Вспомни меня, глава 6

— Ох, дочка, — выплакавшись, вздохнула Бажена, — спасибо тебе, милая, — и увидев удивление на маринкином лице, невесело усмехнулась: — Борво ведь не поплачешься особо — мужик. Говорить говорили, вспоминали часто, только ведь он сам как кремень, и я старалась не раскисать. Так, бывало, пореву в подушку сама с собой. А вдвоём-то поплакать лучше, вот оно и полегче сразу, — она снова вздохнула и слабо улыбнулась: — Будем теперь вместе слёзоньки лить, — и обе тихонько рассмеялись.
 
Они ещё посидели немного молча, обнявшись, как мать и дочь, и без слов понимая друг друга. Наконец Бажена, погладив Маринку по волосам, проговорила:

— Ладно, матушка, что было, то прошло, надо дальше жить. Иногда я жалею, что вместе со своими тогда не ушла, а потом думаю, что я тут всё-таки ещё нужна. Борво вот…

— Как это? Куда не ушла? — не поняла Маринка, но Бажена лишь качнула головой.

— Не слушай меня, тебе сейчас совсем о другом думать надобно, — и тут же перевела разговор: — Печка-то погасла совсем!

Маринка смотрела, как Бажена заново разводит огонь, и думала о том, что только что узнала. Значит Борво сирота, да ещё с такой нелегкой судьбой. Сердце сжалось, стоило только представить, что ему довелось испытать. Как же это страшно — не знать собственной матери, в самом нежном возрасте оказаться окруженным чужими людьми, для которых ты просто товар. От этих мыслей в душе поднималась настоящая ярость к тем, кто был настолько циничен, чтобы оценивать человеческую жизнь звонкой монетой. Сама пока не будучи матерью, Маринка всё же могла представить ту боль, что рвала сердце бедной женщины, потерявшей родное дитя, боль Бажены, в одночасье потерявшей всех близких, боль маленького Борво и других детей с похожей судьбой. А ведь наверняка случались вещи и пострашнее… Маринка даже зажмурилась, когда в воображении замелькали ужасные видения. Как же всё-таки повезло Борво, что на его пути встретился человек, ставший ему настоящим отцом.
 
От этой мысли на душе стало чуточку легче, но думать о том, что довелось пережить Борво до этой встречи, было по-прежнему страшно. Да и потом, сколько горя он испытал, сколько потерь. Припомнив рассказ отца Ведислава о собственной судьбе, Маринка ещё острее ощутила ту тяжесть, что почувствовала тогда, когда только узнала обо всём. Теперь она чувствовала не только за себя, теперь и боль Борво легла на её сердце.

Прямо под окнами залаял Палаш и невольно отвлек Маринку от тягостных дум. Бажена тут же вскинулась, глянула обеспокоенно.

— Собака не на цепи? — спросила она, и Маринка, вспомнив, как пес недавно радостно гонял воробьёв, помотала головой. — Ох-хо-хо, — вздохнула женщина, распрямляясь, и закрыла боковую дверцу печи, за которой уже трещало яркое пламя. — Посиди, Марушка, я сейчас.
 
Она вышла через переднюю дверь, крикнула кому-то: — «Иду, соколик мой!», и позвала Палаша. Вскоре лай собаки стал слышен со стороны двора, а Бажена вернулась в дом с корзиной в руках.

— Молоко принесли, — сказала она и выставила на скатерть два высоких глиняных кувшина и небольшую пузатую крынку — крынка была запотевшей, видно, недавно с холода. Положив в корзину пустую чистую посуду на следующий раз, Бажена подхватила её, снова вышла и вскоре вернулась уже пустая. — Тёплое ещё, — сказала, заглянув в один из кувшинов и улыбнулась Маринке: — Хочешь кружечку?

— Нет, тётушка, спасибо, — отказалась девушка, — я сыта.

— Тогда поставлю на холод, потом попьёшь. А это вот на масло, — сказала, отставив в сторону покрытую испариной крынку, — сейчас собью.

— А можно я? — предложила Маринка, искренне желая помочь, и Бажена обрадованно кивнула.

Через несколько минут Маринка старательно колотила о коленку большой жбан с плотно притёртой крышкой, и чувствовала, как густеют, сбиваясь, жирные сливки. Руки с непривычки сразу устали, набитая нога вскоре начала зудеть, но Маринка не обращала на это внимания — ей было приятно и радостно сделать что-то такое простое и естественное. И потому она старалась изо всех сил. Впрочем, скоро приноровилась, и рукам стало полегче. Вскоре в стенки ударился плотный ком, и Маринка поняла, что масло готово.

— Давай-ка его сюда, — сказала Бажена, пододвинув к Маринке глубокую плошку, застеленную чистым полотенцем. — Выливай.

Откупорив плотную крышку, Маринка вывалила масло вперемешку с отделившейся мутной водичкой, и Бажена, соединив края полотенца, приподняла его, давая стечь сыворотке, и тут же опустила в другую миску, наполненную холодной водой.

— Ну вот, — довольно улыбнулась женщина, слепив из остывшего масла шар. Завернула его в новую ткань и приплюснула с двух сторон так, что получилась толстая лепёшка. — А тебя в ледничок…
 
Хлопотали женщины до самого обеда, и Маринка с радостью помогала Бажене, а та, в свою очередь, с не меньшей радостью учила, показывала и объясняла. После завтрака натаскали воды, нагрели немного в печи и перемыли посуду. Подмели пол, и Маринка с какой-то особой нежностью собрала в металлический совок кучку стружек, оставленных Борво, и припомнив его спящего, улыбнулась, почувствовав, как шевельнулась в сердце нежность. Стружки полетели в огонь, и Маринка, присев подле, несколько мгновений смотрела на пляшущее в печи пламя. Лицо и руки обдавало жаром, но она продолжала смотреть, чувствуя, как завораживает её этот живой огонь, жарко обнявший трескающие смолой поленья. С того момента, как она попала сюда и до сих пор Маринку не отпускало чувство удивительной реальности происходящего, взаправдашности этой жизни. Здесь всё было настолько настоящим, живым, что Маринке, выросшей в мире, который отсюда казался невыносимо искусственным, никак не удавалось вдоволь надышаться, напитаться этим самым настоящим, никак не получалось до конца заполнить почти ощутимую внутреннюю пустоту. Здесь, в этом мире, каждый миг, каждое движение были наполнены смыслом. Не было бестолковой ненужной суеты, не было времени на безделье. Сколько раз раньше ей приходилось убивать время, не зная, чем себя занять. И как одиноко было, хотя вокруг, казалось бы, полно таких же людей. Она и правда заплутала, как сказал отец Ведислав, и сейчас не просто верила во всё, что ей рассказали, сейчас Маринка отчетливо чувствовала, что она дома, в том мире, который ей предназначен. Она понимала, что не испытывает ни малейшего сожаления о том, что осталось позади, лишь когда мелькнула мысль о Сергее, Маринку будто обожгло, но то были совсем другие чувства. Серёжа был дорог ей, и Маринка переживала, зная, что он страдает сейчас. Но она не могла ничего изменить, даже если бы хотела. Но, зная, что пусть и невольно, но она причиняет боль близкому человеку, Маринка страдала и сама.
 
Со здохом прикрыв дверцу, девушка ещё чуть-чуть посидела возле печи, задумчиво рассматривая гарцующую длинногривую лошадку, будто выдавленную в толстом чёрном металле, поднялась и, подхватив с лавки скрученный половик, вслед за Баженой вышла во двор.
 
К обеду Маринка совершенно выдохлась, и когда большой колокол на вечевой площади гулко возвестил о наступлении середины дня, Бажена, заставив Маринку выпить молока, почти насильно отправила её отдыхать.

— Иди, иди, — приговаривала тётка, подталкивая Маринку к лестнице, — тебе ещё мужа встречать, матушка, а я тебя уморила совсем.

Маринка сдалась и покорно пошла наверх, но на середине лестницы обернулась:

— Тётушка, а почему вы меня матушкой называете?

— А как же? — удивилась Бажена, с ласковой улыбкой глядящая ей вслед. — Ты же хозяйка в этом доме.

Маринка не нашлась, что ответить, но про себя подумала, что на хозяйку она пока совершенно не тянет. Ей было неловко перед Баженой за свою слабость и изнеженность, и Маринка пообещала себе, что сделает всё возможное, чтобы оправдать это звание. Благодарно улыбнувшись доброй женщине, девушка коснулась гладких перил и повернулась было, но услышала в спину:

— И ты мне не выкай, милая, не чужие вроде…
 
В глазах Бажены вновь заблестели слёзы, и Маринка, на миг забыв про усталость, слетела вниз и от всего сердца обняла пожилую женщину. Её просьба была такой простой и в то же время говорила так о многом, что Маринка растрогалась до глубины души. Слёзы подступили и у неё, разом всколыхнув в памяти утренний разговор, но сейчас это были не только слёзы печали, но и безграничной радости от того, что она обрела по-настоящему родного человека.

— Хорошо, хорошо, тётушка, — бормотала Маринка, глотая слёзы. Голос срывался, и, боясь разрыдаться, девушка замолчала, лишь покрепче обняла Бажену. А та расчуствовалась не меньше Маринки, и, поглаживая её по голове всхлипывала и повторяла:

— Девочка моя… моя девочка…

Наконец, утерев покрасневшие глаза, Бажена вздохнула:

— Ну, иди, моя хорошая, отдохни немножко, — и, посмотрев на маринкины мокрые щёки, тихонько усмехнулась: — Ну и потоп мы с тобой развели.

Маринка только кивнула, криво улыбнулась подрагивающими губами и, поцеловав Бажену в щёку, ступила на лестницу.

Дверь в комнату была приоткрыта, но Маринка, коснувшись створки рукой, замерла на пороге. Что-то стремительно промелькнуло в сознании и в сердце неприятно кольнуло. Пытаясь понять причину, Маринка задумчиво обвела взглядом коридор… и глаза тут же выхватили дисгармоничную деталь — на двери соседней комнаты висел замок. Маринка подошла ближе, не понимая, что именно вызывает в ней такие чувства, коснулась двери рукой и явственно ощутила, как от неё повеяло тревогой. Оглянувшись, Маринка посмотрела на две двери с противоположной стороны, для верности подошла и проверила обе — и та, и другая оказались открыты. Почему же заперта эта? Борясь с желанием прямо сейчас выяснить всё у Бажены, Маринка вошла в их с Борво комнату и тяжело опустилась на кровать. За той дверью скрывалась какая-то тайна, тревожная и пугающая. Тайна, которую Маринке знать было нельзя. Она не могла объяснить себе, что именно заставляет её думать так — подумаешь, замок, мало ли по какой причине он может там висеть. Но, несмотря на все доводы рассудка, сердце подсказывало другое, и в верности своих домыслов Маринка не сомневалась. А ещё в том, что непременно выяснит, что скрывается за этой дверью.

Маринка так задумалась, что не заметила, как в приоткрытую дверь серой тенью проскользнула маленькая кошка. Лишь когда та, мяукнув, прыгнула девушке на колени, дёрнулась в испуге, но тут же облегчённо выдохнула и улыбнулась.

— Ты меня напугала, — сказала Маринка и погладила мурлыку. Кошка тут же затарахтела, и принялась тереться, подставляясь ласкающей руке. Тыкалась черным носом Маринке в грудь, довольно щурила зелёные глаза, и девушка чувствовала, как уходит тревога, уступая место умиротворённому спокойствию…

* * *

Что-то холодное ткнулось в щёку, и Маринка открыла глаза. Пару секунд непонимающе таращилась на сидящую на её груди кошку, что внимательно смотрела на девушку сверху. Наконец сообразила, где она, и, придержав пушистую мурку рукой, поднялась и села на постели. Ну и соня она! Наверное и в детстве столько не спала.
 
Не зная времени, Маринка заволновалась, боясь пропустить возвращение Борво. Поцеловав кошку в пушистую мордочку, девушка ссадила мурку на постель и глянула в зеркальце; быстро распустила растрепавшуюся косу, расчесалась и заплелась заново, оправила платье и вышла из комнаты. У самой лестницы оглянулась на запертую дверь, вновь ощутив, как сжалось сердце. Вспомнилась сказка о Синей Бороде, карающем смертью любопытных жён, и Маринка улыбнулась, подумав о Борво. Он не такой, совсем не такой — это она знала точно.
 
По горнице разливался аппетитный дух готовящегося в печи мяса, и Маринка невольно потянула носом, вдыхая приятный аромат. Бажена, помешивая варево в небольшом закопчёном горшочке, обернулась и заулыбалась.

— Хорошо отдохнула, матушка?

Маринка кивнула и присела на лавку возле кухонного стола.

— Хочешь чего-нибудь? — спросила тётка, задвинув горшочек в печь.

— Нет, тётушка, ничего, — улыбнулась Маринка.
 
Ей очень хотелось узнать о той комнате и, глядя на Бажену, присевшую напротив, Маринка колебалась — спросить или нет. Пододвинув к себе глубокую деревянную плошку, Бажена принялась чистить овощи, и Маринка всё же решилась:

— Тётушка, а что за той дверью, что заперта на замок?

Вопрос прозвучал совершенно невинно, но Бажена отчего-то испуганно замерла. На лице бедной женщины отразилась растерянность и, как показалось Маринке, какая-то внутренняя борьба, но это длилось лишь несколько мгновений. Справившись с собой, Бажена махнула рукой и, не поднимая на Маринку глаз, ответила:

— Да ничего, матушка… так, вещи всякие… ненужные.

Маринка видела, что тётка говорит неправду, как и то, как сразу побледнела Бажена. Как поджала губы, чтобы было не заметно, что они дрожат. И, чувствуя её сильное волнение, решила пока не настаивать и кивнула в знак согласия. Взяла нож и принялась помогать.

Горшочек с мясом аппетитно парил на толстой деревянной подставке в центре обеденного стола, рядом, на широкой плоской тарелке лежали свежие овощи, а в печи доходила ячменная каша с луком, когда во дворе заскулил Палаш.

— Борво вернулся, — сказала Бажена, выглянув в окно, и почти сразу в сенях послышались шаги.

Он вошёл, склонившись в дверях, глянул на Маринку.

— Доброго вечера, хозяюшки.

Скользнув взглядом по маринкиному переднику, едва заметно улыбнулся и опустился на лавку.

— Иди, — зашептала за спиной Бажена и легонько подтолкнула Маринку вперёд, — сними с мужа сапоги.

— Что? — девушка обернулась к тётке с круглыми от удивления глазами.

— Иди уже, — зашипела та и пихнула Маринку сильнее.

Девушка растерянно глянула на Борво, но он только выжидательно смотрел на неё. Сжав зубы и опустив глаза, чтобы Борво не понял её чувств, Маринка подошла и присела у его ног. Такого унижения ей испытывать ещё не доводилось. Чувствуя, как в душе закипает обида, она заставила себя взяться за пятку большого кожаного сапога, другой рукой обняв ногу Борво вокруг колена, потянула сапог вниз. Узкое голенище и не подумало сдвинуться с места. Маринка, чувствуя себя настоящей рабыней, поднялась, едва сдерживаясь, чтобы не послать Борво вместе с его громадными сапогами куда подальше, взялась за задник обеими руками и потянула сильнее. «Вот же зараза! — кипело в её душе. — Отрастил ножищи! И что это за блажь такая — жена сапоги с него стаскивать должна. Да тут буксиром тянуть надо!» Поймав снисходительный взгляд Борво, Маринка разозлилась ещё сильнее — чтобы она, ещё раз… да ни за что! Пускай хоть спит в них! Дернула с силой… и вместе с сапогом отлетела к самому столу. Бажена ахнула, Борво подскочил к Маринке, но та, пряча злые слёзы, сунула сапог ему в руки и отвернулась. Под причитания Бажены Борво поднял Маринку с пола и, поймав его взгляд, девушка увидела, что он смеётся. Слезы задрожали на самых ресницах — он ещё и забавляется! И Маринка рванулась из его рук. Рассмеявшись уже в голос, Борво прижал Маринку к себе, уселся на лавку, устроив упирающуюся жену на своих коленях и уткнулся лицом ей в грудь. Горячая слезинка сорвалась и упала ему на щёку, и Борво ещё сильнее прижал Маринку к себе.

— Ну что ты, глупая… — нежно прошептал он и заглянул девушке в глаза.

Второй сапог с Борво, кряхтя, стянула Бажена и Маринка почувствовала укол совести. В этот момент до неё дошло, что Борво вовсе не пытался её унизить, она просто чего-то не понимает, судит по привычным меркам, забыв, что здесь всё по-другому.

Должно быть, Бажена поняла Маринкины чувства и, когда Борво пошёл к колодцу умыться, торопливо зашептала.

— Муж-то первый бог твой, матушка, надежда и опора во всём. А зазорно ли с бога сапоги снять? — Маринка промолчала, осмысливая тётушкины слова, а та улыбнулась и кивнула вслед ушедшему Борво: — Иди, помоги ему.

Стоя у колодца босиком, в одних исподних штанах, Борво опрокинул на себя ведро воды и, откинув назад гриву волнистых волос, провел по ним широкими ладонями, отжимая, и весело глянул на приближающуюся Маринку. Задумчивая, она размышляла над последними словами Бажены, и не заметила лукавых искр в синих глазах мужа. Только когда он с улыбкой велел ей раздеться, непонимающе уставилась на Борво.

— Зачем?

— Окачу тебя водичкой, — улыбнувшись шире, ответил он.

— Н-нет… — в ужасе попятилась Маринка, припомнив ледяной душ у отца Ведислава — так то после бани было и то, чуть не дух вон. — Не надо, Борво…
 
Но он даже не стал слушать. Ухватив Маринку за руку, с силой подтянул упирающуюся девушку к себе и бесцеремонно задрал подол.

— Борво, пожалуйста, не надо, — почти в панике она пыталась вырваться, но хватка Борво была железной. В два счета стянув с Маринки платье, он распустил завязки сорочки и замер на миг, ощутив ладонями нежное тепло маринкиного тела. Дыхание его стало тяжелым, ладони на плечах сжались крепче, и мужчина трудно сглотнул. Маринка тоже замерла, почувствовав силу его желания, и на миг забыла обо всём, готовая потянуться навстречу приоткрывшимся жёстко очерченным губам… но Борво уже взял себя в руки, повел по маринкиным плечам, и сорочка упала на землю, укрыв девичьи ступни.

— Встань здесь, — Борво потянул её вперед, заставив переступить через одежду, и Маринка, ступив на мокрую землю, тут же сжалась и подняла на мужа умоляющий взгляд.

— Борво… — начала было она, но по лицу Борво поняла, что от купания ей не отвертеться. И обреченно закрыла глаза.
 
На её пронзительный визг из дома вылетела перепуганная Бажена и изумленно застыла, оглушённая маринкиным криком, мужским смехом и радостным собачьим лаем. А когда разобрала, что к чему, накинулась на хохочущего Борво:

— Да что ж ты творишь, изверг! — закричала она. Бросилась было к Маринке, но Борво мягко удержал.

— Успокойся, Бажена, — прогудел он и зачерпнул ещё одно ведро.

Маринка только тихонько завыла и спрятала лицо в ладонях, а Бажена запричитала:

— Она ж ещё вчера чуть живая была, чего ты её мучаешь?

— Я не мучаю, — улыбнулся Борво, поднимая ведро, — я как раз лечу, — и махом опрокинул его на Маринку.

Бедняжка снова зашлась истошным визгом, а Борво, раскатисто хохоча, прижал её к себе, обнял, согревая своим теплом, и прижался к дрожащим губам.

Бажена, охая, собрала разбросанную одежду и заторопилась в дом. Проводив тётку взглядом, Борво подхватил трясущуюся Маринку на руки, ещё раз поцеловал и пошёл следом.
 
Бажена с большим полотенцем в руках лишь пробормотала: — «Куда?», когда Борво, вместо того, чтобы отпустить Маринку, понес её наверх, бросив на ходу:

— Не жди нас, Бажена.

Кровь бросилась Маринке в лицо, растеклась жаром по всему телу, стоило только подумать, куда и зачем он её несёт. Мелькнуло растерянное лицо тётки, и Маринка ещё успела почувствовать неловкость перед пожилой женщиной. Борво стремительно поднялся по лестнице, толчком распахнул дверь комнаты, а закрыл ли, нет, Маринка уже не увидела — мир закружился, едва губы Борво коснулись её губ. В единый миг всё смешалось, и Маринка потеряла себя: где она, кто она? Сон это или реальность? Сознание спуталось и, казалось, будто её качает туда-сюда — то успевшие стать знакомыми очертания комнаты мелькали перед глазами, то вовсе непонятные образы. Девушка словно оказалась на границе двух миров, и их реальности сменяли друг друга. Она чувствовала горячие ладони Борво, что скользили по её телу, лаская уверенно и умело, жадность его губ и тепло дыхания, приятную мягкость волос, касающихся её лица, шеи, груди… И тут же будто что-то переключалось, и Маринке чудилось, что она в другом месте, незнакомом: звонкий смех, огни костров, пронзающих вечернее небо, незнакомые лица вокруг и дурманящий аромат черёмухи — но то был лишь миг, и она возвращалась обратно, чувствуя, как горячая кровь стучит в висках, как трепещет её тело под руками мужа. И Маринка отвечала, почти не осознавая, что делает — будто это не с ней, будто она смотрит со стороны на переплетённые, объятые любовным пламенем тела, будто не её губы раскрываются навстречу мужским губам, ищут их жадно, словно живительный источник, не её естество горит и трепещет, раскрываясь, предлагая себя… Борво уже так близко, она чувствует жар его плоти, еще мгновение и… Ее босые ступни едва касаются земли в стремительном беге, в мраке спускающейся ночи мелькают, проносясь мимо, белоснежные стволы берёз. Она бежит всё быстрее, сердце колотится так, будто того и гляди выпрыгнет из груди. А он уже совсем рядом, она слышит его дыхание — от него ей не убежать. А убегать и не хочется и, бросив взгляд через плечо, она тонет в синеве его глаз. И вот она в кольце его рук, их губы находят друг друга. Мягкость молодой травы под спиной, приятная прохлада ночного леса. Её тело горит, манит, зовет, выгибаясь навстречу. Просит ласки сильных рук, глубоких поцелуев и ещё… таинственного, сокровенного, неизведанного… Он всё ближе, теснее — так, что уже трудно дышать… «Борво… любимый…» И краткий миг острой боли…

Маринка вскрикнула и очнулась. Сердце колотилось, как сумасшедшее, на лбу проступила испарина. Борво, тяжело дыша, смотрел с тревогой, глаза его потемнели.

— Что? — прошептал он, вглядываясь в маринкино лицо, — Тебе больно?

— Нет, — выдохнула она, — нет… все хорошо.

— Марушка…
 
Его губы снова накрыли её, руки сжали с силой, словно Борво хотел прирастить к своему маринкино тело, слиться с ним воедино. И Маринка прижалась в ответ, чувствуя то же, что и он, теряя дыхание, но ни единой клеточкой не желая разомкнуть эти объятия. Сейчас не только их тела, но и души говорили друг с другом, пели, соединившись в чудной симфонии, открывали друг другу то, что и так знали давным давно… всегда. И голоса их переплетались, наполняли комнату вздохами, стонами, прерывистым шепотом…

Опустошённая, лёгкая, Маринка лежала на плече уснувшего Борво и с затаённой радостью вдыхала едва уловимый аромат — черёмуха… откуда? Может, это одурманенный разум обманывал, возвращая частички прошлого? Маринка уже не сомневалась, что недавние видения были оттуда, из её прежней жизни, той жизни, где она любила без памяти — она успела это почувствовать, успела заново прожить этот краткий миг. Она пока не знала, что за момент их с Борво жизни вернулся к ней сегодня, но то чувство счастья, что тогда горело в её душе, всколыхнуло её и сейчас, перетекло в её теперешнее естество, согрело, улеглось в сердце, и Маринка знала, что теперь оно останется с ней навсегда — кусочком растерявшейся мозаики, которую Маринке ещё предстоит собрать воедино.
 
За окном совсем стемнело, и предметы в комнате стали едва различимы. Борво даже во сне продолжал крепко прижимать Маринку к себе, глубокое дыхание его сделалось ровным, лицо, что было совсем рядом — спокойным и умиротворенным, и девушка, не таясь, любовалась смягчёнными темнотой чертами.
 
К самой Маринке сон не шёл — слегка ошеломлённая, она едва дышала, пытаясь разобраться с тем, что творилось в её душе. А душа пела, и эта песнь рвалась, летела ввысь, манила за собой в неизведанные дали, вновь заставляла выпрыгивать из груди сердце. Случилось! То, чего она так ждала, и не могла найти так долго. Потому что искала не там. На миг Маринке представилось, а что было бы, не вернись она сюда. Вышла бы замуж за нелюбимого, так никогда бы и не узнала, как может трепетать сердце, как может гореть тело. И стало страшно. Она прижалась крепче, обняв могучий торс Борво, уткнулась в его шею, словно хотела попросить: не отпускай. Он то ли услышал, то ли почувствовал — шевельнулся, вздохнул глубоко и прижался губами к маринкиному виску.

— Есть хочешь? — спросил неожиданно, и Маринка вскинулась удивленно. Приподнялась, заглянула в лицо и увидела, что Борво улыбается.

— Хочу, кажется…
 
Он улыбнулся шире, поднялся, натянул штаны и потянул Маринку за руку:

— Тогда пойдём.

Вслед за ним она соскочила с кровати, но у самой двери спохватилась:

— Борво, подожди, я же не одета.
 
Она кинулась к знакомому сундуку, с трудом приподняла крышку и принялась шарить рукой, пытаясь наощупь найти что-нибудь подходящее. Пальцы коснулись тонкой ткани, и через миг Маринка облачилась в длинную белую сорочку. Целомудренно затянув завязки на груди, протянула руку и вложила свою ладонь в большую, теплую ладонь Борво. И вздохнула, когда он ласково сжал её пальцы.

Когда спускались по лестнице, с лежанки послышалось невнятное бормотание, и Борво с Маринкой замерли и переглянулись. Бажена спала на печи — то ли побоялась смутить их, то ли постеснялась сама, но в эту ночь её комната наверху осталась пустой. Стараясь ступать неслышно, супруги, по-прежнему держась за руки, прошли к столу. Борво затеплил свечу, и в её слабом свете они увидели хлеб, завернутый в полотенце, горшочек с нетронутым тушеным мясом и кувшин кваса — похоже, Бажена нарочно оставила еду на столе.
 
Они ели и улыбались, посматривая друг на друга. Огонёк свечи едва озарял их лица, сохраняя таинство ночи и щадя маринкину стыдливость — она ещё не могла смотреть на мужа без робости, и чувствовала, как тут же загораются щёки — стоило только мелькнуть мысли об их недавней близости. Маринке ужасно хотелось рассказать Борво о своём видении, ей казалось, что он будет рад тому, что она смогла вспомнить хоть что-то. Хотелось расспросить поподробнее — уж он-то точно прекрасно помнит их прежнюю жизнь — но, боясь потревожить Бажену, девушка молчала.

Лишь когда, насытившись, они вернулись к себе, Маринка, прижавшись к теплому боку мужа, поведала ему о том, что ей привиделось. И даже в темноте увидела, как заблестели его глаза. Борво, словно не веря, вглядывался в маринкино лицо, потом прижал её к себе и зашептал:

— Ты вспомнила, Марушка, вспомнила… Само небо нас тогда повенчало…
 
Он снова нашел её губы, нетерпеливо стянул с плеч сорочку, и Маринка вздохнула, вновь отдаваясь его власти.