А. К. Толстой в любви и ненависти. Часть вторая

Часть вторая

Странный путь великого поэта от большой любви к Женщине к ненависти к одному из самых выдающихся Царей России Иоанну Васильевичу Грозному, сверх всякой меры оклеветанных "клеветниками России" и к созданной Государем для защиты России "Государев Свет" Опричнины. Итак, путь поэта ОТ БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ К ПРЕСТУПНОЙ НЕНАВИСТИ



                Бегство со службы…
       С вступлением на престол Императора Александра Второго, друга детства, продвижение по службе значительно ускорилось и могло стать головокружительным, но совершенно неожиданно Алексей Константинович написал Императору письмо, в котором были такие фразы – «моё литературное дарование, и всякий иной путь для меня невозможен... Служба и искусство несовместимы. Одно вредит другому... Что касается Вас, Государь, которого я никогда не перестану любить и уважать, то у меня есть средство служить Вашей особе: это средство – говорить во что бы то ни стало правду; вот единственная должность, которая мне подходит и, к счастию, не требует мундира...»
      Но и в этом случае Император не подписал указ об отставке. Он отпустил Толстого в бессрочный отпуск, хотя это и было примерно то же самое. И возвёл в чин статского советника, сделав придворным егермейстером. Собственно, это было своеобразный подарок – право на охоту в царских угодьях.
       Уход со службы? Для чего? Для того, чтобы написать роман «Князь Серебряный?»
       А ведь Николай Васильевич Гоголь в «Выборных местах из переписки с друзьями» призывал:
       «Время настанет сумасшедшее. Человечество нынешнего века свихнуло с пути только оттого, что вообразило, будто можно работать на себя, а не на Бога… В России ещё брезжит свет, есть ещё пути и дороги к спасению!.. Не будущего, но настоящего опасайся. О настоящем велит нам заботиться Бог. Кто омрачается боязнью от будущего, от того, значит, уже отступилась святая сила. Кто с Богом, тот глядит светло вперёд, и есть уже в настоящем творец блистающего будущего.
       …Во имя Бога берите всякую должность, какая бы ни была вам предложена, и не смущайтесь ничем… Для того, кто внёс Христа во все дела и во все действия своей жизни, – всё легко.
       …Всяк должен подумать теперь о себе, именно о своём собственном спасении. Но настал другой род спасения. Не бежать с корабля на земле своей, спасая своё презренно земное существо, но, спасая свою душу, не выходя вон из государство, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства.
       На корабле своей должности и в службе должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя на Кормщика Небесного. Кто даже и не в службе, тот должен теперь вступить в службу и ухватиться за свою должность, как утопающий хватается за доску, без чего не спастись никому. Служить же теперь должен из нас всяк не так, как бы служил он в прежней России, но в другом Небесном Государстве, главой которого уже сам Христос».


       Толстой углубился в творчество.
       Его роман «Князь Серебряный» всколыхнул общество. Его читали запоем. Причём читали почти всё, кто разумел грамоту – и великие князья, и великие княгини, и высокородные титулованные дворяне, и придворные, фрейлины Её Величества. Его читали даже разночинцы, купцы, лакеи, грамотные крестьяне.
      Рассказывали случай, когда Император Александр Николаевич, которому читали роман вслух во время игры в вист, так увлёкся сюжетом, что делая узнать продолжение, предложил своим партнёрам ещё одну партию, чего прежде никогда не делал.
      Роман – художественное произведение. Автор имеет право на вымысел. Но и в художественном произведении, особенно, когда произведение этом посвящено истории, когда в качестве героев избраны великие Государи, государственные деятели, полководцы, вымысел возможен лишь до определённых пределов. Извращение фактов, очернение истории и исторических личностей недопустимы.
       Иоанн Грозный оклеветан в истории сверх всякой меры. Касаясь этого вопроса, Старец Николай Гурьянов – Архиепископ Нектарий (24.05.1909 – 24.08.2002) говорил:
       «Не переживайте. Неправда лишь поможет открыть Правду! Иоанн Грозный уже причислен к лику святых, он местночтимый Кремлёвский святой. Царь Грядёт! Русь святая не умрёт! Христос Воскресе!»
      Кто же автор клеветы на Ивана Грозного? Имена этого сочинителя и его последователей известны. Их вымыслы – лишь звенья в цепи лживых измышлений о нашем великом прошлом.
      Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн считал, что «решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «исторической науки» оказали свидетельства иностранцев». О том же говорил и выдающийся исследователь древности Сергей Парамонов в книге «Откуда ты, Русь?», которую он издал под псевдонимом Сергей Лесной:
       «Нашу историю писали немцы, которые вообще не знали или плохо знали русский язык». Примером того являются лживая норманнская теория, миф о призвании варягов и прочие мифы.
       На то, что авторами трудов по русской истории являлись иноземцы, указывал и советский академик Б.А. Рыбаков. Он, в частности, писал:
       «Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашённых из немецких княжеств учёных, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племен. Славяне IХ-Х веков были признаны «живущими звериньским образом» (выражение норманнистов), а строителями и создателями государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов, нанимавшихся на службу к разным властителям и державших в страхе Северную Европу.
      Так, под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией, хотя вся сумма норманнистических высказываний за два столетия не даёт права на наименование норманнизма не только теорией, но даже гипотезой, так как здесь нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов».
       Казалось бы, речь идет об эпохе, не относящейся к теме. Но если не понимать стремление Запада исказить правду о нашем великом прошлом, трудно поверить и в то, что написанное об Иоанне Грозном иноземцами – обычная ложь.
       Можно привести тысячи примеров извращения истории нашего государства западными историками.
      Но особенно злостным нападкам подверглась эпоха Грозного. Иоанн Ладожский указал:
       «С «лёгкой руки» Карамзина стало признаком хорошего тона обильно мазать эту эпоху чёрной краской, – писал митрополит Иоанн. – Даже самые консервативные историки-марксисты считали своим долгом отдать дань русофобской риторике, говоря о «дикости», «свирепости», «невежестве», «терроре» как о само собой разумеющихся чертах эпохи». Причём доказательствами якобы имевших место ужасов той эпохи для историков явились не свидетельства очевидцев, не архивные данные, не показания придворных, записанные и сохраненные архивами, а клеветнические измышления западных посланников».
      Лживые мифы об эпохе Иоанна Грозного были необходимы не только для того, чтобы выставить Царя в глазах потомков кровожадным тираном, но и доказать западному миру, к тому времени «прославившемуся» ужасами инквизиции, что в России порядки не лучше.
       «Начиная с Карамзина, – продолжал митрополит Иоанн Ладожский, – русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», и творческое «наследие» таких, как Штаден и Поссевин, долгое время воспринималось в качестве свидетельства о жизни и нравах русского народа».
       А. Гулевич в книге «Царская власть и революция» отметил: «Национальная история пишется обыкновенно друзьями. История России писалась её врагами».
      Но кто же первый оклеветал одного из величайших русских самодержцев? Клеветы, которые сочинил Антоний Поссевин (папский шпион), подхватил Генрих Штаден (германский шпион) и процитировал слишком доверчивый (?) Карамзин:
       «Царевич, исполненный ревности благородной, пришёл к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола», – и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать её: Царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровью!»
       Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах Русского Царя с польским королём Стефаном Баторием, вторгшимся в ходе Ливонской войны в Русские земли. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу...
       Католическая церковь, потеряв надежду сломить Русскую Державу и Православную Русскую Церковь открыто, путём крестовых походов, и тайно, с помощью ересей, стремилась теперь добиться этого обманом, обещая Иоанну Грозному, в случае, если он предаст истинную веру, приобретение территорий, принадлежавших ранее Византии.
      «Но надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом, – писал М.В. Толстой в «Истории Русской Церкви». – Иоанн Васильевич оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость, отринул домогательства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей на основании правил Флорентийского собора и не увлёкся мечтательным обещанием приобретения всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима».
      Флорентийская уния, иными словами, соглашение об объединении православной и католической церквей, была подписана в 1439 году во Флоренции. Эта уния явилась очередной попыткой Рима распространить католичество силой. В ответ на неё в 1448 году собор епископов в Москве объявил Русскую Православную Церковь автокефальной, то есть независимой от константинопольского патриарха.
       Комментируя М.В. Толстого, митрополит Иоанн писал:
       «Известный историк Русской Церкви мог бы добавить, что происки Рима в отношении России имеют многовековую историю, что провал миссии сделал Поссевина личным врагом Царя, что само слово «иезуит», из-за бессовестности и беспринципности членов ордена, давно сделалось именем нарицательным, что сам легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких обстоятельствах не мог быть свидетелем происшедшего».
       Иоанн Васильевич ответил иезуиту твердо и грозно: «Ты говоришь, Антоний, что ваша вера римская – одна с греческою вера? И мы носим веру истинно христианскую, но не греческую. Греки нам не евангелие. У нас не греческая, а Русская вера».
       Миссия потерпела полный провал, и взбешённый Поссевин, по злобе своей, сочинил миф о том, что Иоанн Грозный в порыве гнева убил своего сына и наследника престола царевича Иоанна Иоанновича.
      «Поссевин утверждал, – читаем мы в книге митрополита Иоанна, – что Царь рассердился на свою невестку, жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его. Нелепость версии (уже с момента возникновения) была так очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более «достоверный» повод и «мотив убийства». Так появилась другая сказка – о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении мира и был убит Царём по подозрению в причастности к боярскому заговору. Обе версии совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намеки во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
       Я не случайно столь подробно остановился на клеветнических мифах и их разоблачении. Дело в том, что именно этими мифами пользовались многие наши писатели. Разве что опускали уж самые нелепые, такие, к примеру, которые сочинял явно ненормальный Генрих Штаден. Ну, может ли нормальный, адекватный человек написать вот этакое? Вернувшись в Германию, Штаден составил записки, в которых  изложил проект завоевания Московии. Проект жесток – в его основе предложения Штадена по уничтожению Соборов, Храмов и монастырей и разгрому Православной веры, по превращению Русских людей в рабов германского воинства.
       Вот этот документ, который свидетельствует о явном сумасшествии автора. Генрих Штаден в 1567 году писал: «Чтобы захватить, занять и удержать страну – достаточно иметь 200 кораблей, 200 полевых орудий и 100 000 человек… Отправляться следует 1 апреля… Ваше римское кесарское величество должны выбрать одного из братьев в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял ею… Монастыри и церкви должны быть закрыты. Города и деревни должны стать добычей воинских людей… Великого Князя (Иоанна Грозного) вместе с его сыновьями, связанных, как пленников, …надо отправить в горы, где Рейн и Эльба берут начало. Туда же тем временем надо свезти всех пленных из его страны, и там в присутствии его и обоих его сыновей убить их так, чтобы они видели всё собственными глазами. Затем у трупов надо перевязать ноги у щиколотки и, взяв длинное бревно, насадить на него мертвецов так, чтобы на каждом бревне висело по 30, по 40, а то и по 50 трупов. Одним словом, столько, сколько могло бы удержать на воде одно бревно, чтобы вместе с трупами не пойти ко дну. Брёвна с трупами надо бросить затем в реку и пустить вниз по течению. Пусть Великий Князь убедится, что никто не может надеяться на собственные силы и что все его просьбы и молитвы – лишь грех один! Великий Князь будет тогда взывать к Богу через посредство Николая и других усопших святых. А наши будут укрепляться этим и поучаться и скажут, что они-то и суть подлинные христиане (вот вам и искреннее признание того, в чём суть истинного католичества – Н.Ш.). В Русской земле не знают и не употребляют ни латинского, ни еврейского, ни греческого языков. Однако, и самый последний крестьянин так сведущ, что превзойдёт и наших докторов-учёных… Если кто-нибудь из наших всеучёнейших докторов попадёт в Москву – придётся ему учиться заново…».  (Цит. по: Ерчак В.М. Слово и дело Иоанна Грозного. Минск, 2005 г., стр. 336).      
      Многие наши писатели оказывались в плену измышлений Карамзина, попадались на удочку русофобских мифов о великом прошлом России и великих русских государственных деятелях. Вправе ли мы судить их? Прежде чем ответить на такой вопрос, давайте обратимся к мнению религиозного философа Русского зарубежья Георгия Петровича Федотова, который дал точную оценку возможностям старых и новых поколений:
      «Мы имеем огромное, печальное преимущество видеть дальше и зорче отцов, которые жили под кровлей старого, слишком уютного дома. Наивным будет отныне всё, что писал о России XIX век, и наша история лежит перед нами как целина, жаждущая плуга. Что ни тема, то непочатые золотые россыпи».
       Даже Государи, которые имели гораздо большую возможность знакомиться с самыми важными документами, порою скрытыми, (правда, не всегда имели на это время) и то не всегда могли разобраться в хитросплетениях событий прошлого. Мы уже видели, с каким интересом слушал чтение романа «Князь Серебряный» Император Александр Второй. А ведь в романе была дана нелицеприятная оценка и Иоанну Грозному, и Опричнике. А вот Император Александр Третий знал и понимал уже гораздо больше. Недаром же, когда появилась на выставке клеветническая картина Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года», обер-прокурор Святейшего Синода Георгий Петрович Победоносцев, посмотрев на неё, тут же изложил свои выводы Императору, как вполне понимающему, о чём идёт речь. Картина впоследствии стала известна под упрощённым названием «Иван Грозный убивает своего сына».
       Константин Петрович Победоносцев был крайне возмущён её сюжетом, в котором вымысел выдавался за факт и написал Императору: «Нельзя назвать картину исторической, так как этот момент... чисто фантастический».

       Большой популярностью пользовалась и пьеса Алексея Константиновича         
«Смерть Иоанна Грозного». Премьера была в Александринском театре. На ней присутствовал Император.

      Теперь в своём литературном творчестве он был не один…
      Современники и биографы почти в один голос отмечают, что Алексей Константинович нашёл в Софье Андреевне не только супругу, но и единомышленницу, соратницу, помощницу в литературных трудах и даже строгого критика. Бывало, что он отказывался от написания того или иного произведения, если и замысел, и исполнение не нравились жене.
       Софья Андреевна была очень начитана, легко цитировала целые отрывки произведений и отечественных и зарубежных авторов.
       Она и после замужества не ослабила страсть к чтению. Зачастую засыпала с книгой в руках, иногда читала до рассвета – ночные бдения стали семейной привычкой, ведь и Толстой привык работать по ночам.
       А утром, которое начиналось у них иногда уже после полудня, Толстой открывал рукопись и говорил:
      – Ну, Софочка, слушай и критикуй...
      И она внимательно слушала, и, если было нужно, без стеснения высказывала критические замечания.
        Когда они разлучались, Толстой писал её нежные письма:
        «Не могу лечь, не сказав тебе, что говорю тебе уже 20 лет, – что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом, как плакал 20 лет назад. Кровь застывает в сердце при одной мысли, что я могу тебя потерять...»
       Биографы, однако ж, отмечали: «Софья Андреевна не могла всю жизнь оставаться тихой, скромной женой. Она скучала. Зимой скучала в Европе, разоряясь на безумную роскошь. А летом скучала в имении.
      Звала Алексея Константиновича по фамилии и: «Какие глупости ты говоришь, Толстой!» Он её раздражал. Она даже не считала нужным скрывать от него, что ставит Тургенева как писателя намного выше».
       А он, между тем, боялся её потерять. Судьба же распорядилась по-своему. Ему суждено было уйти в мир иной раньше жены. Многие болезни подкрадывались к нему постепенно, особенно в период работы над романом «Князь Серебряный», а вскоре после завершения романа обрушились сразу со всею силой.
       Что же случилось? После смерти Николая Первого в России стал расцветать либерализм, и нападки на русскую историю стали обычным делом. Необыкновенный силач Толстой, который подковы гнул, вилки серебряные в винт скручивал, был совершенно здоров. Но вот он занялся «Князем Серебряным», и тут же начались проблемы со здоровьем. Гадил на Иоанна Васильевича изо всех сил, а здоровье ухудшалось.
     В конце 1850-х становилось всё хуже и хуже, а роман меж тем читал даже при дворе. Александр Второй однажды даже, против обыкновения, вторую партию в вист начал, чтобы послушать. Императрица подарила автору брелочек «золотой томик». В 1861 году Толстой окончил роман, в 1863-м издал. И стало совсем худо. Современники отмечали, что он «обрюзг, под глазами мешки, лицо стало землистым, мучили головные боли и приступы удушья».
       А вот ещё немаловажная цитата, как информация для размышления: «Тщетно немецкие врачи пытались установить причину болезни. От невыносимых болей спасали только инъекции морфия, которые Толстой делал по их рекомендации».
      Мучали головные боли! Но Толстой продолжал клеветать на великого Государя – драму написал «Смерть Иоанна Грозного» – новый дикий пасквиль...
       Остаётся только пожалеть, что блистательный придворный и замечательный поэт разменял себя на клевету, причём клеветал на одного из лучших Государей. Конечно, косвенная вина Карамзина – это ведь он одним из первых переписал в свой исторический труд клеветы Антонио Пассевино и Генриха Штадена, ну а Толстой попался на удочку... Его талант позволил написать произведение, которое захватывало читателей, но вместе с захватывающим сюжетом, они впитывали крамолу…
      Лечение за границей облечения не приносило. Толстой писал Софье Андреевне из Карлсбада: «...для меня жизнь состоит только в том, чтобы быть с тобой и любить тебя; остальное для меня – смерть, пустота, нирвана, но без спокойствия и отдыха».
       Толстой ушёл из жизни 28 сентября 1875 года. Ему было 58 лет – расцвет для писателя.
       Софья Андреевна пережила его на двадцать лет.
       Похоронив мужа, она переехала в Петербург, где окунулась в литературную жизнь, создала свой литературный салон. У неё охотно бывали видные писатели, поэты, влиятельные государственные мужи. Однажды заглянул и Фёдор Михайлович Достоевский. Некоторые биографы склонны считать, что у него с Софьей Андреевной «завязались романтические отношения», правда суть этих отношений никто не раскрывал, да и не надо…
      Известно только, что Фёдор Михайлович навещал Софью Андреевну вплоть до самой смерти, а ушёл он из жизни в 1881 году.
      После кончины Достоевского литературный салон ей наскучил, и она пустилась в путешествия по разным странам. Смерть настигла её в Лиссабоне в 1995 году.
       Общих детей у неё с Толстым не было.
       Дочь Софья – плод трагической влюблённости в князя Вяземского, вышла замуж за своего двоюродного брата Михаила Александровича Хитрово, который был дипломатом и поэтом. В Софью Петровну был страстно влюблён философ и поэт Владимир Сергеевич Соловьёв, но об этом в материале, ему посвящённом…