2. Александр I. 2 глава. А как же любовь?

А как же любовь на всю жизнь?

       И вот свершилось преступление… Заговорщики с молчаливого согласия Цесаревича жестоко расправились с Императором Палом Петровичем.
       Есть выражение – «король умер – да здравствует король!» Уже в сентябре того же страшного для России года была назначена коронация в Москве. Двор перебрался в старую добрую – азиатскую, как её называли – столицу.
       Елизавета Алексеевна была рядом с новоиспечённым императором. Но, как свидетельствуют многие современники, тяготилась официальными мероприятиями. Что-то было не то и не так. Современники не могли объяснить этого странного поведения. Правда, когда Елизавета Алексеевна возвратилась в Петербург, где получила известие о смерти её горячо любимого отца, баденского маркграфа Карла-Людвига, какое-то объяснение нашлось – траур. В последующие месяцы, практически всю зиму, она почти не выезжала в свет, не участвовала в балах, спокойно, равнодушно и безразлично оставляя нового императора без своего ока.
       Вот тут и появилась возле него княжна Мария Антоновна Нарышкина.
       Елизавета Алексеевна сообщала об этом матери во многих письмах, но мер никаких не принимала. А Нарышкина наглела на глазах – уже открыто издевалась над Императрицей. Она дошла до того, что открыто объявила Елизавете Алексеевне о своей беременности.
       Елизавета Алексеевна в письме от 10 июня 1804 года сообщила об этом матери:
       «Говорила ли я вам, что первый раз она бессовестно сообщила мне о своей беременности, которая была ещё в начале, так что я могла бы отлично не заметить её. Я нахожу, что для этого нужно обладать невероятной наглостью, это было на балу, и её положение было не так заметно, как теперь. Я разговаривала с ней, как со всеми остальными, и осведомилась о её здоровье. Она ответила, что чувствует себя не совсем хорошо: «так как я, кажется, беременна». Я отлично знала, от кого она могла быть беременна. Не знаю, что будет дальше и чем всё это кончится; знаю только, что я не стану портить характер и здоровье ради человека, того не стоящего, но терпение может иногда превзойти человеческие силы».
       «Ради человека, того не стоящего…» К кому относятся эти слова? К Нарышкиной? Не слишком ли много чести?! А может всё-таки к тому, кто стал императором? Но как же тогда клятвы юности?
       Она же писала Александру Павловичу: «Мой милый друг. Я буду Вас любить всю жизнь»: «Я… буду любить Вас всю мою жизнь. Ваша преданнейшая и покорнейшая суженная. Луиза». И писала искренне. Правда писала в ответ на его слова: «Мой милый друг. Я буду Вас любить всю жизнь».
       Можно всё это списать на ошибки юности. Ведь чего не бывает? Прошли чувства, истаяли. Но почему они истаяли именно после событий, связанных с потрясениями, обрушившимися на престол Русских Царей?
       Исследователи делают такой вывод: «Несомненно, всё это доставляло Елизавете Алексеевне особые страдания, потому что отсутствие детей в семье царствующего монарха превращалось в проблему государственного значения».
        Всё это так… Но отчего изменилось поведение Елизаветы Алексеевны, отчего она избегала супруга – как иначе объяснить потерю интереса к торжественным мероприятиям, к балам…
        А тот ли был перед нею в ранге Императора, которого любила она, кому клялась в любви?

             «Дней Александровых «прекрасное» начало…»

       Можно себе представить, каково было тому, кто был в ту ночь назван Императором. Ведь он оказался заложником в руках истых, коварных и весьма опытных злодеев, для которых жизнь человеческая – сущие пустяки. Ведь это именно они, используя удивительное стечение обстоятельств – поразительное сходство Симеона Афанасьевича Великого, внебрачного сына Императора Павла, с его старшим законным сыном, решили разыграть свою карту и, устранив Александра Павловича, подменили его Симеоном, сделав того соучастником злодеяния. Только этим можно объяснить то, что в первые дни правления нового Императора цареубийцы повели себя независимо, нагло, пытаясь как можно скорее добиться того, ради чего они пошли на преступление. А стремились они к введению конституции, ограничению власти Императора, а, если точнее, то разделению власти между ним и ими, а если ещё точнее, то к полному захвату власти в свои руки. Подмену не все заметили, но не могли не заметить её мать Александра Павловича, его любящая супруга, брат, который был немногим моложе его и делил с ним детские, отроческие и юношеские годы. Не потому ли Константин Павлович так и не пожелал стать Императором и загодя отказался от наследования престола. Говорят, ради любви. Но ведь и любовь свою он выбирал уже понимая, что волен в выборе своём, поскольку никогда не станет царствовать.
       Нам не узнать, о чём думал в начальные времена своего царствования, названные «дней Александровых прекрасным началом» тот, кто находился меж многих огней. С одной стороны, на него давили злодеи цареубийцы, требуя поделиться с ним властью, с другой, «якобинская шайка» испрашивала того же для себя, с третьей, безусловно, призывал к порядку, к осознанию своей роли Самодержца Российского граф А.А. Аракчеев.
       Между тем, Елизавета Алексеевна не могла не вызывать самых сильных чувств. На неё заглядывался генерал-адъютант Императрицы Екатерины Алексеевны Платон Зубов, но после сделанного ему внушения, сразу отказался от своих замыслов. Был влюблён Адам Чарторыжский, но его тут же выслали из страны.
       Так что же произошло с новым императором? Почему же, наконец, он вдруг обратил внимание на Нарышкину, а не на доставшуюся ему вместе с троном красавицу Елизавету Алексеевну?
       А быть может, сама Елизавета Алексеевна не смогла сразу перестроиться и, презрев любовь свою, пасть в объятия того, кого все называли Александром Павловичем. Но она-то видела, что похож, да, безусловно, поход, но… не он.
       Да и наглое поведение Нарышкиной не случайно. Вряд ли бы она вела себя так с Елизаветой Алексеевной при Александре Павловиче, даже если бы он – представим невероятное – обратил на неё внимание. Почему представим невероятное? Да потому что вплоть до 1896 года – года смерти Императрицы Екатерины Великой, нет и намёка на то, что в отношениях молодой четы – у Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны есть хотя бы тень охлаждения. Их брачный союз восхищал современников, заставлял биографов делать восторженные отзывы.
       Почему же назван 1796 год? Именно в 1796 году, как считает Г.С. Гриневич, произошла подмена.

      «Тайно наделю властью… Симеона – дурную главную ветвь».

       В расшифрованных Г.С. Гриневичем тайнописях, оставленных сибирским старцем Феодором Козьмичом, значится:
       «…Моё зло двойное: Император Александр – я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый – отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона – дурную главную ветвь».
       Тот факт, что у наследника престола Павла Петровича есть внебрачный сын Симеон Великий, который как две капли воды похож на своего брата великого князя Александра Павловича, был известен тем силам, которым не нравилось возвышение и укрепление России.
       Вполне понятно, что Елизавета Алексеевна не могла знать всей подноготной, но она могла противиться близости, да и вообще каких-то отношений с тем, кто стал самозваным Великим Князем, затем Цесаревичем и, в конце концов, Императором.
       Ну а соблюдение этикета – что бы никто и ничего не заподозрил – должно было, по её мнению быть обоюдным. Этого не случилось. Тот, кто известен под именем Императора Александра, вёл себя по отношению к ней недостойно – тайный связи были у многих императоров, но они тщательно скрывались или уж, во всяком случае, не афишировались – здесь же другое, здесь всё делалось так, чтобы уязвить Елизавету Алексеевну. За что? Быть может за то, что она не приняла самозванца и сторонилась его?