось найти, или то, что осталось от тела, - Кальвадос грустно вздохнул.
- Хороший был человек. Помянем, - и Володя покорно наполнил рюмку желтоватым напитком с именем собеседника.
-Так всё-таки не хотите принять участие в подъёме сокровищ со дна Амазонки? – повторно спросил Кальвадос, пытаясь уцепить взгляд, бегающих вороватых глаз Володи.
- Избави Бог! Прошлый раз комары меня накусали.
- Отчего же? Одному мне не под силу.
- А вы хотите?
- Ещё бы! Средства мои на исходе.
- Что-то по вас не скажешь! – Володя подозрительно оглядел дорогую, молодившую его одежду Кальвадоса, шикарную обстановку уютного кафе.
- У нас разные уровни жизни, - пояснил Кальвадос.- Подобно электрону, не хочу сходить на орбиту ниже… Здесь пять миллионов. Они последние. Деньги ваши, если возьмётесь безусловно помогать мне во всём.
Володя растерянно смотрел на отражавшую лакированные плафоны кредитную карту.
- В услужение зовёте?
- Называйте как нравится, - рука Кальвадоса потянулась , чтобы забрать карту. Володя перехватил её.
- Можно я проверю?
Кальвадос кивнул. Он назвал пинкод. Володя направился к банкомату. Кальвадос подозвал кёльнера, чтобы расплатиться.
На кредитке действительно лежали пять миллионов евро, и мысли Володи смешались. В самолёте улетали сто килограммов тюльпанов. Пять миллионов денег весят меньше, но стоят дороже. Каков парадокс! В конце концов, можно позвонить, чтобы груз встретили без него.
Руки Володи дрожали. Он никак не мог вытащить карту. Автомат держал её намертво. Володя упёрся в фасад банкомата коленом и выдернул карту, погнув.
Володя положил карту между собой и Кальвадосом, ближе к себе. Глаза его сально блестели.
- Не обманете?
Кальвадос пожал плечами.
- Обещаете , что стрелять не будут?
Кальвадос рассеянно изучал расписной витраж.
- И там этот опасный парень, Родригес? Запросто он золото не отдаст?... У меня, между прочим, сто килограммов тюльпанов полетят в Москву без сопровождения!!
Володя облизал пересохшие губы и решительно положил кредитную карту в нагрудный карман.
Вечером, вместо Москвы, Володя летел в Салоники.
Стоя на балконе гостиницы, Кальвадос чётко выделял среди покачи-вающихся на рейде яхт «Эльдорадо».
- Узнаю «малышку» из тысячи, - кривились его губы.
Кальвадос передал бинокль Володе.
- Вы не ошиблись, - подтвердил тот.
- Не ошибся мой агент, позвонивший из Салоник.
- Но флаг другой?
- Ещё бы! Флаг либерийский. Ты ожидал увидеть «весёлого Роджера»? … Родригес осторожен.
- На палубе пусто, будто вымерли.
- Появятся к ночи.
- А где псы полковника?
- Бультерьеры сдохли от обжорства, а охранники спят в трюме. Собаки на-доели полковнику, и он велел сбросить их в море. Случился неизвестный катаклизм.
Кальвадос забрал бинокль. Вновь внимательнейшим образом изучил каждую щель обшивки.
Дверь рубки яхты открылась, оттуда показался человек.
- Брат?! – удивлению Кальвадоса не существовало предела.
- Ваш брат? – округлил глаза Володя.
- Или воскрес брат, или он не погибал… Или тонкая игра Родригеса. Снова по кругу.
Не замечая наблюдения, человек, похожий на Кальвадоса, прошёл через палубу и скрылся в трюме.
13
Подземный грохот усиливался. Камни опасно летели сверху. Быстро повышалась температура воздуха. Становилось трудно дышать. Земля под Борисом шевелилась. Гигант шевелился внизу, разрывая невидимые цепи.
Борису не оставалось другого, как вернуться тем путём, которым он пришёл.
Борис подобрался к заливу. Здесь тоже слышались раскаты проснув-шихся горных пород. Они доносились глуше, как разрывы артиллерийского обстрела сидящим в бомбоубежище. Не видя товарищей, Борис собирался их позвать. Он набрал в грудь воздуха, сложил ладони рупором, вышел из-за поросшего седым мхом валуна и онемел.
На берегу подземного залива он различил одинокую фигуру Павла, окружённую напряжённо рыкающими львами, скалящимися пантерами и парой переступавших с ноги на ногу страусов. Павел заметил Бориса и позвал поворотом подбородка.
Ступая на цыпочках, Борис приблизился. Ему пришлось идти меж львиного выводка. Галька зашуршала под ногами Бориса, он покачнулся. Чтобы удержаться, ему едва не пришлось, в качестве опоры, опереться на рыжую спину самца.
Кисточки львиных хвостов нервно щёлкали. Звери косились узкими глазами с красными белками и коричневыми радужками.
- Не правда ли красиво? - Павел указал на тёмные воды залива, озарённые внутренним светом.
Синие и багровые полосы пронизывали водоём. Вода пузырилась. Пахло сероводородом.
Борис поёжился.
- Боитесь львов?... Ерунда. Общая беда сближает. Я знаю, вулкан пробуждается. Глядите, опять!!
Увеличенные пузыри гейзеров взошли над заливом. Они окрашивались невероятными цветами. Казалось, наблюдаешь восход на Юпитере или присутствуешь при зарождении жизни. Всё б хорошо, но Борис предпочёл бы отдельную ложу, а не партер с львами и пантерами.
- Вы - Родригес? – осторожно спросил Борис, не догадываясь, в каких чувствах пребывает Павел. Вид он сохранял отрешённый.
- Узнали? – глаза Павла наполнились отсветами пробуждающегося вулкана.
- Пленники рассказали.
- А каков негодяй! – воскликнул Павел-Родригес в адрес Родригеса-Павла. – Я пошёл на замену лиц, и весьма болезненную. Моё лицо нежнее, тоньше и чище, чем у пройдохи. Договор состоялся таков: я вызнаю планы русских в Москве. Он захватывает Кальвадоса, выпытывает его секреты. К посланию Кальвадоса дописывает строчку, чтобы вы, поехав в Африку, захватили и меня. Я запомнил код сейфа в гостинице Цермата, передал в поезде Павлу. Но ему до того понравилось командовать моими головорезами, что он отказывается вернуться в социальную ячейку, откуда вышел. Теперь ещё женится на Хуаните. Усыновляет её мальца, - Родригес обречённо качнул головой. – Ох, и до этого Павел подавал признаки! Как я был слеп!... Когда сокровища у него в руках, я стал не нужен.
Борис понимал, из пещеры они могут выбраться лишь помогая друг другу, и попытался успокоить полковника.
- Может , дело образуется…
- Как образуется? Павел добровольно снова поменяется со мной лицами?! Он не идиот. Русское коварство! … Или он отдаст половину сокровищ Ки-да?.. Дудки! .. Вам когда-нибудь откладывала под кожу яйца тропическая вошь? … Вот! А я это перенёс. Я принял на себя аскарид неблагодарного обманщика и ряд сопутствующих заболеваний. Страсть к золоту, алчность погубили меня. Зачем я согласился на трансплантацию?! – Родригес впился пальцами в кожу подбородка, точно пытаясь сорвать ненавистную налипшую маску.
Отдалённый грохот делался явственнее. Звери насторожились. Львы ворчали, колотили хвостами. Опасность заставляла сбиваться в кучу, при-ближаясь к Борису и Родригесу.
- За вашей бедой не решаюсь спросить, где остальные? – тактично спросил Борис.
- Уплыли, - указал наверх полковник. – Их или съели мурены, или они в плену у вашего Павла. Я с ними не пошёл. Кому я нужен!
Ужасный удар донёсся откуда-то сбоку. Пантеры взвизгнули. Львица подошла вплотную, легла и положила урчащую голову на колени Бориса.
Щёки Бориса непроизвольно задёргались.
- Неужели у вас ничего не осталось?
- Что вы подразумеваете?
- Какие-то сбережения в банках, акции надёжных компаний? Люди обычно имеют на чёрный день.
- Что я могу получить с этой физиономией? – Родригес отчаянно ткнул себя в лоб. – По документам я – Павел!
Борис осторожно вытащил ноги из-под головы недовольно просопев-шей львицы, попятился, увлекая за руку Павла:
- Скорее!
Павел послушно последовал за ним, как маленький.
Долгое время Борис и Павел шли в сплошной темноте, ориентируясь по светлякам на стенах и еле приметному синему свету, лившемуся впереди. По сдерживаемому рыканью и шороху они догадывались, львы двигались сзади.
Борис и Павел вышли к подземному озеру. Густой запах сероводорода ещё сильнее наполнил душный бедный кислородом воздух. Пузыри на поверхности воды вздымались, играя багрецом, набирая силу в пробудившихся катаклизмах. Вулкан дышал. Почва под ногами наполнялась неустойчивостью, как в весеннем ледоходе при переправе через реку. Веяло жаром. Чрезмерное тепло наполняло мышцы. Чтобы не ожечь гортань , приходилось прикрывать рот.
Борис и Павел стояли на площадке, откуда открывался редкий световой эффект. Фигуры людей множились, количество булькающих гейзеров разрасталось неисчислимо. Львы и пантеры соединялись в зыбкие колеблющееся стада. Уродливые очертания страусов расплывались в бесплотных чудовищ, качавших клювами – ножницами на нитчатых стеблях шей.
Павел оступился. Сухой красный камень скользнул вниз. Камень собрал осыпь. Сыпучий шум наполнил пещеру, отразился кратным эхо, будто полчища габонских гадюк зашипели разом. Перепуганный, промчался с воем карликовый бегемот.
Львы зарычали не таясь, без видимого страха. Они учуяли виновников беды, двух несчастных приматов, загнанных на площадку у озера. Борис поднял голову и заметил вожака выше на уступе. Слева сидели две самки. Опасность больше не сближала. Приматов следовало казнить.
- Единственное, что успокаивает, - злорадно прошептал Павел. - Мои черви перейдут на убийц.
Чёрная тень мелькнула в воздухе, разорвав синеву ультрафиолета. Борис дёрнул Павла в проход между скалами. Самки прыгнули за вожаком и вдруг разразились недоумённым разочарованным стоном.
Активное движение рассеклось в миражах. Природные зеркала из водяной взвеси и особого света отразили львов. Они застыли перед собственными двойниками. Вожак поджимал лапу. Соперник напротив повторял. Лев оскалился и увидел клыки. Вожак сунул мохнатую голову за поверхность водяной взвеси и не нашёл никого. Лев ударил противника лапой и получил ответный удар. Он не почувствовал боли, но знак агрессии раззадорил его. Львы ринулись на зеркала, мочаля лапами.
Но кто-то и преследовал. Спотыкаясь, Борис и Павел бежали по камням к заваленному выходу, в который ретировались люди полковника и пленники. Скопища львов, пантер и страусов неслись по стенам тенями. Люди и животные упирались в изображения, не разбирая дороги, бились о скалы и ревели от боли, бессилия и отчаяния.
Борис, Павел, а за ними – львы и прочие животные пересекли участок, где некогда прятались за валуном Борис и его сын. Стены пещеры шатались. Падали камни, с холодной расчётливостью метя в череп. Из расселин и ширящихся щелей проглядывала огнедышащая магма.
Под упавший камень попала львица. Она низко стонала, издыхая. Трусливые страусы верещали и неуклюжими облаками прыгали к своду, распугивая летучих мышей.
Закрывавшие вход в пещеру камни от новых сотрясений рассыпались, и Борис с Павлом на исходе надежды перебрались через скальную гряду. Перед ними открылось пенящееся взморье, парящие альбатросы, копошащиеся в песке черепахи. Жизнь показалась сладостной, впереди ожидали удовольствия. Общий крик восторга объединил недавних пленников. Борис и Павел обнялись, едва успев взобраться на выступ, чтобы пропустить поспешно мчавшихся ос-вобождённых животных.
Радость оказалась недолгой. Охранники Родригеса, грузившие невдалеке на яхту сокровища Кида IV, заметили Бориса и Павла. Началась погоня с прыжками через ручьи магмы, бросками кусками горячей лавы.
Бориса и Павла поймали. На их запястьях защёлкнулись наручники. Напрасно Павел убеждал охранников, что он истинный Родригес. Над охранниками властвовал новый полковник, в предвкушении дележа добычи клевреты не были готовы ему изменить.
14
В католическом соборе Дар-эс-Салама брачная процессия торжественно двигалась меж потёртых, заполненных немногочисленными молящимися скамей. Впереди шёл Родригес, в чёрном смокинге, бабочке и лакированных ботинках. Полковник сиял от счастья и предвкушаемого наслаждения долгой необременительной жизнью. Периодически он закручивал ус, оттягивая алую губу и открывая сияющий алмаз, вчера, вместо пломбы, вставленный в передний зуб. Хуанита робко держала будущего мужа под руку. Кисть и предплечье в белой перчатке грациозно изогнулись, как шея лебедя. Лиловое платье невесты золотилось в тёплых тонах клонящегося к закату солнца. Нитка жемчуга играла на полной аппетитной шее. Хуанита казалась грустна. Она оглядывалась на Степанова и Педро, несших за ней длинный шлейф пла-тья.
Родригес купил Степанову смокинг и провозгласил другом семьи. Степанову жали ботинки, сюртук натирал подмышки. Он терпел, ненавидел жениха и любил невесту. Следовавшая свидетельницей Эстер, в строгом брючном костюме, бросала влюблённые взгляды на спину Степанова, оскорблённые – на Родригеса, завистливые и ревностные - на Хуаниту. Скучали Боцман и Капитан, оба в бежевых летних костюмах. Тоской сводило челюсти одетому в смокинг Педро. Он в нетерпении ожидал застолья, а потом десерта.
Священник поправил ризу и зачитал молитву. Слова торжественного обряда разнеслись к белому куполу и мозаике окон.
- Да! – по буквам выговорил жених.
- Да, - робко ответила , в последний раз оглянувшись, невеста.
Босоногий африканец в пёстром сари вбежал в собор. Он ринулся к новобрачным. Боцман остановил его жестом.
- Письмо господину Родригесу! – задыхался торопившийся африканец.
- Полковник Родригес не читает писем. Для этого существуют секретари, - вырвав у африканца, Эстер торопливо разорвала пакет.- Я так и знала!!
Капитан поднял выпавшее из рук побледневшей Эстер письмо :
- « Настоящим уведомляем, что прежний муж Хуаниты Кальвадос, в замужестве Уэбб,- Диего Уэбб, нашёлся. Хуанита Кальвадос разведена с прежним мужем в связи признанием оного безвременно отсутствующим. Раз муж появился, брак с Диего Уэббом не может полагаться расторгнутым…» - юрист семьи …
- Двоемужница!! – вскричала Эстер так, что Хуанита обернулась.
Эстер попыталась вырвать письмо у Капитана, чтобы отдать полковнику и сорвать венчание.
Боцман заткнул Эстер рот ладонью. Капитан проворно засунул письмо поглубже в карман. Вдвоём, Капитан и Боцман поволокли сопротивлявшуюся Эстер к дверям собора. Африканец шёл за ними.
- Я не оставлю дела! – старалась вырваться Эстер.
- Ну и хорошо, - успокаивал Капитан.
- Я брошу в дело миллионы! – шипела Эстер.
- Поговорим об этом на улице, - соглашался Боцман.- В конце концов, мы работаем не из любви, а на того, кто больше платит.
Взвизгнув, Капитан подул на укушенный палец:
- Дура! Родригес женится по расчёту. Мы с Боцманом ждём подарков.
- Нам обещали, лишь бы ничего не помешало церемонии.
- Мне-то какое дело! Я полковника любила.
Церемония завершилась. Священник дал новобрачным вкусить облаток.
Хуанита повернула к Степанову орошенное слезами лицо. «Прости» , - беззвучно прошептали её губы. Степанов сжался.
- Где торт? Когда вечеринка и торт? - скакал , бросив шлейф, Педро.
- Ох, и займусь я твои воспитанием, мальчик, после усыновления, - мрачно пообещал ему Родригес.
Длинные тени легли из расписных окон. Чёрные и белые фигуры пошли среди скамей. Опустив головы, Степанов и Педро поплелись вслед новобрачным.
Часы на башне били, меланхолически разнося благовест пальмам, хи-жинам и беспокойным бабуинам, осаждавшим порог собора.
15
Вечер. Воды Индийского океана с еле слышным шелестом бьются о борт яхты «Эльдорадо». Дремлет на шканцах вахтенный матрос. Тонкий край солнца повис над тёмно-синей гладью, крапинки вспыхивают и уносятся прочь, омрачая светило. Это стаи летучих рыб планируют у поверхности. Они охотятся за планктоном и мошками. Чешуя рыб золотится, тела роняют узкие тени. Рыба-молот преследует летучих рыб, но она невидима. Зато хорошо различим полковник Родригес в белой соломенной шляпе и элегантном светлом костюме. Он стоит на корме и любуется далью. Рядом с полковником полная флуоресцирующая масса Хуаниты. Она надела платье с блёстками и переживает за визуальное увеличение фигуры. Хуанита опустила ладонь на плечо полковника. Голова лежит поверх. Алые губы шепчут. В ногах матери и отчима притулился Педро. Он играет на мобильном телефоне. Личность его занята. Если б ревунам раздали мобильные телефоны, насколько спокойнее они бы стали, думает мальчик. Мать его не думает, она говорит:
- Полковник, красота природы в самодостаточности, человека – в обретении. Какова твоя мечта, любимый?
Полковник подвигается к Хуаните, гладит по шёлковой голове:
- Построение Новой Иерархии – моя идея, главное направление жизни. Люди устали от свободы. Она развратила их. Вспомни, совсем недавно считалось предосудительным носить юбки короче колен. Сейчас разрешено ходить голыми. Некогда можно было жениться только единожды на всю жизнь. Теперь выходить замуж разрешено и за авторучку. Политики изоврались. Нравственность упала. Потеряны ориентиры. Для чего ты живёшь, спроси каждого. И долго будешь ждать ответа.
- Я живу для тебя, любимый.
- Ты женщина. И женщина порядочная. Для чего тебе ещё жить? Я мужчина. Мне приходится искать.
- Смысл жизни в слиянии с природой, - подал голос Педро, увлечённо ро-нявший «капли» в «колодец».
- Парень что-то решил для себя, - полковник поднял Педро и усадил на борт.
- Мальчик свалится! – забеспокоилась Хуанита.
- От судьбы не уйдёшь, - стоически констатировал Педро, продолжая иг-рать на телефоне.
- Идеалов нет ни у отдельного человека, ни у обществ, - продолжал Родри-гес.– Свобода перешла в разнузданность. В сфере духа, начиная с Лютера, человечество лишь разрушает. Я возьмусь строить. Я дам несвободу, о которой тайно мечтают уставшие. В рабстве и господине люди обретут покой и наслаждение.
- Как станешь действовать, сердце моё?
- Силой, лаской, хитростью. Для заплутавших и неразумных хороши и горькие лекарства. Я спасу людей от них самих, открою желания, спрятанные втуне. Я возвращу растерянные идеалы. Обретя смысл существования, люди заставят планету моими памятниками.
- Великая задача! – в восхищении выдохнула Хуанита.
- Чтобы её выполнить, потребуется много золота, - полковник сжал кулаки.
- Котик, ты такой же идеалист, как и я , - Хуанита обняла Родригеса за талию.
- И я, - добавил Педро.
В сгущавшихся сумерках шумно выпустила фонтан касатка. Со склонов острова, потревоженного селем, сползали багровые языки лавы. Накрапывавший тропический дождь не мог их погасить. Нарождавшийся вулкан попыхивал как спросонья великан.
16
Кальвадос, болтавший с Боцманом, управлявшим штурвалом, не вы-держал дождя и направился в трюм. Спустившись на нижнюю палубу, где в каютах сидели в заточении пленники, он различил голоса и прислушался.
Степанов стоял в коридоре и горячо, на надрыве, оправдывался:
- Понимаете, она заставляет меня жениться. Я же её совсем не люблю!
Степанову из-за двери отвечал голос принадлежавший Скакунову:
- Слабак! Женись немедленно, пока предлагают. Сказала бы она мне, я бы не колебался!!
- Вы не берёте в голову…
- Я очень беру в голову, как следует поступать сотруднику Внутренних Органов. Данила Евгеньевич, скажи своему…
- Валера, поступай как велит Альберт Альбертович, - поднял слабый голос Данила Евгеньевич.
- Эстер мне отвратительна.
- Родина тебе отвратительна?!! – взревел Скакунов и тут же получил при-глушённое шиканье от Данилы Евгеньевича: « Тише! Умоляю, тише!».
Послышалась возня, сопровождаемая толчками, невидимой борьбой.
- Степанов, ты должен жениться, в интересах родины, - поскрежетал твёрдый голос Скакунова. – Женись или умри.
- Вы уверены, что Эстер поможет вам?
- По крайне мере, смягчит позицию полковника. Он обещал скормить нас акулам, как только закончится медовый месяц.
- Хуанита… - вырвалось у Степанова.
-Чёрт побери! – флейтой полился высокий тенор Скакунова. – Я не на такой женат!! Какие сомнения? Тебе достаётся шикарная женщина, как минимум внешне. У Данилы Евгеньевича вообще мегера…
- Попрошу!
Скакунов прикусил язык. Он вспомнил, что Данила Евгеньевич женат на бывшей супруге Степанова. Необдуманными словами он обижал обоих.
- Я хотел сказать, многие разведчики, ради легенды женаты на ничего не подозревающих аборигенках в странах пребывания.
- Я не разведчик!
- Все мы в семье в чём-то разведчики, - глухо сказал из соседней каюты Бо-рис.
- Чувства податливы. Женишься – любишь, через два года – ненавидишь, и наоборот. Если ты колеблешься, предлагаю голосование, - сказал Скакунов.
- Ну, какое голосование, Альберт Альбертович! – умоляюще укорил Степанов.
- Добьешься нашего освобождения, разведёшься. Как старший по званию тебе говорю, - предложил Данила Евгеньевич.
- Вы пообещайте, - пронзительным дискантом пропищала Полли.
- Я – истинный Родригес. Освободи меня – озолочу, - из дверей напротив внушительно выдал Павел.
- Если он Родригес? – засомневался Данила Евгеньевич.
- Почему не папа Римский?! – отрезал Скакунов.
- Говорит, в Цюрихе ему пересадили лицо, чтобы внедрить к нам и выведать код. Родригес, что нас мучает, самозванец.
- Угомонись, Данила! Четверть века в Следственном Управлении и веришь басням. Парню черви поразили мозг. Бедняга!
Шаги Кальвадоса застучали по полу. Пленники замолчали. Степанов, насвистывая, пошёл по коридору, будто никакого разговора и не было.
- Ничего не нужно? – спросил Кальвадос, остановившись перед дверью, за которой томились Скакунов и Данила Евгеньевич, и предварительно вежливо постучав.
- Иди прочь, собака! – гневно оборвал Скакунов.
- Как неделикатно с вашей стороны! – вздохнул Кальвадос. – На ужин, между прочим, подадут филе буйвола под базиликовым соусом. Деликатес – пальчики оближешь.
- Мы отказываемся от еды, - слабым голосом сказал Данила Евгеньевич.
- Очень неумно. Ешьте, пока дают. Полковник может рассердиться.
- На вас он явно не сердится, - прокричал Павел в замочную скважину.
- Дело полковника выбрать, кого интернировать, кому предоставить свободу.
- … в пределах яхты,- пошутила Полли, второй раз знакомившаяся с гостеприимством полковника.
- Если вы настаиваете, я попрошу полковника и меня запереть, - обиженно сказал Кальвадос.
- Предположим, вы на нашей стороне, тогда откройте нас, - дипломатично предложил Борис.
- Без проблем. Выпущу вас по одному погулять по коридору. Моя вина, что вы оказались на Занзибаре.
Кальвадос удалился за ключами.
- Считаешь, настоящий это Кальвадос или поддельный? – спросил Данила Евгеньевич Скакунова.
- Нам какая разница! Приходится играть с двумя неизвестными. Вторая тёмная лошадка – Павел.
- Интересно, где полковник хранит сокровища?
Скакунов пожал плечами.
- Поля? Полечка? – позвал Скакунов Полли, пытаясь придать голосу неж-ность. – Как ты там? Не пей воду из крана.
- Отстаньте! – крадучись, Полли ловила мух в каюте. Запускала в перевёрнутую банку, где мух ждал сахар.
Кальвадос вернулся с ключами.
- Кого выпустить первым? – спросил он.
Колени Кальвадоса подгибались. Он опасался, что пленники воспользуются прогулкой для побега. Тогда ярости полковника не избежать.
- Выпустите девочку, - предложил Скакунов.
- Я не пойду!
- Я хотел бы погулять, - сказал Борис.
Мешкая, Кальвадос открыл дверь Бориса. Борис тут же прижал край двери носком, чтобы её нельзя было закрыть:
- Ну и где мой сын?
Лицо Кальвадоса передёрнулось.
- Ваш сын найдётся. Непременно найдётся. Я виноват. Я зазвал вас в ловушку.
Кальвадос картинно упал на колени. Борис сморщился. Внезапно до него донёсся запах. Борис принюхался к макушке стоявшего перед ним на коленях Кальвадоса.
- В вашем одеколоне спирт?
- В любом одеколоне спирт, - пробормотал растерянный Кальвадос.
- Я помню это процентное содержание. Я помню этот запах. Ребята, это ар-тист!! Он также пахнул в парагвайской сельве.
Лысина Кальвадоса побагровела. Он вскочил на ноги и кинулся бежать. Борис ухватил его за спинку пиджака, притянул к себе. Рывком Борис затащил Кальвадоса в каюту. Кальвадос рыдал.
- Простите. Не от хорошей жизни…
Борис ощупал карманы Кальвадоса, отобрал ключи. Заткнув рот артисту носовым платком, связав руки и ноги полотенцами, Борис вышел в коридор. Скоро он выпустил товарищей. Борис и остальные осторожно поднялись на палубу. Палуба оказалась пуста. Ни полковника, ни его банды.
Далеко за кормой у кромки побережья, раздвигая воды, медленно и величественно поднималась скала. Взрывы, взлетающие камни, клубы чёрного дыма повествовали о зарождении образования, гораздо более долговечного, чем его свидетели.
- До берега не добраться, - вырвалось у Павла.
У камбуза лежал свёрнутый канат. Из-за него показалась вихрастая голова Вити.
- Идите в каюты. Ещё не время, - приказал Витя.
17
В кают-компании горел свет. За столом сидели Родригес, Степанов и Эстер. Родригес, подавляя волнение, посасывал из бокала иоханесбургское вино . Перед Степановым и Эстер стояли нетронутые чашки кофе.
- Нам лучше уехать, - нарушила тишину Эстер.
- Ты вправе выбирать, - полковник одарил Эстер насмешливым взглядом. Встав, он прошёлся в поисках огня для сигары.
- Мне с Хуанитой тесно на яхте. Теперь у тебя новая боевая подруга, - голос Эстер сорвался. На глаза набегала влага. Эстер отводила взгляд.
Полковник деланно небрежно пожал плечами:
- Боевые качества Хуаниты широко известны.
- Я хотела бы взять русского, - с вызовом сказала Эстер.
- Этого? – полковник презрительно осмотрел Степанова. – Можешь забрать всех. Из-за ограниченности провианта мне рано или поздно придётся скормить их Посейдону. Жаль, не существует невольничьих рынков.
- Но я желал бы вернуться на родину, - тревожно покосился на Эстер Степанов. – И я требую безоговорочного освобождения моих соотечественников!
- Мою жену и золото Кида ты не требуешь?! - закрутил ус Родригес. - Уби-райся, пока отпускают!!
Эстер повлекла Степанова к дверям:
- Потом разберёмся.
- Подать немедленно катер! – гремел голос полковника. В сердцах он сломал сигару. – Да не болтай о сокровищах! Долю твою я пришлю.
- Я и не собиралась, - невнятно пообещала Эстер.
- И за ухажёра скажи!
Катер доставил Степанова и Эстер к причалу Дар-эс-Салама.
Всю дорогу Эстер украдкой смахивала слёзы. Степанов объяснял, ему необходимо вернуться на родину. Эстер предлагала лететь в Сантьяго-де-Чили. Она была чилийкой. Эстер поясняла: что делать Степанову в России, когда его начальство осталось в заточении на яхте Родригеса. Лететь на родину следует либо с начальством, либо не возвращаться совсем.
Степанов винил слабость характера. Не нужно ему было оставлять яхту. Вспылив, он потребовал купить ему билет до Москвы. Своих денег у Степанова не осталось.
Разрыдавшись, Эстер купила один билет. До самолёта имелось время, и Эстер решила проводить.
Степанов бродил по аэропорту с пустым взглядом, стараясь не встречаться глазами с Эстер.
Объявили посадку. Степанов зашёл напоследок в туалет. Выйти у него не получилось. Дверь оказалось запертой. В ручку снаружи засунули швабру. Нервы Эстер не выдержали. Степанов забился пойманной птицей.
18
Спустя две недели на веранде отеля в Салониках стояли Кальвадос, Володя, Эстер и Степанов. Пили прохладные коктейли. Внимание то одного, то другого участника сговора нет-нет да обращалось к яхте «Эльдорадо», мерно покачивавшейся среди других белых судов.
- С амстердамскими притонами покончено, - железно заявил Кальвадос. – Снова я жажду ветра странствий, а ладони чешутся от предвкушения сокровищ.
- Вам надо жениться, - посоветовала Эстер.
- Опять?
- Согласен с Эстер, - вернулся к делу Володя. - Родригеса надо ограбить.
- Ограбить экспроприатора – благое дело, - подтвердила Эстер, ревностно блеснув белками.
- Как хорошо, что у вас зазвонил телефон брата, и от сердца у меня отлегло, - благодушно улыбался Кальвадос.
- Когда Родригес схватил вашего брата на Килиманджаро, он приказал считать информацию с его компьютера и мобильного телефона. К готовому сообщению «подклеили» слова о необходимости привезти Павла, завербованного ранее и передавшего впоследствии Боцману код сейфа… Мобильный телефон вашего брата я бросила в сумку и забыла о нём. Он зазвонил в аэропорту Дар-эс-Салама в разгар горячих споров с любимым.
Эстер ласково прижалась к Степанову. Тот стоял как вкопанный.
- Но где брат?
- Звонок сорвался, но я успела различить его голос. Надеюсь он перезвонит. Полковник подменил вашего брата на артиста-двойника перед отплытием с Занзибара.
- Не забывайте, у Родригеса идеология. Он строит Новую Иерархию. Изолировав его, вы не уничтожите учение, - осторожно заметил Степанов.
- Учения его суть, людей не то что волками оставить, превратить в хитрых и подлых лисиц. Без золота полковник ничто. Мессионерсво его угаснет, - пояснила Эстер.
- Нужно поскорее освободить наших. Полковник держит их с Занзибара, чтобы они не проболтались про сокровища Кида.
- Вы при дележе меня, пожалуйста, не забудьте, - взмолился Володя.
19
В предрассветном тумане катер с четырьмя заговорщиками и нанятыми местными удальцами тихо приближается к «Эльдорадо».
Бульканье воды. Переклик альбатросов. Одинокий мотоциклист с рёвом несётся среди лесистых склонов берега по извилистому шоссе.
Взяв ключи, заговорщики первым делом освобождают пленных. Несть числа безмолвным объятиям и слезам радости. Витя, прятавшийся долгое путешествие в трюме на золоте и драгоценных камнях, в порыве чувств робко трогает за рукав Полли.
Полковник, расслышав шум, хватается за пистолет. Он выскакивает на корму. За ним – Боцман и Капитан, часть охранников. Короткая и яростная борьба. Выстрел разрывает туманную безмятежность порта.
Полковник и его сообщники связаны, включая актёра, и отправлены катером к берегу. Удаляющийся Педро бросает косые взгляды на Полли. Витя обзывает соперника «приматом». Хуанита привычно плачет. Заметив Степанова с Эстер, ей стало горше.
Катер скрывается в тумане. Из вод всплывает бейсбольный мяч солн-ца.
Скакунов и Данила Евгеньевич поспешно спускаются в трюм, чтобы пересчитать сокровища. Обалдевшие от количества, они замирают у корзин. Витя, проведший полмесяца меж камней, единственный, кто не щурится от блеска драгметаллов. Зрение притупилось от коварных лучей рефракции.
Рубины горят багровым, топазы излучают синеву, яшма и нефрит коробятся зелёным хламом. Смарагды тлеют тёмными углями. У Данилы Евгеньевича захватывает дух. Он вынужден принять нитроглицерин.
Сзади раздаётся щелчок. Обезумевший Павел закрывает Данилу Евгеньевича, Скакунова и Витю в трюме. Они отчаянно стучат, безуспешно ищут орудия, чтобы взломать дверь.
Снаружи слышится шум борьбы. Борис сражается и побеждает Павла. Борис и Полли освобождают на кроткое время снова ставших пленниками.
Эстер и Степанов криками предупреждают об опасности. В удаляю-щемся катере Хуанита и Педро незаметно ослабляют путы Капитану. Тот помогает Боцману. Вдвоём они нападают на нанятых греков.
Греки летят за борт. Родригес опять на свободе. Он направляет катер к ближайшей яхте, уснувшей на рейде. Урчит двигатель. Якорь поднят. Полковник у штурвала. Яхта разворачивается носом к «Эльдорадо».
Степанов становится у руля. Его оттесняет Борис. Две белых птицы взрезают утреннюю зыбь. Над «Эльдорадо» треплется либерийский флаг, на греческой яхте – бело-синие полоски.
Кипят эмоции преследователей и преследуемых. Родригес готов на таран. Расставшись с жизнью, в ненависти он может увлечь на дно русских грабителей.
Эстер прячется за спину Степанова. Она смертельно бледна. Она слишком хорошо знает неистовый характер полковника. Невозможно описать, что переживает Хуанита. Её сердце жаждет мира и покоя. Не по душе ей бурные страсти мужа.
Полковник направляет яхту в фарватер «Эльдорадо». Борис уворачивается как может. Предстоит выйти из узкого канала в открытое море. Мчащиеся яхты задевают за борта судов, высекая искры.
Родригес увеличивает мощность мотора до предела. Движок хрипит. Клапана звенят.
На выходе в море стоит большая трёхпалубная яхта. Борису удаётся обойти её. Родригес задевает за корму, снося обшивку. Он настигает, и преследуемые уже видят его напряжённое лицо.
«Эльдорадо» вырывается в открытое море. Борис поднимает обороты, и Родригес начинает отставать. Внезапно он разворачивает яхту боком, взмывая волну и сбрасывая обороты до нуля.
20
Борис повернул за мыс. Двигатель «Эльдорадо» чихнул, заскрежетал и разом отказался работать. Борис дёргал за все рычаги подряд, реанимировать перегруженный мотор не получалось. «Эльдорадо» бессильно закачалась на волнах. Благо, полковник, скрытый за мысом, этого не видел.
Вверх по склону карабкались пушистые пихты, торчали макушки сосен.
- Интересно, какая мощность двигателя у этой яхты? –спросил полковник Капитана.
Капитан, ожидая неприятностей от прятавшего гнев хозяина, растерялся:
- Трудно сказать. Стандартная яхта рассчитана на пятьсот лошадиных сил.
- А водоизмещение?
Капитан молчал.
- Подождите, я знаю, - сказал Боцман. – Видите латунную табличку? На ней написаны параметры.
Боцман указал на табличку.
- И с такими мореходами я собирался покорить мир! – вздохнул Родригес.
Он смотрел на два экскаватора, застывших среди сосен. Мысли полковника приобрели иное направление.
- Полюбуйтесь, какое очарование в природе! Человек готов его уничто-жить. Как бы я хотел сократить человечество!
- Проредить, - согласился поникший Капитан.
- Уменьшить количество живущих вдвое, - подольстился Боцман.
Капитан прошёл мимо Хуаниты, прошипев под нос:
- Ваш муж позеленел от злобы.
Хуанита пугливо обняла полковника за шею:
- Сердце моё, ты построишь новую яхту.
- Папа, кладов ещё много, - подбодрил Педро.
У отеля в Салониках собралась русская команда. Кальвадос сиял от счастья. Ему позвонил брат. Он в Токио.
- Далеко его заслал полковник, - заметила Эстер. Она тоже прибывала в лучшем настроении. Похоже, чувства Степанова растаяли. По крайней мере, он сделался мягче к ней.
- Воздух в Токио не лучший, - сказал Степанов.
- Брат, наконец, избавился от аллергии.
Данила Евгеньевич жадно заглядывал в комнату, где стояли корзины с драгоценностями.
- Может быть, поделим? - предложил он Скакунову.
- Клад должно доставить на родину, - категорично заявил Скакунов.
Сидя на лужайке Борис потягивал сок. Витя подвёл к нему Полли. Борис не заметил сына.
- А мой папаня ещё ничего, - со скрытой нежностью подмигнул Витя Полли.
Витя погладил отца по лысине.
- Ты бы благословил?
Широко раскрытыми глазами Борис оценил Витю и Полли.
Павла отвезли в клинику в Цюрих, где он раньше лечился. Теперь со-стояние его считалось серьёзнее, но надежды на выздоровление оставались.
Скоро объявилась баронесса фон Галь. Она будто молодела с возрастом. Баронесса была преисполнена энергии поднять со дня Амазонки сокровища. Но прошло немало времени, прежде чем это случилось. Получивший сокращённое вознаграждение Володя со счёта дней сбился.
АЛЕКСАНДР СОРОКИН
КАЗНА КАЛЬВАДОСА
иронический детектив
2004
Казна Кальвадоса
© Copyright: Александр Сорокин 5, 2015
Свидетельство о публикации №215081101774
Свидетельство о публикации №215081101774
Рецензии