Деревня

               
               
         В детстве я болела и врачи не знали как помочь. Добрые люди подсказали адрес врача – гомеопата, «подпольного» в те времена. И вот однажды вошли в темную комнату старого еврейского врача. На вопрос матери: «Может, на море съездить, подлечить ее?», он ответил:
         - Окрестите ребенка и отвезите на вашу родину, где вы родились и выросли.
         Так и сделали. Обряд крещения я помню хорошо, как водили вокруг купели.Крестильный крестик не носила, и он долго лежал где – то в коробочке, да так и потерялся. Потом были другие, более красивые, но не настоящие. Родители совершили смелый поступок, хотя, если смотреть по –современному, то какие неприятности могли быть у заводского кочегара, орденоносца ВОВ. А, впрочем,как знать?
          Так я в первые летние школьные каникулы оказалась в деревне на родине отца. Мы с пятнадцатилетней сестрой и с громадным чемоданом с продуктами доехали до города Калинин (Тверь), пожили немного у сестры отца  и поехали в деревню. О дороге можно сказать только одно: французы – немцы всякие туда не дошли, да какой там враг, налоговая и та не каждый раз добиралась в эти места. Сначала до районного центра Лихославль, потом до поселка Толмачи, и последние десять километров на попутке. В кузове грузовика с нами ехали пустые бочки, они подпрыгивали и катались и мы тоже. Как через борта не вылетели? Много смеялись, наверно, от страха.
          И вот показались шесть домов по одну сторону дороги. За домами лес и перед ними тоже. Приехали. На окнах домов наличники. Кстати, в краевед-ческом музее города Калинина долго показывали резные наличники дедовского дома.Заборов нет, дверь в дом на замок не закрывается. Если веточка в двери, значит, хозяев нет дома, а если далеко уехали, замок – то висит в петлях, но все знают,что ключ лежит над дверью. За крыльцом просторные сени, которые делят избу пополам – на теплую и холодную. Слева вход в избу, справа в сенник, там в подклетьи гуси, куры и много сена. Туда в летнюю жару домочадцу уходят спать. Позабавил меня туалет, первоначально неудобно, но главное, что куры и гуси могут увидеть. Дверь в избу очень низкая и высокий зять входил нагибаясь, у меня такой проблемы не было. Входишь и вот тебе изба. Белые полы, ножом выскобленные, на них светлые, самотканые дорожки. Просторно и, даже, дубовый, массивный стол с такими же широкими лавками, который стоит в правом углу под божницей, не кажется таким большим. Большая русская печка. Сказочный Емеля на такой печке ездил к царю, но нашу не сдвинуть. Она и кормилица и лечебница: простуда излечивается на печке, а кости веником отхлестать внутри ее можно. Возле печки ухваты под разные чугунки стоят в торжественном ряду.Кухня отделена от общей комнаты перегородкой. На полках все на своих местах.Запасы в амбаре хранятся в ларях. Это в больших ящиках с крышкой. Но я туда не ходила, хоть не видела мышей, но… на всякий случай.
           Дом был богатый, как позже я узнала, потому что между маленькими окнами висело большое зеркало. Меня спать определили на полати. По нашему, по
городскому – бельэтаж в комнате. Под полатями была кровать. Думаю, для гос-
тей. Куда удобнее спать на печке, широкой лавке, полатях или на сене. На сене
мне не понравилось: колется, букашки-таракашки ползают, но пахнет трава так,
что засыпаешь молниеносно.   Ощущение покоя и надежности от большого деревянного дома, теплого и своего.
          Хозяйка дома, тетя Саня, была старшей сестрой отца. Вот семьи были: четыре сестры, пять братьев, и младшенький – мой отец. С первого взгляда и слова было понятно, что  тетя Саня –мой человек. Маленькая, сутуловатая, некраси-и-вая, но обаятельная, остроумная и ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ. Она была замужем за хорошим человеком, который ее жалел, баловал. И в поле и по дому он все делал сам, и первый раз она печь затопила, когда его не стало. Две ее взрослые дочери жили в своих домах, она к ним относилась серьезно, по доб-рому, как к равным.
          Старшая дочь Ольга жила в поселке в десяти километрах от дома и работала на сыроваренном заводике и, говорили, что сыр даже заграницу продавали. С сестрой случилась беда. В процессе производства оставались отходы - обрат, который они должны были выливать в выгребную яму. Чтобы добро не пропадало все, конечно, вместо ямы это вкусное и сытное пойло брали домой.  Дома телята его очень даже хорошо пили. Она тоже взяла ведро этого отхода производства, отнесла домой и … получила судимость на два года. Правда, ее все хорошо знали,  да и столица далеко, и поэтому она работала на этом же заводе. Но судимость и позор были с ней.
         Средняя дочь тети Сани Анюта была  заведующей овцеводческой фермой. Вышла замуж в соседнюю деревню за вдовца с шестью детьми. Она часто забегала к матери, т.к. работала рядом. Обе женщины серьезные, работящие.
          А вот к младшей  дочери Нине все относились с добрым юмором – она была «городская». Два года училась в фельдшерском училище в Калинине и привезла оттуда «городские» замашки. Она очень отличалась от них, даже внешне. Ольга статная, Анюта худощавая, а младшенькая – полноватая девушка с толстыми ручками и ножками. Кто помнит замечательную актрису С.Крючкову в ролях деревенских женщин – точь в точь: бровей нет, ресницы белые, глаза светлые, но обаятельная своей леностью в движениях и речью.
        Картина называлась: «Собираемся на танцы в соседнюю деревню». Посреди
большой горницы, на свежевымытом деревянном полу, на самотканой дорожке
(сейчас они ужасно дорогие) стоит Нина и «прибирается» к празднику – красоту
наводит. Снимает с гвоздя косы, кстати, из натуральных волос, и приспосабливает их к жиденьким волосенкам (чем не Ю.В.Тимошенко), белесые брови и ресницы густо красит черной краской. Все за ней наблюдают с улыбчивым любопытством. Тетя Саня сбивает пафос торжества частушками, специально смешно картавя:
       - Краса-а-а-вица, все лошади рахаются (шарахаются – автор),
       в ясный день, как обгорелый пень…
       - Ой, черноброва, как корова,
       круглолица, как свинья.
       Красавица лениво отмахивается полной, белой ручкой от матери и снисходительно улыбается. Что может понять деревенская мать в городской моде. Панбархатное платье облегло фигуру, туфли на широкие ступни надела. Все. Пошли.
       Меня на танцы, ура!!! взяли. Шли тропами, туфли несли в руках, подолы платьев подоткнули повыше, чтобы о траву не запачкать, не замочить. Перед
праздничной деревней остановились, окончательно  привели себя в порядок и предстали во всей красе перед обалдевшим народом. Правда, меня быстро в
сторонку посадили, поскольку парни – озорники пели неприличные частушки.
Можно подумать, что я бы их поняла. Танцы. Танцы – это такая редкость.
        В основном – работа, работа, и еще раз тоже самое. Сырный завод не остановишь, овец одних не оставишь, на вызовы больных надо ходить по деревням в радиусе нескольких километров. Короче, не до отдыха. Рано утром стучит в окно бригадир:
       - Тетя Саша, может, поможешь, и девочек городских возьмешь с собой.
       Тетя Саня быстро собирается, и мы за ней, радуемся, что ей галочку(трудодень) лишний поставят. Шрам на моем мизинце остался на память о жатве льна – серпом махнула. Тетя Саня не охала, ни ахала, завязала тряпочкой рану, и дальше работать – в поле всякое бывает. На сенокос ездили. Что я там наработала, не знаю, но суп из телятины, из большого котла, был очень вкусный. Главное, все сидят вокруг, кашевар разливает в большие тарелки на несколько человек густой суп. Радостно. После трудового дня, ближе к вечеру, привезли в деревню, и тетя Саня повела нас задворками домой. Согнулась, поясница раскалывается, а по улице идти нельзя – нельзя людям показывать, что устала, нездорова. Стыдно.
         Тетю Саню звали в деревне «коммунисткой», потому что вспоминая свое
детство, она говорила всем и всюду:
        - Что сейчас нее жить – отработал восемь часов и домой. Вот раньше – от зари до зари пахали. Как потопаешь, так и полопаешь.
       На летние каникулы учительница ботаники дала задание: написать что – то о природе или гербарий собрать. И я ходила за Анютой на ферме по пятам, и в конце концов написала «труд» о кра-а-а-сивых, больших овцах Романовской породы. То ли напряженный умственный труд произвел на тетю Саню впечатление, но она задавала мне взрослые вопросы, не любопытства ради, а потому что ей самой это было интересно:
        - Кто главнее князь или граф?
        - О джазе.
        Как я выкручивалась, не представляю. Но после наших бесед она решила –быть мне «прокуроном» (прокурором – автор). 
         Своим тетушкиным «некудахтаньем» она вселяла уверенность в мои силы. Был случай, которым я горжусь. Однажды  пошли на рыбалку с племянником и другими ребятами. Я ушла от них и заблудилась. Когда поняла это, то собралась с духом (десятилетняя городская барышня)  и пошла, ориентируясь на солнце. Рассуждала, что, когда шли к речке, то солнце было слева, значит надо чтобы солнце сейчас было справа. Маленько не сообразила, что время шло и солнце тоже двигалось и в итоге я вышла в соседнюю деревню в полутора километрах
от дома. Деревня называлась Колмедворка. Даже счет запомнила: юкси, какси, колме – один, два, три. В этих трех дворах уединенно жили вепсы, потомки древнейшего народа, жившего здесь веками.  Жители деревни говорили по-русски с акцентом. Женщины вывели меня на дорогу, и я быстренько побежала домой, где меня давным-давно обыскались.
         Каждую субботу – БАНЯ. Баня стояла в дальнем углу приусадебного участка.С утра было праздничное настроение: мыли полы, стелили чистые дорожки, меняли белье, мужчины носили дрова, воду. И когда из маленького окна не видно было дыма, это означало, что баня протопилась  и можно идти. Сначала шло малочисленной мужское население, потом молодые женщины и уже последни-ми, когда жар затихал, заходили женщины с детьми. Баню топили по-черному, и мне казалось, что, если прислонюсь к стене, то все …заново надо будет мыться. Из предбанника входишь в мойку-парилку и перед тобой громадный котел с кипящей водой. Первый раз страшно, не обвариться бы. На полкЕ сидят старшие
и хорошо, что пар густой, а то таким жалистным взглядом они смотрели на тощего городского ребенка, что в пору вместе с ними заплакать. После бани шли в дом,  садились на широкие лавки у стола, основательного, старинного и пили чай с медом, а мед в сотах. М-м-м!!!  Мед свой, у тети Сани было несколько ульев и чай заваривался собственными травами, заварка -  то дорогая. 
         Мало было времени и ума, чтобы узнать о родном дедушке, чей портрет висел на стене. Когда я его увидела, то спросила:
        - О, Лермонтов то, что здесь делает?
        - Какой Лермонтов? Это твой дед.
         Послушать бы еще старых женщин у часовни, которые пели разноголосьем
или дуэт брата с сестрой, отца и тети Сани:
         - Ну, спойте еще раз «Морскою волною», канючила я не один раз на день,и они каждый раз повторяли эту красивую, как оказалось,  молитву.
         Записать шутки-прибаутки, пословицы и поговорки, которыми пересыпала
свою речь тетя Саня. Студенты МГУ, собиратели фольклора, ходили за ней по пя-
там. Когда мой ум развился до В.И.Даля, то много слов были мне знакомы. Со
словами, речью деревенской, вообще, интересная история. Росла в городе,
читала книжки, а здесь все слова не казались чужими, как – будто я всю жизнь 
их знала. Если мне говорили, что молоко на мосту, то я знала, что надо идти в
сени. 
          А далеко в лес я так и не ходила. Страх уходил в пятки, а в мозгу он стоял неприступной стеной, почему - то в голову лезли сравнения с бездной морской:казалось, зайдешь в него, так там и останешься.
         С ответным визитом приезжала тетя Саня к нам в общежитие. В выходной
плюшевой кацавейке  (теплая куртка) она вошла в трамвай, поклонилась и поздоровалась со всеми. От нелепости такой хотелось бежать из вагона, но пассажиры все заулыбались и поздоровались с ней. После посещения Эрмитажа она весь вечер была строгая, притихшая:
         - Такую красоту увидела. Теперь и умереть можно.
         В деревне я вылечилась. Прав был добрый доктор: надо ехать на землю праотцов и там брать силы.
         
P.S. 
         Ну, вот и все. Откуда я – из общежития городского или из деревни? Общежитие предложило все готовое: жилье, друзей, врагов; не надо думать о ремонте,государство обязано сделать, электричество восстановят, сантехнику починят и лестницу вымоют. Сидят коммунальные женщины на лавочке около парадной,под ногами мусор, ждут, когда придет дворник.
         Разные люди, характеры, бьются о стены тесных, мрачных коридоров, кухонь, ванн и туалетов. До скандалов, до неприязни. Как всегда есть два выхода:либо ты вливаешься в общий строй, либо уединяешься и в лучшем случае становишься врагом номер один, а то и вообще нулем, пустым местом. Если представился счастливый случай и ты уезжаешь из коммуналки, то делается это без оглядки и сожаления. Навсегда. А вот каким ты выползешь из объятий «обчества»… Вот вопрос. Можно «ежиком в тумане»: с неверием в искренние отношения, но с упрямым желанием изменить свою жизнь, хоть порой  неулыбчатую, но свою.Если повезет и хватит сил, то вцепишься в землю, а земля не подведет.
        Понимаю, что я из той – прошлой деревни ( или уже нынешней фермы). Там как потопаешь, так и полопаешь. Пословицу: «От работы кони дохнут» - сократи-ли лентяи, потому что в прежние времена она заканчивалась: «А люди крепнут».В деревне не любили лентяев. Пьяницы были редкостью и о них сложили шутку:«Ешь потей, работай мерзни. На ходу немного спи». Дай бог, возродится общество трудящихся, свободных людей.
        Деревенские МЫ, закаленные коммуналкой. 
 
 
    Ленинград – Санкт Петербург – Тверь - Керчь               
         Июнь-июль 2015 года