Проект. Часть 2. Глава 21

Часть 1, Пролог: http://www.proza.ru/2014/12/21/2297
...
Часть 1, Глава 19: http://www.proza.ru/2015/08/12/214


Часть вторая. Искажение

Глава 20: http://www.proza.ru/2015/08/13/118


Глава 21.


…Дверь была так близко. Она заперта — но, думал он, это едва ли может стать серьёзным препятствием. И я могу, я действительно могу выйти отсюда; ведь там, на Той Стороне, быть может, мир доживает последние минуты.

Ведь Искажённый всё ближе к Истоку.

А что ты сможешь ему противопоставить, молча спрашивала Смерть. Ты — всего лишь мальчишка, без году неделя как ставший Духом. После ужасов Второй Войны Проект мог показаться неплохой идеей, но, положа руку на сердце, Проект с самого начала был провалом. Более того, провалом сознательным.

Зачем это вообще было нужно? Любой преподаватель скажет: невозможно обучить чему-либо серьёзному за неделю. Можно преподать азы — но знание азов никому не сможет помочь, и уж тем более — спасти.

Ты можешь научиться плавать — но если тебе предстоит участие в профессиональном заплыве и соревнование с тренированными пловцами, тебе ничего не светит.

Первый знал это? Первый не мог не знать этого, — иначе он не был бы Первым. И тем не менее он одобрил и дополнил Проект, а когда пришло время — запустил его. Он знал, что вы не уложитесь в сроки. Знал, что Второй — никудышный преподаватель. Знал, что азы — это ничтожно мало по сравнению с неисчерпаемой мощью Искажённого. Знал. Тогда зачем?

Он не хотел сдаваться без боя? Надеялся на чудо? Или же всё это было запасным планом для отвода глаз, — чьих глаз? И от чего их нужно было отвести?

Наша жизнь состоит из вопросов, и не важно, человек ты или Дух. Было бы ошибкой считать, будто у Духов больше ответов, чем у людей, — отнюдь. Порой даже меньше…

Тебе пора, говорила она. Сейчас по коридору пройдёт дежурный. Ты должен заколотить в дверь, закричать, завыть страшным голосом, — в общем, сделать что-нибудь, что привлечёт его внимание. Дежурный — не Искажённый, он — деталь интерьера, шестерёнка в иллюзорном механизме, безмозглая кукла, робот, действующий по заложенному в нём алгоритму. И, если заключённый поднял шум, он отреагирует. Обязан отреагировать.

Так что действуй, малыш. Придумай что-нибудь. Я сделала для тебя всё, что смогла. Дальше сам. А я вернусь обратно к Истоку. Нас там теперь осталось всего двое, и я не знаю, сколько ещё мы сможем продержаться. Я, знаешь, никогда раньше не воевала. Я отнимала жизни — потому что такова была моя сакральная миссия, как Смерти, — но я не умела воевать. Теперь приходится учиться. Хорошо хоть у меня первостатейный учитель. Ты бы её только видел, Валька! Нет зрелища, более впечатляющего, нет в этих Мирах картины ярче и больнее, чем Ангел-Истребитель, оставшаяся один на один с могущественным Врагом…

Выбирайся отсюда, малыш. Помоги остальным — а мы пока подержим его ещё немного. И поспеши, малыш. Пожалуйста…

…И вот она вышла, и он остался в камере один.

Дежурный, сказала она. Ну что ж, это будет несложно.

Им владело странное спокойствие, иррациональное в этой немыслимой ситуации. Он никогда не отличался излишней импульсивностью — но эту безэмоциональность объяснить не мог. Возможно, в глубине души он уже признавал их поражение, принимал со смирением слабого, с покорностью побеждённого. Враг всё равно стократ сильнее, времени всё равно не осталось, и даже самый могучий Ангел не сможет держаться вечно. Однажды она устанет, однажды даст слабину, однажды её руки откажутся подчиняться ей, и огненный клинок упадет на чёрную землю Мира Духов. И тогда Враг нанесёт свой последний удар, — сокрушительный удар, который поставит точку в этом отчаянном сопротивлении.

Тогда сопротивляйся сам, кричал где-то внутри едва слышный голос рассудка. Вспомни: это иллюзия. Она призвана, чтобы задержать Воинов Радуги внутри себя, чтобы Искажённый мог спокойно слиться с Истоком. Возможно, причины твоего невероятного спокойствия стоит искать именно в этом. Он хочет, чтобы ты расслабился. Сдался. Прекратил сопротивление. Это Война, вспомни. Неужели тебе всё равно, жить или погибнуть, сгинуть, стать ничем?

А Шанталь? Как же она? Ты бросишь и её? Вспомни: она — твоё Создание. Вспомни слова Кастальского, вспомни, как он цитировал Экзюпери. Ты в ответе за ту, которую создал. Ты не имеешь права бросать её, обрекая на распад. Если ты и правда любишь её, ты станешь сражаться. Ты встанешь сейчас (слышишь — шаги по коридору?) и сделаешь всё, чтобы выйти из этой камеры, из этой иллюзии.

Действуй, ну же!

И тогда юноша встал к стене, раскинул руки и закричал. И был этот крик до краёв наполнен отчаяньем, болью и страданием…

…Спину сержанта окатило ушатом ледяного пота. Крик всё звучал и звучал — громко, пронзительно, разрывая барабанные перепонки, — и доносился он из той самой «одиночки», в которой заперли психопата, по слухам порешившего свою подружку. Сержант не хотел подходить к этой двери. Ну его, этого психа. И так нервы ни к чёрту, а тут ещё он разорался.

И вдруг всё прекратилось. Крик стих. Поглядеть, что ли, как он там. А то уж больно жутко орал, словно резали его заживо.

Сержанта передёрнуло. И надо же было именно его дежурству выпасть на эту ночь! Завтра психа увезут, а там трава не расти! Участок снова станет относительно спокойным и тихим местечком. Так нет же!..

— Эй, ты как там? Чего орёшь?

Вязкая, склизкая тишина заливала уши. Вот и чего он, спрашивается, молчит? Чего не отвечает? То орал, понимаешь, как резаный, а то вдруг умолк. Ой, не к добру…

Сержант силой заставил себя подойти к двери «одиночки» и, отперев окошко, заглянул вовнутрь.

Но внутри было неожиданно темно и почти ничего не видно. Сержант посветил в окошко фонарём: луч выхватил из тьмы какие-то неясные очертания, там, у дальней стены, над койкой…

Фух. Ладно. Всё равно нутром чуял, что дверь придётся открывать. Хорошо, значит так. Достать с пояса связку ключей, выбрать нужный. Потом не с первой (и не со второй) попытки попасть в замочную скважину и повернуть в ней ключ.

Замок хрустко щёлкнул.

Он утёр лоб рукавом и медленно, осторожно потянул дверь на себя.

— Эй, ты, там. Ты живой вообще?

Тишина.

Ох, как нехорошо. Ох, какое предчувствие плохое. Ох, не к добру всё это…

Противно скрипнула, открываясь, дверь. Сержант попытался нащупать на стене выключатель, но у него ничего не вышло. Тогда, титаническим усилием воли взяв себя в руки (а заодно понося себя по чём свет стоит за свою трусость), сержант посветил фонарём прямо туда, на противоположную стену.

И что это такое? Кровь? Что там висит, на стене? Кто там висит? Словно живое распятие: ладони пробиты двумя здоровенными гвоздями. Под тяжестью тела руки натянулись: на локтях полопалась и разорвалась кожа, а где-то и плоть, оставив страшные, рваные, беспрестанно кровоточащие раны. Русоволосая голова бессильно свесилась на грудь. Худое тело, всё в ссадинах и синяках от ударов, иссечённое — чем? Кнутом? Кровь сочится из ран, струйками стекая на худые бёдра, а потом по тощим, как щепки, ногам — вниз, к ступням. А здесь — ещё два гвоздя. Хорошие гвозди, автоматически подумал сержант, «трёхсотка»…

С оглушительным грохотом разбилась о бетонный пол капля крови, сорвавшись с одного из гвоздей, вбитых юноше в стопы.

И тогда сержант, опомнившись, закричал. Потом, видимо, в целях экономии энергии, тяжко бухнулся в обморок и более не шевелился. А распятый висел на стене «одиночки», не подавая признаков жизни…

…Незримо стоявший в самом тёмном углу камеры Валентин задумчиво поглядел на грузную тушу, безжизненно лежавшую на полу.

Вот, значит, как оно было.

Однако медлить нельзя. Проход открыт — но ведь сержант может прийти в себя. Да и иллюзия долго не провисит: всё-таки это не Миролюдье, это чужая иллюзия, и кто знает, как она отреагирует на подобное изменение сценария.

Ведь и дверь-то — вот она! Правда, злополучный страж порядка упал аккурат в проёме, а тушка его, по самым скромным оценкам, весит никак не менее ста килограмм. Будь Валя человеком, он бы этакого кабана в жизни с места не сдвинул — стати не те. Но теперь-то, снова вспомнил он Германа Сергеича, теперь-то я Дух! А значит, любой вес для меня не проблема!

Парень аккуратно взял сержанта под руки и уже было собрался оттащить в сторонку, когда вдруг услышал чьи-то шаги по коридору.

Но кто это может быть? Второй дежурный? Или…

Мерно жужжат под потолком длинные тусклые лампы. Грязный линолеум, засаленные стены. Слепая кишка коридора, и спрятаться негде; а где-то там, за поворотом, притаился неведомый гость. Если помнить о том, что это иллюзия, — кем он может быть?

Шаги приближаются. Валя аккуратно укладывает сержанта на койку и прячется за выступом стены, прикрыв дверь. Может, не заметит?

Пришелец надсадно кашляет, подходя к камере. Вот сейчас. Сейчас. А, чёрт! Там же ключи в замке остались! Он же их увидит! А значит, наверняка почует неладное.

Да. Кажется, догадался. Что теперь?

Пришелец досадливо цыкает и распахивает дверь. Дыхание перехватывает. А он запускает руку во тьму камеры и, нашарив-таки выключатель, зажигает неожиданно яркий, слепящий свет. Валя жмурится, вжавшись в угол, и в тот же момент слышит голос:

— Ну нифига себе инсталляция. Да уж, воистину лучше один раз увидеть, чем перечитывать описание в газете. Впечатляет. И ты подумай: как живой. В смысле, как мёртвый… Эй, Валька! Ты чего туда забился? Думаешь, я тебя не вижу?

Валентин разлепляет веки и видит высокую, статную фигуру. Чёрные с проседью волосы увязаны в хвост…

— Герман Сергеич?!

Кастальский добродушно рассмеялся:

— А ты кого-то другого ждал? Ты чего, Валёк? Я тебя жду, жду, а тебя всё нет и нет. Что у тебя тут не склеилось, что не по плану пошло? Рассказывай. Иллюзию ты, я вижу, сделал, Ванюхина до обморока довёл, — молодцом. Но сам-то почему до сих пор тут?
— В к-каком смысле, Герман Сергеич?..

Левая бровь психолога удивлённо поползла вверх.

— Валентин Иосифович, родной, тебе что, память отшибло? У нас там вообще-то бой идёт. Забыл? Один ты до сих пор в иллюзии отдыхаешь. Нехорошо, Валя. Давай, идём отсюда.
— Да я… (это не может быть Кастальский) …я с радостью! (это совершенно точно не может быть Кастальский!) …Я, вот, этого… как там его, в сторонку оттащить хотел, чтобы дверь освободить!

Психолог глянул на сержанта, мирно почивающего по соседству с распятым, и нехорошо улыбнулся:

— Ну да. Всё равно он мне никогда не нравился. Но, Валь, тут одна штука: через дверь не выйти.
— Но Смерть сказала…
— Смерть? — удивился Кастальский. — Здесь была Смерть? Да ну, гонишь. Не могла она здесь быть, Валя. Не мог-ла. Скорее всего, это была часть иллюзии.
— Но она сказала, что любые изображения смерти в Мирах — её юрисдикция, её копирайт… И вообще: зачем бы Искажённому являться мне в образе Смерти, да ещё и рассказывать о том, что всё это — его же, Искажённого, иллюзия?! Нелогично же!
— Нелогично, да. Но в той иллюзии, где оказался я, например, он был весьма откровенен. Он вообще довольно незадачливый, этот Искажённый. Тот Дух, который жаждал мщения — Дзиттарен его звали, — так вот, он утверждал, что он нам не враг. Что настоящий Враг — это тот, второй. «Неназываемый». Вот он — олицетворение самой ненависти, и именно он хочет уничтожить Исток. Дзиттарен убеждал меня, что совсем не хотел этого.
— Значит, вам удалось выйти из иллюзии?.. Так просто?
— А ты не усложняй. Да, удалось. Он мне так и сказал: ты, мол, можешь выйти. Вопрос в том, захочешь ли ты выходишь… Потому что я мог попасть не в Потусторонье, а в другой сегмент иллюзии, в очередной морок. Помнишь Межмирье? Я думаю, оно устроено схоже, просто Искажённый, условно, со знаком «минус», а оно — наоборот, со знаком «плюс». Как-то так…
— Тогда почему через дверь не выйти? (Где здесь подвох?)
— Я же сказал: за дверью может оказаться совсем не то, что ты ожидаешь увидеть. Ты меня что, не слушаешь? Чтобы выйти из иллюзии, её нужно решить, — назовём это так. В каждой иллюзии заключена проблема; решая эту проблему, ты решаешь иллюзию, и она перестаёт существовать. Вуаля!

Психолог похлопал по карманам:

— Курить охота ужасно. Интересно, у Ванюхина нет? Хоть убей не помню, курил он, или не курил…
— А какая здесь может быть проблема?
— Ась? — Кастальский, наконец, отыскал в кармане мятую пачку «Явы» и, вхолостую чиркнув пару раз колёсиком старой, потёртой «Зиппо», прикурил: — Чего-чего проблема?
— Я говорю: в чём может заключаться проблема, — спокойно спросил Валя, хотя ответ на свой вопрос он, конечно, уже знал.

Кастальский пожал плечами:

— Да мне-то откуда знать? Это же твоя иллюзия, Валёк! Не моя.
— А у вас что было?
— Афган, Валь. Тадж-бек, дворец Амина. Там… много неприятного случилось.
— А в чём была ваша проблема, Герман Сергеевич?
— В одном типе. Был там такой майор Коростелёв. Гад из гадов, если честно. Так вышло, что я из-за него ребёнка убил тогда, в семьдесят девятом. А мне за это ещё и орден хотели дать. Гады. Ненавидел я их, а больше всего — того майора. Так что решением проблемы было совершить убийство — но на этот раз убить не мальчишку, а этого самого Коростелёва. Ну, я и убил.
— И иллюзия рассеялась?
— Рассеялась, Валя, рассеялась. Вот и тебе нужно найти решение проблемы, а сначала — саму проблему. Честно говоря, мне казалось, что здесь ты уже всё решил, — Кастальский кивнул на распятого. — Но если ты до сих пор тут, значит, это не решение. Значит, надо искать дальше.

Валентин улыбнулся:

— Хорошо. Думаю, этого достаточно. Основную мысль я уловил. Нужно сделать правильный выбор, — верно, Герман Сергеевич? И сейчас у меня как раз есть такая возможность. Шанталь, твой выход!

Тотчас же откуда-то сзади к психологу метнулась быстрая чёрная тень. Молниеносная подсечка — и Кастальский грузно упал на спину; мотнувшись, его голова гулко ударилась о покрытый грязным линолеумом бетонный пол КПЗ.

Он не успел опомниться: в ту же секунду два длинных узких стилета вошли через его глазницы в мозг.

— А я уж подумала, ты так и не догадаешься меня вызвать! Сколько у нас времени? — спросила Шанталь. Сердится, подумал Валя с радостным облегчением. Значит, точно моя. Настоящая.

Вслух же сказал:

— Думаю, немного… Прости, я просто должен был убедиться… Хотя, наверное, ответил на вопрос ещё тогда, когда он зашёл в камеру и увидел распятого…
— Ну-ка, ну-ка… Если можно, с этого места поподробнее, — сказал Кастальский, слепо глядя на похолодевшую от страха парочку.

Он встал, хотя и не без труда. Из глаз по рукояткам стилетов струилась кровь и стекала на пол. Он поднёс руки к голове и, нащупав стилеты, вытащил их; кровь хлынула неожиданно сильными струями, постепенно становясь всё чернее и гуще. «Психолог» разжал пальцы, и клинки со звоном упали на пол, — а он уже превращался, уже перетекал сам в себя, в лужу чёрной жидкости на полу, меняя форму, и вскоре вместо Кастальского в коридоре стоял некто текуче-чёрный, безликий, чужой.

— Так на чём же это я прокололся? — спросил Искажённый.

Валентин глубоко вздохнул, прогоняя страх:

— Реакция на распятого в камере.
— А что с ней не так?
— Вы отреагировали на неё как Дух — равнодушно. Настоящий Кастальский, в свою очередь, отреагировал бы как человек, чувствующий свою вину за случившееся. Именно тогда я и понял… Хотя были ещё и мелочи. Во-первых, вы были слишком спокойны, — а ведь в эти минуты у Истока идёт бой, и настоящий Кастальский наверняка бы нервничал, тем более что там осталась его боевая подруга… Кхм. И во-вторых. Глупо, может быть, но всё же: ваша зажигалка.
— А с ней-то что?
— У настоящего Кастальского не может быть старой «Зиппо». У настоящего Кастальского может быть только Таинственная Розовая Зажигалка, — ответил Валя, пряча улыбку.
— Подумать только! Зажигалка! — Искажённый рассмеялся — безгубо, булькающе, отталкивающе.

На несколько секунд в КПЗ воцарилась тишина. Враги смотрели друг на друга, готовые ко всему.

А потом Искажённый вдруг сказал:

— Ну хорошо! Вы оба можете идти. Иллюзия сейчас рассеется.
— Можем… идти? — спросил Валя, не веря своим ушам.
— Ага. Ведь проблему ты нашёл и решил, не правда ли?
— Но… я думал, что… И что, вы вот так вот просто нас отпустите?

Враг усмехнулся:

— То, что ты видишь — не я, а лишь малая часть меня, слабая часть меня. Мы можем драться здесь вечно — до тех пор, пока Неназываемый не достигнет Истока, конечно, — но, честно говоря, вы мне не интересны. Вы мне не противники, вы слишком слабы. Вы не сможете, при всём вашем желании, доставить Неназываемому хлопот. Ангел куда серьёзнее — но и она в итоге не сможет удержать его. Кроме того, личной неприязни к вам, бывший человек и его Создание, я не питаю. Я ненавижу Первого — да. А вы… всего лишь дети, отправленные на гибель, пушечное мясо. Так что валяйте, идите туда, к Истоку, попробуйте остановить меня.

С этими словами он просто пропал, будто и не существовал вовсе.

Какое-то время они просто молчали. Потом Валя улыбнулся своей спутнице слабой, натянутой улыбкой и спросил:

— Ну что, идём?

Она кивнула. Тогда он подошёл к двери и закрыл её, а потом снова открыл — но там, за этой крашеной в грязно-белый цвет дверью теперь начинался Беззвёздный Мир. И где-то у его кромки, у самого горизонта, под бесконечным радужным полотном Истока уже становились видны едва заметные фигурки немногочисленных участников этой Войны, — и огромная, в сотни раз выше, чёрная фигура Неназываемого.


…


— …Итак, что же такое иллюзия? В данном случае мы говорим об иллюзии, как об оружии Искажённого, — вероятно, главном оружии…

Я огляделся. Пустое белое пространство с чёрным провалом выхода в Пустоту. И мои бойцы в кубокреслах.

Значит, всё верно: это Шестой Тренировочный. Значит, я снова на первом уровне. Всё-таки интересно, почему меня так кидает. Одно радует: Вальке удалось уйти. И Шанталь тоже!

Хотя Габриэль и Смерть на передовой, вдвоём против непобедимого Врага — это, конечно, перебор. Проклятье, Первый! Надеюсь, в твоей многомудрой голове уже родился гениальный план по уничтожению этой сволочи! Иначе зачем ты вообще нужен?

— Выделяют два типа иллюзий по масштабам области воздействия, — продолжил Эбби, не обратив на меня никакого внимания: — Это зональные иллюзии и локальные, или индивидуальные иллюзии. В первом случае основой для иллюзии служит так называемое «поле иллюзии», — поле частиц радужного вещества, которое формирует обширную иллюзию. Диаметр «поля» в среднем составляет от пятидесяти до пятисот метров, реже до километра: чем крупнее «поле», тем труднее его поддерживать, так как в него попадает значительно большее число акцепторов. Помнишь, Валя, как я попросил тебя создать иллюзию кортежа на Ярославском шоссе? (Валентин кивнул, вымучено улыбнувшись.) Количество акцепторов было настолько велико, что задача поддерживать «поле» оказалась не из лёгких. И это при том, что автомобиль двигался, и средняя плотность иллюзии на единицу пространства-времени была невысокой. Всем всё понятно? Хорошо. Однако я считаю, что Искажённый скорее использует второй тип иллюзии — локальную, основанную на «луче иллюзии». Отличительная особенность «луча иллюзии» — необычайно высокая плотность частиц радужного вещества на единицу пространства-времени, благодаря чему подобные иллюзии отличаются высокой степенью правдоподобности и изолированности. Проще говоря, попав в «луч», вы едва ли сможете понять, что вокруг вас возникла иллюзия. Вы сразу же начнёте функционировать, как элемент иллюзии, тем самым выполняя сценарий, заданный Искажённым…
— А что нужно сделать, чтобы вспомнить, что вокруг иллюзия? — спросил Сонни. Эбб смерил юношу задумчивым взглядом и ответил:
— По большому счёту, никаких специальных способов не существует. Принцип здесь тот же, что и в осознанных сновидениях… Знаете, что это такое? Когда во сне вы осознаёте, что вы — во сне, это и есть осознанное сновидение. Так же и здесь: если вам удастся осознать иллюзорность окружающего вас пространства, вам могут открыться доселе недоступные возможности, в том числе — способность выйти из иллюзии. Скажу сразу: осознать — сложно, а иногда и вовсе невозможно. Но иллюзия — это динамический мир, она постоянно изменяется, пусть даже эти изменения и прописаны сценарием. Вполне вероятно, вы сможете сознательно или подсознательно использовать эти изменения для того, чтобы, скажем так, развернуть сценарий в свою сторону. Здесь следует упомянуть ещё один важный момент: иллюзия, как правило, основана на воспоминаниях. Иногда на желаниях, но, по сути, разница не так уж велика. Итак, это могут быть либо воспоминания донора, либо акцептора; учитывая тот факт, что наш Искажённый — существо… не от мира сего, он, очевидно, будет использовать в качестве матрицы для иллюзий ваши воспоминания. И это может сослужить вам добрую службу: ведь кто как не вы лучше всего знает ваши воспоминания? Ключевая фраза: внимание к деталям. Сейчас вы можете о ней забыть. Не думайте об этой фразе. Не думайте о внимании к деталям. Это пригодится вам в иллюзии. Память об этом, вероятно, проявится на подсознательном уровне. Дело в том, что воспоминания, которые Искажённый воспроизведёт для вас в своей иллюзии, вы уже переживали. Они уже сформировались в вашей памяти, даже если вы о них не вспоминаете. Более того, при формировании воспоминания ваш ум отмечает детали обстановки, незначительные события, второстепенных персонажей… И если в первый раз вы не обратили на них внимания, то в иллюзии они могут всплыть. Тут-то они вам и пригодятся… К слову говоря, Мастера Иллюзий, у вас должно возникнуть меньше проблем, чем у остальных, в силу вашей специализации, особенно у тебя, Валентин. И не забывай о том, что ты можешь призвать своего фамилиара, свою Шанталь туда, где ты находишься, — даже если это вражеская иллюзия. Причина проста: вы связаны узами Создатель-Создание, а они крепче любой иллюзии. Запомни это и воспользуйся, если будет необходимость… Гермес, у меня такое ощущение, что ты меня не слушаешь. И очень зря: ты можешь попасть в точно такую же иллюзию-воспоминание: ведь ты прожил человеком тридцать лет! Обращай внимание на детали! Гермес?..

Но я и правда слушал лектора вполуха. Отметив на ходу, что Шанталь наверняка злится, когда её называют фамилиаром, я снова провалился на второй уровень…


…


— …А знаешь, мне всегда было немного обидно, когда ты меня не слушал, — задумчиво проговорил Коростелёв. — Я ведь для тебя старался, всегда для тебя старался. А ты никогда не ценил, наоборот — воспринимал в штыки…

Я огляделся, мысленно отмечая, что этот треклятый бар уже успел мне порядком надоесть. Искажённый довольно ухмыльнулся и открыл было рот, но я перебил его:

— Да-да, я не волнуюсь, всё равно это ненадолго. Просто устал. Лучше скажи: ты помог Вальке — почему?

Он пожал плечами:

— Я же объяснил. Нет смысла тратить силы на бой в иллюзии, которая и сама по себе ест немало моих ресурсов. Считай это экономией Энергии. Разумно, не правда ли? Знал бы ты, сколько времени я шёл от Храма до Преддверий! Казалось, прошла маленькая клятая вечность! Я едва не рехнулся.

Не выдержав, я расхохотался:

— А ещё хвастался, Совершенный!
— Так может, Совершенство в неспешности, а, Гермес? — задорно улыбнулся мальчик. Коростелёв покачал головой:
— Можно подумать, у нас тут милые посиделки.
— А ты что, предпочёл бы драку? — искренне удивился Искажённый, но потом вдруг подскочил к майору (я напрягся) и потрепал его по макушке: — А-а, я понял! Хитрый план, Первый — измотать меня дракой, — но он не пройдёт. О, конечно, я ведь знал, против кого иду! Я помню о твоём коварстве. Нет, мы не будем драться. Кроме того, тебе это тоже невыгодно: ведь ты тратишь ещё больше Энергии на возрождение, а убить тебя здесь проще, чем клопа раздавить. Меня тоже — но, в отличие от тебя, траты на возрождение у меня минимальные.

Однако майор только устало отмахнулся.

Он был прав, конечно, насчёт иллюзии и времени, отведённого всем нам. Но отчего-то у меня не было никаких идей по поводу того, что со всем этим можно сделать. Теоретически, я мог просто выйти отсюда к Истоку, — если получится, конечно. Но проблемы это не решит. Более того: а в чём моя проблема? Валя свою сразу разгадал. А я?

Дело было в этих двоих, конечно. В мальчике и в майоре. Ведь не попади я сюда в семьдесят девятом, и моя жизнь могла бы сложиться иначе. Первый всегда говорил: ничто не случайно. Значит, у этих событий были свои причины, свои смыслы, и моя задача — эти смыслы разгадать. Отчасти Искажённый уже интерпретировал их, хотя и по-своему: если бы вместо мальчишки я убил Коростелёва, всё было бы по-другому. И я даже знаю как: расстрел, за измену. Статья 64, от десяти до пятнадцати, но с поправкой на военное время скорее всего «вышка». Что там ещё? Неповиновение приказу — статья 238, отказ применить оружие в бою — статья 263… А ещё убийство командира — статья 240, пункт «в». Правда, если вспомнить, что настоящий Коростелёв к тому моменту уже минут тридцать как был мёртв… Да и командиром он не был, просто старший по званию. Ну, может, заменили бы пятнадцатью годами с конфискацией имущества… В любом случае убить его было бы наихудшим вариантом. Тогда что? Мальчик… Остаётся только он. Что я мог для него сделать? Если бы его убил не я, это сделал бы майор… или нет? Помнится, жена и дочь Амина остались живы; так что, вероятно, мальчишка отправился бы в тюрьму вместе с ними…

Как же я ненавижу войны.

— Ну, к награде тебя бы точно не представили, — желчно заметил Коростелёв. — А вот выговор с занесением в личное дело за невыполнение приказа запросто могли бы оформить.
— Да и хрен с ним. Всё равно увольняться хотел. И уволился бы, если б не ты, доброхот чёртов.
— Всегда пожалуйста.
— Смешные вы, — фыркнул Искажённый. — У них там Мир вот-вот погибнет, а они отношения тридцатилетней давности выясняют. Тоже мне, Старейшие Духи.
— Молчал бы уж, вражина. Ты вот что, ты слушай. Я хочу на остальных посмотреть. И начать с Сонни, — сказал я решительно. Мальчик выпятил нижнюю губу и показал мне оттопыренный большой палец:
— Вот это я понимаю, хозяин жизни. Сначала «вражина», а потом «хочу посмотреть». Ладно, мне не жалко, смотри. За той же дверью, правила те же.
— Помню.

Я подошёл к двери и, стараясь не смотреть на пули, распахнул её.

За дверью оказалась неожиданная улица, хотя я сразу понял: Чистые Пруды, Макдоналдс. Родные места для нашего Полуспектрала.

Единственным отличием иллюзии от реальности Миролюдья было полное отсутствие какой-либо жизни. Мир был похож на декорации; впрочем, если задуматься, ими он и был.

Сонни я увидел почти сразу: он стоял возле дверей Макдоналдса, не понимая, с какой стати ресторан закрыт в такой, казалось бы, обычный летний день.

Он стоял так какое-то время, а потом, судя по всему, отчаявшись, дошёл до уличных столиков и сел за один из них. Выражение лица у него было отсутствующее и какое-то разочарованное, а я вдруг подумал о том, насколько же этот парень одинок. Должно быть, он всегда был одинок: сказывалась нечеловеческая природа, пусть даже он ничего о ней не знал. Помнится, он упоминал о том, что у него никогда не было друзей, и некого было водить в квартиру к донье Лукреции. Плюс необычное имя, которое ещё в раннем детстве отдалило его от остальных детей. Плюс необычное спокойствие, это его всегдашнее бесстрашие, которое не могли понять даже скины. Плюс подозрительно быстро заживающие раны. Уверен, он и не болел никогда. Полуспектралы — не Духи, но и они наверняка избавлены от многих человеческих напастей, а значит, и от человеческих проявлений.

О чём он думает, интересно? С кем он может встретиться в своей иллюзии? Что за сюрприз его ждёт, — а, Искажённый?

— Не спрашивай меня об этом, Гермес. Я всё равно ничего не смогу тебе ответить. С этим… парнем вообще всё не по-человечески вышло. Не знаю, почему, но иллюзия второго уровня сработала не так, как я планировал. Я не знаю, как это можно объяснить, но… словом, внешне всё выглядит нормально. Видишь? Макдоналдс, скверик… Однако я не могу поручиться за то, что он видит именно эту картинку. У меня такое чувство, что он видит нечто принципиально иное, и ни я, ни кто-либо ещё ничего не сможет с этим сделать. Этот парень, если подумать, не меньшая аномалия, чем я. Точнее, чем Неназываемый. И знаешь, Второй, есть такие явления… которые тебе никто не сможет объяснить. И вопросы, на которые никто не сможет ответить, — хмуро пробормотал Искажённый и покосился на Коростелёва: — А впрочем, как знать. Как знать…

Я вопросительно поглядел на майора, но тот не сказал ни слова. Ладно, подумал я, тогда посмотрим, чем дело закончится. И, позабыв на время о своих «соседях», я снова стал смотреть туда, где за пустым столиком возле пустого Макдоналдса сидел мой самый необычный ученик.

…

Часть 2, глава 22 - http://www.proza.ru/2015/08/15/146