Послевоенные школьные годы. человек советский

НАШИ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
(1945– 1955)
Книга посвящается моим школьным товарищам, которые, несмотря на трудные послевоенные годы, стремились к знаниям и мечтали о подвигах на благо нашей родины.
Мы были наивными и порой смешными, но верили в дружбу, справедливость и своё предназначение.

Первый раз в первый класс

Во время войны наша семья жила на станции Ершов в Заволжье. Через дорогу от нашего дома находилась двухэтажная школа, оборудованная во время войны под госпиталь. На территории госпиталя возле забора валялись гипсовые руки, ноги, туловища, снятые с раненых. На нас - детей эти больничные атрибуты производили жуткое впечатление. Раненые выздоравливали и постепенно школа пустела. Об окончании войны мы узнали по неожиданному и протяжному вою паровозных гудков. Все спрашивали:- Что случилось?. А потом сильно радовались.
К концу войны здание отремонтировали и вернули под школу. В эту школу я пошёл в первый класс в 1945 году. Хотя мне было только шесть лет (родился я в декабре), мама уговорила директора меня принять.
Мне трудно давалось чистописание, когда нужно было с нажимом выводить палочки и буковки. Для чистописания было предназначено стальное перо №86. Проблемой были письменные принадлежности. Нужно было ехать в Саратов за тетрадями, учебниками, карандашами, ручками, перьями к ним, чернилами. Тетради и дневники попервоначалу мне делали из амбарных книг.
 Чернильницу каждый ученик носил с собой в специальном кисете. Иногда кисетами дрались и тогда приходили домой все измазанные чернилами. Если чернил нельзя было купить, то их изготавливали из стержня химического карандаша или из желудёвого отвара.

В Саратов из заволжского железнодорожного посёлка наша семья Платоновых переехала в 1947 году. Мы жили в доме № 250 по улице Станционной в микрорайоне товарной станции Саратов 2. Дом четырёхэтажный – сталинский ампир. Его высота соответствует высоте современного девятиэтажного дома. Потолки в квартире были такие высокие, что для смены электрической лампочки на стол ставили стул и с него на цыпочках взрослый человек только-только доставал до люстры. С одной стороны дома, начиная со второго этажа, располагались полулоджии, а с другой - широкие балконы.

Вкруговую по второму и четвёртому этажу проходили широкие (мог пройти человек) бордюры, соединяющие низ балконов. Этим иногда пользовались воры для грабежа квартир. С бордюра легко было залезть в любое окно или ещё лучше в открытую летом балконную дверь. Но чаще бордюрами с той же целью пользовались кошки. Холодильников в ту пору не было, и жильцы вывешивали в “авоськах” на форточках скоропортящиеся продукты. У нас был рыжий кот, который периодически потрошил авоськи соседей и навлекал их неудовольствие на моих родителей. Мы кота старались не выпускать на улицу, но когда ему удавалось вырваться, то он ухитрялся по деревьям или по двери подъезда взбираться на бордюр второго этажа и делал свой воровской обход. Как ему удавалось забираться на бордюр четвёртого этажа – это было загадкой.
Однажды его поймали там и сбросили вниз на землю, но он не разбился, а только немного поболел и взялся за старое. Убивать его было жалко, и родители поручили мне отвезти кота за город в лес. Поездка с котом в закрытой кошёлке проходила с пересадками на двух трамваях, с пресечением железной дороги по перекидному трамвайному мосту в другом конце города. На конечной остановке трамвая №10 я вышел и отнёс кота подальше в лес. Как только открылась кошёлка, кот вырвался на простор и стремглав убежал в кусты. Я с грустью вернулся домой и потом долго жалел о покинутом ласковом друге. Но прошло дней сорок, и кот снова появился у нас дома. Как он перешёл железную дорогу и нашёл наш дом? Это загадка его природы.

В день нашего вселения в дом грузчики украли мои новые сапожки, которые я снял, так как хотел спать. Но взрослым было не до меня, и этот эпизод ими быстро забылся. На другой день я вышел во двор в бескозырке и матросском костюмчике. Мне очень хотелось понравиться местным ребятам. Первым ко мне, как-то кривляясь, подбежал мой ровесник и прямо спросил: - ты кто?.
 Я сказал: «ВОВА».
– Вова – моркова, - передразнил меня пацан.
 – А я – Владик.
Так состоялось знакомство с соседом, жившим прямо под нами на первом этаже. Потом мы с ним долго дружили. Другим ребятам я объяснил, что хожу в матроске потому, что служил во флоте.
 - Ты же маленький, говорили они.
- А я был поваром №15.
Меня некоторое время дразнили поварёнком. Потом, когда за учебную четверть я принёс в табеле одни пятёрки, ко мне пристала кличка «отличник».

Среда обитания

Подростки растут и развиваются в трёх различных средах, которые иногда противоречат, а иногда совпадают по воспитательным целям: семья, улица, школа.
Первая главная среда обитания – это дом и семья. Мои родители сами росли и развивались в дореволюционных условиях и подвергались влиянию религиозных, буржуазных и пост революционных концепций семейных отношений.  У папы было высшее инженерное образование (Харьковский институт инженеров железнодорожного транспорта. 1928 год). Мама закончила в 1916 году Курскую гимназию с правом преподавания в младших классах и один курс Московского медицинского института в 1917 году.
Воспитание моего старшего брата и меня происходило в разных условиях. Брат был старше меня на десять лет (он с 1928 года) и рос в период ломки представлений о роли человека в обществе. Его героями были лётчик Чкалов, полярник Папанин, челюскинцы. Государство занималось индустриализацией и коллективизацией с соответствующим идеологическим давлением на сознание людей.
Я, рождённый в 1938 году и росший в условиях военных лишений, подвергался изменившемуся общественному воздействию. Тем не менее, семья как могла, обеспечивала детям пропитание и приемлемый по соответствию времени комфорт. У меня были игрушки, оставшиеся от брата. В доме всегда было чисто и уютно. Я мог гасить свои обиды, полученные вне дома, как говорится, в мамином подоле. Отец учил меня играть в шашки, шахматы, домино. В доме было много книг и меня приучали к регулярному чтению. Даже учебники по математике и древней истории сохранились со времён учёбы мамы в гимназии до революции. Образованные и культурные родители прививали мне манеры цивилизованного общения с людьми.

Улица и двор показывали мне практические примеры другого общения. Например, мальчишки, спрятавшись от глаз взрослых, могли предложить: «А что, слабо набить морду другу за просто так?». И, подзадоривая, втягивали нас с Владиком в драку до первой крови. Бить человека без злости или обиды на него было противно моей натуре. Крики «трус, трус» заставили нас начать махать руками. Владик оказался более удачливым и сразу попал мне в нос. Потекла «вьюшка». Нас остановили. Я обиделся, но ребята потеряли к драке интерес, и пошли заниматься другими делами.

А дел у ребят всегда хватало. То возникало желание погонять мяч в футбол. В те времена футбол был национальным увлечением. Этот интерес подогревал по радио знаменитый комментатор Вадим Синявский. Он так живописно и с большой скоростью рассказывал о событиях на московском стадионе, что каждый реально представлял это действие. В качестве футбольного меча использовались железная консервная банка или старая зимняя шапка, набитая тряпьём или соломой. Настоящий футбольный мячик был только у Шурика Александрова. Но у него выпросить мяч было проблемой – он боялся, что его разобьют. Заядлой футболисткой была девочка – дочь редактора областной газеты Домогацкого, жившего в нашем доме. У неё вечно были разбиты коленки, но она никогда не плакала. Ещё у неё на зависть всем был трофейный дамский никелированный велосипед, и она гоняла на нём по улице. Редко кому удавалось выпросить покататься на нём.
Велосипед
Моей голубой мечтой был велосипед. У многих ребят из нашего дома были велосипеды, но они не давали покататься никому. Говорили: - Упадёшь и «восьмёрку» сделаешь или «яйцо» на колесе.
Я так мечтал покататься, что видел сны на эту тему и упрашивал родителей. Они отговаривались тем, что я ещё маленький или что нет денег на такую дорогую покупку. В восьмом классе мне поставили условие, что если я проучусь весь год на одни пятёрки, то к лету у меня будет велосипед. Я принял это условие и каждая тройка или четвёрка меня сильно огорчали.

 Наконец учебный год закончился, и я принёс табель отличника. Пришлось напомнить родителям об их обещании, и велосипед Пензенской велосипедной фабрики был приобретён. Это была довольно тяжёлая машина, которую я с трудом заносил на второй этаж. Но это была приятная тяжесть. В первый день мне не разрешили кататься. Нужно было произвести регулировки и снять смазку. Но на другой день, едва дождавшись рассвета, я потихоньку вынес велосипед во двор, сел на него и смело поехал. Столько раз во сне я садился на машину, что специально учить езде на велосипеде меня не пришлось. Сел и поехал. О , это было такое счастье. Родители проснулись стали искать меня и звать на завтрак, но мне кроме велосипеда ничего не хотелось. Велосипед вошёл в мою повседневную жизнь. Да и сейчас в пожилом возрасте я люблю прокатится порой на велосипеде.

Наши игры

Я очень любил и умел лазать по деревьям. На одном высочайшем вязе возле дома у меня был собственный склад уличного инвентаря (рогаток, казанков, цветных стёкол и т.п.). Ребята знали о моём богатстве, но никто не мог до него добраться.
Мы любили играть в игры с развитием меткости: городки, клёк, чижик, казанки. Взрослые тоже увлекались городками и даже участвовали в  заводских и городских соревнованиях, которые мы смотрели с удовольствием и «болели» за нашего дворового игрока из заводской команды Виктора Удалова.
«Клёк» - разновидность городков в виде одной чушки, которую ставили вертикально на кон и по очереди выбивали. Если клёк улетал, то водящий должен быстро поставить его на место и застукать того, кто бежал в это время за улетевшей при ударе битой.
 «Чижик» - строганная с двух концов палочка длиной 15 см клалась над лункой. Игрок должен был ударить по одному концу чижика, чтобы тот взлетел в воздух, а затем ловко подбить взлетевшего чижика и как можно дальше его запустить. Затем игрок бежал до линии границы поля, а водящий искал чижа и возвращал его на место. Если он это успевал сделать раньше, то становился игроком, а напарник – «водилой».
«Казанки» представляли собой набор чушек, изготовленных из коленных костей свиней: 10 маленьких – бабки и 10 больших – дедки. Казанки выстраивались на кону в виде солдатского строя друг за другом. В 10 шагах от кона проводили пограничную черту, откуда игроки бросали биту в виде дедки, залитого внутри свинцом. Выбитая игроком  чушка, переходила в собственность игрока. Бросали биту по очереди и набирали капитал. У меня был целый мешок этих казанков, который я хранил на дереве, так как мама не позволяла заносить их в дом.
Популярными были и подвижные игры: лапта с битой и круговая лапта. Лапта с битой выполнялась двумя командами: одни били мяч на кону, а другие ловили его на поле. Полевые игроки бегали за мячом и пытались подбить им игрока, бегущего к контрольной черте за полем. Если им это удавалось, то происходила смена мест расположения команд.

Некоторые ребята играли на деньги (с битком и вприсенок), но такие игры считались «нехорошими», и я в них не играл.

Большой простор для детских развлечений представлял городской парк с его прудами. Ближайший к нашему дому пруд мы называли первым. Он располагался за забором больничного гаража и примыкал к больничной свалке. Соответствующие отходы проникали в его воду.
Пруд был мелким, и в нём летом, несмотря на запреты, бултыхались малыши, не умеющие плавать. За его плотиной располагался вдоль больничного забора второй пруд, который мы называли «татарским». Говорили, что с его дна доставали кривые татарские сабли. Мы же однажды подняли со дна ствол винтовки времён гражданской войны. Над прудом возвышался огромный дуб, к суку которого была привязана толстая верёвка – «тарзанка». После войны в кинотеатрах показывали, так называемые, трофейные фильмы. Это были довоенные голливудские фильмы, конфискованные у немцев и дублированные для показа в СССР. Для нас мальчишек самым популярным был многосерийный фильм «Тарзан». Герой фильма голый Тарзан летал между деревьями на лианах и кричал скрипучим голосом. Подобие лианы мы подвесили к дубу и, раскачиваясь над водой пруда, шлёпались в его тёплую воду.

Третий пруд имел очень высокую плотину, которую зимой мы использовали для спуска на лыжах и санках. Этот пруд через канал сообщался с четвёртым - «лодочным» - самым протяжённым и оснащённым лодочной прокатной станцией. Пятый пруд разделял парк и посёлок, примыкающий к улице им. Чернышевского. Его почему-то называли «вакуровским». Он был грязный, покрытый всегда рясой и имел болотистый берег.

Шестой пруд примыкал к посёлку «место Очкина». На его полуострове располагалась танцевальная площадка, на которую можно было попасть только по мосту, заплатив деньги в кассу. Летом в парке нам было хорошо и прохладно. Мы играли в «казаков-разбойников» и прятки. Парк был огорожен и вечером имел платный вход, но мы имели свои лазейки для проникновения на его территорию. В зимнее время в парке заливали каток, и в январе там проходили соревнования конькобежцев. Немного повзрослев, мы назначали на катке свидания и катались там за плату.

В 1947 году улица на товарке не имела асфальта. Дорога была грунтовая, осенью и весной очень грязная. Основное пространство летом было покрыто травой-муравой. По дороге водили на пастбище вонючего козла, дух от которого долго висел в воздухе в безветренную погоду. Иногда по дороге проезжал на лошади с бочкой ассенизатор и добавлял свой “аромат”.
 Мы дети ждали другой конный экипаж – татарина старьёвщика, который за тряпки нам детям продавал свистульки, трещотки и шарики с опилками, подвешенные на резинке. Эти самодельные игрушки разваливались буквально в течение недели, и бизнес старьёвщика был непрерывный и беспроигрышный.

Денежным заработком являлся сбор семян деревьев по «сталинскому плану преобразования природы». Самыми дорогими были дубовые желуди. Их, как правило, собирали более взрослые ребята. Нам доставались крыльчатки клёнов и вязов. Их приходилось собирать мешками. Мы создавали звенья  и складывали семена сначала в общую кучу, а потом затаривали их в мешки. В эти кучи интересно было прыгать с дерева. Получался взрыв, и мы смеялись. Зато дома был выговор за пыльные лица и грязные рубашки.

Зимой улица покрывалась ледяной дорогой, прокатанной грузовыми автомобилями, и нашим любимым занятием было кататься на коньках, цепляясь проволочным крючком за борт проходящего грузовика. Иногда мы пользовались «семейкой» - крючком общего пользования, к которому подвязывали длинную верёвку. Тогда грузовик тащил за собой целый поезд из мальчишек. Коньки у всех были разные по конструкции, привязанные верёвками к валенкам. У меня один конёк был «снегурок» с полукруглым носом, а другой «нож» с носом в виде единицы. Этот конёк всегда спотыкался на неровностях дороги, и мне приходилось проявлять ловкость, чтобы не упасть. За грузовиком мы проезжали от «вшивого» базара до кольца трамвая, что-то около полу километра. Иногда нас перехватывали мальчишки с «места Очкина» и срезали коньки с валенок. Иногда нас ловили милиционеры. Но от них мы, как правило, убегали. Да и им, похоже, не особенно хотелось за нами гоняться.

В те дни, когда из-за морозов отменяли занятия в школах мы одевались потеплее и выходили во двор. Возле пожарной лестницы нашего дома мы наметали большой сугроб высотой до двух метров и прыгали в него со ступенек лестницы. После прыжка высота наращивалась подъёмом на  ещё одну ступеньку выше предыдущей. Однажды, когда с Владиком мы сидели на лестнице на уровне третьего этажа, какой-то пьяный прохожий нам крикнул: «Если спрыгните в снег – рубль дам». Мы разом «сиганули» в сугроб, а мужик убежал, чтобы не платить нам.

Мне запомнились истории, связанные с трамваями. Одиннадцатый трамвай  имел кольцо возврата около фабрики-кухни железнодорожного ОРСа по улице Астраханской. Этот трамвай имел прицепной и моторный вагоны с дверями, закрываемыми пассажирами.  Разворот на кольце он делал с противным скрежетом, слышным на далёкое расстояние. Ходил он довольно редко, и всегда на остановке накапливались пассажиры. Опоздавшие вынуждены были висеть на подножках.
Однажды, когда трамвай только что начал набирать ход после прохождения кольца, с подножки сорвалась девушка с длинной косой. Эта коса зацепилась за колесо и стала наматываться на него. Водитель успел остановить вагон, и все пассажиры высыпали смотреть на это ужасное происшествие. Водитель не знал что делать. Кто-то предложил обрезать косу, чтобы спасти девушку. Все ахали и галдели, и только один офицер стал командовать. Он выстроил людей вдоль вагона и приказал приподнять раму трамвая. Люди выполнили команду и приподняли трамвайную громадину. Одна женщина, став на колени, сняла косу с колеса. Девушка была в обмороке, и её отнесли на фабрику-кухню, куда вызвали врача. Водителю дали валерьянки, и он некоторое время спустя повёл трамвай в город, предварительно убедившись, что все двери закрыты.
В центре города по проспекту им. Кирова ходил от ж.д. вокзала до Волги трамвай номер 6. Это был одиночный вагон с двумя кабинами для водителя спереди и сзади. На конечных остановках водитель пересаживался из кабины в кабину. Про трамвай говорили: «летит бешеный весь обвешенный». Народ не только набивался в салон, но и, цеплялся за окна и становился на «колбасу» (заднее прицепное устройство), залезал на крышу. Люди срывались и из-за этого часто попадали под колёса. Позднее трамвай заменили троллейбусом, и затем вообще убрали транспорт с проспекта. Проспект Кирова стал пешеходной зоной.

Характерной чертой послевоенного Саратова было обилие на улицах (особенно в центре города) калек в военной форме. Безногие ездили на самодельных деревянных тележках с колёсами в виде шарикоподшипников, которые издавали  большой шум особенно при движении по асфальту. Безрукие заправляли пустой рукав за широкий офицерский ремень. Помню одну жуткую сцену на «вшивом базаре» у нас на «товарке». Два инвалида, у которых отсутствовали по одной руке (у одного левой, у другого правой), прижавшись плечом к плечу друг друга, растягивали одну общую гармонь и исполняли хриплыми голосами фронтовые песни. Женщины плакали, и народ обильно подавал им в лежащую на земле фуражку деньги. Набрав нужную сумму, инвалиды тут же шли в пивную и пропивали эти скорбные деньги.

 Небольшой «вшивый базар» привлекал нас детей своими народными сценами, которые мы могли созерцать свободно. Кстати, базар назывался вшивым потому, что рядом с ним располагался санпропускник, через который пропускали пассажиров эшелонов беженцев, заключённых и военных. Вшей из одежды выпаривали острым паром, пока пассажиры мылись под душем. В санпропускнике по определённым дням мылись и местные жители.
По периферии базара располагались ларьки и пивная, которые периодически по ночам грабили бандиты, связав или прибив базарного сторожа. В центре базара выстроились шесть торговых рядов с навесами от дождя. В одном углу ютился грязнючий общественный туалет. Базар имел двое ворот в противоположных концах, которые на ночь запирались, но через потайные калитки на его территорию проникали сомнительные личности для каких-то тайных дел. Именно этот базар я представлял, когда изучал чеховского «унтерпришибеева».
На этом базаре с моей соседкой по квартире восьмилетней Леной мы пытались торговать шампиньонами, но, увидев знакомых, спрятались под прилавок, и бизнес наш не удался.

В те годы в Саратове был разгул бандитизма. Была такая поговорка: «Вверху горы, а внизу воры». Воровством и бандитизмом занимались не только взрослые, но и дети. Было много беспризорников. Матери, оставшись без мужей, трудились с утра до ночи, а дети, предоставленные самим себе, делали всё что угодно. В соседнем с нашим домом деревянном одноэтажном бараке жило около двадцати подобных неполных семьи. Между их «норами» часто не было даже перегородок, а висели разделительные простыни и одеяла. В этот барак меня посылали к железнодорожному часовщику – еврею, эвакуированному из Белоруссии. Я со страхом входил в барак, задыхаясь от вони, и зажавшись, шёл вдоль отгороженных одеялами отсеков, в которых спали, ругались, сажали детишек на горшки, пили водку или занимались сексом.

Подростки из этого барака создали банду, которая обучалась жестокости на том, что ловила кошек, вспарывала им животы и со смехом и грубыми выкриками развешивала бедных животных по деревьям вдоль улицы. Эту банду поймали в лесу на горах, где они подкарауливали влюблённых и уносили у них одежду во время пылких любовных утех. Один голый парень догнал малолетнего обидчика и раскрутил всё банду. Детей публично судили в заводском клубе. Старших отправили в тюрьму, а малолеток в колонию. Я удивлялся смелости железнодорожной милиции, которая работала в нашем микрорайоне. Один коренастый капитан лет тридцати пяти ходил по нашей улице с саблей и кобурой пистолета на боку. На груди у него звякали боевые медали. Народ его уважал, а бандиты боялись. Однажды, на день железнодорожника он скрутил в городском парке пьяного бандита, который затеял драку в очереди за пивом. Милиционер свистком вызвал двух помощников и передал им бандита. Тот стал угрожать, а милиционер приблизил своё лицо к лицу бандита и сказал «посмотрим». Бандит, не долго думая, укусил милиционера за нос и откусил кончик. Бандита били, а милиционер побежал за забор парка, где находилась железнодорожная больница.

Учёба

По традиции родители определили меня на учёбу в железнодорожную школу, которая размещалась в здании бывшего пансиона благородных девиц. В эту школу мне приходилось ходить либо через городской парк, либо через посёлок «место Очкина» (теперь это Первомайский посёлок). И тот и другой поход в школу в тёмное время суток считался опасным из-за разгула бандитизма. Уличное освещение не работало. Время от времени соседи обсуждали очередное ограбление или убийство людей в этих местах.

Мой класс располагался на втором этаже окнами в парк. Зимой в школе было холодно. И дети и учителя навьючивали на себя множество одёжек. Иногда в металлических чернильницах, которые мы носили с собой в школу, замерзали чернила, и их приходилось отогревать ладонями и дыханием. Учительницы порой выглядели смешно из-за байковых трусов с начёсом, которые оттопыривали их юбки или не давали опускаться подолам после похода в туалет. В туалете было особенно холодно и мерзко. Школьники там курили и через перегородку заглядывали на учительский отсек. А женщины-учительницы через эту перегородку кричали известным курильщикам, чтобы они перестали курить. Школа была перегорожена фанерными перегородками пополам на мужскую и женскую половины Школьники сверлили на высоте своего роста отверстия, чтобы подсматривать друг за другом. Действовала система раздельного обучения.

Однажды зимой я шёл в школу с товарищами через «место Очкино», и переходил мостик без перил через ручей, вытекающий из родника. Нас встретили местные более взрослые ребята. Они почему-то выбрали меня и отсекли от моих спутников. Я был одет более опрятно, наверное, поэтому. Самый большой мальчик отнял у меня портфель, вытащил оттуда завёрнутый в газету мой школьный завтрак, и под смех своих товарищей спихнул меня с мостика в ручей. Я промок и вынужден был вернуться домой. Но дома, ни мамы, ни соседей не было. Я сел на мраморные ступеньки и горько заплакал. Долго никто не приходил, и в результате я сильно простудился. Заболевание фолликулярной ангиной дало осложнение на сердце. Начиная с девяти лет, я ежегодно весной заболевал ангиной, и меня клали в больницу, где я проводил на больничной койке до 20 дней.
 Детский корпус железнодорожной больницы был недалеко от нашего дома, и мама часто меня навещала. За окнами бушевал май, и меня одолевала тоска. Единственным моим развлечением было чтение книг. Другие ребята из больничной палаты это дело не любили, но просили меня пересказывать прочитанное. Один хулиганистый мальчик Виктор подружился со мной и защищал меня от возможных обидчиков. Из-за болезни меня на протяжении ряда лет освобождали от экзаменов, которые проходили весной, начиная с четвёртого класса.

 В больнице была очень большого роста и страшная с виду, но сильная и добрая нянечка. Ей во время войны, где она была санитаркой, оторвало осколком нос. Врачи на место носа пришили кусок мяса, срезанного с её зада. Дети, увидев её впервые, пугались, но потом привыкали и даже любили. Моё падение с моста и больничная оказия побудили родителей перевести меня в городскую школу.
Санаторное лечение
Каждую весну я заболевал ангиной и у меня обострялся ревматизм. Поражённое ревматизмом сердце болело. Родители предпринимали серьёзные усилия, чтобы пролечить меня в санатории. Дважды им это удалось с помощью железнодорожного профсоюза.
Первый раз я попал в санаторий «Аккерман» на Днепровском лимане под Одессой. В зоне санатория находились Одесские катакомбы, описанные Валентином Катаевым в его повести «Белеет парус». В 1949 году они ещё не были замурованы, и мы мальчишки проникали в них несмотря на запрет. Однажды меня обидел пионервожатый, и я скрывался в катакомбах целый день. Меня разыскивали всем санаторием. Лечили меня аккерманской грязью и морскими ваннами.
Второй раз я попал в санаторий «Красково» под Москвой. Помню весь май стояла дождливая погода и проводил время за чтением книг из санаторской библиотеки. Я прочитал все имевшиеся там книги Жуля Верна и бурно развил у себя техническую фантазию. Недалеко от санатория на болоте стоял советский танк, подбитый во время войны. К нему нельзя было подойти из-за болотной топи, но я всё-таки рискнул и перепрыгивая с кочки на кочку добрался до танка на зависть всем другим мальчишкам. Наигравшись, я должен был вернуться к обеду в санаторий, но это оказалось сложно, так как кочки размякли, и у меня появился страх утонуть. Но всё-таки я прыжками выбрался из болотной осады и грязный явился в корпус. У ребят я ходил героем до конца смены, а персонал присматривал за мной, удерживая от других проказ.

Школа № 27

Двадцать седьмая мужская школа на Дегтярной площади г. Саратова в 1952 году, когда я туда поступил учиться, была ещё семилетней, т. к. существовал закон о всеобщем семилетнем образовании.
Когда мы учились, школа сначала была мужской, что и определяло её нравы. Игры на переменах были мальчишеские: в зоску, в футбол, в войну или в биток на деньги. Зоска представляла собой кусок бараньей кожи, диаметром примерно 4 см с усами из шерсти и свинцовым грузом в центре. Она подбрасывалась в воздух ударом боковины подошвы ботинка и обладала плавным полётом. Задача игрока состояла в том, чтобы как можно дольше удержать зоску в полёте, и каждый её взлёт отсчитывался. Кто больше наберёт очков, тот и выиграл. Были чемпионы, которые удерживали зоску в воздухе до 300 раз. Ударная нога при этом сильно уставала и у одного «чемпиона» даже образовалась паховая грыжа. Зимой мы гоняли теннисный мяч по очень широкому коридору второго этажа.

Детдомовцы

Наш 4-й класс находился в угловой комнате первого этажа, сразу при входе в школу. В классе было 40 учеников. Ребята из деского дома на улице им. Чернышевского получали только четырёхлетнее образование, после чего их переводили в ФЗУ, т. е. в Учреждение фабрично-заводского обучения при одном из заводов — метизном им.Ленина или авиационном. Там они получали койку в общежитии и продолжали учёбу и работу до ухода в армию. Детдомовцы были серьёзные ребята, потерявшие во время войны родителей. Они умели постоять за себя и нередко в силу озлоблённости на судьбу часто задирали «домашних». Одеты они были в одинаковые голубовато серые костюмчики и уходили после уроков в школе строем в свой детдом, где жили своей закрытой от посторонних жизнью. Детдомовцы сидели на задних партах, откуда могли свободно обстреливать из рогаток впереди сидящих. Жаловаться на них было бесполезно.

В классе был один мальчик со странной болезнью - гемофилией, при которой от любого толчка у него образовывалась гематома или открывалось кровотечение, а кровь не свёртывалась. Его одного никто не трогал.
Денежная реформа

После окончания войны в стране было голодно. Продовольственные продукты распределялись населению по карточкам. Люди часами ждали когда завезут продукты в государственный магазин. Существовали в ту пору, так называемые коммерческие магазины, где продукты были в свободной продаже. Но цены в них были такие высокие, что большинство населения не могло там покупать продукты. Особенно важным продуктом был хлеб. Его завозили в магазин рано утром, и продавцы делили его на доли соответственно карточным талонам. Количество завозимого хлеба было ограничено, и его нехватало населению ближайшего микрорайона, прикреплённого к конкретному магазину. Поэтому очередь за хлебом формировалась порой с вечера предыдущего дня. Помню, как порой наши одноклассники спали на уроках из-за того, что всю ночь простояли в очереди за хлебом. Взрослым нужно было ночью спать, чтобы утром идти на работу, а там не поспишь.

Наш магазинчик на товарке под названием «Стройучасток» имел маленькое помещение, в котором не хватало порой кислорода для очереди. Однажды из очереди выпал мальчик лет 12 и забился в эпилептических конвульсиях. Кто-то предложил отпустить ему хлеб вне очереди. Стоявшие далеко сзади протестовали, пока продавщица сама не приняла решение выдать ему хлеб.
 Мыло по талонам выдавали в жидком виде из смеси собачьего жира и каустической соды. Мыло сильно воняло и разъедало кожу при стирке.
Поначалу денежную реформу планировали на 1946 год. Однако из-за голода, вызванного неурожаем и засухой в целом ряде регионов СССР, с ней пришлось повременить.
 Наконец, 13 декабря 1947 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «Об отмене карточной системы и денежной реформе». Денежная реформа в декабре 1947 года была проведена с целью изъятия из обращения избыточного количества денег и замены новыми полноценными деньгами старых, подвергшихся обесценению в период Великой Отечественной войны. 10 старых довоенных рублей обменивалось на 1 рубль новых. Металлические монеты не обменивались и сохраняли свой номинал. Дети, собиравшие монетки в детские копилки и уличные побирушки оказались в выигрыше. На нашей улице рассказывали, что одна нищенка принесла в сберкассу сдавать целый мешок пятаков и стала миллионершей.
Непродовольственные товары (такие как отрезы тканей, форменная одежда и т.п.) чаще всего распределялись на производстве. Мой отец был железнодорожным начальником, и ему полагалась железнодорожная форма в виде костюма и шинели. Это было благом для семьи, потому что из старой формы можно было пошить одежду для членов семьи. Мама обшивала меня с ног до головы из отцовских обносков. Был такой анекдот.
– Вовочка, ты, что нос задираешь? У тебя новая курточка?
 - Курточка то новая, только пошита из старых папиных штанов – пахнет!

Директор школы

Учителем математики в четвёртом классе у нас был директор школы Абрам Борисович Медведев, интересно проводивший свои уроки. Как директор он всегда позже всех входил в класс (проверял все ли пошли из коридоров на учёбу). С порога начинал рассказывать истории о своём сыне Борьке, который открыл два крана в ванной, и заполнил её водой, а потом открыл слив, и вода стала уходить. Через какое время ванна опорожниться, если все три крана будут открыты, и не затопится ли квартира через полчаса? Мы втягивались в игру, и каждый хотел спасти квартиру от затопления. Первый правильно решивший получал заслуженную пятёрку, а остальные лучше изучали правила арифметики.
Страна готовилась к переходу на всеобщее десятилетнее образование и к старому дореволюционному зданию начали пристраивать новый корпус. Абрам Борисович приглашал нас к добровольной помощи строителям в виде укладки кирпичей в штабеля из разбросанных куч. Мы с удовольствием выполняли эту работу, чтобы заслужить похвалу директора. Школа разрослась и стала смешанной с мальчиками и девочками. Однако, в  9 и 10 классах оставалось мужское население. До перехода на всеобщее десятилетнее обучение за обучение с 8 по 10 класс нужно было платить по 120 рублей в год. И в эти классы шли дети, желавшие продолжить образование в вузах. Наши три десятых класса теперь размещались на втором этаже старого особняка, а первый этаж занимали учительская, директор и канцелярия. Директора заменили по причине несоответствия требованиям райкома партии ВКПБ - он был еврей.

Наши учителя

Учитель истории Наум Михайлович Альф был добрый человек и любил нас. Особенно он привечал детей, у которых отцы погибли на войне. Он был близорук, и когда просматривал на уроке истории журнал нашего класса, то снимал очки и водил носом по страницам всех предметов. Большой озорник Серёжа Маркелов додумался на одной из страниц засыпать в переплёт нюхательный табак «пчёлку». Наум Михайлович вёл свой урок, и пока один ученик рассказывал о французской революции, он просматривал журнал. Весь класс знал о каверзе и затаил дыхание в ожидании её проявления.  Наконец Наум открыл нужную страницу и провёл по ней носом. Раздался чих. Мы хором радостно закричали: «Будьте здоровы Наум Михайлович». И так три раза подряд.
Уроки физкультуры вёл Владимир Ильич Артамонов. Он ходил в военной гимнастёрке и по праздникам одевал медали. Он был холостым и ухаживал то за одной, то за другой молодой учительницей.  Особенно долго он упорно ухаживал за Галиной Константиновной Гусевой, что жила прямо напротив школы и была у нас старшей пионервожатой.
Помню нашу учительницу немецкого языка. Она в войну была переводчиком штаба полка и хорошо владела немецким языком. Нам она приличные знания, которые, к сожалению, негде было применить. Более того, изучая в институте английский язык, я имел фонетические трудности при произнесении английских слов.

С учителями литературы и русского языка нам не очень везло вплоть до 9 класса. Женщины литераторы вели уроки формально. А когда они вели уроки логики и психологии, то мы просто спали. А вот в десятом классе к нам пришёл саратовский поэт Борис Белов. Русский язык в 10 классе был факультативным, направленным на подготовку к экзаменам. На уроках литературы Белов раскрывал нам смысл слов,  попавших в исключения, и это помогало их запоминать. Сам он занимался переводом стихов африканских поэтов и знакомил нас с особенностями стихосложения. Мы даже приходили к нему на квартиру, чтобы посмотреть на африканские маски и послушать стихи.

Повезло нам и с учителем математики Яковом Михайловичем, которого за глаза мы звали Яшкой. Это пренебрежительное название было вызвано тем, что он был пьяницей и приходил иногда на уроки выпивши. Это не мешало ему прививать нам интерес к решению алгебраических и геометрических задач. У него был запас задач из приёмных экзаменов Московского университета, и он устраивал нам контрольные работы на каждом втором уроке. Сам при этом отсыпался.

Учитель пения создал школьный оркестр народных инструментов, и я  с удовольствием ходил на его занятия. Сначала я играл на ксилофоне, а потом уговорил родителей купить мне мандолину. Мандолина была в форме сливы с корпусом из пластинок чёрного и жёлтого цвета. 8 струн и медиатор позволяли извлекать мелодичные звуки из этого инструмента. Мы разучивали вальсы и русские народные песни. Мандолина хранилась у меня до 1979 года, пока не была разбита нечаянно одним из моих сыновей. Потом мне подарили банджо.

Старостой нашего класса был Юра Сурков. Он жил в татарском посёлке возле Волги в стареньком домике бабушки. Недалеко от него жил татарин Эльдар Магометов, круглое лицо которого было покрыто веснушками, и он всегда улыбался. Сурков учился на одни пятёрки и тянул за собой ленивого Эльдара.
Где-то в пятом классе к нам в школу пришёл учитель географии. Он был лысым, и мы его сразу прозвали «Глобусом».  Этот Глобус в армии был офицером разведки и требовал от нас, чтобы мы знали карты и экономические характеристики любой изучаемой нами страны на память. Отвечая урок, ученик должен был по памяти нарисовать на доске контур страны, расставить на ней города и реки и рассказать содержание урока. Сразу же у всех появились двойки. Только Сурков сумел вытянуть на тройку. Это был шок. Родительский комитет требовал уволить учителя. Но директор школы сказал, что за Глобусом стоит КГБ, и все примолкли.
В доме Суркова было множество книг, и одну из них «Мужчина  и женщина»,  он как-то принёс в класс. Вот была сенсация. Мы узнали, что для размножения нужны не только тычинки и пестики цветов, но и ещё физиология и построение сексуальных отношений. В нашем учебнике анатомии была глава для самостоятельного изучения, но в ней всё было так туманно и не интересно. Сексуальное просвещение шло как говорится из рук в руки. По рассказам папа Суркова был писателем и жил в Москве, а деньги на содержание сына присылал бабушке. Женское  воспитание отразилось на манере поведения  нашего старосты. У него были плавные движения рук и какая-то мягкая женская походка.

Сурков дружил с Володей Свиридовым. Володя в отличие от Юры был коренастый и ниже ростом. Хотя они жили довольно далеко друг от друга, но уроки и другие дела делали всегда вместе. К сожалению Сурков довольно рано ушёл из жизни.

У нас было несколько учителей химии, сменивших друг друга. Запомнилась пожилая крупная женщина, пришедшая в школу с завода синтетического спирта. Она до нас работала гл. технологом на заводе, и нас часто водила туда на экскурсию (он был рядом). Там она предлагала нам пробовать этот спирт. Но мы отказывались. А потом по партам носила пробирки и предлагала их нюхать. Нос у неё был большой и красный. Рассказывая технику безопасности, она брала пробирку с неизвестной жидкостью и показывала, что пробирку нужно держать вдали от органа дыхания в одной руке, а другой рукой подгонять осторожно воздух от пробирки к носу. У самой же обоняние было плохое, и чтобы понюхать какую-либо пробирку, она наполовину засовывала её в свой огромный нос.

В 8 классе нас стали принимать в комсомол, и старшая пионервожатая Галина Константиновна дала мне поручение быть вожатым в четвёртом классе. Я очень волновался, изучал журнал «Вожатый», как проводить пионерские сборы. Когда после уроков я явился в 4-б класс, то еле удержал учеников чтобы объяснить зачем я пришёл. А им предстояло поступать в пионеры. Когда ребятишки поняли, зачем я пришёл, они приутихли, и я стал раздавать им поручения и утверждать план очередных сборов. Это была моя первая работа в качестве руководителя коллектива. Я понял, насколько сложна эта работа. К началу лета пионерский отряд работал по плану, а меня приняли в комсомол. Комиссия райкома комсомола спрашивала фамилии вождей компартий разных стран и требования устава ВЛКСМ. Комсомольский значок я храню до сих пор.

Смерть вождя

Мы жили с именем Сталина на устах. Читали стихи, пели песни во славу вождя. Дошло до того, что, придя после комсомольского собрания домой, я обнаружил отсутствие на стенах квартиры портрета Сталина. Не долго думая, я вставил в рамку поверх уникальной картины Васнецова «Барышня крестьянка» Сталинский портрет из журнала Огонёк. Когда родители увидели это, то промолчали. Пример Павлика Морозова, сдавшего чекистам своего отца, помнили все. Помню Сталин дружил с китайским вождём Мао Дзедуном и мы пели песню: « Москва – Пекин: Сталин и Мао помнят о нас». Потом Сталин рассорился с югославским вождём Иосипом Броз Тито, и к нам в школу приходил югослав капитан КГБ ругать Тито. Основными источниками информации были проводная радиоточка с единственной московской программой вещания и газеты «Правда», «Пионерская правда» и другие областные и районные «правды». Что они сообщали, то мы обязаны были принимать на веру.

4 марта 1953 года было объявлено о болезни Сталина, опубликованы и передавались по радио бюллетени о состоянии его здоровья; упоминались такие признаки тяжелого состояния как инсульт, потеря сознания, паралич тела. 5 марта в 21 час 50 минут Сталин умер. О смерти Сталина было объявлено 5 марта 1953 года. Согласно медицинскому заключению, смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг. Страна замерла в испуге.
 О смерти Сталина нам сообщил в классе Наум Михайлович Альф. Он плакал, и у нас навернулись слёзы. Все обсуждали, как же теперь жить дальше? Родственников так не оплакивали, как умершего вождя. Но постепенно страсти улеглись. Приближающиеся экзамены сменили нам настроение.

Забастовка

Когда школа «доросла» до десятилетнего статуса и мужская школа превратилась в школу совместного обучения мальчиков и девочек, заменили директора.
Новый директор Павел Иванович Борисов нам не понравился своим формалистическим отношением к ученикам. Разрушилась аура большой школьной семьи. Новый директор получил у нас кличку Чичиков. Мы как раз проходили Мёртвые души Гоголя. Ещё больше невзлюбили мы нового директора за его неумелое разрешение детского конфликта, суть которого заключалась в следующем.
На перемены пока было тепло, мы выбегали на улицу перед школой и там играли в мяч. Появившиеся в школе девочки на переменах толпились возле нас и старались заигрывать с мальчиками. Одна из них - Людка Поносова схватила откатившийся мяч и стала убегать. Под окном директора школы её догнал наш вожак — комсомольский секретарь Лёшка Киселёв и отнял мяч. Девчонка завизжала, и директор увидел эту сцену.
 Мы пошли на уроки, и вдруг занятия прервал сам директор, который в каждом из трёх десятых классов зачитал приказ об отчислении из школы Киселёва за плохое поведение. Нашему возмущению не было предела. Уроки прервались, и начался гвалт. Ни учителя, ни директор не могли вернуть нас в нормальное русло. Киселёв был гордостью нашей школы. Он шёл на золотую медаль и собирался поступать на журналистский факультет МГУ. Отчисление из школы перед самыми выпускными экзаменами грозило выдачей ему справки об окончании школы вместо золотого аттестата. Такой несправедливости мы ещё не видывали. Мы решили всеми тремя десятыми на занятия не ходить пока не отменят этот дурацкий приказ.
На другое утро мы - десятые классы явились в школу и собрались на брёвнах, привезённых для складирования в преддверии строительства полиграфического комбината недалеко от школы. Тем ученикам, кто вчера не был, мы предложили пойти в классы. Учителя вошли в классы и не увидели учеников. Пошли жаловаться директору. Директор выслал к нам старшую пионервожатую Галину Константиновну Гусеву. Её мы уважали и объяснили ей нашу обиду и в чём наши требования. От директора Галина вернулась со слезами на глазах — директор её отругал и грозился уволить, если она нас не приведёт в классы. Мы попросили её уйти домой, так как не собирались отказываться от своих требований по аннулированию приказа.  Начался стихийный митинг, на котором мы ещё более укрепились в своей правоте. Кончился первый урок и школьники вышли на перемену на улицу.
 Нас другие школьники рассматривали как больных и боялись к нам подходить во избежание репрессий со стороны директора. Подходили учителя. Уговаривали. Мы не соглашались. Начался новый урок. Мы ждали.
Вдруг к брёвнам подкатила чёрная «волга» райкома комсомола, и взрослые парни в чёрных пиджаках начали нас позорить и грозить комсомольско-партийными карами (исключение из комсомола, репрессии родителям и т.д.). Мы их послали туда, где Макар телят не пас. Парни уехали. Через некоторое время прикатили две «волги» из РОНО и райкома партии. Эти деятели пытались нас увещевать ласками и сказками, но мы им отвечали: отмените приказ и мы пойдём в классы. «Деятели» ушли совещаться с директором. Мы ждали. Прошло ещё два урока. Пассажиры чёрных волг пытались нам грозить, но мы их не стали слушать и разошлись потихоньку по домам. На другой день большинство из нас опять сели на брёвна, а часть всё-таки пошла в классы. Пришла Галина Гусева и сообщила, что приказ об отчислении Киселёва аннулирован. Мы пошли в классы.

Этот урок борьбы за справедливость запомнился мне навсегда и укрепил в нас уверенность в том, что если быть вместе, то много можно добиться.
Прошли слухи, что о нашей забастовке «вещал» Голос Америки, и что это повлияло на принятие нового решения. Этот «Голос» тщательно глушился властями. Возле Сенного рынка стояла огромная мачта, откуда в эфир разливались воющие радиоволны на коротких частотах Голоса Америки. Но у радиолюбителей были возможности прослушивания информации через этот вой. Многие ребята увлекались радиолюбительством, хотя это преследовалось со стороны КГБ.
Но директор всё же отомстил Киселёву, поставив в аттестат тройку по поведению. А это было равносильно «волчьему билету», с которым невозможно  было поступить в ВУЗ. Киселёв уехал в Москву, и ходили слухи, что какой-то вуз он окончил, правда, заочно.

Мой друг Лёвка

Со мной на второй парте от конца возле заднего окна класса сидел друг Лёвка Каланин. Он был сыном милиционера, охранявшего мясокомбинат и матери бухгалтера того же комбината.
Это обстоятельство служило основой благосостояния семьи. С одной стороны можно кое-что принести с комбината, а с другой стороны на отходах «выписанных» на комбинате можно было откармливать собственную свинью. У его родителей был собственный дом на берегу Волги и во дворе они имели свинарник. От Лёвы попахивало свинкой, но зато он был самым сытым в классе. С собой он приносил шматок сала и кусок чёрного хлеба, которые с удовольствием поедал на большой перемене.
 Мне же мама давала 20 копеек на завтрак в школьном буфете. Буфет был устроен в торце коридора второго этажа и представлял собой стеклянный бокс с окном для выдачи. В буфете продавали плюшки с каплей яблочного джема в середине центрального углубления и конфеты «подущечки» с шоколадной посыпкой, да ещё ситро. Иногда появлялись печенья и конфеты в обёртке под названием «школьные». Я покупал плюшку и приходил в класс, садился рядом с Лёвкой и мы иногда совершали обмен половиной наших припасов.

Дома я строил детекторный приёмник, и мне нужны были деньги для покупки радиокомпонентов, поэтому в целях экономии я покупал плюшку через день. В тот день, когда я был на вынужденной диете, Лёвка, видя в моих глазах голод, предлагал: «Не хочешь сала?» Вопрос был рассчитан на мою стеснительность, и его отрицательная постановка заставляла меня отвечать: «Спасибо, я сыт». Это Лёвку вполне устраивало. Избыток еды он обменивал у других ребят на пёрышки или зоску.
 Кристалл детектора  я сам изготовил из сплава серы и свинца. Индукционную катушку изготовил по чертежам. Внутрь большой катушки встроил катушку – вариатор для настройки на радиоволну. Купил радионаушники и медный провод длиной в 25м для радио антенны. Эту антенну натянул на крыше нашего пяти этажного дома. Через пять дней её украли, но 3 дня я наслаждался треском и хрипом вещания первой московской радиостанции, которая и так без помех транслировалась через домашний репродуктор. В первый день настройки риёмника заземление я сделал в кадушке с финиковой пальмой, но приёмник не работал. Для усиления контакта с «землёй» я полил её концентрированным раствором соли. Потом выяснил, что землю лучше брать от батареи водяного отопления, и приёмник заработал. Пальма через неделю после моих экспериментов засохла, и мама гадала: что это с ней случилось?

Писали мы ручками со стальными перьями, а чернила носили в чернильницах «непроливайках» с конической воронкой на цилиндрическом сосуде. У некоторых ребят чернильницы были фарфоровые, а у меня — алюминиевая. Носили их мы в специальных холщёвых мешочках, которыми иногда ударяли друг друга по дороге домой, и, естественно, порой являлись перед родителями с испачканными одеждой и физиономией. Запасные пёрышки для ручек №76 или «рондо» были ходовым товаром из-за того, что мы в них играли. Пёрышко клалось вогнутой частью на лавку парты, а другим пером нужно было щёлкнуть под её брюшко так, чтобы оно опрокинулось навзничь. Игра была хороша тем, что можно было молча играть во время скучного урока. Я наловчился многих обыгрывать, и у меня всегда был запас пёрышек. Лёвка со мной играть не хотел, но иногда покупал у меня пёрышки в обмен на сало с чёрным хлебом. В зоску я всем проигрывал, а пёрышки были моей монополией в классе.
С Лёвой у нас было много общих интересов, и мы понастоящему дружили. В школе мы создали технический кружок, котором готовили макет железной дороги с электровозом. Надо сказать, что в ту пору железные дороги работали на паровозах, и только-только появлялись тепловозы. Электровозы были в проектах, но в журнале «Техника молодёжи» они красочно расписывались и предлагались руководства по изготовлению моделей. Директор школы одобрил нашу идею и выделил нам большой лист фанеры. В актовом зале за кулисами сцены, где работал школьный плотник, мы разместили наш стенд и начали собирать детали. С большим трудом достали электромоторчик с питанием от батареи КБС. Нам нравилось его прокручивать. Потом из жести консервных банок и дощечек мы смастерили шасси. В качестве колёс мы использовали корпуса ниточных шпулей, на торцы которых наклеили реборды из картона. Такие же шпули использовались для изготовления трансмиссии. Долго бились над ремённой передачей, пока не применили вощёную смолой суровую нить в сочетании с аптечной резинкой. Корпус электровоза мы изготовили из бумаги с двойной проклейкой и красиво его раскрасили. К новому году электровоз был готов. Но самым трудным оказались рельсы и контактный провод на столбах. Рельсы из алюминиевой проволоки никак не хотели лежать ровно. Особенно трудно было выдержать их параллельность. А крепление рельсов к шпалам тонким проводом мешало прохождению колёс. Столбы тоже не хотели стоять ровно, а контактный провод тормозил движение. Тем не менее, общий вид макета внушал уважения со стороны сверстников, и к Первому Мая директор выдал нам Почётные грамоты за техническое творчество.

У Лёвиного отца была замечательная вещь — пистолетный тренажёр в виде макета настоящего ТТ, соединённого с тележечкой. Тележечка на двух колёсиках на удалении 25 см от мушки пистолета имела рамку для миниатюрных мишеней, а из дула при нажатии на спусковой крючок с помощью пружины выскакивала игла. Тележечка крепилась к корпусу пистолета на шарнире, и когда стрелок целился, нужно было совмещать мушку с центром мишени. Это давалось нам с трудом потому, что пистолет был тяжёлый, а при нажатии на курок игла ныряла куда-то мимо мишени. После занятий в школе мы шли к Лёве учить домашние задания. Это «учение» превращалось в стрельбище, т. к. родители были на работе и нам никто не мешал. Однажды за этим занятием  нас «застукала» Лёвина сестра Галя (студентка мединститута) и нажаловалась отцу. После этого наши совместные уроки прекратились.

У Гали Каланиной  были медицинские учебники и атласы, и мы с Лёвой любили их рассматривать. Особенно нам нравилась цветная иллюстрация потрошённого женского тела с показом всех внутренних и наружных органов. Мы даже подумывали после школы пойти в мединститут. Галя пригласила нас посетить анатомичку, чтобы мы убедились в том, что сможем стать медиками. В один из жарких июньских дней в 10 часов мы пришли в университет и во втором корпусе отыскали подвал анатомического зала. Гали там не оказалось, и мы на свой страх и риск спустились в подвал анатомички. Зал был уставлен большими ваннами, в которых плавали в формалиновом растворе настоящие трупы людей. Студенты в белых халатах вытаскивали их и волокли по кафельному полу к столам на вивисекцию. Этот страшный вид и ужасающий формалиновый запах сразу же вызвал у нас отвращение к медицинской работе. Выскочив и подвала и отдышавшись на тёплом летнем воздухе в тени лип, мы твёрдо решили, что лучше мы станем инженерами. Запахи машин более терпимы.

Весеннее брожение

Когда начиналась весна и ярко светило солнце, солнечные лучи, проникающие через огромные школьные окна в класс, растапливали наши мозги и слова учителей плохо проникали в наши уши. В голове начиналось весеннее брожение. Мы начинали интересоваться, когда тронется лёд на Волге, с удовольствием строили и пускали по ручьям кораблики. Начинались соревнования: чей корабль лучше по проходимости порогов и по качеству парусной оснастки. Дни удлинялись настолько, что после домашних заданий можно было бродить по пустырям и улицам до потери пульса. Но когда вскрывалась Волга, все устремлялись на берег. Обычно ночью появлялся характерный треск и шум трущихся друг о друга льдов. Ещё до начала уроков мы бежали посмотреть на это великолепное зрелище несущихся по воде ледяных полей и торосов. И конечно опаздывали на первый урок. А некоторые ребята вообще прогуливали этот первый день ледохода.

И вот однажды после занятий в школе я, не заходя домой, пошёл с друзьями на Дегтярный спуск к реке. Там были вмёрзшие в лёд плоты, которые подходили к уже открытой воде. На брёвнах можно было даже сидеть. Мы наблюдали, как мимо нас со скоростью моторной лодки проносились льдины. Вот проскочила часть посыпанной сеном зимней ледяной дороги. А вон посреди реки на льдине плывёт блёющая со страха коза. Мы улюлюкали и звали козу к себе. А вон плывёт целая телега с торчащими вертикально оглоблями. Это зрелище так увлекало, что можно было глазеть на него целыми часами.
Я не заметил, как местный мальчишка подкрался ко мне, сорвал с головы у меня шапку и бросил её на проплывающую льдину. Все вокруг засмеялись, а у меня брызнули из глаз слёзы. По тем временам шапка была дорогой вещью, и я не раздумывая прыгнул на льдину за ней. Льдина наклонилась, и я чуть не соскользнул в воду. Я сразу вынужден был перейти к середине  этого плота.  Мой толчок отодвинул льдину от берега, и образовалась большая полынья, которую я уже не мог преодолеть. Ужас охватил меня. Льдина понеслась вниз по Волге в сторону Астрахани. Мимо пролетали берега  с мельницами, фабриками, нефтебазой, а льдина и не думала причаливать к берегу. Мальчишки сначала бежали по берегу за мной, но потом упёрлись в забор очередного завода и отстали. Я остался один на один со своей проблемой. Как быть? Решил, что спасение в перебежке по соседним льдинам к берегу. Ведь дальше меня ждала необъятной ширины вода вдали от города. Я сосредоточился и побежал. Лёд на льдинах был уже рыхлый, и это спасало меня от соскальзывания. При каждом прыжке на очередную льдину, она наклонялась, но я выскакивал на её середину, собирался с духам и бежал дальше. Так я выбежал на берег территории швейной фабрики и потом со слезами объяснял  сторожам, как я туда попал. Домой я пришёл к вечеру. Очень напугал своим рассказом маму. Больше в эту весну я не ходил на берег.

Но была и другая весна, когда в апреле уже сошёл весь лёд, и 13 апреля стояла жара под двадцать. У Лёвы была вёсельная лодка, и мы, улизнув с уроков, поплыли на ней на Казачий остров, где уже зеленели кусты, наполовину затопленные водой. В центре острова возвышался песчаный холм. Песок прогрелся на солнце, и мы, раздевшись, стали загорать на нём. Потом боролись, бегали, кувыркались, а когда проголодались, вспомнили, что домой надо вернуться к окончанию уроков. Для того, чтобы быть чистыми, решили искупаться. По реке плыли остаточные льдины, и вода была довольно холодной. Попробовав водичку, решили, что всё равно надо скупнуться. С разбегу прыгнули в воду. Сердце бешенно заколотилось, и спёрло дыхание. Немного притерпевшись, стали ополаскиваться и затем выскочили на берег. Чтобы согреться снова начали бегать и растираться. Придя в себя, поплыли домой. Грести было трудно потому, что течение было сильным и лодку сносило. Приплыли, поставили лодку на место и навесили замок на цепь привязи, пошли домой к Лёве. Мы опоздали: мать Лёвы пришла на обед. Она догадалась, где мы были по нашему свежему загару и, схватив ремень, начала с криками дубасить Лёвку. Я предпочёл, схватив портфель, скорее убежать. С моей мамой тоже был серьёзный разговор.

Кружок танкистов

В 8 классе у нас был урок военного дела, который вёл отставной военный Виктор Алексеевич. Он ходил в школу в офицерском кителе и внушал нам уважение к себе. В городе на проспекте им. С.М. Кирова был клуб ДОСААФ, в котором он в основном работал. В этот клуб он записал часть наших учеников. Из нашего класса записались 5ребят. Всю зиму мы ходили в этот кружок, изучали устройство танка Т-34, его V-образный двигатель, вооружение, ходовую часть, так что это стало моей серьёзной технической подготовкой, которая мне потом пригодилась в институте. Виктор Алексеевич обещал нам, что по окончании курсов мы научимся водить танк и получим соответствующее удостоверение.
Но пришла весна, курсы мы окончили, выехали на полигон танкового училища, где посмотрели как танки водят курсанты училища. По возрасту нам в танк сесть не разрешили и сказали, что водить танк будем тогда, когда поступим в училище по окончании школы. Была обида.

Озорники

Какая школа обходится без озорников? Были такие и у нас.
Молоденькая миниатюрная физичка, только что окончившая институт вызывала у нас нездоровый интерес. Сергей Маркелов на каждый её урок пересаживался со своей парты в первом ряду на первую парту среднего ряда, поднимал ногами парту и медленно двигал её вперёд. Пока учительница что-то объясняла у доски, он постепенно продвигая стол и парту и практически прижимал её к доске.

А однажды эта девочка - учительница принесла на урок демонстрационный амперметр, чтобы продемонстрировать один из электрических законов. Этот амперметр был в застеклённом деревянном ящике высотой в полметра. К клеммам были присоединены свисающие сантиметров на тридцать вниз провода с клеммами. Сидящий на последней парте Лёва Павлов крикнул, что ему не виден прибор. Учительница подняла прибор над столом, а клеммы зацепились за подол её красного гофрированного платья и подняли его. Она спросила: «Видно?
Ей крикнули: «подымите повыше». Она подняла прибор вместе с платьем, и под платьем показались её голубые трусики. «Теперь видно» - радостно закричал весь класс.
 
Виктор Балыков всегда садился на последнюю парту и развлекался на уроках обстрелом из рогатки своих одноклассников. Рогатку он делал из тонкой аптечной резинки, одетой на пальцы. Такую рогатку учителям обнаружить было трудно. Сначала он пользовался пульками, скрученными из бумаги и согнутыми в виде латинской V. Такие пульки раздражали, но не вызывали травм. Мы ему грозили кулаками, а он принимал невинный вид. Иногда он обстреливал нас из трубочки жёваной бумагой. Но однажды он заготовил дома пульки для рогатки из алюминиевой проволоки. Это уже был экстремизм. Такой пулькой он попал мне в правый глаз и нарушил хрусталик мне на всю жизнь. Это было на уроке истории. Наум Михайлович слушал ответ по уроку истории и как всегда просматривал классный журнал. Получив травму , я очень разозлился вскочил на пару и, прыгая по другим партам, подбежал к Балыкову, сел ему на плечи и стал дубасить его кулаками по голове. Наум Михайлович сначала оторопел, а потом закричал; «Балыков вон из класса! И без матери не приходи». Он не мог предположить, что я в общем то тихий мальчик, мог без причины совершить такой дикий поступок. Балыков рос без отца, и его мать продавщица продовольственного магазина хотела, чтобы сын получил среднее образование. Однако, Балыков школу так и не окончил. Потом он работал матросом на волжской пристани.

Моё озорство было изобретательное. Возле задней пустой парты я втыкал в подоконник половинку лезвия безопасной бритвы и закреплял сбоку вертушку из бумаги в виде пропеллера, приводимую в действие потоком тёплого воздуха, идущего от горячей батареи парового отопления. Этот механизм тихо и нудно тренькал. Учителя покрикивали: «прекратите». Но никто ничего не прекращал.
Со мной ребята однажды подшутили на перемене. Я ушёл в буфет, а мой портфель закинули в промежуток между оконными рамами. Старое школьное здание было построено ещё в царское время, и воздушное пространство между рамами имело ширину в 35см. Я вошёл в класс перед самым звонком на урок и увидел, что внутри рамы находится мой портфель. Рамы на зиму были обклеены бумажными лентами для теплоизоляции, и отпирать их было нельзя. Пришлось самому лезть в эту клетку. Я с трудом туда забрался через форточку и взял портфель в руки. В это время кто-то из ребят закрыл форточку над моей головой. Вошедшая в класс учительница ботаники увидела зрелище  «заспиртованного» ученика и пошла жаловаться завучу. Ребята быстренько помогли мне выбраться, но урок был сорван.

Большим шутником был Вадим Павлов. Он любил разыгрывать ребят. То сообщит какую-нибудь «достоверную» новость, то подложит кому-нибудь в портфель прибор из физического кабинета. Шутки его были безобидными.

Наши подружки

Был конец зимы, и Лёвина мама познакомила Лёву с дочерью своей знакомой Валетрой. Она хотела, чтобы он с ней подружился с дальним прицелом на женитьбу. Поскольку мы с Лёвой были «не разлей вода», то он предложил ходить к ней в гости вместе. Я согласился, и мы заявились в частный дом, расположенный по другую сторону железной дороги от нашего местопребывания.
Валетра была девушка нашего возраста и имела приятные округлые формы и добрый характер.  У неё была отдельная комната в доме, где мы с ней уединялись, рассматривая фотоальбомы и делясь нашими впечатлениями о школьной жизни. За окном выли февральские вьюги, и мы весело болтали в её уютной маленькой комнатке. Эти визиты продолжались примерно три недели, пока брат Валетры не намекнул нам, что приходить к сестре должен кто-то один. Мы поставили этот вопрос Валетре : кто?. Она думала с неделю и позвонила мне домой, что хочет встречаться со мной. Я растерялся, так как не хотел быть предателем по отношению к Лёве. Но два раза мы всё-таки с ней гуляли отдельно, тайком. Потом я понял, что мне с ней не интересно и под предлогом подготовки к экзаменам перестал с ней встречаться. Лёва походил к Валетре ещё некоторое время, но потом тоже «слинял».

Пришла весна, и лавочки в полисадниках частных домов недалеко от школы стали заполняться под лучами солнца старушками, тётушками и девочками. Прямо против школы был дом Гусевых, в котором обитали две сестры: Галя (наша старшая пионервожатая) и Нина — ученица шестой женской школы — наша ровесница. У Нины была школьная подружка Инна. Через Галю мы легко познакомились со своими ровесницами Ниной и Инной и стали с ними дружить . Вечерами после домашних заданий мы приходили к домику Гусевых, обменивались новостями школьной жизни, рассказывали истории из прочитанных книг. Иногда ходили вместе в кинотеатр клуба железнодорожников им. Карла Либкнехта. Но это было редко. Родители девочек строго следили за соблюдением нравственных норм и считали, что до окончания школы с мальчиками - ухажёрами гулять рано. Дружба наша была простая, не замешанная на вожделениях, так как и мы -  мальчики были воспитаны в тех же нравственных правилах. Но подспудно каждому мальчику хотелось иметь «свою девочку».

Мы с Лёвой иногда обсуждали, как нам поделить Нину и Инну, но они обе нам нравились, и мы никак не могли их поделить. Девочки тоже воспринимали нас как единое целое и не обозначали своих предпочтений. К полисаднику приходили и другие девочки и мальчики, и порой мы пели песни целым хором.
Одна подружка Нины Света, жившая неподалёку приходила чаще и норовила сесть ко мне поближе и постоянно заговаривала на отдельные от общих темы со мной. Все это приметили и подшучивали: «Вон твоя невеста идёт». Однако, внутри меня по отношению к ней не загоралось огонька.

А вот по отношению к Ине (полное имя Корина) и у меня и у Лёвы возгорелась симпатия. С Лёвой был по этому поводу разговор, но друзья так ни до чего не договорились. Ходили потом долгое время к ней вместе, не сговариваясь. Один просчитывал возможность появления у дома Инны другого и появлялся тут как тут. Ревновали.
Дружба с Инной продолжалась и после нашего поступления в институты: она - в экономический, я и Лёва – в институт механизации. В то время шёл фильм «Высота» и все девочки влюбились в артиста Рыбникова. Инна тоже держала его фотографию на коврике над своей кроватью. Она невольно сравнивала нас с этим мужественным киногероем, который пел под гитару и покорял женщин. Нам нечего было противопоставить в этом плане. Оставалось ревновать и терпеть усмешки. В студентах я приглашал Инну на танцевальные вечера и там познакомил со своими институтскими друзьями.
 Один из них Саша Петров всерьёз взялся ухаживать за ней, и в конце концов на пятом курсе они с Инной поженились.  Она стала Петровой. Перед женитьбой они по очереди приходили ко мне за советом. Я, переживая ревность, но благословил их на совет да любовь. На их свадьбе я грустил и ушёл рано. Размышляя, я пришёл к выводу, что для женитьбы нужна не только дружба, но и сильная любовь. Они прожили вместе года три и потом разошлись из-за отсутствия детей. Инна вышла замуж за морского офицера, родила ему дочь и уехала из Саратова в Ленинград.
 У меня в эту пору были и другие увлечения. Летом после окончания девятого класса я поехал в пионерский лагерь «Чемизовка» в Аткарском районе. Там познакомился с девочкой Ниной, у которой были разного цвета глаза. Она учила меня танцевать современные танцы. Научила танго и фокстроту. Вальс я одолеть не смог. Я попытался продолжить с ней дружбу в Саратове, но это окончилась ничем. У неё в городе был свой мальчик.

Выпускные экзамены

Выпускные экзамены в школе приходились на летнюю пору. При саратовской жаре готовиться к ним было особенно трудно. Мы с ребятами из нашего дома Толей Тимофеевым, Сашей Александровым забирались на крышу нашего дома, стелили там одеяла, загорали и учили ответы к экзаменационным билетам. Находясь на крыше, мы не отвлекались на события, происходящие на улице, и скрывались от других товарищей. Потом, разопрев от жары, мы шли купаться на Волгу на плоты. Плоты располагались вдоль берега и служили сырьём для деревообрабатывающего комбината и завода синтетического спирта. Спускаясь по Дегтярной улице, мы проходили мимо склада бумажной макулатуры, где ветер разбрасывал труды развенчанного Хрущовым культа личности «вождя всех народов» Сталина. Мы брали эти книжки и рассматривали их между купаниями.
 Плоты выдвигались от берега метров на пятьдесят, и можно было нырять с их края прямо в глубокую воду быстро текущей Волги. На плотах всегда сидели рыбаки и занимались своей тихой работой. Сейчас у нас не было времени на это удовольствие.

Выпускной экзамен по письменному русскому языку нас особенно волновал. Хотелось заранее знать темы сочинений. В ночь перед экзаменом на углу 2 Садовой и ул. Чернышевского собирались представители десятых классов со всего Октябрьского района Саратова. Какие-то таинственные люди подходили и сообщали 9 тем сочинений. Наутро в актовом зале школы наши парты для всех трёх десятых классов были покрыты листами Литературной газеты: у кого статьёй о А.М.Горьком, у кого о творчестве В. Маяковского. Из трёх объявленных экзаменаторами тем две были обеспечены такими шпаргалками.

Выпускной вечер

На торжественном заседании школы нам вручали аттестаты зрелости и подарки. Всем дали словари иностранных слов. Хорошистам и отличникам дополнительно художественную литературу. Мне преподнесли двухтомник Маяковского, так как я хорошо читал его стихи. Мельнику подарили «Кобзаря» Шевченко.

Мы с Валентином в школе вели выпускной вечер после десятого класса. Я -  за Штепселя, он – за Тарапуньку (были тогда такие эстрадные артисты). Третьм компаньёном был Лёвка Каланин . Купили мы на троих бутылку водки, а до этого мы её вообще не пробовали. Все другие ребята брали на двоих, а мы на троих. А у Лёвки мать злая была. Она лупила его скалкой до 10 класса за тройки. И он слинял из нашей компании, потому что мать пришла на выпускной.
В кулисах сцены была фанерная обивка со щелью, и мы с Валентином в эту щель поставили бутылку. Рюмкой был колпачёк от аккумулятора, грамм на 20, не больше. И мы с Валей так договорились: он номер объявляет, я ему колпачок преподношу. Я объявляю, он – мне. И номер от номера мы становились всё веселей и веселей. Зал начинал хохотать над тем, как мы выходили на сцену, потому, что ноги начали заплетаться, и мы смеялись, ничего ещё не сказав.

Для участия в концерте были приглашены девочки из 6 женской школы, а наша 27-я была мужская. Свой репертуар мы раньше обкатали, а новый приходилось читать по бумажке. Одна девочка собиралась исполнить лирический вальс Вандтейфеля. Я не смог чётко прочитать фамилию австрийского композитора и объявил: - Ванден-фундель, вальс. Зал хохотал, а девочка даже не хотела играть, оскорбившись за австрийца, но подружки вытолкнули её на сцену.
Мы читали диалог: я по - русски, он по украински, заплетающимися языками. В зале плохо понимали, о чём речь, но когда мы уходили зал скандировал: «Платонов, Мельник !!!»
 Моя мать сидит в зале и думает: «что с моим сыном?» Ведь она не подозревала, что я мог водки выпить. Когда концерт кончился, мы одолели только полбутылки водки, но без закуски и были здорово пьяны. Выходим в зал со сцены, поддерживаем друг друга и хохочем без причины.

Потом был прощальный ужин, разумеется без спиртного, и танцы с девочками из шестой женской школы. С преподавателями общались на прощание в классах. Нашим любимцем был Борис Леонидович Белов – учитель русского языка и литературы. Мельник ему обязан освоением русского, так как приехал в Саратов как раз за 3 года до окончания школы и разговаривал на смеси украинского с белорусским. А я во время вступительных экзаменов в Саратовский институт механизации сельского хозяйства им. М.И. Калинина писал сочинение, будучи больным воспалением лёгких с температурой более 38 градусов, без черновика сразу на контрольные листки и сделал только одну ошибку.
Директор Борисов П.И. в 22 часа объявил окончание вечера и велел всем разойтись по домам. Но бывшие ученики воспротивились, так как в традициях всех школ в 12 ночи выходить на прощание с Волгой на набережную. Родители под свою гарантию упросили директора погулять ещё с часок. Мы пели песни, а потом пошли на Волгу. Некоторые ученики оказались пьяными. Сильно пьян был наш математик «Яшка» - Яков Михайлович.

Все ученики 10А класса 27 средней школы выпуска 1955 года поступили в различные вузы и техникумы Саратова и Москвы. Мы с Мельником, Каланиным, Пановым, Сурковым и Свиридовым под влиянием патриотического порыва, вызванного начавшимся освоением целинных земель, поступили в институт механизации сельского хозяйства. Трое одноклассников стали профессорами, двое - доцентами, многие высококлассными  инженерам, техниками, рабочими, один агрономом.

Продолжение следует….