Когда параллельные миры пересекаются

     Жанр новеллы, бытового остросюжетного рассказа, в американской и русской литературе наиболее активно развивался примерно в одно время – в конце ХIХ – начале ХХ века. Сегодня в литературном процессе существуют самые разные жанровые разновидности новеллы: новелла – сатира и новелла – пародия, анекдот и романтическая приключенческая новелла. Причина популярности этого литературного жанра кроется как в лаконичном занимательном сюжете, так и в юмористической или же сатирической направленности произведения. Мастеров новеллы, на каком бы языке они ни писали, объединяет умение емко и ярко изображать фрагменты реальной жизни при помощи оригинальной композиции и образных средств, создающих неповторимую авторскую манеру, стиль.
    Цель данной статьи – проанализировать особенности литературного мастерства, характерные способы и средства изображения реального через комическое в произведениях О'Генри и А. Аверченко, всемирно известных представителей американской и русской литератур рубежа ХIХ - ХХ веков. Писателей объединяет интерес к герою из средних слоев общества, маленькому жителю большого города, нетерпимость к порокам своего времени, а кроме того – умение рассматривать не только скуку, обыденность, но и резко негативные проявления реальности сквозь призму смешного, комического. Каждый из них на вопрос: «Как Вы понимаете истину?» мог бы, подобно мудрецу Демокриту, ответить: «Я смеюсь». Давайте присмотримся, как и над чем?
    Первый юмористический рассказ Аркадия Аверченко был опубликован в Харьковской газете «Южный край» в 1903 году. Спустя несколько лет писатели-современники стали называть молодого новеллиста «Королем юмора». Надежда Тэффи писала: «Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала- единственного русского юмориста» [1]. Наиболее известные книги А.Аверченко («Веселые устрицы», «Круги по воде», «Зайчики на стене», «Рассказы для выздоравливающих») вышли в 1910 и 1912 годах. В. Полонский, рецензируя первые книги А. Аверченко, отмечал, что они «…представляют собой крупное литературное явление, а их автору суждено стать русским Твеном» [2]. «Его смех часто превращается в гомерический хохот, напоминая юмор Марка Твена и О. Генри с его ярко выраженной буффонадностью, комизмом положений, стихийной веселостью. Но в основе самых нелепых и смешных ситуаций у него всегда лежит абсурдная в своей нелепости российская действительность…»,- пишет Л.А. Спиридонова [3]. Оригинальная композиция – основа комического в произведениях А..Аверченко.
    К примеру, нередко встречается разделение рассказов на несколько новелл-ситуаций, позволяющих в разных обстоятельствах, как бы с разных сторон, проследить основную идею. Такая композиция характерна и для новеллы «Быт», написанной от имени писателя Аркадия Тимофеевича, как бы от имени самого автора, реального писателя. Повествование разделено на две части, каждая включает несколько самостоятельных сцен–эпизодов. В первой части герой предстает перед читателем в начале творческой карьеры: «…После того как я приехал в Петербург искать счастья (то было четыре года тому назад)…»[4]. Впечатления начинающего писателя о посещении фешенебельного ресторана таковы: «Было как–то холодно, страшно и неуютно… Официанты казались необщительными и замкнутыми, метрдотель слишком величественным, а публика слишком враждебной и неприветливой». «Господи, - подумал я. - Как мало в человеческих отношениях простоты, сердечности и уюта. Ведь они все такие же люди, как я. Почему же они все так накрахмалены, так холодны? Чужды? Страшны?…» (365) (курсив везде наш. – Л.К.).
    Затем, во второй части произведения, перед нами уже иной человек, состоявшийся, известный литератор. «Как это случилось – не знаю, но теперь это мой излюбленный ресторан…», - так начинается следующий фрагмент из жизни писателя четыре года спустя. «И все, что окружает меня в этом ресторане, дышит таким уютом, таким теплом и прочной лаской, что чувствуешь себя, как дома, в своей собственной маленькой столовой»(366). Впечатления героя от посещения одного и того же ресторана словно принадлежат двум разным людям, существующим в разных, непересекающихся мирах. Значимость писателя в обществе часто определяется не столько его личностной и творческой ценностью, сколько знакомством с окружающими, степенью сформированности круга общения, словно утверждает писатель. Два параллельно существующих мира возможного человеческого существования, два разных быта и два разных представления о творчестве – в центре внимания Аркадия Аверченко. Автор показывает героя в одинаковых ситуациях: во время визита в ресторан и в ходе беседы с околоточным. Свое первое посещение полицейского участка начинающий литератор сопровождает уже знакомыми читателю комментариями: «Боже мой, как сухо, как официально. Ни одной сердечной нотки… ни одного знака сочувствия. Стоишь перед холодной гранитной стеной, которая не сдвинется, не пошевелится, хотя бы облить ее целыми ручьями слез человеческих… Суровый, безжизненный, холодный гранит! Угрюмый, замкнутый в своем величии мавзолей!»(367). За вживанием героя в этот гранитный мир, превращением писателя из начинающего в популярного, читатель не наблюдает. Аверченко показывает готовые, законченные картинки-иллюстрации. Следующая такая иллюстрация из параллельного, «уютного и ласкового» мирка популярного литератора начинается практически теми же словами, что и первая: «Как это случилось, не знаю, но теперь…». Теперь околоточный разговаривает «вкусно звучащими словами», «у нас тепло, дружба, уют»(367). Этот эпизод, самый объемный в новелле, представляет собой диалог из числа «случайных»: все об общих знакомых, о многих и ни о ком, перескакивая с имени на имя, с ситуации на ситуацию. Этот неглубокий диалог тесно связан с идеей рассказа, отражая прямую зависимость глубины творчества писателя от того, насколько властвует над ним его круг и его быт.
Рассмотрим два фрагмента из диалога :
«- Да Вы бы, Аркадий Тимофеевич, послабже писали что ли. Зачем так налегать… Знаете уж, что такая вещь бывает, - пустили бы пожиже. Плетью обуха не перешибешь.
- Ах, Семен Иванович, какой Вы чудак! «Полегче, полегче!» И так уж розовой водицей пишу. Так нет же, и это для них нецензурно»(368).
   Тою же «розовой водицей» течет и весь диалог. Вжившись в «уютный мир», литератор становится его неотъемлемой частью. Обретя свой круг, обретает и единый для всех его обитателей закон – не обеспокоить себя и других ничем, что неприлично, неудобно, а, стало быть, опасно для этого «уютного» (или «удобного»?) круга.
Еще один фрагмент из диалога:
    «- Дома-то у меня неприятность: жена кипятком руку обварила.
- А Вы тертый картофель приложите: чудесно действует. Или чернилами обваренное место помажьте.
- Делали уже; и чернилами, и картофельную муку прикладывали.
- Ну, даст бог, пройдет. А Афанасий Петрович по–прежнему чертит?…»(368).
И течет «розовая водица» далее, в сторону от «неудобной» темы, что тревожит покой и уют избранного круга. Потребность в привычном и безопасном круге, «быте», как называет его автор, волнует ныне литератора более, чем «целые ручьи слез человеческих». К такой мысли приводит читателя автор в финале рассказа, когда незначительный пустяк выбивает героев из привычной колеи: «Когда нет быта с его знакомым уютом, с его традициями – скучно жить, холодно жить…» (369). Автор употребляет здесь те же эпитеты, которыми ранее характеризовал суровый и недоступный для начинающего литератора мир.
    Писатель, врастая в быт, обустроившись в нем и подчинясь, превращается в иную личность, которая больше не слышит человеческих радостей и страданий, потому что отгорожена от них стеной собственного благополучия, - такова основная мысль рассказа, сложенного из небольших сцен, параллельных образов, фрагментов диалогов, отрывков мыслей и чувств героя. Действий почти нет, автор показывает готовые сцены, образы и ситуации, предоставляя читателю полную свободу для их осмысления и трактовки.
    Умение создавать динамичную, наполненную юмором и иронией ткань произведений, используя при этом яркие образные средства, оригинальную композицию, отличает Аркадия Аверченко. Чаще всего автор применяет мозаичную композицию, при которой новелла как бы складывается из различных сцен – эпизодов, логика которых порой нарушает последовательность событий. Созданную ткань – основу произведения автор наполняет образами, характерами, мнения которых расходятся с точкой зрения автора и воспринимаются читателем с иронией и юмором. Мастерство Аверченко–новеллиста – в умении создавать не один уровень восприятия событий новеллы, а несколько: показать читателю авторскую позицию в сопоставлении с точкой зрения героя, оттенить их несоответствие иронией, а затем предложить читателю дать самостоятельную оценку происходящего.
    Тему взаимодействия личности и среды не раз затрагивал и знаменитый американский новеллист О'Генри. Литературное наследие писателя включает более 250 новелл. Около 150 из них О.Генри (Вильям Сидней Портер) написал о «маленьком человеке», страдающем от враждебности окружающего мира. Динамичная сюжетная коллизия и юмор составляют отличительные черты всех произведений О'Генри, создателя множества разновидностей сатирических, романтических, юмористических новелл, составивших около 10 наиболее популярных сборников: «Четыре миллиона» (1906), «Сердце Запада» (1907), «Голос большого города» (1908), «Дороги судьбы» (1909) и другие. В большей степени, чем кто-либо из его предшественников, О.Генри использовал форму остросюжетной новеллы с неожиданной концовкой.
Основу своеобразия творческого метода писателя составляет оригинальность его взгляда на окружающую действительность, преобладание комического в изображении действующих лиц и событий. Ведущее место автор отводит иронии, сатире и юмору в самых разных проявлениях и оттенках. В присказке Плотника из повести «Короли и капуста» (1904) автор так определяет свое творческое кредо: «…Смеяться так, чтобы проснулось эхо в этих роскошных джунглях и хмурых утесах, где прежде слышались крики людей, на которых нападают пираты, отшвырнуть от себя копья и тесак и кинуться на арену, вооружившись насмешкой и радостью; из заржавленного шлема романтической сказки извлекать благодатную улыбку веселья…»[5]. В основе большинства рассказов О'Генри лежит комическая ситуация, но даже тогда, когда сюжет не предполагает какой-либо интриги, ирония и юмор слышны в ремарках и в комментариях, комический эффект дает смешение стилей повествования, а нередко и логики событий. А.И. Старцев отмечает, что «особенные, индивидуальные черты юмористического стиля О'Генри – это тяга к игре и в то же время склонность к рефлексии…Писатель неутомимо играет словами, метафорами, сюжетными поворотами… В то же время для известной части рассказов О. Генри характерна рефлексия или раздумье. Оглядка на себя как бы со стороны и насмешливый, аналитический по отношению к самому себе комментарий. Иной раз это тоже игра, но игра ироническая, при которой насмешник сам подвергается испытанию насмешкой. Такая «двойная ирония» не может не быть окрашена в скептические тона, определенным образом отражающие общий взгляд О'Генри на жизнь и на литературное творчество. На скрещении иронии и игры возникает характерная скептическая усмешка О. Генри, которой отмечены лучшие из его рассказов.»[6]. Скептической улыбкой автора проникнут и Нью – Йоркский цикл, одну из новелл которого мы рассматриваем в данной статье.
Для понимания природы комического в новеллах О'Генри важен образ повествователя, нередко непосредственного участника событий. Характер и настроение повествователя, его лукавая манера изложения событий – основной источник столь привлекательной для читателей доброй энергетики рассказов О. Генри. На роль повествователя автор выбирает разных по социальному положению и уровню развития лиц. Порой повествование ведет простодушный выпивоха, в других новеллах комментарии и отступления наполнены лирикой безнадежных романтиков, а порой ироничное брюзжание повествователя выдает скептика-неудачника. Объединяет все эти образы доброта и искренность в отношении к героям новеллы, к простому человеку, способному на открытое проявление чувства и честные поступки.
От лица повествователя рассказана история провинциалки Медоры Мартин в новелле
О' Генри «Extradited from Bohemia» («Изгнанная из Богемии»). Непосредственно историю девушки предваряет экспозиция – описание богемного мира, где упоминается «The dreary march of the hopeless army of Mediocrity»[7], «печальный марш безнадежной армии посредственностей», которая, по мнению повествователя, является наиболее патетической достопримечательностью Нью-Йорка.
“Here Art is no benignant godless? but a Circle who terns her wooers into mewing Toms and Tabbies who linger about the doorsteps of her abode…”(187) - «Для них искусство является вовсе не великодушной Богиней, а порочным кругом, что превращает своих поклонников в безликих Томов и Тедди, которые годами лишь топчутся вновь и вновь у дверей в желанные покои».
“Cold courtyard of our mistress’s temple”(187) - «Холодный двор приближенных к храму нашей Богини», так характеризует богемный круг повествователь. Суровый и холодный – два наиболее часто употребляемых автором эпитета при характеристике Богемы. Образ рассказчика в новелле сравним с образом старого дядюшки, ворчащего на приехавшую к нему в большой город в поисках птицы счастья племянницу. С высоты прожитых лет (а возможно, и попыток проникнуть к трону Богемы, послуживших причиной осведомленности повествователя) он относится иронично и снисходительно к стремлениям героини. Впрочем, героиня новеллы О. Генри находится в начале пути к трону своей Богини, потому настроена решительно и серьезно. Ироничен лишь дядюшка-повествователь, допуская замечания и комментарии, опускающие с небес на землю намерения и представления Медоры.
“Medora took heart, a cheap hall bedroom and two art lessons a week from Professor Angelini, a retired barber who had studied his profession in a Harlem dancing academy…”(187) - «Медора приобрела сердечного друга, квартирку со спальней и два урока живописи в неделю у профессора Анджелини, отставного цирюльника, изучавшего премудрости профессии в Гарлеме, в академии танца…».
“…Thrice in a lifetime may woman walk upon clouds – once when she trippeth to the altar, once when she first enters Bohemian halls, the last when she marches back across her first garden with dead hen of her neighbor in her hand” (188) - «…Трижды на протяжении жизни женщина словно шествует по облакам – однажды, когда идет к алтарю, затем – впервые посещая тронный зал Богемы, и наконец, когда выходит из своего огорода с курицей соседки в руках», - так комментирует повествователь первый визит Медоры в мир Богемы.
“…one of the most popular and widely patronized jealously exclusive Bohemian resorts in the city” (189) – в «одно из самых популярных мест в городе, широко посещаемое исключительно служителями Богемы» получает приглашение Медора. Смешение иронии повествователя и возвышенной серьезности героини по отношению к одним и тем же вещам, особенно заметное в этом эпизоде, создает особый стиль, свойственный О'Генри, легкий, а вместе с тем лукаво-ироничный и вдумчивый. Читатель с улыбкой воспринимает как наивную серьезность представлений Медоры, так и величественный образ сурового мира Богемы, описанный повествователем. Впрочем, на протяжении рассказа образ повествователя меняется: сначала это житель Нью -Йорка, чуть свысока поглядывающий на героиню, но затем, в сцене посещения кафе, описания и комментарии становятся наивными и простодушным, словно принадлежат уже самой Медоре.
“The tables were filled with Bohemia…A waiter buzzed around it like a bee, and silver and glass shone upon it…‘She had never felt so light-hearted before” (189) - «Столы были пропитаны Богемой… Официант, словно пчела, кружился вокруг стола, среди сверкания серебра и стекол. Медора впервые в жизни почувствовала себя такой легкомысленной». Вдохновленная новыми впечатлениями Медора обращается к соседке:
 “If I were at home, she said beamingly, I could show You the cutest little calf!” (191) - «Если бы я была дома, - радостно произнесла Медора, - я бы показала Вам умнейшего маленького теленка».Перед нами смешение совершенно разных миров. Водоворот Нью–Йоркской Богемы столкнулся с мирной деревушкой Вермонт у подножия Зеленых Гор, чтобы показать, насколько они несовместимы.
Аверченко выбрал композицию несвязанных между собой, как бы противопоставленных фрагментов-иллюстраций, чтобы подчеркнуть разнородность и противоположность двух миров. О.Генри же как будто переплетает, смешивает два мира между собой, таким образом проявляя их разнородность. И мастерски пользуется смешением для создания оригинального комического контекста произведения.
“Medora ate strange viands and drank elderberry wine that they poured in her glass. It was just the color of that in Vermont home’’ (191). -  «Медора ела необычные яства и вина, которыми все наполняли ее бокал . Вино было того же цвета, что и в Вермонте».
    Сцена в кафе является кульминационной. Здесь автор особенно подчеркивает чужеродность Медоры в мире Нью-Йоркской Богемы, чередуя простодушные наблюдения героини с описанием представителей богемного мира.
“They raised glasses and drank off the wine that boiled when it was cold.” (191) -« Напиток выглядел кипящим, но был холодным на вкус».
Эта характеристика шампанского перекликается с образом внешне кипучего, живого и яркого мира, который в действительности оказывается совсем иным. Может быть потому сразу за этой фразой автор помещает описание застольного диалога, вновь прибегая к помощи повествователя.
“A famous actress was discoursing excitably about monogrammed hosiery.” - «Известная актриса возбужденно обсуждала способы нанесения монограмм на чулки.
- “A hose clerk from a department store was loudly proclaiming his opinions of the drama” – «Клерк со склада чулочной продукции громко провозглашал свое понимание драмы».
- “A writer was abusing Dickens” (192) – «Писатель ругал Диккенса”.
    Пожалуй, если бы О.Генри привел здесь фрагменты диалога, а не его краткое описание, мы прочли бы нечто подобное знакомому по новелле Аркадия Аверченко случайному диалогу, в котором нет места для искренних чувств и эмоций. Так и на первый взгляд бурлящая эмоциями богемная жизнь в новелле О. Генри оказывается пустыми трескучими фразами, в которых лишь лесть, зависть и фальшь.
Фраза “Thus went Bohemia” (192) – «так прошла Богемия» завершает описание ресторанного вечера. Одновременно заканчивается и богемная жизнь Медоры, которая пока еще не знает этого и среди ночи пишет письмо в родную деревню, искренне полагая, что уже погибла для всего и всех, кто окружал ее прежде:
“I have succumbed to the insidious wiles of this wicked world and have been drawn into the Vortex of Bohemia… I am lost forever in the fair but brutal maze of awful Bohemia” (192) - «Я уступила коварным хитростям этого безнравственного мира и втянута в водоворот Богемии…Я навсегда погибла в столь притягательном, но жестоком лабиринте ужасной страны Богемии».
Простодушие Медоры, ранее столь комичное, изменяет ход событий, позволяет девушке вернуться в свою среду, свой мир. Подобно сказочной Золушке, Медора должна быть благодарна искренности собственной натуры за такой подарок судьбы. Мистер Хоскинс, получив предназначенное ему письмо, мало что из него понял, но сразу же отправился в Нью-Йорк, чтобы вернуть девушку домой. Молодой человек появляется в новелле, когда его Дори стоит перед зеркалом, примеряя макияж и манеры одной из всемирно известных женщин, Zaza, или Royal Mary, или Lola Montez… О.Генри здесь вновь подтрунивает над героиней, которая настолько вошла в образ, что с приехавшим женихом разговаривает как женщина–вамп:
- “Too late, she said solemnly, The die is cast…I belong to another world…Fate was too strong for me, Beriah. Go, while I am strong to bear it…” (194) – «Слишком поздно, - торжественно сказала Медора.- Жребий брошен. Судьба была слишком сурова со мной… Уходи, пока я еще достаточно сильна, чтобы нести свой крест».
Совершенно в другой тональности звучит ответная реплика :
- “How do You fold this easel, Dory? – Now begin to pack, so we have time to eat before train time. The maples are all out in full-grown leaves, Dory – You just ought to see them!” (194) – «Как ты складываешь свой мольберт, Дори? Начинай паковать вещи сейчас, тогда у нас будет время, чтобы перекусить до прихода поезда…Клены все покрылись зеленой листвой. Дори, ты должна их увидеть!»
    К финалу автор припасает изящный поворот, вновь вызывающий улыбку читателя. Молодой человек объясняет невесте причину быстрого приезда в Нью–Йорк. В письме Медоры он услышал тоску по любимому, по родным местам. Патетические фразы о коварной Богемии молодой человек просто не понял.
- “Did You think you could fool me? How could you be run away to that Bohemia country like you said when you letter postmarked New York as plain as day?” (194) - «Думала одурачить меня? Как ты можешь сбежать в ту самую Богемию, как говоришь, когда на твоем письме совершенно четкий штемпель Нью – Йорка?» Автор словно не желает оставлять на высоте никого из персонажей. Подчеркивая несообразительность мистера Хоскинса, О'Генри утверждает, что нет под этим небом ни совершенных людей, ни совершенных миров.
Высмеяв в новеллах негативные черты богемного (и не только богемного) круга, как Аверченко так и О'Генри оставляют последнее слово за читателями, не делая выводов, не предлагая никаких мер по исправлению социальных пороков. Современники нередко упрекали А. Аверченко в «позиции созерцателя», «отсутствии социального мышления» [8]. «Только развлекателем» называл О'Генри известный американский литературовед 20-х годов Ф.А. Патти.Чтобы понять, в чем же видели знаменитые юмористы свое писательское предназначение, обратимся к письму О'Генри, написанному в 1909 или 1910 годах: «…Хочу сделать книгу такой, какой она скоре всего не получится (да и выполнима ли такая задача вообще?), хочу сделать ее записью истинных размышлений этого человека…, его истинных мнений о жизни, какой он ее увидел, его абсолютно честных суждений. Задачу правдиво отражать жизненную реальность ставил перед собой и Аркадий Аверченко. Пожалуй, лучше всего это проявилось в «Рассказе о колоколе», где сила писательского мастерства воплощена в образе колокола, звучание которого открывает тайники души человеческой, заставляя людей признаваться в совершенных грехах и проступках.
Не только общность взглядов на сущность и предназначение писательского труда объединяет этих знаменитых писателей разных стран. Их творческие миры в огромном пространстве мировой литературы словно пересеклись еще в одной точке – точке мастерства, истинного таланта. Правдиво отражая явления и характеры реальной жизни, оба автора сумели, подобно аллегорическому колоколу из новеллы Аркадия Аверченко, донести свой голос до миллионов читателей в разных уголках нашей планеты, больше ста лет заставляя самых разных людей смеяться над другими и над собой, становиться если не лучше, то хотя бы добрее.

(статья опубликована в сборнике "Теоретические и прикладные проблемы русской филологии". – Славянск, 2000. Вып. IX. К 80-летию профессора О.Е.Ольшанского, ч.2. – С.157– 167.)