Persephones

Двадцать пятый день северной войны. Мы сидели на холодной сырой земле, развороченной снарядами и усеянной гильзами. Была осень, то тёплая, с остатками лета, то ледяная, предвещающая морозную зиму. Зиму, до которой не всем суждено дожить здесь.

Вчера разведка доложила, что солдаты с той стороны всё поступают и поступают. Их привозят из тёплых регионов страны вагонами, словно выращенных в инкубаторах за считанные часы. А нас тут осталось не больше трёх сотен, четверть из которых и так уже ранена или покалечена. Не уверен, помнят ли всё ещё про нас, там, в штабе. Провизии не поступало уже около трёх суток, я уже не говорю про подкрепление. Может быть, эта война стала никому уже и не нужна из главнокомандующих нашей стороны. Может быть, мы все и так мертвы для них, мы записаны в списки погибших, мы стали призраками.

Один из солдат, совсем ещё молодой, не знаю, как его зовут, вчера попал под снаряд, правая половина туловища сильно пострадала, руки и ноги нет, стонет всё время, мы и не знаем даже что с ним делать. Периодически только что-то бормочет про тёмные силуэты перед глазами, с крыльями. Говорит такие грациозные, и движутся так плавно. Ну, мы и втолковываем, что на поле боя он, солдаты тут, не знаем когда домой его заберут. Не знаем когда и нас заберут. Некоторые хоть куда говорят, пускай уж подстрелят, а то надоело, ей-богу. Вот и я не знаю куда деваться, отступать некуда, тут, если только корабль пришлют.

…

Проснулись ночью от грохота. Прицельный обстрел. Тряхануло неслабо. Не видно ни черта, только крики главнокомандующих, толкотня, чьи-то руки, ищущие винтовки, толчки тел таких же, как и ты, всё ещё не привыкших, ошарашенных, судорожно продирающихся на свет. Один из снарядов попадает прямо в правое крыло убежища. Спустя пять минут, когда звон в ушах поутих, начинаешь снова пробираться к выходу. Во рту пыль, снова толкотня, снова чувствуешь руки чьи-то, уже под своими ногами.

Наконец схватил винтовку, на ощупь проверил магазин, вроде полный. Револьвер не сдёрнуло и то хорошо, там всегда одна пуля припасена. Выбрались наружу немногие. Кто помоложе всё ещё метались по полю во время бомбёжки. Мы осели в окопе и молились. Когда грохот стих, начались снайперские обстрелы, острые звуки выстрелов. С другой стороны пошла первая волна. Один из наших гатлингов уцелел, немало покосили наступавших. Но всё равно чертовски мало, чтобы выжить нам самим.

Когда патроны и для него закончились, начался ещё один обстрел. Рано или поздно это должно было случиться. Нам ничего не оставалось делать, кроме как самим наступать, бежать вперёд, иначе нас бы всех просто накрыло. Многие пытались уйти по левому и правому флангам, но там уже была засада. Местность был довольна своеобразная, на простиравшемся впереди поле было много камней, мелкая трава. Мы бежали, укрывались за гигантскими камнями, стреляли, затем снова бежали. Удавалось даже подстрелить иногда пару снайперов, благо и у нас ещё оставались оные. Не знаю, сколько мы так бежали вперёд, стреляли, затем снова отступали, когда становилось совсем горячо. Патронов с убитых было немало, если бы сюда ещё и еду кто носил, отстреливались бы не одни сутки так. Странно, но они и не пытались нас бомбить, играли, наверное. И мы, и они знали, что это последний бой одной из сторон. Тем временем тучи закрыли и без того тусклое солнце. Начал покрапывать мелкий дождик. Не могу сказать, сколько это всё продолжалось, и я даже начал думать, что нет меня уже на поле боя или совсем рехнулся. Одного из солдат подстрелил метрах в пяти от меня. И тут-то я и увидел тот самый чёрный силуэт, с такой еле колеблющейся окантовкой. Силуэт женский, грациозный. Словно, восходящий из-под земли и взмывающий над павшим. И были крылья у неё, очень длинные, как распрямятся, так хватит, чтобы десяток другой солдат накрыть одним махом. Я даже подумал, что газом решили нас травить, галлюцинации это. А потом увидел как свет, струящийся из невидимого лица этого существа, такой тёплый даже на большом расстоянии, направлен на мёртвого солдата. А потом когтистыми лапами существо схватила его. Взметнуло крыльями, устремилось ввысь, а в лапах был зажат солдат, только не тело его, а его серо-прозрачный силуэт, пустой внутри, но ясно видимый. Душа, может. Затем крылатое создание спикировало вниз и скрылось под землёй, не оставив от себя и следа, пройдя легко, без особых усилий.

Я сидел, приходя в себя, свист пуль отошёл на задний план, картина перед глазами повторялась одна и та же. И никак не мог пошевелиться, боялся, что и меня заберёт это неведомое создание. Наконец, решился высунуться из-за камня, за которым сидел. И увидел, как над полем летало много этих созданий. Точно так же они собирали умерших. А солдаты на той сторонне точно так же опустили ружья и устремили свои взоры ввысь, на летающих спасительниц душ. Видел, как все наши тоже стояли и наблюдали за этим зрелищем. И никто не мог пошевелиться, никто не решался помешать столь захватывающему зрелищу. Уже и страшно не было даже. А когда последнее из созданий скрылось под землёй мы все просто сели на том же месте, где и стояли, отбросили ружья и просто сидели, глядя то в небо, то на уцелевшие деревья вокруг, на землю. Точно так же поступили и наши враги до недавнего времени. Не знаю как остальные, но я понял, что теперь никто из нас всех, воюющих, уже никогда не сможет нажать на спусковой крючок. Нам уже было всё равно, возьмут нас в плен, отпустят или даже дадут уехать домой. Мы просто сидели и ждали, может, нас и заберут домой. Не знаю, что нам там теперь делать, зная, что нас уже не заберут и не представят со всеми почестями перед великими полководцами, главнокомандующими, величайшими стратегами, и не отправят на заслуженный отдых. И я тогда подумал, что может быть это большая честь, быть там, с этими существами в царстве хоть и мёртвых, но отважных.


08.10.2010