Лиля. Ч1. Свадьба. Ч. 2. Семейная тайна

Видели ли вы, как падают в  бездумно нарушенной человеком таинственной таёжной чаще подрубленные деревья? Как раскидистые ветви их всё вздрагивают от боли, ещё живые и сочные, пока медленно-медленно накреняется могучий ствол, словно раздумывая – может, еще можно изменить судьбу, вернуть назад то утро, когда всё вокруг еще шептало только о радостной и чистой жизни, только о самой светлой и вечной, никому не мешающей любви…

                1.СВАДЬБА

Ли-ля, Ли-ля! – тоненький голубой колокольчик вызванивает эти два мелодичных звука-слога татарского имени нежно-нежно, он нисходит откуда-то из-под небес, и от этого  внутри обрывается что-то…

И она просыпается. Да она ведь и не спала вовсе, так веки смежила на мгновенье. И вот этот звон… Тонкими руками провела по своему телу – сегодня она уже не будет той, прежней Лилей… Девушкой…

- Ой, что ж лежу-то я?  Надо вставать, быстренько, в коридоре уже шум… День с нетерпением ждёт её, Лилиного пробуждения. Он - не обычный, как все другие до этого, он как стена неприступная на границе - ведь это день её свадьбы! Всё, что до этого дня было Лилиным, теперь станет не только ей принадлежать - всё-всё: и то, что думается и то, что случится, и мечты её девичьи, и сама она - тоненькая и легкая. Хотя и сильная - матери по хозяйству приходится помогать, даже бревна пилить она умеет, стены белить, а корову доить - это уж само собой.

Да, точно, мама Галина – красивая еще женщина, брови темной дугой, стать в теле и огонь в жилах – с рассвета на ногах. И отец Карл – тоже, но на одной. У него протез, но он, латыш по происхождению, попавший в этот сибирский край не по своей воле, наловчился здесь выживать, делая всё, что необходимо. И мастерить мебель, и с животиной обращаться, и с пудовыми кулями, и с сапожной дратвой… Хозяйство-то немалое, крепкое.

А после работы – и рюмочку пропустить не грех. А жена Галина поддержит – заводная, тут же и гитару тащит, подолом цветным мелькая по избе, и потечет от крови согретой песня – да какая! Только в Сибири, в крае Красноярском – во яру, красном от жарков и ликов девичьих, могут так петь – во всю мочь! И гости тут как тут – соседи да сестра Гали - Любовь с мужем Саней. И Лилечка – старшая доченька-былиночка, если дома, на аккордеоне своем вступит, осторожненько так, чтобы не нарушить строя.
 
- А ну давай, Лильча, жарь! - командует Галина. И мать не ослушаешься, она такая... такая, как эта сибирская природа и близкая тайга. Не поспоришь - сомнёт, если что... 

А нынче Лилечку замуж отдают супруги Галина и Карл. Да не в своем селе жених, а на дальней заимке – километров сорок с гаком будет. Но парень неплохой, тоже культпросветучилище заканчивал, вместе с Лилей, родители вроде хорошие, не бедные, дом большой. Только на лицо Алексей – как девушка, ресницы длинные, щеки нежные и чуть что – алеют румянцем. Но пара красивая, друг другу подходящая.

Со спокойным сердцем Галина наряжала дочь к свадьбе. Платье Лиля заранее сшила сама – белое с кружевными фонариками, присборенное в талии – по моде шестидесятых годов. И лодочки лакированные достали - в город специально ездили. Волосы русые Лилины на ночь накрутили на папильотки –  загляденье да и только! Березка стройная, белая… И глаза на поллица – отцовские, голубые. У матери-то цыганистые и волосы как смоль отливают. Залюбовался Карл на дочь, но жених – Алексей - с дружком прибыл вовремя, посигналив ритмично и звонко – «та-та-татата».

- Аккуратный – подумал Карл.

Сердце его отчего-то сжалось. Оно у него давно пошаливало, еще с войны, таблетки глотал, нерегулярно, правда…

- Садитесь, садитесь! – отвлекли его возбужденные голоса.

Провожать молодых до сельсовета поехали и младшие дети – подростки Лена и Павел. Все с подъемом, с куражом то есть. Старенький «газик» как мог, поспевал за «Волгой». По дороге присоединились двоюродные и троюродные. Чин гражданского бракосочетания прошел быстро, без сучка и задоринки: «Поздравляем молодую советскую семью… Целуйтесь…».

 Пешком пришли две тетки с дядьями и несколько приятелей и одноклассников  молодых –  и на свадьбу в дом жениха прибыли уже немалой толпой, принаряженные, торжественные, готовые к празднику. Родители Алексея – сваты – встретили приветливо, тоже не в будней одежде, но сдержанно, без панибратства. Мать, Анна Сергеевна, - в строгой блузке, застегнутой до ворота, в кремовом тонком платке из кисеи. Отец, Матвей Павлович – в чинном долгополом сюртуке и белой крахмальной сорочке – диковинно как-то, таких в селе никто не носит уже. Хлеб-соль, полотенце, шелком шитое, всё как положено. Лиля порозовев, склонила голову, ступая на порог мужниного дома, да чуть споткнулась ножка её на каблучке о высокую ступень.

- Волнуется – выдохнула Галина, ну да ничо, привыкнет…

Столы во дворе, щедро накрытые, аккуратные, с белыми скатертями и букетами из жарков, уже ждали собравшихся людей, а высоко поднявшееся уже солнце спокойно смотрело на это действо, виденное много-много раз: на раскрасневшиеся щеки юных, на вспотевшие лбы, намокшие усы и бороды пожилых, на нежные пока еще запястья парней и девчат и на тёмные кисти огрубевших крестьянских рук, сжимающих граненые стаканы с напитком праздника и на многочисленные размякшие рты, кричащие без устали в который раз «Горько, горько, горько!...». Но молодые скромничали, не идя на поводу у жадных на клубничку гостей, скорее, просто инсценировали поцелуи.

Лиля даже не всё запомнила из этого длинного, полусказочного дня. Да было ли на самом деле это всё? Неужели это она – невеста в воздушном платье, с веночком из искусственных розочек, с колечком на безымянном пальчике, и это на неё сегодня устремлены все любопытные взгляды, и рядом, совсем близко, как еще никогда на публике, сидит он – ее муж, Алеша, неподдельно счастливый и от волнения всё приглаживающий мягкие волосы чуть смугловатой тонкокостной рукой? Дивно всё, как во сне…

Вот одно точно врезалось в память девушки: как отца ее, ссутулившегося, как обычно, Карла, долго упрашивали сыграть на аккордеоне, зная, что равных ему в этом нет, а он упорно отнекивался – не взял инструмент, забыл, мол. А когда предложили свой, всё равно отчего-то не стал…

Так отметили в тот весенний день - честь по чести - Лилину свадьбу, со всеми ее положенными атрибутами, с популярными песнями и звоном посуды, с удовлетворением приглашенных и непременной надеждой – на совет да любовь, на жизненное счастье новоиспеченных супругов.    



                2.СЕМЕЙНАЯ ТАЙНА

- Лиля, Лиля, ты где? –

Низковатый, как всегда, спокойный голос свекрови оторвал молодую женщину от шитья ситцевой ночной рубашки. Сидя в полюбившейся ей самой дальней комнатке под настольной лампой, она вздрогнула, как всегда, сама не понимая, отчего испытывает эту мучительную неловкость перед матерью мужа, не сделавшей ей ни разу ничего плохого.  Слова худого не сказавшей или еще чего-нибудь обидного…

В семье мужа вообще не принято было много говорить, считалось дурным тоном. Слова  скупые, в основном по делу, без повышения голоса, что поначалу было Лиле в диковинку. Их-то дом почти всегда звенел многоголосьем: мать не стеснялась проявлять свои эмоции, прикрикнуть если что, попричитать в голос театрально  –  ну, такая уж она темпераментная, как говорят теперь. Как и многие в ее роду. Остра и несдержанна на язык: и Лилькой, и халдой, и ж-й с ручкой обозвать может, но тут же засмеяться и приобнять – не попадайся под горячу руку! А младших так и веником по мягкому месту шваркнуть, если что… С мужем тоже не церемонилась, могла его, мягкотелого на вид, до кулаков довести, до швыряния табуреток и алюминиевых мисок. Вот тогда только держись! Дети предпочитали при этом спрятаться, лучше в сарай или подвал. А минут через пятнадцать, редко полчаса – всё, семейная гроза проходила. Можно было вылезти и спросить у матери насчёт еды или чего ещё...
 
Но самое чудное, что свекор со свекровью каждый день читают молитвы и книгу такую – толстую, в кожаном переплете -  Библия называется. И Лиля с Алексеем должны сидеть и слушать эти непонятные тексты, если они в это время дома. А куда тут пойдёшь – тайга глухая рядом и еще несколько домов, где нет жильцов их с Алёшей возраста.

Продукты и прочие вещи свёкры привозили из Рыбинска, в который ездили два, редко три раза в месяц. Обходились тем, что есть – огурцы и капуста квашеные, моченые яблоки, картошка, грибы, варенье, плюс своё яйцо от десятка кур. Предметы же утвари домашней берегли и чинили до последнего. Это при их-то зажиточности! Чайник вон запаян уж раз пять…
Свёкор вечерами, как правило, что-то не спеша чинит – то часы, то мясорубку. Радиоточка в доме отсутствовала. Однажды Лиля услышала, как в разговоре с сыном про радио свекор обронил «бесовщина». А еще в доме неукоснительно соблюдались посты, а значит, меньше расхода продуктов…

Но нет, совсем не жадность смущала Лилю, это не то… Не скупые они люди, а… Осторожные? Может быть. Но тоже не то… Другие они какие-то, словно помешанные слегка, с глазами потусторонними. О чем думают, никогда не понять. В то же время неизменно правильные – всё по режиму, трудолюбивые, вежливые. Часто говорят: прости, Господи, помилуй и «спаси Господи» – вместо спасибо…

Словом, совершенно непонятные для неё. Никогда с такими не приходилось сталкиваться, за все двадцать лет...  Конечно, слышала про всяких богомольцев и попов, но в храмах никогда не бывала, она ведь советская девушка, комсомолка и атеистка. И лекции по научному атеизму в техникуме усердно писала, а потом на пятерку отвечала, и на беседы ходила, и наглядные плакаты рисовала: «Пионер, борись с религией!»…
А еще Лиля так любит песни современные – «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» и другие, от них трепыхается что-то радостной птицей в груди. Но их никогда не пели в доме свёкров. Хуже того, как-то случайно она услышала обрывок фразы Матвея Павловича:

- Что ты хочешь, Аня, если Кремль тамплиеры построили…

Они втроем иногда вели такие мудрёные беседы, об истории, о судьбах народов, Руси, хотя говорил больше Матвей Павлович, нередко цитируя по памяти Святое Писание, как называли здесь Библию или ссылаясь на каких-то святых отцов, их имена Лиле были совсем не знакомы, ну разве что  Фома Аквинский – проходили в училище. И тяжким камнем на ее душу ложилось крепнущее ощущение, что родители ее мужа не любят слово СССР. Вернее то, что за ним стоит. Что они воспринимают его как временное явление… Как с этим жить, молодая женщина не знала.
                …………………………
- А вот ты где… Тебе не темно ли здесь? Глаза беречь надо. Пойдём, поможешь мне иконы протереть, завтра праздник Рождества Пресвятой Богородицы…

Иконы содержались не в главной комнате, чтобы никто из приходящих не мог их увидеть, - они хранились в спальне Анны Сергеевны. С десяток образов в рамах и без рам висели за шкафом, в узком простенке. И Лиля их безотчётно боялась. Старые, потемневшие и тяжелые, они чем-то незримо давили на Лилю, будто несли в себе тайную и могучую силу, чуждую ей, источали энергию незнакомого мира, другой планеты. Изображения на них казались странными – и не люди, но и не фантастические существа, вон как глядят  -  с укором, что ли…  Но разве можно им поклоняться? В шестидесятые годы двадцатого века, когда уже был полет Гагарина в космос? Дико как-то… И видя, как бережно и благоговейно обращается с ними образованная женщина – её свекровь (прикасается, перекрестившись, чистейшей тряпочкой, целует), Лиля всегда испытывала неловкость, будто подсматривала в замочную скважину за интимным процессом, который ей видеть никак не положено…

Вот и сейчас ей уже не по себе. Она понуро идёт за свекровью в ее спальню и думает одно: скорей бы Алёша пришёл – он обнимет её ласково, и всё непонятное отступит… Вот уже пятый месяц она здесь. Дома еще ни разу не побывала – лето всегда страдная пора, трудились от зари дотемна все четверо, а в августе Алексей устроился на работу – в клуб, заместителем заведующей. Скучала Лиля очень. Но зато вечерами, после того, как отужинают с родителями, молитвы послушают – он весь только с ней! Прижмёт крепко, поцелует, скажет: «берёзка ты моя милая». Как-то раз Лиля спросила мужа, уже лежа в кровати, шепотом, смущаясь и не зная точно, имеет ли право на такой вопрос:
- Леш, а ты что, тоже веришь в Бога? Взаправду?
Он помолчал, а потом обнял ее за оголенное плечо теплой рукой и мягко так сказал:
- Ну, а как же мне не верить, Лилёк, если он вот и тебя мне послал?
Лиля притихла. Но вскоре продолжила:

- А что для тебя Бог? Как ты представляешь его? Ну… Какой он?

Голос Алексея дрогнул, а потом отвердел:
- Как жизнь… Как любовь… Как солнце…
 
И тут он оживился:
- Вот ты же не видишь солнце всё время, так? Ночью там или вечером… В грозу… Но ты точно знаешь, что оно есть, разве не так? А сын Божий, Христос, являлся человечеству живым, подобно солнцу – из-за черных туч, чтоб все видели-ощущали… Если человек отворачивает глаза, это не значит, что солнца нет? Так?

- А где он? Его же не видно, даже если в приборы астрономические смотреть, самые сильные…

- Глупыш ты мой милый, Господь является нам в своих творениях – вон какое разнообразие и великолепие их! Неистощимое, таинственное, целесообразное! А еще он и его истины являются в откровениях… Тем, кто удостоится, конечно, апостолам, например…

 Лиля уткнулась носом в шею мужа, изо всех сил стараясь понять то, что он говорит. Но ей вдруг вспомнились слова «инквизиция», «крестоносцы», а потом ни с того ни с сего в её напряженной памяти возник кумачовый лозунг, висящий при входе в училище: «Коммунизм это молодость мира, и его возводить молодым!»… Это точно – думала Лиля, это правильно: коммунизм – самое лучшее, что изобрело новое человечество.
А тут возврат к чему-то древнему и темному. И ведь её Алеша-то совсем молодой для таких взглядов, а еще в клубе работает, культуру несет в массы. А какую? Нет, то, что семья мужа культурна, тут сомнения нет – как красиво они накрывают стол, как обращаются друг с другом, не сплетничают, не судачат, лузгая семечки, что обычно в селе, и тем более, никого не поливают грязью. Их трудно вывести из себя, разозлить, только если откровенным хамством, как однажды пьяный милиционер, грубо ввалившийся в дом без повода и начавшийся с ходу намекать на вражеское прошлое Матвея Павловича… Свёкор побледнев, но не повысив голоса, велел служителю порядка «выйти вон и привести в порядок прежде всего, себя». Как это сошло старику с рук, неизвестно. Но вообще-то к свёкрам многие испытывали уважение, хотя и смешанное  с боязливостью, а порой и недоброжелательством, чего греха таить...   

Кстати, о грехах. О них часто говорится в доме, и о заповедях «Не укради» и других. К этому Лиля уже притерпелась и согласна с тем, что многие грешат и не стесняются. Вон, соседи завалили лес в тайге без разрешения, для себя, своих надобностей, а оно открылось. Стыдоба! И штраф не хотят платить… А Матвей Павлович раньше лесником работал, так ничего для себя не взял – ни одного бревна, так Алеша говорил…

От всех этих соображений у Лили начала раскалываться голова, всё в ней перепуталось шерстяным неразматываемым клубком-колтуном, и она сочла за лучшее поскорее уснуть. А с утра мысли будут свежие, и она будет думать яснее… Да и муж любимый уже дремлет, кажется. Бог как солнце… Чудно!
Но Алексей не спал. Он снова возвращался к волнующим его мыслям о том, что Лиля некрещёная и надо как-то будет ее к этому подвести. Осторожно, не ломая ее психику. А уж потом и венчаться, как говорят родители, чтобы благословение Божье с ними всегда было. Где-то найти батюшку… Но это всё потом, потом… Главное, его Лиля с ним! 

Женщины вошли в спальню. Но в этот раз Анна Сергеевна, включив свет, открыла сначала широкий резной комод у боковой стены, выдвинув ящик с толстыми альбомами, при этом проявляя к ним явное уважение, почти такое же, как к иконам. Бережно держа в красивых, не испорченных простой работой руках (а у Алёши-то мамины руки! – вдруг заметила Лиля), женщина стала листать толстые страницы. В отличие от икон, этих семейных реликвий  девушка еще никогда не видела.
- Вот, Лиля, посмотри, это мои родители…

На поблекшем картоне в затейливом овальном ободе восседала дама с кружевным зонтиком и пышной причёской, с внимательным взглядом больших глаз, а рядом – стройный мужчина в белом военном кителе и эполетах: четкие брови, гордая посадка головы… Внизу надпись вязью: Крым, 1913 год. И дальше в таком же духе – листы альбома один за другим приподнимали для Лили полог, укрывавший до сего момента прежнюю жизнь семьи, к которой теперь принадлежала и она. Вот тебе раз, ведь это буржуи прямо… Пожилая женщина с волевыми сжатыми губами в нарядном платье на фоне старинной мебели и портретов в красивых рамах, кажется, один из них последнего царя… А на этом снимке – несколько человек, включая троих детей, за столом с изящной посудой, на большом диване.
 
- А это семья Матвея Павловича…
Лиля смотрела во все глаза, но соображала плохо. Уж слишком неожиданным всё это было для неё.

- Брат Матвея Павловича, Иван, был врачом. А может, и не был, а есть, Бог знает… В 20-м году ему пришлось уехать через Китай в Америку. В Шанхае он женился на молоденькой китаянке. Найти его до войны было практически невозможно, да и опасно… Одно письмо всё же приходило  с оказией – через надежных людей, в нем он писал, что хотел бы найти могилу погибшего отца.
 
- Вот, смотри…
На последней странице альбома располагалась всего одна фотография, маленькая и плохого качества, на ней – седобородый старец в черной рясе с крупным крестом на груди…

- Это отец мужа и Ивана, служил протоиереем, расстрелян в Белгороде в двадцать девятом, мученик за православную веру. Их там в те годы уничтожено более ста восьмидесяти… А нас сослали сюда вместе с моими родителями еще в 27-м, как сочувствующих.

 И поскольку потрясенная невестка молчала, Анна Сергеевна негромко, но значительно продолжила:

- Теперь, Лиля, ты знаешь о нашем прошлом. Я прошу тебя никому о виденном не рассказывай, к таким биографическим фактам и к религиозным убеждениям, сама знаешь, люди относятся отрицательно, если не враждебно. Так что…
В эту минуту в коридоре громко стукнула дверь. Лиля вздрогнула.

- Кажется, это Алёша пришел, надо к ужину накрывать…
Свекровь захлопнула альбом и убрала его снова подальше - в надёжную глубину ящиков.

Только как и куда убрать теперь всё это Лиле? Как осмыслить? Беляки, значит? Контрреволюция? А ее дед был красным командиром и геройски погиб в бою с колчаковцами, как гласит одна из главнейших легенд ее семьи. Маминой семьи… Ох, что же получается – наши с Алексеем деды были врагами? Смертельными! Ой, мамочки…

- Ну что, Лилёк, готовься! – прозвучал над ухом расстроенной девушки голос мужа, - в выходные повезу тебя в гости к матери, ты ж давно просилась! А Лиля и не знала теперь, радоваться поездке или наоборот. Ведь от матери с отцом не укроется ее растерянное состояние, не умеет она прятать чувства, играть роли. Тем более, перед ними, родителями. Надо самой вначале привыкнуть к тому, что узнала, разобраться в этой буре противоречивых эмоций…Ох, беда, беда…

Живым и упругим сентябрьским золотом впрыгнули в окошко закатные лучи, легли теплым веером на чисто вымытые полы. Играют духи осени, чисто дети малые, балуются-веселятся. И пусть - пока не сковали еще землю, не остудили воздух лютые сибирские морозы,  мертвящие стужи и убийцы-хиусы. Пока еще не их власть и черед, слава Богу…


Продолжение http://www.proza.ru/2015/08/30/1880