Конопля

      Человека с томиком Пушкина я на трассе строящегося нефтепровода не встречал. Суровый и убогий образ полевой жизни, тяжелая физическая работа в условиях отдаленности и непроходимой тайги, регулярные пьянки формировали особую категорию людей. Их называли трассовиками. Управлять ими ой как не просто. С ними могли справиться только люди поистине железные.
      Таким и был Конопля Петр Иванович. Человек высокого роста,  крепкий, неулыбчивый с массой шрамов на лице и половиной правого уха. Глядя на него пропадало всякое желание вступать с ним в спор.      
      В первые дни работы я часто слышал: «Корноухов сказал», «Корноухов приехал» и др. По наивности я думал, что это кличка начальника и так его «за глаза» называют подчиненные. Вроде бы дразнят, намекая на отсутствие половины уха, но оказалось, что это фамилия инженера дефектоскописта.
      Клички у Петра Ивановича не было.  Авторитет его был беспрекословным. Его называли просто шеф.
      Также по наивности я думал, что многочисленные шрамы на лице он получил утверждая свой авторитет среди трассовиков. Однако проработав год, я узнал, что все они приобретены в драках с женой Галиной Ивановной, которая в одной из них откусила ему пол уха.   Это знали только особо приближенные. Все остальные, глядя на Петра Ивановича, думали также, как и я и очень его побаивались.
       Несмотря на свою внешность, характером он был добрым. Галину Ивановну он любил. Она его тоже. Была у них эта обоюдная слабость, подраться, но случалось это не часто. После этого их отношения становились еще более трогательными, что чувствовали все из ближайшего их окружения, к которому относился и я.
       Свидетелем одной из таких драк пришлось стать и мне. Однажды, приехав с трассы, Петр Иванович, не зайдя домой поздороваться с Галиной Ивановной, выпивал на первом этаже нашего дома в квартире, где было организовано общежитие для приезжающих с трассы либо на отгулы, либо отъезжающих на материк.
      Галине Ивановне это не понравилось. Когда пьянка закончилась, я повел Петра Ивановича наверх по лестнице на второй этаж, где располагалась служебная двухкомнатная квартира, в которой проживал  он с женой и двумя детьми.
      Петр Иванович просто висел на мне, свесив голову, одной рукой держась за мою шею и еле перебирал ногами. Я едва держался на ногах под его тяжестью. Постучав в дверь я услышал как подошла Галина Ивановна и слегка приоткрыла дверь, чтобы убедиться в том, что привели Петра Ивановича. Увидев его в таком неглиже, она имела неосторожность ляпнуть в щелочку приоткрытой двери: иди туда откуда пришел.
     Я не успел даже понять, что произошло. Петр Иванович, совершенно неожиданно и для меня и для Галины Ивановны, ударил на голос.
      Кулак его точно вошел в щель приоткрытой двери и встретился с глазом Галины Ивановны, которая от такого удара улетела в глубину коридора. Я услышал неприятный звук рухнувшего тела и грохот толи ведер, толи тазов. Поняв, что может достаться и мне, я втолкнул в освободившуюся дверь Петра Ивановича и побежал вниз по лестнице.   
      До меня сверху донеслись звуки начавшейся драки. Дрались они молча, самозабвенно. Предметы не использовали. Все по честному. Как будто оба получали от этого удовольствие. «Караул» Галина Ивановна никогда не кричала и не кусалась, как в молодости.
      При всем при этом она оставалась, местами, даже привлекательной женщиной в расцвете сил.
      На следующее утро я встретил Галину Ивановну, которая как ни в чем ни бывало, поздоровалась со мной. На ней были темные очки и фирменная ее искусственная розочка, вплетенная в волосы. Кармен да и только! Она была весела и непосредственна. Если бы кто-то посмел ей намекнуть на вчерашнее, она бы кокетливо сделала удивленной лицо в лучшем случае, а в худшем залепила бы в морду.
      Я постарался всем своим видом показать, что это вовсе не я приводил вчера Петра Ивановича. Высокие  отношения!
      На утренней планерке Петр Иванович был свеж, гладко выбрит, на лице над бровью пластырем аккуратно был залеплен будущий очередной шрам. Ни у кого и мысли не было поинтересоваться у него, что это. Все было ясно без слов. Вчера хорошо посидели!
      Петр Иванович очень любил сплясать цыганочку. Это была его единственная слабость. Иногда меня поднимали среди ночи. Шеф требует тебя к себе. Оказывается, они ближе к ночи приехали с трассы и тут же сели пить на первом этаже. Как у Высоцкого в песне: «только прилетели сразу сели». Все магазины в то время продавали алкоголь До Си Ми. То есть до семи часов вечера. Наш же спецмагазин отоваривал счастливцев водкой круглосуточно.
      В час ночи Петр Иванович резко захотел станцевать, затребовал меня. Я хватаю гитару и пулей бегу вниз. По дороге подтягиваю струны. Вижу там привычный бордель. Дым коромыслом! Стол завален бутылками и закуской. За столом человек  пятнадцать, не меньше.
- Саня давай!
    Я начинаю та -та- та -та -тат- та-а-а,  та-та-та- та- тат -та-а-а-а!
    Надо сказать, что это было единственное, что я умел изобразить на гитаре. Петр Иванович покачиваясь вставал с места. Вокруг него все разбегались образовывая круг. Мешающие столы и стулья с грохотом сдвигались, несмотря на катавшиеся по столам бутылки и падающую на пол посуду с объедками, которые тут же растаптывались по полу.
     Петр Иванович танцевал цыганочку с выходом. Для этого он удалялся в соседнюю комнату и с первыми тактами цыганочки, которую я начинал очень медленно с оттягом, появлялся в проеме двери слегка покачиваясь в такт. Сделав шаг вперед, Петр Иванович один раз хлопал в ладоши, а потом повернув корпус в сторону, не сдвигаясь при этом с места, со всей силы ударял ладонями по стене, оставляя на ней жирные пятна. Сначала в одну сторону потом в другую. Такие па продолжались 2-3 куплета. Это и называлось выходом.
     Затем начинался,собственно, сам танец, если его можно так назвать. Стоя в  центре круга и едва удерживая равновесие он по очереди поднимал то правую, то левую ногу перед собой, пытаясь  попасть ладошками себе по пяткам. Это было второе па.
     В третьем па он делал то же самое, но только ноги забрасывал назад и также старался попасть по ним кистями рук.   Удавалось это через раз.
     По мере возрастания темпа цыганочки, он уже не успевал хлопать себя по пяткам, а только обозначал желание попасть по ним. Весь народ сначала прихлопывал, а потом, поддавшись зажигательности цыганочки, бросались танцевать вслед за ним.
     Танец, продолжался до тех пор, пока я не взвинчивал темп до такой степени, что сбивался с ритма и останавливался. Тогда они орали.
-Саня, давай жарь!!!   
-Жарь, Саня!!
-Ромале чавале, налетай!
     Особенно темпераментные, опускались на колени и пытались трясти плечами. Некоторое время это продолжалось уже «а капелла», т.е. без музыки. Они орали «а-а-а-а-а-а-а-а», колотили себя по груди, коленкам и другим частям тела, тряслись в конвульсиях. Со стороны это выглядело, как массовая оргия.
     Слышно это было даже в соседних домах, не говоря уже про подъезд. Доведя себя до исступления, выпустив  таким образом пар, они успокаивались и начинали расходиться по комнатам.    
     Наступала моя очередь тащить Петра Ивановича наверх к его дражайшей супруге.
     После сольного исполнения цыганочки он всегда был миролюбив. Улыбка блуждала у него на лице, пока я тащил его по лестнице.
     Утром, как ни в чем не бывало, все собирались на планерке. Совещания вел Петр Иванович. Я смотрел и удивлялся. Ни какого намека на вчерашнее. Все были деловиты и трезвы. Вопросов было масса и все требовали решения с обязательным участием Петра Ивановича. Приятно было смотреть, как он их разруливал!
      Только «легкий» запашок витавший в воздухе напоминал о прекрасно проведенном вечере.