Баловство

     На многие километры от деревни Хмелино простираются одни только поля. Будто лоскутное одеяло, они укрывают покатые холмы и бескрайние равнины. От горизонта вьется, небрежно брошенная, потертая лента дороги. Она пронизывает Хмелино насквозь, словно овальную бусину и снова убегает вдаль. Где-то далеко эта серая лента вплетается в сложную систему урбанистического узора, обвисая под тяжестью страз и бисера. А здесь пахнет полынью, и грозы случаются небывалой силы, неистовые и суровые.
     Хмелино – деревня маленькая, около пятидесяти дворов. Проезжему может показаться, что жизни здесь и вовсе нет. Подалась она покорять столицы, оставив на лавке пару старушек и грязную девчонку, что копается в лопухах под забором.
     Одной ночью, по-хмелински густой и тихой, местному трактористу Паше Ивашину не спалось. Накануне, бригадир Сапко абсолютно незаслуженно нанес ему обиду. Паша задержался с обеда всего на двадцать минут, за что, при всей бригаде, был назван «лентяюгой» и «алкашом». А, между тем, выпил он всего пятьдесят грамм. Нашел алкаша! И теперь, лежа на мягкой перине, под боком у жены Оксаны, он представлял, как беспощадно бьет начальника. Сначала в челюсть, от чего тот падает навзничь, нелепо раскинув руки в стороны, потом подбегает и, что есть мочи, тычет Сапко в бока резиновыми сапогами. Бригадир корчится от боли и жалобно вскрикивает, но Ивашина уже не унять. Так тебе! Так тебе!
     Разгорячившись до предела в воображаемой драке, Паша соскочил с перины, накинул телогрейку и вышел за порог. Попав в прохладные объятия ночного воздуха, Ивашин немного успокоился и достал самокрутку. Но, едва он успел закурить, как тишину разрезал приглушенный женский крик. От испуга Паша выронил сигарету и попятился назад. Крик повторился, и он узнал голос соседки Нади Шиловой.
     В деревне было давно известно, что супруг ее Коля, приняв на душу пол-литра, частенько брал на эту же самую душу грех и колотил жену. Тоже, разумеется, от души. Соседи предпочитали не вмешиваться в сложные отношения четы Шиловых. Однако, послушать и обсудить подробности очередной семейной драмы, многие были не прочь. Сельская жизнь небогата событиями, а без них беседа не особо клеится.
     Ведомый любопытством, Паша застегнулся и, как был, в телогрейке и семейных трусах, бесшумно пошел к соседской калитке. Заперто не было. Пожалуй, единственным сокровищем Шиловых являлась вечно сопливая и прыщавая дочка Женька, и та жила в городе, в общежитии швейного училища. Прокравшись мимо спящего пса Балета, Паша приблизился к окну и заглянул внутрь. Увиденное выходило далеко за пределы его представлений о взаимоотношениях между полами и сложившегося за сорок лет мировосприятия. Он часто заморгал и выпрямился, забыв о конспирации. В середине комнаты, в совершенно неприличной позе стояла Надя. На ее тощих, длинных ногах были надеты черные ажурные чулки на поясе, с задней части которого свисало что-то вроде хвоста. Выше талии Надя была совершенно голая! Ее стройную, тонкую шею обхватил кожаный ошейник. Темные, распущенные волосы покрывали плечи, а наверху головы были прикреплены маленькие рожки. Коля стоял рядом. На нем были высокие сапоги и трусы-бикини. В левой руке он держал поводок, тянущийся к ошейнику на теле жены, в правой – прочный хлыст, которым он, то и дело хлестал ее по обнаженной спине. При этом Коля ритмично приседал на полусогнутых, с крайне сосредоточенным видом, а Надя издавала истошные крики.
В рождественские вечера, Паша неоднократно смотрел советскую киноленту о том, какая чертовщина творится порою на хуторах. Но следующим своим действием Коля напрочь перечеркнул всякую связь с кузнецом Вакулой. Глаза Паши округлились, словно ягодицы Оксаны после женитьбы. Он открыл рот и, в первый раз за последние тридцать девять лет, оттуда потекли слюни.
     В крайне взволнованных чувствах, Павел вернулся домой и лег в постель, даже забыв снять телогрейку. Уснуть этой ночью ему так и не удалось. Когда наступило свежее, влажное утро, пашина голова болела, словно не он ночью бил бригадира, а совсем наоборот. Собираясь на работу, Паша был полностью погружен в свои мысли. Оксана даже поинтересовалась, не захворал ли он часом.
     Выйдя на улицу, он увидел Колю, который копошился в багажнике своего старенького «запорожца».
     – Привет, сосед! – произнес Паша как-то наигранно.
     – Привет! – бодро ответил Коля. Щеки его горели здоровым румянцем.
     – Нешто опять сегодня ночью чего с Надькой не поделили? – аккуратно поинтересовался Паша.
     – А ты слышал чего? – насторожился Коля.
     – Да так, не спалось.
     – Не спится, так нечего уши развешивать!
     – Да я это, ничего такого… так случилось чего? – не унимался Паша.
     Коля захлопнул багажник и лицо его расползлось в довольной улыбке, словно румяный калач в духовке.
     – Да побаловались мы чуток. Так, ради интересу, понимаешь?
     – Понимаю, – вздохнул Паша. – Ну, бывай, сосед, на работу пора.
     Он пожал колину руку и побрел к своему трактору.
     «Вот, значит, как люди живут. С интересом! Здесь напашешься, устанешь, как собака, вечером помоешься, приласкаешься, а она тебе – кукиш под нос. Поколотить, что ли? Говорят ведь: бей бабу молотом – будет баба золотом».
     Тяжелые думы мучили пашино сознание весь день. Он даже не доел обед и отказался от выпивки. К вечеру Ивашин понял, что нужно что-то предпринять. В связи с мощными габаритами Оксаны, перспектива воспитательных мер посредством физической силы представлялась опасной. Оставались только мирные переговоры.
     Седые сумерки повисли над селом. Темный барвинок, оплетающий заборы и деревья, стал казаться густыми зарослями. Плотно поужинав, Оксана переоделась, распустила косу и взбила перину. Паша достал из-за печки припрятанную чекушку и принял сто грамм для храбрости. Затем он взял на веранде большую сумку, в которой хранил инструменты, и отправился в спальню. Оксана сидела на кровати и бегло просматривала свежую газету. Увидев мужа с поклажей, она кинула суровый взгляд поверх очков.
     – Ты чего это свой грязный баул сюда тащишь?
     – Жена! – заговорил Паша, с таким скорбным лицом, словно собирался сообщить о чьей-то кончине.
     Оксана испугалась и привстала.
     – Ну?
     – Мы живем с тобой уже двадцать лет.
     – И чего?
     – Чего-чего, – перекривил Ивашин, – ничего хорошего!
     – Опять нахрюкался, скотина, – заключила Оксана.
     – Да что ты сразу браниться, не пил я! Просто нет больше мочи терпеть твое равнодушие!
     На лице Оксаны появилось удивление. Еще ни разу в жизни Паша не употреблял этого слова.
     – Паш, тебе плохо, что ли?
     – Плохо, Оксаночка. Очень хочется мне жить, как все люди.
     – Это как же?
     – С интересом! – выпалил Паша.
     Оксана поняла, что дело серьезное. Лексикон мужа серьезным образом расширился. Она опустила с дивана пухлые ноги и уставилась на него.
     – Ну, выкладывай, дуралей, чего надумал?
     – Ксюша, я это… хочу чуток побаловаться.
     – Дак на прошлой неделе баловались, окаянный.
     – Хочу по-другому! С интересом! – Паша сделал загадочное лицо.
     – И как это?
     Он поставил на пол торбу и начал извлекать оттуда различные предметы, попутно объясняя их предназначение. Первым появился ошейник с тонкой цепочкой, на которой раньше сидел недавно усопший пес Кузьма. Затем креативное мышление Павла нашло применение конскому седлу, оставшемуся от деда, и кожаному хлысту, которым погоняли овец. Также здесь были черные капроновые колготки, купленные в ларьке у сельсовета. Довершал композицию коровий колокольчик, который, вплетенный в косу, должен был составлять изюминку туалета. Павел рассказывал с невероятным воодушевлением, не глядя на жену.
     Закончив говорить, он поднял голову. Энтузиазм вмиг соскочил с его лица. Такой он видел Оксану только раз в жизни, когда в двадцать пять, она застала его за поцелуями с соседкой Клавкой. С перекошенным от гнева лицом она, несмотря на свой вес, проворно соскочила с постели, схватила хлыст, и, с молниеносной быстротой защелкала по тщедушному телу мужа.
     – Сволочь! Скотина! На тебе интерес! Ирод проклятый!
     Удары нещадно жгли кожу новатора, оставляя на ней красные следы.
     – Не надо, не надо! – кричал избиваемый. – Прости, Ксюша!
     – Так тебе! Так тебе! Психопат! Озабоченный!
     – Оксана, чего хочешь проси!
     – Гадина! – она остановилась и провела ладонью по мокрому лбу. – Значится так. Чтоб на всю следующую получку вместо табака своего вонючего и водки, купил мне новые тухли, понял! Как у жены президента, ясно?
     Паша всхлипнул и согласно закивал.
     – Пошел вон! – сказала Оксана и, отвернувшись, снова полезла в кровать.
     Ночь Павел провел на старом матрасе, лежавшем на веранде. Ранним утром он встал и, не позавтракав, отправился на работу. У ворот соседского дома Колька снова проводил хирургические операции на своем ветхом «запорожце». Паша втянул голову в плечи и зашагал к трактору, желая остаться незамеченным.
     – Эй, сосед! Чего не здороваешься? – Коля бросил на землю замасленное полотенце и направился к Паше.
     – Здорово, – тихо отозвался тот.
     Подойдя ближе и увидев бордово–синеватые следы от поцелуев кнута, Коля присвистнул.
     – Чего стряслось-то?
     – Да так, побаловались вчера маленько.
     – Ого! Эк она тебя балует!
     – Да уж, – вздохнул Паша. – Ну, бывай, сосед.
     Он развернулся и поплелся восвояси.