Семейные хроники. Пётр и Мария. Стерлитамак 1946 г

                Семейные хроники. Пётр и Мария. Стерлитамак. 1946 г.

     Послевоенный  небольшой    городок  в Башкирии – Стерлитамак.  Почти в каждом доме нищета,  неустроенность,  не до конца выплаканные потери близких, кормильцев, ушедших  однажды и не возвратившихся к родным очагам, похороненных неизвестно где, да и похороненных ли вообще.  Уже прошла эйфория от победы,  но жизнь не стала  легче, как думалось  в те первые дни победных торжеств.

        Нехватка всего, но, быть может, самое страшное это нехватка еды. Страна переживала послевоенный  синдром. Все тяготы и лишения, как повелось на Руси с давних пор, пришлись на глубинку, в особенности на малые городки, не имевшие  какого либо экономического значения. Предприятий нет, работы нет, а значит, и нет сносного снабжения продовольствием и товарами.  Славу русскому огороду пропел  в своём рассказе один русский писатель, ведь выживали в те годы  благодаря огородам, сами питались и кое-какую скотинку  поддерживали.

      Тысячи  покалеченных в боях  вернулись в  семьи. «Хоть калека, но живой! – поначалу радовались  родные. Но потом…  Сколько спилось их, бедолаг. Кто физические боли лечил водкой, кто душевные. В расцвете лет безногие, безрукие, беспомощные, убогие стали  обузой  в семье и в стране. Страна пошла дальше, а они словно застряли между прошлым и будущим, не имея настоящего.  Бог для чего-то оставил их живыми. Быть может, в назидание или  для живого укора, чтобы помнили, какой ценой добыта  победа и мирная жизнь.  Но, думается, многие из них предпочли  бы остаться погребёнными в полях, на  обочинах дорог, на бугорках, на лесных полянах, чем влачить такое жалкое существование.  Как тут без водки  вынести  вопиющую несправедливость, человеческую и  всевышнюю?    Сгинуло их великое множество в первые несколько  послевоенных лет, так и не сносивших до конца  солдатские  гимнастёрки и галифе с пустыми рукавами и штанинами. Не покрасуются на юбилейных парадах, не вкусят плоды льгот ветеранских.  Забыты…

     Страна понемногу приходила в себя.  Ещё не все руины и пепелища  были разобраны  в истерзанных войной городах, а в  проектных институтах Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Свердловска  тысячи проектировщиков  вычерчивали на  кульманах линии  проектов заводов и фабрик, которые с удивительной быстротой   воплощались  в  кирпиче, бетоне и металле  на окраинах сотен  таких вот  городков, как Стерлитамак.

       Ещё   в 1939 году  было решено  построить  здесь, на берегу живописной реки Белой содовый завод. Сырьё местное. Богатейшие залежи известняка, пригодного для производства  кальцинированной соды и цемента,  были открыты геологами   на горе Шах-Тау в 1936 году. Война  нарушила планы. Завод пришлось строить спешно в тяжёлых условиях  военного времени  на базе оборудования эвакуированных  Славянского и Донецкого содовых  заводов. В марте 1945 года  пошла первая каустическая  сода  Стерлитамака.

     Сразу же, после окончания войны,  было принято решение о строительстве  в этом городе крупнейшего в стране  содового комбината  на базе  расположенных  рядом с городом залежей  сырьевых минералов. Началу комбината и послужил цех каустической соды, построенный на скорую руку  во время войны.  Первые здания  комбината  были построены  уже в 1946 году, за городом на высоком берегу реки Белой.  Это были служебно-административные здания, бараки для строителей. Старый город  располагался  в  низине, в четырёх-пяти  километрах от строительной площадки  комбината.


                *  *  *

     Мария Садовская устроилась на строительство комбината вместе со своей подружкой Дусей в конце 1945 года.  Вначале она была зачислена на первый курс  педагогического училища, но материальные проблемы в семье, оставшейся  без  кормильца, не позволили  продолжить учёбу. С началом строительства комбината потребовались работники. Имевшую семилетнее образование Марию приняли в общий отдел  управления строительства. Она быстро освоила печатную машинку  и разные другие дела, связанные с оформлением работников, постановкой на учёт и пропиской. 
            
        На строительство повалил народ. Из ближайших деревень приходили  на стройку русские, башкиры, татары.  Приезжали также издалека.  Селили их в бараках, практически без коммунальных удобств. Но это были рабочие руки, скорее, разнорабочие.
     Но вот, в начале  апреля на строительство прибыли  молодые специалисты. Человек семь, москвичи, как  из другого  мира, молодые инженеры -  симпатичные, умные, весёлые, энергичные. Они сразу оказались в центре внимания. Местные красавицы потеряли покой.  Ведь они, эти принцы, были неженатые. Среди  прибывших молодых специалистов  был  жгучий брюнет, высокий стройный,  этакий  Печорин. Особенно он казался всем  случайным гостем в этих суровых местах.   Это был  Пётр Линник, мой будущий отец. Но он ещё не предполагал, что его ожидает в  этом далёком  башкирском городке.  Ему, южанину не нраву пришлись Башкирия с её суровым  климатом,  и Стерлитамак  с его провинциальной убогостью, неустроенностью  и  захолустным  духом.  После  пятилетнего пребывания в Москве всё это бросалось в глаза, наводило тоску.
 
         Как и все прибывающие  на строительство, молодые инженеры  оформлялись в общем отделе завода, где работала Мария Садовская, хрупкая, голубоглазая,  с пышными каштановыми  волосами, уложенными в  толстую тугую  косу, моя будущая мать. Но это был только апрель 1946 года. До 19 августа 1948 года ещё более двух лет, рулетка судьбы ещё вращается

      Мария  ставила москвичей  на паспортный и военный учёт, сопровождала их в городской паспортный стол.  Уже тогда, по словам матери, Пётр обратил на неё внимание, пытался острить, она отшучивалась, но никаких иллюзий  на его счёт  не питала. Простая шутливая пикировка в порядке вещей для двадцатипятилетнего парня, считала она. Уж слишком большая пропасть, по её мнению, их незримо разделяла.  Он блестящий,  образованный  молодой человек. Она с семиклассным образованием, хотя по тем временам и семиклассное образование было далеко не у каждого. А высшее образование в то время казалось недосягаемым, как сияющая  вечными снегами горная  вершина.  Неблагополучная, по сути, нищая семья без кормильца, моего деда, погибшего под Великими Луками в 1942 году, прозябающая  в маленькой однокомнатной избушке в такой же нищей деревушке Сайгановки, входившей,  правда, в состав города.   

      Прибывшие молодые специалисты со дня на день ожидали вызова в Москву для дальнейшего командирования в поверженную  Германию. Они знали, что  направляют их в Германию на демонтаж оборудования  крупнейшего в Европе содового комбината в г. Бернбург.     В соответствии с соглашениями по экономическому разоружению Германии полный комплект оборудование  немецкого содового гиганта  должен быть демонтирован, доставлен в Стерлитамак и использован на строительстве комбината в Стерлитамаке.     Потому жили они в те дни  надеждой получения заветного вызова.


     Время уже подошло, а вызова почему – то не было.  На самом деле вызов пришёл, но местное руководство, возможно из зависти, не торопилось объявить о  получении  долгожданной депеши из министерства. Шила, однако,  в мешке не утаишь, и  начались поспешные сборы и оформления. Опять Маша Садовская хлопотала, снимала их с учёта. Вновь встреча, вновь деловые отношения. В  начале мая  счастливчики выехали в Москву, а 18 мая  на самолёте вылетели в Берлин.

      Со временем  Мария  и думать забыла  о москвичах. Ежедневно приходилось устраивать прибывающее на стройку рабочее пополнение.  Дома  тоже хватало забот. Мать Марии, моя бабушка Матрёна, ещё в 1942 г. потерявшая на фронте мужа,  оставшаяся  с  Марией и её младшим братом Василием не сумела  пережить достойно смерть любимого человека,  начала выпивать. Васе было тогда 10 лет, Марие – уже двадцать. Конечно, все знали о Матрёне Садовской и отблески дурной  славы матери  падали и  на Марию. Она это чувствовала и страдала. Она знала, что местным парням родители запрещают общаться с ней, поэтому была нелюдима и сторонилась  молодёжных вечёрок.   Младший брат, фактически, находился на попечении Марии, а в доме иногда и корки хлеба  было не сыскать, ведь послевоенные годы были голодными.

      Выдался голодным и 1947 год. Хлеб выдавали по карточкам. Его не хватало, постоянное чувство голода  не покидало. Казалось, никогда не будет вволю хлеба. В надежде, хотя бы осенью вволю полакомиться  пшённой кашей, Мария весной  посеяла за городом на огороде пшено и ухаживала за ним.


                *  *  *

     Но вот  в сентябре 1947 года  после шестимесячных мытарств  эшелон с оборудованием и документацией, начальником которого был Пётр, прибыл на разгрузочную площадку строительства.  Пётр пробыл в  Германии практически до окончания работ по  демонтажу оборудования Бернбургского содового комбината. Его энергичного и инициативного, ответственного и старательного, приберегли  и  назначили начальником последнего, самого важного эшелона, ибо в нём доставлялась вся техническая документация, без которой невозможно было  воссоздать завод  в Стерлитамаке.

      Пётр, почти год пробывший в Германии, выглядел щеголевато. Высокий, стройный, на голове кубанка с синим верхом и красным крестообразным кантом, офицерское галифе из прекрасного сукна, высокие сапоги из тонкой хромовой кожи,  серый в тонкую полоску пиджак. На боку, в чехле из толстой кожи фотоаппарат «Кодак». Всегда  выбрит и подстрижен.  Сегодня может показаться смешным такой костюм молодого человека. В первые  послевоенные годы большинство мужчин  ходили в полувоенных костюмах  и даже в военной форме без погон. Война ввела в моду  военный фасон.    Долго ещё были в моде френчи и кители военного покроя, особенно у  руководящих работников разного ранга. Поэтому,  Пётр одевался, что называется, по последнему писку.

     Надо сказать, Петру удалось  привести из Германии много различной одежды, посуды и других вещей. Он мог позволить себе хорошо одеваться и вообще по тем тяжёлым  временам был, наверное, очень обеспеченным  молодым человеком.  Это говорило  о его хозяйственности, предприимчивости. При этом  он  живо интересовался, любил и неплохо знал  театр, музыку. Был превосходно начитан.  Пять лет жизни в столице не прошли для него впустую, а год пребывания в Германии добавил много в   духовном росте. Когда читаешь его записки о Германии, то кажется, что они написаны не двадцатипятилетним  молодым человеком,  выходцем  из простой горняцкой  семьи, а  более зрелым человеком.
 
     Так или иначе, Пётр приехал из Германии ещё более блестящий, чем после окончания «Менделеевки», к тому же, возмужавший и уверенный в себе после успешно выполненной задачи по доставке эшелона  из Германии в Стерлитамак.
      Вновь  Мария Садовская  занимается  оформлением прописки, постановкой на учёт Петра Линника. На сей раз, она   общается с ним чаще, так как оформляется он один, а не в компании товарищей, как  в предыдущий раз. Пётру  начинает нравиться эта  хрупкая, голубоглазая, с виду простая и добрая девушка. Он ещё не знает, что живёт она в той самой Сайгановке, о которой он с ужасом упоминал в своих записках, не знает также о её  семейных проблемах с матерью.  Марии приятно внимание   этого стройного южанина,  прекрасно одетого  молодого человека, но она, стеснительная, не стремится  переступить  порог официальных отношений. Возможно, ей нравится  Пётр, но она  и не мечтает о каком либо серьёзном внимании к себе со стороны этакого баловня судьбы.

      Пётр передал  оборудование  эшелона,  оформил  дела.  Уже почти месяц он жил в своём штабном вагоне на базе оборудования  в ожидании обещанной комнаты. Так и не дождавшись,  он  решил ехать  в положенный отпуск домой, к родителям в  Шахты. Ведь на дворе уже был октябрь. А как хотелось  захватить последнее осеннее тепло юга,  впереди  маячила суровая, снежная  башкирская  зима. Всё прошедшее лето 1947 года Пётр провёл на колёсах эшелона с оборудованием, в душной теплушке, которая  почти полгода ему служила домом.  Домой! Домой! Ни дня  больше  откладывать выезд.
   
     Перед отъездом Пётр обратился  к Марии  с просьбой сообщить  ему в Шахты о том, как двигается дело с выделением ему комнаты. Что это было?  Маленькая хитрость, чтобы как-то найти подход к неприступной девушке, или  же, действительно, Пётр волновался  по поводу получения  жилья, ведь, он уезжал в отпуск, не решив до конца  такой важный вопрос. Естественно, Мария по своей работе могла дать самую точную информацию о решении   жилищного вопроса Петра.
      Он написал ей адрес родного дома. Мария взяла листок бумаги и, проверяя адрес, прочитала вслух: г Шахты, посёлок Первомайский, улица Степная, дом 69. Но разве могла  она подумать, что прочитала в ту минуту октября 1947 года адрес, по которому она будет жить через шесть лет. Будет хаживать по той самой улице, вежливо  здороваться с незнакомыми старухами и молодухами, сидящими на затёртых скамейках возле входной калитки каждого дома. Пути господни неисповедимы.  Она, конечно, согласилась, да и могла ли она отказать ему в такой мелочи.   Пётр уехал в родные края.

     Спустя несколько дней Мария узнаёт, что Петру Линнику выделили комнату  в  общежитии ИТР.  Она написала письмо Петру, простое, вежливое, в котором сообщает  о том, что  ему  выделили комнату и что он может спокойно продолжать отдых и не волноваться. Письмо отправлено, просьба выполнена, можно забыть. Но, КТО-то на небесах, или где то,  не успокоился, он проявляет  интерес  к этим двум симпатичным  молодым  людям и продолжает вести их судьбы навстречу.  Через какое то время  Мария получает  неожиданное письмо от  Петра.  Оно было неожиданным не только само по себе, но и по содержанию.  Пётр благодарит её за выполненную просьбу, а дальше то, во что просто не верилось. Он пишет, что постоянно вспоминает её,  и  хотел бы  провести приближающиеся ноябрьские праздники вместе. 

     Письмо взволновало Марию, но не  настолько, чтобы потерять голову. Мало ли что можно написать, бумага  всё стерпит. Письмо насторожило своей откровенностью и не соответствовало  тем  служебным отношениям, которые сложились между ними  и  тому  уровню знакомства, которое возникло у них на почве тех отношений. В общем ,  Мария не  очень то поверила  тому, что она прочитала в письме Петра, но, всё равно, что то светлое и трогательное с того дня поселилось в сердце Марии.

       Пётр приехал в Шахты из Москвы, где проездом побывал в Главсоде. Там он сделал попытку открепиться от Стерлитамака на другую стройку, в Славянск, например. Ему отказали, посчитали, что нужнее будет он в Стерлитамаке. Вновь судьба упрямо ведёт его своим  путём. Ведь, если бы Петру тогда удалось уехать  из Стерлитамака, то  брак  между ним и Марией, возможно бы,  и  не состоялся.

Продолжение следует.