Пёс по кличке Полкан

      В трёх километрах от посёлка лесорубов, за сотни километров от городской суеты, на солнечной полянке разместилась учебная пасека.Исходящие зноем деревья. Непорочная свежесть таёжного ручья, прячущегося в густых зарослях черёмухи, перевитых диким виноградом, хмелем, лимонником и актинидией. Свежесть кедровой стружки. Запах воска и пчелиного подмора.
     Курсанты, мальчишки и девчонки, своими руками мастерят  ульи, сбивают рамки – учатся всему тому, что пригодится им в будущем.
     Решение посмотреть,  как оно там, в настоящей тайге, на лесоповале, созрело у меня спонтанно, даже не успел предупредить своих товарищей, чтобы не волновались, если вдруг задержусь. Сел с рабочими в вагончик утренней «кукушки», и вот он, нижний склад. Караваны готового к отправке леса, а тракторы всё подтягивают и подтягивают длиннющие хлысты. Все заняты работой, на меня ноль внимания. Звенят от напряжения пилы. Огромные баланы (шестиметровые брёвна) словно сами по себе перекатываются на эстакаду, а с неё на платформы.   Свисток «кукушки» – и гружёный лесом состав медленно удаляется. Можно было вернуться с ним в посёлок, но мимо прошли вальщики леса, и я  просто не мог не воспользоваться случаем посмотреть, как они работают. Всё, что было необходимо для валки леса: пилы, канистры с бензином – они несли с собой. Я же, ничем не обременённый, плёлся сзади, озираясь по сторонам. Тропа, усыпанная золотистой хвоёй, вилась меж деревьев, забираясь всё выше на сопку. А вот и делянка. Прошло немного времени, и надсадный визг пилы нарушил покой девственной тайги. «Бойся!» – кричит помощник вальщика, упираясь багром в ствол дерева. Высоко в небе вздрогнула зелёная шапочка – и столетний кедр начинает стремительное движение к земле, круша всё на своём пути. Хлёсткий удар о землю – и солнечный луч, пробившийся сквозь образовавшуюся брешь, высвечивает  во взвихрённом воздухе парящую  чешую, отливающую медью. Вновь истошный визг пилы… И так весь день.
      К вечеру я до того убегался, что едва  таскал ноги. После ужина упал  на лапник, лежащий под навесом, и тут же уснул, даже не слышал, как кто-то набросил на меня ватник. Ни вечерняя прохлада, ни назойливо жужжащие комары не могли потревожить мой сон.
      Проснулся когда рассвет только-только забрезжил; белёсый туман притаился в ближних кустах. Всё вокруг было призрачно-нереальным. Натянул на голову бушлат, пытаясь хоть немного задержаться в мире сновидений, но мой маневр не прошёл мимо всевидящего ока поварихи и пса по кличке Полкан.
      – Проснулся? – услышал я голос Анфисы – хозяйки шипящего и скворчащего на раскалённой плите. – Быстренько умывайся и за стол. Все в сборе – ждать не будут. Помешала в печи и загремела посудой. Ещё вчера вечером я с достоинством смог оценить не только кулинарные способности  поварихи, но и безоговорочное повиновение её приказам, а потому быстренько ополоснулся под умывальником – и к столу, сработанному основательно, как и скамейки, из толстого горбыля, по которому лишь слегка прошлись рубанком. Рабочие занимали свои места, изредка перебрасываясь словами. На моё появление никто не обратил внимания. Краем уха я услышал, как пожилой вальщик, с которым вчера ходил на делянку, с усмешкой сказал:
       – Видно, здорово, паря, вчера ухайдакался, бегая за бабочками по сопке. – Отломил кусочек хлеба, забросил в рот и принялся неторопливо жевать.
       Я сидел в напряжении, не решаясь поднять голову. «Не было там никаких бабочек», – хотел, было, обидеться, да вовремя понял, что это была шутка.      Повариха тем временем стала разносить глубокие миски с борщом, и как-то сам по себе потерялся интерес к моей особе. Анфиса только успевала подливать да раскладывать по опустевшим мискам еду.
       Завтрак подходил к концу, когда за столом почувствовалось оживление: то один, то другой с улыбкой посматривал в сторону бригадира. Тот же делал вид, что занят едой и ничего не замечает. Только отложив в сторону ложку,  посмотрел исподлобья на ухмыляющихся мужиков и поторопил повариху:
       – Анфиса! Подавай чай. Пора на работу.
       – Иваныч … – зашумели в разноголосицу за столом.
       – Полкан! – позвал бригадир. Пёс поднял голову, нехотя встал и подошёл к столу. – Угощайся, собачина. Кость из борща взвилась в воздухе, а дальше было настоящее представление. Полкан обходил стол и благосклонно принимал угощение. Куда только в него убиралось? Вот он дошёл до парня, протягивающего ему… котлету, остановился и, вместо того чтоб принять её и поблагодарить дающего взмахом хвоста, приподнял верхнюю губу и показал белые клыки. Тишина за столом взорвалась смехом:
      – Так-так его, Полкан!
      – Будет знать, с кем имеет дело.
      У парня  от обиды готовы были брызнуть слёзы. Полкан же тем временем проглотил очередной кусочек хлеба и, помахивая  хвостом, продолжил обход.  Выручила парня всё та же повариха, со своего «поста» наблюдавшая за потехой мужиков. Размахивая половником, подошла к столу и с осуждением сказала:
      – Ну… Чего ржёте, кобели? Нашли, над кем изгаляться. Эх вы… – затем, переведя взгляд на собаку, скомандовала: – Полкан, марш на кухню!
Полкан, как побитая собачонка, поплёлся за ней, а мужики, посмеиваясь и благодаря за завтрак, вставали из-за стола. Бригадир достал из полевой сумки бумаги и стал сосредоточенно изучать их. Повариха у плиты гремела посудой. Полкан с мослом устроился в сторонке. Через минуту-другую на разделочной площадке запел пускач сначала одного, затем другого трактора, и вот уже зарокотали, зарычали дизели, и поползли, как чёрные жуки, в просвет таёжный трактора. Бригадир удовлетворённо хлопнул рукой по тетради, посмотрел на меня и сказал:
      – Не будет сегодня состава. Так-то вот. – Встал из-за стола и отправился на площадку, где уже кипела работа.
      Слова бригадира пригвоздили меня к скамейке. А как же быть? Я даже не знаю, сколько километров до посёлка. Одно дело – качаться в вагончике, другое – топать по шпалам. Вот так попал!
Полкан оставил кость, подошёл ко мне и, опустив свою лобастую голову на мои  колени, закрыл глаза. С полотенцем через плечо в это время подошла к столу повариха и присела на лавку, устало положив на стол распаренные руки.
      – Признал тебя, – сказала, – а вот Федьку ни за что не хочет признавать. Ни за котлету, ни за косточку. Каждое утро такое представление. Чем уж он его так обидел? Мужикам – развлечение (работа, сам видел, какая). – Помолчала. Тяжело вдохнула, обращаясь к своим мыслям, и снова продолжила: – Который год пёс кочует с нами по тайге. Бригадир хотел дома оставить. Да какое там! Оборвал цепь и за нами по шпалам. Лапы сбил до крови. Мы в то время на другом участке лес валили.
      Слушая её, Полкан только ушами поводил, а в глазах его, казалось, застыл вопрос, обращённый ко мне: «Ты-то кто такой? Как сюда попал?» Этот же вопрос читался и в глазах доброй поварихи. Что я мог ответить? Разве, то, что где-то в этих краях отбывал ссылку мой дед с семьёй, и, возможно, гены сработали. Нет, не дедовы, гены прадеда, вольного казака, пришедшего в эти края с первопроходцами, и с тех пор не дают мне покоя, гонят, а куда, и сами не знают.
В действительность меня вернул всё тот же голос поварихи:
      – Ну вот, начали мужички работу.
      Из лесного прогала, задыхаясь чёрным дымом, трактор волоком тащил хлысты.  Заарканенные тросом, они сопротивлялись, как могли, пока не успокоились возле эстакады. Визг пил – и вот уже катятся по слегам огромные золотисто-белые «карандаши».
 
      …Моя рука лежит на голове Полкана. «Пора прощаться, дружок, – хотелось сказать  ему. – Чего доброго, мои товарищи надумают искать  «заблудшую овцу». Состава сегодня не будет. Оказывается, бригадир знал об этом ещё вчера, но почему-то не счёл нужным сказать мне. Остаться ещё на день – непременно тревогу забьют». Но уйти, не простившись с поварихой, я не мог.
      – Тёть Фиса, я пошёл в посёлок.
      – Погоди, сынок. Вот… возьми. Проголодаешься, пока дойдёшь, – говоря это, она протянула мне свёрток. Я поблагодарил, сунул свёрток за пазуху и направился в сторону узкоколейки. Не успел пройти и десяток метров, как меня догнало горячее дыхание собаки.   
      – Полкан! Ах ты, собачина! Хочешь проводить меня? – обрадовался я. – Полкан подпрыгнул, лизнул в нос и припустил впереди меня. Я побежал следом за ним с криком.
      – Ты думаешь, я успею за тобой? Пёс гавкнул в ответ, перемахнул косогор, и в тот же миг раздался заполошный треск глухариных крыльев.
      Солнце поднималась над сопками. От цветущих трав исходил дурманящий аромат. Уже не слышно работающей эстакады. Чем дальше уходили от стана, тем тревожнее становился Полкан, всё чаще оглядывался то на меня, то в сторону стана лесорубов. Едва миновали очередной поворот, как он остановился. Его добрые, умные глаза словно говорили: «Всё… Дальше идти с тобой не могу». Я обхватил его за шею, прижался щекой. «Спасибо тебе, друг», – хотелось сказать на прощание. Полкан вывернулся из моих рук, взвизгнул и, отбежав в сторону, несколько раз призывно гавкнул.
       У меня ещё было время для принятия решения: вернуться с ним на стан или продолжить шагать в посёлок. У Полкана такого выбора не было.