Билет в партер

                БИЛЕТ  В  ПАРТЕР

      
       ...Тёмное живёт даже в лучших из нас, в худших оно не только живёт, но и правит...( Дин Кунц )


       Выходить из воды совсем не хотелось. Бирюзовая и удивительно тёплая, она легко принимала в свои объятия, позволяя творить в своём прозрачном лоне всё, что только заблагорассудится. В акватории этого дикого галечного пляжа не было буйков, а орущие за спиной спасатели, порой слишком бдительно следящие за правилами поведения на воде, отсутствовали вовсе.
     Узкая полоска гальки и лежащая на ней одинокая женская фигурка отсюда – издалека -  казалась беззащитной, и лишь огромный валун, торчавший неподалёку, скрывал её от посторонних глаз.
     Нужно было возвращаться. Коротко и сильно взмахивая руками, Астахов поплыл к берегу, с радостью ощущая упругость налитых мышц своего всё ещё красивого тела.
     Шорох гальки разбудил задремавшую на жарком солнце Дину, и она приподнялась с тростниковой подстилки, с улыбкой разглядывая Бориса.
     - Вода – чудо как хороша! Ты не хочешь окунуться? – Он прилёг рядом, подставив солнцу свои сильные плечи и едва заметно начинающую лысеть белокурую макушку…

     В уютном придорожном баре с работающим кондиционером и приятно шуршащей шторкой из бамбуковых палочек они были уже «своими», и официант Эдик, увидев их, кивнул головой Астахову и улыбнулся Дине.
     - Как всегда, ваш сок, миледи! – Он подтолкнул кончиками пальцев стакан с соком, и тот заскользил по стойке. – Ваше пиво, сэр! Сегодня чешское, свежее.
     - Что нового, Эдик? – улыбнулся Борис.
     Ему нравился этот парнишка-студент, подрабатывающий в курортный сезон официантом.
     Холодный, запотевший стакан с пивом приятно обжигал руку.
     - Как контингент? – добавил он.
     - Контингент весь вышел, Борис Алексаныч. Бархатный сезон… похвастаться нечем. Впрочем, всё как всегда, мы к этому готовы.
     Бархатный сезон – это сейчас он бархатный, вспомнилось вдруг Астахову. А ведь несколько лет назад они с Диной в середине сентября не решались зайти в море, настолько холодным оно тогда было.
     Дина, потягивая через соломинку сок, невольно вслушивалась в звучавшую из колонок знакомую музыку: «Pink Floyd» - одна из любимых групп отца…   Она в то время спорила с ним, ругалась из-за пустяков, чуть не открыто обвиняя его в смерти мамы. Как он раздражал её тогда! Отец чувствовал это, но лишь виновато улыбался. Сидел в своём любимом кресле и улыбался, слушая «Pink Floyd». Да, конечно же, он был виноват. После смерти мамы бабушка рассказала Дине о любовнице отца. Эту ненавистную девушке женщину звали Марианной, и отец познакомился с ней ещё до того, как узнал маму. В общем, всё это время он  жил на две семьи, а у этой самой Марианны от него  вроде бы тоже родилась дочь. Когда умерла мама, отец уже прекратил все отношения с Марианной и, видно чувствуя свою вину, угасал буквально на глазах…
     - О чём ты, Дина? – Астахов накрыл своей большой ладонью её пальцы. – Что-то случилось?
     - Нет-нет, просто вспомнила…
     Она смотрела на его загорелое лицо с волевым подбородком и такими добрыми, чуть усталыми глазами.
     «Разве теперь может что-то случиться? Что ещё должно случиться?» – подумалось вдруг. За три года – столько потерь, слёз и переживаний: смерть мамы, затем отца.  Но и этого судьбе показалось мало. В Чечне тяжело ранило Бориса, и он почти восемь месяцев пролежал в госпитале. Этот отпуск – их первый отпуск за последние три года.
     В стакане с соком отражался медленно вращающийся зеркальный шар, установленный под потолком бара. И стеклянные, как ей казалось, маленькие снежинки сновали повсюду. Они скользили по бритой голове грузного мужчины, сидевшего за столиком в центре и увлечённого читавшего газету. Это показалось смешным, и Дина улыбнулась.
     Астахов о чём-то говорил с Эдиком. Но она не вслушивалась в разговор, думая о том, как быстро пролетел отпуск, каким чудесным в этом году было море.  Каждым днём, проведённым ею в этом отпуске, Дина  дорожила в этот раз как никогда, будто бы в её жизни больше не будет этой приятно изнуряющей жары, этого тёплого моря. Ей вдруг вспомнилась девушка-скрипачка, играющая вечером на набережной. Как хорошо она играла! Самозабвенно-отрешённая, порою закрыв глаза, она заставляла свою  скрипку то плакать, то смеяться. А её алое лёгкое платье, увлекаемое тёплым ветром, походило на парус бригантины, ищущей свою Ассоль.
     Они с Борисом не любили отели, гораздо удобнее, считала Дина, арендовать комфортабельную квартиру или домик у моря. Обходилось это удовольствие дешевле и исключало возможные встречи с назойливыми соседями по номерам и невольное участие в их ночных посиделках с громко звучащей музыкой. Решив однажды отдохнуть именно так и не иначе, они больше не обсуждали другие варианты.
     Следуя старой традиции, Дина с Астаховым пришли вечером на остывшую от жаркого солнца  набережную и бросили в море по монетке. Море было спокойным и печальным.
     - Ему жаль, что мы завтра улетаем. – Дина сжала пальцами ладонь Бориса. – Ты чувствуешь, ему жаль!
     Он лишь едва улыбнулся в ответ.

     Москва встретила их моросящим прохладным  дождём. Астахов взял такси, и всю дорогу до дома они не произнесли ни слова. Водитель, казалось, уловил их настроение, поэтому лишних вопросов не задавал и лишь изредка поглядывал на них в зеркальце. И только оказавшись дома, они оба отпустили свою грусть по так быстро пролетевшему отпуску: необходимость заниматься повседневными делами отрезвила, расставив всё на свои места.
     -…Я так соскучилась по Юльке, может, заберёшь её сегодня?
     Дина высвободила руку из-под головы  задремавшего Бориса и, наклонившись, чмокнула его в щёку.
     - Ещё ведь не поздно. Надеюсь, что твоя мама не уложила её спать.
     Астахов что-то невнятно проворчал.
     - Ладно, съезжу сама. А заодно и в магазин забегу, холодильник почти пустой.
     Борис посмотрел на Дину и благодарно улыбнулся.
     - Справишься? – вопросительно буркнул он.
     Старенький «Фольксваген»  долго не хотел заводиться, отвыкнув за три недели от своих обязанностей, но, в конце концов,  фыркнул и заурчал. «Сначала в супермаркет, - подумала Дина, - потом за Юлькой».
     Несмотря на поздний час автостоянка у сверкающего огнями «Магнита» была забита под завязку, и Дине пришлось потратить несколько минут на поиск свободного места.
     Доверху набив тележку всякой всячиной, она  спешила к кассе и, засмотревшись на двух, громко о чём-то споривших кавказцев, въехала своей тележкой прямо в бок чужой.
     - Ну что же вы, девушка, нужно быть внимательней! Неужели вы…
     Дина подняла голову и уже хотела ответить хозяйке протараненной тележки, но слова извинения застряли в горле. На неё смотрела…она сама. То есть, конечно же, не она, но очень похожая на неё девушка примерно одного с нею возраста. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Первой  опомнилась та, другая.  Смущённо  пробормотала что-то и, подхватив свою тележку, быстрым шагом скрылась в недрах супермаркета.

                АСТАХОВ

     Нет, Дина Андрейченко не была знакома с Астаховым с юных лет, и в школу они вместе не ходили. Всё было гораздо прозаичнее.
     Шесть лет назад у Бориса «полетела» молния на его кожаной куртке, и он прямо из своего автосервиса, где работал в тот момент, направился в ателье по ремонту и пошиву одежды.  Дина работала в том ателье то ли закройщицей, то ли швеёй – уже не важно. Она приняла у Астахова куртку. А следующим вечером Борис пришёл за ней  уже с букетом цветов. Девушка этого совсем не ожидала и даже немного растерялась.
     Она не считала себя красавицей,  не уродина, конечно! - приятная худощавая блондинка, но и только. Да и по правде говоря, с парнями ей как-то не везло. Но это было неудивительным, так как Дина практически нигде не бывала, предпочитая барам и пиццериям домашний уют и интересную книгу перед сном.
     Не то чтобы Астахов был тем самым мужчиной, которого девушки ждут, как сказочного принца: приятной наружности блондин чуть выше среднего роста, в общем – ничего особенного. Но она сумела разглядеть в нём что-то настоящее, чистое. Или виной всему были его голубые с поволокой глаза…   За день до их знакомства Борису Астахову исполнилось двадцать девять. Дина была на два года моложе.
     В семье у девушки уже к тому времени накалялись страсти. Мать узнала, что у Дининого отца есть женщина, с которой его связывает долгое знакомство. Лариса, мать Дины, не смогла с этим смириться, ссоры становились всё чаще. И Астахов, видя, как переживает по этому поводу девушка, снял для них с Диной квартиру, и вскоре они сыграли свадьбу.
     Через год у молодых родилась дочь Юлька. И когда Светка Ларкина – подруга Дины -  позвонила Астахову и сообщила ему о рождении дочери, у него от внезапно нахлынувших чувств затряслись губы, и он едва не заплакал от счастья. Борис радовался рождению маленькой Юльки, любил гулять с ней в скверике и, когда выпадала свободная минутка, всячески помогал Дине.
     Эта семейная идиллия длилась почти год, а потом Астахов бросил свою работу в автосервисе и вместе с друзьями уехал на заработки контрактником в Чечню.

     …Как все-таки красива ночная Москва! Залита огнями витрин, подсветкой башен и башенок, в общем, освещено всё, что нужно и что не нужно – тоже.  Но даже эта на первый  взгляд ненужность  выхваченной  из темноты  лепнины случайного здания  не раздражала а, наоборот,  дополняла гармонию душевного умиротворения нужной мажорной нотой.
     Юлька, конечно же,  заснула уже в машине в обнимку со своим новым медвежонком, которого они с Астаховым привезли ей из отпуска.
     Дина с улыбкой посмотрела на спящую Юльку. «Как хорошо, что мы снова вместе, как это хорошо!» - подумала она…


     -…Захожу в палату, а у бабули, ну, той, со свежим инфарктом, мобильник звонит. И знаешь, что за мелодия? «…Одиночество сволочь, одиночество скука, я не чувствую сердце,  не чувствую руку…»!
     - Да… прикольная старушка эта, Антонина Степановна! – Макс  улыбнулся  и прикурил сигарету. – Она мне на днях говорит: «Сынок, ты только не режь меня, пожалуйста. Коли суждено, так пускай, только не режь!»
     Ольга тоже закурила и продолжала:
     - Я её спрашиваю: «Кто же это вам такую песню удружил, бабушка?». «Как кто, сынок мой, родненький, - говорит, - телефон вот подарил с такой песней». Представляешь, Макс, какая сволота! За два года один только раз навестил мать и как в насмешку телефон с такой песенкой оставил. Ты, говорит, мать, звони, если что… Она и звонит, да только он в больницу так ни разу и не приехал.
     - Очерствели люди, Оленька, сердцем очерствели. Мне Серёга Светлов – помнишь его, из областной клиники?  - рассказывал:  делал  он как-то коронарное шунтирование одному известному бандюку «в законе». Вскрыл грудину, ну и… а у него сердце всё словно каменное, в пластинах известковых, представляешь? Вот так-то!
     Макс сделал «большие глаза» и скорчил физиономию.
     - Да ну тебя, Максим, с твоими фантазиями! Пойду, пожалуй, посмотрю, как там парнишка новенький.
     Ольга встала со стула, подошла к Максиму и взъерошила пальцами его мягкие, приятные на ощупь  всё ещё белокурые волосы.
     - Выдумщик… - прошептала она, затем оглянулась на дверь ординаторской и поцеловала его в губы.

     Парень в проводах и датчиках выглядел, прямо сказать, неважно. На его синюшно-белое лицо, покрытое кровоподтёками, казалось, легла маска смерти. И если бы не пикающий аппарат, рисующий на дисплее короткие всплески пульса…  В общем, кома – не самая «приятная» штука, а врач-реаниматолог – профессия не из лёгких.
     Всего пару дней назад на этой кровати лежала молодая и, наверное, когда-то красивая девушка. Авария, множественные переломы, в том числе пробитая в нескольких местах голова… В общем, в сознание девушка так и не пришла. Пролежала неделю в коме, а вчера её увезли в морг.  И вот опять кровать занята. «Свято место пусто не бывает» - вдруг вспомнила Ольга и тут же плюнула: «Тьфу, тьфу, тьфу! – о чём это я, вот глупая!».
     Она поправила трубку вентиляции лёгких и вышла из палаты.

     -… Нет, Максим, ты поезжай, поздно уже, твои волноваться будут. – Ольга  усмехнулась и одёрнула  воротник ветровки у Максима, словно случайно она вдруг  коснулась его не бритого волевого подбородка..  -  А мне ещё за продуктами нужно забежать, холодильник совсем пустой. Да и бабульке нашей  инфарктнице хочу фруктов купить.
     Ольга  посмотрела вслед отъезжающей машине: «…одиночество – сука…» - вспомнилось ей…

                Четыре года назад, в районе села Гехи-Чу


     КамАЗ  ещё раз фыркнул движком и, проехав пару метров,  остановился. Водитель выключил фары, оставив лишь габаритные фонари, и заглушил двигатель.
     Почти тут же на дорогу из темноты вышли несколько человек в камуфляже с автоматами в руках. Низкорослый коренастый мужчина провёл пальцами по своей шелковистой чёрной бороде и подошёл к правой дверце КамАЗа.
     - Здравствуй, капитан, заждались мы тебя. Почему так долго?
     Бородач включил фонарик и посветил на водителя.
     - А новенький!
     Дверца КамАЗа, наконец, открылась, и плотный капитан,  утирая платком вспотевшее лицо,  неуклюже вылез из кабины.
     - Что за вопросы, Ахмед? Я не курьерский поезд, два блокпоста пришлось буераками объезжать и знаешь…
     - Ладно, ладно, Карпенко, - оборвал его бородач, - что привёз?
     - Три  ящика с автоматами и два ящика гранат, - недовольно буркнул капитан. – То, что ты заказывал, пока нет, и не знаю, когда будет.
     Ахмед гаркнул что-то своим людям, и они сразу  засуетились, умело и  быстро  разгружая машину.
     - Не злись, дорогой, давай  отойдём, разговор к тебе… -  Чеченец положил руку на плечо капитана. – Зачем молодой у тебя за рулём, ты же должен быть один, а?
     - Не получилось одному. Полковник Терёхин на КПП дежурил, а у меня разнарядка на пятьдесят бутылей воды. И ты думаешь, он бы поверил, что я один их таскать буду?
     - Не жалко молодого? – прищурился Ахмед.
     - Ты мне в душу не лезь! Жалко – не жалко… получилось так!
     - Извини, дорогой, но по-другому не могу. Эй, Джафар! – крикнул чеченец.
     Джафар – рослый боевик – пошептался с Ахмедом и подошёл к водителю КамАЗа.
     - Пойдём, поможешь.
     Солдатик послушно открыл дверцу и пошёл куда-то с Джафаром.
     - Ну всё, дорогой, давай, ехай. А насчёт молодого, скажешь:  попросился «отлить» и пропал. А в следующий раз не бери грех на душу, приезжай один.

     Капитан Карпенко вырулил с просёлочной дороги на шоссе и прибавил скорость. Он старался не думать о судьбе молодого солдата по фамилии Зотов. Хотя, что тут думать, нету больше солдатика, словно и не было никогда.  Ну и невелика потеря! Вон их сколько, дегенератов, по России землю топчут.
     Капитан сорвал висевшего на зеркальце скелетика, а затем, выдрав с корнем иконки святых с рулевой панели, выбросил всё это в окно. Странно, но как только иконки полетели в окно, тут же пришло успокоение, и Карпенко с радостью вспомнил Ленку – свою грудастую жену. Но еще с большей радостью вспомнил о долларах, которые после таких сделок «падали» к нему на карточку. Новая дорогая иномарка можно считать у него в гараже! А если немного напрячься, то и домик у моря на подходе. Что делать, каждый  зарабатывает, как может. И пока в Чечне идёт война, он, капитан Карпенко, будет сыт и обут.

     Колька Зотов  тащил  на плечах тяжеленный ящик с гранатами, как он уже понял, в лагерь чеченских боевиков.
     Дорожка  петляла по оврагам, пока, наконец, не превратилась в почти незаметную тропу и не вывела к низкорослому лесу. Светало, и Колька увидел вырытые землянки, догорающие костерки и небольшие группы чеченцев возле каждого костра.  Ему  показали, куда поставить ящик, а потом пригласили в круг.
     В котелке готовилось и булькало  что-то мясное. Такие приятные запахи щекотали Колькин нос, и голодный желудок начал зазывно урчать. Вокруг котелка собирались  те самые боевики, с которыми Зотову нужно было воевать, а воевать ему совсем не хотелось: больше всего ему сейчас хотелось есть 
     Чеченцев было человек тридцать или чуть больше. Кольку угостили большим куском варёной  баранины. Он никогда раньше не пробовал такого вкусного мяса! Горячий жир стекал по его пальцам, и Зотов слизывал этот мясной сок, испытывая приятное чувство насыщения.
     Рядом сидел молодой чеченец с пробивающейся редкой бородкой. Колька поглядывал на парня и, улыбаясь, хвалил мясо:  «Вкусно!». Парнишка-чечен с усмешкой смотрел на него и кивал в ответ.
     Неожиданно смолк многоголосый гомон, а к костру подошли двое. Одного Зотов уже  видел там, на дороге – маленький коренастый бородач, а рядом с ним к костру присел и другой, явно славянин. Он был светловолосый, и его льняные пряди немного завивались на лбу. Славянин  сразу увидел Кольку и, наклонив голову на бок, внимательно всматривался в его лицо.
     - Приветствую вас, братья! – начал бородатый. – Завтра у нас трудный день. А пока отдыхайте. Кстати, у нас гость, если вы заметили. Это – русский воин, по-моему, Николай. Правильно, да?
     Колька утвердительно кивнул, а чеченцы при слове «воин» лениво заржали.
     - Откуда ты, парень, где живёшь? – спросил бородач, нарезая мясо маленькими ломтиками и  неторопливо отправляя их в рот.
     - Так из-под Тулы я, ну… посёлок там…
     - Жить хочешь? – спросил вдруг светловолосый.
     Он всё так же смотрел на Кольку, чуть  наклонив голову набок.
     - Хочешь? – повторил он.
     Разом наступила тишина, лишь потрескивали сучья в костре, да где-то в ветвях посвистывала пробудившаяся птица. На Зотова смотрели десятки лиц, разных лиц: темноволосых и шатенов, мрачных бородачей и бритых наголо. Но ни одно из этих лиц не сочувствовало сейчас ему, им всем было всё равно. Молодой чеченец  рядом с Колькой играл с охотничьим ножом, ловко подбрасывал его вверх и ловил за ручку.
     - Так я как бы и не жил ещё… восемнадцать всего, - пересохшим враз ртом ответил, наконец, Колька, помолчал и добавил: - Конечно, хочу…    (На его проводах мать всё время плакала, будто чувствовала беду.  «Ну что ты, мать, - успокаивал он её, - не на войну ведь ухожу, а в армию. Через два года вернусь, доделаем мы с отцом крышу: к тому времени он наверняка поправится. Ну что ты…»)
     - Тогда оставайся с нами, повоюем вместе. Денег заработаешь, вернёшься домой настоящим мужчиной! -  Светловолосый уже улыбался Кольке, как старому знакомому.    - Так как, решил?
     Зотов посмотрел на него и вдруг спросил:
     - Ты что, русский?
     Светловолосый перестал улыбаться.
     - Какая тебе разница, кто я? Я задал тебе вопрос!
     У чеченца, сидевшего неподалёку справа, появился в руках небольшой барабан, и он тихонько настукивал пальцами незатейливый ритм.
     Колька облизал пересохшие губы.
     - Не, я как бы… мать не поймёт…
     - Ты сам выбрал! – ответил светловолосый и перевёл взгляд на сидевшего рядом с Зотовым молодого чеченца.   
     Тот всё понял и, ловко подкинув нож вверх, поймал его за ручку и тут же ударил им в сердце Кольки Зотова.

     «Там,та-та-та-там…» - звонко отбивают ритм пальцы бритоголового чеченца. Боевики встали в круг и захлопали в ладоши. Несколько человек отрешённо и умело затанцевали.
     - Ты перевёл деньги, Ахмед?
     Светловолосый налил себе из термоса кофе с коньяком и, обжигая губы, стал пить маленькими глотками.
     - Всё хорошо, Хабиб, ты не волнуйся, деньги придут, слово даю!
     - Я не верю словам, Ахмед, я верю поступкам. А ты второй месяц только и делаешь, что обещаешь. Жду ещё неделю, а затем ухожу. Человек из штаба группировки, думаю, вряд ли этому обрадуется. Вспомни, Ахмед, подводил ли я тебя хоть раз?
     - Не злись, дорогой, сделаю всё, что смогу! Будут деньги! Давай выпьем лучше. Хоть нам и вера не позволяет, но ради тебя, дорогой, сделаю исключение! Эй, Рустам, сходи-ка в землянку, принеси нам, ну сам знаешь!… – крикнул Ахмед и, улыбаясь, похлопал Хабиба по плечу.
     «Там, та-та-та-там, та-там…»

    

    
                Наши дни, 2006 г.

     … Астахов ещё раз посветил фонариком на днище «Ауди». Да, так и есть: подвеску надо менять. «То-то профессор обрадуется!» - подумал он и стал выбираться  из ямы.
     - Саша, опускай! – махнул  он  напарнику.   
     Загудел механизм лебёдки, и машина плавно опустилась на колёса.
     - Борис, ну как отдохнул? Вижу – загорел, постройнел! Рад, что ты вернулся, Боря, правда, рад.
     - Привет, Володя! Как семья?
     Они поздоровались и обнялись.
     Володька Протчев – владелец автосервиса ,  давнишний приятель Астахова – знал его очень давно, ещё со школьной скамьи и сейчас действительно был рад его возвращению, рад, что Борис остался жив. Да, был тяжело ранен, но, слава Богу, выкарабкался и вот опять работает у него. Бориса Протчев ценил всегда, ценил за его золотые руки: механик он был «от Бога» и таких нужно ещё поискать!
     - Говорил тебе, бродяге, на фига она тебе сдалась, эта Чечня? Нет, не слушал, захотелось тебе приключений!
     Он слушал раскрасневшегося Володьку и тихо улыбался. Ему было приятно, что о нём не забыли, и он ещё кому-то нужен на этой земле…
     …Астахов прислушивался к равномерному гудению двигателя своего «Фольксвагена». Нет, показалось. Всё нормально, побегает ещё машинка! Да и то: десять лет  для немецкого автопрома не срок! Не такие чинили, а уж свою-то, родную… Вспомнил вдруг, как ездил за ней куда-то к чёрту на кулички лет пять назад, еще перед Чечнёй. Деревня, где продавалась машина, называлась Барсуки, деревушка в Рязанской области, куда ни посмотри – вокруг леса и леса. Красотища, одним словом. Но если бы не Стас, дружок его закадычный, хрен бы он нашёл эту деревню! Ну а Кречетов хорошо знал эти места, жила там его тётка, к которой Стас и ездил отдыхать почти каждое лето. Ездил, когда был совсем юн, причём, с удовольствием, так как жила там с тёткой по соседству девица, тоже молоденькая, Тамаркой, помнится, звали. Кречетов наверняка был в неё влюблён, хотя Борису говорил, что она ему просто нравится. Машина – вот эта самая, на которой он сейчас ехал, стояла тогда в сарае у «замшелого» деда, заваленная, почему-то, соломой по самую крышу. И дед, помнится, не хотел торговаться, цена в газете, мол, «прописана», а значит, так тому и быть, иначе сынок заругает - машинка-то почти новая. 
     Автомобиль, кстати, действительно оказался нормальным, и поэтому к тому деду претензий у Астахова не возникало.
     Борис старался не отвлекаться за рулём, но кто же устоит от такой осенней красоты: по бокам дороги мелькали красно-жёлтые перелески. Щедра, щедра осень на обилие красок! Жаль, что в этом году сентябрь выдался не очень тёплым и дождливым.
     Стаса Кречетова он тогда так и не нашёл в этой проклятой Чечне. Ведь, в сущности, на его поиски он и поехал по контракту, не в деньгах было дело, вовсе не в деньгах.
     Когда Стас уезжал контрактником в Чечню, то позвонил Борису уже перед отправлением поезда. «…Ты с ума сошёл, Стас!..» - это были последние слова, которые Кречетов услышал от него на прощанье. Говорили, что Стас пропал ночью прямо из городка нашей группировки. Месяца через два после его исчезновения им позвонила заплаканная Иринка, жена Стаса, и сквозь слёзы сказала Дине, что получила письмо оттуда. За Стаса требовали выкуп, выкуп огромный, и где взять  эти деньги, Иринка, конечно же, не знала. Письма больше не приходили, а Иринку было не узнать: она как-то сгорбилась и заметно постарела. О лейтенанте Кречетове стали потихоньку забывать. Военное начальство присылало отписки о том, что лейтенанта, конечно же, ищут, но надежды очень мало и т.д., и т.п… Где ты сейчас, Стас, друг мой дорогой?  Может быть, тебя уже и в живых-то нет…
     «Мерседес», ехавший сзади, вдруг сделал рывок и, обогнав машину Астахова, пристроился впереди, при этом скорость его упала, и «мерс» еле плёлся. Его же место позади занял «Ниссан» и начал требовательно гудеть клаксоном. «Что за чёрт?..» Астахов попытался обойти «мерс», но из-за маленького расстояния между машинами не смог этого сделать: дорога узкая, и поток встречных машин достаточно большой. А «Ниссан» сзади уже начал толкать его бампером.
     Астахова спас поворот направо в проулок. Он резко нажал на педаль газа и, вырвавшись из «коробочки», повернул во двор…

                СТАС

     Зачем он тогда, в конце девяностых, поехал по контракту в эту долбаную Чечню, он и сам сейчас не смог бы ответить. Надоело тогда всё, работы нормальной не было, перебивался случайными заработками. В общем, одно слово – непруха. Да и в стране бардак. Наложилось одно на другое. Если бы не Иринка, давно бы ноги протянули. Зарплата у Ирки в её школе – никакая, но как-то выкарабкивались. Ну а дома – скандал за скандалом. Нет-нет, он на Иринку был не в обиде, понимал, что трудно ей. Он, здоровый мужик, скоро тридцатник стукнет, с высшим образованием, вместе с Борькой Астаховым химико-технологический заканчивали…а работы нормальной нет. Последней каплей для него стала продажа любимой машины, доставшейся от отца, «Жигулей» первой модели. Деньги, вырученные за «копейку», кончились тогда гораздо быстрее, чем они с Иринкой рассчитывали…
     Да, Борис, конечно, был прав, когда сказал ему по телефону, что он сошёл с ума. Все дальнейшие события, происходившие с ним в Чечне, можно было бы назвать дурным сном. Но, к сожалению, это был не сон. Никто сейчас не в праве обвинять его в том, что он сдался в плен. У него не было выбора. А становиться героем страны, которой он был не нужен, не хотелось: время не то, да и война не та. Хотя, наверное, война – всегда война, и герои на войне находятся, только вот он – не герой. Почти четыре года в плену. Сначала сидел в яме. Когда «они» поняли, что выкупа им не видать, отправили его к чёрту на кулички в какой-то дальний аул, использовали его, как рабочую скотину. Каждый день выводили из сарая во двор, приковывали длинной цепью к ноге и – вперёд! - работай. Бежать помог случай: присматривающий за ним чеченец неаккуратно закрыл замок на ноге у Стаса…
     Полковник  КэГэБист попался, слава Богу, добродушный, много вопросов не задавал, только проверил, из какой части, звание, и отправил его в больницу, где истощённый донельзя Стас провалялся почти месяц.
      Иринке он не писал и не звонил, хотя очень хотелось. Отношения их перед отправкой в Чечню были «не очень», и Стас даже подумывал вообще не возвращаться к ней больше. Но уже в поезде передумал, решил: приеду, посмотрю, как встретит, а там будет видно…
     Ему  показалось, что Москва похорошела или же это разноцветный сентябрь внёс свою лепту, а скорее он просто очень соскучился по любимому городу.
     Стас вышел на станции «Кунцевская» и, взвалив на плечи свой потёртый рюкзак, решил пройтись пешком до улицы  «Рабочий посёлок»: пару километров, эка невидаль! Он торопился надышаться Москвой, пошуршать её   золотистой листвой под ногами.
     Вот, наконец, и любимый пруд возле дома, а вот и сам дом. Там, на пятом этаже они когда-то были счастливы с Иринкой. Что-то будет теперь?
     Стас вихрем взлетел на пятый этаж и остановился перед знакомой дверь. Поправил успевшие отрасти белокурые локоны на голове и нажал на кнопку звонка…


     …- Ты знаешь, кто сейчас звонил? – встретила  Астахова сияющими глазами Дина и, не удержавшись, воскликнула  радостно: - Звонила Иринка, Стас вернулся!
     - Как вернулся?... – как-то  даже растерялся Астахов. – Столько лет и…вот это да! – пришел он в себя и заулыбался. – Ну, молодец! А я  уже и не надеялся даже.
     - Ирина приглашает  нас с тобой завтра вечером к ним. Мы столько не виделись… Ты что, не рад?
     - Просто даже растерялся, так неожиданно. Конечно же, рад! Ведь это мой друг! – Он посмотрел на Дину и снова заулыбался. – Нет, ну каков молодец, а? Вернулся живым, здоровым! – Он закурил. -  Солнышко, приготовь на завтра чистую рубашку, галстук, ну и…
     - Да что ты, Борис, уже давно всё готово, - удивлённо посмотрела на него Дина.
     На кухню прибежала Юлька и устроилась у Астахова на коленях.
     - Папа, а ты мне сказку обещал почитать! – канючила она. – Ну почитай, ну пожалуйста…
     Через полчаса Борис вышел из Юлькиной комнаты. Дина мыла на кухне посуду.
     - Что, заснула? – Она вытерла руки о фартук.  – Садись. Хочешь, я сварю кофе?
     - Да, пожалуй, - присел Астахов за стол и вынул из пачки сигарету. – Совсем забыл тебе рассказать. Мне показалось сегодня, что за мной охотились, пытались спровоцировать аварию. Может, случайность, конечно, но если бы я не заметил вовремя поворот, не знаю, чем бы закончилось.
     Дина застыла с джезвой в руке, удивлённо оглянувшись на Бориса.
     - Ты успел кому-то перейти дорогу? – спросила она. – Какая авария? Тебе наверняка показалось. А может, просто хулиганы.
      - А когда приехал в Москву Стас, Ирина не сказала тебе, случайно?
     Астахов загасил сигарету и взял у Дины джезву с горячим кофе 
     - Я не спрашивала. Но по-моему, она сказала, что несколько дней назад… А какая связь между его приездом и этими уродами на машинах?
     - Ты не так поняла, дорогая, при чём тут машины? Просто интересуюсь, когда.
     - Вот завтра его увидишь и всё сам узнаешь. Пойдём спать….


     - Что за на фиг! – очнулся ото сна Никишин.
     Так и есть: в коридоре на тумбочке разрывался нетерпеливой трелью телефон.
     - Аня! Возьми трубку, разве не слыш… - Славка вспомнил вдруг, что Анька отдыхает с подругой в Египте. – Какой это  идиот звонит в три часа ночи… - проворчал Никишин и поплёлся в коридор. – Алло… а, это ты… Что, правда, приехал? Во, здорово!  А до утра это не терпит?... Нет, что ты, конечно рад!.. Да ладно, ладно, сейчас выйду. А то, может, ко мне поднимайтесь?... Соседи? Ну да, спят соседи…
     Славка положил трубку на рычаг. Затем натянул джинсы и, накинув ветровку, вышел на площадку.
     Никишин проворно миновал пролеты третьего и второго этажей и чертыхнулся: какая-то сволочь выкрутила лампочку на первом этаже. Почти наощупь Славка приближался к горящей в темноте красным светом кнопке домофона на подъездной двери, как вдруг чьи-то руки толкнули его в сторону, а по его шее полоснули чем-то  холодным и очень острым.  На мгновение ему стало  так  легко, будто бы расстегнули тугой воротничок, сковывающий горло. А затем что-то горячее забулькало и потекло по ветровке. Светящаяся кнопка домофона превратилась в  тусклую  точку и исчезла.


     Галине Ивановне Чудиновой вчера исполнилось семьдесят лет.  Она стояла у зеркала и с чувством брезгливости к себе самой рассматривала своё морщинистое, в пигментных коричневых пятнах лицо. День рождения…  Ха! Какой, к чертям, день рождения?! Сын позвонил. «Поздравляю тебя, мама!..» -  скривила рот, передразнивая его, старуха. Поздравлять-то не с чем! Вот когда тебе двадцать пять и ухажёры выпрыгивают из штанов от неуёмного желания, совсем другое дело. «…Как ты чувствуешь себя, мама?...»  А как  себя может чувствовать семидесятилетняя старуха?! Не беспокойся, поживу ещё. Смерти моей не дождёшься, наверное, никак!
     Галина Ивановна увидела, брошенную ею на журнальный столик  почётную грамоту: «За безупречную долголетнюю работу в кружке  мягкой игрушки».  Всю свою жизнь она проработала в этом убогом Дворце творчества юных, правда раньше он назывался Дворцом пионеров. Но это ничего не меняло.  Всю жизнь занималась с детьми, которых она…ненавидела! О, как она устала притворяться, устала выживать с работы молодых и талантливых, выживать только потому, что они были лучше, чем она. Они и думали по-другому, она так не умела. А потому и сплетничала и доносила…в общем, травила, как могла.
     Галина плюнула в своё отражение в зеркале.
     - Муська, Муська! Где ты, глупая, вонючая собака? Мы идём гулять!
     Кудрявая чёрно-белая болонка появилась в коридоре, поскуливая от нетерпения.
     Старые часы с маятником пробили ровно пять утра, и старуха, прицепив собаке поводок, заковыляла к выходу. Она любила гулять так рано. Во-первых, ей  совсем не спалось по ночам, а во-вторых, в столь ранний час гораздо  меньше шансов встретиться на лестнице с кем-нибудь из соседей, которых она  тоже  ненавидела.
     Галина Ивановна взялась сухой скрюченной ладошкой за перила и вдруг вспомнила: они стояли на этой же лестнице, она так же держалась за перила, а Александр – молодой красивый офицер – неуклюже пытался её поцеловать. Ах, как он был строен тогда и широк в плечах! И форма, ему очень шла офицерская форма. Впоследствии он стал её мужем и как-то очень быстро скукожился, уменьшился, стал кривоногим и отпустил брюхо… Как он был противен ей последние годы перед смертью! Нет, наверное, она всё-таки его не любила. В нём так быстро угас половой инстинкт, а ей ещё долгое время были необходимы мужские ласки. Винит ли она себя за то, что изменяла ему, когда он стал не способен на …? Нет, совсем не винит! Когда-то Александр обещал ей положить к её ногам весь мир, но «положил» лишь эту двухкомнатную «хрущёвку», да кое-как «сделал» бездельника-сына.
     Переставляя по ступеням уже почти не гнущиеся ноги, старуха с болонкой спустилась почти до выхода из подъезда, когда вдруг увидела тёмную большую лужу в полумраке парадного. «Опять нассали, сволочи!» - пробормотала Галина и нажала на кнопку  в дверях. Дверь пискнула и открылась, а старуха увидела лежащего у стены парня с перерезанным горлом. Мерзкий запах свернувшейся крови чувствовался повсюду. Старухе Чудиновой стало дурно и она упала прямо в эту чёрную лужу. Падая, Галина Ивановна ударилась головой о ступеньку, и уже ни о чём не жалела и перестала, наконец, всех ненавидеть.


     …Дождь, противно моросивший с самого утра, наконец, прошёл, и свинцовая тяжёлая пелена, сковавшая город, нехотя уступала место безоблачному небу.
     Ольга открыла окно в реанимационном боксе, с удовольствием вдыхая свежий сентябрьский воздух. Ей нравился сентябрь. Умиротворение и чувство покоя приносил с собой этот месяц, особенно, если выдавался тёплым и сухим.
     На окне перехода между корпусами сидела большая ворона. Умная птица, очевидно, сушила свои мокрые крылья. И наблюдать за ней было интересно. Ворона разместилась в углу подоконника и, распустив свои крылья, вжалась в стекло окна. Со стороны казалось, что птица неживая, а словно подвешенное на верёвках чучело. И лишь слабые, едва заметные движения головы выдавали её.
     - Любуешься? – поинтересовался Макс.
     Он подошёл к Ольге сзади и, обняв за плечи, наклонил голову, с удовольствием ощущая запах её мягких волос.
     - Посмотри вон туда. Видишь, какая умная эта ворона? Это удивительно, правда? – Ольга печально улыбнулась. – А бабуля наша вчера умерла. Вот тебе и «одиночество-сволочь»…
     - То-то сыночек теперь обрадуется, - усмехнулся Макс – дождался таки!.. Давай уедем! – Макс повернул Ольгу к себе лицом. – Уедем куда-нибудь в Болгарию или Турцию…всё равно куда! Я разведусь, и уедем, а? Мне страшно жить в стране, у которой нет будущего.
     Ольга тяжело вздохнула и покачала головой.
     - У меня в этой стране, а конкретно – на Кунцевском кладбище – могилы бабули и отца. Да и мама уже немолодая. Так что ничего не получится.
     - Это всё можно как-то устроить, решить. Обживёмся, потом заберём маму… Ты подумай, Оля, очень тебя прошу! – Макс поправил рукой непослушный светлый локон своих волос. – Деньги есть, не Бог весть какие, но есть, на какое-то время нам хватит. А там…
     - А как же твоя работа, клиника? – перебила его Ольга. – Ты же хирург «от Бога»,  и ты готов всё бросить?!
     - Был когда-то хирург. А теперь просто зав.отделением  реанимации. Стоило оступиться один только раз, и вся карьера к чертям…  За что они так со мной?!
     Максим достал пачку сигарет. Она оказалась пуста, и он судорожно её скомкав, снова убрал в карман своего халата.
     - Я буду у себя. Когда освободишься, загляни, пожалуйста, - устало улыбнулся Макс и вышел из бокса.
    Ольга посмотрела ему вслед и внезапно вспомнила. Было это несколько лет назад. Макса, как ведущего хирурга в составе группы Красного Креста отправили в командировку в Чечню. Пробыл там Максим около полугода. А когда вернулся, это был уже не тот Макс, которого она знала. Его цинизм и жёсткое отношение к людям были заметны всем, кто его знал до этой командировки. По рассказам Максима ему многое пришлось увидеть там, и многое пережить. А порой вместо скальпеля необходимо было брать в руки и автомат… Совсем  не ко времени для Макса сразу после возвращения в клинику ему срочно поручили оперировать молодую девушку, чудом выжившую в лагере боевиков. Девушка была нашим снайпером, попала в плен. Но её, как ни странно, сразу не убили, посадили в яму, ожидая выкупа. А когда боевики поняли, что выкупа им не видать, да и спецназ окружил деревушку, её просто расстреляли. Девушка всё же осталась жива, и после взятия деревни её нашли и срочно отправили в Московскую клинику. Оперировал её Максим Нестеров. Перед операцией она пришла в сознание и вроде бы даже пыталась что-то сказать Максиму, но так и не сказала, умерла во время операции. Отец девушки был какой-то чиновничьей «шишкой» и требовал наказать и уволить Максима. Но его не уволили, а перевели в  заведующие отделением реанимации. Ольга вспоминала, что по рассказам Максима он сделал всё, от него зависящее, но так как девушка была истощена и совсем слаба, всё закончилось вот так, как закончилось….


… Ирина и Стас весь вечер не отходили друг от друга, словно боялись опять потеряться в этом жестоком большом мире, которому до тебя нет никакого дела.
     Кречетов, сильно похудевший, с ввалившимися щеками, с непривычки быстро пьянел и снова и снова торопился выпить со всеми, кто был ему знаком и близок.
 Много позже, когда Ирина с Диной мыли на кухне посуду, Стас Кречетов, уже достаточно захмелевший, курил с друзьями на балконе.
     - Знаешь, Борис, с ними-то всё понятно. Ублюдки они, конечно, но они хотя бы на своей земле с нами воюют. А что там делают остальные…  Я видел  в лагере не только чеченцев, но и арабов, афганцев и, судя по разговору, даже француза…
    Запьяневший Стас полез за новой сигаретой в карман рубашки и никак не мог её достать.
     - Но особенно там лютовал наш русский, светловолосый. Главарь Ахмед называл его Хабибом.
     - Почему - русский? Может, европеец! – вступил в разговор Антон Стрельников.
     - Потому что на русском говорил, как мы с тобой. – Стас закашлялся и продолжал: -  Нет, он в лагере постоянно не жил, как остальные, а приходил и уходил, когда хотел. При мне двоим нашим солдатикам горло перерезал и ещё двоих расстрелял собственноручно. Жаль, далековато было, да и щели в сарае небольшие…но светловолосый он…и чем-то даже на тебя, Борис, похож.
     Стас посмотрел на опешевшего Астахова, затем тряхнул головой.
     - Прости, Борис, что-то я… - Он обнял его за плечи. – Как же я рад, мужики, вас видеть! Спасибо, что пришли! Как мне вас не хватало всё это время! Кстати, мужики, а где Славка Никишин? Дома его нет, трубку никто не берёт, да и «мобильник» молчит… Боря, ты звонил ему?
     Стас пытался заглянуть в глаза Астахову, но тот почему-то виновато избегал его взгляда.
     - Звонил. Так же, как и ты – безрезультатно, - ответил, наконец, Борис. – Но насколько я помню, Анька с подругой отдыхает в Египте, и…ну, может, Славка где-то у какой-нибудь бабы. Что вы, Никишина не знаете?
     - Ладно, я зайду к нему на днях, всё-таки столько не виделись. Да и мало ли, ну может человек немного расслабиться? Анька его – ещё та баба, с ней ухо надо востро держать: красивая, зараза!
     Стас, вполне протрезвевший на свежем воздухе, снова обнял друзей и опять сказал чуть слышно:
     - Красивая…
     Один за одним гасли огни в окнах соседних домов. Над спящим городом властвовала ночь. Повеяло сыростью, а сверкнувшая где-то вдалеке молния внесла ясность – приближалась гроза. Как только по балкону застучали  первые крупные капли, друзья вернулись в комнату и продолжали ещё долго разговаривать…


                Четыре года назад в районе села Гехи-чу

     … Колька Зотов очнулся и почувствовал, что задыхается. Он судорожно заработал руками и ногами, выбираясь из-под насыпанной на него земли и сухой листвы. Щурясь от солнечного света и отплёвываясь от грязи, попавшей в рот, наконец-то понял, что сидит у собственной могилы.
     Зотов вспомнил, что с ним произошло. Вспомнил лагерь чеченцев и удар ножом, от которого он и умер. Но ведь он сейчас  жив! Колька рванул гимнастёрку на груди уже зная, что увидит страшную кровавую рану прямо посередине грудины, но…никакой раны там не было, если не считать тоненького, сантиметров пяти в длину, шрама. И вообще чувствовал Зотов себя прекрасно, будто бы проснулся после крепкого, долгого сна. Правда, на ногах не было армейских ботинок, но это понятно: сняли, прежде, чем закопать. И на «хэбэшке»  дырка с запёкшейся кровью. Все эти мелочи ничего не значили, ведь самое главное то, что он жив!
     Зотов, всё ещё сидя на земле, машинально перебирал рукой сухие листья, которыми была засыпана могила, размышляя, что всё это значит, почему он жив, и где находится.      
     Пальцы его неожиданно нащупали продолговатый предмет. Колька сначала испугался, подумав, что наткнулся на мину, но рассмотрев его поближе, успокоился.
     Металлическая на вид штуковина была похожа на маленький фонарик: такой же цилиндрический формы, сантиметров десяти в длину. На одном конце цилиндрика мигала зелёным светом малюсенькая лампочка или что-то на неё похожее. Как ни пытался Зотов открыть или открутить цилиндр, чтобы взглянуть, что там внутри, у него ничего не получилось. Штуковина была достаточно тяжёлой и казалась цельным куском непонятного на вид металла серо-голубого цвета.    
     Колька положил цилиндр в карман и, отряхнувшись от земли, двинулся по едва заметной тропе, ведущей через низкорослый лесок. Примерно через час, изрядно ободрав штаны об колючий кустарник, Зотов вышел на дорогу и тормознул проезжающий мимо «УАЗик»…

     Полковник Иванилов – начальник отдела  особистов – по-видимому вполне остался удовлетворён рассказом Кольки Зотова, ведь отсутствовал Зотов вне расположения части всего сутки. А Колька хоть и был простым пареньком из маленького городка в Тульской области, враз смекнул, что говорить правду ему сейчас не нужно. И он рассказал, что как только они с капитаном Карпенко остановились на ночной дороге «по нужде», его, Зотова, схватили «чечи», то есть боевики. Но по дороге в их лагерь ему удалось бежать. А плутая по ночному лесу, он в ручье утопил ботинок, ну и второй пришлось выбросить…
     Так как Карпенко рассказал сутки назад приблизительно то же самое, у полковника не осталось больше вопросов к Зотову и он отпустил его «с миром», велев подождать капитана Карпенко, который за Колькой уже выехал.
     Надо было видеть физиономию капитана, когда он увидел Зотова.
     - Ну, привет, везунчик! –  облизал пересохшие губы побледневший Карпенко. – Как тебе это удалось, потом расскажешь. Собирайся, и поедем.
     Ночью капитан Карпенко, дежуривший в полевом лагере, пробрался в палатку, где спал Зотов, и, растолкав того, велел идти с ним.
     Над лагерем российской группировки навис густой, похожий на кисель, туман. Плотной пеленой он окружил палатки, совершенно лишая видимости часовых.
     Капитан с Николаем спустились в ложбину.
     - Давай поговорим, Коля. – Карпенко протянул пачку с сигаретами Зотову. -  Закуривай.
     Колька Зотов почувствовал вдруг, как завибрировал спрятанный в левом внутреннем кармане цилиндрик.
     - Судя по тому, что  меня ещё не арестовали, - начал Карпенко, -  ты никому ничего не сказал. Вот и молодец! Будешь и дальше себя хорошо вести, уедешь домой с хорошими деньгами. Ну а передумаешь – не обессудь, сам понимаешь:  мне такой свидетель не нужен. А пока вот тебе аванс.
     Карпенко достал из кармана кителя пачку и протянул её Николаю.
     - Бери, бери, не раздумывай! Здесь пятьдесят тысяч. Ещё пятьдесят получишь перед дембелем.
     Зотов покачал головой.
     - Мне не нужны эти деньги, товарищ капитан. – Колька выпустил сигаретный дым. – А если бы я сразу знал, что мы тогда везли и куда…
     - Что, тогда бы ты меня сдал, да? – насупился капитан.
     Он убрал пачку обратно в карман.
     - Зря ты так, Коля, зря…
     Карпенко выхватил нож и сразу, без замаха, ударил им Николая. Вернее, попытался, потому что сверкнуло  странным  светом,  и на мгновение Кольку Зотова опоясало-накрыло с головой голубым куполом. Нож капитана будто бы воткнулся в бетонную стену. Затем раздался щелчок, и Карпенко отлетел от Зотова метра на два и схватился за обожжённую руку, в которой блестнул оплавленным куском металла предмет, ранее называвшийся ножом.
     - Ты что, Коля... – бормотал испуганный капитан, - ты как…?!
     Зотов и сам растерялся. Но, вспомнив о цилиндре, лежавшем в его кармане, всё понял и моментально успокоился.
     - Пойду я, товарищ капитан, мне спать нужно. Счастливо оставаться!
     Колька коротко рассмеялся и зашагал к палаткам.
     Весь остаток этой ночи Зотов не спал. Держал под одеялом в руке мигающий зелёным светом цилиндрик, держал и думал, что это за штука, как она попала в лес  и почему  она досталась именно ему. А ещё Колька понял, что благодаря этому цилиндрику неизвестного происхождения он и остался жив. Наверное,  эта штука уже была в яме, которую чеченцы вырыли для Зотова. В общем, похоже штуковина могла моментально залечивать раны, причём любого происхождения, ну и служить защитным энергетическим барьером.
     Колька никому не показывал свою находку. А при случае старался лишний раз испытать её качество. Например, однажды во время дежурства с нарядом у блокпоста, зная, что в лесочке работает чеченский снайпер, Зотов встал из-за укрытия в полный рост. Тут же в кармане завибрировал цилиндр, щёлкнуло, словно плёткой, и к ногам Николая упал сплющенный кусочек металла. То-то удивился, наверное, бородатый снайпер, когда Зотов не спеша поднял руку и показал в его направлении комбинацию со средним пальцем.
     Капитан  Карпенко  больше на Колькином горизонте не появлялся, а затем  и вовсе пропал. Рассказывали, что  застрелили его те  самые  знакомые боевики, когда он запросил слишком большую цену за передаваемое им оружие.


                Наши дни, 2006 г.

     Полковник Федулов встал из-за стола и открыл форточку в кабинете. Свежий морозный воздух сразу же заиграл его поредевшими седыми волосами, попутно «пожирая» остатки сигаретного дыма.
     Федулову недавно «стукнуло» пятьдесят пять, но для своих лет он выглядел довольно сносно. Подтянутый и всё ещё мускулистый, с едва наметившимся брюшком, Николай Алексеевич своей моложавостью вызывал тайную зависть товарищей по работе и очень этим гордился.
     Полковник  равнодушно смотрел в окно, втягивая носом холодный  январский воздух. Вот и ещё один новый год как всегда припёрся совершенно неожиданно, подмяв под себя все намеченные осенние планы. Внизу в серебристой морозной дымке сновали неугомонные москвичи и гости столицы. Отсюда, с  шестого этажа здания на Лубянке, они казались глупыми букашками или марионетками, которыми, в сущности, и являлись. Один главный кукловод менял другого, снова и снова доставая из потёртого чемодана так и не успевших отдохнуть от прошедшего спектакля кукол. Их дёргают за ниточки, и они пляшут по новому сценарию нового кукловода, довольствуясь малым: ничтожными заработками, нищенскими пенсиями и забитыми всевозможным, порой не самым качественным товаром,  полками магазинов…
     Федулов, словно очнувшись от нахлынувших мыслей, вновь повернулся к сидевшему напротив него человеку в тёмной дублёнке.
     - Кстати, хочу поздравить тебя! Получили вчера приказ, и теперь ты – полковник! Лучше поздно, чем никогда, согласен?
     - Ты знаешь, Николай Игнатьич, что мне, в сущности, однохренственно: полковник я или лейтенант, - проговорил человек в дублёнке. – Ну а полковника мне обещали сразу после «Дубровки». Сколько тогда народу ни в чём не повинного полегло… Неужели, не жалко, а?
     - Не надо мне напоминать того, чего не надо, жалостливый нашёлся! Игра стоила свеч, чего хотели – добились. Чеченов говнюками  выставили, а заодно и главарей кончили! – разозлился Федулов. – Да и потом, тебе ли говорить о жертвах? Ты их, по-моему, вообще не считаешь. О твоих зверствах в Чечне легенды ходят! Я понимаю, ты профессионал, и если что-то делаешь, значит, так нужно, необходимо. Но всё же…
     - Предлагаю нам с тобой не отвлекаться по мелочам, Николай Игнатьич, а говорить по делу, - перебил Федулова человек. – Я просил тебя ускорить операцию по очистке. Или ты предлагаешь мне в маске по улицам ходить?
     - Мы и так делаем всё возможное и уже начали подчищать. Но сам пойми, не могут же наши ребята убирать всех, с кем ты тогда был в Чечне.
     Федулов был явно  озабочен и вновь закурил.
     - Я не просил всю группировку убирать, - повысил голос человек. – Я просил конкретно только тех, кто мог меня видеть в лагере чеченцев или знать о моём там пребывании. Неужели это так сложно для твоих молодцев?
     - Поверь, мы делаем всё возможное, следуя перечню в твоём списке. Потерпи ещё немного. Я тоже не могу рисковать своими людьми, - растерялся полковник Федулов. – А, кстати, -  продолжил он, - у тебя это тоже неплохо получается, я это точно знаю. На нас надейся, но и сам не плошай! – заулыбался полковник. – Пока же готовься к новой операции. О встрече сообщу тот час, как будет всё подготовлено. Ну, бывай, Хабиб!..


     Пробуксовывая на обледеневшем после недавней оттепели тротуаре, красная потёртая «шестёрка» не спеша ехала вдоль подъездов длиннющей многоэтажки и, наконец, остановилась напротив одного из них.
     - Всё, мать, приехали. Вот твоё Бирюлёво, дом номер шесть, третий подъезд. Как заказывала.
     Средних лет носатый кавказец повернулся к своей пожилой пассажирке на заднем сидении.
      -Ох, сынок, а баул-то мой…ты мне не поможешь? – жалобно вопрошала тётка, пытаясь открыть дверцу.
     - Хорошо, хорошо, мать, до лифта тебе донесу твой мешок… Ого! Ты что там, что ли кирпичей наложила?
     Кавказец взвалил мешок на плечо и вместе с тёткой поспешил к подъезду.
     У лифта женщина рассчиталась с таксистом и, с трудом втиснув свой огромный мешок в кабину, взмыла к небесам.
     Таксист-кавказец, избавившись от тётки с тяжёлым баулом, совсем уже было собрался «отчалить», с трудом заводя двигатель своего авто, но тут из этого же подъезда появился человек в чёрной дублёнке без шапки на голове. «Носатый» открыл рот и вжался в сиденье, с радостью осознавая необходимость недавно затонированных стёкол.
     Светловолосый парень в дублёнке не обратил никакого внимания на обшарпанную «шестёрку», подошёл к припаркованному неподалёку «Мерседесу» и вскоре, пыхнув дымком машины, укатил по своим делам.
     Артур Хаджиев, бывший чеченский стрелок бандитской группировки Ахмеда Гацаева, моментально взмок на холодном сиденье «Жигулей». Он сразу узнал Хабиба, того самого русского головореза, наездами появляющегося в отряде Гацаева. И всякий раз во время его появлений по его приказу убивали русских пленных, а многих он убивал лично, с удовольствием, умело перерезая горло или пуская пулю в затылок. По тому как «носился» с Хабибом Гацаев, было понятно, что Хабиб – личность непростая, наделённая властью и большими связями. А потому ослушаться его приказов никто и не пытался.
     Артур, конечно же, сразу его узнал и испугался. А испугавшись, вспомнил о видеокассете, которую  прятал у себя на съёмной квартире. На эту кассету была снята казнь русских пленных солдат, казнил их, конечно же, Хабиб. Казалось, что это доставляет ему удовольствие, и, наверное, так оно и было.  Светловолосый  не спеша ходил около троих пленных пацанов со связанными за спиной руками. Они стояли на коленях, возможно ещё не успев ни разу выстрелить на этой войне, не успев полюбить и просто не успев пожить.  Убийца открыто позировал в камеру и даже обаятельно улыбался, словно никого и ничего не боялся. Снимая это видео, Артур чувствовал, как дрожит его рука с камерой,  и недоумевал, почему Хабиб так открыто беспечен. А тот продолжал кровавый спектакль, не спеша прохаживаясь с ножом в руке возле испуганных пленных. Затем он кивал барабанщику, и чеченец начинал выстукивать какой-то жуткий ритм, постепенно увеличивая темп. Всё громче и быстрее барабанил чеченец, всё ближе и ближе подходил к пленным  светловолосый… Наконец,  когда весь этот кошмар достигал своего апогея, мелькали ладони чеченского барабанщика, и расширялись зрачки от страха у русских мальчишек,  Хабиб коршуном бросался к ним и одному за другим перерезал им горло…
     Запись этой жуткой казни чудом сохранилась у Артура, и он давно подумывал продать её ментам, но всё не решался.  Но теперь всё вставало на свои места, и он, наконец ,нашёл богатенького покупателя этой кассеты, самого  – Хабиба…


     … Колька Зотов уже полгода как жил в Москве. Снимал «однушку» в Митино, а работал в маленькой незаметной конторе по ремонту и обслуживанию холодильников. Заказов по ремонту хватало, и Колькино начальство не жадничало, платив ему приличную зарплату.    
     О Чечне Зотов пытался не вспоминать: ну было и было, могло бы быть и хуже. Но удивительный цилиндрик всё же всегда носил с собой, помня о его просто таки волшебных свойствах. «Генератор», как называл этот цилиндрик Колька,  уже не один раз выручал его, производя прямо шокирующие впечатления на «гопников» и прочую шушеру, вылезающую порой из тёмных подворотен с целью обогащения за счёт его, Николая Зотова. За секунду до угрожающей Кольке опасности, «генератор» начинал вибрировать, словно мобильный телефон, посылая сигнал хозяину, а затем, независимо от действий, у него включалось энергетическое защитное поле. Конечно, Кольке по-началу было «в кайф» поприкалываться, выдавая себя за супермена. И порой, когда у него не было настроения, он с удовольствием провоцировал драку с толпой подвыпивших парней, заранее зная, чем это закончится. А когда охреневшая от Колькиной наглости толпа набрасывалась на него, он просто не спеша помахивал руками, имитируя  удары. Всё остальное за него делал «генератор», расшвыривая недоумевавших парней в разные стороны.
     Вскоре Зотову это надоело.  Стало просто неинтересно, ведь результат всегда был известен заранее, и Колька решил заняться целительством. Тем более что для  этого Коле Зотову не требовалось особых знаний, достаточно было помощи «генератора». Первой клиенткой Николая стала хозяйка его квартиры Вера Николаевна, тётка лет шестидесяти. Она уже несколько лет страдала артритом, с трудом передвигая распухшие ноги. Зотов сделал бинтовую повязку с набором «диковинных редких трав», якобы привезённых из Китая, и, убедив тётку Веру «ему довериться», начал лечение. Внутрь повязки он и вправду положил пучок «редкой» травы, купленной за копейки в ближайшей аптеке. Вместе с травкой в бинтах был и «генератор». Лечение Николай начал с левой тёткиной ноги, и хватило  двух пятнадцатиминутных бинтований. В общем, на следующий день тётка Вера прискакала с утра и бросилась обнимать Зотова, на радостях сбросив ему половину платы за квартиру.
     На следующий день на площадке у квартиры Николая уже щебетала группа страждущих попасть к нему на приём. И хотя Зотов совсем не соответствовал даже внешне образу шустрого «продумана – целителя» (широкоскулое  веснущатое лицо с носом-картошкой и рыжими волосами), это нисколько не смущало разношерстный «болезненный» контингент, который прибывал с каждым днём.
     Через неделю своего успешного «врачевания», прослыв  чародеем и кудесником, Колька Зотов «завязал» с ремонтом холодильников, полностью отдавшись новому увлечению, и даже на подмогу к себе «выписал» маманю из-под Тулы. Колькина маманя оказалась большой ширококостной тёткой, ставшей  теперь для Коляна-«целителя»  помощницей, а заодно и вышибалой.
     Через месяц слава о митинском целителе набрала обороты, а Николай Зотов приобрёл неплохую «иномарку». Мечта о покупке собственного жилья уже не казалась чем-то иллюзорным. Зотов раздобрел и отпустил брюшко…


     … Следующие один за другим новогодние праздники, как ни странно, несколько утомили Астахова и Дину. Юлька целыми днями «болталась» дома, наотрез отказываясь  навестить бабушку, а заодно и погостить у неё несколько дней. Борис как мог развлекал дочку, катался с ней на лыжах, ходил в цирк, а после  посещения Ледового дворца вернулся домой в синяках и шишках, смущенно объяснив Дине, что учил кататься на коньках дочку. Юлька при этом пояснении ужасно веселилась и, смеясь, говорила Дине о том, что папа не столько учил кататься её, как  бесконечно падал на лёд сам, чертыхаясь и ругая новогодние праздники. Только лишь на Крещенские дни, выпавшие на выходные, Юлька сжалилась над родителями и позволила Астахову отвезти её к бабульке.
     Девчушка весело щебетала, играя сама с собой на заднем сиденье машины, и Борис поймал себя на том, что немного завидует дочери. Завидует её беспечности, не обременённой грузом лет, поступков, о которых потом жалеешь, а исправить уже ничего не получится: всё написано «набело», ластиком не сотрёшь. Пред Юлькой же лежит чистый лист, и то, каким он станет, этот лист жизни, зависит, в общем-то, только от неё.
      Он вспомнил вдруг их «коммуналку», где они жили вдвоём с материю, серые, тоскливые будни, длинный коридор, пропахший керосином, соседку тётку Зину (возле её двери почему-то всегда была разбросана картошка, как объясняла тётка, для просушки), кухню с кипящими кастрюлями и застиранным выцветшим бельём на верёвках.
       Отец бросил их, когда Астахову было лет семь, и мать билась над его воспитанием одна. А он хоть и рос драчливым троечником, в институт поступил легко и учился, в общем-то, без проблем.   На третьем курсе он уже знал, что такое хорошие товарищи, и первым среди них был, конечно, Стас Кречетов. Славка Никишин и Антон Стрельников тоже были его друзьями, однокурсниками.
     До окончания учёбы и получения диплома оставалось полгода, когда в один из дней он встретил давнишнего знакомого, а теперь – сотрудника ФСБ – Серёгу Филонова.  Поговорили о том, о сём, и как бы невзначай Филонов попросил Бориса зайти на днях, как только он сможет, к нему в отдел…
     Астахов задумался и едва не въехал в бампер ехавшему впереди «Лексусу». Ну вот, не хватало ещё и поцеловаться, да ещё на чужой машине! – выдохнул он, давя на педаль тормоза. Этот чёрный «Мерседес»  пригнал на днях к нему в сервис Антоха Стрельников. «Мерс» этот принадлежал, конечно же, не Антону, а его старинному приятелю, и тот жаловался на постукивания в движке. Астахов быстро разобрался в чём дело и, отрегулировав клапаны, уже несколько дней обкатывал машину.
     Забросив Юльку к своей матери в Домодедово, Борис поехал домой, получая удовольствие от езды на шикарном авто, и уже подъезжал к «Магниту», который недавно открылся совсем рядом с домом, когда увидел вдруг Дину. Дина стояла неподалёку от остановки «маршрутки» в незнакомой рыжей дублёнке, то и дело доверчиво прижимаясь к белокурому незнакомому мужчине примерно одного возраста с Астаховым…


     … Артур Хаджиев, позабыв на время про «извоз», вернулся к себе на съёмную квартиру в Сокольники и, включив видеомагнитофон, принялся просматривать жуткую хронику казни российских мальчишек-солдат.
      Палача Хабиба было отлично видно, видно было и его лицо и руки с окровавленным ножом. Он профессионально и быстро перерезал горло пленным, и те падали на землю, ещё какое-то время дёргаясь в конвульсиях.
     Хаджиева затошнило от увиденного.  Он выключил магнитофон и  уселся стряпать письмо Хабибу. Вскоре полуграмотное «изложение» было готово, в финальных его строках Артур просил у Хабиба за кассету всего-то один миллион долларов.
     Обслюнявив конверт, он тщательно его заклеил и отправился по знакомому адресу в Бирюлёво.
     Хаджиев припарковал свой «Жигулёнок» неподалёку от подъезда, откуда утром выходил Хабиб, и стал ждать. Ждать пришлось долго и, чтобы не заснуть, Артур листал журнал с обнажёнными девицами, порой довольно причмокивая от увиденного. Ближе к вечеру, когда в окнах «многоэтажки» засверкали алые отблески заходящего солнца, подъехал, наконец, и чёрный «Мерседес» Хабиба.
     Незаметно пробравшись вслед за Хабибом в подъезд, Артур поднялся вдогонку за лифтом. Хабиб поковырялся ключами в замке квартиры под номером сто двенадцать и скрылся за дверью.
     Выйдя из подъзда и заметив мальчишку у входа, Хаджиев сунул ему «стольник» и попросил передать письмо в квартиру сто двенадцать. Довольный пацан бросился выполнять поручение, а Артурчик сел в машину и вскоре уже ехал по вечерней Москве, предвкушая скорую встречу с Хабибом и приятный запах свежих купюр…

     Хабиб остановил «Мерседес» в проулке совсем рядом с остановкой автобусов, закурил и утопил кнопку стеклоподъёмника. Морозный январский воздух торопливо ворвался внутри тёплого салона, и Хабиб с удовольствием  глотал его, не забывая наблюдать за торчавшими на остановке уже около получаса двумя молодыми бездельниками.
     Парни сидели на лавочке остановки и, судя по тому, какое количество «маршруток» они пропустили, никуда не торопились.
     Докурив сигарету,  Хабиб взял с заднего сиденья кожаный портфель, открыл его и, осторожно покопавшись внутри, щёлкнул тумблером. Теперь всё готово. Он защёлкнул портфель на замки и тщательно закрыл их на ключ. Нацепив модную вязаную шапочку и почти опустив её на глаза, Хабиб вышел из машины и направился к двум парням на остановке.
     - Привет, мужики! Вот, проезжал мимо, да и вспомнил, глядя на вас…
     Явно не славянской внешности парни с красными от мороза носами нехотя и вяло взглянули на Хабиба.
     - Тебе чего надо, брат? - спросил, наконец, один из них, самый чернявенький, и Хабиб понял, что парням не очень-то и хорошо:  судя по зрачкам, их попросту «ломает», а дозы как назло нет.
     Наркоманы. Да ещё и нерусские. Это было очень удачно.
     -Пойдёмте в машину, смотрю, вы изрядно замёрзли. Поговорим, заодно и погреетесь, - предложил Хабиб, и парни, оторвав, наконец, промёрзшие задницы от лавочки, пошли к машине.
     - Дело у меня есть  для  вас, ребята, - включил печку Хабиб. – Кстати, давайте познакомимся: Сергей, Сергей Громов, - протянул он ладонь, назвав  первое пришедшее в голову имя.
     Парни понемногу приходили в себя и оттаивали.
     - Я – Гарик, - протянул руку ближний к Хабибу. – А он – Резо.
     Гарик замолчал и скривился от скрутившей тело внезапной боли.
     - Что ты от нас хочешь? -  снова спросил через секунду он. - Говори уже, а то нам недосуг…дел, знаешь ли, много.
     - Я всё понимаю, парни, понимаю лучше, чем вы думаете. Вижу, как вам хреново. А потому без лишних объяснений мы сейчас поедем к станции метро, а я передам вам вот этот портфель. Вам нужно будет спуститься на платформу и встать неподалёку от эскалатора с правой стороны. К вам должен будет подойти мужичок в шапке из белого меха. Вот ему вы и отдадите этот портфель.
     Гарик лениво взглянул на Хабиба из-под полуприкрытых век, и тот, опережая его вопрос, тут же сказал:
     - Плачу по две тысячи. Каждому. Думаю, это нормальная сумма за в общем-то непыльную работу.
     - Нет проблем, брат! – немного оживился Гарик. – Всё сделаем, давай, поехали!
     Остановив  машину  у станции метрополитена, Хабиб рассчитался с наркоманами и передал им портфель, предварительно взяв с них «честное слово», что они дождутся мужичка в светлой шапке. 
     Выждав несколько секунд, он вышел из машины и отправился следом за парнями, пытаясь остаться для них незаметным.
     Ребята хоть и были наркоманами, но, видно, совесть ещё не потеряли и честно остановились в начале платформы, ожидая не существующего  мужика в белой шапке.
     Хабиб незаметно перешёл на эскалатор, ведущий наверх, и когда волшебные движущиеся ступеньки подняли его на приличное расстояние от двух недотёп, нащупал в кармане дублёнки пульт и нажал на кнопку.
     Внизу сильно грохнуло, и сквозь долетающие крики вверх полетела взрывная волна, срывая шапки и пуговицы у людей на эскалаторе. Хабиб представил, что происходит сейчас на платформе, разбросанные и разорванные тела, кровь, дым и крики раненых, передёрнул плечами и поспешил к припаркованному автомобилю…


     … -… А Борис, по-моему, всё-таки обиделся, когда я сравнил его с той белокурой сволочью, убивавшей наших ребят в Чечне. Но что же я могу поделать, если и действительно чем-то похож… Ты знаешь, Иринка, иногда мне кажется, что я сплю и вот-вот проснусь и снова окажусь в яме с цепью на ногах…  А «там» в моих снах я был с тобой вдвоём, но когда просыпался…
     Стас закурил и посмотрел на Ирину.
     Они сидели вдвоём за кухонным столом, наслаждаясь тишиной и домашним уютом
     - Смотри, снег идёт, - качнула головой в сторону окна Ирина. – Словно хлопья из молока. А вдруг все эти снежинки – живые? Представляешь, такая совсем не похожая на нас форма жизни – снежинки! Каждый год зимой, а иногда и осенью они спускаются на Землю, чтобы захватить и покорить нас. И это временно им удаётся, потому что их слишком много, и люди до весны, сами того не подозревая, оказываются у снежинок в плену.
     Она помолчала, взглянула на Стаса, а потом опять повернулась к заснеженному окну.
     - Но приходит весна, и инопланетяне-снежинки погибают, погибают все до одной. А там наверху за облаками снова начинают готовиться к вторжению на Землю, и зимой всё повторяется снова…
     - Ну, мать, да ты у меня поэтесса, прямо! – Стас взял её ладони в свои. – Я всегда это знал, что за грязью, распутицей и холодом обязательно придёт весна, растает лёд на земле и в сердце у человека тоже растает лёд, и снова будет тепло, как и прежде.
     - Ты прости меня, Стас, прости за то малодушие и нетерпимость. Теперь я знаю, что такое - благополучие. Оно измеряется не наличием тугого кошелька, а наличием в моей жизни тебя…
     Ирина вытянула из пачки сигарету. А Стас в который уже раз заметил, как она  постарела : в волосах проблёскивала седина, гусиные лапки у глаз, да и сами глаза такие уставшие…
     - Неужели я так дорого стою?  Вот никогда бы не подумал! – улыбнулся Кречетов. – Мы так давно с тобой не отдыхали, Иринка, и я думаю, что нам просто необходимо восполнить этот пробел. Мне звонили вчера из военкомата, говорят, что какие-то деньги за Чечню причитаются. Завтра съезжу, получу, и можно будет путёвки заказывать, ты как считаешь? Куда бы тебе хотелось?
     - А мне теперь везде хорошо, Стас…
     Ирина подошла к нему и обняла за плечи.
     - И даже сейчас, в январскую стужу, мне хорошо. Ты только не исчезай больше, никуда не исчезай…
     Звонок в дверь вернул обоих к реальности.
     - Ты кого-то ждёшь, Стас?
     Ирина застегнула халатик и взглянула на Кречетова.
     - По-моему, ни с кем не договаривался… Может, это Борис? – пожал плечами Стас.
     За дверью стоял небольшого роста старичок в потрёпанном заснеженном пальто и нелепой цигейковой шапке на голове. В руках у старичка был потёртый  чемоданчик с красным крестом на боку.
     - Извините, милая барышня, что тревожу вас вечером, но работы, знаете ли, много, за целый день и не управишься. Я  из Санэпидемстанции. Разрешите войти?
     Субъект в цигейковой шапке  немного грассировал, и звучало это смешно.
     Ирина улыбнулась и, пожав плечами,  пригласила пожилого гостя в дом.
     - Разрешите представиться, Томский, Илья Лукич Томский.
     Старичок повесил на вешалку пальто и принялся стаскивать калоши с валенок.
     - Вы, надеюсь, слышали, молодая  леди,  что такое лептоспироз? Неужели не слышали?!
     Томский щёлкнул замочком чемодана и достал толстенький, похожий  на термос цилиндр красного цвета с наклейкой на боку, изображающей крысу.  Он поставил цилиндр сбоку от шкафчика с обувью, затем натянул на руки резиновые перчатки.
      - Лептоспироз, сударыня, это заболевание, передающееся через укус от крысы к человеку. Очень, знаете ли, нехорошая штука… Так вот, штука  очень нехорошая, - продолжал старик. – Вы позволите мне пройти на кухню, где у вас кухня?.. Здравствуйте, молодой человек! – завидев курящего на кухне Стаса, приветствовал его Томский. – Разрешите мне взглянуть на наличие норок грызунов.
     - Да нет у нас крыс, тьфу, тьфу, тьфу, гадость какая! - поморщилась Ирина. – И мышей никогда не видели.
     - Э, мои хорошие! – оживился старичок. – Не видели они…  В соседнем от вашего доме тоже никогда не видели, а однажды ночью крыска-то и вылезла, и хозяйку-то и укусила! Да-с… Не спасли! – всплеснул руками Томский. – Не спасли, как ни пытались! Крыса-то больная оказалась, летальный исход. А  вы как  думали?
     Старик достал из кармана фонарик и полез под шкафчики.
     Стас сделал Ирине рожицу и кивнул на ползающего по полу Томского. Ирина всё поняла и прикрыла рот ладошкой, чтобы не рассмеяться.
     - Ну вот и ладненько! – поднялся с пола Томский. – Можете спать спокойно, грызунов у вас нет. До свидания, молодые люди, до свидания! Можете меня не провожать, тороплюсь я, знаете ли, мне ещё два подъезда обойти нужно.
     Томский прошёл в прихожую, нацепил свои галоши, надел пальто и перед тем как выйти, нажал на кнопку стоявшего у шкафчика цилиндра. Захлопнулась дверь и всё стихло.
     - Забавный старикашка, - усмехнулся Стас. - Видать, давно на пенсии, а всё работает. Да оно и понятно.
     - Пойду закрою за ним дверь, - потянулась Ирина. – Да, пожалуй, и спать пора.
     Она чмокнула Кречетова в щёку и вышла в прихожую.
      Девушка   щёлкнула замком и только тут увидела стоящий в углу цилиндр, из которого с едва слышным свистом вырывалось  наружу нечто без определённого цвета и запаха.
     - Стас! – крикнула она. – Иди скорее сюда, тут…
     Договорить она не успела, так как неведомое до сих пор чувство парализовало все её мышцы и плотной пеленой окутало сознание.
     Кречетов услышал, как в прихожей упала Ирина, но пройти несколько метров уже не смог  и, цепляясь судорожно за стол, сбрасывая с него чашки и пепельницу, с грохотом обрушился на пол.
     Капля за каплей в гнетущей наступившей тишине со стола капал пролитый кофе. Его горячие капли попадали Кречетову на лицо и на белоснежный воротничок рубашки. Где-то в глубине комнаты зазвонил домашний телефон. Его дребезжащий сигнал настойчиво прорезал внезапно пришедшую тишину, словно пытался пробудить от вечного сна два неподвижных тела. Ещё и ещё раз он разразился трелью, а потом всё стихло и замерло.


     Обвинить Серёгу Дроздова в неполном служебном мог только его непосредственный начальник следственного отдела подполковник Семёнов. На всех же остальных Серёге Дроздову было начхать. А потому, вспомнив, что Семёнов уже несколько дней как в отпуске, Серёга успокоился и повернулся на бок, угодив локтем в лоб какой-то пышнотелой голой девице. Та что-то буркнула и повернулась к Дроздову попой. Серёга затряс головой и попробовал повернуться на другой бок, но и там к его удивлению он обнаружил ещё одну голую девушку, смешно сопящую курносым носиком.
     Серёгина память  вышла, наконец, из штопора, и он вспомнил, что вчера они с Коляном Пантелеевым – «опером» из управления – сняли в честь мужского праздника двух девочек. Всё дальнейшее дроздовская память воспроизвести отказывалась, ссылаясь на чрезмерное употребление умопомрачительных напитков. Однако память всё-таки напомнила Серёге о том, что он уже два часа как должен был быть в отделении.
     Дроздов растолкал двух сладко спящих девиц и чуть ли не в пинки вытолкал их из квартиры, услыхав на прощанье, какое он говно.  Наскоро плеснул из крана себе на опухшую физиономию и, давясь на ходу бутербродом, выскочил на улицу.
     Завести свой старый «жигулёнок»  Дроздов не смог: февральский морозец сделал своё дело, напрочь сковав внутренности проржавевшей «семёрки». Он смачно плюнул и, натянув на голову капюшон своей дутой курточки, поковылял к станции метрополитена.
     В Управлении Дроздов закрылся в кабинете и уронил голову на стол, заваленный папками с неотложными делами. Серёге  снились пальмы, кокосы и голые девицы, толпами выбегающие из морских пучин, на столике под шикарным зонтиком от солнца нескончаемо трезвонил телефон…и Серёга, наконец, проснулся.
     - Да, Дроздов слушает, - сонно хрюкнул он в трубку.
     - Вот до чего доводят ночные оргии, тоже мне, мачо нашёлся! – язвительно неслось из трубки. – Хорош спать, Дроздов, давай-ка спускайся в кафешку за углом, там и поговорим.
     Серёга взглянул на трубку и почесал пальцем ухо. По голосу – вроде подполковник, но Сан-Саныч должен быть ещё в отпуске. Дроздов набросил куртку и вышел из кабинета.
     О подполковнике Сан Саныче Семёнове в Управлении  ходили всевозможные и самые нелепые слухи. Но, как известно, просто так ничего не бывает, и Семёнов частенько сам способствовал распространению этих слухов.
     Подполковник уже лет десять как жил один, причём до сих пор в коммуналке. Сослуживцы говорили, что когда была жива его жена, Семёнов худо-бедно, но опрятно одевался и следил за собой. А потом словно отрезало, словно потерялся Семёнов в этой жизни, и его неприхотливость в быту плавно перетекла в неприхотливость на службе. Подполковника давно уже никто не видел в офицерском кителе, а видели всё чаще в свитерах и не очень опрятных джинсах. Случайная же встреча с ним на улице удивляла многих: на Семёнове могли быть надеты и валенки, и даже телогрейка. К слову сказать, следственно-розыскной талант у Сан-Саныча был от Бога, а потому ему прощалось то, что не простилось бы другим.
     Большие стеклянные окна кафешки были стянуты морозными витражами, хотя внутри было достаточно тепло.
     Семёнов сидел за дальним столиком и с наслаждением пил горячий чай с лимоном, отрешённо глядя в замороженное окно. В толстом потрёпанном свитере с широким горлом и с отросшей недельной щетиной он совершенно не «тянул» на подполковника.
     - Садись, садись, Дроздов, в ногах правды нет…
     Сан-Саныч бросил взгляд на подошедшего Сергея и помешал в стакане ложечкой.
     - На днях ещё два трупа «нарисовались»  и опять на нашем участке. – Он разжевал дольку скукоженного лимона. -  Мне вчера позвонил генерал, вот я и приехал раньше времени. Извини, что не дал тебе доспать, знаю по себе, как действует недосып на молодой растущий организм.
     - Да ладно вам, Сан-Саныч, и ничего я не спал… с чего вы решили? – сделал Серёга обиженное лицо.
     - Ладно, ладно, проехали. Сейчас не об этом. Скажу тебе откровенно, у меня в голове совершеннейшая путаница из-за этих последних убийств. – Подполковник потёр пальцами переносицу. – Одна маленькая деталь, но всё же… Ты ведь уже знаешь, что убитый в подъезде парень с перерезанным горлом недавно вернулся из Чечни?
     Серёга кивнул и, придав лицу озабоченное выражение, приготовился слушать.
- Ну так вот.  А среди тех двоих, которых на днях отравили неизвестным газом, мужчина тоже воевал в Чечне, потом в плен попал, но всё же ему удалось бежать. Так вот я к тому, что оба недавно из Чечни, и обоих убили.  Словно им кто-то мстил за что-то.
- Вообще-то неудивительно, - оживился Дроздов, - мало ли что на войне бывает. Я вот помню, когда служил, то…
- Подожди, Сергей, - прервал его подполковник, -  тут не всё так просто. А газ, которым отравили недавно семейную пару, использовался нашими спецслужбами при известных тебе событиях на Дубровке. Какая-то ниточка здесь может потянуться, я это чувствую. – Сан Саныч вздохнул и прикурил новую сигарету. – Спецы из отдела нарыли таки на баллоне от газа очень, правда, нечёткий и смазанный отпечаток пальца. Вот, работают над ним. Правда, «обрадовали», что надежды мало, слишком смазан… Давай-ка ты, голубь сизый, смотайся по адресу туда, где газом траванули, поспрошай соседей, кто что видел… Правда, опера там уже были и ни черта не нарыли. Но ты всё же прояви настойчивость, может, какая бабулька не спала что-то и видела. В общем, завтра этим и займись. Вот тебе адресок, -  протянул подполковник Дроздову блокнотный листок. - А теперь мотай домой и попробуй отоспаться впрок, чтобы завтра со свежей головой надоедать соседям убиенной пары…


   …Артур Хаджиев уже минут пятнадцать как топтался возле крайней справа колонны Большого театра и начинал потихоньку замерзать, проклиная российские морозы. Он вспомнил солнечную Абхазию, где прошло его детство.
- У, шакалы! – шептал Хаджиев, наблюдая за праздной шикарно одетой публикой, неспешно проходившей в театр на балет «Лебединое озеро».
Как же он ненавидел их всех, всех до единого: их шикарные шубы, дорогие машины. Сама сущность этих сытых богатеньких людишек, занимающих места в партере, была ему ненавистна. Для них всюду был «партер» только потому, что у них были деньги, много денег. Он же довольствовался малым, крохами на проживание от своего «извоза», и знал, что больше ему не заработать.
- У, шакалы! – опять сквозь зубы прошептал Артур и посмотрел на свои наручные часы с потрескавшимся ремешком: клиент опаздывал, непонятно почему.
То, что Хабиб придёт, не вызывало и  сомнений: не может не прийти, это его интерес. Пожалуй, даже больше, чем интерес Артура. Такое бывает только раз в жизни, это как вытянуть счастливый билет, и если всё сложится, то вскоре и Артур займёт своё место в «партере», в первых  его рядах, назло этим жирным котам и их алчным шлюхам.
Хаджиев почему-то опять вспомнил свою горную абхазскую деревушку и себя тринадцатилетним мальчишкой. Да разве такое забудешь! Всё его детство прошло в маленькой  деревеньке  среди величественных горных массивов. Словно спящие богатыри лежали они вокруг деревни, будто бы охраняли её от чужого недоброго глаза. «…Что ты как девчонка возишься там с ягнёнком? Смотри, Артур, скажу матери, чтобы одела тебя в платье, какой ты джигит?...» Старший брат Рустам всегда подтрунивал над ним и заставлял перетаскивать тяжёлые камни от горной речки к дому. «…Терпи, терпи, Артурчик, будешь настоящим джигитом. Терпи!...». Всё терпел Артур: насмешки брата, тяжесть каменюк, которые приходилось ему таскать, чтобы стать мужчиной. Но больше всего и больнее всего ранила Хаджиева усмешка Нино, той самой Нино, которая так ему нравилась. Он специально сам ходил к колодцу, чтобы нет-нет, да и встретиться с нею – красавицей Нино. И пусть тяжело и далеко было тащить обратно полные вёдра с водой, но надежда увидеть девушку заставляла мальчишку это делать. Девушка была старше Артура на год, и её уже сосватали за парня из соседней деревни. И хотя Нино его ещё ни разу в жизни не видела, гордость переполняла её, она знала, что выросла, что скоро будет её свадьба, и потому презрительно смотрела на худощавого мальчишку. А заметив однажды откровенно страстный взгляд Артура, и вовсе стала смеяться над ним. Завидя ещё издали идущего к колодцу парня, Нино принималась специально мыть свои стройные ноги прямо у колодца, усмехаясь и дразня застенчивого Хаджиева…
Много лет прошло с той последней встречи у колодца, и красавица Нино давно замужем, а он всё не может найти себе покоя, доказывая самому себе, что он – мужчина. Возможно, что нелепая боязнь прослыть неудачником и определила его место в банде Ахмеда Гацаева. Что искал Артур в чеченских горах, зачем пачкал свои руки кровью невинных женщин и детей, к какой истине стремился…
- Молодой человек, сигареткой не угостите? – услышал вдруг Хаджиев и повернулся к низкорослому старикашке в смешной цигейковой шапке.
- Извини, дорогой, всё выкурил, приятеля дожидаясь, - с трудом разжимая замёрзшие скулы, проговорил Артур.
- Вот незадача, и у меня, знаете ли, закончились! – Старик хлюпнул носом. – Пойдём со мной, Артурчик, тебя там ждут. Да не боись, сам ведь просил о встрече! – Голос старика изменился и стал жёстким. – Тут недалеко, за углом…
Нетерпеливо подталкивая Хаджиева, старичок семенил рядышком, направляясь в сторону Неглинной.
В морозном вечернем воздухе закружились мелкие снежинки, а поднявшийся ветер сыпал их в лицо полными пригоршнями.
«Мерседес» Хабиба Артур заметил ещё издали по неяркому свету габаритных огней, он узнал знакомую машину и зябко поёжился.
В салоне дорогого авто и пахло соответствующе: это был запах успеха, запах  роскоши. Хотя, возможно так приятно пахло дорогим парфюмом от человека, сидевшего за рулём. Но не всё ли равно, ведь это был запах благополучия.
- Ну, здравствуй, сослуживец! – повернулся к севшему на заднее сиденье Артуру Хабиб. – А ты мало изменился, хотя и бороду сбрил. Помню тебя, помню… Не думал, что вот так нам с тобой встретиться придётся. Почему не подошёл, брат, ко мне вот так запросто? Деньги нужны – попросил бы, разве я не помог бы тебе? А ты сразу письмишко «накатал», шантажировать меня вздумал кассетой… Кстати, Илья Лукич, вот она у кого, оказывается!
Хабиб улыбнулся, показав на мгновение белоснежные ровные зубы, и снова обратился к старику, сидевшему возле Артура.
- Ну что, старик, прав я оказался, проявилась кассетка-то, и искать не надо.
- К чему столько разговоров, Хабиб? – произнёс пересохшими губами Хаджиев. – Ты хоть и высокого полёта птица, но Артур тебя не боится, Артур никого не боится, разве только Господа Бога. Поэтому, давай по делу. Мой товар – твои деньги. А если нет, значит, нет, значит, разойдёмся. А покупатель на эту кассетку найдётся. И если ты даже пристрелишь меня сейчас и заберёшь кассету, то у меня ещё одна припрятана.
Артур достал платок и вытер им губы.
- Уж не эту ли кассетку вы в виду имели? – оживился старичок, вынимая из-за пазухи копию.
Артура передёрнуло, и он вспотел от неожиданности. Значит, Хабиб побывал у него дома, и теперь грош цена его жизни. Артур сник, вжав голову в плечи.
- Вот так-то! – произнёс Хабиб.
Он закурил, и салон наполнился приятным запахом хороших сигарет.
- Да ладно, чего ты так скукожился, я всё понимаю. Ведь ты сам лично обиды на меня не держишь, так?
Артур кивнул и опустил голову.
- Ну и славно! – выпустил облачко дыма Хабиб. – Дам я тебе, Артурчик, деньги, дам. Конечно, не «лимон» баксов, откуда у меня, дурашка, такие деньги. А пятьдесят штук «зелёных»  дам. А что, хорошая кассета, и съёмка хорошая, вот за работу и заплачу. Сейчас поедем на мою новую квартиру, ту, что в Москва-Сити, там и выпьем-закусим, по душам поговорим.
За окнами «Мерседеса» мелькала огнями реклама. Ветер утих, да и мороз ослабел, взбивая снежную перину и с лихвой осыпая её пушистыми хлопьями ночной город. Хаджиев отрешённо смотрел в окно, понимая, что судьба и в этот раз отказала ему в халяве, и место в партере вместо него займёт кто-то другой…
Огромная площадь квартиры в одной из «высоток» Москва-Сити ошарашила Артура. И пока старик колдовал над закуской, Хабиб показывал Хаджиеву свои апартаменты. Он, казалось, совсем не сердился на своего давнишнего сослуживца и, улыбаясь, водил Артура по огромной квартире.
- Как видишь, эта стена ещё не доделана до конца, - показал Хабиб на глубокую нишу в стене и кучу кирпичных обломков на полу. – Думаю заделать её, так будет лучше, как ты считаешь?
Артур вяло кивал головой, не вникая в рассуждения Хабиба, понимая, что подобной квартиры ему не видать никогда.
- Прошу вас, господа, за стол, всё готово! – проворковал, потирая ладошки, седовласый старичок.
За небольшим столиком в светлой и просторной гостиной стояла пара диванчиков, обтянутых светлой, бежевого цвета, кожей. Хабиб жестом пригласил Артура присесть и поднял уже наполненный заботливой рукой старика фужер с шампанским.
- Кстати, познакомься, Артур, - кивнул Хабиб на старичка, - Томский, Илья Лукич, мой помощник, так сказать, и ассистент. Прямо не знаю, что бы я делал без его чуткого участия.
Старичок осклабился и поднял фужер.
- Давайте-ка выпьем за взаимопонимание, - стал серьёзным Хабиб, - ужасно не люблю недоговорённостей. Вот твои деньги, Артур. – Он протянул ему тугой свёрток. – Можешь не пересчитывать, у меня правило такое, напарников не обманывать… Эх, Артур, Артур…вот приди ты ко мне раньше, да и скажи прямо вот мол так и так, деньги очень нужны, разве я не помог бы тебе? А ты сразу за кассету… А где, кстати, оригинал?
Хаджиев полез в карман пиджака и вынул кассету.
- Надеюсь, это последняя и копий больше не будет! – улыбнулся Хабиб. – Ладно, ладно, шучу. Людям надо верить, людей надо любить. Ведь в сущности хороших людей несомненно больше, чем плохих. И я не устаю это повторять, вот Илья Лукич свидетель.
Томский ухмыльнулся и чопорно кивнул.
- За вас, друзья мои, за вас! И да будем мы здоровы!
Хабиб подмигнул старичку и выпил шампанское.

Сознание возвращалось к Артуру болезненными толчками в голове, однако дотянуться рукой и потрогать ладонью голову не получалось, что-то мешало, и Хаджиев открыл глаза.
Он сидел на стульчике в той самой нише, что показывал ему Хабиб. Только вот руки его были разведены в стороны и прибиты каждая по отдельности через цепочки от наручников к стене здоровенными гвоздями. То же самое было сделано и с ногами. Рот был заклеен, очевидно, скотчем, и сказать что-то Хабибу, который стоял перед ним, уже не было возможным. Рядом с Хабибом, присев на корточки, копошился Томский, и Артур заметил большой таз с цементом, который старик не спеша перемешивал лопаткой.
- Да, мой друг, да… - сложил на груди руки Хабиб, - всё очень печально. Ты, Артурчик, не оставил мне выбора, уж извини. Сейчас Илья Лукич замурует тебя в этой нише. Представляешь, как интересно, прямо как в детективном романе. Жуть! – Хабиб расхохотался. – Но вот такой я выдумщик! Ты знаешь, наверное я старею, становлюсь циником, но и изобретателем одновременно. Кстати, я оставляю тебе шанс, и если ты сумеешь расковаться, то легко сможешь сломать эту кирпичную кладку. Надежда, всегда очень важна  надежда…не правда ли? Потому я и оставляю её тебе. Ну а если не получится, квартиру придётся продавать, жить с замурованным в стене покойником меня не прельщает. – Хабиб с сожалением посмотрел на Хаджиева. – И чёрт тебя дёрнул, Артурчик, с этой кассетой… Начинайте, Илья Лукич!
Томский не спеша строил кладку, и просвет в этой кладке становился с каждой минутой всё меньше. Артур вертелся, как уж на сковородке, пытаясь оторвать прикованные руки и ноги. Но как бы он  ни дёргал своё крепкое мускулистое тело, результат был нулевой: приковали его по всем правилам, без халтуры.
Наконец Томский кряхтя и ловко орудуя мастерком, уложил предпоследний блок.
- Прощай, мой собрат по оружию, прощай, товарищ!
В пустом проёме на секунду показалось лицо Хабиба. Затем в щель плюхнулся цемент, и последний кирпич встал на место.
Артура окутала темнота, а дышать с каждой минутой становилось сложнее. Артур вдруг вспомнил  Нино, её красивые длинные ноги и презрительную  улыбку … Затем он закрыл глаза и приготовился мучительно и долго умирать.


…- Как же так, как же так…- Дина  потёрла виски и посмотрела на съёжившегося в кресле Бориса. – Какая нелепая смерть – отравиться газом, и это после  всего, что они пережили. Бедный Стас! Как жестоко обошлась с ним судьба…и Иринку так жалко. Нелепость какая… какие странные совпадения. Сначала в подъезде убили Славку Никишина, а ведь он был вашим общим другом! А теперь вот погибли Стас и Ирина. Тебе не кажется всё это странным? Что ты думаешь об этом, Борис?
Астахов потянулся за сигаретами на столе.
- Ничего я об этом не думаю! – раздражённо ответил он. – Откуда я знаю, почему убили Славку…а теперь и Стас. Нет у меня, Дина, никаких предположений.
- Но ты ведь был у следователя, что он тебе сказал? Он не…
- Он сказал, чтобы я не совал свой нос, куда не надо! – перебил Борис Дину. –«А вы ему кто? Брат? Отец? Ах, просто приятель…»  Вот  так говорил со мной следователь.
Борис раздражённо смял начатую сигарету и тут же прикурил новую.
- Почему ты так зло говоришь со мной, Борис? Словно я в чём-то виновата перед тобой.
Дина смотрела на Астахова и думала, как плохо ему сейчас, вон как пульсирует голубая жилка у него на виске, и морщинки у рта стали такими глубокими.
- Прости, прости, Динуля, сразу как-то всё навалилось.
Он притянул её за полу халата к себе и усадил на колени.
- Сделай-ка нам кофейку, да покрепче, спать всё равно уже не получится. – Астахов чмокнул её в губы. – Так как, будет кофе?
Дина пошла на кухню, а он посмотрел ей вслед на её всё ещё стройную фигурку.
- Совсем забыл тебе сказать, Динуля, - громко, чтобы она слышала, произнёс Борис, - недавно, ну, на днях, я видел тебя недалеко от дома с каким-то мужчиной. Может быть, расскажешь мне, кто это? Вы так мило ворковали…
- Какой ещё мужчина, что ты выдумал?
Дина поставила на столик чашки ароматного дымящегося кофе.
- И ничего я не выдумал, говорю всё, как было. Я ехал мимо, смотрю – стоят голуби и что-то «перетирают». А ты ему так мило улыбаешься… Вот, думаю, коза!
- Астахов, ты что – идиот?! – рассердилась Дина. – Ни с кем на днях я у нашего дома не стояла и «Фольксваген» твой сразу бы увидела!
- Да я на «Мерседесе» был, - задумчиво произнёс Борис, - обкатывал, знаешь ли, после ремонта… Но одета ты была совсем по-другому, не видел я у тебя такой рыжей дублёнки.
- Ой! А я вспомнила! – вскрикнула вдруг Дина. – Я её видела тоже!
- Кого «её»? – не понял Борис.
- Ну ту, которая так  на меня похожа. Помнишь, когда мы прилетели из отпуска, я поехала за Юлькой, а заодно и в маркет зашла за продуктами? Вот там мы с ней и столкнулись тележками. Так смешно получилось! Хотела было извиниться, поднимаю голову, смотрю, а это просто копия «я». Ты представляешь?!...


     …Ну вот и дождалась, наконец-то весна! И пусть кое-где ещё на тротуарах лежит грязная снежная каша, не может она испортить настроение, не получится – весна!.. Ольга, рассеянно улыбаясь, шагала к станции метрополитена, не замечая спешащих на работу прохожих. Макс последнее время всё чаще говорит о необходимости уехать куда-нибудь за границу, но, похоже, что его больше всего беспокоит его собственная судьба. Что-то с ним происходит. Это уже совсем не тот заботливый белокурый красавец с букетами цветов. Да и Бог с ними, с цветами, не в них совсем дело… Ольга ударилась о костлявое плечо шагающего навстречу парня и тряхнула головой, отгоняя свои мрачные мысли.
Она спустилась  на эскалаторе к платформам  и удивилась было большому, как никогда, скоплению милицейских фуражек. Но тут  же вспомнила о сравнительно недавнем терракте:  как много людей погибло тогда в «подземке»! Тогда опять оказались виноваты чеченцы. По крайней мере, так передали СМИ. Их клинике тоже тогда досталось человек десять с сотрясениями, переломами и т.д... Ольга успела  проскочить в закрывающиеся двери вагона, а какой-то паренёк даже, к  её удивлению, уступил ей место.
До клиники оставалось  ещё минут двадцать езды, и Ольга достала из сумочки «дорожную» книжицу Донцовой. «Станция…»  - неразборчиво  просипел голос из динамиков, и пассажиры, стоявшие напротив Ольги, потянулись к выходу.  На освободившееся место рядом с  ней  уселась плотная тётка в кроличьей шубе с пакетом в руке, из которого торчал большой рыбий хвост. Пока Ольга морщила нос от противного рыбного запаха, напротив неё через проход села девушка, и, подняв глаза, Андрейченко, привычно увидев себя в зеркале, потянула руку к голове, чтобы поправить непослушный локон. Пары секунд хватило всё же, чтобы понять, что напротив неё не зеркало, а её двойник, копия. Правда, одета её «копия» несколько иначе.
Ольга вздохнула и улыбнулась:  она узнала свою сестру по отцу Дину Андрейченко, или как там теперь её фамилия…
Дина удивлённо хлопала глазами и тоже смущённо улыбалась в ответ.
Терпения девушек хватило лишь на пару минут, и вскоре они уже сидели рядом, откровенно радуясь такой встрече и возможности наконец-то познакомиться.
- Нам непременно нужно будет встретиться с тобой и обо всём, обо всём поговорить! Ты слышишь меня, Диночка? – Ольга держала сестру за руку, словно боялась опять потерять её навсегда. – Вот, запиши мой мобильный…а это рабочий в клинике. Я обязательно позвоню тебе, Дина, и мы встретимся. Всё, Динуся, это моя станция! Ну, до встречи, сестричка!
Ольга чмокнула Дину в щёку и, махнув рукой на прощанье, шагнула на перрон.
Дина улыбнулась, провожая взглядом Ольгу, и поняла, что ей приятна эта встреча. Ольга оказалась моложе Дины всего лишь на год, но заметить это было просто невозможно – так похожи они были друг на друга…


…Дроздов топтался перед заборчиком детского сада, незаметно наблюдая за Машкой, настойчиво ковыряющей лопаткой снежный подтаявший сугроб. Сугробчик Машка ковыряла не одна, а очевидно с подружкой, и та о чём-то Машке рассказывала, смешно кивая то и дело головой в несуразной вязаной шапочке. «Ах, Машка, Машка, как мне тебя не хватает…».Серёга шмыгнул носом и вспомнил Ленку.  Вспомнил, как год назад они ездили все вместе в Крым. Девчушке  было тогда всего два годика…смешная,  чуть косолапая, с толстенькими кеглями-ножками  дочь  ужасно боялась воды, и заставить её подойти к морю было нелегко.  Она  была, конечно,  не самым  спокойным ребёнком, всё время ныла и просилась на руки, но Дроздов мужественно переносил Машкины капризы и то и дело таскал её на плечах…   Серёга закурил и подумал о том, как много он отдал бы сейчас, чтобы вернуть всё это, но говорят, что дважды в одну и ту же реку ступить невозможно.  Ленка ушла от него полгода назад, так ничего толком и не объяснив. Собрала вещи и просто ушла. А он потерял с её уходом всякий интерес к жизни, и вечная дилемма «для чего мы живём?»,  звучала для него примерно так: «почему мы живём?»…  Дроздов подышал на замёрзшие пальцы и, ещё раз взглянув на Машку,  побежал к остановке маршруток.
Улица Краснопрудная находилась в районе «трёх вокзалов», и Серёга, скоренько отыскав дом номер двадцать, принялся настойчиво обзванивать все квартиры первого подъезда. Жильцы, те, кого застал дома Дроздов, помнили об убитой неделю назад семейной паре, но никто не мог вспомнить о постороннем человеке, заходившем вечером двадцать восьмого в «парадное».
Постояв у двери под номером шестнадцать и потрогав  рукой бумажку «опечатано», Сергей вздохнул и решительно направился вниз по лестнице. Странно, но фактор любопытства, такой присущий нашим людям, в этот раз, очевидно, не сработал.
Насвистывая мотив приставучей шлягерной песни, Дроздов спускался с четвёртого этажа, додумывая на ходу, о чём он скажет Сан-Санычу. На первом этаже слева от него скрипнула обитая грязным дерматином дверь, и в нос сыщику ударил запах сивушных масел и прокисшего белья.
- Слышь…это, начальник…я чего сказать-то хотел…
На площадку вышел худой мужичок в замызганных, растянутых на коленках  тренировочных  штанах  и в синей майке-«алкоголичке» на голом, покрытом татуировками теле.
Дроздов повернулся к худому парню и, щёлкнув ремешком, достал из папки блокнот.
- Зинка-то моя не велела говорить мне, затаскают, мол, допросами замучают. Тебе, мол, чё, больше всех надо, что ли… А я, начальник, так понимаю, рази лучше-то будет, ежели возьмут, да на невиновного-то всё и навалят? Насмотрелся на зоне-то, как молодые пацаны по неправде сидят.
Парень вынул из кармана штанов папиросу.
- Огоньку-то не дашь?
Он взглянул на Дроздова своими серыми, потерявшими  жизнь  глазами и покосился на прикрытую дверь.
- Короче, видел я его! – выдохнул он  фразу вместе с сигаретным дымом и закашлялся.
- И когда это было? – спросил Дроздов.
- Так когда-когда, - взмахнул папиросой парень, - часиков около десяти вечера и было. Я дружка у окошка ждал, темно  конечно  было, но фонари горели. Смотрю, у площадки детской «Мерседес» остановился,  и  мужичишка  к нашему подъезду-то семенит. Невзрачный такой, в пальтишке ношеном. Да шапка…такие, знаешь, в шестидесятых носили, цигейковая. А мужичок-то пожилой, по походке видно. И ещё чемоданчик у него, маленький такой, с белым крестом на боку. Ну прямо Доктор Айболит! – Парень хмыкнул и затянулся папиросой.
- А что потом, потом что? – нетерпеливо выговорил Серёга.
- А чё потом…потом прошлёпал он наверх куда-то, там ему открыли. Ну а я опять к окошку, Коляна  жду. Смотрю, минут через десять  дверь в парадном хлопнула, ну и дед этот обратно вышел, прямёхонько к «Мерседесу», и поехали они.
- Их что, двое было? – Серёга взглянул на парня.
- Почему – двое?  Может, и больше, не видел я. А только старикан этот сел не на место водителя, а рядом.
- Вот насчёт «Мерседеса» у меня вопрос, - сказал Серёга. – На самом деле это был «Мерседес», или ты предполагаешь?
- Да что там предполагать, он остановился прямо под фонарём, а я эмблему-то и увидел.
Парень раздражённо вмял бычок в стену и потянул носом.
Дроздов протянул парню руку и хотел поблагодарить, но тут распахнулась дерматиновая дверь, обдав Дроздова запахом самогона, и на площадке, подбоченясь, в  дырявом замызганном  фартуке, появилась, очевидно, та самая Зинка.
- Это почто ты тута допросы учиняешь, а?! Нет, я тя спрашиваю: почто?! И чего пристал к человеку?! Что, ежели  судимый, так таперя и пытать можно?!
Зинка, дыша перегаром, наступала большой грудью на Серёгу.
- Вы, гражданка, пожалуйста, не мешайте проводить дознание! – смущённо произнёс Дроздов, захлопывая свою папку.
- Дознание! – бушевала тётка. – Ишь, гестаповцы, окорота  на вас нету! Я жаловаться буду, я…
- Молчать!!! – крикнул, сам того не ожидая, Дроздов. – Или ты, тётка, сейчас же замолчишь и скроешься с моих глаз, или же я зову понятых, и мы с ними находим в твоём гадюшнике  самогонный аппарат и наверняка не только его. А потом уже по обстоятельствам: то ли штраф, то ли пятнадцать суток, а то и поболе. Я ясно поясняю?
Серёга дёрнул головой и расстегнул пуговицу капюшона.
- Да ухожу я, ухожу, начальник! Так бы сразу и сказал, чего ругаться-то.
Тётка нелепо улыбнулась и скрылась за дверью.
В отделение Дроздов попал только лишь к четырём часам вечера и, подёргав ручку двери кабинета Семёнова, понял, что сегодня на работе он Сан-Саныча больше не увидит.

Пронзительная трель телефона ворвалась среди ночи, заставив Серёгу вздрогнуть и проснуться. Едва не свалившись с дивана, он опрокинул початую банку  пива и наткнулся рукой на трубку.
- Прости, Дроздов, что разбудил, не спится вот, знаешь ли…
Голос Семёнова в трубке звучал словно со дна колодца, как-то булькающе и глухо.
- Что у тебя по адресу, нарыл что-нибудь?
- Похоже, есть кое-что, - зевнул Дроздов. – Сосед снизу видел старичка, подъехавшего на «Мерседесе». Думаю, ежели что, сможет его узнать. Чудной какой-то старичок, с чемоданчиком. А на чемоданчике белый крест, как у Доктора Айболита.
- У Айболита крест был красный, Дроздов, мало тебе в детстве сказок читали. Извини, перебил… Что ещё?
- Да что же ещё? – раздражённо вздохнул Сергей. – Поднялся этот дед наверх. Правда, не факт, что к ним в квартиру. Ну а минут через десять вернулся, сел в машину и укатил.
В трубке что-то звякнуло, потом булькнуло.
- Ладно, Сергей, - просипело из трубки, - работу проделал, молодец. Не буду тебя больше мучить. Наши мастера-дактилоскописты зацепились-таки  за отпечаток на баллоне. И, похоже, что я уже знаю, как зовут твоего старичка с чемоданчиком…
Телефонный динамик опять «подарил» Дроздову звук наливающейся в стакан жидкости, затем на пару секунд стало тихо.
- Это один из «наших», - снова хрюкнуло в телефоне, - бывший КГБист – Томский Илья Лукич. Вот так-то…


… Если бы кто-нибудь из бывших сослуживцев увидел сейчас Кольку Зотова, то вряд ли его узнал. Изменился Коля Зотов, возмужал и потолстел, хотя простоватое его лицо и осталось таким же простым:  как ни пытался  он  придать своим белёсым глазкам наличие интеллекта, из этой безнадёжной затеи ничего не получилось. Да и откуда было ему взяться, этому самому интеллекту, у простого парня из российской глубинки. Что касается Колькиного «врачевательства», то и тут он голову особо не напрягал, полностью полагаясь на чудесные свойства «инопланетного» цилиндрика. То, что цилиндрик не нашего производства и даже не земного, Коля понял не сразу. Мелькнула у него было мысль о новых технологиях нашей военной промышленности, но всё же прикинув, что таких чудес на земле ещё не было и вряд ли в скором времени будет, Зотов успокоился. А когда слухи о его  чудесном «врачевании» распространились по всей Москве, желание отнести волшебный цилиндрик в какой-нибудь научный институт тоже пропало. Николай хоть и был пареньком простым и доверчивым, всё же понимал, что лишиться цилиндрика  по собственной воле может лишь идиот, которым Зотов себя, конечно же, не считал. Деньги от «врачевания» текли Кольке рекой, а от страждущих больных клиентов не было отбоя.
«Зотовская» маманя, неплохо поначалу справлявшаяся с особо настойчивыми клиентами, вскорости взвыла, так как поняла, что её физическая масса тела более не является тараном, потому как народу с каждым днём всё прибывало. На семейном совете было решено привлечь к охране целостности квартиры двух мордоворотов за приличную, естественно, оплату. Мордоворотов звали Толик и Андрей. Они честно отработали целую неделю, после чего не выдержав, очевидно, настойчивости клиентов, бесследно исчезли…
Корреспондента  одного из центральных каналов звали Светланой, и сегодня она брала интервью у Николая Зотова – новоявленного и, главное, успешного целителя, внезапно появившегося среди массы московских целителей и экстрасенсов. Коля принимал корреспондентку, сидя в новом кожаном кресле за столиком с лежавшей на нём Библией, свечами и пучками пахучих трав (маманя не поленилась и летом нарвала в ближайшей лесополосе  всякого-разного, начиная от подорожника, нераспустившейся ромашки и заканчивая неизвестными разновидностями зелёной «ботвы»).   Узнаваемые травки были измельчены до неузнаваемости и разложены по блюдечкам для большей значимости.
-… Скажите, Николай, когда у вас появился этот дар? Вернее, когда вы вдруг почувствовали, что можете лечить людей и  самое  главное, лечить так успешно?
Светлана включила диктофон и положила на столик перед Зотовым.
- Так это…ещё в армии у меня появилось… - Коля, растягивая слова, начал свой рассказ. – Дружок мой, Серёга, сильно ногу себе порвал, аж до кости. Сходил в медсанбат, там ему перевязали да йодом полили. Вот и всё лечение. А нога-то у него распухла  вскорости и разболелась…
Зотов на секунду замолчал, придумывая продолжение.
- А мне как раз ночью сон  и приснился. Говорит мне какой-то дедуля с белой бородой, нарви, мол, травки такой-то, а ещё вот такой и такой…да завари в кипятке, а потом к ране его и приложи. Проснулся я, да бегом за травой.  Нашел её, значит, заварил, ну и… Короче, вылечил я Серёгу. Нога у него с тех пор как новенькая. А я понял, что, значит, Господь мне такой дар подарил – людей лечить, значит… вот с тех самых пор и…
- Николай, но травами многие лечатся и лечились, но помогает это далеко не всем и не от всех болезней. – Корреспондентка раскраснелась и поправила воротник свитера. -  О вас же рассказывают, что вы творите просто чудеса и лечите даже неизлечимые болезни. Насколько я поняла, у вас, Николай, нет медицинского образования, и вы, так сказать, самородок, а точнее – знахарь.
Колька хмыкнул и смахнул ладонью со стеклянной столешницы несуществующие крошки.
- Называйте меня, как хотите, Света: самородок, знахарь – это всё равно. Скажу только одно, - Зотов взял со столика Библию и приложил её к груди.  - Господь мне помогает, во сне со мной говорит, да и объясняет, где какие травки и главное в какой пропорции (слово «пропорции» Зотов услышал недавно по телевизору) нужно заваривать...
Корреспондентка ещё с полчаса «мучила» Зотова  (он  в эти минуты думал лишь о вкусном обеде, заказанном из ресторана)  и пыталась узнать истину. Но длинная очередь, тянувшаяся через весь подъезд к Колиной квартире на пятом этаже,  угрожающе ворчала и, судя по всему, уже собиралась взять штурмом двери.
Наконец, журналистка откланялась, а Колина  маманя вывесила с наружной стороны двери объявление о том, что сегодня приёма больше не будет. Очередь, недовольно ворча, скоренько рассосалась, а тётка Валя – так звали мамашу -  протиснулась на кухню, чтобы разогреть сыну обед.
Зотов  поплотнее захлопнул ящик буфета, распираемый от количества денежных купюр, и отправился вслед за мамашей на кухню.
-…ты уж сам там всё догляди, - говорила тётка Валя, подавая сыночку исходившую паром тарелку украинского борща с пампушками. – Дом-то твой, ты и хозяин. Кирпича им мало! Знаю я этих шабашников, небось, пару машин на сторону пустили, а теперича не хватает им!
- Да бросьте вы, мама, знаю я всё. Мы с бригадиром обо всём договорились, у него не забалуешь, он всё видит. Да и потом, посмотрите в комод, маманя, там не на один дом хватит. - Коля Зотов отрыгнул и встал из-за стола. – Съезжу, сам посмотрю, чего там не хватает, - сказал он матери и, натянув дублёнку, спустился во двор к машине.
Вот уже две недели как Коля Зотов строил своё семейное гнёздышко - огромный  трёхэтажный коттедж в одном из подмосковных посёлков. Строил с размахом, не жалея средств, зная, что через неделю денег у него станет ещё больше. Вот не попади он тогда к этим проклятым чеченцам, ничего хорошего в его жизни не произошло бы. Ну, отслужил бы и приехал обратно к себе в свой занюханный городишко под Тулой. Кем он был бы тогда? Да никем – обыкновенным шоферюгой. С голоду, конечно же, не помер бы, но и разбогатеть вряд ли получилось. «Да…вот тебе и судьба…сначала ножом ударила, а потом деньгами одарила…».
Зотов гнал свой новенький «Фольксваген»  по кольцевой совсем не радуясь неожиданно пошедшему мартовскому снегу. Погружённый в свои нехитрые мысли, Николай не замечал не отстающей от него иномарки – старенький «Форд -скорпио» упорно «кондылял» по ухабистой просёлочной дороге вслед зотовской машине.
Новостройки в этом посёлке росли как на дрожжах и были одна причудливее другой. Особняки словно соревновались за приз по наиофигейнешней вычурности архитектуры: «у тебя колонна здесь, а я её вот где присобачу…это у тебя каминная труба такая широкая, ерунда – у меня будет ещё шире…».
Колька Зотов въехал, наконец, на свою стройплощадку и почувствовал, как радостное тепло разливается по телу: у его особнячка наконец-то появились стены!
Сегодня строителей не было, и Зотов только сейчас вспомнил о выходном дне, который выпросил на этот день бригадир. Коля вышел из машины и, не спеша осматривая всё кругом, прошёл внутрь наполовину выстроенных из красного кирпича стен.
За спиной у Зотова зашуршал строительный гравий, и он оглянулся.
Парней было трое, примерно его возраста или чуть старше. Позади них у деревянного недостроенного забора виднелся старенький «Форд-скорпио». Николай сделал шаг назад и невольно приложил ладонь к внутреннему карману дублёнки: цилиндрик был на месте и спокойно пульсировал под одеждой.
- Ты не пугайся, лекарь, не пугайся. Мы только поговорить хотим…пока.
Рыжий парень в дутой зимней куртке подкидывал в руке два тёмных металлических шарика и ловко крутил их между пальцев.
- Вы чего хотите, мужики? Поговорить можно  было и дома, записались бы на приём…
- Слышь, кудесник, тебя вроде как  Николаем звать?
Зотов утвердительно кивнул, прислушиваясь к цилиндрику под дублёнкой. Тот не подавал никаких сигналов, и Колька успокоился.
- Мы по-доброму хотим, - продолжал рыжий, - по-хорошему. Ты будешь «отстёгивать» нам по десять процентов от своей прибыли, а мы за это будем тебя «крышевать». Правильно я говорю, Прыщ?
Рыжий повернул голову к стоявшему чуть поодаль долговязому прыщавому парню в ярко-красной куртке.
- Аг-г-га, - заикаясь, ухмыльнулся тот. – Л-л-ле-леять будем и  х-х-холить.
Вся троица дружно, как по команде, заржала.
- Соглашайся, а? – подбросил один из шариков вверх рыжий  и ловко и мягко его поймал.
- Да вроде не нужна мне парни  ваша помощь, - выдохнул Зотов, расстёгивая пуговицы на дублёнке, – всегда сам справлялся.
Он спокойно улыбнулся и смело посмотрел на наглую троицу.
- Смотри-ка, Бык, - удивился рыжий, трогая за рукав ещё одного бугая, стоявшего рядом, - Брюс Ли какой нашёлся! Коля, может ты чего не понял? Мы ведь к тебе на работу не просимся, мы, если мягче сказать, настаиваем. - Рыжий улыбнулся  Зотову в ответ и засунул руку в карман.
Колька почувствовал, как  слегка завибрировал цилиндрик.
- И всё же я отказываюсь от ваших услуг, извините, пацаны! – Коля развёл руки в стороны.
- Ах ты, паскуда, ты, бляха, ещё и издеваешься?! – гаркнул тот, кого рыжий называл Быком, и Зотов, не успев моргнуть, получил сильнейший хук правой.
Вернее, так показалось Быку. Его здоровенный  кулак по привычной налаженной траектории устремился к физиономии «врачевателя», и Бык уже даже представил, как этот недоносок отлетает, возможно, с переломанной челюстью на несколько метров вглубь здания. Но…ничего подобного не произошло, а произошло что-то странное. Здоровенному «громиле» Быку показалось, что его кулак врезался в стену, а затем Быка отбросило назад, и он ударился головой о стену и больше уже не поднялся.
Прыщ шагнул было к Зотову, но, проследив за траекторией приземления Быка и его неподвижностью, передумал и дал дёру.
Жора Анашкин, тот самый, который только что настаивал на дележе прибыли Коляна Зотова, криво и нервно ухмыльнулся, и у него даже на мгновение свело лицевой нерв.
- Ага, вон оно как, значит! – неуверенно выговорил он  и полез за пазуху, откуда достал пистолет Макарова и дрожащей рукой направил его на Николая.  – Значит, не договорились мы, знахарь…значит, так тому и быть!
Анашкин нажал на курок и непроизвольно вздрогнул от грохота раздавшегося выстрела.
Зотов, улыбаясь, стоял напротив Анашкина и, кажется, даже не испугался.
Жора вновь испуганно несколько раз нажал на курок, и недостроенные стены коттеджа многократно отразили грохот пистолетных выстрелов. Патроны в обойме закончились, а Жора Анашкин с перекошенным от ужаса лицом всё щёлкал курком пистолета, не понимая, почему пули в прямом смысле отскакивают от лекаря.
- Как…ты…что… - бормотал он, рассматривая свой «Макаров».
- Забирай своего дружка, кажется, он ещё жив, и валите отсюда, ребята, пока я не рассердился!
Коля деловито застегнул дублёнку и, не обращая внимания на охреневшего Анашкина, пошёл к машине…


… Добротный кирпичный дом в Мытищах блестел оцинкованной крышей, и, судя по дымку над трубой, хозяин этого дома был на месте.
Серёга Дроздов выключил печку казённого «жигулёнка», взвёл курок своего «Макарова» и, выждав ещё пару минут, не без сожаления покинул тёплый салон неказистого авто. Если окажется, что Томский сейчас дома, рассуждал Дроздов, то это означает только одно: старик циничен и самоуверен до безрассудства. Итак,  Илья Лукич Томский, бывший сотрудник КГБ, работник  политотдела, давно уже на пенсии – и вдруг замешан в убийстве? Что-то тут не так…
Серёга  ткнул ногой  скрипнувшую калитку и через несколько секунд уже стучал в обитую дерматином дверь.
- Что вам угодно, молодой человек? – Томский открыл дверь и сверкнул стёклышками очков.
«Седенький и маленький, - подумал Дроздов, - ну какой из него убийца…». Он сунул под нос Томскому удостоверение и шагнул внутрь.
Ничего особенного, дом как дом: две комнаты и кухонька – осматривался Серёга. Комнаты, правда, довольно большие, и одна, видно, служит старику спальней: старый двустворчатый шкаф и холостяцкая металлическая кровать, рядом тумбочка. В другой, судя по всему, гостиная: сервантик эпохи популярности «Битлз», круглый стол с  толстыми дубовыми ножками и продавленный кожаный диван.
- Вы ведь Томский, Илья Лукич? – спросил, наконец, Дроздов стоявшего рядом старика.
- Ну да, я Томский, точно так, - проскрежетал он, с удивлением рассматривая Сергея. – А что случилось-то?
Старик не спеша вытирал ладони полотенчиком и совершенно спокойно смотрел в глаза Дроздову.
«Вот тебе и эксперты, мать их! – подумал Дроздов. – Стоило переться  сюда по мартовской распутице…». Он вздохнул и, немного смущаясь, попросил разрешения присесть.
- Да-да, конечно, проходите в гостиную! – засуетился Томский. – Вот сюда на диванчик и садитесь. А я тут часики ремонтирую…люблю, знаете ли, на досуге. А соседи  знают эту мою страсть, ну вот и несут
Старик бросил, наконец, полотенце на колченогий стульчик и улыбнулся.
- Может быть,  чайку? У меня, знаете ли, и самоварчик есть, я с ним лихо управляюсь, а какой чай получается, уууу…, я вам скажу, это не в городе из чайника! А веточки для растопки у меня исключительно от фруктовых деревьев, да-да!  Вот потому и чаёк получается просто чудо!
- Подождите, Илья Лукич, чаёк можно и потом, а пока  у меня к вам несколько вопросов. Разрешите, я закурю?
Томский услужливо кивнул, и  Дроздов с удовольствием закурил.
- Вот какое дело, Илья Лукич. Недавно в Москве было совершено убийство. Не обычное убийство, а с применением спецсредств.
Сергей затянулся и взглянул на Томского.
У старика не дрогнул ни один мускул на сухоньком лице, и даже наоборот, весь его вид выражал крайнюю степень заинтересованности.
- Так вот, на баллоне с  газом обнаружен отпечаток вашего пальца, - продолжил Сергей. – И мне бы очень хотелось узнать, как вы это объясните.
Томский  вздохнул и присел на другой край дивана.
- Когда-нибудь это должно было случиться, непременно должно было! – произнёс он.
- Что, что случиться? – насторожился Дроздов.
- Как – что? Да отпечаток же! – Томский улыбнулся. – Ведь я тоже когда-то служил, так сказать, в вашем ведомстве. И однажды мы разгружали ящики с этими баллонами, а один возьми да и выпади… Ну а я молодой тогда был, в будущее, так сказать, не смотрел, вот баллончик-то и поднял. И кто бы мог подумать, что однажды из этого баллончика будут уничтожены люди, а?
- А кто вам сказал, что убит не один человек? – встревожился Дроздов. – Я вам этого не говорил.
Томский осклабился, но оставался совершенно спокоен.
- Это я так, чисто гипотетически выразился, не ловите меня на слове, молодой человек! Кстати, кто вы по званию?
- Ну, лейтенант, - настороженно произнёс Сергей.
- Вот видите, а я  до майора дослужился. Но да ладно, сейчас не об этом. – Старик скрестил на груди руки. – Может всё же чайку?
- Да нет, какой  там чай. Мы вот как сделаем, гражданин Томский. Сейчас мы с вами проедем в наше отделение, и вы мне всё напишете:  так  мол и так, при разгрузке ящиков один баллон упал, ну и…
- А вы на машинке-то приехали? – спросил старик.
- Ну да, а как же, вон «жигулёнок» на той стороне улицы стоит, видите?
Томский поднялся и посмотрел в окно.
- Вижу, вижу… - загадочно произнёс он. – Ну что с вами поделаешь, подождите,  пойду оденусь.
Старик вышел в другую комнату и скрипнул дверцей шкафа.
- Я даже вспомнил, что разгружали мы эти баллоны в середине семидесятых…да, да, точно! – слышался голос Томского. – Сейчас, одну минуту, я только галоши надену.
Серёга  ухмыльнулся:  галоши…анахронизм какой-то, вот старый  пердун.
Ещё раз скрипнула дверца шкафа, и наступила тишина.
- Поторопитесь, Томский, вы что там, галошу потеряли? – крикнул Дроздов, но ответа так и не дождался.
Сергей вскочил с дивана и бросился в соседнюю комнату, предчувствуя, что ничего хорошего он там не увидит.
Томского в комнате не было. А так как на окне Дроздов увидел декоративную решётку, можно было сделать вывод, что старик  испарился, просто таки  растаял.
«Ну старый, ну…» - Серёга с горяча пнул по дверце шкафа, и та со скрипом отворилась. Но Дроздов не увидел привычной в таких местах висящей одежды. Шкаф был пуст. Серёга сунул нос в пустой шкаф и слегка надавил на заднюю стенку. Стенка легко  отошла вглубь, и Дроздов опешил от увиденного. В тусклом свете  маломощной лампы угадывался коридор, и Сергей смело шагнул в его глубину, уже видя впереди в нескольких метрах от себя ещё одну дверь. «Так вот ты куда спрятался, дурашка!». Сергей провёл рукой по лицу, снимая паутину, и подошёл к двери. Но напрасно он пробовал её открыть, дверь не поддавалась, и возникало ощущение, что она просто приделана к глухой стене.
Пока Дроздов «колдовал» над дверью, раздался странный звук, затем шорох, и Серёга, посмотрев вверх, увидел быстро спускающуюся с потолка толстую решётку. Решётка опустилась у Дроздова за спиной, отрезав, таким образом, путь назад. «Вот тебе и безобидный старичок Томский!» - вспомнил Серёга, пытаясь расшатать решётку. Толстые металлические кругляши, сваренные с поперечными уголками, были сделаны отменно, и Дроздов понял, что оказался в западне.
Чуть спереди по другую сторону решётки отъехала в сторону секция из кирпичей, и в коридорчике показался Томский, в руке у него был пистолет.
- Пожалуйста, выньте из -под мышки ваш пистолет и бросьте его ко мне, - проскрежетал старик. – Только не надо резких движений, уверяю вас, что, несмотря на мой возраст, я всё ещё хорошо стреляю. Ну же!
Дроздов плюнул: «…твою мать! Ну как мальчишку! Чувствуется рука старого чекиста».
- Ну, Томский, вы даёте!
Он вытянул из-под дублёнки пистолет и бросил его через решётку старику.
- И что, теперь убьёте меня?
- Да Бог с вами, молодой человек, ну сколько же можно грех на душу брать. Нет, не будет этого.  Да и зачем? Решётка, как вы успели заметить, крепкая, а еды и питья у вас нету. Вот всё само по себе и устроится. – Томский подошёл поближе к решётке. – Может быть, ключики от вашего авто отдадите, а?
Дроздов отрицательно покачал головой.
- Не дождётесь, Илья Лукич.
- Ну как знаете, как знаете…
- Послушайте, Томский, зачем вы всё это делаете? – спросил Сергей. – Вы же бывший «спец», тоже работали в «органах» и вдруг – убийство. Скажите, зачем?
- Как вас зовут, лейтенант? – проскрипел старик.
- Ну, Сергей…
- Так вот, Серёжа, ваши любимые «органы» ничем, кроме как значком почётного чекиста меня не одарили. Вы думаете, мне были нужны жизни всех, кого я убирал? Бог с вами, Серёжа, ничего личного! Клянусь, ничего личного! Просто за  это хорошо платят, только и всего, а мне на старости лет просто необходимы, знаете ли, витамины, углеводы, да и много чего ещё! – Старик улыбнулся, показав Дроздову  отличные импланты. – Ещё вопросы будут, Серёженька?
- Кто «заказывает музыку», Томский? – Сергей облизал пересохшие губы и посмотрел старику в глаза.
Старик вдруг рассмеялся каркающим жутким смехом и удивлённо покачал головой.
- Эко вы!...
Затем он подошёл почти вплотную к решётке.
- Хотя, почему бы и нет, - пожевал он губами. – Того,  кто «заказывает музыку», как вы изволили выразиться, зовут Хабиб. Но он русский, Серёжа, как я и вы. Русский. Но на этом всё, Серёжа, позвольте откланяться, счастливо оставаться!
Томский чопорно расшаркался и вылез из коридорчика, плотно прикрыв за собой дверцу шкафа…


За окнами «Мерседеса» мелькали новостройки Алтуфьевского микрорайона, и старик Томский завистливо впился глазами в светящиеся окна домов. Окна, за которыми жили нормальные семьи с их семейными проблемами, радостями и горестями, всем тем, чего он так и не изведал, всю жизнь прожив в одиночестве, отдавая себя целиком только работе. Деньги…  А зачем ему в его возрасте деньги, гроб дорогой купить? И так закопают, да никто потом и не вспомнит…
- Вы что-то не слушаете меня, Илья Лукич, -  услышал он голос Хабиба и услужливо тот час повернулся к  нему.
- Так, знаете ли, отвлёкся. Позавидовал на мгновенье вот им, - Томский ткнул пальцем в сторону светящихся домов.
- Да вы, Томский, смотрю, совсем расслабились.  Никак на покой собрались?  Нет уж, старик, рано нам ещё на покой, рано. Вот забабахаем с вами ещё одно дельце, а там и подумаем о покое. Ведь если вдуматься, то мы с вами – кто? Мы с вами – целители, можно даже сказать – лекари: уничтожаем всякую шушеру,  излечивая  таким образом наше больное государство. Да, порой «под раздачу» попадают и невиновные, случайные люди. Но что поделаешь, без издержек в нашей работе нельзя, никак не получается…  Вы мне лучше расскажите, как это вы, матёрый агент, могли «расколоться», и теперь я должен везти вас на другую квартиру.
- И кто же мог подумать, что отпечаток, оставленный  на баллоне с газом в семидесятых, сыграет со мной такую злую шутку, - хмыкнул Томский. – И ведь самое удивительное, что вы, Хабиб, дали мне для использования именно этот баллон. Вот такие мелочи всё и решают, - пожевал старик губами.
- Это не мелочи, Илья Лукич, совсем не мелочи. Кто вам мешал протереть баллон уже после, как вы его поставили в квартире? – зло спросил Хабиб.
- Позвольте, но я ведь работал в перчатках и никак не мог предположить, что…
«Мерседес» наконец плавно остановился возле одного из домов.
- Вот мы и приехали, господин Томский, - улыбнулся Хабиб. – Это одна из моих конспиративных квартир, тут вас никто не найдёт. Отсидитесь пару недель, а там будет видно. И потом, вы уверены, Илья Лукич, что тот «следак», блокированный у вас в погребе, не выберется на свободу?
- Каким же образом, дорогой  Хабиб?  Ежели только через решётку просочится. Нет, насчёт этого я не волнуюсь.
Они вышли из машины и, оглянувшись по сторонам, поспешили к подъезду.
- Мы сейчас с вами, Илья Лукич, поднимемся на последний этаж  и на чердак, а там по крыше выйдем к другому подъезду.
Хабиб вежливо пропустил Томского в лифт и зашёл следом.
- Право, вы меня удивляете, - проскрипел старик. – Ну к чему такая конспирация?
- Ничего, ничего, Томский, я знаю, что делаю. Поверьте моему опыту, так будет лучше.  – Хабиб усмехнулся и нажал кнопку.
На крыше «многоэтажки» Томский запахнул покрепче воротник своего пальтишки  и, щурясь от холодного мартовского ветра, посмотрел на Хабиба.
- Ведите уже, начальник, - ехидно произнёс он.
- Идите сюда, Илья Лукич, – позвал его Хабиб, - посмотрите-ка вон туда! - Он подошёл к самому краю крыши, и, когда старик оказался рядом, приобнял его за плечи. – Вон там, видите?
- Ничего не вижу, ровным счётом ничего! – всматривался в темноту Томский.
- Вот и я не вижу смысла продолжать наше сотрудничество. Прощайте, Илья Лукич!...
Хабиб быстро схватил ошарашенного услышанным Томского за воротник пальто и рванул его вперёд.
Где-то внизу оборвался ужасный крик старика. А Хабиб, никуда не торопясь, спустился по чердачной лестнице к лифту…


… Макс выглядел сегодня усталым, и Ольга  только сейчас заметила глубокие гусиные лапки в уголках его  глаз.
Они сидели в ординаторской и пили приятно пахнущий заваренный Ольгой кофе.
- Что с тобой, Максим, тебя что-то тревожит?
Она поставила чашку на стол и, присев к Нестерову поближе, положила руку ему на плечо.
- Просто немного устал. Погода, наверное, действует: и не зима уже вроде, но и на весну что-то мало похоже. – Макс закурил и посмотрел на Ольгу. – Совсем забыл тебе сказать, - он грустно улыбнулся, - я ушёл от Надежды и теперь живу на квартире, съёмной квартире. Так что можешь прийти ко мне в гости, ты ведь этого так хотела…
- Так ведь мы с тобой только и встречались на съёмных квартирах, уже и не помню, сколько их было. Неужели ты не понял, что я хотела просто жить с тобой под одной крышей? Поэтому для меня нет никакой разницы, где будет находиться эта «крыша», лишь бы это была та «крыша», где мы были бы с тобой вместе, и тебе не нужно было убегать среди ночи к своей жене.
- Как и всегда ты всё преувеличиваешь! – Макс потёрся носом об Ольгину щёку и чмокнул её в губы. – Теперь-то тебя что не устраивает? Или ты не слышала, что я ушёл от Надежды? –  Нестеров  усмехнулся. -  У тебя появился шанс, что я не уйду больше. По крайней мере, среди ночи.
- Ах это у меня появился шанс? – изумлённо улыбнулась Ольга. – А не слишком ли много вы о себе возомнили, Максим Леонидович? Тоже мне, новости! Ха! – Она вскочила с диванчика. – Собиралась прийти уже сегодня, но теперь передумала. – Ольга гордо направилась к двери. – Но шанс вымолить у меня прощение у вас остаётся, и как можно оригинальнее!
Она показала Максу язык и скрылась за дверью.
Нестеров вяло улыбнулся в ответ и снова закурил. «Знала бы ты,  Оля, что нет уже того Макса Нестерова, кончился Макс». После того, как его – талантливого хирурга – перевели в отделение реанимации, что-то надломилось в нём и надломилось навсегда. И надлом этот только лишь прогрессирует с каждым днём. Сталкиваясь в клинике с бывшими друзьями-хирургами, ему становилось не по себе и хотелось скорее уйти от вопросов и расспросов. Он завидовал им чёрной нехорошей завистью, понимая, видно, что никогда уже не возьмёт в руки скальпель. Хирург Нестеров кончился, и кончился навсегда. Тогда, с этой девушкой, нельзя было иначе. Ранение её было слишком серьёзным, и, в сущности, она могла умереть под ножом любого другого. Но не повезло ему. «А зачем, зачем ты полезла в  эту Чечню?! Тоже мне, снайперша!». Он вдруг как наяву увидел снова её зелёные, наполненные ужасом глаза, и вздрогнул от ощущения её присутствия прямо здесь, рядом с ним… Ничего, ничего, осталось совсем немного, и он уедет, уедет далеко отсюда, с Ольгой или без неё…
- Ты ещё здесь, Максим? – открыла дверь Ольга. – Идём же скорее, девушку привезли, открытая черепно-мозговая…по-моему, ДТП.
Макс вскочил с дивана, поймав себя на мысли, что ему хочется помочь этой разбившейся в аварии девушке. Как жаль, что он не нейрохирург! Застёгивая на ходу халат, успел вспомнить, что он давно уже и не хирург вовсе, и с этим теперь ничего уже нельзя поделать…


… Лишь на следующее утро в домике Томского появилась опергруппа, по крайней мере, Серёга надеялся, что это действительно они. Ему были слышны шаги, и в комнате что-то то и дело двигали.  Но сколько он ни кричал и ни звал на помощь, его никто не слышал.
Через пару часов в домике старика наступила зловещая тишина, и Дроздов понял, что он, по всей видимости, конкретно влип. Ситуация вышла из-под контроля, и он сам был в этом виноват. «Мобильник» едва мерцал в темноте тусклым светом, и зарядка аккумулятора стремительно приближалась к нулю. Сколько ни пробовал он звонить, ничего из этого не получалось: то ли стены этого бункера были слишком толстыми, то ли Томский «постарался» и установил где-то в доме «глушилку» мобильной сети. Так или иначе, но «мобильник» вскоре, моргнув на прощание ярче обычного, окончательно отключился.
Серёга прыгал в своей клетке, пытаясь согреться, ощущая себя белкой в колесе, и мысленно ругал себя за то, что не взял никого из ребят, положившись на собственный опыт и возраст старика Томского. Уже совсем обессиленный, Дроздов опустился на корточки и прислонился спиной к холодной бетонной стене. Ощущение безысходности не пугало, а скорее злило его. Как мог он, опытный сыщик, так нелепо попасться в ловушку и проиграть какому-то старику! Ах, Томский, Томский, старая ты сволочь…
Мимо Дроздова проплывали серые плотные образы, и он, напрягая зрение, пытался их распознать. Ну надо же, это ведь Машка! И зачем она забралась так высоко на эту железную лестницу?
- Слезай, слышишь?! Немедленно слезай!... – беззвучно кричал Машке Дроздов.
Он вскрикнул и…проснулся, бессознательно ударив рукой по решётке. Надо что-то делать, надо бороться за свою жизнь, хотя бы ради Машки!
Где-то в кармане его куртки лежала зажигалка, он точно помнил это. Серёга суетливо обшарил свои карманы и обрадованно выдохнул: зажигалка была на месте. Посветив вниз, у основания решётки увидел небольшой, сантиметров пяти, зазор и, просунув обе кисти под решётку, кряхтя, потянул её вверх. Решётка нехотя, со скрипом поддалась, и Серёге удалось приподнять её совсем немного над земляным полом. Дальше, как бы он ни старался и ни кряхтел, металлическая «зараза» не сдвигалась ни на сантиметр. Чертыхаясь, Дроздов пробовал копать промёрзшую землю зажигалкой, но лишь расковырял небольшую лунку, после чего зажигалка развалилась на пластиковые фрагменты. Выбросив из головы сожаление о недавно купленном «мобильнике», Сергей снял с него крышку и принялся копать под решёткой. Получалось лучше, чем зажигалкой, но вскоре пластиковая крышка лопнула пополам, и Дроздов, проклиная старика Томского, принялся копать самим телефоном, чувствуя, как болят и кровоточат ногти на пальцах.
Сколько времени продолжалась эта мука, Дроздов уже не понимал, Но теряя последние силы, продолжал копать. И когда, наконец,  ямка под решёткой показалась ему наощупь достаточно глубокой, полез под  железяку.
Стальная безжалостная конструкция не хотела выпускать его наружу, хотя яма и казалась ему достаточно просторной. Чертыхаясь, Дроздов разделся догола и только тогда, жутко матерясь, протиснулся под решёткой.
Несколько минут он лежал на ледяной земле, не чувствуя её холода, лишь глубоко и часто дышал, ещё не веря, что всё позади. Внезапно стала возвращаться боль. Болели исцарапанные в кровь бока и изодранные до мяса пальцы, на которых ещё недавно были ногти.
Шатаясь от усталости, он подошёл к узкой нише, за которой угадывалась наощупь фанерная стенка шкафа, и с силой треснул её ногой, тут же протискиваясь внутрь, чувствуя, как сверху на него падают какие-то шмотки. От мощного удара кулаком отлетела в сторону наружная дверца, и Дроздов, голый и грязный, щурясь от яркого света, вывалился из внутренностей фанерного ящика.

В уютной и такой тёплой светлой кухоньке Сан-Саныча Дроздову  было  так хорошо, что он глупо улыбался, едва ковыряя вилкой в тарелке с макаронами по-флотски.
- Ты давай, давай ешь! – ворчал Сан-Саныч, нарезая ножом толстые ломти колбасы. – Посмотри, на кого стал похож, и это за какие-то три дня! Задал ты нам задачку, Серёга, парни ведь с ног сбились, тебя разыскивая. Какого чёрта тебя понесло к  Томскому без прикрытия? Понадеялся, что от старика тебе никакого ущерба не будет? Ну и как?
Сергей улыбнулся, неловко ухватил перевязанными бинтами ладонями рюмку водки и опрокинул её себе в рот.  Он вспомнил тот момент, когда падая на пол из шкафа, увидел сидевшего за столом Сан-Саныча, его глаза и открытый от удивления рот. Дроздова разобрал вдруг смех, и он захохотал, щурясь от боли в спине.
Пока он хохотал, Семёнов удивлённо, не моргая, смотрел на него, откровенно не понимая, что же смешного нашёл его подопечный в сложившейся ситуации.
- Вот тебе смешно, а мне, знаешь ли, было не до смеха, когда ты словно испарился, исчез и всё тут!
Сан-Саныч всё же не удержался и тоже и тоже, очевидно, вспомнив  жуткую картину вываливающегося из шкафа голого Дроздова, добродушно рассмеялся.
- Кстати, мой голый друг, - произнёс, улыбаясь, Семёнов, - вчера в районе Алтуфьево был найден мёртвым наш старичок Томский. Упал с «высотки». А может, и не сам упал, может быть, помогли. И концы, как говорится, в воду. Вот так-то…
Серёга Дроздов, укутанный в махровый халат Сан-Саныча, раскраснелся от выпитой водки, и его, наконец, перестало трясти.
- И всё же старичок мне успел кое-что сказать, - прошептал Дроздов. – Не думал, видно, что я останусь жив, вот и проговорился
- Ну-ка, ну-ка, заинтересовался Семёнов.
- В общем, уже там, в подвале, куда он меня хитро заманил, я спросил  Томского, кто же заказывает музыку. Ну а старик и расслабился, Хабиб, говорит, заказывает…
- Хабиб? – переспросил Сан-Саныч. – Где-то я уже слышал это имечко, где-то слышал… Ладненько, значится так, друг мой ситный, он же и голый, даю тебе пару дней отпуска, отлежишься, отоспишься. А я пока «фээсбэшников» потревожу насчёт этого Хабиба, глядишь, что-то и прояснится… Давай-ка, собирайся, отвезу тебя домой, мне тоже, знаешь ли, одному побыть  не мешает, подумать, прикинуть.
- «Жигулёнок» мой нашли? – вспомнил вдруг Дроздов.
- А-а, «жигулёнок»…– рассеянно переспросил Сан-Саныч,-  ищут, Серёга, ищут. Ножками пока походишь, говорят, полезно. Ну что, поехали, что ли?..


… Только сейчас Борис Астахов вновь вспомнил свой сегодняшний нелепый и жуткий сон. На работе целый день, конечно же, было не до этого, а вот сейчас, простаивая около получаса в пробке, этот сон опять всплыл откуда-то из подсознания.
…Они с Диной бежали от какого-то страшного человека. Бежали по тёмному ночному городу и никак не могли убежать. Он снова и снова догонял их, пока, наконец, не загнал в тупик узких каменных улочек какого-то южного городка. Борис прикрыл собой испуганную Дину, а человек в капюшоне подходил всё ближе, пока не оказался совсем рядом. Он снял, наконец, свой капюшон, и Астахов увидел его светловолосую голову и такие знакомые глаза…  А потом он вложил свой пистолет в руки Астахова и кивнул головой в сторону Дины…
Даже сейчас Бориса прошиб холодный пот от осознания того, что и во сне он не мог такого сделать, но всё же сделал.
… Астахов стал стрелять в Дину, и она болезненно вскрикивала от каждого его выстрела, но никак не умирала. Это продолжалось долго, и, наконец, он проснулся от собственного крика. Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, испуганно обнял крепко спящую Дину…
Можайка, наконец-то, поехала, и Борис облегчённо вздохнул, прогоняя прочь остатки воспоминаний.
У ближайшего светофора напротив него совсем рядом остановился чёрный «Мерседес», и в полуоткрытое тонированное окно Астахов вдруг увидел знакомые черты лица сидевшего за рулём человека. Словно кто-то отключил блокировку в его голове, и  он  вспомнил, вспомнил, где и когда  видел это лицо, эти светлые локоны.
…Тот бой, был совершенно  неожиданным  для  чеченцев, но несмотря на это, они яростно сопротивлялись, и в какой-то момент остатки российской роты перешли в рукопашную с боевиками. Заколов ножом  очередного  чеченца, Астахов вдруг увидел бегущего прямо на него с кинжалом в руках светловолосого парня. Ну а потом, прежде чем  он  услышал звуки выстрелов, что-то сильно толкнуло его в грудь, прожигая невыносимой болью лёгкие. Очнулся  Борис  лишь в госпитале, и за те несколько секунд, когда к нему вернулось сознание,  увидел вдруг  склонившегося над ним того белокурого парня с перевязанным предплечьем. Затем снова его поглотила темнота. А потом был другой госпиталь, где он постепенно начал приходить в себя…
Да, несомненно, в «Мерседесе» сейчас был именно этот белокурый. Перед тем, как зажёгся зелёный свет светофора, парень повернул голову и встретился глазами с Астаховым. Кажется, он тоже узнал Бориса, и его голубые глаза прищурились на мгновение, а затем чёрный «Мерседес» рванул с места и стал быстро удаляться.
Гнаться за «Мерседесом» не имело смысла, слишком неравными были силы движков, но Борис уже знал, куда ему ехать, да и номер машины белобрысого он запомнил. Сейчас он заедет домой, а потом непременно нужно будет ехать в прокуратуру.
Когда до дома Астахову оставалось проехать пару кварталов, из проулка прямо в бок его «Фольксвагену» вылетел тот самый «мерс». От мощного удара  бампера машина Астахова отлетела к чугунной ограде сквера и, печально взвыв напоследок мотором, заглохла. Из полуоткрытого окна «Мерседеса» показалась рука с пистолетом, и в заблокированного в машине Бориса полетели пули…


… -…да-да, Игорь Ксенофонтович, я всё понял, я тоже так думаю. По-моему, игра слишком затянулась, и, к сожалению, ферзем надо пожертвовать… Всего хорошего, Игорь Ксенофонтович, всего хорошего.
Полковник Федулов положил на рычаг телефонную трубку и брезгливо отодвинул от себя полную окурков пепельницу.
Последний его разговор с Хабибом был несколько дней назад, и он доходчиво дал ему понять, что он оставил слишком много следов, и лучше всего в его ситуации свалить по-тихому из страны. Прокуратура уже сделала им запрос на Хабиба, и он, Федулов, обещал ответить как можно быстрее, сославшись на неразбериху в документах и рапортах. Неужели они и вправду поверили, что в их ведомстве возможна неразбериха и потеря документов? Как бы то ни было, но Хабиб был очень дерзок в разговоре с ним. Он был согласен уехать из страны, но при этом озвучил такую денежную компенсацию, что Федулов крякнул от возмущения и бросил трубку.
В принципе, ничего ужасного не произошло, такое уже бывало и бывало не раз. Жаль, конечно, терять такого профессионала, как Хабиб, но он уже сыгранная, как говорится, битая карта. Зарвался Хабиб, зарвался. Завалил Москву трупами. Тоже мне, тайный агент! Федулов зло чиркнул спичкой  и прикурил новую сигарету. Конечно, можно было бы и не выносить сор из избы, как говорится, и ничего бы прокуратура не доказала, но генералу виднее, оттого и позвонил с самого утра Федулову.
«Ах, Хабиб, Хабиб!» -  тяжело вздохнул полковник.  Столько работы ещё впереди, интересной, можно сказать – творческой – работы.  Чечня уже, можно считать, пройденный этап, впереди Абхазия, Грузия, Украина…  Да  и мало ли что ещё впереди…
Сегодня понедельник… Федулов посмотрел на висевший на стене календарь. А Хабибу он назначил встречу на четверг. Это будет их последняя встреча в этом кабинете. Пожалуй,  всё можно закончить именно здесь. А уж способов умерщвления он – полковник -  знает не меньше, чем Хабиб. Можно будет, например, угостить его чаем, фирменным федуловским чаем… Хабиб любит чай, и полковник не раз уже его угощал приятным напитком   из смеси разных трав и других добавок. Так что в четверг всё и решится. Не нужно спешить и пороть горячку. Следить за перемещениями Хабиба, конечно же, нужно, но не более того. Всё должно произойти тихо и мирно.
Федулов снял трубку внутреннего телефона и не спеша набрал номер…


                ХАБИБ

…Колёса «Мерседеса» с хрустом перемалывали мартовский  тонкий ледок, сковавший к вечеру многочисленные лужицы, и машина, наконец, остановилась. Там за поворотом в проулочке угадывался под красной черепичной крышей домик старика Томского. Домик старика Тыквы… Хабиб вдруг вспомнил свою любимую сказку о приключениях  Чипполино. Это была, пожалуй, первая его книжка, которую он прочитал самостоятельно и после прочтения которой, он, тогда ещё первоклассник семи лет отроду, твёрдо решил помогать людям и бороться за справедливость точно так же, как и его любимый герой Чипполино…
Хабиб стянул с рук тонкие лайковые перчатки и прикоснулся пальцами к сенсорной панели мультимедийного приёмника. В салоне дорогого авто зазвучала негромко труба Луи Армстронга. Хабиб давно уже отдавал предпочтение джазу и считал эту музыку вечной и единственно достойной к существованию.
«Чипполино…»  - вдруг вспомнил опять он. Когда ему было почти восемь лет, мать получила телеграмму о смерти отца, его отца, и мир, до этого дня такой солнечный, искрящийся на морозе золотистыми звёздочками, стал серым и безжизненным в одночасье, словно кто-то смыл  влажной  кисточкой нежный и ещё не окрепший акварельный рисунок на листке бумаги. Он видел, как плачет старшая сестра, свернувшись в клубок на продавленном диване, но так и не смог выдавить из себя ни слезинки. Его слёзы, казалось, замёрзли в глубине его худенького тела, так  и не сумев  выбраться наружу. Понимая, что жизнь будет продолжаться и после смерти отца, он в то же время осознал, что никогда уже она не будет цельной и яркой, вспомнив о разбитом им когда-то фарфоровом чайном заварнике. После падения со стола у заварника откололся носик, и он уже не представлял никакого интереса для окружающих…
«Пускай побольше завечереет, - подумал Хабиб, - к домику лучше подойти незамеченным.  Сыщика-то, поди, уже давно крысы обглодали, хорошо бы, если так…»  Эх, Илья Лукич, жалко  тебя, старого недотёпу, да ничего уже не поделаешь. Хотя, твоя смерть ничего уже не решала: полковник Федулов ясно дал ему понять, что пора сматывать удочки. Ха, спохватился! И так ясно, что финал неизбежен. Нет, товарищи фээсбэшники, вы сначала заплатите своему верному агенту для безбедного его существования ТАМ, а потом видно будет… Старик Тыква, правдолюб Чипполино… Утопические сказочные кретины! Какая справедливость, какое равенство?! В этом безумном мире нет места порядочности, он понял это ещё в школе, после того, как его, совсем тогда ещё худенького мальчишку-восьмиклассника жестоко избили, избили из-за какой-то ерунды, о которой он сейчас не мог и вспомнить. Прыщавую физиономию двоечника и отпетого хулигана Кондрашова Хабиб запомнил навсегда: ведь это он натравил тогда на него старшеклассников. С другой стороны именно та драка, а вернее, его избиение, и послужило поводом прийти в секцию бокса, где Хабиб, зарабатывая синяки и шишки, упорно постигал этот мужественный вид спорта. С Кондрашовым он встретился лишь через несколько лет, когда уже учился на втором курсе одного из московских ВУЗов… Осенний промокший скверик был полон жёлтой листвы и рухнувших надежд. Он тогда разругался с девушкой, которую, как ему показалось, уже полюбил. Грустно уставившись на листву под ногами, он сидел на лавочке, когда вдруг услышал знакомый голос:
- Слышь, зёма,  закурить-то дай…
Это был Кондрашов. Он поначалу не узнал в возмужавшем и мускулистом парне Хабиба, а узнав, радостно ощерился жёлтыми, прокуренными зубами.
- Опаньки, кого я вижу! – прогундосил он. – Собственной персоной!
Кондрашов привычным, ещё школьным жестом попытался сильно хлопнуть рукой его по плечу, но, к своему удивлению, промахнулся и чуть не упал на лавочку.
- Смотри-ка,  задохлик стал ловок! – процедил сквозь зубы Кондрашов. -  Вот это удача, что я тебя встретил! – Он уселся на лавку рядом с Хабибом. – Слышь, одноклассник, одолжи на пузырь по старой памяти, а то я сегодня ну совсем на мели.
Первым же профессионально поставленным ударом Хабиб послал Кандрашова в нокаут, а потом долго и с наслаждением бил его ногами. К счастью Хабиба, в скверике больше никого не было, и, оставив бывшего одноклассника, в беспамятстве лежащего около лавочки, словно кучу  грязного тряпья, спокойно удалился.
Их следующая встреча состоялась через год в том же самом скверике. Помятая синюшная особа тащила инвалидную коляску, в которой сидел…Кондрашов. Он безвольно тряс головой и пускал слюни, даже не взглянув на шедшего мимо Хабиба. Был ли Хабиб рад, глядя на ставшего инвалидом Кондрашова? Да, был! Чувство гордости за справедливый наступивший финал для ублюдка Кондрашова было самым лучшим из доселе испытанного им. Это ощущение стало в дальнейшем сильнее любого оргазма. И потом, в Чечне, перерезая горло очередного солдатика, он тоже испытывал подобное…
Хлопнула  чуть слышно дверца «Мерседеса», и Хабиб бесшумной тенью заскользил по переулку.
На двери домика Томского белела бумажка с печатью прокуратуры, а это значило, что внутри его никто не ждёт. Он смело сорвал печать и открыл скрипнувшую дверь. Освещая себе дорогу узким лучом  мощного фонарика, нашёл шкаф и брезгливо выкинул из него пропахшие нафталином рубашки и костюмы Томского. Сдвинул в сторону внутреннюю дверцу шкафа.
Он ожидал почувствовать удушливый смрадный запах объеденного крысами трупа, но лишь уловил запах старой пыли и земли. Хабиб залез внутрь и посветил фонариком. Ах, Томский, Томский, сбежал твой сыщик! И, судя по засохшим комкам земли, сбежал уже несколько дней, как. Теперь понятно, откуда у прокуратуры появились сведения о нём. Старая сволочь Илья Лукич наверняка проболтался горе-сыщику, думая, что тот никогда уже отсюда не выберется! Хабиб почувствовал, что впервые за несколько лет он разволновался, и всему виной эта нелепая ошибка старика Томского.
Он нажал на едва видимую в кирпичной кладке кнопку, и блок фальш-стены отъехал в сторону. В маленькой комнатке автоматически зажглась лампочка под потолком, и Хабиб увидел знакомую дорожную сумку с тротилом. Он вспомнил, как в последнем бою у села Гехи-Чу незаметно для боевиков выстрелил в главаря Ахмеда Гацаева. И ещё вспомнил глаза того лейтенантика, которого не успел «завалить» там,  но удачно пристрелил вчера у Патриарших, спровоцировав аварию. За Гацаева фээсбэшники обещали заплатить щедро, но не заплатили ничего. А теперь предлагают ему смыться за кордон по-хорошему. А деньги, господа, где же его деньги?! Он озвучил сумму по телефону полковнику Федулову. Подумаешь, какие-то десять «лимонов» баксов! Так эта гнида наорал на него.  «…ты сошёл с ума, Хабиб...не тебе сейчас диктовать условия…короче, в четверг у меня в кабинете!...» - кричал Федулов. До четверга, товарищ полковник, ещё много воды утечёт! Судя по всему, не в планах фээсбэшников сливать о нём информацию прокуратуре, а иначе уже вчера его тихо и без шума взяли бы прямо на работе. Так что время до четверга ещё есть, и нужно избавиться от хвостов, а заодно приготовить «отходную».
Хабиб поднял сумку с тротилом и пролез через шкаф в комнату…


…Астахов пришёл в себя и с трудом поднял тяжёлые опухшие веки. Одновременно с сознанием вернулась и боль. Жутко болело, казалось, всё тело, а особенно правая часть грудины, плечо и голова. Высоко под потолком Борис увидел белый, засиженный мухами, плафон и снова полетел в темноту…
Очередное осознание реальности пришло через пару часов, и уже не сложно было понять, что он находится в больничной палате, и кроме засиженного мухами плафона рядом с ним прямо у кровати светится кнопками оборудование, от которого к его телу тянутся всевозможные трубки и датчики.
Астахов с трудом поднял руку, чтобы почесать нос и уткнулся ею в бинты, которыми была обвязана его голова. Лишь глаза и рот были лишены белых повязок, но Борис ощущал вкус крови и, заставив двинуться непослушный язык, понял, что нижних боковых зубов у него больше нет. Вместо них с правой стороны зияла большая кровоточащая рана.
Он закрыл на минутку глаза. Но услыхав звук открывшейся двери, снова поднял неподъёмные веки.
У его кровати стояла женская фигурка в голубом халате и такой же голубой шапочке. Это была его Дина.
- Ди…Ди… - неслышно шептал Борис.
А она наклонилась к нему поближе и странно, равнодушно смотрела, не понимая, что он хочет ей сказать.
- Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь! – услышал, наконец, Астахов. – Вам не нужно пытаться говорить, вы ещё слишком слабы.
«Обалдеть!» - подумал он. Дина называет его на «вы» и как будто бы чужая…
- Разве…вы…не Дина? – еле шевеля губами, прошептал он. – Где я…и почему… не могу говорить?
Девушка наклонилась к его лицу.
- Нет-нет, я не Дина. Меня зовут Ольга, я врач. А говорить вы не можете, потому что одна из пуль попала вам в шею и немного повредила связки. Вообще вам очень повезло: из вас вытащили пять пуль, и, к счастью, ни одна из них не задела жизненно важные органы. Поэтому, не волнуйтесь, вы обязательно поправитесь.
Астахов, наконец, вспомнил лицо того русского «чеченца», о котором так много говорили там, на войне, и вспомнил их последнюю встречу: это перекошенное от злости лицо и руку с пистолетом…
- Я…должен рассказать…вам… - обессиленно прошептал Борис, - я…
- Нет-нет, не сейчас! – засуетилась врачиха. – У вас ещё будет масса времени, вот тогда всё и расскажете. А сейчас вам нужно поспать.
Выйдя в длинный коридор отделения, Ольга столкнулась с бредущим, словно в прострации, Максом и схватила его за рукав халата.
- Ну наконец-то! – устало выдохнула она. – Пока ты был в отгулах, к нам привезли парня, так на нём живого места не было, веришь… Пять пуль вытащили! Но ничего, организм крепкий оказался. Но главное, у него на теле уже были старые ранения, представляешь?
Нестеров, словно очнувшись, поднял, наконец, глаза и посмотрел на Ольгу.
- А откуда привезли, говоришь? – встревожено  спросил он.
- Да вроде недалеко от Патриарших, сказали, рядом со сквером.
- Пойдём-ка, взгляну на этого долгожителя! – Макс усмехнулся и взял Ольгу за локоть.
Астахов, успевший задремать, почувствовал вдруг чьё-то присутствие у его постели и открыл глаза.
Макс наклонился над ним, внимательно глядя на его перебинтованное лицо, и Борис вздрогнул, словно от укола.
- Поздравляю, счастливчик! – У Макса дёрнулась щека. – Столько пуль, и все мимо… Повезло тебе, парень, с  твоим киллером, везунчик! – добавил Макс. – Это ж надо! - покачал он головой. – Ну что, тут всё ясно, ещё недельку и можно будет перевести в палату, как ты считаешь, Ольга Николаевна? - Нестеров странно посмотрел на Ольгу и расстегнул ворот рубашки. – Я жду тебя в ординаторской. Могу отвезти домой, если хочешь, - добавил он и вышел из бокса.
Астахов, как только мог двигая израненное тело, превозмогая боль, заворочался на кровати,  и Ольга, что-то записывающая в журнал, поспешила к нему. Борис дал ей понять, чтобы она наклонилась к нему поближе. И как только она это сделала, зашептал что-то, напрягая связки.

- Как там наш раненый? Аппаратура, надеюсь, в норме? – спросил Макс у зашедшей в ординаторскую Ольги. – Да-а, ведь это ж надо – столько пуль и практически все мимо. – Он чиркнул спичкой, прикуривая новую сигарету.
Ольга присела на край дивана и, странно глядя на Нестерова, произнесла:
- Бедный парень… Очевидно, ранения сделали своё дело. Ты знаешь, что он мне сказал только что?
- И что же тебе сказал наш недобитый герой? – торопливо отозвался Макс.
Ольга нервно усмехнулась.
- Он настаивал, чтобы я немедленно вызвала полицию, так как ты - будто бы чеченский шпион, убийца и предатель! – Она нервно усмехнулась. – Нет, ну это надо такое придумать!
- А нет ничего удивительного. – Макс выпустил изо рта струйку дыма. – Я посмотрел записи в журнале, а там ясно написано, что одна из пуль по касательной задела голову, другая – угодила в челюсть, вот у него «крышу»-то и сносит. Ладно, поехали, отвезу тебя, рабочий день час назад как кончился…
- У тебя новая машина, - заметила Ольга, подходя вслед за Максом к чёрному «Мерседесу». – Класс! – улыбнулась она.
- Да вот, купил по случаю у старого приятеля. Что, вправду нравится?
Нестеров  услужливо открыл переднюю дверцу и усадил Ольгу.
Он включил двигатель и взглянул на неё.
- Мне нужно серьёзно  поговорить с тобой, просто необходимо поговорить. И поэтому мы сейчас поедем ко мне на дачу, если ты не возражаешь, конечно.
Ольга чуть улыбнулась и качнула головой.
- Нет, я не возражаю. Сто лет не была у тебя на даче.
Она положила руку к нему на плечо и нежно прикоснулась к светлому локону волос.

Старая отцовская дача казалась снаружи совершенно заброшенной и обветшалой, а деревянный забор, окружавший её, местами уже порос мхом. Но Ольга, уже когда-то бывавшая здесь, знала этот обман, так как внутри дом был очень уютным, хотя давно уже ему требовалась умелая женская рука.
Нестеров пытался разжечь камин, присев возле него на корточки, но отсыревшая за зиму щепа никак не хотела загораться. Наконец, его упорство было вознаграждено, и по широкой комнате заструился сизый, вкусно пахнущий дымок.
- Так о чём же ты хотел поговорить со мною, Макс?
Ольга произнесла это чуть насмешливо, словно зная, наверное, о том, что он хочет ей сказать. Она сидела на старом кожаном диване, поставленном давным-давно прямо посередине гостиной, и разгоревшийся, наконец, огонь в камине играл своими бликами на её лице.
- Неужели, ты всё-таки решился развестись со своей женой и…
- Нет у меня никакой жены, Оля. Нет, и никогда не было, - прервал её Макс.
Он достал из заскрипевшего буфета бутылку коньяка и два маленьких стеклянных стаканчика.
- Сейчас мы с тобой выпьем, и я всё тебе расскажу, - произнёс Нестеров, повернувшись к ошарашенной девушке.
- Я не совсем понимаю последнее время твои шутки, Макс. Это что, сейчас так модно, что ли? Ты смеёшься надо мной!
Ольга с недоумением смотрела на Нестерова, пытаясь понять, что происходит.
- Я не обманывал тебя, поверь. Просто так было нужно. Я не мог, не имел права сказать тебе тогда…
- Сказать – о чём? – торопливо отозвалась Ольга.
- Когда-то давным-давно я доверился нашему  дорогому  государству и сделал для него очень многое…
Макс налил коньяка и, залпом опрокинув стаканчик, почувствовал, как приятно потеплело в животе.
- Уже несколько лет я живу двойной жизнью: выполняю задания нашей любимой страны. Я – завербованный агент органов, дорогая Оля. Агент по имени Хабиб… Я не буду рассказывать обо всех операциях, в которых я участвовал, поверь, их очень много. И если бы ты знала, если бы ты только знала!... – Нестеров дёрнул щекой. -  Мне приходилось убивать, Оля. Мне приходилось делать вещи, которые я делать не хотел, но так было нужно, нужно было им… Так было нужно… Ты ведь помнишь ту раненую девушку, которая умерла у меня на операционном столе? Она попала к нам из чеченского плена… - Макс помолчал. -  И она узнала меня. Она видела меня у боевиков, она могла меня рассекретить, и я…
- И ты её убил!!! Убил прямо на операционном столе, ведь так, Макс?! – Ольга прожигала его взглядом. – Как же ты мог, как ты мог?!
- Да!!! – закричал, смеясь, Нестеров. – Вот такой я безжалостный убийца Хабиб! А как бы ты хотела? Ты думаешь, «они» бы замолвили за меня слово? – сквозь зубы процедил он. – Ха! Уверяю тебя,  этого бы не произошло, не произошло никогда! Они бы открестились от меня, им неинтересно себя компрометировать. Кто я для них? Разменная монета, просто разменная монета, и не более того…
- Значит, этот израненный парень сказал мне правду? Значит, он тоже узнал тебя? – Ольга подняла измученные глаза и взглянула на Макса.
- Да, правда. Он тоже меня узнал, и я не хочу его убивать, но так нужно. Так нужно. И он умрёт, Ольга. Жалко, что не умер сразу.
- Почему ты не отказался от этой работы у «них»? Почему?! – крикнула она.
- Сначала просто боялся, а потом это зашло слишком далеко, и я запутался. Совсем запутался.
Нестеров неспешно закурил, и Ольга заметила вдруг, что этот любимый когда-то ею парень совсем не волнуется, у него не дрожат пальцы, и лицо его совершенно спокойно.
- Значит, завтра ты убьёшь этого парня, чтобы избавиться ещё от одного свидетеля твоих «подвигов»? – Она отрицательно покачала головой. – Ты не сделаешь этого, Макс, я не дам тебе это сделать, слышишь?!
- По-моему, ты ничего не поняла, Оля, милая, Оля… - задумчиво произнёс Нестеров. – Завтра мы сделаем это с тобой вдвоём. А потом уедем, уедем навсегда, далеко-далеко к берегу большого и тёплого моря и забудем обо всём, словно о дурном сне…
- Я никуда с тобой не поеду! И более того, прослежу, чтобы с парнем в реанимации ничего не случилось!
Ольга решительно налила себе коньяка и тут же выпила. А затем встала и надела куртку.
- Ну что ж, этого следовало ожидать, мой «преданный» и любимый дружок, - криво усмехнулся Макс. – И ты знаешь, мне почему-то  совсем не грустно. Привык, очевидно. Меня так часто предавали…  Одним предательством больше…или меньше… Ну-ну,  не стоит так расстраиваться, - произнёс  он, заметив слёзы у Ольги на глазах, – просто забудь всё, что я тебе сейчас наговорил, словно и не было ничего. Пойдём, я отвезу тебя домой.
Ольга повернулась и пошла к двери. А Макс вынул из внутреннего кармана куртки пистолет и, прицелившись Ольге в голову, нажал на курок.
С залитой кровью головой Ольгу Макс усадил на диван и несколько секунд смотрел на её обезображенное, неузнаваемое лицо. Затем взял её всё ещё тёплую руку и поцеловал.
Сильными и умелыми ударами молотка Нестеров загонял в доски двери большие гвозди, думая о том, что это - последнее пристанище для его любимой девушки. Он представил, как через несколько месяцев будет выглядеть её обглоданный крысами, покрытый паутиной и пылью высохший труп…  В сарайчике он нашёл ещё несколько досок и заколотил ими ставни. А затем вытер об траву руки и пошёл к «Мерседесу»…


… У Кольки Зотова с утра напрочь испортилось настроение, и он никак не мог найти этому объяснение. Казалось бы, что ещё надо, чего не хватает? Очередь у квартиры с каждым днём только увеличивалась, как и увеличивался гонорар, взымаемый его ушлой мамашей со страждущих больных клиентов. Да и в рекламе он давно не нуждался: сарафанное «радио»  успешно раззвонило о его чудодейственной силе, и к Кольке повалили все, кому не лень.  Большегрудая  и широкобёдрая мамаша Николая Зотова, окончательно забыв о своём низком пролетарском происхождении, накупила себе целый шкаф новых тряпок и кучу разномастных и разноцветных париков, которые каждый день меняла  и в коих представала перед болящей клиентурой. С грехом пополам она отучилась в автошколе и теперь тоже гордо колесила по Москве на новенькой «Мазде»…
- Не будет сегодня приёма, маманя, - зевнул Зотов. – Скажите Михалычу, чтобы оповестил клиентов. Чтой-то у меня голова разболелась.
Николай достал из холодильника бутылку «Нарзана» и забулькал в стакан.
- Чегой-то ты, сынок, придумал, голова у него болит! Ну так прими что ли не то анальгину. И то ведь, сколько денег уплывёт из-за твоей головы!  Вона, очередищща какая собралась, ты только глянь!
Тётка Валентина недовольно одёрнула атласный халат с изображениями восточных драконов и скрылась в уборной.
«Бросить всё к чёртовой матери и умотать куда-нибудь в деревню…» - подумал Колька и явственно представил себя, сидящего на утренней зорьке у реки с удочкой в руках. Он тряхнул головой, прогоняя настойчивое видение, и пошёл в прихожую, на ходу надевая тёплую куртку.
В большой, по-модному отремонтированной, прихожей  за столиком с телефоном сидел новый охранник  Михалыч  и  пытался хоть  что-то написать в клеточках журнального кроссворда.
- Вы уходите, Николай Степанович? А как же… - пробасил он.
- Передашь клиентуре, что приёма сегодня не будет. Завтра, завтра пусть приходят! – бросил Зотов и, открыв дверь, ведущую  к чёрному входу, оказался вскоре на улице.
Конкретной цели у Кольки не было, просто захотелось вдруг вырваться их своего логова, подышать свежим воздухом и забыть на время о своей псевдолечебной практике и не видеть эти озабоченные своими болячками лица, лица…  Зотов почему-то явственно увидел одутловатое алчное лицо своей мамаши, и ему стало противно.
На тротуаре недалеко от табачного ларька, подстелив под себя дырявую клеёнку, сидел одноногий парень в камуфляжной форме, и из-под его распахнутого ворота была видна тельняшка десанта. Колька с сожалением посмотрел на безногого и бросил в лежавшую на асфальте беретку несколько монет мелочи.
- Спасибо, братан, дай тебе Бог… - услышал он знакомый голос и остановился.
- Серёга… – присмотревшись, прошептал Колька. – Серёга Калугин! Это ты?!
Парень тоже внимательно посмотрел и  узнал, наконец, сослуживца.

Не совсем ещё рассеявшаяся очередь с изумлением смотрела на известного лекаря, тащившего на плечах одноногого парня, одетого в камуфляж. Зотов помог Сергею добраться до квартиры, а там на помощь выбежал услужливый охранник Михалыч, и они усадили парня в мягкое кожаное кресло.
- Зачем ты это, Колян, ну право, зачем…у меня и штаны-то грязные, я тебе всё кресло замараю… - недоумённо говорил одноногий.
- Сиди-сиди, Серёга, отдыхай и ни о чём не переживай… Давай-ка, мать, мечи на стол всё, что в холодильнике найдёшь. А что не найдёшь, то в магазин сбегаешь.
Колька смотрел на раскрасневшегося от слишком непривычно большого к себе внимания сослуживца  и улыбался ему.
- Серёга, братан, как же так, как это получилось? Ведь ты был самым «заводным» во взводе, и вот теперь…
- Через неделю, как ты  уехал, обложили нас  чеченцы, пришлось пострелять мало-мало. Ну вот под гранату-то и попал. – Сергей огляделся. -  А ты, Колюха, вижу на мази: квартира шикарная, машина, поди, тоже есть. – Он жалобно улыбнулся. -  А я, Колюха, на фиг никому здесь не нужен. Ленка сбежала, когда меня таким увидела, работы нет, денег тоже… Вот и побираюсь, как видишь…
- Побирался, Серёга, побирался! – Зотов торопливо расставлял на журнальном столике дорогие закуски. – А теперь больше не будешь. Кончились твои неприятности теперь.
Колька цыкнул на пытавшуюся что-то недовольно ляпнуть мать и разлил по рюмкам водку.
- Ты ведь, Серёга, программист вроде, как я помню. Вот и будешь у меня на компьютере бухгалтерией заниматься, а то я с  этим  ящиком ну  никак связь не налажу. Хочешь – живи у меня, а нет – куплю тебе квартирку. Большую не обещаю, а «однушку» - запросто. Живи, Серёга!..


… Всю ночь Макс не сомкнул глаз. Пришлось поездить по тайникам, где он хранил деньги, а заодно и приготовить тротиловый сюрприз для всей этой шушеры.
Он мастерил пояс шахида и вспоминал Ольгу. Как глупо всё, как глупо… Ведь всё могло быть и по-другому, если бы она поняла его, поняла, как ему трудно, как он одинок, как необходима ему её любовь и понимание… Макс сидел на раскладном стульчике в тускло освещаемом помещении съёмного гаража и вставлял запалы в тротиловые шашки, соединяя всё это в единое целое. Послезавтра он придёт в кабинет к Федулову с этим сюрпризом, а там или пан или пропал… Он упрямо скручивал плоскогубцами проволоку, соединяющую кубики взрывчатки.  Вот только нужно закончить с тем живучим обормотом, который сейчас храпит в реанимации, и концы в воду...
Утром следующего дня Макс подкатил на «Мерседесе» почти к главному входу клиники и поднялся на лифте в реанимационное отделение. Пряча под белым халатом пистолет с глушителем, он, небрежно здороваясь с сослуживцами, направился к нужному боксу и открыл дверь.
У кровати с раненым Астаховым он увидел девушку в белом халате, склонившуюся над Борисом. Макс застыл в дверном проёме. А девушка подняла голову, и  он чуть не закричал от ужаса: это была…Ольга.
Завывая как раненый зверь, Макс бросился вон из бокса и заскочил в открывшийся на этаже лифт.
- Подождите, пожалуйста, минуту!
Двое подтянутых, спортивного телосложения парней успели заскочить в лифт прежде, чем Нестеров нажал на кнопку.
У Макса бешено колотилось сердце. Но мельком взглянув на парней, он понял, что это – ловушка, и, как ни странно, сразу успокоился. Выждав, пока на табло появилась цифра два, он, не доставая из кармана пистолет, дважды нажал на курок, и спортивные парни, не успев сообразить, что же произошло, отправились в небытие.
Макс выскочил из дверей клиники и, споткнувшись о порог, услышал звон разбитого дверного стекла: с ближайшей крыши по нему «работал» снайпер.
Петляя по двору как заяц, Нестеров, чувствуя, как свистят вокруг него пули снайпера-новичка, бежал к «Мерседесу». «Только бы эта сволочь не попала в бак, - молился на бегу Макс, - только бы не в бак!». Он заскочил в салон авто и рванул машину с места.
Злой, жалящей осой одна из пуль зацепила по касательной его плечо, и Нестеров болезненно вздрогнул.
Выжимая из мощного двигателя всё, на что тот был способен, Макс гнал машину, удивляясь, почему Федулов не оцепил прилегающий к клинике квартал.
Наконец въехав в первую подвернувшуюся подворотню, он остановил машину и схватил с заднего сиденья портфель. Рыча, словно раненый зверь, и по сути своей им же и являясь, Макс торопливо натягивал под  лёгкую куртку пояс  с взрывчаткой.  Что ж, полковник, мосты сожжены, а потому будем играть по моим правилам!
Нестеров почувствовал, как набух наполнившийся кровью левый рукав, но рана не болела, а, скорее, неприятно саднила. Он снова завёл двигатель, на этот раз точно зная, куда ему ехать.

В огромном супермаркете, несмотря на то, что день только начинался, было много покупателей, и это сейчас было кстати.
Макс, озираясь по сторонам, вышел из машины и, зайдя внутрь торгового зала, поднялся на эскалаторе на второй этаж. Тут среди многочисленных стеллажей с аппаратурой и бытовой техникой сновало много покупателей, да и просто любопытных безденежных парочек. Посреди этого огромного зала по всему периметру был сделан широкий, огороженный перилами, пролёт. И Макс тут же прикинул, что от мощного взрыва плиты второго этажа могут не выдержать, и тогда весь второй этаж рухнет на торговый зал первого. Нужно было действовать, и действовать немедленно.
Макс распахнул куртку так, чтобы был виден надетый под ней пояс со взрывчаткой, и, недолго думая, выхватил у проходившей мимо тётки девочку-подростка. Обхватив её за шею, прижался вместе с ней к перилам пролёта.
- Всем стоять и не двигаться! – заорал Макс. – У меня на поясе мощная бомба! Стоять всем, я сказал!!!
Тётка, у которой Макс выхватил девочку, дико закричала и попятилась от него. Тут же словно волна вскриков прошлась по павильону, и наступила тишина.
- Не двигаться никому! – в тишине снова прокричал Макс и вытянул вперёд руку с пультом и тянувшимися от него проводами. – Администратора ко мне, живо!
Плотная одышливая  тётка живо семенила к Максу, и даже издалека было видно её бледное испуганное лицо.
- Я администратор, - прошептала тётка и остановилась недалеко от него, испуганно вращая глазами.
- Срочно звоните в полицию и сообщите, что в супермаркете мощная бомба. И ещё: пусть свяжутся с ФСБ и пригласят сюда полковника Федулова. Он всё знает. На всё про всё даю пятнадцать минут. Потом взорву здесь всё к чёртовой матери! Охране на входе никого не выпускать и не впускать, только Федулова! Всё ясно? – Макс сильнее прижал к себе девчонку и вытянул руку с пультом. – Шевелись же, корова! – прокричал он. – Ну же!!!...


…Колька Зотов волей случая находился сейчас в этом же супермаркете и даже недалеко от  Хабиба.  Дёрнула же его нелёгкая приехать  сюда именно сегодня за покупкой нового телевизора для мамани!  Из-за стеллажа с ноутбуками ему хорошо был виден белокурый парень, стоявший у перил, прижимающий к себе девочку-подростка. И как только тот повернул голову в его сторону,  Колька  тут  же его узнал.
- Хабиб!.. – прошептал Зотов. –  Вот и встретились…
Крадучись, он тихо подбирался за стеллажами к Хабибу, помня, что его защита, его вечный аккумулятор, с ним. Вот только почему-то он не вибрирует привычно. Ну да ладно, времени больше нет.
Колька Зотов выскочил из-за стеллажей  и  в два шага оказался рядом с Хабибом. С силой он оторвал от него девочку и толкнул её в сторону полок с аппаратурой. А затем выдернул из рук Хабиба пульт, оторвав провода.
- Как ты…ты зачем… - ошарашенно, не веря в происходившее, проговорил Макс, всматриваясь в знакомое лицо молодого рыжеватого парня. – Ах да, я вспомнил тебя, - дёрнул он щекой, - но ты же  мёртв, тебя нет!
- Как видишь, жив и здоров, приятель! – отозвался Колька и рванул у Макса пояс с тротилом.
Звякнули оторвавшиеся застёжки, и пояс упал к ногам Зотова.
- Ну так сдохни снова, сдохни! – выкрикнул Макс  и выхватив пистолет, нажал на курок.
Одновременно с  этим Колька с силой толкнул Макса, и тот, охнув,  полетел через перила вниз, где с грохотом упал на металлический стеллаж  и  повис на нём, словно тряпичная кукла.
Где-то за стенами  враз оживившегося и зашумевшего супермаркета завывали сирены машин полиции и скорой помощи, а Коля Зотов сидел на полу, с недоумением рассматривая погасшую лампочку цилиндрика, не понимая, почему из-под его куртки течёт кровь. Потом Колька судорожно вздохнул и упал на каменный пол, нелепо вытянув руку с зажатым  в кулаке  цилиндриком.


На Кунцевском  кладбище шелестели  молодой листвой липы, и где-то в их ветвях щебетали очумевшие  от весеннего солнца воробьи.
Бледный осунувшийся Астахов и Дина сидели у могилы  Ольги, разложив на лавочке нехитрую закуску. Борис налил в пластиковые стаканчики  водку, и они вдвоём с Диной молча выпили, не чокаясь, думая каждый о своём. Астахов взглянул на фотографию Ольги, неумело прибитую к большому кресту, обтянутую прозрачной  плёнкой  от дождя, и благодарно ей улыбнулся. Он обнял за плечи Дину и прикоснулся своей колючей щекой к её щеке.
- Ну, вот и лето, Дина, - чуть слышно сказал он. –  Вот и лето…


                Дмитрий Грановский

                Октябрь 2014 г.