6. Император -Вы не умрете Мы едем в Таганрог!

На иллюстрации Таганрогский дворец Императора               

«Вы не умрете!... Мы едем в Таганрог!..»

       С годами Благословенный менялся…
       Пожалуй, по-настоящему он оценил свою жену только незадолго до смерти… когда было уже слишком поздно, чтобы сделать ее счастливой.
       В конце своего царствования он резко переменил своё отношение к жене и прервал волокитство за другими женщинами. У Елизаветы же несколько пошатнулось здоровье. Он предложил немедленно ехать в Италию на лечение, причём сам собирался везти её туда.
       Елизавета ответила:
       – Я хочу умереть в России!
       – Нет, Вы не умрете! Вы ещё молоды! – возразил Император. – Мы едем в Таганрог – там прекрасный климат!
       В Таганроге был срочно подготовлен дворец. И императорская чета отправилась туда. Им суждено было два месяца счастья. Счастья семейной жизни, счастья в любви, которого они, быть может, в такой мере не видели ещё в своей жизни.
       Елизавета быстро пошла на поправку. Они почти не расставались. И лишь однажды Император совершил небольшую поездку, из которой вернулся больным.
       О болезни его написано много, причём само состояние Императора трактуется по-разному. Болезнь болезни рознь. Была ли это смертная болезнь или обычное заболевание. И вообще, откуда взялась эта болезнь? Ведь ничто не предвещало её. Всё было похоже на инсценировку. Быть может вот эти два месяца необыкновенного счастья дали понять и Императору и его супруге, что счастье в столице, где на них лежат огромные обязанности, где они подчинены законам, которые обязаны исполнять в точности, хотят того или не хотят, несмотря на своё высокое положение. Там они заложники этого своего положения. К чему же они пришли? К какому решению?
       Биографы привычно говорят, что Император умер на руках у жены, шепча слова любви. Но умер ли?
       Тем не менее, о смерти было объявлено… Произошли события, которые до основания сотрясли Россию. Россия устояла лишь благодаря мудрому решению Императора, принятому и узаконенному заранее – он завещал передать престол великому князю Николаю Павловичу. По преданию, так ему повелел сделать святой праведный Серафим Саровский, которого он посетил незадолго до поездки в Таганрог.
       Между тем, полагалось организовать похороны, так как подобает. Цинковый гроб отправили в столицу.
       И тут новая загадка – Елизавета Алексеевна на похоронах не присутствовала, поскольку снова заболела. Лишь четыре месяца спустя она выехала из Таганрога, но не смогла преодолеть весь путь и сделала остановку в Белёве Тульской губернии. И в столицу отправился ещё один «запаянный гроб». Известно, что никто из ближайших родственников мёртвой Елизавету Алексеевну не видел…
       А потом пошли слухи, что Император не умер в Таганроге, а ушёл странствовать. Чуть позже тоже самое стали говорить и о Елизавете Алексеевне. А в тридцатые годы в Сибири появился загадочный старец Феодор Козьмич, а в 1983 году в Валдайском остроге на допрос к следователю привели неизвестную, которая звалась Верою, но скрывала своё происхождение, хотя всё выдавало в неё происхождение не простое. Да и сама она загадочно ответила следователю на вопрос, кто же всё-таки она: «Если судить по небесному, то я – прах земли, а если по земному, то я – выше тебя!»
       Интересно, что первое официальное извести о Сибирском старце Феодоре Козьмиче относится к 1836 году. 4 сентября в Кленовской волости Красноуфимского уезда Пермской губернии появился весьма подозрительные человек. Он ехал в телеге и остановился у кузницы, чтобы подковать лошадь. Кузнец был удивлён поведением этого странника, он показался ему подозрительным. Потихоньку дал знать властям. Странника схватили, допросили. Но он ничего не пожелал о себе рассказывать. Правда, назвался шестидесятилетним Феодором Козьмичом Кузьминым. Фамилию эту назвал в первый и последний раз. Далее он уже звался лишь по имени и отчеству. Не желая подвергать положенному за бродяжничество наказанию, пытались уговорить открыться, откуда он и кто, но тщетно. Тогда после наказания – 20 плетей – его сослали в Сибирь. Удивительно то, что и внешностью и ростом, и своими манерами, и даже некоторыми физическими недугами он полностью походил на Императора, правившего в России с 1801 по 1825 год. В книге «Житие преподобного Авеля-прорицателя» говорится: «Император ещё задолго до своего удаления в Таганрог не чувствовал себя счастливым на престоле, тяготился своим положением и всё чаще и чаще возвращался к мысли, запавшей ещё в юную впечатлительную душу его. А тут как раз открывшийся заговор, угрожавший и спокойствию России, и личной безопасности Государя. Если сюда прибавить тяжелые воспоминания о трагической кончине отца, то и всё это, вместе взятое, не могло не подействовать на впечатлительную, мистически настроенную душу Государя, и нет ничего невероятного, с точки зрения психологической, что он исполнил своё давнишнее намерение, оставил престол и удалился. Но удалился он не в «какой-нибудь уголок Европы, чтобы безмятежно наслаждаться добром, утверждённым в Отечестве», а в далёкую, холодную, неприютную Сибирь, чтобы долгим тяжёлым подвигом добровольного отшельничества искупить свои вольные и невольные прегрешения. Невольно приходят на память слова, сказанные Государем после вторжения в Россию Наполеона: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу стыд моего Отечества и добрых моих подданных».
       Таковы психологические основания тождественности Императора Александра и сибирского старца Феодора Козьмича.
       В высокой степени интересные соображения привел некто Д.Д. в статье «Одна из последних легенд», помещённой в Саратовской газете «Волга» от 25 июля 1907года. Статья эта цитируется по вышеупомянутой книге. Господин Д.Д., с детства знакомый с легендой о Феодоре Козьмиче, много думал о ней, собирал на месте сведения, спрашивал современников события. «Из всего этого, – пишет  г. Д.Д. – я вынес глубокое убеждение, что без признания этой легенды невозможно нарисовать духовный образ Императора Александра Павловича, что этой именно легендой вполне объясняется и исчерпывается та двойственность личности, какая признана всеми историками, бросалась в глаза всем современникам, и толковалась вкривь и вкось всеми, кого поражала эта невообразимая смесь скрытности и искренности, величия и унижения, гордости и скромности, шума и тишины, вспышек характера и устойчивости, царственного величия и сознания ничтожности.
        Только глубокий разлад с самим собою, только затаённое, не могущее быть высказанным кому бы то ни было горе, несчастье, только сознания вольной или невольной, но какой-то ужасной вины могут быть объяснены и приведенной легендой, и теми легендарными мотивами, какие я в молодости слышал на юге от лиц – современников царствования и смерти Александра Благословенного.
      Большая, мятущаяся душа, сознавшая и свой и мировой грех, великая душа могла найти прощение и утешение только именно таким искусом. Но не один Благословенный старец страдал. Его страдания отразились известным образом на его душе. Те же страдания иных отразились, но отразились сильно на другой тоже не мелкой, но трагической личности – его брате Константине Павловиче. «Я б никогда не хотел царствовать,  – говорил он. – Бедный Государь!».
       Цесаревич Константин Павлович искренне любил своего отца. Он, проделавший с Победоносцем Российских Войск Генералиссимусом Суворовым весь Итальянский поход и в награду за то получивший титул Цесаревича, думал как Императорский солдат, как верный сын России. Оба они отказались от власти; гроза, прошедшая в молодости, не сломила этих двух гигантов, не подорвала их корни, но поставила перед их духовным взором нечто страшное, великое, вечное…
       В книге далее написано:
       «Я давно уже признаю эту легенду историческим фактом. Я давно уже горжусь тем, что Русская история дала такого необыкновенного Царя, такую страшную мощь духовной силы. И я убеждён, что таким мог быть только Русский Царь. Ещё одна черта – чисто Русская, народная, о которой в данной «легенде» никто до сих пор не думал. Ведь старец Феодор Козьмич добровольно пострадал. Вспомните великого Достоевского, вспомните его анализ стремления Русской души пострадать: Христос страдал – и я должен пострадать, и непременно физически пострадать, перенеся человеческие унижения и боль. Вспомните, ведь старец Феодор Козьмич принял звание не Христа ради юродивого, не в схиму постригся, что было и возможно, и легко, и безопасно со стороны тайны, – нет, он назвался непомнящим родства, упорным беспаспортным, беглым и бродягою по тогдашнему определению, принял наказание плетьми и был послан на поселение».
       Князь Н.С. Голицын, первым записавший народную легенду о таинственном сибирском отшельнике, объясняет причину её появления тем обстоятельством, что Феодор Козьмич по наружности имел большое сходство с Императором Александром Первым. Вот, что писал он в ноябрьском выпуске «Русской Старины» за 1800 год: «Однажды, в 60-х годах, один приятель мой, которого я навестил, показал мне небольшую фотографическую карточку, говоря: «Посмотрите, не найдете ли сходства с кем-нибудь вам известным?». Смотрю – вижу: великого роста и благолепного вида старец, почти с обнажённою от волос головою, в белой крестьянской рубахе, опоясанный поясом, стоящий среди крестьянской хижины. Лицо – прекрасное, кроткое, величественное; никакого сходства ни с кем припомнить не могу. Наконец, приятель мой спрашивает меня: “Не  находите ли сходства с Императором Александром Павловичем?» Я крайне удивился, начал пристально всматриваться и, точно, стал понемногу находить некоторое сходство и в чертах лица, и в росте. Но я недоумевал, что значили эти борода, одежда, хижина. Тогда приятель и рассказал мне распространенную в Сибири легенду об Императоре Александре Павловиче, скрывшемся, будто бы, от мирской суеты в образе отшельника Феодора Козьмича…».
     В книге «Житие преподобного Авеля-прорицателя» далее говориться: «В Императорской публичной библиотеке есть превосходный, во весь рост портрет Императора Александра Благословенного. Изображение Императора на этом портрете имеет поразительное сходство с изображением Феодора Козьмича.
       Указывают, затем, на портрет Александра Первого, имеющийся в Московском коммерческом училище и также весьма схожий с карточкой старца. На этом портрете даже поза (одна рука, левая, заложена за пояс, другая – на груди) та же самая, что на портрете Феодора Козьмича.
Конечно, одно сходство Императора Александра Благословенного с таинственным сибирским отшельником ещё ничего не доказывает: сходство это могло быть чисто случайным. Но совершенно иную ценность приобретает оно в связи с другими обстоятельствами, могущими дать повод возникновения «легенды».
       Последние дни царствования Императора Александра Первого, начиная с его отъезда из Петербурга в последнее путешествие в Таганрог, и обстоятельства, непосредственно предшествовавшие 19 ноября 1825 года, заключают в себе много необъяснимого, загадочного,  таинственного.
Эти факты можно найти в «Житие преподобного Авеля-прорицателя», а также в книге Н.К. Шильдера «Император Александр Первый, его жизнь и царствование», в книге И.А. Галактионова «Император Александр Первый и его царствование» и ряде других изданий. Все они впервые увидели свет ещё до революции, и затем были переизданы в конце XX века.
       Феодор Кузьмич после наказания плетьми, был выслан из Красноуфимска на поселение в Сибирь, в Томскую губернию, близ города Ачинска, и приписан к деревне Зерцалы Боготольской волости, куда и прибыл с 43-ею партией 26 марта 1837 года.
       О Феодоре Кузьмиче написано уже достаточно много. Известно, что умер он в Томске 20 января 1864 года в возрасте 87 лет. Как помним, Александр Первый родился  в 1777 году, стало быть, в 1864 году ему было бы 87 лет!
       Мы не будем касаться общеизвестных фактов, многократно изложенных в книгах. Процитируем лишь те, которые имеют прямое отношение к теме и цели повествования: «Вообще знание петербургской придворной жизни и этикета, а также событий начала нынешнего (XIX) и конца прошлого (XVIII) столетия старец Феодор Кузьмич обнаруживал необычайное; знал всех государственных деятелей и высказывал иногда довольно верные характеристики их. С большим благоговением отзывался он о митрополите Филарете, архимандрите Фотии и других. Рассказывал об Аракчееве, его военные поселения (поселения эти были задуманы самим Императором – Н.Ш.), о его деятельности, вспоминал о Суворове, Кутузове и пр. Про Кутузова говорил, что он был великий полководец, и Александр завидовал ему. Все подобные воспоминания и суждения о людях имели характер… объективный, в силу чего неразвитый народ приписывал ему какую-то возвышенную способность смотреть на вещи с какой-то необыкновенной, непонятной для них точки зрения.
       Замечательно, что Феодор Козьмич никогда не упоминал об Императоре Павле I и не касался характеристики Александра Павловича. Только события, тесно связанные с именем Императора, неизбежно должны были вызвать в нём некоторые суждения. «Когда французы подходили к Москве,  –  рассказывал Феодор Козьмич, – Император припал к мощам Сергия Радонежского и долго со слезами молился этому угоднику. В это время он услышал: «Иди, Государь, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы Французов!.. Как фараон погряз в Чёрном море, так и французы на Березовой реке».
       «Когда Государь, – рассказывал в другой раз старец, – ехал из Парижа, купцы устлали дорогу сукном, а купчихи разными богатыми шалями, и ему это очень нравилось».
       Или вот ещё такой факт приведён Г.Василичем: "Оставляя… навсегда селение Зерцалы, Феодор Козьмич… пригласил несколько крестьян в часовню и, по окончании молебна, поставил в эту часовню раскрашенный разноцветными красками вензель, изображавший букву «А», с короною над нею и летящим голубом. Храните этот вензель пуще своего глаза», – сказал он при этом зерцаловским  крестьянам…»
      Известно, что Феодор Козьмич очень тяготился множившейся с каждым днём своею популярностью и вынужден был часто менять своё место жительства. Но люди быстро находили его на новом месте. «Обстановка всех его маленьких келий указывала на крайнюю неприхотливость хозяина. Жёсткая постель, две или три скамейки и небольшой столик – составляли всю его мебель. В правом углу висело несколько образов: Печерской Божьей Матери, маленький образок Александра Невского и др.».
       И.А. Галактионов в книге «Император Александр Первый и его царствование» рассказал:
       «За два дня до отъезда (в Таганрог), Государь отправился на молебствие  в Александро-Невскую Лавру, в сопровождении великих князей Николая и Михаила Павловичей и высших государственных сановников. В Лавре его ожидало всё высшее столичное духовенство. После литургии Государь пошёл завтракать к митрополиту Серафиму и здесь, отозвав его в сторону, сказал шёпотом: «Прошу вас отслужить для меня панихиду, которую желаю отслушать перед отъездом в южные губернии». «Панихиду?», – Спросил удивлённый Митрополит. «Да, – ответил Государь и тяжело вздохнул. – Отправляясь  куда-либо, я обыкновенно приношу молитву в Казанском соборе, но настоящее моё путешествие не похоже на прежние… И к тому же здесь почивают мои малолетние дочери и вблизи отсюда столь же дорогая мне… Да будет мой путь под кровом этих ангелов». Перед выездом из Петербурга Государь остановился у заставы, привстав с коляски и, обратившись назад, в задумчивости несколько минут глядел на город, как бы прощаясь с ним…»
      Биограф Русских Императоров Н.К. Шильдер описание расставания Императора со столицей заканчивает такими словами: «Было ли то грустное предчувствие, навеянное встречею со схимником, была ли то твёрдая решимость не возвращаться Императором, кто может решить этот загадочный вопрос».
      В книге «Житие преподобного Авеля-прорицателя» это комментируется следующим образом: «Если можно объяснить предчувствием горячую молитву Императора перед отъездом, если тем же объясняется его трогательное расставание с Петербургом, когда он «привстал в коляске и несколько минут глядел на город, как бы прощаясь с ним», то таинственная ночная панихида, ночное же молебствие в Александро-Невской Лавре, произнесенные Государем слова, что «стоящее моё путешествие не похоже на прежнее» – указывают на преднамеренность. Всё это наводит на мысль, что Император замыслил что-то важное, о чём не хотел, чтобы не только знали, но и подозревали другие, что должно было сохраниться в строжайшей тайне. И не было ли, действительно, это важное намерение – «твёрдою решимостью не возвращаться Императором?»
       «Поражённый за грехи свои грустью и печалью раскаяния, тот, кого мы знаем под именем Александра Первого, был исцелён долгим подвижничеством и усердною молитвою, дарованной ему Всемогущим и Всемилостивым Богом. Он окончил жизнь свою, когда все нераскаянные убийцы, все злодеи-нелюди ушли в небытие, ибо «никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нём пребывающей». У него не было выбора, ибо по Указу Павла Первого, как по священному закону, Русский Государь не имел права отречься от престола, от своей, по словам И.А. Ильина «религиозно-священной, монархической и династической обязанности блюсти престол, властно править, спасать свой народ в час величайшей опасности и возвращать его на путь верности, ответственности и повиновения своему законному Государю». Не имея права на отречения, Александр Павлович воспользовался правом на смерть, но как Православный, он имел и здесь право лишь на мнимую смерть, о чём и говорил Авель-прорицатель Павлу Петровичу, отвечая на вопрос о судьбе династии.