Склеп

     – Сколько ты вбухал в это дело? В общей сложности?
     – Около трехсот тысяч.
     Алексей Степанович громко присвистнул, с укоризной глядя на Кирилла. Тот с раздражением махнул левой рукой, мол, сам знаю, что идиот, не сыпь соль на долговые расписки.
     – Коньяку хочешь?
     – Хочу.
     – А ты, Ник?
     – Я всегда.
     Алексей Степанович с видимым усилием извлек тучное тело из вращающегося кресла и, переваливаясь словно крупный сытый медведь, прошел к шкафчику со стеклянным баром. Его безудержная любовь к сладкому и жирному в последние два года стала на лицо. А также на живот, ягодицы и прочие массивные части тела, которые Морин теперь носил с трудом.
     Разлив по трем коньячным бокалам темно-янтарное содержимое миниатюрной бутылочки, он осторожно подал выпивку приятелям.
     – Сколько ты сейчас должен?
     Прежде, чем ответить, Кирилл щедро отхлебнул из бокала. За один последний месяц он, казалось, постарел лет на десять. Виски припорошила первая седина, а вокруг рта пролегли глубокие морщины, от чего его худое бледное лицо оставалось угрюмым, даже когда он улыбался.
     – Восемьдесят тысяч.
     – Мне столько за всю жизнь не заработать, – уныло покачал головой Ник. Из всех знакомых и коллег Зотова только Алексей и Кирилл – старые университетские товарищи – знали, что за модной американизированной кличкой скрывалось вовсе не популярное имя Николай, а весьма редкое, можно сказать, экзотическое русское «Никифор». Зотов с детства стыдился своего неординарного имени и представлялся Ником.
     – И когда истекает срок?
     – Через неделю.
     – Ну, предположим, тысяч тридцать я тебе займу. У меня сейчас больше и нет, все остальное в товаре. А где возьмешь остальное?
     – Почку продам, – съязвил Кирилл.
     – Э, брат, за пятьдесят штук придётся обе продавать.
     – Вот и отлично. Все проблемы сразу закончатся.
     Последняя фраза была произнесена с такой серьезностью, что Алексей и Никифор переглянулись с беспокойством. Не подумывает ли горе-предприниматель и впрямь наложить на себя руки?
     Два года назад в офис небольшой фирмы Кирилла Задорожного пришел гениальный программист с разработкой сетевой компьютерной игры. Кирилл долго взвешивал все за и против, но в итоге не сумел устоять перед перспективой многомиллионных заработков. К тому же, по мнению экспертов, проект казался беспроигрышным вариантом. Кирилл собрал все имевшиеся сбережения и вложил в дело. Через полтора года шестизначная сумма   иссякла, и ему пришлось искать инвестиций извне. На тот момент он еще не сомневался в успехе предприятия, так как его фирма уже вела переговоры с крупным зарубежным инвестором. Но заключить договор не удалось, а сроки по возвращению долга поджимали.
     – Может быть, в ближайшее время спонсор все-таки найдется, – предположил Ник и взволнованно потер начинающую лысеть голову.
     – Слушайте, совсем забыл рассказать, – начал Морин, пытаясь переменить тему. – Тут такое дело, помните Витьку Хлявича?
     – Твой кореш по боулингу?
      – Именно. Так вот, последние пару месяцев он пропал из виду. Звоню, говорит – болеет. Вчера вечером встречаю его в боулинге, как всегда, с тройкой шлюх. Он на баб очень слаб. Казанова недоделанный, – Алексей почесал уже полностью сформировавшийся второй подбородок. – Заквасили мы хорошо, он и стал болтать. Мол два месяца не появлялся, лечился в какой-то крутой клинике. После амурной болезни потерял мужскую силу.
     – Жаль, что ее нельзя продать тысяч за восемьдесят, – вздохнул Кирилл. Приятели хихикнули.
     – Так вот, говорит, у каких врачей только не побывал, бабла выкинул – просто караул. Дохлый номер. А тут на днях какой-то товарищ присоветовал ему обраться к одной бабке.
      – Опять ты со своим сверхъестественным бредом, Леха, – Кирилл скептически сощурился и допил коньяк.
     – Да подожди ты. Бабка эта живет тут недалеко, в Укромном. Он к ней, значит, приехал, говорит, даже перепугался малеха. У бабки глаза красные, прикинь?
     – Альбиноска что ли?
     – Ну, вроде того. Она ему сказала, что где-то в Пустошевском лесу есть склеп.
     – Леша, может, напишешь рассказ в детский журнал?
     – Не перебивай, – Морин увлекся и явно верил в то, что рассказывал. – В общем, нужно прийти к этому склепу, зайти в него и произнести свое желание вслух. Но так, чтобы никто не слышал.
     Никифор вдруг прыснул со смеху.
     – Ты чего?
     – Представляешь, стоит Витек посреди гробов и говорит: «Хочу, чтобы мой хер стоял! Трах-тибидох-тибидох!» – еле выговорил он, продолжая тихо конвульсивно смеяться. – А угадайте, откуда он вырвал три волоска, чтобы магия заработала?
     – Ты вот ржешь, а у него в тот же день встал, понял? Он ни хрена не верил, а вечером ни с того ни с сего все в норму пришло, – горячо протестовал Морин.
     – И с чего ты вдруг об этом сейчас вспомнил? – спросил Кирилл, ни разу не улыбнувшийся шуткам Ника.
     – Чего?  – Морин на несколько секунд погрузился в свои мысли. – Думаю, может, мне тоже съездить?
     – У тебя, видно, шоколадные конфеты в желудке забродили. Ты теперь, как лось, который наелся прелых листьев и одурел.
     Кирилл резко встал. Он сильно похудел за последние дни и костюм буквально висел на нем.
     – Ладно, мужики. Страдайте херней дальше без меня. Я поехал домой.
     Задорожный пожал руки обоим приятелям и вышел из кабинета, опустив голову.
     – Может с ним поехать? – предложил Никифор.
     – Не надо. Видишь, ему сейчас все на нервы действует. Пусть сам побудет. А ты что, помирился со своей змеей?
     – Не-а, – Ник встал с дивана, на котором полулежал все это время. – Я еще себе налью? – он указал на булку с остатками коньяка.
     – Валяй.
     – Завтра пойду составлять заявление на развод.
     – Да ты что, Никифор, это уже третий раз!
     – Не называй меня Никифор!
     – Да хоть Никодим. Все ты никак не остановишься.
     – Все было бы по-другому, если бы Аленка тогда за меня пошла, – мечтательно заключил Ник.
     – Ладно, кончай ныть. Мне еще поработать надо, так что, проваливай. Приходи вечером в «Капитаны». Угощаю.
     – Хорошо.
     – В девять за нашим столиком.
     На том приятели и распрощались.
    
     В разогретом летним зноем Пустошевском лесу пахло хвоей. Алексею пришлось пройти не меньше километра, прежде чем в просвете между деревьями показался невысокий холм. Именно его и искал тучный путник. Дорогой светло-бежевый костюм странно и нелепо выделялся на фоне лесного пейзажа. Будто в огромное блюдо с салатом из зеленых и желтых овощей случайно упал круглый вареный пельмень. На полпути Алексей засомневался в целесообразности предпринимаемого путешествия. Пожалуй, его друзья правы, и он – просто легковерный дурак. Но отступать Морин не привык. Иначе не добился бы всего того, что имел. Начал топить конкурента – топи до конца, чтобы из илистого дна только голова торчала. Открыл коробку конфет – не останавливайся!
     У самого подножия пригорка пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Мысль о том, что теперь предстоит вскарабкаться на самую вершину вместе со всеми ста двадцатью килограммами, причиняла почти физическую боль. Но наверху, метрах в пятидесяти, виднелось темное невысокое строение, а это доказывало, что Хлявич не соврал.
     Алексей двинулся вперед. Непонятно почему, его вдруг наполнил жгучий суеверный страх. Что-то подобное чувствует ребенок, проснувшийся посреди ночи в своей комнате. Осторожно выглядывая из-за краешка одеяла, он напряженно таращится в темноту, пытаясь обнаружить присутствие чего-то неведомого. Густая черная пустота пугает, но перестать всматриваться он не может. Что-то в ней нестерпимо манит и будто шепчет: «Я здесь… я здесь… Еще секунда – и ты меня увидишь…»
     Приземистое круглое здание склепа было весьма странным. Массивные стены, выложенные серым камнем разной величины, наверху оканчивались чем-то вроде зубцов. Если бы увеличить его раз в пятнадцать, он вполне сошел бы за небольшой романский замок или крепостное укрепление. Несколько крошечных окошек вверху походили на бойницы. В диаметре мини-крепость достигала не более семи метров. В высоту – около двух с небольшим. Деревянная ветхая дверь была слегка приоткрыта, будто приглашая в сырой полумрак.
     У самого порога Алексею почему-то вздумалось перекреститься. Он сложил три пальца так, как складывал обычно, чтобы присолить бифштекс, поднес их ко лбу и понял, что не знает, как сделать это правильно: справа налево, или слева направо. Он опустил руку и зачем-то слегка поклонился. Затем ступил внутрь.
     Гробов, о присутствии которых зубоскалил Никифор, здесь не оказалось. От них остались только каменные постаменты, выстроенные по периметру таким образом, что образовывали крест. В центре крестообразной фигуры находилась каменная подставка, на которой, по-видимому, когда-то стояла статуя. Осколки ее основания густо заросли мхом.
     Запах сырости был так силен, что у Алексея закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Еще ни разу в жизни он не терял сознания, но сейчас, казалось, был близок к тому, чтобы рухнуть без чувств на поросший плесенью каменный пол. Стараясь не терять самообладание, он прошел между постаментами и положил обе руки на подставку, как рекомендовала бабка-альбиноска Виктору. На мгновенье ему почудилось, что подставка слегка подалась под весом его рук, будто была мягкая и издала еле слышный протяжный свист. Но Алексей мысленно убедил себя, что такого быть не могло, просто разыгралось воображение. Не удивительно, после прогулки под палящим солнцем. Он вытянулся, облизал высохшие губы и громко произнес свое желание.
    
     В просторном зале ночного клуба находилось не более двух дюжин посетителей, но в воздухе уже летали равные клочья сигаретного дыма. Трезвые, по причине раннего времени, клиенты сидели за столиками и сверкали белками глаз в сторону сцены, на которой извивалась вокруг шеста аппетитная мулатка. Девушка плавно приседала и по-лягушачьи разводила накачанные ноги в сторону лысоватого невысокого мужчины, который, сидя перед самой сценой, внимал каждому движению соблазнительного тела.
     – Ник!
     Мужчина медленно и неохотно отвел взгляд от стриптизерши. За его столик подсел худощавый парень, одетый в плотно облегающую бордовую футболку с птичкой Найк на груди и синие джинсы.
     – Чем могу помочь? – угрюмо спросил он незнакомца.
     – Ник, это я, не узнаешь?
     Голос новоприбывшего, действительно, о ком-то напоминал Никифору, но видел он его точно впервые.
     – Простите. Думаю, вы меня с кем-то путаете.
     Новоприбывший резко нагнулся вперед и в его глазах появился странный болезненный азарт. Он начал быстро и четко говорить.
     – Никифор Зотов, сорок один год, выпускник политехнического университета. Всю жизнь страдает от неразделенной любви к однокурснице Алене Савиной. Разведен два раза, скоро будет три. В семнадцать лет, напившись, имел гомосексуальный контакт. Первый и единственный… Ну, я точно, конечно, не знаю, но надеюсь, что единственный.
     Мужчина довольно оскалился и облокотился на спинку стула с победным видом. Никифор побледнел до такой степени, что его лицо засветилось под лучами ультрафиолетовой лампы.
     – Послушай, ты! – начал он, скрежеща зубами, на скулах заходили желваки. – Я не знаю, откуда тебе все это известно и что тебе от меня нужно…
     – Да успокойся ты!
     Мужчина встал и быстро пересел ближе к Никифору.
     – Это же я, Алексей Морин. Неужели ты меня не узнаешь? Вот, смотри.
     Он приподнял рукав футболки, под которым оказалась крупная татуировка, изображавшая рокера, поднявшего на дыбы гоночный мотоцикл. Наколка точь-в-точь походила на ту, что Алексей сделал себе еще в студенческие годы, когда увлекался мотоциклами. Увидев знакомое изображение, Никифор только сейчас понял, что незнакомец, действительно, очень похож на его приятеля Алексея Морина.
     – Мужик, я ни хрена не понимаю, кто ты такой и откуда взялся, но ты, как минимум, одна третья, если не четвертая от Алексея.
     – Ник, ты помнишь, мы сегодня говорили про склеп? Так вот, я поехал туда сразу после того, как вы с Кирюхой ушли. Теперь понимаешь?
     Никифор часто моргал, не отрывая взгляд от собеседника.
     – Сколько у меня в квартире диванов?
     – Три. Два в доме и один на балконе. Тот, что на балконе, родительский, на нем тебя сделали.
     – Как звали мою любимую кошку?
     – Марья. Сам ты звал ее Задротой из-за облезлой шкуры и трусливого нрава.
     – Чем я болею? – не унимался Никифор, отказываясь верить в реальность происходящего.
     – Остеохондроз и геморрой.
     Некоторое время оба собеседника молчали.
     – Убедился?
     – Как это произошло? Как такое могло произойти?
     – Знаешь что, давай сейчас поедем к Кириллу и я все расскажу.
    
     Приятели сидели на диване и не отрываясь следили за «утонченным» Алексеем, который воодушевленно ходил по комнате.
     – Никому, кроме вас двоих, я не показывался. Позвонил управляющему и сказал, что уезжаю на два месяца в санаторий. Контролировать дела буду удаленно. Когда вернусь, скажу, что прошел особый курс терапии для похудения где-нибудь в Тибете.
     – Леха, как это случилось?
     – Сколько раз я вам буду рассказывать одно и то же, – Алексей делал вид, что нервничает, но на самом деле, явно наслаждался каждым движением своего нового стройного жилистого тела. – Я сам не знаю. Произнес желание вслух, сильно затошнило, упал в обморок. Очухался – а шмотье на мне висит. Вы бы видели, как я в нем обратно возвращался. И продавщички в магазине одежды так удивленно на меня смотрели!
     Алексей громко и радостно рассмеялся.
     – А на хрена тебе это? – спросил Кирилл, угрюмо глядя на товарища.
     – Ты что, гонишь, что ли? Я же в последние несколько месяцев член свой только с зеркальцем видел! Тебе легко говорить, ты всегда – кожа да кости. Сытый голодного не поймет.
     – Это уж точно! – злорадно хмыкнул Кирилл. – В нашем случае, голодный сытого. Ничего, через полгода опять нажрешь центнер. Ты же питаешься, как поросенок.
     – А он тогда снова туда пойдет, да, Леха? – ободрил Никифор.
     – Нет. Бабка Витьку сказала, что можно только один раз. Если попросишь еще чего, то накликаешь страшную беду.
     – А с первого раза не накликаешь?
     – Кирилл, ты задолбал своей чернухой. Настало время веселиться. Давайте сейчас опять в клуб, а утром проводите меня в Турцию. Вспомним молодость, а?
     Молодость вспоминали до состояния почти полного забытья. Музыка, женщины, выпивка – все слилось в один крепкий коктейль, пролитый на гладкую беспечную поверхность праздничного стола.
    
     Из раскрытого окна в комнату врывался беспокойный прохладный ветер. Он вздымал жесткую от пыли тюль, покачивал люстру, еле слышно гудел в щелях дверей, ведущих в коридор. Старые выцветшие обои в сизых вечерних сумерках походили на облупленную изгородь древнего особняка.
     В дверь позвонили. Никифор, дремавший в кресле у балконной двери, очнулся. Под ногами валялся пустой коньячный бокал. Запахнув полы серо–синего махрового халата и включив свет, он прошел в прихожую и открыл дверь.
     На лестничной площадке стояла женщина средних лет. Телосложение она имела довольно плотное, но плавные очертания под красно-белым шелковым платьем свидетельствовали о весьма красивых формах, оставшихся в ранней молодости. Волосы женщины были окрашены в неестественно-белый цвет и явно старили ее еще довольно свежее лицо. Замечательными были глаза. Большие, слегка раскосые, ярко-серого цвета с четко очерченной линией вокруг радужки. Женщина долго смотрела Никифору прямо в лицо, будто хотела сказать что-то очень важное и болезненное, по ее щеке вдруг поползла слеза.
     – Ник? Как же трудно было тебя найти.
     – Алена, – еле вымолвил он дрожащим голосом.
     Сколько раз Никифор мечтал об этом моменте. Каждая новая весть о женщине, в которую он без памяти влюбился на втором курсе, делала возможность их новой встречи все более нереальной. Вышла замуж, уехала жить в другой город, родила сына, родила дочь. Время от времени удавалось забыться, бросившись в очередные отношения, которые изначально были обречены. Затем все возвращалось вновь. Воспоминания о первой любви не давали жить дальше. Каждая новая избранница проигрывала в сравнении с Аленой Савиной. Даже если всем окружающим казалось, что она в сто раз лучше, красивее и умнее, это был лишь вопрос времени. Через месяц, максимум, год, обязательно обнаруживалось, что она не смотрит, как Лена, не говорит, как Лена, не целует, как Лена. И все снова рушилось. Время не лечит, оно лишь превращает острую боль в хроническую.
     – Можно мне войти?
     – Конечно, конечно. Я, дурак, держу тебя здесь, проходи.
     Никифор бегал, будто обожженный, рассовывая по шкафам хлам, валявшийся на полу.
     – Да ты сядь, Ник. Давай поговорим.
     – Давай, – на лбу выступили крупные капли пота.
     – Послушай, я знаю, что прошло много лет. Мы уже совсем не те, и я… Я тогда очень обидела тебя.
     Она глотнула, пытаясь сдержать подступившие слезы. – Мне в последнее время это не дает покоя.
     – Так ты пришла, чтобы извиниться передо мной? – Никифор машинально встал с дивана и присел на корточки перед самыми ее коленями.
     – Нет. Я пришла, чтобы узнать. Ник, это… Пусть это глупо, но... – она нервно прикусила фалангу указательного пальца. – Ты меня забыл? Ты больше ничего ко мне не чувствуешь?
     Никифор ничего не ответил. Он обхватил белые колени обеими руками, уткнулся в них лицом и зарыдал. Ее кожа изменилась, но излучала тот же нежный особенный запах, что и двадцать лет назад. Ему хотелось, чтобы все ее тело перестало быть твердым, материальным и превратилось в субстанцию, которую он мог бы вдохнуть или выпить.
     – Что же мы теперь будем делать? – решился спросить Никифор уже под утро, лежа рядом с Аленой и рассматривая нежный белый живот рожавшей женщины.
     – Я не знаю. И не хочу знать. Я просто останусь здесь.
     Никифор вздохнул и, наконец, погрузился в глубокий, безмятежный сон.
    
     – Пупсик, я иду в бассейн, ты со мной?
     – Нет, Иза, я хочу немного перекусить. Ты иди, девочка, я позже подтянусь.
     Сочная шлюха Изабелла кинула через плечо похотливый рабочий взгляд и удалилась из номера, вульгарно виляя бедрами. Кроме звучного псевдонима, в ней не было больше ничего испанского. Разве что, острое желание обосноваться в стране корриды и высокого ВВП.
     Сразу же после ее ухода в дверь тактично постучали, и миниатюрный турок в зеленой форме ввез серебристую тележку с обедом. К тонкому запаху дорогого освежителя прибавился сладковатый аромат свежеприготовленных деликатесов.
     Алексей медленно и нехотя отсчитал чаевые, без которых турок, похоже, не собирался уходить. Не дашь ему на чай, так и будет стоять с туповатой улыбкой и смотреть, как ты поглощаешь трюфели в белом соусе и попиваешь Шабли. Аккуратно взяв зеленую купюру, турок благодарно закивал и слегка поклонился. Лицо Алексея приняло выражение, которое появлялось у него всегда при обращении с обслуживающим персоналом и подчиненными. Оно походило на гримасу капризного мальчугана, которого всей семьей в течение часа уговаривают съесть тарелку супа, и он, наконец, снизошел до нескольких ложек. Засранец уже и сам изрядно проголодался, но осознание собственной значимости не позволяет ему приступить к еде без предварительных уговоров. В итоге он поедает гороховый суп с величественным видом английской королевы под восторженные возгласы мамы, бабушки и прочей домашней «челяди».
     Прежде, чем взяться за идеально круглые белые шарики грибов, Алексей снова остановился перед зеркалом, покрывавшим все правую стену номера. Превращение произошло неделю назад, но он сам до конца не мог поверить в случившееся. Не раз он мучил себя предположениями о том, побывали ли его друзья в склепе. Что каждый из них мог попросить для себя? Кирилл, определенно, должен был загадать что-то для улучшения своего материально положения. С Никифором было сложнее. Этот мало думал о деньгах. Всю жизнь только и делал, что пытался залезть под юбку очередной красотке. Не удивительно, если бы он попросил ночь с Моникой Белуччи.
     А сам Алексей, не продешевил ли он с желанием? Если бы знать заранее, что склеп так безотказно действует, можно было попросить что-то глобальное, значительное и сделать липосакцию.
     Не переставая терзаться сомнениями, Морин машинально жевал трюфели, выстроенные на блюде в пирамиду внушительных размеров.
     Из окна номера открывался стандартно-ошеломляющий пейзаж. Ограненный лазурит моря, взятый в платиновую оправу песка, сутулые лохматые пальмы, ярко-белые шезлонги. Именно в таком месте мечтает оказаться армия домохозяек, которые вымыв посуду, уложив спать детей и, если повезет, пьяного мужа, и, накрутив волосы на папильотки, внимают телевизионной рекламе, где ботоксная красотка порхает в гамаке над океанической волной, а мускулистый детина осыпает ее бутонами роз и стодолларовыми купюрами.
     «Жук, жук», – вдруг поймало затуманенное сознание Алексея.
     – Ну ни хрена себе! – произнес он уже вслух и привстал в своем кресле.
     По безукоризненно вычищенной глади оконного стекла с обратной стороны ползло насекомое невероятных размеров. Мощное черное туловище эллиптической формы медленно двигалось при помощи шести лохматых ножек, кончики которых совершенно непонятным образом удерживались на скользкой поверхности стекла.
     В детстве Морину приходилось видеть разных жуков. Самым большим из них был майский – неповоротливый, безобидный усач. Но даже он не шел ни в какое сравнение с животным, за которым сейчас наблюдал Алексей. Тварь была не меньше, а то и больше компьютерной мыши. Яркий солнечный свет, обогнув черные хитиновые бока великана, рисовал на ковре его полуметровую копию, от чего Алексею стало как-то не по себе. Такая дрянь, наверное, может прокусить палец взрослого мужчины, а детский – отхватить до середины. Вполне возможно, что жук ядовитый и представляет опасность для жизни.
     Алексею пришло в голову, что подобная фауна запросто может оказаться и внутри отеля. Его переполнило негодование против владельцев и служащих курорта. Бабки берут, а протравить всякую гадость на территории гостиницы не могут!
     Жук-великан будто учуял эмоции, которые вызывал у раскрасневшегося мужчины за стеклом. Он остановился и замер. На миг Морину даже показалось, что тварь глядит прямо на него. Интересно, он никак не может разбить стекло?
     Тошнотворная волна отвращения нахлынула на Алексея. Он был готов выплюнуть на пол не дожёванный трюфель, который теперь просто не лез в горло. Сейчас он позвонит и вызовет администратора. Пусть принимают меры. Он быстро выбрался из-за стола и направился к телефону, но в ужасе застыл на месте. По стеклянному столику около аппарата медленно ползал точь-в- точь такой же жук, какой сидел за окном. Мерзкое отливающее синим туловище терлось о золотисто-белый корпус телефона. Еще один сидел на стене возле входа в уборную. Четвертый – на ручке двери, ведущей из номера в коридор.
     Алексею стало совсем дурно. Он оторопело оглядывался по сторонам, пытаясь найти что-нибудь тяжелое. Нужно было убить того, что сидел на дверной ручке, и вырваться в коридор. Но вместо орудия убийства по всему номеру он обнаруживал только новых жуков. Они медленно ползали по двуспальной кровати, неподвижно сидели на потолке, взбирались вверх по шелковистым портьерам.
     – Эй! Кто-нибудь! – истерически закричал Морин. Во рту по-прежнему оставался недожёванный трюфель. Он плотно прижал ладонь к губам, чтобы не выпустить наружу все содержимое желудка. Сердце бешено билось, волоски на шее и руках встали дыбом и шевелились, будто по его телу тоже ползало что-то невидимое. Внезапно Алексею показалось, что во рту зашевелились остатки пищи. Он нагнулся и попытался выплюнуть все на ковер, но не смог. Трюфель будто вырос в размерах и застрял между языком и небом. Морин запустил в рот большой и указательный палец, чтобы вытащить гриб, но подушечки уперлись во что-то твердое и гладкое. Едва не захлебываясь в волнах собственного ужаса, Морин ухватился за кусок того, что заполняло его рот и рванул. В его руке осталась черная мохнатая лапа. Сразу же жуткая боль пронзила внутреннюю часть щеки. Затем мягкое небо и горло. Алексей упал на пол и катался по ковру, издавая сдавленный крик и выпуская бело-серую пену. В глазах потемнело и он больше не видел орды жуков, облепивших всю комнату.
     Когда то, что пробиралось вглубь по его глотке, перекрыло кислород, он перестал чувствовать боль от укусов. Еще с минуту его конечности бились в бессознательных судорогах, затем все стихло.
    
     Холодная водка согревающим комком прокатилась по пищеводу Задорожного. Он очень редко пил водку. В компании друзей и партнеров, среди которых были преимущественно состоятельные люди, было принято употреблять коньяк. Для нахождения взаимопонимания с женщинами чаще пригождалось вино. Стоимость напитка обычно была прямо пропорциональна степени неприступности новой знакомой. Жена Кирилла предпочитала Blue Lagoon, Tequila Sunrise и прочую замысловатую мешанину. От всего этого его в последствии тошнило, а наутро раскалывалась голова.
     С водкой все было по-другому. После первых же пятидесяти граммов мысли становились мягкими и тягучими, отступали все страхи и запреты. Только в эти моменты Кирилл был способен сказать любому все, что он о нем думает. Именно поэтому водку Задорожный пил в полном одиночестве.
     В бутафорном камине на стене гостиной дрожали языки электрического пламени. Едва слышимые звуки песни Гребенщикова, доносящиеся из стереосистемы, резонировали с зыбким светом и легко катились по просторной пустой квартире. Лена Задорожная, хранительница электрического очага, подалась на очередной банкет. Участие в торжествах по поводу дней рождений, похорон, именин, обмывания новых машин в семьях бесчисленных подруг и знакомых в последние пять лет стало основным занятием жены Задорожного. Иногда, когда Лена, собираясь на очередной праздник, примеряла перед зеркалом новое платье, стоимостью в четыре-пять прожиточных минимумов, и спрашивала: «Как я выгляжу, Кирюша?», ему хотелось задушить ее. Если бы под рукой в этот момент был стакан водки, он непременно так бы и поступил.
     – Выглядишь потрясающе! – отвечал трезвый Кирилл и удалялся в свой кабинет.
     Сегодняшний день был особенным. Еще утром он проснулся банкротом, подыскивающим клиентов на покупку его квартиры – единственного, что не было вложено в злополучную аферу с игрой. А после обеда ему позвонили представители серьезной корейской компании и сообщили, что принимают предложение. Это значило, что через год он сможет купить еще десять таких же квартир. И подарить жене персональный самолет, чтобы она улетала на какие-нибудь зарубежные банкеты на более долгое время и далекое расстояние.
     Утро и вечер одного дня теперь отстояли друг от друга так далеко, как полюса гигантской планеты. А на экваторе один маленький ветхий склеп. Вероятно, это всего лишь совпадение. Можно ли допустить, что предпочтения крупного инвестора, находящегося за тысячи километров, могут зависеть от нескольких слов, произнесенных вслух в Пустошевском лесу?
     Была какая-то связь или нет, но сейчас Кириллу вовсе не хотелось думать об этом. Выпив полбутылки, он почти погрузился в приятное забытье, когда хрипло запищал домофон.
     – Ключи забыла, идиотка, – выругался Задорожный и на ватных ногах поплелся к двери. – Кто там?
     – Кирилл… Кирилл… открой, это я.
     – Зотов, ты, что ли? Какого черта тебе надо?
     – Кирилл, открывай, – Никифор говорил ломающимся сиплым голосом. – Случилась беда.
     Когда Зотов вошел в квартиру, Задорожный с трудом узнал его. Кожа на лице потемнела, будто у мертвеца, челюсть дрожала.
     – Алексей умер, – выпалили он, наконец, и бессильно опустился на пол прихожей.
     – Что ты говоришь? Когда умер?
     – Вчера. Утром позвонили матери из посольства.
     – Как это произошло?
     –Точно неизвестно, – Зотов отер мокрый лоб рукавом ситцевой рубашки. – Вроде, подавился за обедом.
     – Подавился? Чушь какая!
     Задорожный облокотился на стену, пытаясь овладеть собою. Никифор вдруг снова вскочил на ноги и вцепился в его руку.
     – Кирилл, это все из-за меня. Из-за меня Леха умер.
     – Да что ты такое болтаешь, идиот! – разозлился Задорожный. – При чем тут ты?
     – Послушай, я все понял. Все дело в этом проклятом склепе. Помнишь, Алексей рассказывал про Витю Хлявича? Ну, тот, от которого он узнал про бабку и Пустошевский лес?
     – Помню, и что?
     – А то, что он разбился в автокатастрофе. Насмерть, – глаза Зотова горели лихорадочным огнем. – А знаешь, когда это случилось? В тот же день, когда Алексей поехал в этот долбаный лес! Часов через пять, после того, как он загадал желание.
     По телу Никифора то и дело пробегала дрожь, зрачки были расширены. Глядя на него, Кирилл сам почувствовал страх.
     – Ник, успокойся, это совпадение.
     – Да какое, на хрен, совпадение! – Зотов перешел на крик. – Вчера утром я сам ходил туда и загадал желание. А днем Алексей погиб в своем номере, понимаешь? Погиб! Ты понимаешь, что теперь будет?
     – Ничего не будет. Устроим похороны, – Кирилла начала не на шутку злить истерика друга.
     – Теперь, – продолжал Никифор, приблизив к Задорожному мокрое бледное лицо, – теперь моя очередь. Если кто-то другой загадает желание, я умру, понимаешь?
     Несколько секунд они смотрели друг на друга молча. Вдруг страшная догадка мелькнула в глазах Никифора.
     – Кирилл, ты ведь не ездил… ты не ездил туда?
     Задорожный ничего не отвечал.
     – Когда?
     Зотов вцепился в его руку так, словно сорвавшийся альпинист за кусок древесины, торчащий из отвесной скалы.
     – Да не сходи ты с ума! Это все домыслы, предрассудки.
     – Когда? – настаивал Никифор не своим голосом.
     – Где-то, в полдень.
     Никифор бросился в столовую и остановился перед массивными напольными часами. Стрелки показывали четыре тридцать.
     – Полчаса. У меня осталось полчаса.
     Зотов дрожал, словно от разыгравшегося гриппа, и минут пять бегал по комнате, зачем-то передвигая различные мелкие предметы – журналы на столе, статуэтки на каминной полке. Кириллу очень захотелось взять что-нибудь тяжелое и стукнуть его изо всей силы по голове. Наконец, Ник остановился напротив квадратной ниши, в которой стояла гипсовая репродукция Афродиты Книдской, присел и обхватил скульптуру руками. С огромным усилием он выволок ее на середину комнаты, сам же уселся в угол опустевшей ниши.
     – Что ты делаешь, идиот? Я сейчас вызову «скорую».
     К телефону, однако, Кирилл не спешил. Можно ли было до конца быть уверенным в том, что Зотов не прав? Произошедшая с Алексеем метаморфоза была явлением мистическим, паранормальным. В этом сомневаться не приходилось. В неожиданно свалившейся на его собственную голову удаче основную роль, по всей видимости, также сыграл склеп. Если Никифор не помешался, и два человека, посетившие Пустошевский лес уже погибли, значит, и Задорожный, и Зотов тоже были в опасности. Если каждый предыдущий посетитель склепа умирает через пять часов после того, как следующий произносит свою просьбу, Ник теперь обречен. С этим ничего нельзя сделать. А вот с ним, Кириллом, еще ничего не известно. Вдруг приятели, как они и договорились неделю назад, больше никому не рассказывали про существование этого места? Вызови он скорую – Ник в горячке начнет болтать. Вероятнее всего, что его слова не примут всерьез, и он поедет прямиком в психиатрическую лечебницу, но ведь есть шанс, что кто-то из персонала все же решит проверить и найдет склеп. Народ у нас простодушный, верит в любые чудеса.
     Минуты тянулись медленно, словно чадящие машины в полуденной пробке. Задорожный чувствовал жгучую злость к Никифору, который оторопело таращился на циферблат часов из глубины своего импровизированного укрытия. Когда длинной стрелке осталось меньше сантиметра до отметки «12», он стал мерно покачиваться и еле слышно стонать.
     – Да прекрати ты, придурок! – не выдержал Задорожный. – Вылезай оттуда!
     От его крика Ник будто проснулся. Взгляд его прояснился, он встал на ноги и открыл рот, чтобы что-то сказать, но в эту же секунду стены ниши сомкнулись. Так, словно они были бумажными японскими перегородками. Произошло это молниеносно и совершенно беззвучно.
     Кирилл попятился назад и прижался спиной к противоположной стене. Увидев тонкую струйку крови, сочащуюся из едва заметной щели, которая раньше была просторной нишей, он потерял сознание.
    
     Бордовый «вольво» мчался на предельной скорости в сторону Пустошевсткого леса. Казалось, водитель хочет догнать само солнце, медленно сползающее за розоватый горизонт. Рядом с водителем сидел грязный косматый человек. Он то и дело с интересом поглядывал на чудаковатого молчаливого мужчину, сделавшего ему полчаса назад странное, но очень выгодное предложение. Шутка ли сказать, сто долларов всего лишь за то, чтобы вслух пожелать долгих лет жизни хорошему человеку на какой-то могилке в лесу! Побольше бы таких слабоумных, готовых платить деньги за добрые пожелания!
     Остановив машину у обочины, Задорожный долго не мог отстегнуть ремень безопасности. Руки не переставали дрожать уже два часа, с того момента, как он очнулся в своей квартире и убедился, что произошедшее с Никифором – не ночной кошмар и не галлюцинация: ниша, которая пятнадцать лет существовала в его квартире, исчезла, поглотив Зотова.
     – Вылезай скорее, дед, нам нужно тропиться.
     Хромой неблагонадежный субъект, который, судя по виду, давно не помнил свое последнее определенное место жительства, едва поспевал за Кириллом. На лице его то и дело появлялась страдальческая гримаса, и он скорбно кряхтел, но не сбавлял скорость, так как в нагрудном кармане лежала стодолларовая купюра. Мужик хоть и больной на голову, но молодой, крепкий. А ну как заберет деньги назад и найдет нового счастливца?
     – Почти пришли, дед, – сказал, наконец, Кирилл, остановившись у подножия пригорка. – Давай вверх.
     – А тута нельзя? Обязательно туда идти, а? – взмолился бомж. – Хочешь, я тута целых три раза тебе пожелаю?
     – Нельзя, пошли.
      Едва Задорожный достиг того уровня, с которого открывался вид на всю верхушку холма, он остолбенел: на том самом месте, где раньше стоял склеп, росла густая трава. На земле не было никаких признаков того, что здесь когда-либо вообще стояло какое-нибудь строение.
     – И где могилка-то? – недоверчиво спросил дед.
     Задорожный оглядывался по сторонам. Может быть, он перепутал дорогу и это не тот холм? Но в радиусе, как минимум, двух километров не было других возвышенностей. Кроме того, он был уверен, что несколькими часами ранее шел именно в этом направлении.
     – Здравствуйте! – за спиной раздался звонкий девичий голос. От неожиданности Задорожный заметно вздрогнул. Перед ним стояла девочка лет четырнадцати, одетая в цветастое батистовое платье деревенского покроя.
     – Вы, наверное, ищете склеп?
     – Ищу. Он, кажется, был здесь, или нет?
     – Был.
     Девочка прошла на то самое место, где стояло основание разбитой статуи, и подняла крошечный серый камешек, валявшийся в траве.
     – А вы тоже приходили сюда загадывать желание?
     Кириллу не хотелось говорить обо всем произошедшем, тем более, с ребенком. Он угрюмо молчал, не зная, как поступить дальше.
     – Значит, приходили, – сделала вывод девочка. – Ну вот, а мне никто не поверил, что все так благополучно сложилось потому, что я загадала желание.
     – Что сложилось?
     Кириллу затошнило, и к горлу подступил ужас. Значит, девчонка была в склепе и он – не финальное звено этой кровавой цепи.
     – Одна наша соседка попала в беду. Она и раньше плохо видела, а теперь ей нужно делать операцию, чтобы совсем не ослепнуть. Родных у нее нет. Вернее, кто-то есть, но они ее не навещают уже много лет. А операция стоит огромных денег. Мы по селу собрали, кто сколько мог, но этого слишком мало.
     Девочка поморщила курносый веснушчатый нос и убрала со лба рыжую прядь.
     – Я очень за нее переживала, даже плакала, – доверительно призналась девочка. – А сегодня ночью мне приснился сон, будто на этом самом холме стоит странный дом. И я вроде как знаю, что если в него зайти и загадать желание – оно сбудется обязательно. Я в город съездила за семенами, а потом решила, на всякий случай, сюда сходить. А здесь, на самом деле, стоит этот склеп, прямо как в моем сне.
     – А что, его тут раньше никогда не было? – спросил Кирилл.
     – Не-а. Мы каждый год с этой горки катаемся. Прошлой зимой его тут точно не было. Так вот, я и загадала, чтобы у тети Гали все было хорошо. А вечером ей позвонили и сказали, что неделю назад погиб один ее родственник, племянник, кажется. На машине разбился. Он был очень богатый, а жил один, без детей и без жены. Так теперь его дом и деньги остались тете Гале в наследство, представляете?
     – А как фамилия этой твоей соседки? – Кирилл не моргая смотрел на девочку.
     – Хлявич, Галина Хлявич.
     Он опустился на землю.
     – Вам что, плохо дядя?
     – Плохо. Так куда же он теперь делся?
     – Я не знаю. Хотите воды?
     Она протянула ему маленькую фляжку.
     – Нет, спасибо.
     – Если честно, я пришла сюда, чтобы загадать еще желание. Очень хочу телефон с сенсорным экраном. Как у брата. Только теперь загадывать негде.
     Кирилл опустил голову и некоторое время смотрел на свои жилистые постаревшие руки.
     – А во сколько ты загадала свое желание?
     – Точно не помню. Часа в четыре, наверное.
     Наручные часы показывали двадцать минут девятого. Он встал и достал из кармана мобильный телефон.
     – На возьми, это тебе.
     – Как это мне? – не поверила девочка. – Я не могу взять.
     – Ты же хотела сенсорный телефон? Бери, мне он больше не понадобится.
     Задорожный взял маленькую руку девчонки, вложил в нее телефон и медленно пошел вниз по холму.
     Девочка и дед проводили его удивленными взглядами.
     – Дай Бог тебе здоровья! – сказал старик и перекрестился.