За шаг до пропасти..

Я умерла, когда мне было пять....
А мой отец умер двумя годами раньше...
Он был пожарным. Не могу сказать ,что помню его, скорее тот человек, который порой возвращается ко мне во сне, всего лишь плод моего воображения… Всё, что я помню про отца, это род его деятельности. Помню, потому что еще несколько лет после его гибели я ночами укутывалась в его рабочую куртку, и мне казалось, что она до сих пор пахнет пожаром, дымом, и отчаянием... Я куталась в нее почти десять лет, и она была самым дорогим моим сокровищем до тех пор как мама её не обнаружила, и не сожгла... И с тех пор мне стало казаться, что дымом теперь пахнут ее руки..А отчаянием пахну я... Она забрала у меня папу...
Я даже побродила в «секонд-хенде», хотела купить такую же. Пожарные куртки были, но пахли они чем угодно: рынком, стиральным порошком, пылью, дешёвым дезодорантом, чем угодно, только не дымом… Мне казалось, что папа умер не десять лет назад, а в тот момент, когда я должна была лечь в постель без его куртки. Только тогда я в полной мере осознала, что его больше нет. Эта куртка будто держала в моей комнате частичку его, не давала ему уйти. И вот он ушёл…
Он умер, когда мне было три...Я умерла два года спустя. Тогда я еще не знала, что это смерть. Тогда я еще думала, что это такая жизнь...Но умерла я не потому, что не стало папы. Я умерла, когда появился Он.Я умерла когда закончилось моё детство..
Но однажды я родилась заново....

***

Я не помню, что такое детство...

Говорят, оно розовое. Может из-за обоев, которыми обклеивают комнату маленькой девочки, а может из-за счастья, которое должно окрасить в розовый цвет такую маленькую жизнь... Может, из-за розовых слоников и мишек, что плюшевыми грудами высятся на диване, или где-нибудь в углу.
Мне никогда не дарили плюшевые игрушки. Брата или сестры у меня не было. То есть, брат был, но он появился, когда игрушки уже меня не интересовали, а если б и интересовали, то учитывая то, что он гораздо меньше меня, они бы всё равно доставались ему. Как и всё...
Я выросла в комнате, где обои были коричневыми, с широкой желтой полосой. Раньше это была спальня родителей, и после смерти папы мама там спать не захотела, и отдала её мне. Мне кажется, она боялась. Не призрака, вряд ли. Мне кажется, она боялась своей совести. С окна этой комнаты был виден двор и дверь в гараж, где раньше стояла папина машина. Видны качели, которые он сделал, когда я была совсем крохой, в надежде, что будет качать меня, когда я подрасту и пойду в школу, и первый раз влюблюсь... Он так этого и не увидел. Мне порой кажется, что я помню, как он сидел на этих качелях, держа меня на руках, и напевал что то. Помню, какие тёплые и сильные были у него руки. Помню, каким приятным голосом он обладал. Но как бы я не старалась, как бы не пыталась, как бы я не искала, я не могу вспомнить, что это была за мелодия...
Говорят, что время стирает любые образы. Наверное, так и есть. Но одна из особенностей человеческого разума такова, что когда образы умирают, он придумывает свои....

***

Ты руки вымыла?
Я испуганно отдёрнула руку от корзинки с печеньем.
-Да.
Я посмотрела на руки, будто не была уверена, что мыла их. Но я-то, конечно же, мыла. И не раз.
-Ещё раз вымой.
-Да, мама.
Я беспрекословно направилась в ванную. С мамой шутки плохи. Если она сказала что-то сделать, ты сделаешь, как бы сам этого не хотел. Я раньше не могла понять, кто такие генералы в юбках. А потом Он как-то сказал, что это женщины, против которых и танк не попрёт. И я поняла, что мама такой генерал. Ни один танк не стреляет быстрее, чем мама говорит, когда разозлится. И ни у одного танка нет такой неуёмной, безудержной энергии и решительности, когда он что-то задумал. Ну, правда, танки и не умеют думать.
Я присела за стол, взяв себе пару печенюшек.
-Мама, сегодня спектакль. Ты обещала, что я могу пойти посмотреть.
Мама в это время с такой тщательностью драила сковородку, будто от этого зависела её жизнь.
-Да, я помню.
-Я иду?
Вжик-вжик...Простая сеточка для посуды, жуткий звук.
-Ну, раз я сказала, значит идёшь.
Класс! Я так ждала этот спектакль! С самого начала учебного года! Я-то не участвую, но участвует Андрей...
На радости я схватила пакет с молоком, но от волнения он выскользнул из моих рук, и шлёпнулся на пол…
У вас было такое чувство, что время остановилось? Что земля вдруг перестала вращаться, и всё, что вы слышите, это жуткая, зловещая тишина...
Я схватила дрожащими руками тряпку, надеясь на чудо...Но у мамы слова чудо в словаре сроду не было, и я это знала…
Перед тем, как потерять сознание, я подумала, что ни один человек не станет бить ребенка за какое-то там молоко...Человек не может, а мама моя могла всё. Она ударила меня сковородкой...
Спектакль окончен.

***

Я вижу, как опускается гроб...
Вряд ли я и на самом деле могу это помнить. Я была еще слишком маленькая. Я даже не знаю, брала ли меня мама на похороны папы. Скорей всего, нет. Она никогда никуда не брала меня с собой, разве что домой из роддома.
Красные розы с тихим, и каким-то зловещим звуком, ударяются о крышку гроба внизу. Через мгновение я подхожу к яме, моя очередь. Роза в моей руке чёрная. Мне почему-то не три года, а пять...Я поднимаю руку, но бросить не успеваю. Кто-то толкает меня в спину, и я падаю на колючую постель из красных роз. Я пытаюсь подняться, шипы пронзают мою тонкую детскую кожу, царапают руки, впиваются в ноги... А над головой я слышу зловещий хохот. Я поднимаю глаза. Наверху стоит ОН, и жуткий смех его пронзает кладбищенскую тишину, как косой...Я вижу лопату в его руках. Первый взмах, и сырая земля с глухим звуком падает на розы у моих ног...Я начинаю кричать и....
Просыпаюсь вся в поту...

***

В мой сон ворвался звук пожарной сирены...

Будильник взорвал тишину моей комнаты, и я, как ошпаренная, вскочила с постели. Специально поставила убийственный сигнал, и оставила его на кухне. Пока добежишь его выключить, сон как рукой снимет. Утро, как обычно, начинается с крепкого чёрного кофе.
Утро...На самом деле, ещё почти ночь. Вдалеке только видна полоса занимающегося рассвета. Это как раз самое тихое время в городе, когда те, кто поздно ложится, уже легли, а те, кто рано встают, ещё не проснулись. Огней почти нет, разве кто-то забыл погасить свет, или оставил включенным, уходя на работу в ночную смену. Я люблю вот так сидеть на балконе, когда утренняя прохлада бодрит меня, а кофе горячим потоком растекается по телу, и думать, что там, за чужими окнами..
Где-то, наверное, сидит над ребёнком молодая мамочка, дожидаясь, когда неугомонное чадо даст ей хоть немного вздремнуть. Где-то спит себе старая супружеская чета, скорей всего, давно уже отдельно. А вон там, может быть, кто-то уснул, уставший после бурной ночи…За каждым окном чья-то жизнь. Даже сосед мой, и тот вон проснулся, хоть и живёт один. Хотя нет, блин. Он-то от будильника моего проснулся как раз. Я забываю, что моя кухня имеет тонкую стену. Уж не знаю, какая комната у него за этой стеной, но такое ощущение, что он там спит, раз мой будильник его поднимает…Ну ладно,ладно…Мой будильник способен поднять на ноги пол квартала. Бедный сосед.
Я сижу на балконе достаточно долго. Я наблюдаю, как стремительно светлеет вокруг, я слышу, как нарастает шум просыпающегося города. Люди собираются на работу, в школу, в садик...Чужая жизнь....Жизнь, которой я не знаю. Жизнь,которая не знает меня…
Закрываю глаза и со вздохом встаю. Моя жизнь тоже ждёт меня....

***

Дождь стучал по крыше, словно там что-то клевала стая воронов...

Меня знобило, и я со всей силы куталась в плед, в надежде немного согреться. Мама разрешила мне не идти сегодня в школу. Я знаю, что она сделала это не потому, что у меня температура, а потому, что боялась, что я не смогу толком соврать, откуда у меня рана на виске... Я-то давно уже привыкла к подобного рода вранью, но вся проблема заключалась в том, что учителя мои к ней тоже уже привыкли, и перестали мне верить.
Поначалу, все просто считали меня растяпой, которая может споткнуться даже о собственную тень. Я, как могла, поддерживала это убеждение, но со временем, учителей насторожила нарастающая интенсивность получения мною разного рода увечий. Так просто не может не везти. За один только последний год я раз сорок приходила в школу с различного рода травмами. Классный руководитель вызвал маму для беседы. Я-то не в курсе, о чём они говорили, так как мама мне, понятное дело, ничего не рассказала, но догадываюсь, потому, что она вышла оттуда с таким лицом, будто её при всех на площади облили какой-то гадостью....
Какое-то время она держалась, просто старалась реже видеться со мной. Но хватило её ненадолго. После рождения моего брата Кристиана, её опять понесло...Может, она не высыпалась, или у неё была послеродовая депрессия, уж не знаю, но всё, что клокотало внутри неё, она с готовностью выливала на меня... Я, как могла, старалась предотвратить её гнев, правда. Мне было только десять тогда, но я научилась менять подгузники, кормить из бутылочки, убаюкивать и стирать, а ещё просыпаться с первыми всхлипами сонного братика , что б на цыпочках прокрасться к нему в детскую, и снова уложить его до того, как мама услышит...Я делала всё что могла, чтобы облегчить ей тяжесть материнства, думала, она так будет спокойнее, и не станет срываться на мне слишком часто.
Но зверя в ней не могла усыпить даже моя покорность…Он жаждал пищи, жаждал крови, жаждал меня...
Причем, и один, и тот, второй....

***

Если б я и спал, то всё равно бы проснулся…

Я слышу её будильник сквозь через чур тонкую стену. Честно говоря, мне кажется, его многие слышат, пожарная сирена тише его…Уж не знаю, зачем она это делает, не может же человек настолько крепко спать. Да и ставит она его, почему-то, на кухне...
Она очень мало спит...Ложится, когда вокруг уже погасли огни, а просыпается задолго до того, как они зажгутся…Она встречает утро на балконе, долго сидит там с чашкой кофе, наблюдая, как просыпается город, и молчит...Она думает, что она одна…Но я-то тоже здесь. Мне порой даже неловко. Я совсем не хочу нарушать ее уединение, но она так прекрасна утром, когда сон ещё смотрит из её глаз, когда в её непослушных, слегка вьющихся золотистых волосах блуждают первые лучи солнца...
Она загадка...Одинокая волчица. Нелюдимая, отстранённая от всех и вся. Чего она боится?...Мне б хотелось её разгадать, девушку-тайну...
Интересно, как пахнут её волосы… Интересно, какой у неё голос...Что она любит, какую музыку слушает…
Меня не преследует маниакальная идея, но когда я слышу её присутствие в соседней квартире, когда вижу её, проходящую под моими окнами, не наблюдать за ней совершенно невозможно…. Она притягивает, она манит, она привлекает, но вместе с тем я уверен,- она оттолкнет любого, кто приблизится к ней хоть на шаг. Даже не видя её глаз, я чувствую её боль…Я вижу эту боль, когда она слегка сжимается, словно пытается спрятаться в себе самой, когда идёт среди людей, но умудряется идти так, что вокруг неё нет никого, будто все обходят её стороной, но на самом деле, это она прячется от них…
Мне кажется, она пахнет кофе...Изыскано и крепко, волнующе и обжигающе...
Я бы многое отдал, что бы прикоснуться к ней...Я бы полжизни отдал, что б она улыбнулась только для меня…Хотя...
Той жизни, что у меня осталось не достаточно, чтобы заплатить за её улыбку…
Но я не хочу уходить, так и не прикоснувшись к ней ни разу..

Девушка-грёза...

***

Не знаю, можно ли любить мою работу.

Привыкнуть к ней, да, но любить...Я не знаю. Но если это привычка, то она уже глубоко пустила корни в меня. Такая, без которой я не могу представить свою жизнь. А не представлять свою жизнь без боли мне, уже более, чем странно. Хоть по-настоящему больно не мне…
Я всегда стараюсь придти раньше всех. Когда ночная смена ещё в полусне, пользуясь минутами затишья, по длинному коридору разносится звук только моих шагов. Я в кроссовках, но в этой бесконечной тишине даже самые тихие шаги отдаются эхом… Это не та тишина, которая радует в домашних стенах за чашечкой крепкого чая, эта тишина пропитана зловещим страхом. Страхом, что в такие минуты затишья уходит отсюда чья-то жизнь.
Болезненный крик разорвал тишину. Я вздрогнула и на мгновение застыла, пытаясь определить, откуда он доносится. Палата номер шесть, Дэниел...
Вы когда-нибудь бывали в детской реанимации? Если нет, то я рада, что вам не приходилось видеть то, что я вижу каждый день. Когда вы заглядываете в кроватку, то не всегда сразу разглядите ребёнка, по двум причинам. Первая: он весь опутан разными трубками, системами, катетерами, пластырями, кислородной маской. А вторая… обычно детки, которые долго здесь находятся, худеют настолько, что кажется, будто в кроватке лежит только одёжка. Они питаются только тем, что вливают в их вены, от чего не могут набирать вес, и почти не двигаются, из-за чего у них атрофируются и без того слабые мышцы...Они похожи на  ангелов со своими впалыми бледными щёчками, синеватыми губками и жёлтыми кругами под огромными глазками с длиннющими ресницами…
Таких детей не берут на руки... Никто не обнимает их и не согревает своим теплом. Их трогать не положено. Когда они плачут, никто не обращает на них внимания, и они, поплакав, устают и засыпают...Дэниел последнее время часто плачет, и плохо спит. Мне кажется, ему просто больно, а обезболивающее, которое ему вводят, не даёт желаемого результата. Я наклоняюсь над ним. Он не спит. Смотрит на меня глазами цвета неба, и такими же бездонными..Но сегодня они не такие, как вчера. Сегодня они уставшие и безнадежные...
Его вчера пришлось привязать. Он плакал долго, и размахивая ручками, случайно вырвал катетер. Сейчас его тоненькие запястья были прикреплены белыми лентами к кровати, и он плакал не только от боли, а и от того, что его лишили последней возможности двигаться. Наверное, так же себя чувствуют заключённые, которые провинились…Но Дэниел ни в чём не виноват. У него забрали его маленькую свободу, что б сохранить такую же маленькую жизнь...
Он смотрит на меня так безразлично, что сердце у меня обливается кровью… У ребёнка не должно быть такого взгляда...Я не выдерживаю, и бережно вытаскиваю его из кроватки. Я знаю, что не задену все эти системы, я делаю это не впервые, и научилась брать ребёнка на руки и возвращать обратно без какого-либо вреда. Я даю ему капельку отдохнуть от его пут, смотрю, как с облегчением он прижимает ручки к себе, будто пытается согреться. Я слегка покачиваю его и прижимаюсь щекой к его нежной прохладной щёчке, потираю его уставшую спинку, и согреваю собой...Я напеваю ему колыбельную… Если он сегодня уйдёт, должен же хоть кто-то дать ему капельку любви.
На его личике, на височках, на шейке, на груди, везде видны под белой кожей дорожки синих венок, будто нарисованных карандашом, по которым бежит через трубочки его жизнь. За свои полтора года он не видел ничего кроме игл, белых халатов, потолка и боли...Он перенёс столько операций и манипуляций, что я со счёта сбилась. Эти дети самые беспомощные существа на земле, но вместе с тем, я не знаю никого сильнее их…
Самое страшное это не смертельная бледность, и не жуткая худоба. Страшнее, когда заглянув ребёнку в глаза, ты видишь, что он сдался. Что после всего, что ему пришлось пройти, он устал бороться... И эта усталость, как предвестник скорого ухода. Ребёнок живёт, пока бьётся за жизнь, не смотря ни на что. Но если он устал, никто не заставит его идти дальше. Он устает так долго быть сильным...
Сегодня я вижу эту усталость в глазах Дэниела... Я чувствую солоноватый привкус на своих губах, и понимаю,что это мои слезы, не его..
Все уходят, когда приходит время...
Но порой жизнь заканчивается, так и не успев начаться.

***

Моя смерть вошла в мою комнату, когда мне было пять. Но я не узнала её...

Моё детство мне подарил мой палач... Я была слишком маленькой, что бы злиться на маму за то, что она так быстро забыла папу. Человек, который должен был заменить его, вызывал во мне разве что детское любопытство в то время. Странно, я была совсем ребёнком, но помню нашу первую встречу. Помню, как ОН наклонился ко мне и добродушно улыбнулся. Помню, наверное, потому, что улыбка у него была шириной с море, и теплее солнца. Интересно, а у дьявола улыбка такая же красивая?
Мы неплохо ладили с ним. Он брал меня порой на работу к себе, а работал он судьей, водил на каток, и в цирк, и в зоопарк... Качал на качелях, которых не строил... Мама оказалась в положении, её мучил страшный токсикоз, она стала грузная и неповоротливая, и нервная беспредельно… Часто срывалась на мне без малейшего повода, а он выступал в роли рыцаря на белом коне, и спасал меня от её гнева. Я думала тогда, что он любит меня, как дочь. Я не знала, что он просто готовит меня к моей незавидной роли.
Вы знаете, ребёнок очень быстро привыкает к тому, кто относится к нему с большим вниманием и теплотой, и часто ставит его выше, чем даже мать. Это не мама утешала меня, когда я разбила коленки, это не она сидела надо мной, когда я горела от жара, это не она неслась сломя голову в больницу, когда меня задела машина соседа, неудачно сдавшего назад. Я до сих пор помню, как он бежал по больничному коридору со мной на руках… Это он сидел надо мной ночью, когда мне не спалось, и рассказывал глупые истории из судебных процессов, потому что других не знал... Это не мама была мне мамой... Но, с другой стороны, хоть она мне и не дала детства, она его и не забирала...
Как может принц превратится в чудовище? Разве не наоборот должно быть? Разве в сказках не чудовище превращалось в принца? Или я что-то напутала?
Мама уже три дня была в больнице после рождения Кристиана. Мы с ним, как могли управлялись дома. ОН стирал, и готовил, и возил меня в садик, и смешил...Помню, как мы вместе пытались испечь блины. Он смешно пританцовывал на кухне, напевая и дико фальшивя, рассыпал всюду муку, и нарисовал ею у нас на лицах кошачьи мордашки...Он давал мне бить яйца, хоть ему потом приходилось вылавливать скорлупки, и насыпал мне муки на стол отдельно, что б я ею играла… У нас не очень-то блины получились… Они были через чур сладкие, и рвались, поэтому мы сделали их толстыми, как лепёшки, и в итоге внутри они были сыроваты…Мы долго смеялись над собой, но все же осилили парочку, что б не обидно было, а остальное отнесли соседской собаке. Но нам было не жаль, мы так прекрасно провели время...
Сейчас я не могу поверить, что этот чудесный человек, с которым связаны самые прекрасные воспоминания из моего детства, мог подарить мне и самые страшные, мог разрушить меня, как замок из песка, мог стереть меня, как вода стирает надпись на пляже...Как можно так возненавидеть человека, которого так любил?...Как можно так привязаться к своему тирану?
В ту ночь моя смерть прокралась ко мне в комнату в облике человека, которого на то время я любила больше всех на свете. И я улыбнулась ей, и протянула свои детские ручки, что б обнять её, как всегда, перед сном...Но в эту ночь смерть хотела большего. Ей не нужна была моя жизнь, ей нужно было моё маленькое тело....Но забрала она в ту ночь и мою душу...

Детство умирает порой за несколько минут...

***

Всегда найдётся тот, кто думает, что знает вас лучше, чем вы сами.

-— Ты не должна сидеть тут сутки напролёт.
Настя смотрела на меня точно так, как порой смотрит на своих маленьких пациентов.
— Я знаю.
-- Тогда почему ты всё ещё здесь?
На часах было двенадцать ночи. Я устало откинулась на спинку стула и завертелась на нем. Что я могла ответить?
-- Я не знаю.
-- Я знаю, я не знаю…Это весь твой словарный запас на сегодня?
-- Насть...
-- Дай договорю,- она крайне не любит, когда её перебивают.-— Я очень ценю то, что ты делаешь, правда. Более того, я восхищаюсь тобой. Ни один сотрудник больницы не проводит здесь столько времени, как ты, а ведь ты даже не врач. Но ты должна отдыхать, как всякий человек. У тебя что, телика нет?
-- Есть.
— Вот и посиди, посмотри его денёк. А лучше сходи в ночной клуб и подцепи какого-нибудь красавчика.
— Подцепить можно инфекцию разве, - как всегда, ёрничала я.
Настя взглянула на меня с упрёком, и, вроде, даже с жалостью.
— Ты не можешь всегда быть одна.
Я посмотрела в ее любящие глаза и, не без вызова, спросила:
— Кто сказал?

Я не знала, кто из нас от кого убегает, я от ночного города, или он от меня. Я знала наизусть эту дорогу, и прошла бы по ней с закрытыми глазами. Меня не пугало столь позднее время, не пугали пацаны, проходящие мимо, не пугали машины... Что это, смелость, или безрассудство? Не то, что бы я искала неприятностей, нет, просто я их и не опасалась... Хотя, может, где то в глубине души, я и хотела, что бы что-то со мной случилось. Почему бы, например, вон тому парню подозрительной внешности не пристрелить меня сегодня? Или почему бы какому-нибудь пьяному водиле сегодня вместо столба не врезаться в меня?...Может, они, наконец, сделали бы то, чего я не могу. Может, они, наконец, освободили бы меня…
Почему я там торчу?...Глупая Настя. Неужели не понятно, что мне просто незачем идти домой, где меня никто не ждёт, и где от меня никому нет никакой пользы? В больнице я хотя бы нужна кому-то, я хоть занята постоянно, и у меня нет времени на глупые воспоминания, на жалость к себе, на обвинения себя самой… Ни при какой загруженности на работе я не устаю так, как наедине с собой. Вы слышали про эмоциональных вампиров? Это люди, которые не могут жить, если не достанут кого-то. У меня тоже есть такой вампир. Он высасывает из меня по капельке силы, доводит до бешенства, порой до истерики, и заставляет думать, что у меня съехала крыша… Хотя она таки и съехала, отчасти...Он мучает меня, он терзает меня, он пьёт мою жизнь медленно и мучительно. Он не даёт мне дышать.

Мой вампир я сама.

***
Я жду, когда она вернётся домой...

Как глупо. Но я не могу уснуть, пока она не вернётся. Все равно услышу, как она открывает свою дверь. Так поздно...Как-то жутко представить, как она ночью идёт одна домой. Она такая маленькая, совсем девочка...
Я лежу и думаю, почему я о ней думаю. Я ведь совсем её не знаю. Кто она? Может, у нее прескверный характер. Или она нацистка. Или вообще проститутка... Глупости, конечно...А если б и так...Меня тянет к ней...Говорят,любовь это умение не замечать недостатки... Я это сказал?...Сказал это слово?
Порой мне кажется, что где-то внутри у меня магнит. И у неё. И потому меня тянет к ней. Мне хочется иногда подойти и заговорить с ней, или постучаться в её дверь..Ну, не знаю, хоть за солью что ли, как все…Но насколько сильно меня к ней влечёт, настолько сильно она отталкивает, даже не подпустив. Есть в ней что-то такое, что без слов предупреждает держатся подальше. Некая скрытая угроза, которая совсем не подходит девушке вроде неё. Это тоже самое, что Дюймовочка в доспехах...Так хочется узнать её...Где она работает, что она любит, какой у неё голос...
В её квартире всегда тихо. Никакой музыки, или телевизора, ничего кроме этого бешеного будильника. Хотя оно и не странно, учитывая тот факт, что она только поспать туда и приходит. Даже в выходные не наблюдал её дома ни разу. Утром вижу её на балконе, а вечером слышу, как она дверь открывает, и это всё, что я знаю о ней. Никогда не считал себя большим романтиком, но вот так зациклиться на девушке, о которой ничего не знаешь, это если не романтика, то просто глупость. Скорей всего, второй вариант. Я, наверное, через чур напридумывал и домыслил. Почти идеализирую её.
Наверное, большинство мужчин вряд ли назовут ее красавицей, но точно назовут красоткой. Она не из тех женщин, которые бросаются в глаза с первого взгляда, она из тех, кто не забывается со второго. В ней есть что-то, что нельзя объяснить, некая детская привлекательность, что ли. Может, у мужчин просто просыпается отцовский инстинкт, когда они смотрят на неё, так как с первого взгляда ей больше семнадцати и не дашь. Она маленького роста, да и вся она какая-то компактная, что ли. Худенькая, и грудь у нее маленькая, и размер ноги, и руки совсем детские. И только глаза выпадают из установленного порядка, такие огромные, будто в них поместился целый мир. Когда мы случайно столкнулись у лифта, и она посмотрела прямо на меня, я на минуту онемел. Они прекрасны...Но в тоже время, из них выплеснуло столько боли...
Она носит кроссовки, толстовки с капюшоном и собирает волосы в непослушный высокий хвостик, из-за чего и кажется подростком. Ощущение, что она хочет спрятать хоть малейший намёк на привлекательность, или на принадлежность к женскому полу. Но на неё просто невозможно смотреть без улыбки. Она удивительна...
Я иногда думаю, каково оно, если взять её за руку. Каково оно увидеть, как она улыбается...Как просыпается утром, слегка взъерошенная, похожая на девочку...Каково оно знать, что она твоя...Каково оно, поцеловать ее...Я иногда думаю, а не сошел ли я с ума...

***
Я намокла под дождём...

Он начался так внезапно...Хотя, я всё равно никогда не беру с собой зонтик, вечно о нем забываю. Люблю ночной город во время дождя, но только если в это время нахожусь дома с чашечкой кофе, и смотрю на него в окно. А сегодня я брела сквозь ночные огни промокшая, и даже не спешила, более мокрой я уже стать не могла. Машину останавливать тоже не стала, даже не потому что боюсь, а потому что не хочется мочить своими джинсами чужие сиденья...Я бреду по мокрым улицам, замёрзшая и несчастная, и огни бегут за мной, смешивая тень с тусклым светом, и мешая видеть лужи...
И вот я вваливаюсь на свой этаж, с прилипшими волосами, джинсы такие мокрые, что даже бедра натёрли, в кроссовках хлюпает...Я с тоской оглядываюсь на оставленные мною мокрые следы, и изо всех сил пытаюсь вспомнить, в каком кармане у меня ключ от квартиры...Я замёрзла, и руки меня не очень-то слушаются. Тихонько бубня ругательства себе под нос, вытаскиваю ключи, пару раз успешно роняю связку с диким звоном в час ночи, и думаю о том, что сейчас думают обо мне соседи. Или один из них...
Он открывает дверь с таким видом, будто совершенно не ожидал увидеть меня под моей же дверью, и с минуту молча смотрит на мою возню с ключами, и вдруг подходит. Я так шарахнулась от него, что самой стыдно стало....Блин,ничего не поделаю с этим рефлексом, защитная реакция срабатывает сама собой, и когда я понимаю, что человек, скорей всего, подумал, что у меня не все дома, обычно уже поздно....
Он посмотрел на меня с лёгким удивлением, но не сказал ни слова. Молча взял ключи из моей руки, молча открыл мою дверь, и молча вернулся назад в свою квартиру...
Я чуть ли не вбежала домой, и заперла дверь на все замки. Не могу даже объяснить, растерялась я или испугалась. Господи, он, наверное, думает теперь, что я шизанутая....Хотя, что правду таить, отчасти, так оно и есть...Я начинаю лихорадочно стаскивать с себя мокрую одежду, и только под горячим душем прихожу в себя.
Но меня всё равно трясёт. Неужели простудилась? Тёплая сухая одежда и горячий чай ненадолго облегчают мои страдания, но я чувствую этот холод, что бежит по коже, болезненный и знакомый. Кутаюсь из всех сил в плед, сидя на подоконнике в полной темноте, и смотрю на город, который мокнет под дождем. Я боюсь идти спать, хоть мне скоро опять на работу. Я боюсь,что как только сон постучится в мое сознание, вернуться и мои призраки. Я так устала...Так устала от тревожных снов...
Дождь стучит по крыше, будто напевает мне колыбельную. Подушка такая мягкая...Я понимаю, что проваливаюсь в сон, и у меня нет сил ему сегодня противостоять...Но я так боюсь спать...
Но когда я закрываю глаза, ко мне стучатся не призраки...Сегодня на меня смотрят с легким удивлением глаза, синие, как море, и такие же глубокие...И я впервые за очень много лет сплю без снов.

Иногда так хорошо, что ничего не снится...

***
Он ушел утром...

Когда я пришла на работу, его уже не было. Я стояла возле его бывшей кроватки, и думала о том, что долго его место пустовать не будет. Может даже сегодня в эту кроватку ляжет другой ребенок, и сотрет запах того, кто был до него...Сотрет его смех, затмит его глаза своими глазами, и перечеркнет погибшую боль своей, живой...
— Каждый раз так будет?
Я вздрогнула от голоса Насти.
— Как?
Она приобняла меня за плечи, и , смотря на кроватку шепнула:
— А так..Каждый ребенок, который здесь умирает, будто умирает в тебе. Зачем ты это делаешь? Зачем терзаешь себя за то, на что не можешь повлиять? Зачем тоскуешь о чужих детях?
Я не смотрела на нее...Она не понимает, никогда не понимала..
— Может потому, что о них некому больше тосковать...
Руки сжали мои плечи крепче.
— Глупая! Это всего лишь неудачные попытки абортов, и неудавшиеся попытки получить здорового малыша. Ты сама знаешь, что здесь сплошь серьезные патологии, с какими практически не живут. А те кто выживают, думаешь живут? Ты видела этих детей,когда они подрастают?...Они несчастны!! Потому что не такие, как все, и так же не нужны никому...Думаешь они рады, что выжили?
Я чувствую, как туман застилает мне глаза..Нет, только б не заплакать.
— Как бы это жестоко не звучало, но в данном случае смерть это избавление..Дениел теперь свободен.
Я сбрасываю с плеч ее руки, и смотрю ей в глаза, а слезы безудержно текут по щекам.
— Ненужные, Настя? Неудачные попытки?? Тогда зачем было спасать их?Зачем было учить их столько?Зачем давать жизнь, если смерть для них лучше?? Опыты проводить??
— Некоторый выживают и...
— А зачем? Ради той жизни, которой не рады? Так почему сразу не дать им умереть, и не резать их по пять раз в месяц?
Она профессионал, она не заплачет.
— Такой закон. Такие правила.
Я устало опираюсь на кроватку Даниель, пытаясь найти там хоть капельку его..
— Позволь мне побыть одной...
Я слышу, как она закрывает за собой дверь. Некоторое время я еще сдерживаюсь, подавляю рвущиеся наружу всхлипы, но моя боль сильнее меня. Я падаю на колени, вцепившись руками за край кроватки, и прислонившись к ней щекой. Я рыдаю так, будто это мой ребенок сегодня умер...Вся моя боль, моя рухнувшая надежда выливается с моих глаз горьким потоком, и слезы размывают границы между настоящим и прошлым. Тем прошлым, где я так же стояла на коленях, и так же рыдала , над маленьким тельцем другого ребенка....Настя никогда не узнает, что каждый раз, когда я хороню этих детей одного за другим, я снова и снова хороню в своем сердце его..Снова и снова оплакиваю безутешную потерю...

Снова и снова виню себя за то, что не смогла ничего сделать...

***
— Ты так не поступишь со мной.
Настя отвернулась к окну с таким видом, будто увидела там, по меньшей мере ангела.
— Ты заработалась...Я волнуюсь за тебя. Тебе нужен отдых, а раз добровольно ты идти в отпуск не желаешь, приходится принуждать.
— Настенька, это тоже самое, что принуждать человека лечится, вроде это у нас противозаконно?
— Уж прости, не знаю, в такие аспекты не вникала...Знаю только, что я твой начальник, а ты моя подчиненная, и должна помнить, что приказы начальства не обсуждаются.
Я просто таки почувствовала, как у меня внутри что-то закипело.
— Простите, госпожа начальник, просто я, дура эдакая, с чего-то решила, что ВЫ мне не только шеф, но и друг. Видно ошибалась.
— Да не заводись ты! Именно, как друг я о тебе и беспокоюсь! Я ведь хочу как лучше!
— А давай ка я сама решу, что мне лучше! Я давно не ребенок, не надо решать за меня!...— Я направилась к двери, намереваясь уйти, но Настя схватила меня за руку, и неожиданно мягко сказала:
— Я не приказываю...Я прошу..Ты нужна мне в строю.
Этот тон, такой непривычный для моей властной подруги, остудил вулкан, который уже готов был взорваться лавой эмоций. Она смотрела на меня так, будто ей и правда не пофиг, что со мной будет...Никто никогда не смотрел на меня так...С любовью...
— Две недели, большего не прошу...Ты отдохнешь, и вернешься со свежей головой и новыми силами. Это все. Мне не нужны на работе медсестры в полуобморочном от усталости состоянии, это в первую очередь навредит пациентам.
Ах, как тонко...Она знает, куда надо нажать...Я вздохнула так, будто она только что взвалила на меня государственные дела, посмотрела в окно и сжала ее ладонь.
— При одном условии.
Настя медленно, с облегчением вздохнула.
— Каком?
— На все согласна?
— В разумных пределах.
— Какая ты скучная порой — скривилась я.
Настя наконец поняла, что я уже остыла, и позволила себе улыбнуться.
— Так что же это?
— Напьемся сегодня.
Она хохочет, и обнимает меня.
— Надеремся вдрызг. Я за тобой заеду.
Я знаю, что она меня любит...Знаю, что она друг...Но почему то именно ее я боюсь, как никого на свете. Может быть потому, что она прокрадывается в мое сердце...А тот, кто его касается, может причинить боль...

А я не хочу больше боли...

***
Ночь душит меня...
Я верчусь в постели и никак не могу уснуть. За окном бушует гроза, и ветер бешено бьет по стеклу веткой. Я пробовала спрятаться под одеялом, но не смогла, мне не хватало воздуха, мне казалось, что я задохнусь под ним...Мне хотелось позвать маму, но мамы не было, она еще была в роддоме. Я пыталась отыскать утешения в плюшевом мишке, обнимая его со всей своей маленькой, детской силы, но все равно мне было страшно...Я начала потихоньку всхлипывать, и мягкая мишкина шерсть заботливо старалась вытереть слезы с моих щек...
Молния разрезала небо, в комнате на мгновение стало светло, как днем, а за тем последовал такой удар грома, что стекла в окнах задрожали, и я закричала от ужаса. Он ворвался в открытую дверь.
— Тихо, тихо, все в порядке, все хорошо, я здесь, моя девочка, я здесь, малышка.
Я вцепилась в него, как в спасительный круг, и спряталась в его объятиях. Как же я была ему рада в тот момент. Мой принц, мой спаситель, мой защитник...Он, как всегда, пришел на помощь, в самый нужный момент. Он гладил меня по голове, и шептал успокаивающие слова. Не помню, какие, помню только, что мне достаточно было просто слушать его голос рядом, и не важно, что он говорил. Он убаюкивал меня, и волны сновидений начали накатывать на меня, сладкая истома разлилась по телу, и руки мои, обвивавшие его шею, расслабились.
Он бережно уложил меня в постель, и сквозь сон чувствовала на себе его взгляд. Мне было так спокойно, так хорошо знать, что этот взгляд опекает меня, наблюдает, что б ничего со мной не случилось...Что эти руки, гладившие мои волосы, уберегут меня от бури...Эти руки, которые касаются моих плеч...Моей щеки...Моих век...Опускаются ниже. Касаются меня там, где не должны касаться...
Я вздрагиваю, и стыдливо одергиваю пижамку. Рука бежит вверх по ноге обратно...Я краснею...Я отталкиваю руку...Почему то сердце опять заколотило, и я не понимаю, почему мне страшно. Я не должна боятся его, он не обидит меня. Он меня любит....
Я отталкиваю его руку от себя, но он настойчиво касается меня там, где не должен, и я понимаю это, хоть и ребенок...Он прижимает мои руки к подушке над головой своей большой рукой, и впервые от него пахнет не теплом, а страхом...Моим страхом...
Мне больше не страшна буря за окном....Я плачу и кричу от другой бури. От боли, от страха, от разочарования...Осколки разбитой любви, детской и чистой, впиваются в меня изнутри, оставляя раны, которое не залечит время...Разрывают на куски мое наивное и доверчивое детское сердце,и предательство ядом проникает в мою кровь, отравляет мою чистую душу...Я умираю, медленно и мучительно, не понимая еще, что это смерть...
В ту ночь умерло мое детство, едва успев начаться...Но сейчас мне жаль не детства, мне жаль ту девочку, которая слепо верила тому, кто ее уничтожил...

***
— Мне надоело все это выслушивать от твоих учителей!! Ты меня позоришь!!
Да лааадно....
— Ты понятия не имеешь, что такое воспитание!
Интересно, чье это упущение...
— Ты должна понимать, что статус твоего отца и тебя касается, ты должна соответствовать ему!!
— Мой отец мертв давно.
А вот это я сказала в слух...Мама резко обернулась, и посмотрела на меня своим излюбленным взглядом. Никогда не могла определить, чего а нём больше. Властности? Злости? Презрения? Ненависти?...На Криса она никогда так не смотрела...Еще бы, он-то сын ее мужа, а я кто? Всего лишь досадное напоминание о том, что давно похоронено...Мне казалось, что она жалеет, что я не похоронена там же...
Я выдержала этот взгляд. Я научилась его не бояться. За столько лет привыкнуть можно ко всему. Сейчас-то она хоть ремнем меня не драла, так как он сказал, что тринадцать лет многовато для такой процедуры...Она никогда не перечила ему, и в некоторой мере я испытала к нему благодарность за то, что он избавил меня от этого унижения, но с другой стороны, пусть бы лучше она драла меня ремнем, чем он убивал меня ...
--Ты всего лишь маленькое неблагодарное ничтожество, ты это знаешь? — вывел меня из оцепенения ее голос, — ты не ценишь того, что мы делаем для тебя, ты просто эгоистка.
Конечно. Я все это знаю. Давно. Не знай сколько лет слышу это.
— Ты только и делаешь, что портишь нам жизнь! Ты не достойна такого отчима! И такого дома! И меня ты, дрянь, недостойна!!!
— Так убей меня, мама!!!!
Я так устала это слушать...Я больше не могла...Пусть она меня ударит, мне все равно..Я устала.
Ее глаза стали красными от злости, и она подошла ко мне так близко,что я внутренне сжалась в ожидании удара.
— Я даже не стану руки марать из-за такого ничтожества.
Я пулей вылетела с кухни, и заперлась в своей комнате, судорожно всхлипывая, и дрожа, пытаясь сдержать рвущуюся наружу истерику. Лучше б ударила...Господи,я уже не знаю, что хуже...Лучше б она убила меня, наконец..Столько раз ломались мои ребра, столько раз я прятала синяки и шишки, но ни разу она не дошла до нужной степени нанесенных мне увечий...Я мешаю ей жить, так почему бы просто не убрать эту помеху раз и навсегда?
А может...Может, я сама ее уберу?..
Может, когда меня не станет, она наконец-то обретет покой? Может, она даже перестанет столько кричать?
До этого я только представляла как это, умереть на самом деле...Я пробовала, как это, когда острое лезвие касается твоей кожи, и в след за легкой болью с тебя начинает выходить частичка жизни, в виде маленьких рубиновых капелек. Завораживающее зрелище...Но убить себя я не решалась...Боялась. И надрезы делала только там, где их никто не видел, даже он...Эти тонкие шрамы, которые сплетались в причудливый узор на моих ступнях, отражали мою душу...Раненую, невидимую, забытую, страждущую мученицу...
Но что, если я зря боюсь? Что если смерть, это на самом деле избавление?
Держу в руке лезвие, и внутри меня так холодно...Мне страшно..Почему же я такая слабая? Почему не могу просто сделать это? Несколько правильных движений для освобождения...И все будет позади...Крики, ярость, презрение, унижение...
Но она права. Я ничтожество. Я настолько ничтожна, что не могу даже убить себя, и очистить этот дом от грязи...Настолько ничтожна, что хватает меня только на жалость к себе, и вечные жалобы себе самой...Я боюсь...
Лезвие выпадает с руки, и слезы наконец прорывают затворы, и не стыдясь, беспрепятственно выливаются с души наружу...Я укутываюсь в папину куртку, и все на что способна, это плакать. Горько, навзрыд...Как будто вырвали что-то с меня, и рану посыпали солью...Она не зря ненавидит меня. Я себя и сама ненавижу. И нет во мне силы, что б избавится от себя. Нет сил во мне ни жить, ни умереть...

Только усталость...Все, что осталось...

***
Когда нибудь все заканчивается...
Соломон, вроде, сказал "Все проходит, и это пройдет..." Уж не знаю, что он имел в виду, но иногда мне кажется, что проходит не все...Проходит время, проходит надежда, проходит любовь, стираются образы....А боль остается...Иногда кажется, что мы уже забыли ее источник, но сама она никуда не делась...
Я умею заплетать косички...Наверное, в некотором роде это смешно, так как не мужское это дело. Но очень часто мы делаем то, о чем никогда и не подумали бы. То, что просто приходится делать. Иногда, во сне, я вижу золотистые косички, на которых задержались лучи заходящего солнца, и ямочку на ее щечке, когда она сидит повернувшись в полуоборота, и смотрит, как кровавый закат угасает в покрасневшей озерной глади. Создается впечатление, что вода проглотила солнце, и покраснела от удовольствия...
Я смотрю на нее и любуюсь ею, как самым прекрасным произведением искусства когда-либо кем-либо созданным....Мы сидим на пирсе, и она болтает в воде своими маленькими ножками, слегка запрокинув голову, что б позволить вечерней прохладе ласкать ее разгоряченное от бега лицо...Она просто бегала возле пирса с мячом, и всячески провоцировала меня на игры. Я-то не очень хотел играть , так как был уставший после работы, но ей отказать просто невозможно. Она всегда добивается своего...И в итоге мы два часа прогоняли в мяч, пока она не сжалилась надо мной, и не потащила меня смотреть на закат.
— Как думаешь, воде жжет, когда она проглатывает солнце?
Я улыбаюсь, представив себе такую картину, и подхватываю игру.
— Думаю слегка, как будто она съела сандвич с горчицей.
— Нет, с соусом-чили. —продолжает она.
— Нет-нет! С вассаби!!
Она смотрит на меня широко открытыми, бездонными, синими, как вода в озере глазами.
— Ты сказал чуть-чуть жжет!
— Ну это нам вассаби сильно жжет, а ей ни по чем.
Она улыбается, и продолжает нашу игру в глупости.
— А солнце? Солнцу больно?
Я смотрю на кровавое зарево, где небо сливается с водой, и тают границы, напившись красного.
— Надеюсь нет. Мне кажется, оно просто тает в воде.Как мороженное, только красное. Медленно растворяется, постепенно нагревая воду, будто готовит себе постель, а потом просто засыпает.
Она мечтательно закрывает глаза, и болтает ногами в воде, лицо ее раскраснелось в свете умирающего дня, и нет в тот момент на свете ничего прекраснее её. Я протягиваю руку, и притягиваю её к себе. Маленькая головка ложится мне на плечо, и я слышу запах ее шампуня, сладкий и знакомый. Я целую ямочку на щеке, и кожа её нежнее шелка. А сердце мое разрывается от любви к ней. Оно плавится, оно наполнено ею до края, и целого мира не хватит, что б заменить её..Моя любовь, моя радость, моя жизнь...
Я обнимаю ее крепче, и вдыхаю её, как амброзию, и пью её, как нектар, и я так безгранично счастлив в ту минуту, что становится страшно...И в тот момент громкий крик вырывает меня с этого сладкого сна:
— Папа! Папа! Папочка!!!!!!!

Я протягиваю руки, что б помочь ей, но просыпаюсь....

***
И что мне делать две недели???
Я не была в отпуске ни разу, с тех пор, как пришла работать в клинику...Работа это моя жизнь, это я , и что прикажете мне без себя делать?
С Настей мы таки надрались в первый вечер моей принудительной отставки. Пошли в первый попавшийся бар и так нахлестались, что я реально не помню, как домой попала....Ну, попала и ладно. Самое страшное, что ни облегчения, ни удовольствия мне эта затея не принесла, только жуткую головную боль и тошноту...Ну, вы, думаю, меня понимаете...Продолжать в таком духе две недели я вряд ли смогу, да и Настя не захочет, она то работает..Кстати, любопытно, каково ей сегодня на рабочем месте.
Испытывая смешанное чувство жалости и злорадства я набрала ее номер.Ответила она так быстро, что я еле успела услышать первый гудок.
— Ого, ты что, мне собиралась звонить?
— Было такое желание — несчастным голосом сообщила подруга, — но я знаю, что вместо рингтона у тебя паровозный гудок, и пожалела тебя, и твою, определенно болящую голову. А вот меня никто не пожалел, потому я телефон хватаю при первых его признаках жизни.
— Я тебя просвещу, мать, давно изобретен беззвучный режим. — не упустила возможности съязвить я.
— Ой, какие мы умные с утра. Я не могу, вдруг пропущу важный звонок.
Он вздохнула так, будто мир на минуту свалился ей на плечи всей своей тяжестью, и жалобно продолжила.
— А ты, маленькое неблагодарное чудовище, можешь весь день не вылезать из постели, может, теперь ты оценишь мою заботу о тебе.
— Оценила, лежу и думаю, что это я теперь делать буду две недели. В постели столько никто не проваляется.
— Сходи на свидание.
Я ухмыльнулась.
— Спасибо, дельный совет, но свидания с тобой, сама видишь, как заканчиваются, мне это не по силам.
— Нет-нет, со мной не надо больше, спасибо, Игорь и так вчера был шокирован нетрезвым появлением своей жены. Ты-то, небось, пришла домой и отключилась, а я еще цеплялась к мужу, и всячески пыталась его соблазнить. Но он не купился на мои пьяные домогательства, пригрозил маму вызвать, и уложил в постель...Стыд-то какой. Я сегодня не осмеливалась ему в глаза смотреть.
— Ой, брось, Игорь твой един в своем роде, о него хоть ноги вытри. В хорошем смысле — поспешила добавить я.
— Я знаю...Ладно, мне надо бежать, займи себя чем нибудь, я лично рекомендую сон, суток на трое. Целую тебя.
Но спать я не могла. Режим сильнее меня, и его не интересует мое состояние. Потому я оделась, и решила, в кои-то веки пробежаться с утра. Обычно для этой чудной процедуры у меня просто нет времени.
Воздух был сладким, с привкусом тумана. Я так давно не замечала этого. В погоне за трудовыми буднями я и не заметила, что на порог ступила осень, и первые признаки её уже явственно видны, особенно утром. Я люблю осень.Время, когда все в падают в депрессию меня тешит. Наконец заканчивается вся эта летняя беготня, непонятная суета, по поводу и без повода, на улицах становится все тише и тише, будто люди устали радоваться, и пошли в осенний отпуск. Обычно я этого просто не замечаю, разве когда иду на работу, и вижу их озабоченные лица, настороженные взгляды, и усталость, сквозящую в каждом движении. Я почти уверена, что никто не может объяснить, от чего он устал, как и я, так как причины, как таковой, вроде и нет для этого. Но осень наступает, осень давит, осень правит нашими мыслями, проникает в каждую клеточку нашего сознания, и диктует свои правила....
Я бегу, и свежий прохладный воздух бежит мне навстречу. Туман расступается передо мной, уступая дорогу моему внезапному порыву. Кроссовки глухо стучат по асфальту, и люди оборачиваются мне в след. Для пробежки немного поздновато уже, город проснулся, и люди бегут по делам, кто на работу, кто в школу...А я бегу без дела, занимаю собой пространство, мешаю прохожим, порой задевая их плечом...Они недовольно смотрят на меня, порой резко высказываются, а я бегу так, будто в целом городе никого больше нету. Бегу, пока не начинает першить в горле от холодного воздуха, и колоть в боку, пока позади не остается километров пять дороги, бегу, будто без цели и направления. И только остановившись отдышаться, и подумать, как добежать обратно, я на автопилоте оглядываюсь посмотреть, куда меня занесло. И понимаю, что добежала до кладбища...
Я смотрю на железную ограду, проржавевшую за долгие годы, и просящуюся на покой, на огромные деревья за ней, которые видели столько слез, что сами пропитались болью и горечью, оставленною здесь...Я смотрю, и у меня возникает дикое желание пройтись между надгробиями, в поисках знакомого...Но я знаю, что здесь его нет, знаю, что это другое кладбище...Знаю, а все равно хочу войти...
Я собираю в кулак всю свою волю, и бегу обратно. Бегу так, будто призраки прошлого всей ордой бегут за мной. Бегу так, будто не понимаю, что это всего лишь воспоминания, которые давно похоронены....

Но как бы быстро я не бежала, все мы прекрасно знаем, что от себя не убежишь...

***
— Хорошие девочки должны слушаться папочку
Его дыхание щекочет мою шею, теряясь где-то в темных кудрях, а руки блуждают по моему детскому телу, будто ищут еще одну точку боли, которая разрушит то, что уцелело.
— Ты же знаешь, я все для тебя сделаю...Я люблю только тебя, принцесса.
Он целует мои глаза, собирает губами слезы с моих щек, а я хочу только одного, что бы он скорее ушел...
Не знаю, может кто-то хотел бы узнать более подробное описание моих детских мучений, но сам факт того, что тридцатилетний мужчина насиловал пятилетнего ребенка у большинства людей вызывает тошноту, а для меня и вовсе нет ничего страшнее, чем вспоминать подробности , потому не ждите пошлых сцен...Я всеми силами старалась просто стереть все из памяти сразу же, как за ним закрывалась дверь. Иногда я убеждала себя, что у меня получилось, но каждую ночь место стертых воспоминаний занимали свежие...Некоторые раны не заживают только потому, что им не дают возможности...
И снова за ним закрывается дверь. А я лежу, как и лежала, неподвижно, бессмысленно глядя в потолок, ничего не замечая, ничего не понимая, ничего не чувствуя. И соленые слезы беспрепятственно катятся по вискам, и мочат подушку...Но ни единого звука, ни единого всхлипа не вырывается с моей детской груди. Моя мука парализовала меня, но умереть все не дает...
Не знаю, сколько времени проходит, но темнота в комнате так густа, что кажется она меня поглотила. Но мне не нужен свет. Я на ощупь открываю шкаф, и достаю оттуда папину куртку. Закутываюсь в нее, как в плед, вдыхаю знакомый запах, которого там давно нет, но я его помню, и изливаю свою боль тому, кто меня никогда не услышит...Ах, папочка...Если б ты был жив...Если б ты был рядом...Ты б никогда не допустил, что б с твоей девочкой сделали такое...
Я плачу горько и навзрыд, только с ним...Я не могу лечь в постель, она осквернена...Как и каждую ночь, закутанная курткой я сплю в шкафу...Может, тогда я думала, что там он меня не найдет. Мне казалось, что здесь и сейчас только я и папа, и он защитит меня, он спасет меня...Я не хотела в тот момент думать, что сколько б я не плакала, сколько б не звала, он не придет...Он меня никогда не услышит...
Я плачу, пока не уходит боль с моего истерзанного тела, пока сон не ложится на мои веки бетонной глыбою, пока не заканчиваются слезы...И в теплых папиных обьятьях я нахожу покой, и запах убаюкивает меня...И все та же мелодия вертится в моей головке...Что же это за песня?...
Еще одна ночь прожита. А вернее пережита. Еще одна...

Все кончается в этом мире. Когда же закончится это?..

***
Иногда тоска бывает тяжелее гранита...

Когда скучаешь по тому, кого никогда больше не увидишь. Когда ты вдруг замечаешь, что любимый образ начал стираться с памяти, поддаваться забвению, и его место начали занимать другие, и тебе так немыслимо горько от этого...Какая-то часть тебя хочет забыть, и двигаться дальше, но другая всеми силами цепляется за воспоминания о том, кого любили больше всего на свете....И когда ночью, лежа в темноте, и смотря в никуда, ты понимаешь, что не можешь вспомнить любимые линии, не можешь вытащить из прошлого родной голос, ты чувствуешь себя виноватым...Виноватым за то, что начал забывать того, кому обещал любить вечно...
В ту ночь я маялся и мучился от этого чувства...Сон, приснившийся мне был таким ярким, что от страха я проснулся весь в поту, и руки мои дрожали...Я побродил возле окна, пытаясь панорамой ночного города вытереть с памяти этот сон, и вдруг понял, что не помню больше с той яркой точностью ее черты...Только сон мне их и напомнил...
Я почувствовал себя таким виноватым перед ней. Лихорадочно вытащил из ящика стола ее фотографии, и смотрел при лунном свете, пока глаза не заслезились, пытаясь возродить то, что собиралось умереть...Нет, я не отпущу тебя..Я не отдам тебя лапам забвения..Моя девочка...Эти золотистые кудри, эти бездонные синие глаза, эта ямочка на щеке, этот голос-колокольчик....Я пил ее с фотографий, в попытке напитаться впредь....
И когда утро не смело постучалось в окно, мне уже казалось, что она сидит рядом. И так болезненно-сильно захотелось обнять ее, вдохнуть ее еще совсем детский запах....Боль рвала меня изнутри, терзала в клочья мои уставшие мысли...Я не мог больше находится в четырех стенах. Я просто сойду с ума, если не отвлекусь.
Туман расступался передо мной, будто боялся ко мне прикоснуться. Город только начал просыпаться,редкие прохожие вносили звуки своих шагов в звуки дорожной суеты...Волосы мои напитались влагой в считанные минуты, и свежесть ее остудила слегка мои разгоряченные мысли. Я брел знакомой дорогой на автопилоте, не задумываясь особо ни над чем, пытаясь просто освободить голову.
Но знакомые старые кроны будто ждали меня у ворот...Непоколебимые стражи моей боли...
Ржавые ворота знакомо скрипнули, будто несмело здороваясь, и пригласили меня в царство множества умерших надежд...Каменными глыбами были придавлены чьи-то мечты, чьи-то слезы, чьи-то воспоминания...Только тихая печаль медленно плавала в воздухе, и ждала...Ждала, что кто-то вспомнит тех, кто здесь остался. Ей некуда спешить, у нее в руке спрятана целая вечность.
Я бреду между надгробиями, порой проводя по ладонью по холодном камне. Я выучил наизусть имена выбитые на тех, что стоят на моем пути. Я порой думаю, почему никто не приходит к могиле вон той девушки, которая умерла всего два года назад...Или к той женщине, дата смерти прошлого года...Их могилы заросли сорняками так же быстро, как память о них...Неужели их просто взяли, и забыли?..
Я не хочу забывать...Ее любимые хризантемы полыхают желтыми огнями на тусклой и серой осенней панораме. Даже после смерти она выделяется из массы, как и при жизни...Серые клочья тумана разбиваются о черный мрамор, и глаза ее смотрят на меня так, как смотрели когда она была рядом...С легкой искоркой веселья..Она никогда не грустила. Просто не умела. В ней было так много жизни, что я до сих пор не могу понять, как смерть сумела забрать ее из нее всю до остатка...
Я бы отдал все на свете, что бы она жила вместо меня...Что б мир гордился ее присутствием в нем...А я..Кто я?..Зачем я ему такой?...Смерть всегда выбирает лучших...
Я не знаю, сколько времени просидел прислонившись щекой к холодному камню, но, скорей всего, часа два, так как тело мое затекло, и я основательно продрог....Из транса меня вывели шаги...Как то странно даже подумать, что кто-то еще может быть здесь в такую рань. Я оглянулся на звук.
Она стояла за оградой, и смотрела в мою сторону, но я уверен, что туман не дал ей возможности видеть меня. Черная спортивная куртка расстегнута, а из под белой шапочки выбиваются такие же, как и у меня, намокшие кудри, завиваясь слегка от влаги... Взгляд ее был устремлен в никуда, а руки сжаты в кулаки, будто она изо всех сил пыталась сдержать свои чувства...Или...Желание войти?...
Так и не вошла...Отвернулась и побежала так, будто все призраки этого места мчались ей вдогонку...Я даже на мгновение подумал, не привиделась ли она мне.
Пора уходить...Скоро тут начнут появляться редкие посетители....Я замерз...Но мысли мои успокоились слегка. Теперь мне интересовал вопрос, что тут делала она....Может, случайно забрела...А может, ее как и меня, тянет к этому месту прошлое...

Может среди той тоски, которой пропитан этот воздух, блуждает частичка и ее воспоминаний...

***
— Романова, ты дрыхнешь что ли?
Андрей толкнул меня локтем, и я испуганно дернулась. Я и правда задремала.
— Ты чего? Линза заметит, загнобит.
Линзой называли нашу училку математики. Не без причины она носила такую кличку. Была сильно близорука, и носила очки с толстенными линзами. Я не любила эти глупые подколы, но тинэйджеры стадные животные, и когда масса над ней измывалась, я не могла отставать от нее. Я боялась, что если перестану прикалываться вместе с ними над училкой, они начнут прикалываться надо мной..
В то время, в мои тринадцать, куча комплексов таскалась за мной огромной ношей, и безмерно занижала мою самооценку. Я комплексовала из-за роста, так как была ниже всех в классе, из-за маленькой груди, тогда как другие девочки уже носили лифчики...Я считала себя уродиной, и кроме того, мне все время казалось, что все ОНИ знают о моем позоре...Знают мою тайну.
Но ее не знал никто. Только ОН и я...Так тяжело было носить это в себе. Никому ведь не расскажешь такое. Ах, если б у меня была мама, которая умеет слушать..
Последнюю неделю я совсем не высыпалась. Он не упускал ни единой возможности остаться со мной вдвоем....Боже, как мне было стыдно...Как хотелось рассказать маме об этом. Но я знала, она ничего не сделает. По крайней мере не ему...
— Ты в комму впала? — приставал Андрей. С тех пор, как он ко мне пересел,я как на крыльях летала от счастья, но сейчас это чувство было отравлено усталостью.
— Все нормально. Не выспалась просто.
— Ты уже не делю как не выспалась просто. Зубришь?
Меня спас звонок на перемену, и я быстренько свалила от дальнейших расспросов. Но моя попытка выскочить в коридор была пересечена в корне.
— Романова, мне надо с тобой побеседовать.
Линза смотрела на меня колючим взглядом из-за толстых стекол.
— Со мной?
— Пойдем.
Я покорно поплелась за ней следом, ожидая неминуемой прочистки моего уставшего мозга. Мы минули учительскую, и директорскую...Куда она меня тащит?
Когда дверь бытовой комнаты закрылась за нами я реально испугалась. Что это все значит?
Она не смотрела на меня. Взгляд ее был устремлен в окно, и я была почти уверена, что она там ничего не видит. Она долго молчала, будто собиралась с мыслями...Будто боялась начать разговор...
— Три года назад у меня погибла дочь. Ей было пятнадцать....
Линза судорожно сглотнула, и со всей силы вцепилась руками в классный журнал
— Она была чем-то на тебя похожа.Я все думала чем. Вроде она блондинка была, и глаза у нее были голубые...Ничего общего в вашей внешности, но каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу её...Все думала, почему...— она посмотрела на меня, и я собрала в кулак всю свою волю, что б не отвести взгляд.— Теперь знаю. У тебя такой же затравленный и безжизненный взгляд....
Я молчала, шокирована неожиданным поворотом событий.
— Я никогда, никогда не прощу себе, что не обратила должного внимания на этот взгляд. Не спросила её, что случилось...--Из под толстых стекол покатились слезы. — Я говорю это тебе, потому что знаю, что не смотря на твои детские понты, ты уже не ребенок. Ты все поймешь Я не жду, что ты мне сейчас расскажешь, почему у тебя вечно синяки на теле, или шрамы на запястьях, которые ты прячешь под длинным рукавом, но я их вижу, когда ты пишешь на доске...Я не жду, что ты скажешь мне, почему ты бледная и уставшая, будто ночью не спишь...Может ты влюбилась, бывает, первая любовь страшная вещь... Но я хочу, что б ты знала, если ты захочешь поговорить с кем-то, знай, что я готова выслушать и помочь...Я готова сделать для тебя то, что не смогла сделать для нее.
Я даже не заметила сразу, что она вышла. Я была настолько шокирована, что потеряла дар речи....Ни один человек еще не видел меня изнутри, ни один человек этим просто не интересовался...Я даже не спросила , что же случилось с её дочерью.

Я просто присела в углу, уткнулась лицом в коленки и разревелась...И если б меня спросили в тот момент, от чего я плачу, я б не знала сама, что ответить...

***
— Посмотри на меня.
Я не могла открыть глаза.
— Ты слышишь меня, малышка?
Я слышала, но ответить не могла. Его голос доносился ко мне как с тоннеля, приглушено, как эхо.
— Ну открой глаза, крошка...Девочка моя.
Он любил меня. Вы можете понять это? Этот человек, которого я ненавидела, который был моим мучителем и тираном, по настоящему меня любил...И эта любовь убивала меня...

Мама с утра была не в настроении. Хотя, она всегда была не в настроении. По крайней мере со мной. Я с опаской наблюдала, как она громыхает посудой, и следила за собой, что б не спровоцировать её ни чем.
Мы с Крисом сидели за кухонным столом и наминали хлопья. Он недавно пошел в школу, и теперь у него была целая кладовая занимательных историй про его новых друзей. Он был такой восторженный, такой милый...Я любила его..Я б любила б его еще больше, если б мама это допустила. Но она его ко мне очень ревновала. Ревновала, тому что он ко мне тянется,, что играть зовет меня, а не её....Что любит меня...Она не желала делить его с кем бы то ни было, а со мной особенно.
— А потом учительница поставила его в угол....— его голос колокольчиком разрезал витающее в воздухе напряжение. Я слушала его краем уха, улыбалась и кивала головой, но почти не понимала, что он рассказывает. — А мне солнышко дала, потому что я...— Я не выспалась, и мысли мои где-то витали, я не могла сосредоточится на его рассказе.
Но вдруг его резкий крик взорвал мое сознание, и просто вышиб с того состояния в котором я находилась. Я смотрела на него, и не могла понять, что случилось. Мама уже суетилась вокруг него, но глаза её, налитые кровью, смотрели на меня.
— Что ты наделала???
Я в растерянности переводила взгляд с нее на рыдающего Криса.
— Я? Ничего! Я...Это не я!
Она судорожно стаскивала с его кофту, а я все не могла понять, что произошло.
- Что случилось, мам?
Она, начала прикладывать к нему мокрое полотенце. Ожог...Он обжегся. Но чем?
Я правда не видела этот чайник. Я не заметила, как она поставила его там, и до сей поры не понимаю, как она могла поставить его рядом с ребенком. А Крис его толкнул, и кипяток обжег ему часть лица, и шейку, и грудь, и ноги...Я стояла, ничего не предпринимая, напуганная, и растерянная, с широко открытыми от страха глазами, и наблюдала, как мама звонит в скорую, и суетится возле Криса. Он то и не плакал уже, только судорожно всхлипывал, не отводя взгляда, почему то, от меня. Я до сих пор помню его заплаканное лицо...
Суетился врач, и медсестра бегала вокруг него, а мама заламывая руки заглядывала ему через плечо....А я все стояла...Почему не знаю...
Криса забрали в скорую, а мама собирала какие-то вещи в больницу. И тут она наткнулась на меня...
Какое-то мгновение она смотрела на меня так, будто не понимала, что я тут делаю. А потом знакомый блеск в её глазах заставил кровь в моих жилах застыть
— Это все ты... Ты должна была следит за ним, мразь! Ты должна была следить за ним!!!
Она схватила меня за волосы, и со всей силы, била меня головой о стену...Я даже не сопротивлялась, я настолько привыкла к этому, что считала , что это в порядке вещей...И когда я бессильно опустилась на пол, она била меня ногами, и кричала, кричала, кричала...

А он меня любил....И когда нашел меня все там же, на полу, где мама оставила меня в надежде, что я истеку кровью и наконец подохну, он плакал...Он меня обнимал, и утешал, и целовал мои раны...И голос его доносился ко мне эхом...А я хотела только умереть...Его любовь разрушила меня изнутри сильнее, чем мамина ненависть снаружи...

А мне ведь было всего тринадцать...
Проклятые воспоминания.

***
Теперь мне понятна фраза " Как снег на голову!"

Когда я проснулась, было непривычно светло за окном. Сперва подумала, что уже часов девять. Никогда столько не сплю. Но было всего шесть, а за окном плавал непривычный свет.
Снег выпал, пока я спала. Пришел тихо и несмело, как незваный гость. И мягкие хлопья висели на голых ветках, и белый плед лежал под ногами прохожих...
Прохожие...Я хочу быть первой!! Хочу первая ступить на снег!! Никогда этого не делала!
Я выскочила с кровати, на бегу нацепила кроссовки и шапку, а куртку надевала уже на лестничной площадке.Я неслась по сходам так, будто снег горел.В моем детстве всегда кто-то успевал первым сделать это, обычно отчим, он прочищал дорогу....А мне так хотелось нырнуть ногой в снег прямо с порога...Такая глупость...Но так хотелось...
Я распахнула дверь подъезда в чудном ожидании, что вот, сейчас...Сейчас я это сделаю...Заношу ногу иииии....
И кто-то уже это сделал...Как обидно. Как больно! Кто посмел??
Я аж разозлилась. Честно. У меня отпуск, сейчас утро, и на улице первый снег, идеальные условия для осуществления маленькой мечты..А тут!
От вредности я взяла, да и пошагала в след отпечаткам ног на снегу..Вдруг поймаю этого ужасного наглеца.
Снег набирался мне в кроссовки. Холод проникал сквозь тонкие пижамные штаны в большую клетку, но воздух был таким непривычно-свежим, что казалось, можно получить кислородное отравление. Я даже не думала, что могу предстать пред людские очи в столь неподобающем виде. А особенно пред его очи...
Я б сроду не поверила, что взрослый мужчина, в шесть часов утра, может в скверике катать снеговика, если б сама не увидела.
Он был так увлечен этим занятием, что не заметил моего присутствия, и я, воспользовавшись этим фактом, попыталась уйти такой же незамеченной..Но, как и всегда, в самый неподходящий момент мне надо что нибудь да выкинуть, что б оказаться в неловком положении...На этот раз, осторожно сдавая назад, я наткнулась на скамейку. И она , ударив меня под коленки, вынудила сесть да отдохнуть. Села-то я не слышно, но от неожиданности ойкнула..
Он слегка растерялся, будто его поймали за чем то постыдным. Увидел меня и смущенно улыбнулся..
— Всегда хотел это сделать.
С какой стати он объясняется...Ну да ладно. Я молчала.
Он уложил второй шар из трех.
— Вы когда нибудь лепили снеговика?
Я ведь не обязана отвечать, правда? Зачем я вообще тут сижу?
Но встать и уйти тоже не очень вежливо...Хотя..Я сижу в скверике в пижаме, чего уж...Я поднимаюсь, с твердым намерением уйти, но когда я отворачиваюсь, мне в спину летит снежок.
Я и правда была в шоке. Честно. Никто и никогда не позволял себе так со мной шутить. И когда я обернулась, то была уверена, что мой взгляд его испепелит.
Но в ответ опять получила снежком.
— Что Вы делаете?
Он улыбнулся.
— Проверяю, умеете ли Вы говорить.
Он нагло лепит очередной снежок, слегка улыбаясь.
— Вы в своем уме? — ошарашенно спросила я?
У него на щеке ямочка...
— Не всегда. — Смеется он.— Но я очень давно не кидал в прохожих снежки.
Я еле успела увернуться, когда в меня полетел очередной снежок.
— Вы с ума сошли! Прекратите! Выберите себе другого прохожего!
— Не могу. Еще рано.
Бросок, иии...Цель! Прямо мне в лицо!
Я хотела его убить. Я не знала, шокирована я больше или зла. А его смех окончательно вывел меня с себя.
— Да вы что?? — Я оттирала снег с лица, но часть его уже попала мне за шиворот, и мурашками побежала по телу. — Если Вам чего-то хочется, я не виновата! Вы ведете себя как ребенок!
Он смеялся, и лепил очередной шарик.
- Простите. Я Вас провоцирую, не скрою. Мы уже так давно живем бок о бок, а даже не поздоровались ни разу.
— И Вы решили с места в карьер!
— Почему бы и нет?
Я увернулась. Я была в бешенстве!
— Вы меня не спровоцируете на подобные глупости.
Он запрокинул голову в заразительном смехе.
— А на месть спровоцирую?
Я отступила на шаг назад
— На месть?
Я не успела среагировать. Снежок врезался мне в голову. Меня давно так не злили!
Я скатала снежок и с яростью запустила в соседа, успешно промахнувшись.
— Неплохо!
Да он издевается!
Второй бросок был более удачным, и снежный комочек рассыпался на его темные волосы. Он тряхнул головой, и наклонился за снегом. И тут меня осенило.
Я подбежала к нему, и со всей дури толкнула. Он повалился в снег, но ловко ногой побил и меня, и я свалилась рядом. Я аж задохнулась когда холод пробрался мне сквозь брюки, и залез под запрокинувшуюся куртку.А он хохотал как не в себя. Я зачерпнула снега и засунула руку ему его за шиворот, но его и это не остановило.
— Простите. — Да когда ж он уже насмеется...--Простите. Но это таки смешно.
Да что б тебя...Может у него истерический припадок какой, надо валить от этого психа.
Я встала, и он поднялся, и начал стряхивать с меня снег, искренне стараясь подавить рвущийся наружу хохот.
— Простите...— Я в ужасе отскочила от него. Как он смеет ко мне прикасаться?
— Я сама.
Он неловко переминался с ноги на ногу.
— Может, я искуплю свою вину? Просто приглашу Вас на чашку кофе...Или..Или чая...
Да как же..
— Не надо ничего искупать, спасибо.
— Вы меня боитесь?
Я посмотрела на него. В глазах его, синее неба, плясала озорная смешинка. Странное дело, но это был первый повстречавшийся мне человек, которому я не могла не улыбнуться в ответ...
— Вы себе льстите.
— Да, безбожно. — засмеялся он. — Значит я прав?
— Нет, не правы, я ничего не боюсь.
— Так докажите.
— Опять провокация?
Лукавая улыбочка.
— Я стараюсь.
И что тут поделать?
— Я подумаю. — вовремя вспомнила стандартную отмазку.
-— Что ж...Я не тороплю..
Он толкнул меня плечом, и я пошатнулась.
— Немножко разве.
Я толкнула его в ответ.
И он толкнул...
И я толкнула...
И тут я поняла...Не может быть... Что это за звук??
Я смеялась...
Это был МОЙ смех..
А я не помню, когда я в последний раз смеялась...
Мы просто стояли там, на снегу, и я никогда еще не чувствовала себя такой живой. Я хохотала, и не могла остановится...А снег опять пошел, и закружился в воздухе белыми хлопьями...И таял у меня под курткой...
И в его волосах...А смех разносился по улице чем-то инородным в утренней тишине...

Порой одно мгновение рушит то, что казалось незыблемым...И, как ни странно, это не всегда минус...

***
А я смотрю в потолок, и вижу её...Закрываю глаза, она там..И голос её звенит у меня в ушах колокольчиком...
Я, конечно, показал себя полным идиотом...Но ничего лучше придумать не успел...Я совсем не ожидал, что она меня застанет в столь раннюю пору за столь не взрослым занятием. А она сидела на скамейке, взъерошена, как воробушек, в пижаме, в куртке на распашку, и с шапкой наискось, ещё тёплая ото сна, похожа на ребёнка, и милее её не было тогда для меня на земле...Я не мог допустить, что б она ушла. Вот и залепил в неё снежком.
Я думал её взгляд меня испепелит. И мне до сих пор не верится, что мне удалось её спровоцировать, и что она на самом деле может быть такая...Вот такая...Бросающая снежки в ответ, и сующая снег мне за воротник...Никак не выброшу этот эпизод из головы...
Она то не знает... Я б хотел ей объяснить, почему оказался там. Рассказать, что когда-то, давно, с каждым первым снегом, с утра, я лепил снеговик для дочки...Пока она спала. Хотел увидеть её улыбку, и радость в её глазах, когда она проснется, и увидит...Он так любила этот момент, так ценила мои старания...
Я хотел бы рассказать этой женщине, что почувствовал, когда обернулся, и увидел её там...Я решил, что сошел с ума...Что всё вернулось...Та же маленькая девочка, с шапкой наискось, и в куртке нараспашку...И только кудри потом заметил тёмные...И взгляд не восторженный...Но так в ту минуту они были похожи...До боли, до крика...
И когда дверь её квартиры захлопнулась, показалось, что кто-то выключил свет. И тут я понял, что так и не спросил её имя.
А может, оно и к лучшему. Будет повод ещё раз с ней заговорить...Чувствую себя подростком...
Это глупо...Так глупо. Понимаю, что ничего не будет с ней..Она не моя...Но так хочется хотя бы представить, что у меня есть шанс...На счастье, пусть и недолгое...
Совсем недолгое.

***
Этой ночью я не спала.

И горячие слёзы выжигали меня изнутри. И темнота вокруг меня казалась облаком от седой пелены, застилавшей мои глаза. Тринадцать лет моей колыбелью была папина форменная куртка, а сегодня я вынуждена была лечь без неё...И шкаф казался мне не комфортно большим и холодным...
Сейчас,глядя на себя со стороны, трудно поверить, что это была я. Забитый ребенок, психически-травмированный, жертва тех, кто должен был его опекать и беречь, тех, кто должен был дать ему детство. Цветок, которого втоптали в грязь, не дав ему раскрыться...Как бы я хотела помочь той девочке...
А та девочка сделала глупость...
После разговора с Линзой, то есть с Кирой Андреевной, я неделю ходила ничего не замечая, всё думала...Я так хотела ей рассказать! Хоть кому нибудь! Вдруг она мне поможет?..Мое детское сознание возбужденно рисовали картины освобождения от этого ада . Я так замечталась, что совсем запустила учёбу, и оценки мои неумолимо катились вниз. Я почти перестала есть, и таяла на глазах, хоть и без того была как тростинка. Я походила на призрак, и он всерьез стал волноваться за моё здоровье. Но я просто не могла ни на чем сосредоточится. Мне нужно было вылить из себя ту грязь, что я в себе носила. Я хотела только одного, освободится.
И когда я подошла к учительнице после уроков, ноги мои дрожали от страха, во рту пересохло, а в голове кружилось от слабости..Она была первым человеком, который вот сейчас узнает мою тайну...Она уже казалась мне чуть ли не супер-героиней, спасительным кругом в океане отчаяния и страха.
— Я хотела....Я хотела бы..— меня знобило, и я не могла вспомнить нужные слова. Благо она сама всё поняла.
— Мы можем пойти ко мне домой? Тебя не накажут?
Честно признаться, в тот момент мне было плевать на это. Меня все равно накажут, так пусть хоть за дело.
— Все нормально, пошли к Вам.
Она видела, что творится о мной, и всю дорогу поддерживала под руку. Я представляю, как я тогда выглядела, как живой труп...Так себя накрутить, это немыслимо для ребенка.
У неё была уютная двухкомнатная квартира. Вся такая женственная...Непривычная для меня. Розовые обои в комнате, в которой она меня оставила, и куча плюшевых игрушек...Игрушек, которыми больше некому было играть...Комната счастливой девочки, которой больше нет. Везде её фотографии и портреты. Она была очень хорошенькой, только слегка полноватой. Светлые локоны красиво вились вокруг розового личика с огромными голубыми глазами, а на щеке играла чудеснейшая ямочка. Наверное, именно так выглядели принцессы.Странно даже, она была не похожа на дочь невзрачной серой Линзы....Киры.. Трудно было поверит, что это всего лишь память теперь.
— Я не знала, что ты придешь, потому не приготовилась, не против со мной по колдовать?
Поколдовать?
— Как?
— На кухне — улыбнулась Кира, — Её звали Валерия...
Красивое имя для красивой девушки.
— Она очень красивая. Была...
Мне стало неловко...Я не знала, как говорить с женщиной о её мертвой дочери. Кира пристально посмотрела на меня.
— Ты правда так считаешь?
— Конечно, а Вы разве нет?
Она смотрела, будто пыталась понять, не вру ли я, что б просто сделать ей приятно.
— Считаю. Для меня она была самым прекрасным существом на земле...Просто подростки говорили ей обычно другое...Пойдем на кухню, я всё тебе расскажу, если хочешь.
И так я вместо рассказчика превратилась в слушателя. Возможно это был тонкий психологический ход с её стороны, что б расположить меня к себе , и заставить расслабиться, но если так, то это сработало.
— Дети бывают очень жестоки. — она месила шоколадное тесто, а я делала чай, и это было в новинку для меня, помогать на кухне, так как мама меня к себе а пушечный выстрел не подпускала. — Они съедают каждого, кто не играет по правилам стада...А Лера не хотела играть. Она была другая. Умная и развитая, столько всего знала, совсем взрослый и сформировавшийся человек. При чем очень добрый, никогда никому не оказывала. Не думай, что хвалю потому, что моя дочь, нет...Просто она была человеком...Она выделялась из толпы, и толпе это не нравилось...А мне не говорила. Не хотела расстраивать. Отца у неё не было сроду, мой муж погиб когда я беременна была,взорвался на заводе..Да это не важно...Она мне так и не сказала, что они унижали её, обзывали жирухой и подобными словами...Валерия была выше этого, она просто не обращала внимания на их яд, хоть, допускаю, и плакала ночью в подушку.
Она замолчала, пока выливала тесто в форму, и ставила его в духовку, а я сидела тише мыши, и грела руки горячей чашкой.
— Я только после следствия всё узнала, от милиции...Когда они поняли, что не могут взять эту крепость камнями, они пошли в наступление...— Кира сидела напротив меня и бессмысленно смотрела в окно, будто перенеслась на три года назад. — Валерия ходила на уроки музыки, и домой возвращалась поздно, когда уже темно было...А в тот вечер пришла сама не своя, бледная и испуганная, но на мои расспросы соврала, сказала, что её чуть машина не сбыла, и она переволновалась. Я поверила, она никогда не врала до этого,да и тогда сделала это ради меня. И три недели ходила сама не своя, избегала меня, сидела всё в комнате, и молчала. На музыку ходить перестала, говорила учеба напрягла, много работы, потом...А однажды утром не вышла с комнаты...— Глаза Киры наполнились слезами, которые из-за толстых линз, казалось, сейчас выльются наружу.— Я стучала и стучала, а она не отзывалась...Не поверишь, я сама высадила ту проклятую дверь. —она горько улыбнулась и смахнула слезу, не удержавшуюся на реснице. — Эта картина будет стоять перед моими глазами всю оставшуюся жизнь...Моя девочка в петле...
Слезы катились с её глаз , а она не замечала даже.
— А потом всё было как в тумане...Плохо помню как прибежали на мои крики соседи, как приехала полиция и скорая...Но врач мог только накачать меня чем-то, от чего я два дня была как в трансе. Даже похороны почти не помню, всё как со стороны....Только та картина в памяти выжжена...А записку прочла только спустя неделю, милиция её мне вернула...Написано было только " Я люблю тебя больше жизни, и не хочу, что б мой позор омрачил твою жизнь. Прости меня, мама."...И всё...А после следствия выяснилось, что в тот вечер её изнасиловали...Их было трое...И она забеременела...Если б она мне сказала, мы б всё решили...Я б её не осудила, почему она побоялась?...Не хотела меня позорить...На аборт бы она ни за что не пошла, она верила в Бога...А руки на себя наложить не побоялась...
Она замолчала. И я молчала...А что я могла сказать? Кира вытащила из духовки умопомрачительно пахнущий бисквит, но есть его мне не хотелось..
— Ты прости, не надо тебе всё это...Просто я считаю, что ты достаточно взрослая для таких вещей.
Да, достаточно. И не только для таких.
— Их посадили?
Я не могла не спросить.
— Да. Они сидят. Но мне от этого не легче. Они выйдут, и будут жить, у них будут семьи, и дети...А моей дочки больше не будет никогда.
Я не знала, как её утешить. Я не умела утешать, я была всего лишь подростком.
— И тем ни менее, вы учите как раз ту возрастную категорию...Зачем себя мучаете?
— Ради таких, как она...Таких, как ты...Я хочу помнить её, и замечать тех, кто может быть на её месте.
— Меня не обижают в школе.
— Да, тебя обижают дома.
И тут я поняла, что пришел мой черёд открывать душу.
И я открыла. Впервые в жизни ...И говорила, говорила,говорила...Выливала боль, как это сделала она...И видела, как менялось её лицо, как полыхала ярость в её глазах. Видела, как она пытается держать себя в руках...Она сдержалась. И молча провела меня домой. И молча смотрела в лицо маме, объясняя, что это она меня задержала. И молча ушла. А я сидела в комнате, и думала, о чем она думала. И поможет ли она мне, или нет. И если поможет, то как, и когда. И так переволновалась, что забыла, что еще ужин впереди, и уже укуталась в папину куртку, и залезла в шкаф, собираясь хоть попытаться поспать, как в комнату вошла мама...Я забыла запереть дверь..
— Ты что там делаешь?
Я испугалась..Я не знала, что ответить. Да она и не дала мне такой возможности.
— Сейчас же вылези оттуда! У тебя что, с головой не лады? Какого черта ты сидишь в шкафу?!
Я вылезела, и думала, как оправдаться.
— А это ещё что?
Её глаза удивленно расширились, когда она увидела куртку.
--Откуда это у тебя?
Я молчала, только крепче вцепилась в своё сокровище.
--Дай сюда.
Я замотала головой в знак протеста, и она рванула куртку к себе. А я не пускала.
— Ты глухая??Отдай сейчас же эту тряпку!
Я как могла цеплялась, хоть и знала, что это бесполезно.
--Мама нет, пожалуйста....Оставь её мне..
Она всё тянула, а я всё не отдавала. И ей надоела эта нелепая игра. Она ударила меня так, что я по инерции ударилась об стену головой, и тогда только упала...А она просто забрала куртку, и молча вышла из комнаты...

И вот я лежала в шкафу, и плакала, и не могла никак уснуть...Столько эмоций...Они истощили меня..И теперь внутри была только боль...Она забрала у меня папу...

***
— Романова, у нас пополнение, подумала ты захочешь познакомится.
Я уже собиралась домой. Но конечно я хотела увидеть прибывшего.
— Иду.
За окном уже просыпалось утро, лениво потягиваясь над городом, и щечки его покраснели от мороза. Ночь упрямо пряталась между домами, но крыши уже посветлели, и ничего ей не оставалось делать, как смиренно уйти...
Что это я .
Я отработала двое суток, и меня слегка штормило от усталости, и от выпитого кофе. Просто на радости, что этот дурацкий отпуск наконец закончился совсем не хотела уходить домой. Да и смысл, насиделась до оскомины, я б и сейчас не уходила, но вся моя сущность мечтала про горячий душ. Тут я по крайней мере приносила какую-то пользу, ну хоть коллеге Машке, которая могла выспаться на дежурстве, дома ей не очень давали отдохнуть близняшки-трехлетки. Уже хорошо, есть небольшой смысл в моем бессмысленном существовании.
А отпуск...Я его Насте припомню. Как же я измучилась в четырех стенах. Как устала просто ничего не делать. А она говорит отдых.Я от скуки деваться не знала куда. Я вычистила всю квартиру, каждый квадратный метр( вынуждена признать это давно пора было сделать), я смотрела глупые фильмы, и читала всё что видела, вплоть до инструкций бытовой техники. Но стены давили на меня, и я ходила с угла в угол, как зверь в клетке, или просто лежала и бессмысленно пялилась в потолок, думая, как там на работе. Я не знала другой жизни последние годы, и эта резкая перемена вышибла меня с колеи.
Я даже пыталась гулять по городу. Но занятие это было заведомо бесполезное. Города я почти и не знала, так как всегда двигалась единым маршрутом, от дома до клиники и обратно. Эта дорога была мне знакома до мельчайшей кочки на дороге. Куда идти помимо я понятия не имела. Конечно, стоило просто побродить по улицам, что б хоть узнать , где живу, но ноги на автопилоте двигались в направлении клиники, и я решила бросить эту затею, что б не соблазнится, и не поддаться привычке. Тем более, что поймай меня там Настя, и не миновать мне прочистки психики.
Первый день возвращения на работу...О, я радовалась тому запаху, который у нормальных людей ассоциируется со страхом. Я не могла надышаться хлоркой, и нашатырем, и чувствовала себя идиоткой, бесконечно радуясь шуму и суете, присущим нашей клинике. Впрочем, любой клинике.Я бегала по палатам, проверяя, кто лежит в постельках, кто дождался моего возвращения, а кого уже заменили новые глазенки, наполненные мольбой...Я была дома.
И сейчас я никак не могла увидеть того, кто нашел приют под нашей крышей...
Настя уже подключила ребенку кислородную маску, и проверила все проводочки, в которых я мало разбиралась. И маленькое тельце, лежащее в кроватке напоминало куклу, опутанную прозрачными нитями. Катетер на тыльной стороне ручки, зонд в носике, гастростома в желудке...
— Практически полное отсутствие пищевода — ввела меня в курс Настя. — Три операции, естественно неудавшиеся, больше навредили, чем помогли.
— Не прижился имплантат?
— Да кто его ставил? Эти идиоты пытались имеющиеся пять миллиметров растянуть на пять сантиметров. Естественно ничего с этого не вышло. Пищевод не выдержал и порвался. В результате воспаление и инфекция. Лиха беда начало. Во время операции сломался кислородный аппарат, у ребенка остановилось сердце. Во время массажа сломали ему ребро, которое, в свою очередь, насквозь пробило правое легкое. Температура держалась, обезвоживание налицо, а они держат.
Я не понимала.
--Почему??
— Боялись. Они и матери не сказали про легкое. Карту на руки не давали, думали сами всё разрулят.
— А ещё две операции?
— Сопутствующие спайки.
Как печально. Зачастую ребенка приходится резать лишние разы...
— И что заставило их его нам передать? Родители настояли?
Настя горько улыбнулась.
— Все гораздо банальнее, детка. Родители, а вернее мать, больше нет никого, решила что с нее хватит. А клиника их на себя расходы подобного рода не берет.
— Много надо?
— Достаточно. Первая задача уничтожить грибок, без этого нет смысла делать пищевод, инфекция всё сожрет.А он лечению поддается очень плохо. Плюс ребенок очень ослаблен, ядреное лечение ему не назначишь, а щадящее просто не имеет смысла. Вот и думай, что делать. Почки уже пострадали, антибиотики повредили. Ротиком не ел ни разу ещё, все прямиком...Сидеть не сидит, так как в реанимации все время. Еда почти не усваивается, при возрасте год вес меньше шести килограммов.
Ребенок был ужасно худенький,одни косточки, и выпирающие скулы, на которых покоились длиннющие изогнутые реснички. Маленькие ручки сжаты в кулачки, а ножек будто и не было, одни штанишки.
— Кстати— обернулась у двери Настя— Его Александр зовут. Ну или Алекс, уж как тебе больше нравится.
А я смотрела на голубые венки под прозрачной кожей, по которым медленно бежала жизнь, и сдерживала слезы...Как я эмоциональна, до ужаса...
— Сашка — прошептала я про себя.
И тут случилось то, чего я никак не ожидала. Мальчик открыл огромные карие глаза, из которых выглядывал сон, посмотрел прямо на меня, и....Улыбнулся из-под кислородной маски...Сердце у меня оборвалось под этим взглядом, и обжигающие слезы сломали жалкую оборону моих стараний...Вот и всё, он взял меня в плен без оружия, за одно мгновение. И теперь я знала, пока он здесь, он мой, и я его не брошу. Пока он готов бороться, я сделаю всё, что б не дать ему сломаться.

Дети не должны умирать. Как жаль....

***
А я брожу, как дурак, под окнами, и надеюсь на маленькое чудо...

Таки маленькое, сколько там её, как воробушка. После того происшествия в парке, я надеялся на случайную встречу, но так и не дождался. Почти две недели она была дома, я слышал её телевизор, но не слышал адского будильника, с чего сделал выводы, что у неё отпуск. Правда, странно брать его, что б дома просидеть, но вдруг я не один такой чудак...Порой мне безумно хотелось позвонить в её дверь, но глупый страх не давал мне этого сделать. Откроет она дверь, и что я ей скажу? А вдруг она будет не в настроении? Да, я боялся, как бы глупо это не было.
Как по мне, то люди не взрослеют. Они так и остаются подростками, просто внешне меняются. Так же дрожат от страха перед понравившейся девочкой, боясь подойти к ней и сказать о своих чувствах. Так же смотрят с утра в окно, в надежде увидеть её выходящую из подъезда. Так же лежат и смотрят в потолок, думая о ней, вспоминая её смех, и ямочку на щеке...
А сегодня знакомый звук возвестил пол квартала, что отпуск окончен. И вот я стою здесь, дрожа от холода, так как мороз не шуточный, и жду, когда она будет возвращаться домой. По плану всё должно быть как бы невзначай, но я так замерз, что вряд ли смогу разборчиво произнести хоть пару фраз. Я жду час, и второй, и третий пошел... А её всё нет. А я все твержу себе, ещё чуть-чуть, она скоро будет, должна ж она когда-нибудь придти. Или нет?
От скуки я разглядываю чужие окна. В некоторых квартирах уже поставили ёлки, и огни гирлянд, падая на землю, разбивались о чистоту снега, и рисовали на нем радугу, как на полотне. Совсем скоро новый год. И Рождество. О мысли об этом меня начинало трясти. Я с тоской думал о том, что снова буду встречать семейные праздники один...
Из года в год мы встречали его вдвоем с дочкой, и это были самые прекрасные мгновения в году. Никогда не забуду её смех, когда она наряжала ёлку, восторг в глазах, когда зажигались огни, нетерпение, когда раскрывала подарки утром. Она вносила в праздники ту сладкую суету, без которой и праздник не праздник.Мы смотрели с ней глупые комедии, и играли глупые игры, и объедались конфетами, и не было в те минуты на земле никого счастливее нас...Только она и я, никого больше...Эти воспоминания я заберу с собой в могилу...
А первые праздники без неё были для меня пыткой. Как только началась вся эта суета в магазинах, все эти новогодние атрибуты, я заперся дома, и отключил телефон, и даже свет не включал. Меня нет...Я умер...Я сидел в темноте один, и только воспоминания бродили по квартире из угла в угол, и сыпали соль на мои раны...А за окном звучали смех и песни, и кипела жизнь, и все радовались в ожидании праздника... Рождественской ночью я напился так, что проспал то утро, которое должна была заполнить собой она. А проснувшись побрел на кладбище, очистил от снега её могилу, и пару часов сидел прислонившись горячей головой к холодному мрамору, пытаясь остудить кипящие мысли, и надеясь, что холод разбудит меня, и я пойму, что это всего лишь страшный сон...Но я не проснулся...Она не вернулась.И я рыдал, и я кричал от дикой боли, но только тишина отвечала мне немым ответом. Её нет.
И так уже три года...Говорят, что время лечит раны, но мне кажется, они только немного заживают. А рубцы остаются, и боль внутри тебя не умирает, а лишь прячется куда-то поглубже, и порой появляется нежданно и сбивает тебя с ног...Как бы хотелось, что б это Рождество было другим, что б рядом был кто-то, кто заполнит собой пустоту, и не даст мне сойти с ума...Но вместе с тем, не предам ли я в таком случае её...Не оскорблю ли память о ней, о нашем с ней празднике, радуясь в то время как она никогда больше не нарядит ёлку, и не зажжет на ней огни. Не откроет подарки, и не увидит снега...Простит ли она меня...
А мороз пробирается до кости, и ресницы мои слиплись от инея, и дыхание мое клубами вырывается изнутри, и я понимаю, что она не придет. Может осталась на ночь. А может ей, в отличии от меня, есть с кем провести эту ночь...А я , дурак такой, стою и жду ту, которая и думать обо мне не думает...
Кидаю последний взгляд в темноту, надеясь увидеть знакомый силуэт в свете фонарей, но в нем отражается только снег...Вздыхаю, и иду домой, отогреваться. Вот только затрудняюсь ответить себе самому на вопрос, что больше нуждается в отогреве, моё озябшее тело, или моя замерзшая душа....

***
— Почему ты плачешь?
Огромные голубые глаза Криса смотрели на меня с любопытством и детским состраданием.
— Я не плачу, Крис, всё хорошо.
Он некоторое время смотрит в сторону, а потом поворачивается и ставит меня в тупик.
— А почему ты обманываешь?
Иногда детей обмануть труднее, чем взрослых. Что ты объяснишь ему, чистому пятилетнему мальчику? Ему не расскажешь о грязи, которой захлебнулась твоя душа. О боли, которая не дает дышать. О страшных снах, которые приходят к тебе ночами, а просыпаясь, ты понимаешь ещё более страшную истину — это не сны...
— Уйди, Крис, тебе нельзя тут быть.
— Почему?
— Мама заругает.
— Да — задумчиво протягивает он — мама тебя заругает...А если нельзя здесь, давай погуляем.
— Крис, попроси маму, она с удовольствием пойдёт.
— Я каждый день с мамой. А я с тобой хочу.
Я его очень любила...Правда. Даже тот факт, что Крис ЕГО сын, не мешала мне испытывать к нему глубокую привязанность. Да его и нельзя было не любить, он походил на ангелочка своими огромными голубыми глазами и светлыми кудрями. Крис был немного похож на девочку, такой весь мягкий и розовый...Из разряда тех детей, которых хочется обнимать, целовать, и мять щечки. Но мне нельзя было этого делать, мама очень сильно ревновала его ко мне...Пока мальчик не понимал ничего, я постоянно возилась с ним, меняла подгузники, и ночью вставала к нему...Но потом он начал различать,и тянуть ручки ко мне, а не к маме....И первое свое "мама" он произнес глядя на меня...Никогда не забуду, как посерела мама от злости, и каким взглядом окинула меня в тот момент...После этого у меня Криса отняли...Я порой так хотела покачать его на качелях, или погонять с ним в мяч, или подержать его велик, когда он учился кататься...Маленькие радости, на которые я не имела права...Брат, которого мне запретили иметь.
А ему запретили иметь сестру. Бедный ребенок, его никуда не пускали, растили, как тепличное растение, пылинки с него сдували. Оно то неплохо, но его единым другом, его тенью, была мама. Он совсем не знал сверстников, и в садик его не отдали, мама сама хотела его воспитывать..Да и там ведь "эти невоспитанные дети"..Конечно, как же, Крис ведь сын судьи, явно у него кровь голубая.Куда ему играть в одной песочнице с простыми смертными...
И мне вдруг так отчаянно захотелось показать ему, что существует мир за контуром его нарисованной клетки, что мир гораздо больше нашего двора, и в нём есть ещё люди кроме нас четверых...Мне и самой нужно было вспомнить это, надоело реветь ...А я таки плакала, Крис наблюдательный. Почему?...Да от безнадеги...Очень больно, когда не сбывается то, чего ждешь...
Я полагала такие надежды на Киру. Я ночами не спала, гадая, что же она сделает, что б помочь мне, и когда это будет, и не сделала ли я ещё хуже...А она взяла, и бросила меня..Ушла в отпуск, ребята сказали.Ушла после такого, даже не предупредив! Не дала мне знать, что б я не волновалась! Предала меня! Ей так же, как и всем, попросту наплевать на меня, но она тогда намного хуже , потому что все не знают, а она знает..И это не помешало ей просто забыть обо мне...А какие слова она говорила, как утверждала, что хочет помочь.
И вот я сидела вся зареванная, с опухшими глазами, красным носом, и бесконечной жалостью к себе, и думала о том, что всем плевать, что я есть на земле...А оказывается, не всем. Крису не плевать. Он меня любит не смотря ни на что, просто потому что не умеет иначе.Вот он возится со своей машинкой на полу моей спальни так, будто в мире только мы, и ему плевать на чье-то мнение обо мне, и на то, что я из себя представляю...И я так хочу порадовать его в тот момент.
— Крис, а мама где?
Он перестал катать машинку.
— Не знаю. Ушла.
— Давно?
— Я не знаю. Но мне кажется, что нет.
Конечно её нет, будь она дома, Крис бы не сидел у меня в комнате.
— Пойдем, Крис.
Я схватила его а руку и потащила за собой.
— Куда мы?
Я загадочно улыбнулась.
— В мир.
Я наспех надела на него ветровку, на всякий случай, хоть за окном и было ещё почти лето, и быстро, боясь что нас засекут, понесла на руках к гаражу, где достала свой велик, и усадила сзади мальчика.
— Только чур, договоримся, ноги держишь широко, что б в колесо не попали, сумеешь?
— Да!
Он был возбужден неожиданным поворотом событий, и щечки его раскраснелись от удовольствия.
И мы мчались по улицам, обгоняя ветер. Волосы мои развевались, как крылья, а за спиной звучал колокольчиком смех. Его никогда так никто не катал, это ведь опасно...Я немного дрожала, это та дрожь, когда сделаешь что-то запрещенное, и адреналин бежит электрическим зарядом по твоей крови. И ты слишком поздно осознаешь, что наделала, но вместе с тем так довольна, что опоздала побоятся и передумать. И в тот момент ты так похожа на самую обыкновенную тринадцатилетнюю девочку, которой никогда не была...
Я привезла его в парк. Он тут никогда не был, самый обыкновенный захудалый городской парк, где выгуливают при всех "этих ужасно-опасных" собак без намордников, а на лавках сидят бабушки, наблюдающие, как возятся в песочнице их внуки, и жалующиеся друг-дружке на свои болячки и несносных соседей-алкашей...Крис стоял слегка прибалдевший от внезапного счастья, и не знал, куда ему идти, и что делать. Я подтолкнула его к песочнице.
— Чего стоишь? Залезай давай.
Он посмотрел на меня с недоверием, прекрасно зная, что ему это запрещено.
— А мама что скажет?
— Ничего — и тут я не соврала — Тебе она ничего не скажет.
Крис ещё мгновение помедлил, взвешивая, но наконец любопытство победило, и за считанные секунды он уже был самым обыкновенным мальчиком-пятилеткой, ошалело зарывающимся в песок, и ни чем не отличающимся от других детей, кроме курточки и кроссовок, которые стоили столько, сколько мамы этих малышей в месяц не зарабатывали. Я смотрела на это будто со стороны, и две меня боролись во мне. Первая дрожала от ужаса содеянного, прекрасно осознавая, какие будут последствия, и как высока цена этого маленького мгновения радости. А вторая гордилась собой...Ей надоело бояться, она устала быть пустым местом, и готова была на всё, что б хоть на какой-то часок побыть свободной. И плевать ей было на любую цену.
Я всё сидела и смотрела, не отдавая отчета времени, и любовалась братишкой, качающимся на качелях с облезлой краской, гоняющегося за другими детьми, и бывшего бесконечно счастливым....Я могла б, наверное, сидеть там вечно, если б Крис сам меня не позвал.
— Может пойдем уже? Я проголодался.
Я огляделась вокруг, и поняла, что пробыли мы тут часа три, не меньше, так как на улице уже начало темнеть. И вот тут-то , когда адреналин вышел из моей крови, меня одолел настоящий страх....Я не знала, как теперь мне явится домой. Я даже представить боялась, что меня там ждёт...Мы ехали домой, а я молилась о том, о чём бы и не подумала никогда. Я молилась, что бы ОН был дома...При нём она не станет меня бить... Смешанное чувство ненависти и надежды к одному человеку. Чувство, когда ты зависишь от своего тирана...
Я ехала, и меня било мелкой дрожью, и мне казалось что тьма, сгущавшаяся вокруг нас, поглотит меня сейчас без остатка. Я так перенервничала, что выскочила на главную дорогу, не посмотрев по сторонам, и не сбавив скорости...

Глухой удар и взорвавший моё сознание крик Криса были последним, что я слышала...

***
Погода просто взбесилась.
Снег бьет в лицо осколками стекла, ветер гонит его по городу, засыпая за шиворот прохожим, слепя автомобили, снижая видимость...Раннее утро , и все бегут на работу, а он толкает в спину, подгоняя, и ему не важно, выспался ты или нет, и какое настроение у тебя с утра.
А я иду с работы. Последние дни дежурю сутки напролет. Запахло новогодними праздниками, и девочки наперебой отпрашиваются, кто по домашним делам, кто в отпуск...А мне никуда не надо, вот и заменяю всех желающих. И мне хорошо, всяко лучше, чем бессмысленно сидеть в четырех стенах и бычивать себя за свою бесполезность. Здесь с меня хоть какой толк...
Не поверите, я даже елку в холле нарядила. Честно говоря, очень надеялась, что кто-то другой это сделает, но вот к новому году осталась неделя, а елки нет...Не до того людям. Я удивилась, каждый год ведь ставят, а тут как на зло. Правда работы действительно много, все уставшие, и откладывали это дело на потом...Или на кого-то. Ну я и позволила им на меня переложить, раз больше не на кого. Пошла на рынок и купила настоящую, живую . Терпеть не могу это пластиковое уродство, которое нечем не пахнет. Может живая не так красиво выглядит, но запах хвои , разносящийся по коридору, и хоть в некоторой мере перебивающий запахи хлорки и лекарств, внёс в отделение аромат настоящего, живого праздника. И всю ночь, от нечего делать, так как смена выпала спокойная, я бегала вокруг моей красавицы, то и дело меняла местами игрушки, и перевешивала гирлянды, хлебала кофе, и чувствовала себя почти нормальным человеком. Ближе к утру даже задумалась, а не поставить ли ёлочку и дома, но потом решила, что это я слегка опьянела от запаха хвои, вот и лезут глупости в голову.
Детство мое не может похвастаться яркими воспоминаниями, связанными с зимними праздниками. Обычно мы благополучно не обращали внимания на новый год, так как не считали его поводом для радости, скорей совершенно будничному событию, а в Рождество чинно садились за семейный ужин, который давил меня своим пафосом, и меньше всего мог, в моём понимании, называться семейным, и к десяти свет в доме был погашен, равно как и праздничное настроение. Утром Крис доставал из-под штучного чудовища подарки, я для этого была слишком взрослая, и на этом радость заканчивалась. Как-то раз, правда, мы попытались съездить покататься на лыжах, на семейные выходные, но ничего хорошего с того не вышло. Я всё время избегала отчима, держась от него подальше, мама меня отчитывала, за то что я к нему холодно отношусь, он пытался разрулить наши споры глупыми шутками, и в итоге мы вообще перестали разговаривать друг с другом. К моему облегчению, как не низко это звучит, у Криса поднялась температура, он слизал снег с варежки, и мама на всех парах потащила всех нас домой. Она так опекала малыша, что он был совершенно не приспособлен к внешней среде, и его иммунная система была не знакома с такой штукой как закалка, вот он и болел при малейшем контакте с пониженной температурой. Это как раз тот случай, когда опека чрезмерна и во вред.
Когда ж я наконец начала жить одна, я просто вычеркнула из календаря своего сознания месяц всей этой суеты, с середины декабря, когда все заражались новогодней лихорадкой, до середины января, когда всех уже тошнило од затянувшихся празднований. Я стабильно проводила эти дни там, где было меньше всего народа, избегая пьяных поздравлений и громких песен.
И вот я стою и наряжаю ёлку, и это так непривычно мне, что я сама себе удивляюсь. В какой-то момент мне даже стало жаль, что под рукой нет красного колпака. В общем, я решила, что таки перетрудилась, и когда утренняя смена добавила к запаху ёлки запах снега, громко восхищаясь проделанной мною работой, и во всю меня восхваляя, а мне почти начало казаться, что вот-вот в моё сердце закрадётся что-то похожее на радость, я быстренько улизнула домой, даже не попрощавшись.
А непогода на улице гуляла во всю. И я даже рада была ей немного. Когда на улице так холодно, горячий кофе в теплой квартире под пледом кажется ещё прекраснее. Снег слепил мне глаза, набивался в нос, и я почти не видела, куда иду. Второпях я забыла на работе шапку, и теперь мои волосы отяжелели от налипших на них снежных хлопьев. Я как могла прятала лицо в шарф, но ветер дул мне в уши, а капюшон никак не хотел держаться на голове.
Полу ослепшая я так торопилась скорей в тепло, что с разбегу налетела на кого-то невидимого моему взору, ударилась в его спину носом, заковыристо матернулась, и, поскользнувшись, уже готова была позорно шлепнуться на пятую точку, но сильные руки подхватили меня на лету, и поставили на землю с такой легкостью, будто я ничего не весила.
— Тих-тихо, порядок, успел.
Я яростно стаскивала наползший мне на лицо шарф, и отлепляла от глаз прилипшие мокрые волосы, пытаясь разглядеть стоящего передо мной моего же соседа.
— Куда это Вы так несетесь? За Вами погоня?
Ой, как остроумно, прям как раз время и место.
— Ценю Ваше незаурядное чувство юмора, и, возможно, и посмеялась бы над Вашей шуткой, но как-то обстановка не способствует.
Он нагло отряхивал снег с моей шубки, будто это было самое естественное в жизни занятие, касаться незнакомых женщин.
— С удовольствием предложил бы Вам её сменить, и посидеть где-нибудь в уютном месте за чашкой чего-нибудь горячего.
— Премного благодарна, — буркнула я себе в шарф, — но как-то меня больше прельщает перспектива поскорее оказаться дома, потому разрешите откланяться, сударь, спасибо за помощь, извините что чуть Вас не сшибла, милостиво Вас отпускаю по Вашим неотложным делам.
Я несла полную чушь и старательно не смотрела на него, так как ужасно смутилась и растерялась, при этом думая о том, как же я сейчас жутко выгляжу.
— Не смею задерживать, сударыня,— смеясь подхватил он мой бред,— только после небольшой процедуры.
Я не успела опомнится, как он снял с себя шапку, стряхнул снег с моих волос и надел её на меня....После чего улыбнулся, развернулся, и мгновенно растаял в снежной мгле...

А я стояла, засыпаемая вьюгой, растерянная, тронутая, со слезами на глазах, и не могла пошевелится. Я даже забыла о теплом пледе. Этот поступок, от совершенно незнакомого человека, согрел меня больше самого теплого одеяла. И когда вокруг всё замерзало в зимней стуже, где-то в глубине какая-то часть меня на мгновенье оттаяла....

***
— Алло.
— Где тебя носит?
Хорошее начало дня. И недели. Вроде понедельник.
Смотрю на экран, что б хоть знать как ответить тому кто вырвал меня с объятий Морфея столь любопытным приветствием. Ну понятно.
— Я тоже рад тебя слышать.
— Очень сомневаюсь, — недоверчиво протянул Славка, — Но это сейчас не важно. Ты должен был явится к восьми сегодня. Я ж предупреждал что улетаю на праздники в загранку, и не смогу тебя принять раньше окончания праздников. А надо раньше.
Протираю глаза от липкого сна, который никак не хочет отпускать ресницы.
— А щас-то который час?..От блин...Ну прости, я забыл.
— Прощаю, но не впредь. Давай собирайся, и что б через час ты был здесь.
— Так ты меня примешь?
— Нет, так звоню, сказать что ты проспал прием ...Давай бегом, жду.
Странно, что я проспал...Хотя может и нет, учитывая тот факт, что порой сутками не сплю...А когда за окном вьюга, и ветер поет колыбельную, а снег отбивает ритм по стеклу, спится как никогда сладко...Быстренько принимаю душ , одеваюсь, и на всех парах к Славке. Он ждать жуть как не любит, сейчас вотрет мне по задние число.
Снег сечет как стекло, и я поглубже прячу лицо в шарф, и натягиваю шапку на уши. Кругозор размыт снежной пеленой, и люди идут по своим делам ссутулившись, как большие птицы...И ветер играет с полами пальто, и дразнясь дёргает за шарфики , и забирается за воротник...А глаза слезятся от налипшего на ресницы снега, и дорогу скорее помнишь, чем видишь.
Наверное она шла точно так же наугад, раз на всей скорости врезалась в меня. Если б она была повыше, мы б столкнулись лбами, а так она угодила мне куда-то в область сердца...Как знала..
Я подхватил её на лету, когда она уже готова была упасть, будто делал это каждый день. И вот она стоит передо мной вся в снегу, сконфуженная, как ребенок, и я не могу насмотреться на её покрасневшие щечки, на замерзшие длинные ресницы, на волосы, отяжелевшие от влаги, и слегка завившиеся...Она что-то говорит, и я даже отвечаю, а у самого мысли в разброд, и диалог как на автопилоте...Отряхиваю снег с её шубки,и думаю о том, что она замерзла...И когда она собралась уйти, я механически снял с себя шапку, провел рукой по её волосам, сметая снег, и надел на неё...Как я отвернулся и ушел?
Иду и мысли собрать не могу. Всё она перед глазами. А на лице, наверное,застыла глупая улыбка, так как Славка взглянул на меня с неким подозрением, когда я к нему явился.
— Что?
— Что? — переспрашиваю я.
— Чего довольный такой?
Таки заметил.
— Тебя рад видеть.
Славка закатил глаза и перешел к делу.
— Как себя чувствуешь?
На этот вопрос можно было ответить не однозначно, когда как, но больно не хотелось, что б мой лечащий врач начал ещё и в голове моей копаться.
— Хорошо.
— Это всё?
— Порой очень хорошо, если это тебе поможет определить моё состояние.
— А с виду так и не скажешь. Ты похудел опять, и круги под глазами...Не спишь?
Блин, как с ребёнком со мной. Хотя ему можно, мы с ним вместе сколько себя помним,ближе него у меня никого не осталось. Всё, что я проходил, он делил со мною, всё, что я пережил, он пережил со мной...Друг? Нет. Брат. Отец. Семья.
— Как же не сплю, вон проспал, дрых как сурок.
— Ещё не знаю что, но что-то с тобой не так сегодня...Ну да ладно, давай-ка на рентген, и на анализы, там Шурка уж соскучилась по тебе, — Шурка медсестра в лаборатории, ей пятьдесят лет, и весит она около ста килограммов, но ширина её души больше её тела в сотни раз,— А потом ко мне.
— Да лан, что я первый раз, что ли..
Знакомые процедуры, знакомые кабинеты, знакомые лица...Неотъемлемая часть моего существования. Как бы глупо это не звучало, но я к этому всему привык. И даже в некоторой мере мне не хватает всего этого, если долго не приходится тут бывать.Человек ко всему привыкает, это только на первом времени страх парализует сознание, вгоняет в депрессию, и не даёт смотреть на вещи под другим углом...Какой другой угол может быть в больнице?..Да хоть та же Шурка, которая всегда шутит со мной, как с подростком, каждый раз как я к ней захожу. И рассказывает мне о своих детях, пока берет кровь, и жалуется на работу, которую всё равно ни за что не бросит, и даже рассказывает анекдоты порой. Знать её уже радость, и не важно, при каких обстоятельствах нам приходится быть знакомыми.
И сегодня она мне рада, пусть и приказывает каждый раз не возвращаться больше.
— Как ты, принц? Я уж заждалась, чуть ли не в окошко выглядывала, нет ли коня твоего.
— Сама ж велела не являться больше.— Я таки рад её видеть.
Она со знанием дела, перетягивает мне вену..
— Не знай как лучше, вот не являешься, а я сижу а гадаю, не окочурился ли ты прежде времени.
Я даже закашлялся от смеха.
— Спасибо на добром слове. Твой чёрный юмор бесценен.
— Другого нет, в подобных заведениях с юмором туговато. Да я то с тобой только так шучу, другие могут и не понять.
— Мне это льстит.
— Знаю, ты мой самый любимый пациент. Эх, была б я лет на двадцать моложе...
Некоторые люди не меняют привычки годами. И это радует. Хоть что-то стабильно в этом мире, пусть даже это всего лишь шутки знакомой лаборантки..

Славка хмурит брови и рассматривает результаты анализов с таким видом, будто от этого зависит его судьба.
— Что тут скажешь.
Я смотрю в окно, где всё так же гуляет вьюга.
— Можешь и не говорить ничего.
Я чувствую на себе его тяжелый взгляд, и мне из-за него плохо, не из-за себя. Я то знаю, что он чувствует.
— Тогда не буду, с твоего разрешения...
Я улыбаюсь ему, и встаю, намереваясь уйти. Главное он свою работу сделал, а мне то всё равно, мог бы и не приходить. Мой вопрос завис где-то между нами, но я не хотел его задавать, не потому что боялся, а потому что щадил Славку. Но когда я уже взялся за ручку двери, он меня окликнул.
— Макс.
Я стоял в полуоборота, и ждал ответ на вопрос, которого не задавал, но знал, что Славка знает, что я хотел его задать. И его слова выстрелили мне в спину.
— Максимум три.
Я застыл лишь на мгновение. Я был готов, потому ответ не застал меня в расплох.
— Спасибо.
Я знал и сам...Просто старался об этом не думать. Что это изменит?
Всему приходит конец, я знал это не понаслышке. И не понаслышке знал, что порой он приходит преждевременно...
Ах да, я ж не сказал...У меня рак...И максимум через три месяца я умру...
30 было(прим)