Колька

На столе не убирались лет двести. Единственное, чего на нём не было, так это пустых бутылок. Причин для их отсутствия было ровно три: во-первых, пустая бутылка на столе - к покойнику; во-вторых, если их, бутылки, не убирать, то не только на столе, но и на полу не было бы уже места; и, наконец, в самых главных: пустая бутылка стоит двадцать(!) копеек (на дворе тогда было самое что ни наесть начало восьмидесятых).

Понятно, о ком и о чём идёт речь, а потому читатель может задать свой на первый взгляд каверзный вопрос: а почему у алкоголика такая точность мышления?
Ответить на такой «сложный» вопрос можно проще простого: Колька был ПриМатом. Да- да, именно так ПриМатом – выпусником кафедры ПМ ПУ, то есть "ПРИкладная МАТематика", ну и "Процессы Управления". Причём, таким выпускником, что не на каждой дороге валяются: от аспирантуры его «спасла» только ссора с деканом на научную тему Колькиного диплома. А потом пошло и покатилось…

Нет смысла рассказывать, как человек за двадцать лет дошёл до жизни такой. Все до ручки доходят по-разному, а потому на лагерном языке и зовутся «доходягами». Для нас главное сейчас ровно две вещи: то, что Колька был доходягой и то, что на столе, за которым он сидит сейчас (то есть сидел тогда, но мы будем говорить об этой истории в настоящем времени) не убирались с самой куликовской битвы. Нет, вы не правильно поняли. «Куликовская битва» была всего-то пару лет назад, когда Колька за этим самым столом бил морду Петьке Куликову. Его ещё тогда на «скорой» отвозили, а у Кольки весь вечер сидел на табуретке участковый и всё что-то записывал в свой блокнотик. Правда, подписывать ничего не заставил.

Но, вернёмся в день сей, за этот уже прославленный стол, за которым, положив руки и голову, спал Колька.

Мужику было явно за сорок, но он до сих пор для всех во дворе так Колькой и остался. Даже трёхлетний Егорка из двадцать пятой квартиры, глотая мягкую Л, кричал радостно ему в спину: «Койка».

Не любил Колька к себе такого обращения, но терпел, зла ни на кого не тая, а Егорку так и вообще тайно обожая – у самого-то детей никогда не было, да и жены по-хорошему не случилось. Так, вышло один раз недоразумение. Была, правда, ещё до недоразумения одна застарелая любовь с самого первого курса, да о ней Колька даже вспоминать боялся.

Но, оставив дела давно минувших дней, вернёмся к хозяину стола, сопящему перегаром прямо в пустую тарелку с остатками столовского винегрета, рядом с которой помещалась другая такая же посудина, только больших размеров, полная окурков. Впрочем, окурков вполне хватало и на самом столе и на полу комнаты, где и произошло всё действие, да и кухня Колькиной однокомнатной квартирки пестрела ими, как октябрьская демонстрация красными флажками.

Два раза вдохнув и лишь раз выдохнув, Колька проснулся от воздуха, переполнившего лёгкие и заставившего мозги шевелиться. Не открывая глаз, пошарил по столу, и, найдя пачку «беломора», потряс ею. В пачке было пусто. Колька застонал и открыл глаза…

Первая фраза, сказанная Колькой, хоть и шла от души, но была непечатной. Вторая, когда он ощутил отсутствие на столе пузыря, была такой же по смыслу, хотя и отличалась содержанием. Третья фраза, которая, судя по всему, должна была быть родной сестрой первых двух, застряла где-то в глотке…
Перед Колькой в тарелке-пепельнице, размешивая бьющимся хвостом окурки, сидел чёрт.

Если бы не это нервное подрагивание хвоста, оснащённого, совсем как у циркового льва, небольшой кисточкой, чёрт казался абсолютно спокойным.

- Собирайся, Николай, пошли, – спокойно сказал чёрт, и Кольке захотелось запустить в него бутылкой. Он даже опустил руку под стол и нервно пошарил, но посуды там не оказалось. Возможно, она спокойно лежала себе на боку, и Колька просто не мог до неё дотянуться, чтобы не лечь лицом на стол. Ложиться лицом в тарелку с винегретом перед гостем Колька посчитал постыдным, и шарить рукой перестал.

- Куда? – только и смог спросить безоружный Колька.
- Туда… - многозначительно ответил чёрт.
- Не пойду! – крикнул было Колька, но его оппонент спокойно заметил:
- Если не хочешь идти, значит, знаешь куда. Зачем тогда спрашиваешь?
- А вдруг? – с надеждой в голосе спросил Колька.
- «Оставь надежды всяк сюда входящий». Так, кажется, сказано? – чёрт пожал плечами. – А ты кого ждал? Тех, что в белых одеждах?
Колька, почувствовав новый прилив надежды, резко кивнул и задел кончиком носа винегрет. Чёрт заржал.

- Рыло вытри, – сквозь смех сказал он, и продолжил: – Так ведь фельдшера, который тебя мог откачать, некому было вызвать. Единственного своего корешка, за эту жизнь тебя цепляющего, ты сам поколотил два года назад. Так что нечего на нас пенять, коль у само харя в… винегрете!

Колька подумал, что надо было бы с Петькой всё же помириться, но чёрт, словно читая мысли, сказал:

- Поздняк метаться, фраер… Ага!... – чёрт радостно кивнул. - Откуда знаю? Ну ты даёшь, - теперь рожица была удивлённой, - я же сам за ним и приходил…
- Когда? – вдруг выпалил Колька.
- Месяц назад.
«Поминки пропустил… мог и…»
- Не мог бы. Там не наливали, – сказал зло чёрт. – Бывшая жена ни одного вашего на порог не пустила.
- Ну повод был бы…
- Разве что…
Оба вздохнули.
- А я-то вам зачем? – спросил Колька, надеясь на своё логическое мышление.
- Ну как… - чёрт даже офанарел от такой наглости. – Кто тебе жизнь дал?
- Мать с отцом.
- Ты знаешь, почему ты единственный ребёнок в семье? – неожиданно спросил чёрт.
- Потому что поздний.
- Потому что раньше им не дано было.
- Кем не дано?
- Ты что, дурак? – спросил чёрт. – Или тебе вслух сказать?
- Богом, что ли?

Хвост нервно задрожал, но его хозяин смело продолжил:
- И на что ты свою данную Им жизнь употребил? Бородатый дал твоим родителям радость, а ты сделал так, чтобы они умерли в горе. И ты вдруг спрашиваешь «куда»? У тебя, что ещё сомнения остались? Ну ты, брат, даёшь! – от недавней нервозности у хвоста и следа не осталось. – А ещё ПриМат! Где твоя логика? Для чего тебе жизнь была дана?
- Для души! – неожиданно для себя выпалил Колька.
- От! – чёрт, казалось, был рад такому повороту разговора. – Наконец-то дождался от воинствующего атеиста нужного слова. – Скажи, зачем она тебе душа эта? Пить мешает…
- Мешает… - подтвердил Колька.
- Совесть будит…
- Ну, теперь уж не очень, но ещё случается. – честно признался человек.
- Но уж если разбудит…
- Ой… - вспомнив, простонал Колька точно так, как делал с великого похмелья. Даже за голову взялся.

- Закури, – грустно сказал чёрт и протянул пачку. В надорванном углу виднелась одна папироса.
- Перед смертью? – без грусти спросил Колька.
- Да на хрен ты нам сплющился? – возмутился чёрт. – Куда вас всех девать? Своих хватает, стареньких. С восемнадцатого века всё переполнено. У нас теперь приём вне очереди только за особые заслуги. Так что живи… пока…

Колька взял папиросу, привычно смял мундштук, и уже хотел было сунуть в рот, но вдруг остановился.

- Но, если хочешь… - чёрт помялся, - душу могу забрать, чтоб не мешала. А то нудит ведь, когда выпить не на что?
- Нудит… - согласился Колька. И сунул папиросу в рот.
- Так и я о чём! – радостно воскликнул чёрт. – Давай, и тебе легче будет!
Чёрт протянул уже зажженную спичку, но Колька уклонился от её огонька.
- А чего так серой пахнет? – спросил он.
- «Серой пахнет»… - передразнил чёрт. – Ты ж не химик, ты математик – откуда тебе знать запах серы?
- Нутро подсказало.
- Нутро… - снова передразнил чёрт. – Скурил ты своё нутро. Тело, то бишь.  И пропил. Вон - гниль одна осталось. Хуже, чем зубы!  А оно для чего тебе дадено было, а?
- Для души…

- «Для душиии…», – так чего тогда зенки вылупил? – Чёрт протянул к Кольке лапы и быстро стал увеличиваться в размерах.

- Вот тебе, а не душа! – воскликнул тот, и хотел показать чёрту фигу. Но пальцы сами сложились как-то иначе и ткнули чёрта четыре раза: в лоб, в пуп и оба плеча…

Когда Колька проснулся, голова его безбожно болела, но кроме этой привычной за столько лет боли глубоко внутри едва народившись стучало, звало и рвалось наружу какое-то новое, незнакомое, нежное, а потому приятное чувство…