Толстой, детство и вечный поиск истины

Когда-то в школе мы часто писали сочинения. На самые разные темы, не то, что сейчас. Учились размышлять и излагать на бумаге то, о чем думаем. Анализировать, сопоставлять, сравнивать.

Мы познавали жизнь.

Помню, как писали сочинение по  Грибоедову. Мне почему-то стало жаль Молчалина. Не потому, что он был мне симпатичен, отнюдь. А потому, что нужно было написать о нем в сочинении плохо – какой он приспособленец, лицемер, трус, подлец. А  Чацкий – герой.

Я взяла и написала, что Чацкий не лучше Молчалина. Хорошо ему много рассуждать, а  потом встать в театральную позу и крикнуть:
«Карету мне, карету!»
У Чацкого много денег и он может позволить себе просто так взять и уехать.
Ну и так далее. А дальше, мол, что? Уехал, а выход где?
Мир вокруг Чацкого, который он так не воспринимал, остался ведь прежним, несовершенным.

Написала я много. Горячо, с юношеским максимализмом. И прибавила в конце: «Могу написать то, что требуется по программе, но не хочу, потому что у меня есть свое мнение».

За сочинение мне не поставили ничего.

Пришлось сочинение переписывать. Правильное.

Моя любимая учительница долго переубеждала меня и объясняла, в чем я ошиблась в своих суждениях.

Сейчас думаю о том, насколько непросто было нашим учителям с нами.

Потом я начала читать Льва Толстого.
Финал «Воскресения» поверг меня в шок. Как это – прощать? Да еще бесконечно? И
убийц, и насильников, и подлецов?

Да еще и щеку другую подставлять!

Полночи я сидела за письменным столом и писала в тетрадке свои соображения насчет прощения. Возражала Толстому, вела с ним полемику. Исписала всю тетрадку. А потом, вся гордая и довольная собой, пошла к учительнице показывать.

В эпоху воинствующего атеизма моей учительнице пришлось объяснять мне библейские истины о добре и зле. Где она нашла подходящие и понятные слова, не упомянув ни разу, что Толстой дословно приводит в эпиграфах и в финале «Воскресения» евангельские цитаты?

Вы помните?

Матф. Гл. XVIII. Ст. 21. «Тогда Петр приступил к нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Ст. 22. «Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до семижды семидесяти раз».

Иоанн. Гл. VIII. Ст. 7 «...кто из вас без греха, первый брось на нее камень».

И концовка:

«Мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло... Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который дал Христос Петру. Он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех, бесконечное число раз прощать, потому, что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять...

С этой ночи началась для Нехлюдова совсем новая жизнь не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним с этих пор, получало для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее»...

Но я поняла, что пыталась донести до моей души учительница литературы. Настолько, насколько была способна в свои неполные четырнадцать лет.

Потом был Достоевский. Сложный, совершенно непонятный. Но он тоже говорил о том же: добре, зле и прощении. О том, что человек должен пройти через страдания, жертвы и только тогда он сможет обрести духовное бессмертие.

Как все это не вязалось с пролетарскими писателями!

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике...»

Это звучало здорово и очень красиво.

Но призывало к чему-то совсем другому...

Мы ищем истину всю жизнь, не только в четырнадцать лет.

Спотыкаемся и падаем. Поднимаемся и идем снова. Дальше, то есть вперед? Или назад?

Уже нет рядом учительницы, которая все объяснит. И я уже не школьница.

Или – нет? Мы – вечные школьники в этом мире, куда пришли и, страдать, и любить, и учиться.

-----------------------------
мое школьное фото

Автор - друг и одноклассник Володя Клих