Вспомни меня, глава 7

Маринка уснула в объятиях Борво, когда небо за окном начало светлеть. В эту ночь она не видела снов — утомлённая, она просто провалилась в блаженную темноту, успев понять, что счастлива. А когда в незанавешенное окно вместе с криком петухов и собачьим лаем ворвалось солнечное утро, ещё не разомкнув ресниц, Маринка почувствовала, что Борво рядом уже нет. Дверь была приоткрыта, и Маринка услышала его голос, донёсшийся из горницы, и ответивший ему голос Бажены. Мысли понеслись стремительно: сейчас он уйдет, и она не увидит его до самого вечера, а ей так хочется попрощаться, прижаться к его груди, хотя бы взглянуть… Маринка резко откинула одеяло, не заметив свернувшуюся калачиком кошку, и та испуганно подскочила.

— Киса, киса, прости, — подхватив кошку на руки, Маринка прижала её к груди, и та тут же заурчала. Кинулась было к двери, но тут же спохватилась, подняла с пола брошенную сорочку и, отпустив кошку, торопливо оделась и побежала вниз.

Бажена обернулась на звук маринкиных шагов и, заметив её ищущий взгляд, улыбнулась.

— Только ушёл. Счастли-и-вый! Аж светился — свечей зажигать не надо.

Разочарованная тем, что не успела, Маринка всё же не смогла не улыбнуться в ответ на слова Бажены — она и сама чувствовала то же самое. А тётка смотрела на неё повлажневшими глазами, без слов понимая её чувства, и, кажется сама была счастлива не меньше. Усадив Маринку на лавку, Бажена присела рядом и взяла маринкину руку.

— Вспомнила ты его, матушка?

Маринка покачала головой.

— Не совсем. Было что-то, будто видение — оттуда. Роща берёзовая, костры, я убегала, а он догонял. Но будто не со мной, словно со стороны смотрела, да и промелькнуло в один миг, я мало, что поняла, — девушка вскинула ресницы и посмотрела в глаза Бажены. — А вот почувствовать успела, — и запнулась от подступившего волнения: — Я люблю, тётушка, люблю… — прошептала севшим голосом, и от осознания этого, от того, что произнесла эти слова, голова у Маринки пошла кругом.
 
Она бросилась в объятия плачущей от радости Бажены, сама не в силах сдержать переполнивших её чувств. Боже, боже! И разревелась, словно девчонка, боясь поверить в то, что произошло.

— Ах ты, глупая, — всхлипывала Бажена, поглаживая Маринку по голове, — что ж ты плачешь-то? Это же радость какая!

— А я от радости, тётушка, от радости как раз, — сквозь слёзы рассмеялась девушка и вновь посмотрела Бажене в глаза. — Я ж не надеялась уже, понимаешь? Не ждала… А его просто не было в моём мире, то есть, не в моём… мой мир здесь, мой дом…

Маринка никак не могла толком выразить то, что чувствовала, мысли путались, путались слова, и она сама себя почти не понимала. Но Бажене и не нужно было слов, чтобы увидеть как лучатся глаза двоих самых близких ей людей — её детей, пусть не по крови, но по зову сердца. И не было для неё самой счастья большего, чем видеть этот живительный свет на их лицах, чувствовать, как с каждым днём крепнет и без того прочная связь, что давным давно соединила их. Не в этой жизни, и не в той — много раньше встретились их души, и вновь будут встречаться, в других мирах, бессчётное количество раз.

Вздохнув, Маринка затихла, а Бажена, погрузившись в свои мысли, всё так же гладила её по спутавшимся волосам. Она и сама любила до дрожи, и, хоть прошло уже много лет, помнила своего мужа и продолжала любить. И знала, что он ждёт её там, куда уходит каждая душа, переступив предел жизни, и что в назначенный ей час она снова увидит его, сможет обнять…

— Ты только жди меня, ладо мой, — прошептала Бажена, через пелену застилающих глаза слёз глядя куда-то в далекую даль. И показалось на миг, мелькнул милый сердцу гордый лик, и лица сыновей рядом с ним. — Милые мои, — всхлипнула Бажена, и Маринка подняла голову и посмотрела на неё, не понимая, о чём она говорит. Но по взгляду пожилой женщины тут же догадалась, что сейчас она не здесь, что на миг душа её улетела в неведомые края, чтобы встреться с теми, кто до последнего вздоха будут жить в её сердце.

— Я ведь тоже любила, Марушка, — словно очнувшись, вздохнула Бажена и посмотрела на Маринку, — до сих пор люблю… и жду. А потому знаю, что вы чувствуете сейчас, и ты, и Борво. И радуюсь за вас.

— Тётушка, — прошептала Маринка, обнимая Бажену крепче. Как много хотелось ей сказать этой доброй женщине, но от волнения девушка не могла найти слов и добавила только: — Спасибо.

— Ну что ты, милая, — вытирая глаза, засмеялась Бажена, — это я вас благодарить должна, что всколыхнули моё сердце. — Маринка лишь улыбнулась в ответ. — Налить тебе водички умыться? Я согрела.
Маринка кивнула было, но вдруг передумала и поднялась.

— Я лучше к колодцу пойду, — и засмеялась, увидев удивление в глазах Бажены.

Сжимая в руках полотенце, Маринка шла через двор и отчаянно храбрилась. Вода в колодце была холоднющей, и сердце сжималось от одной мысли снова окатиться. Но что-то внутри неё настойчиво хотело этого — от того, что так делал Борво, а маринкиной стосковавшейся душе так хотелось стать к нему ближе, хоть на шажок, хоть на чуточку. Привязанный Палаш заскулил, завилял хвостом, натянув тяжёлую цепь, и Маринка уже без страха потрепала его по морде и с улыбкой пошла дальше.

Повесив полотенце на ближнюю стенку колодца, зачерпнула ведро и отлила немного обратно, чтобы было не слишком тяжело. Макнула в воду руки, умыла лицо, шею. Минуту постояла, собираясь с духом, наконец решилась, стянула рубашку и, закусив губу, одним махом опрокинула ведро на себя. Дыхание перехватило, тело будто обожгло, и девушку в миг пробрала крупная дрожь, но Маринка, стуча зубами, зачерпнула второе ведро и, пока не пропал запал, опрокинула на себя и его. Коротко взвизгнув, она схватила потенце, закуталась и принялась растираться, с удивлением отмечая, что сегодняшнее купание показалось гораздо более приятным. Зубы всё ещё выбивали дробь, но тело от растирания начало разгораться, кровь побежала быстрее, и через несколько мгновений холод сменился жаром — даже кончики ушей горели, — тело стало легким, как тогда, после бани в лесу у отца Ведислава, и Маринка, окрылённая и довольная тем, что решилась, подхватила сорочку и пустилась бегом под радостный лай Палаша.
 
Со смехом вбежав в дом, Маринка взлетела по лестнице — Бажена лишь проводила её недоуменным взглядом; оделась, причесалась и побежала обратно. Заплетённые волосы влажно блестели, в глазах горел огонь — и они сияли, словно драгоценные камни на солнце.

Бажена как раз замесила тесто, скатала его в шар и положила в присыпанную мукой деревянную миску. Прикрыла полотенцем и поставила миску возле печи.

— Ну вот, хлебушек будет, — сказала довольно и посмотрела на сияющую Маринку: — Ах, красавица ты, матушка!

Маринка смущённо улыбнулась — она и чувствовала себя просто чудесно, будто расцвела после долгого холода.

— Садись, Марушка, позавтракаем, а к обеду на торг сходим.

— Зачем? — спросила девушка, и Бажена пожала плечами.

— А ни за чем, людей посмотреть, да себя показать, — улыбнулась она, но тут же сделалась серьёзной. — Слухи-то по городу ползут, что воевода жену себе новую взял, вот и пусть поглядят, а то наплетут небылиц. Сходим, матушка, может безделицу какую купим — зеркальце новое или ленту красную, — и опять улыбнулась, хоть в глазах её читалось лёгкое беспокойство.

Маринка тоже немного встревожилась от тёткиных слов, ей всегда было неловко выставлять себя напоказ. А теперь особенно. В городе все наверняка друг друга знают, и девушка опасалась излишнего внимания — что отвечать, если спросят, кто она и откуда?

— Тётушка, — обеспокоенно спросила Маринка, — что людям-то говорить?

Бажена задумчиво посмотрела на девушку.

— Скажем, что ты из Ружи. До города этого целая седмица пути, из наших-то там редко кто бывает.

— А если вспомнит кто?

— Могут, Марушка, — кивнула Бажена, — да только скорее всего решат, что ты просто похожа на его прежнюю жену, про уговор Борво с Ведиславом никто ведь больше не знает.

Маринка кивнула, соглашаясь — правда ведь, не прятаться же ей теперь. Иначе только больше домыслов и пересудов, Бажена права. Решив так, Маринка вскоре отвлеклась, а потом и вовсе забыла о предстоящем походе в город — они с Баженой принялись месить тесто, и это заняло её куда больше.

Маринка всегда любила чёрный ржаной хлеб, белый казался ей пресным и безвкусным, словно вата. А свежий чёрный так пах…
 
В одном из бесчисленных городов, в котором Маринке с родителями довелось пожить, рядом с их домом была пекарня, и каждое утро Маринка просыпалась и чувствовала волшебный аромат свежего хлеба. Проводив отца на службу, они с мамой шли в ту пекарню и вставали в неизменно-длинную очередь. Отстаивали по полчаса и возвращались домой с горячим и удивительно ароматным круглым хлебом, испечённым на поду. В пекарню ехали со всего города — такого вкусного хлеба больше не пекли нигде. И когда они вновь паковали чемоданы, собираясь отправиться на новое место, мама, единственный раз на маринкиной памяти, вздохнула с сожалением…
 
Она вспомнила всё это, когда руки её, впервые за недолгую маринкину жизнь, коснулись мягкого тёплого куска теста. Поначалу неловко, она всё же старательно вымешивала большой ком, подражая Бажене, что с улыбкой поглядывала, как управляется её матушка. Дело было совсем не сложным, но требовало усилий, и вскоре лоб Маринки покрылся лёгкой испариной.

— Фух, — уложив тесто в плошку, чтобы ещё раз расстоялось, Маринка накинула сверху полотенце и с довольной улыбкой отёрла лоб, испачкав лицо мукой. — Нелегко хлебушек-то даётся.

Бажена рассмеялась и смахнула полотенцем муку с маринкиного лба.

— Это с непривычки, Марушка, скоро полегче будет.
 
Но Маринка была рада этому простому, но такому важному труду. Сейчас всё, что она делала, наполнилось особым смыслом — она делала это не просто так, не потому, что надо, она делала это для своего мужа, представляла, как приятно ему будет вернуться в прибранный дом, поужинать свежей и вкусной едой, которую она приготовила сама, для него.

Хлеб подоспел в акурат к обеду, когда дела по дому были уже переделаны, и Маринка отрезала горбушку пышущего жаром хлеба и с огромным наслаждением съела вместе с кружкой холодного молока. И таким вкусным был этот хлеб, что показалось, ничего другого и не надо.

— Вот, Марушка, надень это, — Бажена протянула Маринке заранее приготовленное платье, и девушка, приняв его в руки, не смогла сдержать восхищенного возгласа. Платье было чудесное: белоснежное, тонкое, расшитое крупными красными цветами на груди и рукавах, вырез лодочкой стянут тонким шнурком с пушистыми кисточками на концах. К платью был ещё широкий красный пояс из плотной ткани и головной убор в виде высокой шапочки с красным узором и бусинами розового жемчуга.

Сама Бажена тоже принарядилась. Светло-зелёное платье, расшитое золотыми цветами, синяя верхняя юбка и золотистый кокошник с кружевами. И выглядела она такой гордой, такой красивой, словно и не было на её плечах груза прожитых лет.

— Ну пойдём, красавица моя, — улыбнулась Бажена, оглядев Маринку с головы до ног, — пускай полюбуются.
 
Как ни старалась Маринка не волноваться, непослушное сердце всё же заколотилось, и ладони похолодели. Но Бажена ободряюще пожала её руку:

— Не переживай, дочка, всё будет хорошо.
 
Они спустились с крыльца, и взгляд Маринки снова упал на засохшую берёзку с поникшими тонкими ветвями.

— Тётушка, — ухватила она за рукав идущую впереди Бажену, и та оглянулась, — а почему берёзка погибла?

Взгляд женщины заволокло печалью и у самых ворот она приостановилась и посмотрела Маринке в глаза.

— Это твоя берёзка, дочка, — сказала она с грустью, — вы с Борво её посадили, когда поженились. А когда… — Бажена запнулась, подбирая слова, — когда тебя не стало, и она тоже умерла. Вот только… столько лет прошло, а она всё стоит, словно тоже ждала тебя всё это время.

Маринка только вздохнула, поражённая — сколь велика сила любви, как крепка связь не только у связанных этим чувством людей, но и тех, кого в маринкином мире большинство считает бездушными созданиями! А она есть, душа, и какая разница, в чьём теле она заключена — человека, животного или белоствольной берёзки. Вот оно, доказательство. И, повинуясь внутреннему зову, подошла, обняла тонкий ствол и прижалась лбом к холодной коре.

— Вернись, — чуть слышно прошептали губы, — как я вернулась. — Руки сами взлетели вверх, стянули шапочку и выдернули ленту из косы. Маринка бережно обвязала белоснежный стан и показалось, что в ответ чуть шевельнулись безжизненные ветви. А может, то был только ветер…
 
Как подошла Бажена, девушка не заметила, лишь когда женщина тронула её за плечо, обернулась и встретилась взглядом с её добрыми глазами.

— Ну пойдём, пойдём, матушка, — ласково обняла она Маринку, и та послушно пошла за ней к воротам.

День был ясный, жаркий, по-настоящему летний, но Маринка, погружённая в меланхолию, не замечала ни яркого солнышка, что неспешно катилось по чистой небесной лазури, ни домов на улице, мимо которых шла, не слышала, что говорит Бажена. Сколько ещё открытий ждет её в этом мире, сколько ещё откроется тайн?

Маринка продолжала идти в задумчивости, не заметив, что Бажена приотстала, а сама она уже миновала улицу. Перед глазами вдруг выросла высокая стена, огромные вытянутые книзу щиты на ней — что это? И вдруг стена дрогнула и разверзлась, и прямо на Маринку выскочил всадник. Девушка испуганно метнулась в сторону, а воин осадил коня, и тот присел, всхрапнул, мотнув головой, и переступил мощными мускулистыми ногами.

— Марёна? — донеслось сверху, и Маринка, вскинув глаза, изумленно узнала во всаднике своего мужа. — Ты что делаешь здесь?

— Матушка! — подлетела запыхавшаяся Бажена и ухватила Маринку за локоть, — что ж ты не подождала? — и тут же увидела Борво: — Ой, сынок, а мы вот на торг решили сходить.

Растерявшаяся Маринка только молча переводила взгляд с тётки на мужа и обратно. Борво спрыгнул с коня, подошёл к жене вплотную и спросил сурово, не глядя на Бажену:

— На торг?
 
Тут же нахлынули недавние чувства, и сердце маринкино замерло, стоило лишь заглянуть Борво в глаза. А под его пристальным взглядом взволновалась ещё сильнее и не смогла ответить, лишь мельком отметила, как закивала Бажена.

— Зачем? — Борво по-прежнему не отводил от Маринки потемневших от поднимающегося гнева глаз, густые тёмные брови сошлись к переносице. Он положил руку ей на плечо, и Маринка тут же поняла, что сейчас он просто развернёт её и отправит домой. Его намерение так ясно читалось на суровом лице, что Бажена тоже это поняла и поспешила вмешаться.

— Борво, — тихо сказала женщина, подойдя к нему совсем близко, потому, что прохожие начали поглядывать в их сторону с интересом. Тот глянул на тётку и тут же снова вперил взгляд в маринкино лицо, не обращая внимания на то, что творится вокруг, что позади него выезжают из ворот другие всадники и поглядывают на воеводу, пряча в усах улыбки. — Борво, — повторила Бажена с нажимом, и он всё же обернулся к ней. — Ты же не собираешься её прятать? — слегка кивнула она на Маринку.
 
Он хотел было ответить сразу — то, что чувствовал, — и это было бы именно: «Собираюсь!», но будто запнулся о невидимую преграду, ещё раз глянул на Маринку, и ладонь его сдавила её плечо. Качнул головой и, словно через силу, сказал:

— Нет. Ты права, Бажена, — но во взгляде его ясно читалось: «Хотя, очень бы хотел…»
 
Не сказав больше ни слова, он вскочил в седло и, полоснув Маринку синевой горящих глаз, тронул коня, направляясь вслед за остальными воинами к восточным воротам.

— Надо же было так угадать, что на их выезд попали, — перевела дыхание Бажена и нервно улыбнулась. — Крутой нрав у муженька твоего, сама, будто девчонка, перед ним робею, а ведь он сыновьям моим по возрасту ровня. Ну пойдем, пойдем, матушка, — вздохнула она, увлекая провожающую мужа взглядом Маринку за собой.

Теперь Бажена не отпускала маринкиной руки и крепко сжимала пальцами её локоть. Встреча с Борво взволновала тётку, и она ощутила двойную ответственность за Маринку. После того, что случилось тогда, и теперь, когда она вернулась после стольких лет ожидания, Борво будет беречь жену пуще собственной жизни, и случись что, не простит этого Бажене. Размышляя об этом, она в какой-то миг едва удержалась, чтобы не повернуть домой, но справилась с охватившими её чувствами, пообещав самой себе, что глаз с матушки своей спускать не будет. Но всё же заметно нервничала, и Маринка успокаивающе положила ладонь на вцепившую в её локоть баженину руку.

— Не волнуйся, тётушка, — улыбнулась она, хоть сама волновалась не меньше — только её волнение было вызвано не страхом перед Борво, а неожиданной встречей с ним. Страха Маринка больше не испытывала и, хоть уже успела понять, что муж её не слишком покладист, но была уверена, что он вовсе не тиран.
 
Всю дорогу Маринка только и делала, что думала о Борво. И едва замечала, что происходит вокруг. Встречные прохожие бросали на неё любопытные взгляды, оборачивались вслед. Бажена шла с непроницаемым выражением, гордо подняв голову, и только пальцы её так сильно сжимали маринкину руку, что причиняли девушке боль, но даже этого Маринка не замечала. Для неё словно взошло ещё одно солнце — только её, — и оно согревало Маринку своим теплом, ослепляло так, что она не видела ничего — лишь лицо мужа, его глаза, не гневные, а любящие, наполненные внутренним светом — как прошлой ночью, — только для неё одной.

— Матушка, смотри-ка, — вырвал Маринку из грёз голос Бажены, и девушка, очнувшись, растерянно осмотрелась.
 
Она совсем не заметила, как они оказались на торге — так сильно замечталась. Вокруг было шумно и людно, и Маринка тут же почувствовала себя неуютно — слишком много народу. Бажена с улыбкой указывала на один из прилавков, и Маринка увидела аккуратно разложенные разноцветные ленты, мотки тонких кружев, гребни — большие и маленькие, деревянные и костяные, покрытые позолотой или украшенные жемчужинами; брошки и подвески, словно обсыпанные мелкими камушками, горели на солнце. Бажена потянула Маринку поближе к прилавку, и продавец, пожилой невысокий мужчина, приветливо улыбнулся — чего желает прелестная дева? Но, поймав взгляд Бажены, осёкся и вопросительно поднял брови. Тётка едва заметно кивнула и вновь горделиво выпрямилась, а торговец, глянув на Маринку с затаённым интересом, поклонился и отступил в сторону, открывая дверь позади прилавка.

— Проходите сюда, — пригласил он, и Маринка вслед за Баженой переступила порог небольшой лавочки.

Кивнув кому-то на улице, хозяин прикрыл дверь, и в маленьком помещении сразу стало тихо и очень уютно. Кроме них, в лавке была лишь одна посетительница, но она была так увлечена выбором украшений, что даже не обернулась в сторону вошедших. Женщина за прилавком, немолодая, но очень миловидная — жена хозяина, — предлагала посетительнице то одно, то другое, но девица лишь капризно надувала губки и мотала головой.

— Что же предложить прекрасной жене нашего воеводы? — улыбнулся торговец и повел рукой, приглашая посетительниц осмотреть товар.

Голос торговца был тихим и мягким, но девица у прилавка, услышав его слова, резко обернулась, и, едва глянув на Бажену, во все глаза уставилась на Маринку. Тонкие чёрные брови изломились в изумлении, алые губы приоткрылись, а с безупречно очерченного лица вмиг сбежали все краски. В карих глазах на мгновение появилась растерянность, и лицо девушки приняло выражение обиженного ребёнка, но юная красавица тут же взяла себя в руки и мимолётная растерянность сменилась надменностью — только тяжело вздымающаяся пышная грудь выдавала её волнение.

— Значит, правда, что люди болтают? — забыв про украшения, девица шагнула к Маринке, не отрывая от её лица цепкого взгляда.

Глаза её, будто две спелые вишни, могли бы быть тёплыми, но сейчас смотрели оценивающе и даже враждебно. Маринка, не понимая, отчего девушка так себя ведёт, застыла на месте, а девица, по-прежнему не сводя с неё взгляда, медленно обошла Маринку кругом, остановилась напротив и усмехнулась.

— Что же Борво, помоложе себе жену взять не мог? — треснутым колокольчиком прозвучал в тишине лавки её голос. — И платье, — девушка презрительно скривила губы, — совсем небогатое. То ли дело у меня.

Девица огладила свой стан, вскинула подбородок — должно быть, привычно красуясь, — и взгляды всех, кто был в лавке, невольно притянулись к её ладной фигурке. Девушка была хороша! Каштановые волосы с медным отливом заплетены в толстую косу, расшитое очелье украшено серебряными подвесками в виде звёзд, сарафан из алого шелка и тонкая белая блуза не скрывали прелестей молодого тела — высокая грудь, тонкая талия, подчёркнутая широким, плотным поясом, и округлые бедра должно быть притягивали немало мужских взглядов. И красавица наверняка это знала. Совсем юная — лет восемнадцать, не больше, — она была уверена в своём превосходстве и сейчас смотрела на Маринку сверху вниз, а в вишнёвых глазах читалось презрительное высокомерие.

Маринке, совсем не искушённой в женских интригах, тем не менее сразу стало понятно, что девица попросту… ревнует — должно быть, у кареглазой красавицы были виды на Борво. В груди неприятно кольнуло — она ведь совсем ничего не знает о прежней жизни своего мужа, может, такие вот девицы и вились вокруг него все эти годы. Красавица по-прежнему сверлила Маринку взглядом, а та не знала, что ответить — она ведь и правда намного старше и далеко не так хороша…
 
Но тут вперёд выступила Бажена. Оттёрла девицу, закрыв собой Маринку, и упёрла руки в бока.

— А ну-ка уймись, Гордея! — вскинув голову, строго проговорила тётка. — Это тебе рядиться да украшаться надобно, чтобы замуж поскорее выскочить.
 
При этих словах девица поджала губы, большие глаза в обрамлении густых ресниц, сузились — похоже, Бажена знала её слабое место.

— Да только не берут, — нанесла Бажена ещё один удар, и девица вспыхнула — даже тонкая шея её покраснела.
 
Но смятение юной красавицы длилось недолго. Тонкие пальцы сжались в кулачки, вишнёвые глаза гневно сверкнули, дыхание участилось, а губы растянулись в приторной улыбке.

— А ты бы помолчала, Бажена. Ты у Борво вообще на птичьих правах — приживалка, фу! Он же содержит тебя только из милости, — даже стоя позади Бажены, Маринка увидела, как опустились, поникли тётушкины плечи. Женщина склонила голову, и юная нахалка победно улыбнулась. — Погоди, вот обживётся она, — девица полоснула горящим взглядом Маринку, — и погонит тебя, бесприютную нищенку, со двора. Будь я женой Борво, так бы и сделала.

Бажена совсем сникла, и Гордея, довольная собой, улыбнулась так, что Маринке невыносимо захотелось её ударить. И, повинуясь порыву, девушка шагнула вперёд:

— Да как ты смеешь! — Маринка уже занесла руку и успела увидеть мелькнувший в карих глазах Гордеи страх, но тут Бажена бросилась между ними:

— Не надо, Марушка, что ты! — тётка обхватила Маринку за плечи. — Ну её, гадюку, пускай шипит, и посмотрела на Гордею: — Шла бы ты, девка, по-добру, по-здорову.

— Пойду, правда, — девица снова смерила Маринку взглядом, в глазах блеснул недобрый огонёк. — Только всё равно я его уведу, — сказала тихо, но слова её услышали все.

Бажена ахнула, хозяин с хозяйкой недоумённо переглянулись, а Маринка задохнулась от наглости невыносимой девицы. Гордея, наслаждаясь произведённым эффектом, торжествующе рассмеялась и пошла к двери, но у порога не удержалась — обернулась и повторила:

— Уведу, так и знай! — и змеёй выскользнула из лавки.
 
В небольшом помещении повисло неловкое молчание. Маринка, натянутая, как струна, продолжала смотреть на захлопнувшуюся дверь, Бажена всё ещё держала её за плечи и с тревогой заглядывала девушке в лицо, хозяева лавки замерли по обе стороны широкого прилавка.

— Кто это? — наконец обернулась Маринка и посмотрела на Бажену.
 
А та невольно прижала к губам руку, увидев сколько боли в серых глазах её матушки.

— Да никто, — торопливо ответила тётка, — купца одного вдового дочка. Единственная кровиночка, — продолжила было язвительно, но тут же вздохнула горько: — Всю душу в неё отец-то вложил, и вон что вышло. Змеища! — в сердцах, Бажена топнула ногой, но тут же спохватилась и оглянулась на хозяев.

Мужчина, неловко улыбнувшись, шагнул к ним, предлагая взглянуть на товар, но Маринка лишь покачала головой. Она и так-то не особенно любила всякие побрякушки, а после встречи с Гордеей настроение пропало, и девушке хотелось лишь одного — поскорее вернуться домой.

Хозяин, стараясь скрыть разочарование, открыл посетительницам дверь и так и стоял, глядя женщинам в след, пока они не скрылись из виду. Потом вздохнул и, отпустив невысокого светловолосого паренька, что подменял его, пока хозяин был занят в лавке, встал за прилавок.

Бажена видела, что Маринка совсем сникла и вовсе не интересуется разложенными на прилавках товарами. Желая её отвлечь, женщина водила свою матушку от прилавка к прилавку — ведь на торге у них чего только не было! И шелка мыслимых и немыслимых расцветок, привезенные из-за моря, и богатые меха, искусно выделанные местными скорняками, и безумно дорогие кружева — тонкие, словно паутина; деревянная, берестяная и глиняная посуда теснилась на широких прилавках, сверкали драгоценным блеском украшения; с другой стороны аппетитным духом манили к себе разные яства — сдобная выпечка, местный мёд и заморские сласти, копчёные мясо и рыба; тут же неподалёку расположился торговец диковинными птицами, и они чирикали на разные голоса, порхали в своих клетках — яркие, разноцветные — и прилавок обступили девушки и молодые женщины, восхищенно переговаривались, ахали и смеялись, пытались потрогать яркие пёрышки пернатых невольников через тонкие прутья, но у Маринки эта картина восхищения и радости не вызвала — эти прекрасные птицы должны жить на воле, а не в клетках.

Отчаявшись увлечь Маринку хоть чем-то, Бажена повернула к дому и, увидев на углу пёстро одетого китайца с разноцветными бумажными фонариками и яркими веерами, сделала последнюю попытку и показала на прилавок улыбающегося иноземного торговца рукой, но и тут Маринка лишь равнодушно скользнула взглядом по качающимся на ветру шарикам и опустила ресницы.
 
Всю обратную дорогу женщины молчали. Бажена, догадываясь, какие чувства обуревают её матушку, с разговорами не лезла, только крепче сжимала маринкину руку, желая поддержать и ободрить, и только мысленно на чём свет стоит ругала себя, что потащила Маринку в ту самую лавку. А заодно и нахалку Гордею, что посмела сказать такие слова о чужом муже. Все в городе знали, как отчаянно хотелось юной прелестнице завлечь сурового воеводу в свои сети — и не потому, что любила сильно, а уж больно честолюбива была девица, привыкла получать всё, что только пожелает. Да и отец её был совсем не прочь породниться с Борво, вот только сам воевода на Гордею и не смотрел. Люди удивлялись — хоть и не мальчик давно, но статен, силён, красив, — неужели не хочется женской ласки? Да и сыновей-дочерей нарожать и вырастить. А он всё один. Никому ж невдомёк было, что он свою единственную все эти годы ждал.
 
А Маринка… Маринка впервые в жизни терзалась от ревности — жгучей, больной. Она когтями царапала самую душу, навевала ужасные образы — вот Борво обнимает Гордею, склоняется к алым губам, и юная красавица смеётся, играет, изгибается в его руках, притворно упирается ладошками в могучую грудь, а глаза горят, манят… И так ярко это представилось, что Маринка зажмурилась, прижала ладони к лицу — как, как ей соперничать с такой девушкой? Ведь правда, правда всё, что она говорила — она моложе, красивее…

— А вдруг и правда уведёт? — в страхе ахнула Маринка, не заметив, как мысли облеклись в слова, и с мукой глянула на Бажену.

— Да бог с тобой, матушка! — всплеснула руками тётка. — Ты что говоришь-то? И думать о таком не смей! — она обняла Маринку, прижала к себе, и та склонила голову тётке на плечо, прижалась, отчаянно желая избавиться от рвущей сердце боли. А Бажена зашептала топливо: — Да разве ждал бы он столько лет, матушка? Сама подумай. Да он все эти годы только тобой и жил. Ух, змея! — погрозила она рукой невидимой Гордее, из-за пустой злости которой страдает её девочка. — Ну будет, будет тебе, милая, — запричитала она, услышав, как всхлипнула на её плече Маринка, — это ж всё от злости она, от бессилия, поняла, что такого видного жениха упустила — вот и бесится. Ну будет, моя хорошая, вот и пришли уже… — тётка снова тяжко вздохнула и, покачав головой, толкнула створку ворот.