2. 1. Лебединский детдом

1.

Где то в последних числах сентября или в начале октября 1939 года наш детский городок под городом Ахтыркой прекратил своё существование. Наш третий класс направлялся в Лебединский детдом. Утром, после завтрака, мы собрались на площади городка. Подошли машины, на одни погрузили кое-какие вещи, на другие сели мы и машины тронулись. Вот проехали центральные каменные дугообразные ворота, спустились на тормозах с горы к подножью, туда где мы жили и учились будучи в первом классе, проехал мимо дерева с гнездом аистов, повернув налево вокруг горы, проехал мимо нашей электростанции. Вверху виднелась колокольня и ограда, за которой прошёл кусочек нашей жизни. На душе было грустно, хотелось заплакать. Ехали молча, необычно молча, каждый думал о своём, У всех видимо возникали ассоциации, воспоминания связанные с тем или другим проезжаемым местом.
Мне вспомнилось случай на электростанции, там трактор, который с помощью приводного ремня вращал динамо машину, вырабатывающую электроэнергию, скатился с горы прямо в Ворсклу. Детдом на несколько дней остался без электричества. Тракториста судили как вредителя. Далее машины, перекачиваясь и подпрыгивая на грунтовой дороге, оставив слева землянку у подножья крутого восточного спуска горы, выехала на большак мощённый булыжником. Проехали по длинному деревянному мосту через Ворсклу и её ответвление, проехали по песчаной дороге, проходящей через только что посаженный сосновый бор. Всё это время мы смотрели на зад, на удаляющуюся гору с живописным монастырём на ней, с церковью и колокольней. Пожалуй впервые за все эти годы, мы увидели в всё в комплексе, так отчётливо и так ясно осознали, что расстаемся с этой красотой на всегда, и как бы старались запечатлеть её в своей памяти навсегда, не сводили глаз. Видимо так всегда бывает только тогда начинает понимать и по настоящему оценивать в всё прекрасное, хорошее, когда наступает час расставания, порой на всегда, начинает остро сознавать невосполнимую утрату.

Проехав по городским улицам, машины остановились у железнодорожного вокзала. Специально для нас был выделен плацкартный вагон, мы быстро погрузились и поезд тронулся в путь. Многие из нас, в своей сознательной жизни. На поезде ехали впервые, видимо поэтому, уже через несколько минут, после того как поезд тронулся, мы повеселели и обо всём на свете забыли. Незаметно нами овладело возбуждение, как это часто случается в дороге на первых порах, все было непривычно, интересно. Незаметно быстро мы приехали в Лебедин.

То, что мы увидели, с чем столкнулись на новом месте, нас не то чтобы шокировало, оно нас привело в оцепенение. Не сговариваясь, мы все были готовы отсюда бежать куда попало. Двое или трое так и сделали, убежали назад, но были возвращены.

Наш детдом №2 организовали на базе бывшей лебедянской тюрьмы. Это двухэтажное здание с полуподвалом, мрачное, возвышалось в то время над всей окружающей местностью в конце города, как маяк. Рядом с проезжей дорогой низенький столовый корпус, отделенный от тюрьмы небольшим двориком, чуть в стороне хозяйственные пристройки-сараи. Всё это окружено высоким каменным забором, правда значительная часть забора, к нашему прибытию была разрушена. Не спальным корпусом - тюрьмой уже построили два каменных туалете: один для девочек, другой для мальчиков. Туалеты размещались по углам ограды с разных торцевых сторон тюрьмы. За оградой была огромная вырыта зачем-то яма, а дальше шли огороды и сады горожан.

Через дорогу от тюрьмы располагалось Городское кладбище, прибавлявшее скуки. Спальни представляли собой узкие небольшие комнат не несколько человек, решеток, правда, уже не было. Электричества первый год не было, потом постепенно провели, поэтому уроки готовили возле коптилок, жгли бумагу, свернув её в трубочку, жгли лучины. В туалет приходилось бегать летом и зимой на улицу. Умывальник был тюремный - толстая труба а множеством кранов и корыто-желоб. Отопление печное. В комнатах холодно, дров нет, окна побиты. Кормили неважно.
Общая картине подействовала на нас удручающе. По сравнению с тем, что было в Ахтырском детдоме, это выглядело кошмаром. В шкоду ходили в город, в центр - километра два. Учились вместе с городскими ребятами. Учиться многие, сразу же, стали хуже. И не удивительно, - ведь уроки, по сути, готовить негде. Дисциплина также резко упала, нужно было снова привыкать ко всему и к новому воспитателю и к новому учителю, которые, к тому же менялись. Для меня же учеба была, пожалуй, единственным утешением в создавшихся условиях, в такой обстановке. Учёбе девалась мне легко память была отменная, мне достаточно было прослушать урок и было всё понятно и помнилось долго, так что по вечерам уроки можно было и не учить. Правда были от этого и свои неприятности. Особенно по арифметике, приходилось выполнять домашнее задание другим, чего я делать не любил. Своё домашнее задание по математике обычно я выполнял сразу после урока на перемене. Особенно я любил историю, географию и литературы: русскую и украинскую мне так все запоминалось, что мог на следующий урок пересказывать наизусть, слово в слово, как стихотворение, чем не раз удивлял учительницу. Помнится, у нас была учительница, мы её про себя звали пучеглазой, всё время щурилась когда ребята её досаждали и она злилась. Нужно сказать, что долго работать с нами не выдерживала ни одна учительница и часто уходили с класса во время урока со слезами. Я им сочувствовал, мне было стыдно за своих товарищей, жалко учительниц, очень переживал за них, но был бессилен им как то помочь. Закон круговой поруки и сложившееся к тому времени соотношение сил в группе и в детдоме в целом, были таковы, что подавляющее большинство шли на поводу новой нашей формации - малолетних хулиганов и воров.

2.

Всё это время наш детдом пополнялся новыми воспитанниками из детских колоний, детприемников и с других детдомов. Были в нашей группе и переростки оставшиеся на второй, а то и на третий год в третьем классе. Особенно запомнились двое из них, о которых хочется рассказать, чтобы было некоторое представление о таких воспитанниках. Одного, явного переростка, фамилия была Хлебников второго - Сопин. Это были совершенно разные люди, но суть их была одна – воровская. Хлебников выглядел среди нас громилой, был в наколках, хорошо владел блатным жаргоном, был груб и жесток.

Жил тем, что заставлял ребят послабже продавать постельное и другое детдомовское имущество - всё, что можно было продать с рук в то время населению. За малейшее непослушание или провинность жестоко избивал, наказывал, излюбленным наказанием у него было - вбивать кол в задний проход. Он даже клятву придумал - "кол мне в ж...". Я наметил и это в дальнейшем не раз подтверждалось в жизни, что обычно такие люди, как Хлебников, трусы. Они наглые, хорошо чувствуют и пользуются слабостями других, умеют казаться храбрым до тех пор, пока им не дали отпор. Интересно, что хлебниковы помыкают обычно сначала самыми глупыми, но с виду мощными, массивным, но слабовольными. Первым делом, они стараются, мелкими подачками, их подчинить себе, сделать их зависимыми от него, своими должниками. Затем, из наиболее мощных и здоровых из должников, создаётся, так называемая "свита " - как орудие своей власти. Надо всеми остальными и затем по одиночку подчинить себе всех под угрозой расправы, при этом действуют законы волчьей стаи, круговая порука.

Задачей номер один педагога является выявление в коллективах воспитанников именно хлебниковых, то не просто, так как хлебниковы-заводилы, как правило, находятся в тени и внешне ничем себя не выдают и даже наоборот делают вид, что они на стороне педагога. Непосредственными исполнителями срывов уроков, нарушений дисциплины, порядка являются безвольные, бездумные, глупые рабы хлебниковых. Хлебников любил рассуждать о "прекрасной" жизни на "воле". Из его рассказов выходило, что он везде побывал и всего повидал, особенно любил смаковать тему о женщинах. У нас, как никогда раньше, стал процветать мат, пение блатных песен, научились играть в карты и сами их изготовляли. В нашем лексиконе становилось все больше блатных слов. Хлебников со свитой, после удачной продажи краденного, из магазина приносил и колбас, конфет, французских булок, ситро и другие лакомства, нам недоступные, и закрывшись в одной из комнат, гуляли в компании с девочками до поздней ночи, а то и до утра. Такие оргии, разумеется, не могли быть не замеченными и проходить без последствий. Вскоре, после того как одна из покупательниц заявила в милицию, началось следствие и Хлебникова судили. Сразу в группе стало веселее и легче дышать,Сопин Александр - это вор карманник высочайшего класса. Вор интеллигентного вида пользующийся у нас уважением и любовью.

В нём всё было прекрасно и внешность и характер, и лицо и поведение, кроме профессии. Он был для нас кумиром, идолом. Он был исключительно красив даже для нас мальчишек. Глаз нельзя было отвести от его всегда смущённого, слегка улыбающегося, чернобрового с правильными чертами лица. Такие лица (классические) встречаются очень редко. Все детдомовские девочки и не только детдомовские и даже женщины сходили от его красоты с ума. Манера поведения, мягкий, добрый и отзывчивый характер, обворожительная улыбка, изысканность и культура поведения, умение просто но со вкусом одеться всё это, наверно, помогало ему в его "работе" карманного вора. Интересно отметить, что до не сознавали, что Сопин это социальное зло, что это антиобщественный элемент, что он плохой потому только что он вор и т. д. Наоборот, мы были от него в восторге, хотя прекрасно знали чем он занимается, им восхищались и, по-хорошему, завидовали, хотели бы быть такими же мастерами своего дел как он. Однажды, на спор он, за несколько секунд, вытащил кошелек с двести сорока рублями - восемь купюр по тридцать рублей.

В то время для нес десять копеек много значило. Французская булка стоила семь копеек, например. Мы все знали, что воровал он не от жадности. Деньги у него никогда не скапливались, он их тут же раз давал налево и направо. Давал безвозмездно - в долг не давал никогда. Он работал с такой, казалось, лёгкостью, с таким олимпийским спокойствием, что казалось, ему не представляет труде хоть у кого вытащить кошелёк из любого кармана. Нам казалось, что захоти, он стал бы миллионером за несколько лет. Деньги он трети с шиком как купец, не скупясь, покупал только деликатесы Правда, прежде чем ему залезть в карман он кропотливо и долго выискивал с себе клиента, у бедных никогда не воровал. Шутил, что, дескать, бедные более осторожны и бдительны чем богатые. Богатому форс не позволяет щупать всё время кошелёк в кармане. Но все кто знал Сопина, его добропорядочность знают, что бедных он жалел. Сопин очень любил детей и особенно обездоленных-оборвышей. Накупит бывало всяких конфет и раздаёт малышам, так они в нём души не чаяли, ходили за ним, как цыплята за квочкой, всюду стайками.

Я ни разу не слышал от него не то что мата, но и грубого слова. Не знаю какого он происхождения, кто у него были родители, где он до этого жил и т.д. Но знаю, что он прошёл хорошую школу воспитания. Среди нас он был, в этом отношении, белой вороной. Насколько Хлебникова боялись и, в душе, презирали и ненавидели, настолько Александра Сопина уважали и любили. Оба воры, но какие о разные люди. Был у нас ещё один воспитанник, тоже переросток, по фамилии Шандыра. Это был мастер "на все руки от скуки", но больше всего он преуспел как отъявленный хулиган и организатор всевозможных драк детдомовцев с местными мальчишками. Помню ещё после второго класса летом он выступил предводителем и повёл нас драться с ребятами из Черепаховки. "Бой" начался недалеко от нашего лагеря, за садом, на стрельбище. Шандыра собралось нас человек двадцать и мы погнали сельских парнишек через все стрельбище, аж, до Черепаховки, где нас встретила целен ватага. Роли поменялись, теперь уже они гнали нас, не давая опомниться и отдышаться. Видимо бежать было уже невмоготу и по команде Шандыры мы остановились все разом как вкопанные, началось противостояние, которое продолжалось с полчаса и закончилось тем, что мы мирно разошлись каждый отряд в свою сторону, до драки дело не дошло.
 
Капитальную драку Шандыра организовал и в Лебедине. Как-то нас водили в местный краеведческий музей, после нашего посещения там не досчитались двух кремневых пистолетов пушкинских времён и шпаги. К счастью всё обошлось, музейные достопримечательности были возвращены на место. И скоро у наших ребят появились на вооружении, кроме рогаток, луков, самострелов, теперь еще и самопалы. В одной из очередных драк между нами и городскими, прогремело несколько выстрелов, в воздухе запахло порохом и серой. К счастью кроме Шандыры организовавшего эту драку, никто не пострадал - пули прошли мимо. Шандыра, видимо так плотно набил заряд, что самопал не выдержал, пороховые газы ударили назад, разогнули задний конец медной трубки, сорвали с гвоздя, сильно поранив правую руку - конец трубки впился в руку. Выписавшись с больницы он завёл себе, огромную овчарку и носился с ней везде, а за ними орава мальчишек - овчарка была всеобщей любимицей нашей. Теперь я часто задумываюсь, почему в подростковом возрасте иногда проявляется бездумная жестокость. Только отсутствием систематического воспитания на примерах нравственности и милосердия этого не объяснит. Да, отсутствует самоконтроль, самоанализ своих поступков, но почему? Вспоминаю как жестоко мы мальчишки убивали бродячих собак и в то же время за свою овчарку готовы были головы положить.

За детдомом была огромная яма. Видимо её вырыли для сбора с стоков нечистот ещё когда была тюрьма. Мы ловили собак и бросал ли в эту яму, глубиной метра три, и со всех сторон на собак сыпался град камней разной величины. Собаки бедные сначала лаяли мучаясь на дне ямы, затем визжали от боли и обиды, как бы спрашивая нас - "за что бьёте, что мы вам сделали плохого?" Скоро, не находя нигде укрытия, тихонько скуля, они переставали бороться за свою ж жизнь, как бы смиряясь со безысходностью, падали тихонько умирая одна за другой, вздрагивая от предсмертных судорог. Мы расходились без малейшего сожаления, без малейшего угрызения совести. Наоборот, хвастались друг перед другом, кто попал больше раз, какой величины камнем и куда именно. Особенно ценилось попадание в голову. Правду говорят, что если нет хороших примеров, то дурно пример становится заразительным. Рядом не было таких как Ольга Леонтьевна педагогов, а был Хлебников, организовавший ловлю собак. Собак ловили так, брали ведро с помоями и ставили под окном, на в обод ведра ложили петлю, а конец верёвки держали в окне второго очереди всю ночь, пока не поймают собаку. За тем стали не ловить, а увивать собак привязным к верёвке камнем.

3.

Постепенно жизнь налаживалась и здесь. Появился свет, затем провели радио. В баню ходили в город. Чаще стали водить нее в к кино в центр города. Зимой появился зимний инвентарь: санки, коньки-снегурки, лыжи. Здесь впервые я стал на лыжи и они полюбились мне на всю жизнь. Но больших гор поблизости не было – спуск от бани к речушке был пожалуй самый крутой во всей округе. Поэтому тогда больше приходилось кататься на снегурках. От катания на коньках по утоптанным тротуарам, особенно с горок, под уклон, получал огромное удовольствие. Особенно любил съезжать на одной левой ноге - ласточкой. Бывало разгонится и едешь на одно ноге метров пятьдесят - пока не остановился. Не знаю почему, но катание на санках я не любил с детства. Каждый раз, как я это делал, со мной что-нибудь случалось. Так произошло и на этот раз. Я лёг на санки, чтоб съехать с горки недалеко от спального корпуса. Санки кто-то сильно толкнул и они на большой скорости, врезались в стену здания. От удара головой мне удалось увернуться, но от сильного удара получил травму бедре. Отметина имеется до сих пор.

Однажды со мной произошел ужасный случай, который не могу забыть и простить себе никогда. В школе, в большую перемену, один из нас зашел в класс на коньках. Это заметила уборщица и стала отбирать у мальчика коньки, склонившись над ним. Сбежались одноклассники, пытаясь защитить бедолагу. И тут какая муха меня укусила - я схватил венский стул, возле учительского стола, и ударил им по спине уборщицу. Коньки были спасены, что было потом я уже не видел, до меня дошло что я только что совершил нечто ужасное, преступное, может даже убил человека. Бросил стул и убежал домой. В спальне, от страха за содеянное, я залез под кровать и пролежал тем в ожидании, что за мной сейчас придут и арестуют, до самого вечера, Ночью я сильно заболел, меня знобило, я бредил, мне снились какие-то кошмары. Куда то я проваливался, падал в какие-то колодца, то снова поднимался в высь, причем, ощущения полёта не было, а ощущение падения было. Вызвали врача, Врач сказал, что болезни способствовало сильная нервная перегрузка, сильное потрясение. Вскоре кризис миновал и я стел поправляться. Особенно хорошо пело пошло на поправку когда я узнал, что с уборщицей всё обошлось благополучно, я её зашиб не сильно, отделалась синяками и что зла она на меня не держит, так как частично сама виновата - не нужно было отбирать коньки самой. После этого прощения с моей души как будто камень сняли.  Как бы там ни было, а в школе, особенно в первые дни после выздоровления, ходить было стыдно старался не показываться уборщице на глаза. Надо сказать, что эта уборщица была бойкой женщиной и всё время с нами, как она на называла, "голытьбой" воевала.

Мы часто в зимнее время, перед последним уроком выворачивали в классе лампочку с тем, чтобы нас раньше отпускали домой Для большей гарантии, чтоб света не было, в патрон напихали промокашки и снова ввинчивали лампочку. Учительница заходит в класс, щёлкает выключателем, а света нет, а в классе уже мрачно, плохо видно, писать или читать почти невозможно, а мы еще жалобно канючим – "отпустите, мы выучим". "Ну хорошо", - с соглашается учительница и, предварительно посоветовавшись с директором или с завучем, отпускает нас. Довольно долго нам эта проделка сходила с рук, но однажды уборщица, заглянув в перемену в класс узнала нашу хитрость, и вот когда мы уже, с возгласами "ура" собирали книжки и тетради в портфели, вошла уборщица и всё рассказ зала учительнице и, чтобы не быть голословной, взяла её стул, установила на парту под лампочкой, стала на качающийся стул, отвернула лампочку и, с помощью ключа, начала выковыривать промокашку. Выключатель освещения был включен, поэтому произошло замыкание, пол летели искры, полетел стул с парты, а в месте со стулом и уборщиц. Упала и лежит не шевелится, мы испугались, думали убило, но тут на всю школу разделся крик "ратуйте люды добрые – помираю" и затем, кряхтя и охая, держась за бок и прихрамывая, она поднялась и тихонько вышла из класса. Мы поняли, что с электричеством шутки плохи. Не смотря на то, что сцена была комической, никто не смеялся, всем было по настоящему жалко, как нам показалось, совсем уже немолодой женщины. Прошло немного времени и мы решили применить более хитрый способ, заключающийся в том, что кусочек промокашки, предварительно прожевывался, смачивался слюной и затем заталкивался под лампочку в патрон. Начинается урок, учительница входит в класс, включает свет, всё нормально, свет горит, в через определённое время, когда промокашка высыхает он гаснет и все подозрения относительно нас отпадают.

Помнится зима в тот год была мягкая, но снежная, всюду было много снега и сугробы. В перерывах между уроками мы любили прыгать в сугробы с заборов, с сарайчиков и барахтаться в снегу. Многие даже научились делать сальто - прыгать с переворотом через голову.

4.

Незаметно пришла весна. Если в Ахтырском детдоме весна для нас была в радость, как и любое время года, то здесь весной мы испытывали большую неприятность при возвращении из школы домой и особенно по утрам идя в школу. На дороге, проходящей возле детдома, по которой мы ходили в школу, было сплошное месиво из грязи и воды. Обойти которое было невозможно, грязь по щиколотки была по всей ширине дороги, упиралась в заборы. Холодная грязь и вода проникала легко в дырявые наши ботинки. Ноги быстро коченели, многие простужались, кашляли, болели, многие "заработали" себе ревматизм на всю жизнь. Мы, меж собой, прозвали это место на окраине города, между кладбищем и бывшей тюрьмой, гнилым. Зимой здесь, на открытом всем ветрам месте почти всегда дул сильный морозный ветер, гудели столбы и провода, и всегда приторно пахло гарью потому, что печи топили торфом.

Нас, кроме тюремного маленького дворика, был хозяйственный двор, где, кроме пространства, огороженного забором с воротами, был погреб для продуктов, стояло две машины, полуторка и пятитонка, и стоял сарай для коров или коней, но кроме нескольких свиней да кроликов, ничего не было. Крыша сарая была нашим излюбленным местом для загорания. В кузовах машин и загорали, играли в карты. Полуторка была сломана, её так и не смогли отремонтировать до ее мой войны. С наступлением тепла двор наш ожил. Поставили брусья вкопали перекладину. Мы всё своё свободное время проводили в разных играх на свежем воздухе. Жизнь стала веселей во дворе по явилась волейбольная площадка, натянули сетку. В волейбол играли в основном сотрудники и старшие ребята. Мы играли в цурки, в масл в травяной хоккей, в футбол, в городки, в лапту, в колдуна, в двенадцать палочек, в жмурки, в круг. Я любил играть в травяной хоккей и в круг. Игра в круг проходит следующим образом: набираются две равнозначных команды, одна становится по кругу, а другая свободно может перемещаться внутри круга. Задача, как можно быстрее поразить мячом тех, кто находится в круге, для этого можно пользоваться манёвром, перекидывать мяч друг другу, стараясь загонять и запутать того, кто в круге и стараться поразить мячом последний игрок в круге будет "выбит", роли меняются. Для игры в хоккей на траве клюшки мы изготовляли каждый себе, из изогнутых корней какого-нибудь кустарника, обычно из лещины. Играли с азартом допоздна, пока глазам что-то видно ещё. Вместо шайбы или мяча была консервная банка, а то и камень. Любил я играть в которые и делали сами. Конечно же мы любили играть в войну. Этим делом мы занимались на кладбище, через дорогу. За день мы до того к нему привыкали, что переставали сознавать, где мы находимся и с наступлением сумерек и даже темноты продолжали играть, ничего не боясь, на память знали где стоит крест, где памяти ник, где какое дерево, каждый из нас, без страха мог пройти ночью через всё кладбище. Отсутствие страха на кладбище в тёмное время мне пригодилось в дальнейшей моей жизни. Если коротко сказать, мне часто приходилось ходить на работу и с работы через Смоленское кладбище (это сокращало путь) в Петербурге. Зимой утром и вечером уже темно и через кладбище никто не ходит.

Я любил поздние весенние вечера, тихие, тёплые, когда зацветает вишня в садах, пахнет теплой землей, хлевом, весной. Солнце только что село за горизонт. Где девчата поют. Тучи низко проносятся над землей, надо огородами, садами. В такие минуты на ум приходят стихи Т.Г.Шевченко6 "Семья вэчеря биля хатыхрущи над вышнямы снуют, плугатори с плугами идуть, затихло всэ, тилько девчата та соловейко нэ затых".
Да, лучше не скажешь.

5.

Летом 1940 года у нас ещё не было своего пионерлагеря, поэтому основными нашими местами времяпрепровождения были колхозный ставок, неподалеку от города городское кладбище, и центр города, и базарная площадь, где можно было попробовать семечек, фруктов, и найти, если повезет, несколько монеток.

От ставка, между кустами вилась неширокая и не глубокая канаву для стока воды из ставка осенью, с тем чтобы собрать урожай зеркального карпе, которого специально разводили каждый год с весны нас интересовала эта канава летом так как в ней водились, в огромном количестве раки. Человеке три могли за час наловить целое ведро раков, о этой канаве водилась и щука, которую ловили, что называется, голыми руками, но для этого необходимо было ногами сильно взбаламутить воду, поднять ил изо дна. Щука не любит мутную воду и всплывает. Вот тут то её и хватай за спину, да цепко чтоб не выскользнула из рук.

Так как в нашем рационе питания свежих овощей и фруктов, можно считать, что не было, то все колхозные, и не только колхозные сады, поля, огороды были в нашем распоряжении. По дороге на ставок рос колхозный горох, был совсем ещё зелёный. Он нам казался сладким как конфеты и мы нарывали его стручки полные карманы. По дороге в центр от нас находились частные дома и сады за заборами.

Ветки с яблоками торчали прямо чуть выше забора, но руками не достать. Придумали, наконец длинной палки прикручивали из проволоки к кольцо-петлю с небольшим мешочком. Петлю с помощью палки, подводишь под любое яблоко и когда яблоко оказывается в петле по хвостик, дёргаешь палку, яблоко срывается и падает в мешочек.
Несколько раз, за две года, ходили в поход на речку Псёл, что протекает от Лебедина километрах в десяти, и всего один раз побывали на знаменитом, живописном "лебединском" озере. От названия озера произошло название города. По преданию озеро, а затем и город, назвали так потому, что раньше на озере было всегда много лебедей. Ходят слухи что композитор Чайковский создал музыку для балета "Лебединое озеро" после того, как побывал в этих местах. Река Псёл, как и Ворскла, - приток Днепра. Они протекают друг от друга на сравнительно небольшом расстоянии, почти параллельны, если смотреть на карту. Они даже в чём то похожи. Псёл также протекает в живописной местности. Местами пека глубокая, но не широкая, местами - всё наоборот. Берега в основном в зарослях. Много в реке всякой рыбы. Вода тёплая прозрачная.

Мы любили прыгать в речку с деревьев, стоящих у самой воды. Однажды это мне чуть не стоило жизни, прыгая ласточкой, я настолько прогнулся и затем затянул с выпрямлением, что при входе в воду м мне так ломануло в позвоночнике, что от боли я чуть не вскрикнул будучи под водой, без воздуха, я еле вынырнул, так как малейшее движение приносило адскую боль. Кое-как доплыл до берег и долго отлёживался на горячем песке, приходя, в себя.

6.

Где-то в июле меня и еще двоих девочек (все трое, между прочим, с фамилиями начинающимися с буквы "Ч") со старших классов одели во всё белое, на головы голубые испанки с красными кистями и на построении объявили, что мы, как лучшие воспитанники детдома, проявившие себя в учёбе и в поведении по результатам учебного года, направляемся в областной пионерский лагерь. Надо сказать, что в поведении я себя лучшим не считал, но от поездки не отказался. В областной центр Сумы мы приехали поездом и целый день пробыли там. Бродили по городу, рассматривая, всё было необычно, и интересно. Впервые я видел чёрные большие блестящие машины, которые проносились мимо, беспрерывно сигналя несколькими тональностями одновременно. На машинах было множество никелированных, блестящих на солнце деталей. Все казалось торжественно величественно. Город казался огромным, на улицах стоял аромат духов и парфюмерией. Проголодавшись, мы зашли покушать в столовую в центре города. Сели за столикие четверых, на котором стояла ваза с цветами, хлебница, с нарезанным ржаным хлебом, соль стояла и горчица. О горчице я тогда ещё ничего не знал. Старшая из нас заказала нам той одинаковых обеда и мы стали ждать. Я намазал хлеб горчицей, как мёдом я откусил кусочек и... чуть не задохнулся, у меня перехватило дыхание, я побагровел, глаза полезли из орбит. Девчонки сначала смеялись, а затем испугались и еле меня отходили После обеда спустились в парк, кушали мороженое, ходили смотрели аттракционы, а вечером пошли в цирк - смотрели программу "Волки". Запомнился трюк, когда волки прыгали сквозь горящее кольцо.

В пионерлагере нашу троицу разделили по разным группам. В лагере собрались со всей области лучшие пионеры с разных школ, проявившие себя в учёбе и в различных делах. Здесь были и различные спортсмены-разрядники, занявшие призовые места и артисты художественной самодеятельности, и лучшие художники-оформители, которые и здесь, в лагере, проявляли своё мастерство, оформляя стенгазета и отрядный альбом. Одним словом сюда посылали детей по тому же принципу, как и в знаменитый "Артек" только с области.

7.

С этого, сорокового, года я начал замечать и влюбляться в женскую красоту. Зимой я влюбился, как мне казалось, в одну девочку из нашего класса, отличницу Валю Гребенникову. Любил смотреть на неё, она была красивей всех наших девочек. Часто провожал её идя со школы, при этом шел немного сзади по другой стороне дороги улицы. Думаю, что она не знала, что мне нравится, а может догадывалась, ведь женщины в этих вопросах более ранние и понятливее мужчин. Здесь я влюбился в саму пионервожатую, девчонку из старших классов. Она была очень стройной, красивой. Ходила в черной юбке и белой кофточке, с красным галстуком, а на голове испанка. Фигура ее напоминала классическую скульптуру обтянутой кофтой и юбкой. Небольшая остро торчащей, грудь, неширокие плечи и нормальные, точеные бёдра. Из под испанки выбивалась чёрная коса, аккуратно уложенная на голове. Она ходила, как будто плыла, с гордо поднятой головой. Видимо она знала о своей привлекательности и ею гордилась. Я страдал от того, что мне редко приходилось ее видеть, так как она была пионервожатой в другом отряде.

В пионерлагере кормили хорошо и разнообразно, все здорово поправились, Помню, когда меня взвесили в конце смены, я весил тридцать два килограмме. Кормили четное раза в день, каждый день давали овощные блюда в виде салатов, давали арбузы, дани, сливы, груши, яблоки.

Пионерлагерь находился в живописной местности, возле озера. Озеро было запружено, на запруде со шлюзами была старая водяная мельница, кажется уже тогда не работающая, по перилам запруды мы ходили показывая свою смелость, но как только глянешь вниз, не быстро бегущую, пенящуюся и шумящую волну, вырывающуюся из шлюзов, как начинала кружится голова и чтобы не упасть, приходилось соскакивать с узких перил. Но желание преодолеть себя и всё же пройти по всему перилу над кипящей пропастью вынуждало снова взбираться на перило. По после того как однажды я пошатнулся и потерял равновесие и чуть было не нырнул вниз в омут, еле каким-то чудом устоял, я больше не испытывал судьбу.

Как я уже говорил, на мне всё это время был белый из хлопчатобумажной ткани, костюм, который вскоре запачкался так, что ходит в нем, а тем более показываться на глаза возлюбленной было стыдно.
Впервые в жизни мне пришлось самому стирать. Брюки были толстые тяжелые, но кое как я их все же выстирал, еще тяжелей было их выжимать, но как мог выжал. Побоявшись, что костюм могут украсть, я сырой костюм сунул в тумбочку, вместо того чтобы повесить сушиться. Через некоторое время, когда открыл тумбочку я ужаснулся - в ней кишели тараканы. Пришлось одевать костюм на себя не глаженным, мокрым. Хорош ещё, что дни были жаркие и костюм высох уже через пару часов.

Как везде, здесь проводились всяческие мероприятия, соревнования и по спорту между отрядами, и по самодеятельности и конкурсы на лучшую стенгазету и отрядный альбом. Победителей награждали. Меня наградили благодарностью за чистку картошки на кухне во время дежурства по лагерю нашего отряда. В общем было весело и хорошо, жаль, но всё хорошее имеет свой конец... Был прощальный вечер и пионерский костёр, к тому времени мы успели друг к друг привыкнуть, а некоторые - подружиться и поэтому, когда разъезжались у многих были слёзы в глазах. Что меня больше всего поражало у ребят, это умение так красиво, как некоторые из них рисовать оформлять отрядные альбомы и газеты, причём трудно было определит альбом какого отряда самый лучший, все одинаково превосходно, с большой выдумкой и мастерски выполнены. Я по хорошему завидовал художникам моего возраста, хотелось также научиться рисовать как они. На обратном пути мы снова провели в Сумах несколько часов.

В парке я залез на какой-то павильон и провалился. Ржавый гвоздь впился мне в лодыжку. Через час нога распухла так, что передвигаться стал с трудом. Девочки, мои спутницы, боялись как бы не было заражения крови. Ногу сильно перетянули какой-то тряпицей. С горем пополам добрались домой. И врачу не пошел, опухоль постепенно сошла, всё обошлось лёгким испугом.

В Лебединском детдоме, с наступлением лета, меня часто беспокоили головные боли, вялость, слабость и каждое лето я болел малярией. Я замерз под одеялами, меня трясло в лихорадке, повышалась температура до 39-40 градусов, а через день-два я выздоравливал.

Весной сорок первого года администрация детдома решила на нашей территории, вдоль забора, посадить деревья. Каждой группе необходим было посадить по несколько деревьев. Земля, где намечали садить деревья была настолько твердой, утрамбованной с камнями, что приходилось долбить лопатой как ломом. Работа медленно подходила к концу. Все кто копал сильно устали, было жарко, хотелось сильно пить, во рту пересохло и тут я изо всей силы торцом держака лопаты нечаянно ударил себе по зубу (рот был приоткрыт) и перебил его пополам так, что оголился нерв. Сутки я мучился, испытывая адские боли, от которой в глазах темнело. Болел от всего от прикосновения к нему языком, от холодного, от тёплого, даже от воздухе - разговаривать было больно. На следующий день меня отвели в городскую поликлинику где, после мучительно долгого ожидания, наконец-то, зуб больной удалили. Беззубым я прожил почти десять лет.


8.

Нужно сказать, чаю жизнь в Лебединской детдоме становилась всё лучше и лучше. Жили в основном дружно, потасовки между собой конечно были, как в любой семье где больше одного ребёнка... Старшие заступались за младших и приходили на выручку если кто из городских посмеет обидеть детдомовца. При драках между собой, по подчинялись правилу "двое дерутся, третий не вмешивается" и ещё "лежачего не бьют" В детдоме появились и начали работать различные кружки, мастерские.  Несколько человек из нашей группы записались в столярную мастерскую и после школы часа два работали там, а в выходные оттуда не вылезали. Сначала учились пилить. Распиливали толстые дубовые, с полметра шириной, доски на две тонкие.

Кто представляет о чём идёт речь, знают какой это адский труд. Затем эти доски обстругивали, делая их ровными и еще тоньше. Получались широкие, тонкие (чуть толще самой толстой фанеры) доски, которые использовались потом для верхних крышек столов, тумбочке и т.д. Затем переходили только к изготовлению табуреток, тумбочек, стульев, этажерок, столов и даже шкафов. Кроме того ремонтировали детдомовский инвентарь. Попутно изучили весь столярный инструмент, научились обращаться с ним, изучили все премудрости столярного дела. Примерно раз в месяц во всех мастерских проводились смотры работ, выполненных ребятами. Приятно было сознавать, что в гладко отполированном изделии из дуба заложена и твоя доля труда, а то и всё изделие твоих рук дело.
Все мастерские находились в полуподвале в правой чести здания - от входе. Левую часть занимали всевозможные кладовые, где хранилось всякое имущество, одёжа, обувь, посуде, постельное бельё и т.д. Кроме столярной мастерской где мы работали постоянно, нас знакомили со слесарным и кузнечным делом, с инструментом и его предназначением и даже показывали, как сваривают металл с помощь буры, а затем каждый самостоятельно сваривал для себя медные кольца для рукояток напильников и другого инструмента. Научились с помощью зубила делать насечку напильнике и закалять их, пользуясь цветами побежалости, при цвете соломы.
Из кружков я выбрал изостудию, но скоро разочаровался, так как кроме цветных карандашей, и то не достаточно для всех, ничего не было. Руководил кружком сам директор детдома, который рассказывал нем о пропорциях человеческого лица и всего тела, о тонах, тенях, рефлексах и бликах, но всё нам тогда было малопонятно и не интересно, теория никак не вязалась с практикой.

Как то в конце лета в сороковом году я зашел в музыкальную в комнату, где располагался духовой оркестр. Комната находилась не последнем этаже, окна всегда были открыты и из них, не всю окрестность, разливались звуки различных инструментов. Чаще всего "дули" гамму. Знакомый показал, как нужно играть гамму, какие клавиши нужно нажимать для каждой ноты. Я взял тенор и попробовал, у меня стало получаться, мне понравилось. Через несколько минут я уже мог играть гамму на память.  Следующий день я снова зашел в музыкалку. Скоро должна была начаться репетиция оркестра, все музыканты, во главе с капельмейстером, были в сборе. У одного из начинающих музыкантов никак не получалась гамма на альте. Капельмейстер пожилой уже человек, снова и снова останавливал его и объяснял его ошибки. Я снял со стены баритон и без запинки, прошелся по гамме и обратно. Капельмейстеру понравилось и он попросил меня исполнить гемму на четыре четверти - я выполнил его про просьбу. Тут же я был принят в оркестр играть на альтушке.

С этого дня для меня начались интересные, полные смысла, насыщенные до предела дни и вечера. Не прошло и месяца, как я выучил ноты и нотные знаки и к лету следующего года, постепенно выучил весь репертуар, который играли в оркестре. Одним словом, за зиму я стал полноправным членом команды музыкантов и принимал участие во всех торжественных и не торжественных мероприятиях, где без музыки трудно было обойтись. Приходилось бывать даже на похоронах.

9.

Где-то в начале сорок первого года у нес сменилось руководство. Вместе с новым директором пришли воспитатели-мужчины. Один был худой и высокий, мы его меж собой авали не иначе, как Сосна, а другой, наоборот, толстый и низенький, мы его прозвали Бармалей. Эти двое стали наводить полувоенную дисциплину, а мы соответственно всячески сопротивлялись и устраивали им всякие пакости.

Война нас застала в нашем новом только-что открывшемся пионерлагере, недалеко от города. 0 том, что началась войне мы узнали не сразу, так как не было радио, а дня через два. Мы были уверены, что скоро разобьем врага, паники не было. Все шло своим черед дом как и прежде. Наш пионерлагерь находился возле небольшого с села, за которым протекала среди лугов речушка. Лагерь с трёх сторон, окружал сосновый лес. За лугами, на холмах, виднелось большое село, пионерлагерь представлял собой одно двухэтажное кирпичное здание старой постройки, где жили девочки и взрослые, павильона деревянного для мальчиков, столовая и кухня, тоже вновь вы строены с земляным полом, покрытых толью. Между плавильном, зданием и столовой была площадке с перекладиной и небольшая трибуна, возле которой проводились вечерние линейки. Подводились итоги дни давались задания на следующий день.

Туалеты находились за павильоном, у самого леса. Каждое утро горнист играл подъём, проводилась зарядка, затем бежали на речку умываться. Далее уборка постелей, завтрак, подъём флага на мачте и т.д. - строго всё по распорядку дня. Каждый день один из отрядов заступал на дежурство по лагерю - работали на кухне. В основном чистили картошку, заготовляли дрова, мыли котлы, кастрюли, посуду, подметали й т.д. Лучше всех было нам – музыкантам, нам все завидовали. Во-первых, нас кормили отдельно и порции были больше и жирку подлизали больше, при желании давали добавки. Во-вторых, мы от всех работ бы ли освобождены. После завтрака уходили в лесс инструментом в там проводили репетиции. В перерывах катались на верёвочных качелях и просто играли в разные игры. По вечерам иногда играли на танцах: польку, краковяк, вальсы, мазурку, падеспань, яблочко, лезгинку и другое Иногда со своей самодеятельностью выезжали на гастроли в соседние сёла.

Однажды нам пришлось возвышаться почти ночью, пешком. Дошли до мостика через речку и, по предложению сопровождающей нас женщины руководившей художественной самодеятельностью, остановились на ночь на мосту, с двух соображений, во-первых, мост чистый и тёплый, можно посидеть и даже поспать, во-вторых, если какая попутная машина будет ехать, то мимо не проедет и заберёт нас. Помню мы, чтобы не было холодно прижались друг к другу и мальчики и девочки и, усталые и голодные, уснули. Ночью нас подобрела попутка и довезла в лагерь.

(продолжение следует)