Терновый венок надежды. Ч. 5. Гл. 38-43

===========================
Часть Пятая. Матуавщина
===========================
______________________
Глава 38. ХХ век
______________________

А дальше... казалось, и вовсе мир взбунтовался. Человеческая вселенная ожила, словно огонек на фитиле бомбы:  пошагав семимильными шагами вперед в своем развитии, она при этом, почему-то, так же скоропалительно стремилась себя и изничтожить.

Начиная с XIX века, с изобретением лампы накаливания и принятием основательного решения использовать столь удивительную силу природы, энергию, с своих личностных, обыденных целях, такое великое открытие (сделанное еще до нашей эры), как  электричество, плотно входит в жизнь современника. Более того, вытесняя свечи, факелы, масляные и керосиновые лампы из домов и тьму из проспектов, оно начинает умело использоваться и для передачи информации (с помощью телеграфа, телефона, а затем и вовсе радио и "живого" телевидения). Также смогло привести в движение механизмы, тем самым начиная новую эпоху развития транспорта и техники для быта.

Но это - только начало поражающих разум перемен.
ХХ век. От первого звукового кино, дирижаблей, перьевых ручек, сборочного конвейера и до автопилота, пенициллина, аппарата искусственного дыхания, компьютера, проигрывателя, ультразвука, микрочипа, развитой авиации, космических полетов и роботов, а затем и вовсе - до зодческих деяний: экстракорпоральное оплодотворение, клонирование и выращивание искусственного сердца...

Этот мир я не узнавала, и за ним было сложно угнаться. Многие считали меня безрассудным консерватором, закостенелым призраком прошлого, ведь даже если уже и Асканио расхаживал в своем кабинете (в Арагонезе) с мобильным телефоном, то я все еще по-прежнему своим подчиненным писала бумажные письма (правда, отправляя их уже не с голубями, а почтовыми марками или курьерами...).

Но это будет потом, а сейчас, вместе с изумительными переменами становления малого отрока в великого деятеля, общество несло с собой неведомых до селе размеров и размахов разрушения. Казалось, земля разверзлась - и оттуда проступило пекло.

 Автоматические винтовки, пушки, гаубицы, танки, броненосцы, беспилотники, крейсера, подводные лодки, атомные и ядерные бомбы, болезни, химическое оружие, терроризм. Что может быть жарче огня?

То, против чего я так долго боролась в нашем "обществе", вдруг, словно болезнь, раковая опухоль, захватила, расползлась по человечеству. Отдельные метастазы внезапно ожили и начали свой активный рост, забираясь в самые укромные уголки организма, отравляя, подавляя и уничтожая не только отдельные органы (локальные конфликты с темнокожими, индейцами,  арабо-израильский конфликт и прочее), а уже ставя на колени весь мир.
Нацизм. Фашизм. Шовинизм. Эти слова перестали быть простыми терминами из газетных вырезок. Это стало - повседневностью.

Нам... нельзя было вмешиваться, и от этого только мрачнее и гаже на душе. Жуткое время... Я пыталась, конечно, в тайне от всех, помогать нуждающимся, но это были лишь капли в море, бушующем море войны, которую развязала, как бы не прискорбно было осознавать, моя родная страна, вместе со своим союзом Potenze dell'Asse.

Словно не люди. Словно не звери. Словно... призраки из кошмаров.

Я часто себе твердила, что лучше бы я проспала именно этот век, нежели воочию узрела столь невероятную бесчеловечность. Хотя, возможно, Аско и прав,  и это я наконец-то открыла свои глаза и увидела истинность происходящего: "Слишком близко подошла к очагу - и жар пылающего кострища нахально добрался до моего лица, заживо сдирая кожу, обнажив вторую, истинную, сторону звуков потрескивания поленьев в камине". Там где гром - там и молния. Где залпы пушек - там и всегда Смерть, косящая жертвенные колосья без разбору.

И вот, пока сей чудный цветок цивилизации "ежился" и распускался, в моей жизни, полной хаоса, отчаяния и безысходности, появился наконец-то тот, кто дал глоток воздуха безнадежному утопающему.

___________________________
Глава 39. Федор Алексеевич
___________________________

***
Если другие и могли молча наблюдать за тем, как мир людей сам себя изничтожал, то я не выдержала и сорвалась. Впервые солгала всем из Совета (не считая спектакля в доме Вителеццо), в том числе и Ивуару. Притворилась, будто отправляюсь в очередную деловую поездку для дальнейшего развития культуры и образования, а сама сделала через кое-каких знакомых поддельные документы и тайно отбыла на фронт... помогать, спасать раненных. Уж если не могу остановить саму войну, то, по крайней мере, должна облегчить муки тех, кто пытается защитить свой дом родной от агрессии помутившихся рассудков.

И хлопочут сестрички,
Хлопочут умело и споро,
И потеют шоферы,
Стараясь, чтоб меньше трясло.
А седые врачи
С руками заправских саперов
Почему-то считают,
Что попросту нам повезло...
С. Баруздин.



 1942 год. Село Васильково.  Госпиталь.

В здании школы-семилетки по приказу санотдела армии развернут госпиталь.
"Чистим, приводим помещение в порядок.
Поздним вечером машины автосанвзвода доставили около 100 раненых. В кромешной тьме (светомаскировка!) санитары осторожно снимают с машин тяжелораненых и переносят их на носилках в приемно-сортировочную.
Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось…» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.
Военврачи  (совсем молоденькие, только накануне войны окончили мединституты) — осматривают раненых и больных, распределяя их по отделениям. Медсестра Анисия регистрирует, заполняет истории болезни. Татьяна принимает личные вещи, я — документы, ценности, награды. Помогаем переносить раненых (санитары не успевают). В санпропускнике девочки их моют, переодевают в чистое белье, поят горячим чаем и отправляют в отделения[8] ".

Так потом будут вспоминать те, кто прошел этот ад. И это лишь - малая кроха того, что пришлось нам пережить. Увидеть воочию... чтобы потом больше никогда уже не забыть.

***
- Анисия, ты уже слышала?! - радостно вскрикнула Нинка и тотчас плюхнулась на стул, напротив меня. Глаза ее так горели от радости и предвкушения, что от удивления я выронила карандаш из рук. С интересом уставилась на девушку, хоть и с некой пугливостью: слишком давно до нас не доходили хорошие вести.

- Да ла-адно, - лицо ее вытянулось. - ТАКОЕ и пропустила!
- Война закончилась? - обмерла я в догадке, с загоревшейся надеждой.
Опешила та.
- Н-нет. - замотала головой. - Это было бы, конечно, куда лучше, но все же. Так! - злобно нахмурилась. - Не сбивай меня. Короче! К нам переводят... молоденького врача! Хирурга!!! Говорят, уже сегодня вечером будет здесь, - счастливо закивала та головой, подтверждая свои слова. Руками вмиг впилась в сидение и зашевелила, закачала ногами из стороны в сторону, словно школьница.
А затем вдруг замерла; встрепенулась - и, завалившись ко мне на стол, приблизилась своим лицом к моему, да так, чтобы глаза в глаза, и, подперев руками подбородок, завороженно, будто имя любимого, прошептала:
- Хиру-ург! Молодой хиру-у-ург! Ты представляешь?!
- Так! А ну что тут у нас?! - громко, злобно вскрикнула за нашими спинами врач Валентина Ивановна, да так неожиданно, что обе тотчас подпрыгнули на месте. - Чего разлеглась, как корова?! - крикнула та на Нинку. - Иди лучше встречай гостя и покажи, расскажи, что здесь да как!
В мгновение ока вскочила Потапова на ноги. Покраснела, побелела: ни то от стыда, ни то от радости.
- Что?! Уже?! - глаза округлились ее и руки задрожали от предвкушения.
- О, Господи! - закатила под лоб очи Ивановна. - Еще одна! Тогда сиди. Анисия, лучше ты пойди встреть его, а то эти дурочки уж совсем голову потеряли. Нашли где любовь крутить.
- Нет-нет! Я сама! - нервно задергалась Нинка и в момент кинулась к двери. А затем вдруг замерла. Взгляд на нас: - А любовь - она такая! Ей не важно, кто где и с кем, ей главное - не вовремя, с головою и до безумия!

В негодовании закачала головой врач. Тяжелый вздох - и пошагала по своим делам.

Встряхнуться, прогоняя ненужные мысли. Разворот. Взгляд в бумагу - и сразиться с попыткой вспомнить, на чем остановилась.

***
- Вот, познакомьтесь, - сгорая от переизбытка чувств, едва ли не ходором ходила, тряслась Нинка рядом с незнакомым мне мужчиной. - Это - наша медсестра, Клюева Анисия Дмитриевна. А это, - ткнула рукой на рядом стоящего молодого человека, хотя свои блестящие карие глаза все же уставила на меня, явно мечтая высказаться куда более развернуто, нежели это позволяет ситуация. Уста ее искривились в блаженной улыбке: - Соколов Федор Алексеевич.
Перевела я взор на новоприбывшего - и ужаснулась. Холодность и какая-то злоба плескались в его очах, выражая непонятное (по отношению ко мне) негодование. Губы плотно сжаты, а из груди вырвалось частое, нервное дыхание. Взволнованно сглотнула я скопившейся ком слюны и отвела взгляд в сторону.

- Ладно, - вздрогнула Потапова, удивившись лишь на мгновение нашей молчаливости. Не желая время тратить зря (разбираясь в глупостях), коснулась руки Хирурга и навязчиво потянула того за собой: - Давайте я покажу вам ординаторскую! И ваш кабинет.
- Мой кабинет? - удивился мужчина.
- Да-да. Кабинет. Ваш и только ваш!
- Зря беспокоились, лучше бы, - вдруг метнул взгляд через плечо на меня, и добавил машинально, особо уже не вникая в слова, - раненым под койки отдали...

***
Переполох из-за очередного пополнения ранеными утих, и вот уже несколько дней, как мы просто сновали, выполняя повседневные задачи, без особых, из ряда вон выходящих, событий и нужд.

Заполнить графы в последней карте - и сложить все в стопку. Поравнять. Проверить ключи в кармане. Погасить свет. Встать из-за стола - и мрачным (тонувшем лишь в свете луны) коридором податься к больным, совершая очередной, последний на сегодня, обход.
Еще немного - и добралась до лестницы. Ухватиться за перила и пуститься вниз. Буквально пару ступеней оставалось, как вдруг кто-то ухватил меня за локоть. Невольно вскрикнула, но этот "кто-то" тотчас предусмотрительно закрыл ладонью мне рот.
- Не ори - и больно не будет, - жестко отчеканил мужской голос на ухо.
Секунды на осознание - и обреченно кивнула.
Убрал руку, хотя меня все еще из хватки не выпускал. Резкий, грубый рывок, разворачивая к себе лицом (едва не упала вниз, подвернув ногу - удержал).
Узнала его:
- Что вы себе позволяете, Федор Алексеевич? Отпустите меня, - злобно прорычала я.
- Это ты что себе позволяешь? - гаркнул в ответ.
Попытки скрыть замешательство и страх:
- Я вас не понимаю.
- Да всё ты понимаешь, пиявка мерзкая. Что? На легкую добычу потянуло?!
Озарение. Притворяться больше незачем. Резкое движение - не справился. Аккуратные быстрые шаги вниз - и став на большой пролет междуэтажья, с вызовом уставилась нахалу в глаза, гордо задрав подбородок:
- По себе не судите.
- Что ты сказала?! - кулаки его сжались. Резвое движение - и замер рядом. Лицо к лицу, да так, чтобы наш шепот могли уловить только мы двое.
Но первой словом выстрелила я:
- Не тыкайте мне. Я вам не подружка. И, ко всему, не обязана перед вами, Федор Алексеевич, отчитываться, оправдываться. Это вы - новый человек... - запнулась, - сами знаете кто, здесь. А не я.
- Знаю я вас таких, "старичков", - засычал вдруг. Лицо исказилось от ярости. Глаза запылали. - Девять из десяти питаетесь, как те падальщики на трупах. - Сплюнул вбок от отвращения.
Опешила я, осознавая сказанное. Настом прокатился мороз ужаса по моей спине от его слов. Неужто правда? Поежилась.
- Чего молчите? Сказать больше нечего? - не унимался кат.
Тяжело сглотнула слюну, соскребая остатки дерзости:
- Я... я питаюсь животными.
- Ну-ну, - гневно чиркнул зубами. - Какими животными? Лося посреди деревни ловишь? Или курей из сараев таскаешь?
Пауза. За и против:
- Крысы. В подвале. Их тут полно...
Замер. Отвел взгляд на мгновение. И вновь уставился мне в глаза:
- Хоть бы дышала чаще. А то уж совсем обнаглела.
- Я стараюсь, - обмерла в стыде. Краснею.
- Плохо стараешься, - пауза; голос вдруг сменился на холодный и мерный. - Утром чтобы вас здесь больше не было.
- ЧТО? - оторопела я от услышанного. - Да кто вы такой, чтобы мне указывать? Такое приказывать?
- Старший по званию. Подчиняйтесь!
- Зубы обломите, - зарычала в лицо, давясь уже помесью обиды и ярости. - Пишите приказ о переводе - тогда поговорим. Я ничего противозаконного или аморального не делаю! Я лишь служу обществу, как и вы. И то... в последнем еще удостовериться необходимо!
Поспешный разворот, не дожидаясь участия, и безотлагательно пошагала прочь, оставив замершего в исступлении "нового Хиру-урга".

***
Резкий, уверенный стук в дверь. Мой стук. В его дверь.
Слышу, как скрипнула кровать. Тяжелый вздох. Шаги по комнате. Дрогнуло деревянное полотно.

Грубо, бесцеремонно, отнюдь не дожидаясь приглашения, вызывающе задев плечо Федора, пробивая себе дорогу, ввалилась в его комнату.

Замер в удивлении. Даже забыл как дышать.
Разворот мой около его стола - и с грохотом взваливаю  трупы крыс на столешницу (накануне иссушенные мною). Выпускаю их хвосты из хватки. Дрогнули, немного скатились те, но все же на пол не рухнули.

- Держите - и подавитесь. Через пару дней еще принесу. И ни в чем себе не отказывайте.

Моргнул. Тяжело сглотнул. Молчит.
Выжидающий мой взгляд - но не дождавшись участия, делаю разворот и подаюсь на выход.


__________________________
Глава 40. Рука об руку
__________________________

***
Ни на следующее утро, ни в какой другой час, открытой агрессии "товарищ Хирург" ко мне больше не проявлял. Я, конечно, всячески пыталась обходить его стороной и не показываться на глаза (вероятней всего, как и он сам), но здание было не таким уж и большим, как раньше казалось. А посему нет-нет да сталкивались лицом к лицу: куда не пойду, где-то вдалеке непременно маячит, или же его голос доносится из какой-нибудь палаты, или сам внезапно выходит из-за поворота (что уже не скроешься). При всем при этом здоровались мы исключительно в присутствии чужих взоров, в остальном же - словно и не замечали друг друга. И, кстати, крыс к нему в комнату я больше не носила: думаю (да и судя по дальнейшему его поведению), одного раза было предостаточно, дабы толком все уяснить. Я без сомнений рада, что он больше не предъявлял ко мне претензий. В особенности, что приказа о переводе или каких-либо других открытых контрдействий в отношении меня не предпринимал. Однако страх и осадок остались и тяготили не на шутку, порой и вовсе выводя из себя. Вот что я ему сделала? Почему должна доказывать, что я - не гусь? Вот если бы хоть какой-нибудь повод дала усомниться, тогда понимаю. Но вот так, с самого начала, не зная, кто как и где... С первого взгляда возненавидеть и обвинить в самых страшных грехах?
Да разве так можно?..
Выходит, можно.

***
- Анисия, срочно иди в операционную. Будешь помогать Соколову, - протараторила Валентина Ивановна и тут же поспешила дальше по коридору (по всей видимости, в ординаторскую).
- Я? - казалось, кто-то приставил дуло к моему виску. Не услышала та. Быстрые шаги за ней, - Валентина Ивановна, почему я? Я же ни на одной операции еще не была. А может Попова или Цуканова? Они обычно...
Замерла вдруг Черненко. Резкий разворот - и, перебивая мои слова:
- Я же сказала, что ты. Чего переспрашивать? Они все и так там. Или ты чем-то серьезным занята?
Замялась я от стыда:
- Н-нет...
- Вот и не трать время на пустые разговоры. Беги быстрее. Заждались уже.
- Хорошо, - обреченно кивнула.

Это был один из самых жутких моментов моей жизни. Я шла воочию наблюдать за тем, как заживо будут резать человека. Да и ко всему придется работать рука об руку с тем, кто меня ненавидит больше всех на свете. И, главное, за что?
Господи. Помоги...
Пусть пронесет... Пусть кого-то другого назначат! Пусть сам этот индюк откажется от работы со мной.
Хотя нет. Нельзя! Нельзя, что бы отказался. От этого еще больше проблем будет.
Так! Успокойся. Выдохни - и выброси глупые мысли из головы. Всё хорошо. Я справлюсь! И не такое проходили! И не та-ко-е!

Глубокие вдохи, пытаясь прогнать тошноту. Конечности дрожали от страха, холодило все тело, словно перед собственной смертью. Словно на эшафот иду, а не помогать спасать раненого...
Ну же, соберись!

***
Машинально постучала в дверь, оттягивая страшные события, но осознав абсурдность действий, тут же дернула полотно на себя и  зашла внутрь. Операция уже началась.
- Ну, наконец-то, - сам себе под нос пробормотал Федор Алексеевич.
- Мой руки быстрее - и к нам, - шепнула на ухо мне Наталья и живо, обратно, кинулась к столу.
- Зажим! - скомандовал врач.
А после его голос стал едва ли различимый среди нарастающего шума работающего примуса, кипятящего воду. Неспешно подошла ближе (вытирая насухо руки) - и уставилась на разрезанный живот пациента. Кожа раздвинута, а наружу проступают красные мышцы. Повсюду кровь. Даже некогда белый стол сейчас больше напоминал снег, залитый красным вином. Тошнота вмиг подкатила к горлу - и единственное, на что я была способна в данный момент, так это в ужасе закрыть глаза и тут же отвернуться.
- Не стой, протри инструменты! - гаркнула на ухо мне Попова.
 Вздрогнула я, широко распахнув веки. Невольный вдох - и запах крови заполнил весь разум. Нервно чиркнула зубами. Попытка совладать с собой.
"Инструменты. Срочно протереть инструменты!" - приказываю себе, перекрикивая, нарастающее внутри, безумие.
Мухой кинулась к подносу. Схватить баночку со спиртом - и глубоко вдохнуть, сменяя одни мысли на другие. Машинально скривиться от отвращения, но тут же и с облегчением выдохнуть. Быстрые, ловкие движения под контролем отрезвевшего рассудка. Пытаюсь судорожно вспомнить все то, что раньше изучала про подобную ситуацию. Желание не просто не обременять присутствующих, а всячески помочь облегчить сей нелегкий, героический труд умелых рук медперсонала.
Принялась кипятить бинты...
Косые взгляды на Хирурга.
Сосредоточенный, он временами морщился, болезненно кривляясь, когда что-то не получалось, а временами коротко усмехался, глаза его загорались, будто только что познал истину бытия. Все это его упорство, отчаянная борьба за жизнь другого ценой собственных мучений, страха, чувства усталости и переживаний, были невероятными, и сродными, действительно, подвигу. Возможно, маленькому, как другим покажется. Но истинному подвигу, за который нельзя не отдать дань уважения.
В какой-то момент мне даже стыдно стало за все то свое поведение, негодование в его сторону и надежды, что скоро тот покинет нас, отправившись в какой-нибудь другой госпиталь. А ведь я неправа изначально... Потому что даже те его нападки, в ночь своего приезда, ничто иное, как очередная, полная душевной боли, забота о людях, забота о тех, кто в этом очень нуждается...
Руки Федора Алексеевича активно дергались, сверкая оголенными локтями, при этом пальцы выплясывали, словно у пианиста, или, даже, вышивальщицы: тщательно продуманные, точные движения мастерски творили невероятное чудо. Смерть отступала шаг за шагом, а на смену ей рождалась великая надежда.
И вдруг наконец-то звук, такой приятный звонкий металлический шлепок: в цинковый тазик (что стоял на полу, у стола) полетел первый извлеченный осколок[9] ...

__________________________
Глава 41. Чашечка чая
__________________________



***
- О чем задумалась, подруга? - подскочила ко мне Нина и села рядом на пустую больничную койку.
- Да так, о глупостях, - криво, лживо улыбнулась я и ожила, стала дальше мотать бинты.
- Небось о Соколове, - хитро прищурилась Потапова.
- О ком? - в удивлении уставилась на нее я.
- О Федоре Алексеевиче, - заулыбалась та.
- А, - отвернулась, вновь взор на свои руки и свою работу.
- Ха! Можешь даже не отвечать. Сейчас все девушки этого госпиталя только о нем и думают.
- Да ладно? - дернулась я; тут же обернулась к ней, ища шутку, опровержение.
- Ага-а, - загадочно, утопая в собственных каких-то мечтах, протянула Нинка и хлопнула руками по коленям.
- Нашли о ком думать, - гневно гаркнула я и тут же принялась укладывать скрученные мотки в ящик.
- Ой, да ладно! Скажешь еще, что он тебе не понравился!
- Не понравился, - резко встала и прошлась к столу.
- И зря! Он - очень талантливый, добропорядочный человек!
- Откуда знаешь? - разворот и взгляд уставила на нее.
- Верка рассказывала. Она еще в прошлом году с ним сталкивалась, под Бродами. Многих спас. Говорит, буквально с того света вытащил. Другие руки опускали, место уже думали освобождать, а он нет - настаивал на своем, боролся за каждого до последнего. К награде его даже обещали приставить!
- Чего ж не приставили? И вообще, ты так утверждаешь, будто не Вера, а ты там была.
Закатила Потапова глаза под лоб, цыкнула. Вскочила с кровати:
- Вот чего ты такая недоверчивая и злобная к нему?
Молчу.
Шаг ее ближе:
- Или есть повод? И ты что-то не договариваешь? Ты думаешь, я не заметила, как вы странно отреагировали друг на друга при первой встречи?
- Показалось, - развернулась спиной, пряча глаза.
- Так и есть! Что-то было! - резко прильнула ко мне, обогнула сбоку и уставилась в лицо (навалившись на стол). - Признавайся!
- Да что ты ко мне пристала? - опешила я. Отстранилась от нее. - Нет, ничего такого. Не была знакома я с ним. Просто неприятный тип - вот и все.
- Да-да, неприятный, - не без издевки передернула мои слова Нина. - Хотя, - вдруг затяжной вдох, завлекая мое внимание. - Что не знакомы были - верю. Не зря же он так много о тебе расспрашивал.
- Че-го? - в ужасе уставилась я на нее.
Расхохоталась та.
- А говорила, что не нравится, что не волнует. Вон как покраснела!
- Показалось! - гневно гаркнула я и тут же стыдливо отвернулась. - Так что он расспрашивал?
Долгая, выводящая меня из себя, пауза. Но сдалась:
- Что-что?.. Да так: кто, откуда, когда к нам попала. Какое мое впечатление о тебе.
- А ты? - резкий разворот.
Ухмыльнулась. И вновь тянет интригу.
- Я тебя сейчас прибью, - с наигранной злобой, сквозь смех, не выдержала, прорычала я.
Захохотала и Нинка.
- Да всё хорошо, подруга. Разве я могла что-то плохое о тебе сказать? Сказала как есть: из-под Воронежа. Старательная, заботливая, умная, ловкая.
Закачала я головой в притворном негодовании. Опустила взгляд:
- Ох и Нина... поседею я с тобой.
- Вот и хорошо. Меньше на тебя заглядываться будут, - шутливо съязвила. - Правда, - внезапно добавила, - это давно было. Неделю или две назад.
Замерла я, наградив девушку недовольным взглядом:
- И ты только сейчас об этом говоришь?
-  Ну, извини. Совсем уж из головы вылетело. Это было как раз в ту ночь, когда к нам много новых раненых привезли. Я ему еще с пациентами помогала.
Скривилась я, но промолчала, лишь понимающе закачав головой.
- Ладно, мне пора на обход, - прошлась Нинка к двери. - Кстати, будешь себе чай делать - и мне завари.
- Непременно.

***

Несмелый (мой) стук в дверь кабинета Хирурга.
- Входите, - послышалось изнутри.
Стою, выжидаю.

Мгновения на осознание тому - и нехотя скользнул стул, издав противный звук. Шаги ближе - щелкнула ручка. Отворилась дверь.
Я, неловко корчась, пытаясь удержать, не разлить чай, прорываюсь в комнату.
- Можно? - выровнялась я. Смелый взгляд в глаза.
- Ну, заходите, коль уже пришли.
Прошелся. Сел за стол.
- Можно? - головой кивнула, взором указывая то на чашки в моих руках, то на его стол.
Тяжело, раздраженно вздохнул, скривился. Неспешно собрал в кучу бумаги и отложил в сторону.
- Прошу, - махнул рукой.
Подчинилась.
- Я присяду?
- Да, конечно.
Исполнила замысел.
Неловкая пауза зависла между нами.

- У вас ко мне дело? - первым отозвался Федор Алексеевич.
- Да... -  глубокий вдох, дабы собраться с мыслями, - я пришла просить прощение... за то свое неподобающее поведение несколько недель назад, а именно - мой ночной визит к вам... и крыс. Если, конечно, помните, - и тут же осеклась, прикусив язык. Чувствую, как от стыда запылали щеки.
Удивленно выгнулась его бровь. Смолчал.
- Вот и чай... заварила вам в качестве извинения, - отчаянная попытка оправдаться и достучаться до собеседника. Прорваться через его стену негодования и безучастия. - Правда, еще набралась смелости и себе заодно сделать... да предложить вам выпить со мной вместе, - криво, лживо (напугано) улыбнулась. - Эдак раскурить трубку мира на двоих.
Тягучая тишина - замер в рассуждениях, но затем вдруг несмелый, тихий смешок вырвался из его груди - лицо просияло. Серьезность, сосредоточенность и предосторожность пропали, сменившись на доброту.
Взгляд около, по столешнице. Ухмыльнулся, а затем уставился на меня:
- Чай?
Удивлению уже поддалась я:
- Остальное, б-боюсь, неприлично.
Улыбнулся:
- Чай, так чай. Хоть без сахара?
- Еще бы, - съязвила я, набравшись остатка храбрости. - Я не настолько виновата.
Рассмеялся. Прожевал эмоции:
- Вы меня тоже извините. Я был неправ. - Пауза. - Даже очень.
- Даже очень? - лицо мое вытянулось от изумления (попытка шуткой снять нарастающее напряжение).
Закатил глаза, ухмыльнулся:
- Не наглейте.
Промолчала, стыдливо усмехнувшись.
И вновь тишина пролегла между нами, режа слух.
Тяжелый вздох. Отчаянные поиски спасительной темы, дабы убрать неловкость:
- А вы...
- А вы...
Начали одновременно. Рассмеялись.
- Давайте вы первая, - поспешил Соколов.
- Хорошо, - пристыжено спрятала взгляд. Улыбка моя вновь пыталась скрыть волнение. - А вы давно на фронте?
- Почти с самого начала. А вы?
- Полгода где-то.
- Ясно...
- А вы откуда сами? Что-то не особо похожи на русского человека, - повела мысль дальше я.
Замер, ухмыляясь. Загадочный взор:
- Может быть. Но это же - Советский союз, и здесь все мы - немного русские... А так я из Смоленска.
От удивления выгнулись мои брови:
- Смоленска?
- Что? Бывали там?
- Нет, - закачала я головой. - Просто, не думала, что оттуда.
- А откуда тогда? - легкой издевкой.
- Даже не знаю,  - усмехнулась.- А учились где?
- Все там же. Смоленский государственный медицинский институт. СГМИ. Вот как раз закончил - и на фронт. А вы?
- А я... - тяжело сглотнула. - Комитет Красного Креста отправил на курсы сандружинниц, а дальше - сюда, на практику. Хотя, - запнулась я, рассуждая, стоит ли выдавать всю правду, - в свое время, посещала лекции в Оксфордском университете. Как раз, когда вот в двадцатых годах стали принимать женщин,  - стыдливо закусила губу. - и Диплом даже есть... но, как-то это.. н-не то.
- В смысле? - наконец-то оттаял от шока Федор, и едва слышно переспросил.
- Н-не могу я. Вот как вы. Взять на себя такую огромную ответственность. Я могу раны перебинтовать, уколы сделать. В конце концов, помочь провести переливание крови или поставить капельницу, но чтобы самостоятельно принять решение, от которого полностью зависит чужая невинная жизнь. Или... вот, взять и разрезать... Да, я знаю наизусть внутренне строение человека. Но... Мне сложно объяснить, - резко оборвала себя, проиграв эмциям.
- Да уж постарайтесь, - не унимался тот.
Закачала я головой, отрицая. Прикрыла на мгновение веки. Поддалась:
- Я не могу рискнуть разрезать человека, при этом одна малейшая ошибка - и всё. Он умрет. Это не стул, который можно починить. Или даже просто выкинуть и сделать новый. Сделать или купить. И тот же укол иглой мимо вены. Там тоже можно еще всё исправить. А расковырять его внутренности, там отрезать, там зажать. Там вообще ампутировать... Нет! - закачала я в ужасе головой еще сильнее. - Я - не врач. У меня нет этого стального стержня вершить чужие судьбы. По крайней мере, вот так, вплотную, непосредственно.
Тишина разлеглась между нами.
Вдруг, что-то окончательно для себя решив, с сожалением поджал губы, Соколов.
- Зря вы, - уставился мне в глаза. - Все приходит с практикой. И даже страх побороть удается лишь потом, и то не всегда и не во всем. Говорят, ты не врач, пока не потерял пациента. И каждую такую свою оплошность, или недосмотр, да черт дери, простую случайность или безысходность, при которой совершенно не было шансов спасти, воспринимаешь, как самое страшное в своей жизни. Ты клятвенно обещаешь себе, что больше такого не повторится. И стараешься, душу выкладываешь, сил не жалеешь... стараешься. А потом - бах, и снова это происходит. И, вроде, ты не виноват. Дело не в тебе или твоем решении, но... пациента, человека больше нет. Ты зацикливаешься и готов себя убить, дабы уравновесить чаши справедливости. Но толку? Его не вернуть. И тогда ты еще сильнее, с головой, уходишь в работу, тысячи спасая... взамен на ту потерю. Проходят месяцы, прежде чем ты сможешь вновь поднять голову, не коря себя. И это в лучшем случае... с таким наплывом раненых, сами видите, сколько умирают. Многие даже не успев попасть на операционный стол. В пути, в коридоре. Под взнесенным вверх скальпелем, который так и не успел коснуться плоти. Все страшно, и просто нужно пережить. А знаете, что заставляет меня каждый день вставать, идти в операционную и брать в руки нож?
Молчу. Выжидающий взгляд.
 - Сам себе задаю вопрос, - продолжил, - "Кто, если не я? Кто спасет его? Кто?" И тогда все стает на свои места. Ибо другого ответа не находится. Я там, где должен быть. И делаю то, что должен. И всякое бывает. Главное не сдаваться - и бороться за каждого, словно сам за себя. Словно себе будешь вынимать осколки  из брюха или ампутировать конечность. Не так, чтобы наверняка спасти. А так, чтобы действительно... спасти и с минимальными потерями.

И вновь пауза. Мысли разрывали голову, а нервы звенели натянутой струной.
- А чего чай не пьете? - тихо проговорил и иронически улыбнулся Федор Алексеевич. Неторопливо сам потянулся к чашке.
- Ах да, - словно ото сна очнулась я. Лживо, криво, болезненно улыбнулась, сгорая от стыда, неловкости и чувства собственной неполноценности.

Глоток, два - и отставил.
Последовала примеру.
- Вы не глушите себе голову моими мыслями. Не готовы, значит такова ваша судьба. И их тоже. Благо, в сием госпитале есть я, - мило улыбнулся, - так что пока можете не торопиться пилить людей. Я сам это сделаю за вас.
Пристыжено рассмеялась я. Щеки еще сильнее запылали. К глазам подступили слезы.
- И не переживайте, - вдруг продолжил, - тайну вашу не выдам. Такие решения принимать вам и только вам.
- Благодарю, - конфузливо спрятала глаза, живо стерла предательские соленые потеки, дабы тот не видел.
Тягучие секунды молчания...
Взгляд около... в надежде, желании, попытке сменить болезненную тему:
- Вы тут хоть уже немного пообжились? - на полках - книги, на стенах - пару фотографий и плакат.
- Да... Что тут обживаться? Так... мелочи.
Улыбнулась:
- Нравится здесь?
От удивления вздрогнули брови:
- Да. Почему бы и нет? Лекарств и инструментов мало, конечно, работы валом, но зато персонал отличный - каждый старается изо всех сил.
- А как иначе? Они - же люди. Так же чувствуют всё, как и мы. Страдают, боятся, любят и надеются... Порой, побольше нашего.
Закивал головой:
- Что есть, то есть. Вы правы. А знаете, что самое интересное, - вдруг словно ожил Соколов, переменил свою позу, немного приблизившись ко мне. Пристальный взгляд в глаза. Неожиданно рассмеялся над каким-то своим собственным суждением и закусил на мгновение губу. - На самом деле, я очень рад, что встретил вас. Вернее, - подался назад, вновь откинувшись на спинку, - себе подобного. Древнего. Нет, кончено, их пруд пруди на фронте. Но как я уже доселе высказывался, они... нечестивые в своих поступках. Пиявки... А таких, как мы с вами, я давно не встречал. Уже и забыл, как это... когда подобный нам, решаясь уйти от приказа Ордена не вмешиваться, тайно старается помочь людям пережить сие ужасное событие. Сей огромный, я бы даже сказал, ужасный отрывок, период человеческой истории. Ведь миллионы гибнут ни за что.
- За Родину, - поспешила поправить его я.
Закивал головой:
- За Родину. А началось с чего? С ни-че-го. С глупых мыслей недалеких людей. Небольшого количества людей, возомнивших себя богами. И теперь остальной мир вынужден бороться за свое будущее, за мир для своих потомков. Это - ужасно. Страшно. И бессердечно.

Печаль скривила мое лицо. Опустила взгляд.
Тягучие мысли.
И вдруг всплывает выше сказанное. А вернее та интонация, которой оно было произнесено.
- Вы осуждаете решение Ордена не вмешиваться?
Вздрогнул, словно очнувшись ото сна - тяжелых дум. Взор на меня:
- Конечно. И пусть, как они там оправдывались, не стоит менять целиком судьбу, но можно было же попытаться сократить масштабы трагедии?
Стыдливо опускаю взгляд:
- А может, они пытаются, просто, эти старания не столь заметны, как бы хотелось некоторым, а все ради того, чтобы не вызывать подозрений и не привлекать лишнего внимания.
- О да, - захохотал Федор Алексеевич. - Точно-точно! Лишнего внимания! Именно этим они и занимаются.
В горле пересохло от волнения и сосредоточения, ведь подбираю, чеканю с опаской каждое слово:
- Вам не нравится политика Ордена?
- Смотря какая. Они, словно барышня у власти, занимаются искусством, науками и прочим. Всем возвышенным - ради блага остальных, а все, что приземленное - то пахнет стяжательством в свой карман.
- Неправда, - резко выпалила я, отчего того брови тут же выгнулись в удивлении. Осеклась, сбавила тон. - Все это возвышенное и элементарные потребности нуждающихся - требуют огромных денежных вливаний, и если бы не эти старания "стяжательств", ничего бы не было.
Ухмыльнулся.
- Я как погляжу, вы - ярый приверженник Ордена.
Стыдливо прячу взгляд:
- Нет. Просто, мне не нравится, когда другие начинают рассуждать поверхностно, не вдаваясь в детали, что и откуда берется. Просто - дай и всё.
Замер, отчего я тут же уставилась на него.
- Хорошо, может, я не прав. Действительно, я не особо люблю вникать в их политику, но вы не можете не признать того, что им бы почаще выходить из своего Арагонезе и опускаться до уровня простых жителей. Прислушаться к истинным потребностям последних, которые, кстати, должны удовлетворяться в первую очередь, а уж потом все это искусство и прочее. Да и обязательно необходимо умерить пыл и амбиции Поверенных, а то уж совсем те распоясались.
- А чего вы тогда вступали в Орден? - сгорая от обиды, не сдержалась и саркастически изрекла я.
Ухмыльнулся:
- Черт, не поверите. Я много раз на эту тему думал. И что самое интересное, по ходу в этом мире вообще не осталось ни одного Древнего, который бы к ним не примкнул. Вот так и я, довольствуясь малым, живу как живу, и лишь иногда сетую на них.
- А хотели бы что-то изменить?
- Я? - удивился тот.
- Да, как война закончится. Вы бы хотели получить влияние в Ордене и что-то изменить в лучшую сторону? Ну, хотя бы попытаться.
- Даже не знаю.
- Вот видите, никто ничего делать не хочет. Все горазды только пенять.
Ухмыльнулся:
- Право, вы меня заинтриговали... Что ж, обещаю подумать. Кстати, Анисия Дмитриевна. - Замер, видимо, взвешивая за и против. - А вы бы не хотели перейти на ты? Хотя бы когда наедине, когда не обязательно соблюдать субординацию?
Робко улыбнулась я. Промолчала, сгорая в замешательстве.
- Все же... раз такая тайна между нами. Что так немыслимо, хоть и невольно, сближает.
Еще шире усмехнулась я, утопая уже в непонятных чувствах:
- Согласна.
- Вот и ладненько. Вот и хорошо, - счастливо заулыбался "товарищ Хирург" и убрал руки за голову, слегка покачиваясь на стуле. - Так, - вдруг вздрогнул, видимо, что-то вспомнив, - сколько там уже времени? - живо дернулся вбок и уставился куда-то в сторону. Последовала и я его примеру. - Ух! - Вскрикнул в сердцах. - Первый час ночи, надо же! Стоит немного покемарить. А то сегодня уже утром обещали новое пополнение.
- Да я помню... Простите, прости, что отвлекла, - живо встала со стула. Шаги на выход.
- Ну что ты? - поспешил, резко перебил мои слова. Тоже вскочил с места. Подошел ближе. - Я очень рад, что мы во всем разобрались и помирились. Просто, боюсь, что до вечера завтра не сможем даже присесть. То есть уже сегодня... Устанешь, наверняка.
- Да ладно, - мило улыбнулась. - Пойду я. Ведь, и вправду, пора...
- Давай, и выспись хорошенько.
Улыбнулась.
- Я не сплю.
От удивелния вздрогнул:
- Как?
- Как-то так, - с притворным весельем скривилась я. - Но это длинная история, а посему не сегодня.
Улыбнулся.
Открыла дверь и переступила через порог.
- Чашки я сам отнесу на кухню.
- Чашки? - живо обернулась. - А чашки, - растерянный, отчаянный взгляд забегал по столу, что слегка виднелся за его спиной.
- Не переживай. Я справлюсь.
- Хорошо, - несмело, не сразу ответила я. - Благодарю... спокойной ночи.
- Провести?
Уставилась в глаза я в испуге:
- Что? Нет, не надо. Я сама. Спасибо.
- Тогда... и вправду... спокойной ночи, - мило улыбнулся Федор и, немного подождав, пока я скроюсь в темени коридора, захлопнул за собой дверь.

______________________
Глава 42. Жертва
______________________

***
Еще небо и краской не залилось, а уже под окнами зарычали моторы новоприбывших грузовиков.

И нет, это была не ночь чаепития. Отнюдь нет: те дни давно прошли. И, казалось, с того момента пробежала целая вечность.

С Федором Алексеевичем с тех самых пор мы очень сблизились. Общие темы, надежды, старания. Порой даже стали ходить слухи о нашем романе, но это, конечно же, была полная чушь...

Мой стук в дверь кабинет Хирурга.

- Да-да, войдите.
- Привет. Не помешаю?
- Нет, конечно, - мило улыбнулся. Откинулся на спинку своего стула, руки за голову - и уставился на меня.
- Смотри, тут тебе Нинка презент передала. Боялась, что когда с обходом закончит, ты уже спать пойдешь.
Шаги мои ближе и замерла у стола.
- Да-а-а уж, - протяжно завел, - только булочек мне и не хватало.
- Не капризничай, - с грохотом (ненароком) поставила тарелку на столешницу, как раз рядом с открытой книгой. - Что читаешь? - метнула взгляд на печатный том.
- Да так, глупости. Присаживайся.
Поддалась.
- А ты ешь, давай, девушка старалась.
- Сама, что ль, испекла?
- А тебе необходимо, чтобы только сама. Смотри, подавишься.
Захохотал. Рывок вперед - и подхватил пышку. Нарисовав неописуемую радость на лице, принялся уплетать гостинец.

- Слышал? Опять про нас сплетни пускают... Людка вчера, помнишь, видела? Вот и наплела теперь... Совсем совести у людей нет.
- Ох, бабы, бабы. Неймется вам! Ну, и что ж я такое с тобой делал?
- И за руку брал, и место уступал... и едва ли жениться не предлагал!
- Надо же какой я ловелас! - закачал головой. - Просто, стыд да позор!
- Во-во, еще, не дай Бог, до Валентины Ивановны дойдет, начнется тогда тут разбор полетов.
- Да не ломай себе голову! Успокойся. Не обращай на них внимание - больше толку будет. Ибо чтобы ты не сказала, всё будет не в твою пользу.
- А ты, оказывает, эксперт в таких делах, да?
Ухмыльнулся. Смолчал.
- Нет, ну, а действительно, - приблизилась я к нему. Облокотилась на стол, умостив на ладони подбородок. Взгляд в глаза: -  Со мной то уже всё ясно. Я тебе уже не раз говорила... что вся эта "любовь" - не мое. Мне кажется, если я снова кого полюблю, то он непременно окажется предателем или каким-то... умалишенным.
Прыснул от смеха Федор:
- Если так думать, то обязательно окажется.
- Да неужели?
- Да. Ты себя настраиваешь на это, свой внутренний компас, и он тебя ведет конкретно к цели.
- Ой, - тяжело вздохнула я, - а сам? Чего сторонишься отношений? Вон по тебе вся женская половина госпиталя томно вздыхает!
 - Вся, да не вся! Ты ж то не умираешь?
Нервно цыкнула я:
- Нашел мне кого упрекнуть. Монахиню...
- Монахиню? - от удивления выгнул брови. Глаза округлились (хотя и не без притворства и шутливости).
- Образно! Ну так, как?
- Хех, - тяжело вздохнул, помедлив. Взгляд около, а затем на меня. Хмыкнул: - Эти любовные связи очень мешают работе. Невозможно сосредоточиться, думать о главном. Все время мысли где-то вдалеке. И отнюдь не с пациентом. А потому у меня зарок: пока я при деле, никаких интриг или шалостей, пусть даже и мимолетных, одноразовых. Не до этого нынче.

Мило улыбнулся, утонув в своих каких-то далеких думах.

Я лишь понимающе кивнула и опустила взгляд...
- Ладно, забирай свою последнюю булку, и я пошла. А то завтра вновь будет весело.
- Ну, давай, - торопливо исполнил просьбу. - Нинке спасибо передавай за сию прекрасную трапезу.
- Прекрасную трапезу? - перекривила я. Встала из-за стола, забрала тарелку и прошлась по кабинету. - А чего тогда так кривишься, когда ешь?
Рассмеялись оба.
- Да-к это же не крысы... притащенные ночью в кровать, - съязвил Соколов.
Хмуро (не без притворства) уставилась я на него:
- И не в кровать, а на стол я их положила.
- Ну-ну, повезло мне.
Прищурила глаза. Закачала в негодовании головой.
- А говорил, не обиделся.
- О да! Куда обижаться-то?! Это одно из самых ярких приключений в этом госпитале! - скривился. - Разве можно обижаться?
- Индюк, - злобно (наигранно) гаркнула я и вышла за дверь.

***
Не покладая рук, не приседая, не отлучаясь ни на обед, ни любой другой отдых, санитары, врачи и медсестры кружились, вертелись над новым, немалым пополнением раненых, будто от этого зависела их собственная жизнь. Каждая такая победа - словно своя собственная. Словно это ТЫ не сдался и не пал в руки Смерти. Словно это ТЫ теперь сможешь дышать и дальше, жить, будто ничего плохого с твоим телом и не случалось...

- Анисия, вы выглядите очень плохо, - вдруг подошел ко мне Хирург и с удивлением заглянул в глаза. - Вам надо отдохнуть.
- Вот и я ей говорю, - тут же вмешалась Нинка, поправляя бинт на голове у хворого. - Вторые сутки на ногах. А перед этим? Три часа сна - и вновь кинулась к больным.
 - Можно вас на минутку, - внезапно схватил меня за локоть Соколов, и не дожидаясь моих слов, потянул на себя. Не сопротивляюсь. - Что с тобой, Аня?
Пытаюсь собраться с духом, поднимаю взгляд в глаза.
- Все хорошо. Я работаю.
- Они не убегут. Иди отдохни.
От удивления дрогнули мои брови. Нет сил пререкаться. Молчу, глупо моргая и выжидая, когда тому надоест - и отпустит, а я затем примусь выполнять то, что должна.
- Тебя провести?
- Федор Алексеевич! Вы нам нужны! - вдруг закричала Зинаида Павловна и махнула в нашу сторону рукой. - Быстрее, прошу!
Нервно скривился. Выпустил мою руку из своей. Сдержано:
- Прошу, идите к себе и отдохните. Не заставляйте меня принимать меры.

Разворот - живо пошагал в нужном ему направлении.

Зашевелилась и я. Обернулась к пациенту, шаги ближе - и принялась перебинтовывать рану.

***
Через два дня еще прибыли раненые. Мест не хватало на всех, и размещать их уже было негде. Почти все кабинеты и комнаты переоборудовали под больничные палаты. Работы стало еще больше... а сил с каждым мгновением  - все меньше.

...
- Аня, Анисия, - взволновано крикнул Хирург и тут же ухватил меня за... дрожащую руку. Пресек невнятную, неуклюжую попытку сделать укол.

Резко, навязчиво подал на себя - встала с койки. Шаги в коридор, подчинилась.
Замерли за дверью.
Еле слышно:
- Когда ты последний раз ела?
Не сразу сообразила. Замялась в размышлениях:
- Два-три дня назад. Может больше. Перед тем, как я с булками вечером к вам приходила.
Лицо его вытянулось, а глаза округлились от ужаса:
- Это больше недели назад. Стой, - вдруг обмер.
Зачуяла я неладное. Живо (по крайней мере, так мне показалось) перевела взгляд на него, уставившись в глаза.
- Я знаю, что с тобой, - едва внятно прошептал. Казалось, сам себе боясь признаться. - Дело не в голоде...
Виновато забегал мой взор, ища оправдания и спасение.
- Ты их лечишь. Собою лечишь. И не только раны... Ты?
- Я выдержу.
Словно кто кипятком его обдало - моим признанием. Рот приоткрылся от шока. Ладонью спешно провел по лицу, стирая эмоции.
- Бог ты мой... - закачал головой. - Ты отдаешь отчет тому, что творишь? В любое мгновение сорвешься - и всё... Всех тут, или... как минимум, половину - перегрызешь к чертям собачьим. Да как ты вообще посмела?
- Я должна. Ведь иначе их не спасти.
- Это - жизнь! Аня, жизнь! - вдруг рявкнул на меня, а затем тут же осекся, осмотревшись по сторонам.
Попыталась это проделать и я, но не особо получилось. Хотя, вроде как, никто пока нас не застал.
- Марш к себе в комнату!
- У нас общая...
- Марш к себе в кровать. Я принесу то, что тебе необходимо - и сегодня ночью ты покинешь госпиталь. Я подниму связи и помогу добраться до Искьи. Говорят, там даже самым тяжелобольным помогают.
- Могла бы... помогла бы уже.
- Что? - переспросил Федор.
- Ничего.
- Иди собирайся. - Но только я сделала шаг в сторону, как отдернул: - Стой, на ком питалась? Кого лечила?
Секунды рассуждений:
- Журов, Засекан... Мельниченко, Перепелица... и Зотов.
- Черт бы тебя побрал, идиотка, - побелел от ужаса. Глубокий, нервный вдох. - Ладно, иди,  - слегка толкнул, задав направление моему, снующему в полусознании, телу.

______________________
Глава 43. Путь домой
______________________

***
- Вот пей, - протянул мне шприцы с багровой жидкостью. - Пей один, остальные потом.
- Что это? Откуда?
- Не думай, пей. Вещи собрала?
Перевернулась на бок, повела робкий взгляд по комнате.
- А что остальным скажем?
- Ничего. Утром уже будет приказ о переводе на передовую. Твой и мой. Вещи, спрашиваю, собрала?
- Да тут всего ничего...
- Да или нет? - рявкнул и плотно сжал губы от злости.
- Да. Давно. Я знала, на что иду...
На мгновение его глаза округлились, но совладал с собой:
- Ясно. Пей, - вновь ткнул шприц. Починилась - взяла. - И уходим.
Соскребла остаток сил - расселась на кровати.
- А больные? Что теперь с ними будет? С теми, кого лечила... - отчаянный, полный мольбы взгляд обрушила на Федора.
Скривился. Прожевал эмоции. Нехотя ответил:
- Ничего плохого. Самое страшное позади. Я их осмотрел: кровь действует. А если что и произойдет - значит, такова судьба. Со своей стороны ты сделала все возможное. Даже больше... чем кто-либо когда мог.

Закивала я головой, соглашаясь. Вынужденно... соглашаясь.
Сорвать иголку - и выпить, высосать багровую до дна, пуская безумие по своим жилам.

***
Это была поздняя осень. Стемнело рано. Под покровом ночи, как уже не раз это в моей жизни случалось, я тайно, украдкой, словно вор, покидала, сбегала из (очередного) своего пристанища.

Буквально несколько миль по грунтовой дороге - и у обочины стоял небольшой, пустой грузовик.
Ловко подскочил к кабине Соколов - и дернул на себя дверь.
Водитель испуганно вздрогнул, уставился на нас и быстро, нервно заморгал, видимо, сражаясь с остатками сна.
- А, это вы? Думал, уже и не придете.
Хирург помог забраться мне наверх, сел рядом и захлопнул за собой дверь.
- Меньше слов - заводи, - рявкнул Федор и, укутав меня в одеяло, что достал откуда-то сзади, из-за сидений, жадно обнял. Заботливо прижал к себе. - Ничего, потерпи. Скоро будем на месте...

***
Граница за границей. Военные блокпосты. Везде и всюду находились или люди, которые беспрепятственно нас проводили берез кордон, или сам Соколов предъявлял, временами даже неизвестные мне, документы, отчего тут же солдаты отдавали честь и пропускали нас.

А дальше - самолет... и я впервые взлетела в воздух. Но не страх карабкался по коже - тот практически сразу отступил, уступая интересу. Вот единственное чувство, которое клекотало сейчас во мне, борясь с туманом болезни. Мотор ужасно ревел, закладывая уши. За окном временами все застилали облака, погружая нас в бездонное молочное море. Но, не знаю почему, до безумия хотелось, чтобы никогда это не заканчивалось. Между землей и Богом. Так страшно, странно... и невероятно захватывающе.
Это была сказка. Настоящие, потрясающие чудеса!

***
И вновь автомобиль, и вновь границы, и вновь военные. Вот только это уже была Италия. И верования здесь уже были иные. И пришлось вновь вспоминать родной язык. Вспоминать прошлое.

Неаполь. Казалось, я уже не доживу, не увижу тебя... И не услышу этот родной колокола звон.
Искья. Моя родная земля, я вернулась к тебе из пекла. Я вернулась... чтобы умереть.

Еще вчера выпит последний шприц с кровью, к которой у меня теперь зависимость. И если ты не заступишься, я буду от голода лезть на стены, в жажде разодрать в клочья всё человечество. Всё, лишь бы раздобыть эликсир безумства. Я стану живым усопшим, без памяти и рассудка. Без веры и правды. Без воли к жизни, и все же алчно жаждая ее. А затем, проиграв, вовсе, угаснув, уйду...

...
Волнительные, пугающие шаги в сторону туннеля. Еще немного, еще...
И вдруг из темени отделились фигуры.
Узнала.
Среди них был Асканио...
Замерли те в ужасе. Изучающий взгляд то на меня, то на Соколова.
Аско побелел, словно мрамор, забыв как дышать, обреченно опустил руки, осунулись плечи. В глазах его плескался лишь один вопрос: "За что?"

Криво, стыдливо заулыбалась я, пряча виновато глаза.
Во рту моем пересохло - невозможно говорить, даже звук издать. Руки дрожали, словно сибирский мороз прогрызал плоть до кости. Зубы выстукивали друг о друга. Ноги немели и подкашивались. Отпусти меня Федор - тут же рухнула бы. Скоро вновь начнутся конвульсии.

Я умираю. Мой выбор. Это мой выбор.
И простите меня за него.
По крайней мере, это случится здесь. Дома. На родной земле...

Дрогнул Колони и быстро пошагал навстречу.
- Я ее заберу, - навязчиво вклинился между мной и Хирургом. Подхватил на руки - и развернулся ко входу.
- Помогите ей, прошу, - наконец-то осмелился заговорить Соколов. - Мои знакомые должны были связаться с вами. Прошу, пусть помогут. Я всем, чем смогу, отплачу. Сполна. Пусть Она поможет ей. Я умоляю вас...
Замер Асканио в удивлении. Разворот к Федору (который поспешил за нами). Онемели оба.
- Кто "Она"? - резким выпадом.
Волнение и страх обдали, окатили с головы до ног Алексеевича. Замялся в словах, словно нелепый юнец, страшащийся признаться, что обезумел, раз верит в глупые чудеса...
- Виттория... Колони... Говорят, она...
- Это и есть - Виттория... Колони, - дерзко перебил его брат. Злобно скривился, видимо, ненавидя моего друга за то, что тот позволил всему этому случиться. - Она сама себе должна была помочь, а если не смогла - значит, уже поздно.
Разворот и пошагал...
...оставив не шевелящегося, казалось, навек окаменевшего "товарища Хирурга".

В голове моей мучительно вторилась лишь одна просьба. Но никто ее не слышал, никто не мог ей внять:
"Федя, Федечка, не уходи! Не уходи, пока я еще тут! Не уходи... ты мне так нужен... Федя..."

=============
Сноски:
8 -  Источник: Война. Народ. Победа: статьи, очерки, воспоминания. – М.: Политиздат, 1983. – Т.2.
9 - по мотивам статьи " Хирургия времён Второй Мировой войны ". http://www.otvoyna.ru/medik.htm