Погребальный костёр. Мопассан

В прошлый понедельник в Этрета умер индийский принц, Бапу Сахиб Хандерао Гатгай, родственник Его Высочества махараджи Гаиквар, принца Бароды, что в провинции Гуйарат под управлением Бомбея.
В течение недель трёх по улицам ходили с десяток молодых индийцев, маленьких и гибких, со смуглой кожей, одетые в костюмы-двойки и увенчанные тюрбанами английских конюхов. Это были высокие лица, прибывшие в Европу изучать военное искусство. Маленькая группка состояла из трёх принцев, одного благородного друга, переводчика и трёх слуг.
Начальником этой миссии был тот, кто только что умер, «старик 42 лет» и тесть Сампатрао Кашивао Гаиквар, брата Его Высочества Гаиквар из Бароды.
Зять сопровождал тестя.
Имена других индийцев были следующими: Ганпатрао Шраванрао Гаиквар, кузен Его Высочества Хашерао Гадхав; Васудед Мадхав Самарт, переводчик и секретарь; слуги: Рамшандра Баджаджи, Гану бин Пукарам Кокат, Рамбаджи бин Фавджи.
Покойник в тот день, когда покидал Родину, был охвачен сильным приступом печали и был убеждён, что не вернётся. Он хотел отказаться от путешествия, но должен был подчиниться воле своего благородного родственника, принца Бароды, и отбыл.
Они приехали в Этрета, чтобы провести здесь конец лета, и на них с любопытством смотрели каждое утро, когда они ходили купаться.
Затем у Бапу Сахиб Хандерао Гатгайя заболели зубы, воспаление распространилось на горло, начались язвы, гангрена, и в понедельник врачи объявили друзьям, что их родственник вот-вот умрёт. Агония началась практически сразу, и, так как несчастный уже еле дышал, друзья схватили его и стащили с кровати на пол, чтобы он испустил дух на земле, нашей матери, по закону Брахмы.
Затем они запросили у мэра, мсье Буассай, разрешения сжечь труп в тот же самый день, чтобы исполнить все формальности индуизма. Мэр не знал, что делать, и телеграфировал в префектуру. Затем он объявил, что отсутствие ответа будет равняться для него согласию. В 9 часов вечера ещё не пришло никакого ответа, и он решил, что кремация должна состояться той же ночью, под скалой, на берегу моря, во время отлива. Он спешил, так как боялся, что покойный индиец привёз с собой инфекцию.
До сегодняшнего дня мэра упрекают в этом решении. Но он действовал как разумный, решительный и либеральный человек, которого, впрочем, поддерживали трое врачей, лечивших эту болезнь и констатировавших смерть.
В тот вечер были танцы в Казино. Это был вечер начала осени, немного прохладный. Дул довольно сильный ветер, по небу бежали быстрые облака. Они долетали до края горизонта, тёмные на фоне неба, затем белели по мере приближения к Луне и слегка перекрывали её на мгновение, не закрывая её света полностью.
Большие прямые скалы, которые образуют полукруглый пляж в Этрета и заканчиваются двумя знаменитыми аркадами, носящими название «Ворот», оставались в тени и выделялись двумя тёмными пятнами на освещённом пейзаже.
Весь день шёл дождь.
Оркестр в Казино играл вальсы, польки и кадрили. Среди посетителей вдруг поднялось волнение. Пронёсся слух, что индийский принц умер днём в гостинице и что у министра просили разрешения его сжечь. Этому слуху ничуть не поверили, так как этот обычай сильно противоречит нашим нравам, и ночью каждый посетитель вернулся к себе домой.
В полночь фонарщик, бегавший с одной улицы на другую, начал поочерёдно тушить жёлтые фонари, освещавшие уснувшие дома, грязь и лужи. Мы ждали, выжидая часа, когда маленький город погрузится в тишину и вымрет.
Начиная с полудня, плотник рубил дрова, с изумлением спрашивая себя, что будут делать со всеми этими дощечками и почему он должен был терять такую выгодную сделку. Эти дрова погрузили в телегу, которая уехала в направлении пляжа, не вызывая подозрений запоздалых прогуливающихся, встречавших её на улицах. Она ехала по гальке, к самому подножию скал, и, высыпав груз на землю, трое индийских слуг начали сооружать костёр, который был в длину немного больше, чем в ширину. Они работали одни, так как ни одна рука профана не должна была вмешаться в это святое дело.
В час ночи родственникам покойного сообщили, что они могли завершать свою обязанность.
Дверь маленького домика, который они занимали, открылась, и мы заметили труп, завёрнутый в белый шёлк, лежащий на носилках в тесном вестибюле, едва освещённый. Он чётко вырисовывался, лежащий на спине, выделяющийся под тонкой тканью.
Индийцы с торжественным видом неподвижно стояли в ногах, тогда как один из них выполнял предписанные формальности и бормотал тихим голосом незнакомые слова. Он обходил вокруг тела, иногда касался его, а затем взял чашу, подвешенную на трёх цепочках, и начал длительно окроплять труп священной водой Ганга, которую индийцы должны всюду возить с собой, куда бы они ни направились.
Затем четверо подхватили носилки и медленно двинулись в путь. Луна уже зашла, грязные пустые улицы были темны, но труп на носилках казался освещённым, потому что белый шёлк отбрасывал отблески, и было удивительно смотреть на то, как это светлое тело несут по улицам люди с такой тёмной кожей, что нельзя было различить ни их лиц, ни рук.
Трое индийцев шли за покойником. Затем, высясь на целую голову, вырисовалась серая фигура, закутанная в дорожный плащ. Это был англичанин, их друг, гид и советчик в Европе.
Под этим горящим холодным небом маленького северного пляжа мне думалось, что я принимаю участие в символичном спектакле. Мне казалось, что сюда впереди меня несли побеждённый индийский гений, за которым следовал английский гений-победитель, одетый в серый ульстер*.
Четвёрка, несущая тело, остановилась на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, затем вновь двинулась маленькими шажками, согнувшись над ношей. Наконец, они пришли к костру. Он был сооружён в складке скалы, у самого подножия. Скала высилась над ним на сотню метров, белая, но тёмная в ночи.
Костёр был около метра высотой. Тело расположили внизу, затем один из индийцев попросил, чтобы ему показали Полярную звезду. Её ему показали, и мёртвого раджу положили ногами к родине. Затем на него вылили 12 бутылок керосина и полностью покрыли сосновыми досточками. В течение ещё одного часа родственники и слуги надстраивали костёр, который напоминал такую кучу дров, какие бывают у плотников на чердаках. Затем на верхушку вылили 20 бутылок масла и насыпали поверх мелкой стружки из мешка. В нескольких шагах от костра трепетал огонёк в бронзовой горелке, которую зажгли, когда прибыл труп.
Момент настал. Родственники пошли за огнём. Так как огонёк горел еле-еле, на него налили немного масла, и пламя взвилось, освещая высокую стену скал. Индиец, склонённый над горелкой, выпрямился и воздел руки к небу, согнув их в локтях. Мы увидели, как на фоне белых скал появилась колоссальная тень Будды в священной позе. А маленький заострённый тюрбан на голове индийца имитировал убор божества.
Эффект был таким потрясающим, что я почувствовал удары своего сердца, словно передо мной возникло какое-то сверхъестественное видение.
Это был он, священный древний образ, прибывший из глубин Востока на окраину Запада за своим сыном, которого должны были сжечь здесь.
Тень исчезла. Принесли огонь. На вершине костра загорелись стружки, затем пламя перекинулось на дрова, и яркий свет озарил гальку и пену волн на пляже.
Пламя росло с каждой секундой, освещая издалека море и танцующие волны.
С моря дул шквалистый бриз, раздувая огонь, который то спускался, то поднимался, извивался и отбрасывал тысячу искр. Они поднимались вдоль скал с огромной скоростью и терялись в небе, смешиваясь со звёздами, чьё число увеличивали. Разбуженные морские птицы издавали жалобные крики и, описывая длинные дуги, пролетали над огнём на своих распростёртых белых крыльях; затем они скрывались в ночи.
Вскоре костёр превратился в единую пылающую массу, не красную, но ослепительно жёлтого цвета – в печь, раздуваемую ветром. Внезапно от сильного порыва ветра костёр зашатался, рассыпался на части, наклонившись к морю, и из него в полный рост показался мертвец, чёрный на своём огненном ложе и горящий длинными синими языками пламени.
Костёр ещё наклонился вправо, и труп повернулся, как человек в постели. Его тут же засыпали новыми дровами, и пламя занялось с новой силой.
Индийцы, сидящие на гальке полукругом, наблюдали за этим с грустными и серьёзными лицами. А мы, остальные, приблизились к костру, потому что было очень холодно. До нас не доносилось никакого другого запаха, кроме запаха горящей сосны и керосина.
Прошли часы, занялся день. К пяти часам утра осталась только куча пепла. Родственники собрали его, бросили часть на ветер, часть – в море, и положили немного в медную вазу, которую отвезут в Индию. Затем они ушли, чтобы оплакать покойника у себя дома.
Молодые принцы и их слуги, располагая самыми ничтожными средствами, смогли завершить кремацию своего родственника с совершенством, с ловкостью и достоинством. Всё закончено в соответствии с обычаем и с нерушимыми правилами религии. Их покойник пребывает в мире.

*
Это событие чрезвычайно взволновало город днём. Одни заявляли, что сожгли живого человека, другие – что хотели скрыть преступление, эти – что мэра отправят за решётку, те – что индийского принца поразила холера.
Мужчины удивлялись, женщины негодовали. На месте костра днём собралась толпа, ища в тёплой гальке остатки костей. Их собрали столько, что из них можно было бы собрать 10 скелетов, так как окрестные фермеры бросают в море мёртвых овец. Люди аккуратно прятали эти фрагменты в свои портмоне. Но ни у одного из них нет настоящей частички индийского принца.
Тем же вечером правительственная делегация начала расследование. Однако, казалось, что этот странный случай будут судить с точки зрения здравого смысла. Но что скажут причастные?
Индийцы заявили, что если бы во Франции им запретили сжечь их мертвеца, они увезли бы его в более свободную землю, где смогли бы исполнить свои обычаи.

*
Итак, я видел, как человека сожгли в костре, и это заставило меня желать и себе такого же способа исчезновения.
Ведь всё заканчивается сразу же, в отличие от того, чтобы месяцами распадаться в уродливом гробу. Плоть умерла, дух отлетел. Очищающий огонь за несколько часов уничтожает то, что было живым существом, его развеивают по ветру, из него делают воздух и пепел вместо постыдной гнили.
Это чисто и здорово. Гниение под землёй в тесном ящике, где должно вариться тело, этот чёрный вонючий бульон имеет в себе что-то отталкивающее и ужасное. Гроб спускается в грязную дыру, и сердце сжимается от тоски, но в огне, который пылает под небом, есть что-то величественное, прекрасное и торжественное.

*Ульстер – (уст.) свободное пальто с поясом.

7 сентября 1884
(Переведено 13 августа 2015)