Верка

Перед глазами старой трескучей кинолентой мелькали воспоминания. Черно-белое, выцветшее, обгоревшее по углам детство, цветастая косынка матери, драки и примирения со старшим братом, уход отца. Немое кино школьных лет, ободранные колени, обломанные ветви соседской вишни, рты, черные от кожуры неспелых ещё, но таких предательски сладких грецких орехов. Перемигивания колесных спиц, растрепанные волосы, закатанная штанина и следы мазута от велосипедной цепи на упругой мышце голени.

Уже поступив в медицинское училище, Верка продолжала неистово крутить педали верного двухколесного друга, перекидывая длинную тонкую ногу через далеко не дамской высоты раму. Заложив руки в замок за спиной, лихо летала «без руля» по новехонькому асфальту, издающему терпкий смолянистый запах молодости, задора, опасности и риска. Лазала по деревьям, падала, набивала синяки, которые сама же потом и лечила, всхлипывая и костеря себя за неловкость.

Верка была стремительной, как мысль, жадной до жизни. При первой же возможности она унеслась из родного дома и поселилась в смешанном студенческом общежитии. Так же быстро выскочила замуж за молодого автомеханика Витьку. Вместе они вернулись в родной посёлок.

Верка с Витькой были хорошей парой. Они, что называется, существовали на одной волне сумасшедшей радости и ненасытности.

Через год они родили прекрасную розовощекую двойню. Витька сходил с ума от гордости, получив сразу и мужика-наследника, и курчавую девчушку – бальзам для души. Он был неистовым отцом, неутомимым, любящим двойняшек до щемящего безумия.


* * *


Когда дети пошли в школу, семье дали новый государственный дом. Неподалеку, на соседней улице, жила одинокая тетя Зоя – Веркина свекровь. Они с Витькой часто сплавляли ей двойню, а сами бегали в Дом культуры на танцы. Молодость брала своё.
Осенью Верка родила маленькую девочку Алю, хлипкую, но бойкую. Она орала круглые сутки, не давая никому покоя. Витька стал частенько задерживаться в автомастерской или у дружков, чтобы подольше не слышать детского плача.

В январе старшие дети уехали к Веркиной сестре в небольшой городок у моря. Настала небольшая передышка.

В тот день Верка оставила двухмесячную Алю у свекрови. Сама же с самого утра была в поликлинике – подрабатывала в прививочный период.

После работы она забрала Алю, вернулась домой и, глянув на часы над кухонным столом, тут же кинулась к плите.

Дочь уснула. Ужин остыл. Час за часом вечер угасал, приближаясь к полуночи. Витьки всё не было.

Когда Вера, не снимая косынки, задремала за столом, подложив руку под тяжелую голову, на улице послышался шум. Застучали сапоги, отряхивая снег, громыхнула входная дверь. Из сеней неслись громкие мужские голоса.

- Верунчик, принимай гостей! – Витька первым ввалился в дом.

- Не ори, ребенок спит. Здравствуйте! – махнула она полусонно его друзьям.

- Привет, Вер, - глаза гостей слегка поблескивали, лица оттаивали после мороза.

- Чё, спит? Чудо-то какое, - задорно посмеивался Витька. – Это коллеги мои – Славик и Петя.

- Да мы знакомы же. Что, в первый раз что ли? Ну, не держите дверь отрытой, весь дом мне выстудите. Хотя, вам не холодно, наверное. Я вижу, вы уже тепленькие.

- Ну, ладно, чё ты, чё ты! У приятеля на работе день рождения был. Туда-сюда. Нам потолковать надо кой о чем, а там гудят, галдят. Ну, мы и решили домой, к родному очагу, как говорится, - Витька с грубоватой нежностью хозяйственно прихватил Веру ниже поясницы, - Давай-ка быстренько сообрази чего-нибудь на стол.

- Да поздновато уже, Вить.

- Ниче, нормально, мы же мирные.

Вынул из-за пазухи поллитру и хлопнул ею по столу. Сам принес стопки и, не дождавшись закуски, разлил. Верка копошилась возле холодильника. Мужики выпили, занюхали рукавами.

- Вер, ну, чего там, несешь? А то мы тут одежду грызть скоро будем.

- Я тебе сказала – не шуми, ребенка разбудишь. А что, там, где вам выпивку подавали, закуску пожалели?

- Ой, да некогда всё это. Ты же знаешь – спешка, суета.

Вера вынесла тарелки с быстро нарубленным соленым огурцом, чуть заветренным салом, луком, чёрным хлебом.

- Борща наварила. Хотите? Остыл уже, разогрею.

- Погоди с борщом. Ты нам клюковки наскреби, Верунчик, а.

Вера взяла эмалированную плошку, накинула кофту поверх халата и вышла в сени. Деревянной заостренной палкой чуть толще карандаша стала раздалбливать заиндевевшую клюкву в десятиведерной кадке. Сок и вода заснежились. Вера черпнула плошкой и, придерживая холодную ягоду рукой, вернулась в дом. Поставила плошку возле печи. Через пару минут слила оттаявшую воду и подала ещё стылую клюкву на стол.

Мужики бурчали о своём, время от времени прерываясь на то, чтобы налить и выпить. Бросали ягоды в рот, причмокивали.

Вера пошла в комнату, взяла Альку на руки, отворотила край халата и дала ей грудь.

Возвращаться на кухню не хотелось, но надо было следить, чтобы муж с дружками не буянили и не закурили в доме.

Вера вернулась, запахивая халат, по непроизвольной привычке ощупывая совсем немного облегченную грудь. Поймала косой взгляд Петьки и, не подходя к столу, отвернулась, пошла к газовой плите, достала с полки кастрюлю, наполнила водой и поставила на огонь. Витька со Славиком курили у порога. Витька ковырял носком снежную стену, доходившую ему до пояса, шедшую вдоль прочищенной до калитки тропинки.

Вера накрыла кастрюлю крышкой и в этот момент услышала шевеление за спиной. Петька подошел к ней сзади, прижался и положил руки на саднящую тугую грудь.
- Ну-ка, Петя, руки убрал.

- Да ладно, Верка, брось, ты ж вон вся какая, так в бой и рвешься.

Вера вырвалась, чуть не опрокинув кастрюлю, схватила грязный половник и угрожающе подняла его над головой.

- Пошел вон, не то так тебя сейчас отделаю, что мать родная не узнает.

- Ах, так, ну, ладно, ладно, посмотрим еще…

Петька выскочил, хватая на ходу полушубок и шапку. Вывалился в сени, пнул зло кадку с клюквой, чуть успокоился и лукаво ухмыльнулся.

Вышел на порог, закурил.

- Пойдем-ка, Вячеслав, гонят нас.

- Ты чего несешь, кто тебя гонит? Водку не допили, – раскинул удивленно руки Витька.

- Сам допьешь. Пойдем, а то мне моя всю плешь проест.

Двинулись по снежному коридору, на ходу застегиваясь и натягивая шапки. Через несколько шагов, как бы между прочим, Петька обернулся:

- Ты, Вить, жену что ли голодом моришь? Так и зыркает, так и зыркает глазищами. Пока ты тут табачком баловался, она всего меня насквозь изъела. Хоть бы постеснялась баба.

Витька промолчал. Докурил сигарету, бросил в снег, вернулся в сени. Подождал, пока друзья скрылись из виду, задвинул намертво засов и вошел в дом.

Вера приготовила таз для мытья посуды, налила холодной воды, ждала, когда вода в кастрюле закипит, убирала остатки закусок в холодильник.

- Ты чего, Вер, перед друзьями меня позоришь? Я позвал, а ты за порог выставила. Нехорошо.

Вера резко обернулась. Витька стоял в дверном проеме, как гора.

- Говорят, ты у меня проголодалась, ничего не ешь, смотрю.

- Ты чего, Вить?

Витька медленно пошел на неё. Вера оперлась спиной о кухонный стол и бочком, бочком хотела выскользнуть в коридор.

- Так я накормлю тебя так, что больше не попросишь.

Большой жменей взял, сколько смог, клюквы из плошки, схватил левой рукой Веру за лицо, сдавил щеки и стал запихивать кулаком в рот сочащуюся ягоду.

- Жри, жри, падла.

Вера схватила его двумя руками за запястья, но управиться с ним не могла. Не могла ни кричать, ни укусить, только мычала и закатывала глаза. Почти случайно, отбиваясь руками и ногами, заехала Витьке между ног. Он согнулся. Она попыталась его оттолкнуть. Но, несмотря на боль и почти обездвиженное состояние, Витька схватил её за ногу и повалил рядом с собой на пол, придавив весом своего тела. Вера упала плашмя на спину и гулко ударилась затылком об пол, почти потеряв сознание.

- Тихо, тихо, тшш, тшш.

Витька, шипя, подгребал Веру под себя, суя кулаками в живот, в бок – вправо, влево. Вера стонала, пыталась сопротивляться, закашлялась, сблёвывая клюкву.
Витька сел ей на живот, коленом придавил правую руку и дважды сильно ударил её кулаком в лицо. Вера вскрикнула, затрепыхалась, прохрипела:

- Ты же убьешь меня.

- Шшш, я тебе сказал – не шуми, ребенка разбудишь.

И ударил в третий раз, Вера замерла.

Оперся на колено, встал, качаясь, вышел в сени и, не отодвигая засова, закурил, хладнокровно оглядывая темноту улицы.

Вера лежала поперек кухни, головой к двери. Волосы лучами рассыпались вокруг лица, вернее, вокруг того, во что оно превратилось. Клюква запуталась в волосах, кровь ягодами падала на пол. Было вывихнуто плечо, на которое он стал коленом. Лицо тут же набухло, глаза не было видно. Щека обвисла, губы были разбиты в лохмотья, голова гудела.

На дворе мело. «Утром снова дорожки чистить», - подумал Витька.

Заплакал ребенок. Витька выбросил окурок через отдушину и вернулся на кухню. Пнул Веру, она застонала.

- Говорил тебе – не шуми. Разбудила, сука. Сейчас опять заверещит.

Вера беспомощно открывала рот, как рыба.

- Вставай, иди к ребенку.

Витька зачерпнул ковшом воды, напился, остатки плеснул Вере в лицо.

Вера с трудом поднялась.

- Давай, давай, шевелись.

Вера, ухватившись за стул, поднялась. Опираясь о стены, вышла из кухни. Подошла к кроватке, взяла девочку на руки и дала ей грудь. Когда та успокоилась, Вера быстро и сосредоточенно укутала её в две теплые фланелевые пеленки – в одну, потом в другую. Завернула крохотное родное бревнышко в верблюжье одеяло, закрыла дверь на слабый крючок, осторожно придвинула шкаф к двери, и села на стул в ожидании непонятно чего.

 Виктор сел на табурет, опустил руки и тупо уставился в стену. Через несколько минут взгляд его немного прояснился, глаза сузились.

- Ну, закончим наш разговор, - и пошел за Верой.

Нажал на ручку. Дверь в комнату не поддавалась.

- Ты чего надумала, а? Верка, открой, хуже будет.

Витька саданул в упрямое дерево плечом, дверь дрогнула.

Вера развернула кровать, втиснув её между шкафом и противоположной стеной. Взяла ребенка на руки, судорожно соображая. Виктор всё равно рано или поздно до неё доберется. И тогда – берегись. Он колотился в дверь, молотил по ней кулаками, пятками. Потом всё стихло. Но ненадолго. Витька через минуту вернулся с маленьким ладным топориком для разделки мяса.

- Ну, смотри, я тебе предупредил. Открывай по-хорошему.

Никто не отозвался. Витька ударил в центр двери. Раз, другой. Потом протиснул острие топора в узкий зазор между дверью и дверной коробкой и поддел крючок. Подналег, но в проем протиснуться не смог – кровать упрямо заскрежетала перилами по прошлогодней побелке. Снова стал рубить дыру, каждый раз углубляясь всё дальше, выламывая щепки, выкручивая куски трухлявого дерева. Вдруг топор ухнул, вылетел из рук и провалился в полумрак придвинутого к двери шкафа. Витька крепкими пальцами разодрал образовавшееся отверстие, чтобы просунуть руку по плечо, нащупал повисший на плечиках топор, стал вслепую колотить в стену шкафа. Дело пошло быстрее, шкаф из недорогого спального гарнитура отечественного производства сопротивлялся недолго. Вырубив в двери дыру, чтобы можно было пролезть, Витька пробрался в шкаф и с одно разу ногой вышиб одну из его стенок.

- Ах ты, сука… Ну… убью гадину.

Детская кроватка, в которой когда-то младенцем лежал и он сам, была пуста. Окно открыто настежь, пленка, которой забивали раму снаружи во время самых сильных зимних холодов, прорвана, всё кругом было испачкано кровью.

Витька выбрался назад в коридор, спешно накинул полушубок, вышел в сени, отодвинул засов и выскочил на мороз. Выдыхая частое «фух, фух», бросился по тропинке к калитке, выбил её ногой с налету и, срезая углы, через неогороженный соседский участок побежал к дороге. Снег залепливал рот, глаза, но в свете дальнего фонаря Витька всё же увидел тень, с трудом пробирающуюся по глубокому снегу.

- Стой, убью!

Вера, как волны плотного Мертвого моря, разгребала снег впереди себя, левой рукой прижав к себе маленький спящий кокон. Наконец она выбралась на трассу. Вокруг не было ни души, ни одной проходящей машины. Вера в халате, в вязаных полосатых носках бежала по кромке, не оглядываясь, но чувствуя преследователя. Ей казалось, что левой части лица у неё больше нет, она с трудом различала дорогу правым глазом.

Добежав до соседней улицы, Вера кинулась к дому свекрови. Сняв проволоку, которой калитка крепилась к забору, Вера вошла во двор. Сил закрыть калитку уже не было. Не чувствуя тела, подбежала к дому. Уперлась спиной и пяткой обессилено заколотила в дверь, сквозь снежную завесу увидев Витьку уже у калитки. Дом молчал. Витька, чуя близость жертвы, не спеша, вошел во двор, перекинул топор из руки в руку и уверенно зашагал к Вере.

Инстинктивно она прижала к себе дочку, прикрывая её рукой и всею собой, и, уже теряя сознание, вдруг упала спиной в темноту за открывшейся дверью. На мгновенье сознание к ней вернулась, она смогла на пару метров отпятиться вглубь сеней.
Луч фонаря пробежал по её лицу.

- Батюшки…

Витька подошел к порогу. В открытых дверях он увидел бесформенную гору.

- Отойди, мать.

- Витька, ты что же это делаешь, окаянный, что же ты делаешь?

- Сказал, отойди, а то и тебе достанется.

Витька поставил ногу на первую ступеньку. Что-то холодное неожиданно и больно уткнулось ему в щеку, прищемив губу.

- Уходи, изверг, а то выстрелю, ты меня знаешь. Не заставляй брать грех на душу.
Витька уже был трезв и холодно бешен, и хотя страх оказался сильнее, он не отступил, медленно налегая, давил лицом на дуло, игнорируя боль.

- Мать, - зашипилявил он, примерзая губами к металлу, - Ты чего? Это же я. Ты это, значит, на сына… вот как.

- Я сына на счастье себе рожала, а вырос зверь лесной. Уходи!

И ткнула его сильно в грудь деревом приклада, он поскользнулся и увалился в снег.
- Ну, бабы, убью всех. Всех троих.

Но снова увидел вскинутое ружье. Женщина опустила ружье, только когда Витька вышел за калитку и, бешено заорав на всю округу, стал рубить топором колья забора.

Закрыв дверь, прислонив ружье к стене, кинулась к Вере. Ещё раз осветила её, посиневшую, фонарем. Халат был распахнут. Девочка, выпустив изо рта затвердевший, как стручок молодого гороха, сосок, улыбалась и стоила глазки миру.

- Вера, Вера, ну, деточка…

Подняв Альку, отнесла её в комнату, положила на кровать, огородив с двух сторон подушками. Выскочила в сени, подхватила Веру под мышки, поволокла внутрь, уложила на кровать рядом с дочкой и стала раздевать. Жизни в ней не было.

- Сейчас, родная, сейчас. Всё обойдется.

Дышала, дышала, терла носками, руками. Разделась, легла рядом, повернула ледяное тело на бок, подобрала под себя, укутала крупным своим морщинистым телом, натянула на обеих одеяло и стала выбрасывать воздух мощными выхлопами, пока не захрипела, ворочаясь, тычась обвисшей грудью в Верины лопатки. Билась, билась, кусала, щипала за плечи, руки, уши, пальцы.

- А-а-а.

- Живая, живая.

- Мама Зоя, отрезали…

- Больно, больно, знаю. Терпи, будешь жить, нужно жить.

Тело отдавало влагу, обезвоживалось.

Когда лицу вернулся цвет жизни, тетка Зоя обработала Вере лицо, дала успокоительного, обезболивающего. Вера стонала, потом снова замерла, впала в беспамятство, опрокинулась в другой мир по ту сторону век. Час пролежала без движения. Вдруг поднялась, села в кровати.

- Алька!

- Здесь она, здесь, спит. Всё хорошо, тихо, тихо. Поспи и ты, Верочка.

- Надо идти, мам Зой. Надо собираться, - стала натягивать брошенные у ног мокрые носки.

- Да как же, куда? Посреди ночи-то.

- Он вернется, я знаю.

- Не пущу я его, всю ночь караулить буду. Не добраться ему до тебя, пока я жива.
Вера застонала, приложив ладонь к исковерканному лицу и тут же отдернув.

- Нельзя тебе сейчас. Да и ребенок, что ты. Завтра побегу, машину найду, в больницу тебя.

- Нет, мам Зой, не уходи, не оставляй. Вернется он. Вместе пойдем, потихоньку, пораньше выйдем. И не в больницу, а на станцию сразу, на первую электричку, в район я поеду, к Ольге.

- Ох, Вера, ну, как же это? Бедная ты моя.



* * *


На платформе, не смотря на раннее время, скопилось народу – многие работали в городе, каждый день выезжая на первой, а возвращаясь за полночь на последней электричке.

Лицо Веры было укутано в большую шаль, рукой она придерживала левую сторону, чтобы не пугать окружающих.

- Мам Зой, ты Ольге позвони, чтобы встретила. Только пусть без детей, ни к чему это, ладно? И вообще пусть одна.

- Конечно, Верочка, ты не волнуйся. Вот я тут тебе пелёнок наутюжила на первые пару дней. А там уж разберётесь. И бутербродики вот, в дороге поешь.

- Не хочется, не хочется как-то.

- Ничего, ничего, вот я тебе их в кармашек затолкаю. Ну, с Богом. Я приеду скоро, внучат проведаю.

- Конечно, мам Зой.

Тетка Зоя долго ещё стояла после ухода электрички, качая головой, зажав рукавом лицо до самых глаз, расползавшееся от сдерживаемого рыдания.

- Что ж ты, Витька, наделал, сукин ты сын.

Сгорбилась вся, подняла лицо к хлопьям снега, открыла рот и застонала.


* * *


- Вера, дай, обниму тебя, посмотрю на тебя.

Вера сжала пальцами края шали и до груди наклонила голову.

- Ох, Вера… Давай мне Альку. Вот, возьму тебя под руку. Пойдем, всё будет хорошо, всё прошло, теперь всё будет хорошо.

Ольга потащила безвольную Веру, усадила на заднее сиденье старенькой, но шустрой малолитражки, аккуратно дала ей в руки ребенка, села за руль и понеслась по укатанной дороге в поликлинику.

Хмурый врач и хлюпающая в марлю юная медсестра сняли свежие побои, написали подробную справку.

- Вам бы в суд надо, - сказал на прощанье доктор.

- Туда и отправляемся, - отчеканила Ольга и закрыла за собой дверь.

- Что это делается такое на свете, Господи? - залилась слезами медсестра.

В суде Вера написала заявление на развод. Её уговаривали пойти в милицию, по свежим следам, завести на мужа дело, засадить его года на три. А то и больше – мать троих детей, один из которых – грудной. Вера отказалась:

- Выйдет из тюрьмы, найдет меня и убьет.

Суд по вопросу развода был назначен на следующую неделю. В исключительных, но довольно частых обстоятельства избиения, присутствие муже не требовалось.

Отъехав от здания суда, Вера спросила:

- Что же дальше-то, Оля? Не могу я к детям вот такая. Да и за Альку боюсь. Как я с ней сейчас?

- Я уже всё придумала. Сейчас в аптеку. Потом отвезу тебя в квартиру подружки моей, она в санаторий уехала с ухажером своим на три месяца. Поживешь там, придешь в себя. Дальше посмотрим. Алечку я заберу, не волнуйся. Отгулы возьму на недельку. Тебе бы в больницу лечь, а?

- Не надо, Оля, я сама, сама.

- Я к тебе каждый день приходить буду, лекарства там, еды какой сготовить.

- Мне одной надо побыть, хотя бы дня три.

- Ну, хорошо, как скажешь. Телефон там есть, я тебе звонить буду.

Небольшая квартира пахла уютом, и была обставлена в духе частного будуара, куда дама средних лет частенько приглашала одиноких или не очень мужчин.

- Вот телевизор у тебя, радио. Ванной нет, но есть душевая кабинка. Вот здесь кухонька. В общем, всё есть. Отель – пять звезд. Держись. И не волнуйся, дети будут досмотрены, ты же знаешь. Ну, побегу я. Надо старших из садика забрать. Иди ко мне, Алечка. Будем кашку кушать с тетей, да, маленькая? Мы тебе кашки наварим, в бутылочку нальем и будет у нас Алечка большая и здоровенькая.

- Спасибо тебе, Оля, хорошая ты…

Оля прикусила губу, проглотила слезы, обняла сестру, отстранилась, посмотрела ей в лицо, улыбнулась:

- Всё будет хорошо, правда, родная. Вот увидишь: всё, всё у тебя будет хорошо.


* * *


Три дня Верка выла в пустой квартире, стоя перед своим изуродованным отражением в зеркале. Телевизор был включен на полную громкость, чтобы соседи не слышали её рыданий.

«А сейчас мы расскажем телезрителям о первой медицинской помощи при пищевом отравлении. Нужно вызвать скорую помощь и до её приезда постараться хорошенько промыть желудок слабо-розовым раствором марганцовки или обычной водой…»
По вечерам звонила Ольга, проверяла, предлагала прийти, поговорить. Вера отказывалась.

На четвертый день она успокоилась. Распаковала вещи, перебрала небольшую коробку с медикаментами, накопленными за годы работы в больнице.

После обеда сама позвонила сестре.

- Верочка, как ты там, дорогая?

- Нормально, Оля. Приходи, пожалуйста, завтра утром. Сможешь?

- Ну, конечно, какой разговор.

- Только без детей, ладно? Рано мне им на глаза показываться. Лицо, как синяя лепешка.

- Хорошо, не волнуйся. Я пироги буду печь. Принести тебе?

- Приноси, Оля, приноси.

Положив трубку, Вера подошла к окну, отодвинула занавеску, и бездумно, невидящими глазами уставилась на детей, гуляющих во дворе.

Потом спокойно пошла в прихожую, села на пуфик, поставила коробку с медикаментами на колени. Свекровь жаловалась на частую бессонницу, и Вера припасла для неё целый набор снотворных.

- Вот вы мне и пригодились, - сказала Вера нежно, и стала методично вытряхивать таблетки в полу халата. Расчет был прост и не мог не сработать. Количество таблеток было достаточным, чтобы свалить лошадь и не позволить её проснуться. Лошадью Верка не была.

«Теперь поговорим о химических отравлениях и передозировках…»

Таблеток набралось на два полных гранёных стакана. Вера набрала ковшом воды из кухонного ведра, поставила всё это на стол и села. Написав короткую записку сестре, принялась пригоршнями запихивать смерть себе в рот, неспешно разжевывать до кашицы и запивать водой из ковша.

Глянув на прощанье в зеркало, она легла на кровать, закрыла глаза и стала ждать. Вскоре сон опустил её на морское дно. Пол разошелся, и кровать стала медленно погружаться в воду. Простыни качали крыльями, как морские скаты. Ножки кровати с визгом проскребли по камням, поросшим водорослями и облепленными мидиями, и тяжело уткнулись в песок, спугнув зеленую самку краба с выводком.

«В крайне редких случаях, когда человек переживает стресс, находится в шоковом состоянии или в состоянии аффекта, медикаментозное воздействие нейтрализуется этим состоянием. Но это один случай на миллион…» - слышался голос телеведущего сквозь толщу воды.

 В ушах у Верки слегка потрескивало, из носа выползали пузыри один за другим и поднимались на поверхность. Время шло, тянулось, как горячая смола. Смолкли все звуки. Городок уснул, затем снова проснулся. На экране пищала сетка профилактики, потом начались утренние новости. Светало.

Подводная мгла всё ещё продолжала поглощать Верку. И когда уже, казалось бы, должен был наступить конец, вдруг раздался грохот разбившегося стекла.

Резко взметнувшись, кровать вместе с Верой, преодолевая давление воды, понеслась вверх. Не хватало воздуха, море успело проникнуть внутрь и овладеть телом. Ещё, немного, ещё совсем немного, и…

Верка подскочила с широко распахнутыми глазами, отплевываясь, откашливаясь. Она дышала до боли в груди, разрывая трахеи.

Из окна, через разбитое стекло, несло январским морозцем. На кровати, у самых ног лежал раскрашенный фломастерами футбольный мяч.

Верка ощупывала свое лицо, недоумевая от происходящего. Щипала себя за живот. Лицо болело, но не было даже никаких намеков на последствия отравления.

- Мама, мама! – услышала она голос с улицы, и её обдало горячей волной нежности и раскаяния.

Она бодро соскочила с кровати, схватила мяч и побежала к окну. Развернулась на полпути, метнулась к столу, сбросила коробки из-под таблеток в мусорное ведро и затолкала записку в карман халата.

Снова побежала к окну и распахнула его.

Весь двор сбежался посмотреть на скандал, который она, по их мнению, должна была учинить. Но Верка бросила мяч вниз и помахала всем рукой.

В центре двора стояла Ольга, держала Альку на руках. Рядом в коротких шубках прыгали старшие, махали руками.

- Непослушная ты, Олька! – громко засмеялась Вера, - Я же сказала: приходи одна.

Ольга пожала плечами:

- Не с кем было оставить. Не бросать же одних.

Она смотрела на Верку и радовалась её возвращению.

- Они по тебе так соскучились.

Вера весело засмеялась, вынула из кармана записку и разорвала на мелкие кусочки.

- Ты пироги принесла?

- Да!
- Так поднимайтесь скорее! Будем чай пить.

И швырнула клочки бумаги на ветер.